Текст книги "На пороге великой смуты"

Глава 14

В гробу, установленном на улице возле землянки, лежала Амина, прикрытая до самых глаз белой простынёй. Веки были сомкнуты; густые ресницы, казалось, стали ещё длиннее. Чёрные брови, ровные, гладкие, вытянулись спокойно, а в лице – ни кровинки. Волосы чуть вздыбились. Видно, кто-то потревожил их.

Приблизившись, Архип открыл простыню. Губы покойной почернели и покрылись коркой.

– Что это? Вы видите её губы? – спросил он служанок.

– Ага, видим, – закивали убитые горем девушки, размазывая по щекам слёзы.

– Чего она пила или ела?

– Не знам. Мы ели и пили всё то же, что и она.

– Хорошо. А кроме меня и вас ещё кто заходил к ней в землянку?

– Акромя ещё Чубатого и детишек к ней никто не заходил.

– А Чубатый? Какого ляда он у Амины делал?

– Дык уточек из лесу приносил.

Архип ещё раз посмотрел на застывшее лицо покойной. «Прости за всё меня, Амина».

– И как долго он пробыл в гостях?

– Дык чайку хлебнул да и ушёл восвояси.

Архип удивлённо вскинул брови. Узнав, что Амина ещё поила Чубатого чаем, он поднял брови ещё выше, и в его удивлении было больше недоумения, чем непонимания.

Служанки, плача, взялись украшать гроб. Амина лежала вся в белом, скулы обострились. Её глаза накрыли платком, но из-под краешка темнели провалы глазных впадин, и казалось, что Амина наблюдает за тем, что происходит вокруг.

Подходившие люди начали молча собирать вещи покойной.

Пришёл Чубатый. Он ни с кем не поздоровался, ни на кого не посмотрел. Подошёл прямо к покойнице, брезгливо отвёл глаза от почерневшего рта и долго стоял, всматриваясь в закрытые платком глаза, словно стараясь разглядеть их под куском ткани.

Хоронили в полдень. Мужчины понесли гроб с телом Амины на кладбище. Женщины, плача, следовали в хвосте процессии.

На кладбище, у свежей ямы, остановились. Женщины остались у входа, громко причитая и воя. Мужчины, помолясь, извлекли покойную из гроба и посадили её в яму по мусульманскому обычаю.

А жители посёлка всё ещё тянулись к кладбищу. Никто не хотел пропустить похороны Амины, своей бывшей покровительницы и хозяйки.

Архип подошёл к краю могилы, но уже не увидел Амину – тело было засыпано землёю. У него задрожали губы и подбородок. Опустив голову, казак бережно положил на растущий холмик полумесяц, который случайно нашел в землянке умершей. Этот кулон, подаренный погибшим мужем, Амина всегда носила на груди. И он должен был уйти в землю вместе с ней.

Архип пошёл на берег Сакмары. Ему захотелось побыть одному и побродить по тем местам, по которым они в последнее время гуляли с Аминой.

Приблизившись к реке, он увидел Чубатого, который тоже шагал в направлении берега Сакмары в компании Салима – недавно прибившегося к умёту мужичка. Они шли, оживлённо переговариваясь.

Салим был татарином, бежавшим, как он сам говорил, от мести своего бая. Он появился в умёте ещё зимой. Сам построил себе землянку на окраине. Салим жил молчаливо и замкнуто, подолгу ходил в лесу за зверем, рыбачил. Жители умёта сперва косились на пришлого, а потом привыкли к нему, заказывали дичь или рыбу…

Чубатый и Салим прошли мимо затаившегося в кустах Архипа и остановились на берегу реки. Они присели на камни и несколько минут молчали, словно собираясь с мыслями.

Налево от них тянулся берег, заросший ивняком и перерезанный протокой, которая соединяла небольшое лесное озерцо с рекой.

Его гладкая поверхность поблёскивала сквозь листву. А от берега направо, сколько глазу видно, вплоть до далёкого речного поворота, лежал густой непроходимый лес – расцветающий, опьяневший от напора живительных весенних соков. Лес карабкался и на редкие пригорки, теснился в овражках.

– Ну вота и всё, – зевая, сказал Чубатый, взяв в руки голыш и бросив его далеко в воду. – Амина ужо болтает с Всевышним, а мы с тобой здесь, Салим. Не кляты – не мяты! А ты что приубожился зараз? Может, меня боишься?

– Зверя бояться не надо, леса бояться не надо и степь не так опасна, как ты, – медленно произнёс татарин. – Ты хуже зверя, Степан. Я много убил за свою жизнь людей. И хороших, и добрых, и плохих. Но никогда не трогал тех, кто укрывал меня! У тебя нет души, а значит…

– А ты меня не попрекай, чалдон магометянский, – ухмыльнулся Чубатый. – Всё одно бы она подохла! А я её мучения прекратил. Не Господь, не Аллах, а я! Глядишь, ежели бы не чахла Айгулька, я бы и не попотчевал её отравой-то.

– Ты бы мать родную попотчевал, ежели бы деньгами запахло, – огрызнулся Салим. – Ладно, будя лясы точить попусту. Давай решать, что далее делать будем.

– Денежки помершей искать, – противно хохотнул Чубатый. – Ты охотишься, а я за Архипушкой по пятам рыскаю! Сдаётся мне, что казачок наш не зря с помершей толокся, и где она золото припрятала, зараз выведал!

– И ты думаешь, что он отдаст его тебе? – усомнился Салим.

– А куда он денется, – самодовольно рассмеялся Чубатый. – Лишь бы он привёл меня к нему, а там я и сам его заберу.

* * *

Архип рывком сел на постели и бросил быстрый взгляд на дверь.

– Пошто не разбудила меня? – воскликнул он, соскочив с постели и посмотрев на притихшую за столом старуху.

Надев штаны, он открыл дверь землянки и выглянул на улицу.

– Что, утро уже? – спросил он и тихо выругался.

Сидевшая за столом старуха не отвечала; лицо у неё было неподвижное и как будто рассерженное. Архип заговорил:

– Ну? Аль оглохла, Пелагея?

Старуха встрепенулась и начала прибираться в землянке.

– На слух не жалуюся, – пробубнила она недовольно, – и очам ещё верю. И зрила я, что хозяюшка наша не от своей смертушки померла…

У Архипа защемило сердце, он заметался по землянке, как в клетке; сел за стол, зажмурился, провёл тыльной стороной руки под подбородком, заросшим русой бородкой, взял деревянную ложку, побарабанил ею по глиняной крынке и бросил на стол. Потом сказал тоскливо, словно самому себе:

– Знать, судьбина её эдакая.

Старуха взбивала подушку, оправляла постель:

– Уж скорёхонько Стёпка Чубатый с охоты заявится. Ужо еда готова. Когда есть будешь, Архипушка?

Но он не слышал её. Архип вновь был во власти кошмара. Слова старухи о Чубатом напомнили ему о подслушанном разговоре двух негодяев. Когда он узнал, что Чубатый и Салим хотят добраться до золота Амины и что они отравили несчастную женщину, его подозрения превратились в уверенность. Казак не верил своим ушам, слушая их разговор.

В мозгу Архипа кипело столько мыслей и догадок, что голова давила на плечи непомерной тяжестью. Он не боялся негодяев и их козней и вполне мог постоять за себя в любой обстановке. Но вот яд… Архип вспомнил чёрные губы Амины и вздрогнул. Он не знал, как уберечься от отравления. И выводить мерзавцев на чистую воду тоже опасался. А вдруг люди ему не поверят?

Счастливая мысль встряхнула голову. Он спасён! Негодяи не будут покушаться на его жизнь, пока не узнают, где спрятано золото! А он тем временем придумает, как посчитаться с ними за Амину!

Архип совладал со своими нервами, обрёл спокойствие и выдержку, необходимую для борьбы с опасностями. К нему вернулся здравый смысл, он снова стал самим собой.

Теперь у него была цель – поскорее убедиться в наличии золота и использовать его, как просила перед смертью Амина, на восстановление сожжённого сабарманами умёта. «Как же энто сделать?» – думал Архип. И, размышляя, смотрел на старуху, которая выметала чилиговым веником из землянки сор. «Мож, обспросить у неё?» – мелькнуло в голове. Но древний вид убогой Пелагеи как бы упрекнул его в постыдности мыслей. И тогда Архип посмотрел на неё другими глазами.

Выметая сор на улицу, старуха закрыла дверь. Она поставила на стол узелок и стала выкладывать из него еду.

– Дык что, будешь ожидать Чубатова, Архипушка? Он уже скоренько заявится из лесу.

Архип встал, потянулся и присел на табурет.

– Ты чего на мя волчицей зыркаешь, Пелагея? – спросил он. – Уж не серчай, коли что не эдак брякнул.

Старуха расставляла деревянные чашки с едой, сохраняя прежнее холодное выражение лица. Архип посмотрел на неё с обезоруживающей улыбкой:

– Уж не мыслишь ли ты, что это я отравил Амину, Пелагея?

На этот раз добрая старуха на смогла удержаться от скупой улыбки.

– Ещё скалиться удумал, пострел! – выразительно прошепелявила она. – Барыня сама яд приняла, не сумлеваюсь я. А ведь ещё маленько пожить-то могла.

– Ты думаешь, что это я её довёл?

– Ещё чего. Ты на эдакое не способен, Архипушка.

Насытившись, казак вышел на улицу. В это время из леса появились друг за другом увешанные дичью Чубатый и Салим. Поджидая их, Архип поднял голову к небу и посмотрел на росшую рядом с землянкой осину.

В это время подул ветерок и заиграл листочками деревца. Серебристое мерцание изнанки то и дело сменялось зелёными всплесками лицевой стороны листьев, и это чередование словно опутывало осину сверкающей, переливчатой паутиной.

Полуденный зной ещё не успел испарить из земли ночную влагу, и утреннее небо, голубое, без единого облачка, ещё не пылало солнечным жаром. Ни к землянке, ни к деревьям – ни к чему ещё не притронулся наступающий день, и в этой первозданной свежести всё казалось гораздо более красочным и значительным, нежели будет уже в полдень. Ещё веяло недавним сном от речного берега, безмятежна была и водная гладь Сакмары. Только радостное утреннее щебетание птичек пронизывало тишину. Но и эти трели лишь оттеняли и делали более ощутимым тишину и умиротворение жизни, вступавшей в свой новый день.

– Куда это ты засобирался, Архип? – спросил, приблизившись, Чубатый, сваливая добычу у двери землянки.

– На кудыкину гору журавлей щупать, – огрызнулся неприязненно казак.

– А я, грешным делом мыслю, что с умёту улизнуть навострился, – хищно оскалился Чубатый, выпрямляясь.

– С чего это ты высосал? – нахмурился Архип, чувствуя себя неловко.

Чубатый снял с плеча ружьё, прислонил его к землянке и хитро прищурился.

– А что тебя здесь теперь держит? – то ли сказал, то ли спросил он. – Хозяйка отдала Аллаху душу. Теперь тебя сам чёрт здеся не удержит!

Тон, который Чубатый выбрал для разговора, не понравился Архипу. Он мысленно ругнул его «маленьким язычком», а вслух сказал:

– Ежели бы я пожелал, то и хозяйка не сдержала бы! – Он посмотрел на безоблачное небо и, перекрестившись, добавил: – Царствие ей небесное.

– Тогда чего сейчас не уходишь? – полюбопытствовал Чубатый. – Сейчас тебя никто и удерживать не станет?

– А сам чего в умёте ошиваешься? – окинул собеседника полным презрения взглядом Архип. – Ты ведь тоже здесь надолго оставаться не собирался?

– Дык я, как ты, – вздохнул притворно Чубатый. – Ты отсель подашься, тогда и я зараз следом причыплюсь.

– Как банный лист к заднице?

– А хотя бы и эдак. Мне не зазорно.

– И ты мыслишь, что я тебя бы с собой взял, коли уходить вздумал?

– Да и не взял, я всё одно за тобой бы пошагал. – Чубатый хихикнул и с вызовом посмотрел на казака. – Что, палкой бы тогда отмахался от меня, как от пса шалудивова?

Слушая собеседника, Архип едва сдерживался. Огромное желание ударить Чубатому между глаз свербило в его голове. Но вместо того, чтобы отвести душу, Архип лишь нервно ухмыльнулся:

– А с чего ты взял, что я уходить куда-то мыслю? Мне и тут благодать!

– Брешешь ты всё?! – удивился Чубатый.

– Вот ещё. Я к умёту этому душою прирос. Да и идти мне особо некуда!

– Идти всегда есть куда, когда мошонка полна, – съязвил Чубатый, внимательно всматриваясь в лицо казака.

– О чём это ты вякаешь? – насторожился Архип.

– О богатстве Айгульки покойной, – воровато осмотревшись, зашептал горячо Чубатый. – Ты поди вызнал у неё, где золото припрятала. Давай заберём его и айда отсель подальше.

Архип тоже огляделся. Не увидев рядом никого, кто бы мог стать вольным или невольным свидетелем их разговора, он схватил Чубатого за грудки.

– Сдаётся мне, что ты это приложил свои поганые ручонки к смерти хозяйки безвременной? – спросил он, крепко встряхнув негодяя.

– Ты что, Архип, али ополоумел? – встревоженно зашептал тот, тщетно пытаясь освободиться из железных рук казака.

– Да ты не трясись, погань, – сказал Архип, ещё раз встряхнув перепуганного мерзавца. – Только ты мог эдакое учинить, паскудник!

– Что? Что учинить-то? – прекратив сопротивляться, воскликнул Чубатый. – Это не я, а ты к Айгульке по ночам хаживал. Может, людей зараз кликнем? Пущай нас рассудят.

Архип смутился и нехотя отпустил негодяя.

– Не тебе судить, гнида, куда я и когда хаживал. А теперь я ухожу жить в землянку покойной! А ты, – он сурово осмотрел сверху донизу фигуру негодяя, – а ты деревья валить готовься. Умёт сызнова отстраивать будем.

– Дык я ж охотой промышляю? – опешил Чубатый.

– Теперь Салим промышлять будет, – отрезал Архип. – А ты в самый раз на валку леса гож!

– А ежели не согласен я? – несмело поинтересовался негодяй.

– Несогласных зараз терпеть рядышком не буду! – сказал грозно Архип. – Не хочешь заодно со всеми быть, тогда скатертью дорожка!

В течение нескольких минут казак и Чубатый сверлили друг друга неприязненными взглядами. Первым не выдержал Чубатый. Он натянул на лицо бледную улыбку:

– Дык когда лес валить начнём, «хозяин»?

– Вот прямо завтра и начнём, – ответил Архип. – Сейчас уток снеси к бабам, а сам инструмент готовь!

– А сам чем займёшься, «хозяин»?

– Не твоё собачье дело. В землянку Амины перебираться буду. Так вот!

Глава 15

Разговор между графом Артемьевым и капитаном Барковым длился около часа. Начался он – как часто бывает при больших ссорах – совершенно невинно.

Барков, войдя в покои графа, привычно небрежно уселся в кресло и с улыбкой обратился к Александру Прокофьевичу:

– Вы ничего не придумали, ваше сиятельство, как вернуть исчезнувшую Жаклин?

Если и существовали какие-то слова, которые не следовало произносить в этот час, так именно эти. Конечно, капитан не мог даже предположить, какую реакцию они вызовут у графа.

Александр Прокофьевич остолбенел. Слова Баркова он воспринял как насмешку над собой. То, что за этим последовало, было похоже на извержение вулкана.

«Как может этот жалкий капитанишка с таким пренебрежением и улыбкой говорить о Жаклин, которую похитили кочевники на его же глазах и по его вине?!»

– Я, кажется, не приглашал вас сегодня к себе, Александр Васильевич, и не позволял садиться?

Голос графа звенел холодно, как сталь, да так проникновенно, что капитан в ту же минуту вскочил с кресла и вытянулся во весь рост.

– Вы же не считаете меня виновным в том, что Жаклин похитили кочевники? – спросил он, нелепо двигая руками и в волнении не замечая этого.

Неожиданно граф почувствовал, что пробуждается от дурного сна, в котором он видел себя убивающим капитана. Он вздрогнул, но не проронил ни слова.

– Всё произошло так неожиданно, что я не смог прийти к ней на помощь, – старался оправдаться Барков. – Кочевники как из-под земли выросли.

Слушая его, Александр Прокофьевич вдруг почувствовал, что гнев на капитана вовсе не улетучился, а лишь затаился, набирая силу для сокрушительного взрыва. Граф на миг оцепенел, но понял, что сейчас же должен сказать этому олуху царя небесного хоть что-то. Пожалуй, он уже знает, что именно. Остаётся только произнести. Он должен… Просто обязан! И скорее, пока копящийся внутри гнев не возобладал над разумом.

– Александр Васильевич, извольте услышать, что я вызываю вас на дуэль!

Барков недоумённо вскинул брови:

– Я… я не понял, что вы только что сказали, Александр Прокофьевич?

– В противном случае, я прикажу Демьяну отколотить тебя палкой, – холодно продолжил граф, пропустив слова капитана мимо ушей.

С лица Баркова быстро сошла растерянная улыбка, черты его на глазах окаменели, а голос задрожал.

– Прямо сейчас, в данных обстоятельствах, не могу принять ваш вызов, Александр Прокофьевич, – сказал он твёрдо, но побелевшими губами.

Капитан видел, как сильно раздражён граф. Но отступать было некуда и, припёртый к стене этим неожиданным нелепым вызовом, он был вынужден стоять прямо, как приговорённый перед расстрелом.

– Демьян, пойди сюда, милок, – чуть хрипло, но решительно подозвал граф слугу, – вышвырни вон этого бездельника, но прежде поколоти его палками напоследок!

* * *

Капитан Барков верил в судьбу и был твёрдо убеждён, что счастье или несчастье от людей не зависит; участь каждого человека уже при его рождении предначертана свыше; незачем горевать и пытаться изменить предопределённый ход событий. А если кто-то с этим не согласен и пытается что-то изменить, то, выходит, и это было предусмотрено.

Немного постояв на улице, Барков решил идти в кабак, чтобы заглушить вином нанесённую графом обиду. Капитан не чувствовал себя виноватым в случившемся. Он всё равно не мог спасти Жаклин от кочевников, или, разве что, составить ей компанию?

Шагая в сторону кабака, Барков с горечью осознал, что дошёл до последней черты и, анализируя самого себя, признавал, что в его жизни всё было ошибкой. Перед ним открывались два пути: или покончить с собой, или напиться в стельку. Напиться до чёртиков, до блевотины – проще, чем застрелиться или удавиться. Чтобы наложить на себя руки, нужно обладать такой силой воли, какая дана немногим. Это удаётся лишь чрезмерно гордым людям или тем, кто доведён жизненными неурядицами до полного отчаяния. Но ни к тем, ни к другим капитан себя не относил. Самоубийство – считал он – не выход из того положения, в каковом он оказался. Оно доступно любому убогому уму. А в его жизни ещё были просветы!

Итак, капитан Барков больше не принадлежал к миру обитателей бывшего дома Жаклин. Он изгнан из него не только физически, но и морально. Хорошо хоть Демьян не полностью выполнил прихоть своего господина и просто выставил его, как нашкодившего щенка, на улицу.

Внутреннего покоя Барков достиг, преодолев скоротечный душевный кризис, лишь у входа в кабак. Предстоящая выпивка, точнее мысль о ней, помогла ему успокоить свою совесть и избавиться от всех колебаний и нравственных мук. Теперь он понял, что не всё так уж плохо, как ему казалось всего лишь полчаса назад.

Из-за двери кабака слышался глухой гул голосов. Капитан открыл дверь и вошёл.

– Кто там? – спросил приказчик сонным голосом.

– Тебе-то какая разница, – ответил Барков. – Найдётся ли здесь для меня водка и закуска?

Капитан увидел за сдвинутыми столами десятка полтора казаков. Они оживлённо беседовали, то и дело поднимая кружки.

Узнав Баркова, приказчик заметно оживился – он знал, что пришедший «барин» платит всегда щедро.

– Проходите сюда, – льстиво улыбаясь, приказчик подвёл капитана к свободному столику. – Чего отведать изволите?

Приход Баркова заинтересовал казаков, некоторые даже смерили его оценивающими взглядами.

– Как всегда, водку и жареное мясо? – обратился к нему приказчик.

– Давай! – кивнул утвердительно капитан.

Приказчик не заставил себя долго ждать. Уже вскоре он поставил перед благородным посетителем бутылку водки, стакан и лёгкую закуску.

Капитан заполнил стакан водкой, залпом осушил его до дна, бросил в рот кусочек сыра.

Потерявшие к нему интерес казаки вновь заговорили между собой, немало не заботясь о том, мешают ли они пришедшему посетителю и другим завсегдатаям питейного заведения.

– Ну и намахался я веслом, братцы, аж грудь ломит, – вещал свирепого вида казак со шрамом от сабли на левой щеке.

– Ничего, не сломался ведь, – пьяно ухмыльнулся казак, сидевший напротив. – В обрат плыть гораздо легше будет.

– Знать бы, для какова ляда жилы напрягал, – вздохнул казак со шрамом. – Притащились сюда с Яицка, а пошто, даже и не сказывали.

– Тебе-то на что сдалось знать сеё? – встрял в разговор третий казак с большой красной родинкой на переносице. – Делай, что велят, и не разевай роток.

– А ежели вот знать я хочу, – заартачился казак со шрамом. – Вон погляди, какие мозоли кровавые набил. А для чего?

– Да не оклычивайся ты, Гаврила! – с досадой произнёс сосед напротив. – Митяй истинно говорит. Делай, что велено, и помело своё зараз прикуси.

– Давайте лучше жахнем по кружке, и я обскажу, как купчину кыргызского объегорил, – хвастливо заявил один из пирующих со спесью, свойственной казакам. – Он, аспид ползучий, хотел…

– Ты уже все ухи прожужжал небылицей этой, пустобрёх, чтоб тебе в ад провалиться по самое рыло! – раздражённо выругался Гаврила.

– Да пущай балакает, табе-то что, – встрял Митяй.

– И ты не тявкай, паскудник ушастый, – грохнул кулаком по столу Гаврила. – Сейчас вот как мазну в рыло и клыки зараз вышибу.

В кабаке назревала драка. Сердце Баркова сильно забилось; он стал напряжённо наблюдать за ссорящимися казаками, не желая сделаться объектом их подогретого вином возбужденного внимания.

– Ах ты, хряк говёный! – брызжа слюной, ревел взбешённый Гаврила, порываясь схватить Митяя за грудки. – Да я тебя сейчас в навоз втопчу, дубина стоеросовая!

В это время хлопнула дверь, и в кабак вошли два казака, которые, как сразу же понял капитан, были главными у пирующей компании.

– Где Никита Караваев? – грозно спросил один из них, подойдя к столу.

Барков вздрогнул от резанувшего слух знакомого голоса, и он ещё сильнее напрягся, украдкой, но очень внимательно разглядывая его.

Осознав, что вопрос обращён к нему, Гаврила страшно перепугался:

– Н-ни-ки-та? То бишь товарищ ваш?

– Да, да, глупая башка! – грубо бросил «атаман». – Чего зенки пялишь, образина пьяная? Водка в горле застряла?

– Н-нет… н-нет, Егор Поликарпович! – ответил Гаврила, ссутулив плечи. – Никита Караваев здесь, в другой комнате дрыхнет. Умаялся он с дороги.

– Прохор, – обратился «атаман» к казаку, пришедшему с ним, – иди и разбуди Никиту. Скажи, что я его жду.

«Вот это да! – успел подумать Барков, узнав в «Егоре Поликарповиче» своего давнего знакомого француза Флорана. – А Никита Караваев, должно быть, сам месье Анжели?»

Точно в подтверждение его догадки из распахнувшейся двери соседней комнаты показался и сам «Никита Караваев». Из-за окладистой бороды и пышных усов капитан едва узнал знакомые черты лица месье Анжели.

– Чего разорался? – спросил он сонным голосом.

– Всё, дело сделано, – угрюмо проворчал француз, покосившись на Баркова, который тоже был едва узнаваем без офицерского мундира.

– Ты выкупил дом? – удивился Анжели.

– Нет, я снял его на два месяца.

– Этого нам за глаза хватит, – кивнул удовлетворённо француз и поискал взглядом приказчика. – Эй, милейший, прими плату за стол, и доброй ночи.

– Доброй ночи, господа казаки! Доброй ночи! – ответил приказчик, беря плату. – Утащил бы вас всех чёрт, – пробормотал он в спины уходящих.

– Подойди-ка сюда, голубчик, – подозвал его Барков.

– Сию минуту, – приторно заулыбался приказчик и, ужом проскользнув мимо столов, табуретов и скамеек, замер в стойке спаниеля возле капитана.

– Ты знаешь этих казаков? – спросил Барков, пристально глядя в его лицо.

– Нет, – ответил приказчик. – Не местные они, не форштадтские. Оренбургских казаков я наперечёт знаю!

– А этих ты и не видел ни разу?

– Нет, не видел. Они всё за столом про Яицк балакали. Вот я и думаю, что оттуда они.

– Странно. А для чего они сюда к нам пожаловали? – задумчиво пробормотал Барков.

– Мало ли для чего, – пожал плечами приказчик. – Но двоих из них я признал.

– Которых? – мгновенно оживился капитан.

– Да тех, кто верховодит всеми остальными.

– Это те, один из которых дрыхнул в соседней комнате, а второй последним в кабак пришёл?

– Их именно.

– И когда тебе их видеть приходилось?

– Не помню точно. Только тогда они как господа были одеты, а не как казаки, сегодня…

Барков вскочил. Нашарив в кармане кошель, он высыпал из него на ладонь несколько монет и протянул их приказчику.

– Возьми-ка вот, – сказал он, бросая нетерпеливые взгляды на дверь.

– Что это? – удивился тот.

– Плата за водку и еду.

– Так вы же не ели ничего и выпили совсем немного?

– Потом бесплатно накормишь и напоишь. Сейчас мне надо кое-что утрясти, пока… пока не поздно!

* * *

Как только Демьян «очистил» дом от присутствия Баркова, граф уселся в кресло у камина и сидел, не меняя позы, уже около двух часов. Со стороны казалось, что Александр Прокофьевич наблюдает за весело пляшущими огоньками в камине, но он думал, ничего не видя перед собой.

Граф думал о дочери, судьба которой всё ещё оставалась для него неизвестной, думал о сыне, о котором тоже не имел никаких сведений. В конце концов он пришёл к выводу, что все затрачиваемые им усилия по поиску детей бесполезны! Машенька погибла. И он уже начинал в это верить. А Архип? Жив ли он сейчас? Если жив, то где искать его? Барков, на которого он возлагал большие надежды, окончательно разочаровал Александра Прокофьевича, проморгав Жаклин. Графа не интересовала судьба негодяйки, разбившей ему жизнь, но с её исчезновением оборвалась последняя ниточка, благодаря которой он надеялся найти свою Машеньку или её убийцу…

До него донёсся звук расставляемой в столовой посуды, и граф понял, что пора взять себя в руки. Он чувствовал, что роняет себя в собственных глазах, что проводит время в безделье, пренебрегая своими отцовскими обязанностями. Граф устыдился своего «падения» и решил как можно скорее оправдаться перед собой. Поэтому за ужином он впервые за последнее время казался оживлённым.

Занятый едой приказчик отложил в сторону обглоданную куриную ножку и внимательно посмотрел на графа.

– Что это с вами, Александр Прокофьевич? – удивлённо спросил он. – До этого часа вы были так долго раздражены и неразговорчивы? А сейчас…

– Знаешь что, Андрей, не порть мне настроения своим недоумением, – ответил граф. – Давай лучше выпьем этого прекрасного вина и поговорим о чём-нибудь отвлечённом.

– Ну вот, – продолжил вкрадчиво приказчик, – значит, вы не хотите больше касаться темы о ваших детях? Хотя я не уверен в этом, но…

– Что значит «но»?

– Я думаю, что вы просто пытаетесь сейчас отвлечься, а на самом деле я вижу, что это далеко не так?

– Так о чём же я могу думать, веселясь?

– Отгадать?

– Попробуй.

– Вы продолжаете страдать по детям и думать о них!

– Пожалуй. А ещё что?

– И сердитесь на капитана Баркова.

– Не говори мне о нём, – отрезал недовольно граф, отвернувшись к окну.

– Вот и угадал! – сказал Андрей живее. – Да, вы сердитесь на Александра Васильевича, потому что он так и не смог отыскать вашу Машеньку. И это верно. К тому же он не смог уберечь от похищения Жаклин, через которую вы хотели выйти на Анжели… Разве я не прав, Александр Прокофьевич?

– Тысячу раз прав! Ты читаешь мою душу, как открытую книгу!

– Но капитан Барков не так уж и виноват. Ну что он мог сделать один, без оружия, против отряда кочевников?

– Оставим это, Андрей, – ответил граф. – Он не должен был прогуливаться с Чертовкой у берега Яика. Ему что, разве не было известно, что кочевники так и рыщут вокруг городских стен в надежде чем-нибудь поживиться?

– Вы же знаете, Александр Прокофьевич, что Жаклин невозможно было удержать от того, чего она захотела? А она захотела прогуляться по лесу у реки, – заметил приказчик.

– Это правда, – вынужденно согласился граф. – Нрав у Чертовки, как у молодой и упрямой кобылы. И… и мне кажется, что я сегодня немного переборщил с Барковым.

– Но… разве нельзя пригласить его снова к себе и помириться?

– Трудно. Может быть. Попробую.

– И каким образом?

– Демьяна за ним пошлю. А может, и сам разомну ноги и схожу к нему.

– Вы? Лично? – спросил Андрей удивлённо.

Александр Прокофьевич собрался уже ответить, но вдруг повернул голову в сторону двери, за которой послышались топот ног и громкие голоса. Вошёл Демьян и доложил, что капитан Барков стоит на улице и настойчиво барабанит кулаками в дверь.

Слегка смутившись, граф проговорил:

– Скажи ему, что не хочу. Нет, что не могу, что у меня сегодня срочные дела. Никак невозможно!

Но в эту минуту дверь позади Демьяна отворилась. В комнату стремительно ворвался капитан Барков. Лицо его было серьёзно. Отстранив Демьяна, он шагнул вперёд. Александр Прокофьевич вздрогнул и изменился в лице.

– Ваше сиятельство! – произнёс подчёркнуто и отчётливо Барков. – Простите. Поднимаясь по лестнице, я краем уха услышал, что у вас безотлагательные дела. Но самое важное для вас дело – это то, с которым пришёл я!

Граф нахмурился и окинул опального капитана злым неприязненым взглядом, но Барков с достоинством выдержал его, глядя на Александра Прокофьевича, заложив руки за спину.

– Что вам угодно, милостивый государь? – спросил серьёзно граф, в то время как приказчик Андрей кидал быстрые взгляды то на капитана, то на него самого.

– Для себя – ничего, – ответил Барков, – но сегодня вечером, всего лишь две четверти часа назад я лично видел в кабаке французов!

Александр Прокофьевич удивлённо вытаращил глаза и, едва не задохнувшись от сильнейшего волнения, сказал:

– К-каких французов?

– Анжели и Флорана! – внутренне ликуя, но внешне оставаясь спокойным, ответил Барков.

Граф ничего не сказал, побледнел и до крови закусил нижнюю губу.

– Я вижу, вы меня не поняли? – спросил капитан. – Или я, быть может, неясно выразился?

– Я понял тебя прекрасно, Александр Васильевич, – ответил граф, посмотрев на него уже доброжелательно.

– Тогда к месту будет сказано, – продолжил Барков, – что оба господина выряжены казаками и с ними ещё десятка полтора бородачей из Яицка!

– А ты как оказался в кабаке? – не выдержав, спросил приказчик.

– Помолчи и послушай, Безликий! – прикрикнул на него Барков. – Сейчас я разговариваю с Александром Прокофьевичем!

Граф кивнул:

– Надеюсь, ты проследил, куда направились эти господа?

– Не извольте сомневаться.

– И куда же?

– Не так уж далеко, как вы, наверное, думаете!

– Близко?

– Ближе некуда!

– Так говори, не терзай душу?

– Они встали на квартиру по соседству. В доме, что слева прилеплен к стене вашего шляпного салона!