Текст книги "На пороге великой смуты"

Глава 32

Нага был напуган приездом казаков. Он чувствовал, что пора убираться подальше с этого места, которое не могло больше служить надёжным убежищем для сабарманов. Но пока главарь разбойников не мог никуда уйти. Нага ждал Салима и деньги, которые тот должен был привезти. А что делать потом, когда деньги окажутся у него? Надо бросать доходное, но опасное разбойничье ремесло и уходить!

Уходить? Но он не знал, куда идти: он был, как волк, забившийся от опасности в логово. Он вспомнил о дальних родственниках в Саитовой слободе, но до них было далеко и прятать у них своё состояние было бы неразумно и опасно…

Жаклин сидела напротив и дрожала от возбуждения. Мысль убить негодяя не оставляла её ни на минуту. Кинжал в дрожащей руке был готов пронзить тело Садыка, но… слабенький голосок разума тихо нашёптывал ей, что не следует этого делать.

«Но почему? – мысленно спрашивала Жаклин и сама же себе отвечала: – Без него ты не выберешься из этого проклятого места!»

После того как Садык изуродовал клеймом её тело, Жаклин не хотелось жить. Она сгорала от желания отомстить негодяю, забрав у него жизнь, и умереть самой. Но теперь ей хотелось жить. Ей очень хотелось выбраться из этой дикой страны с её чудовищным разношёрстным населением и жить, жить, жить. Жаклин хотелось покоя. Она устала от всего: от призрачной любви, от ненависти… Ей только хотелось жить, и это чувство теперь в ней заслоняло все остальные.

– Ты снова глотаешь эту гадость? – спросила она тихо, точно не зная, спит ли её мучитель или бодрствует.

– Сейчас я в себе, – так же тихо отозвался Нага. – Ты мне хочешь что-то сказать?

– Я хочу спросить, кто я теперь? – прошептала Жаклин.

– Наверное, как и всегда, женщина, – ухмыльнулся Нага.

– Я хочу знать, рабыня всё ещё или?..

– Нет, ты свободный человек.

– И я могу уйти?

– Можешь.

– Прямо сейчас?

– Как угодно.

– Но куда мне идти одной?

– Куда пожелаешь.

– Но я не знаю дороги. Я погибну в степи.

– Тогда сиди и помалкивай, – вздохнул Нага. – Скоро я дам тебе много денег и вывезу в Оренбург.

– Ты не солжёшь?

– Нет.

«Всегда он так обещает», – подумала Жаклин. И тут же вздрогнула, чувствуя, что Садык в эту минуту собирается что-то предпринять. Кинжал в её руке снова был наготове. Она не верила мерзкому негодяю и ожидала от него любой подлости. Тем не менее дальнейшие слова Садыка зазвучали убедительно. И именно поэтому Жаклин укрепилась в своих подозрениях. Садык сказал:

– Сейчас я выберусь наружу и осмотрюсь. Ты изволь оставаться здесь, а то выйдешь и наделаешь мне неприятностей.

Он встал и прошёл к выходу.

Когда Садык выбрался наружу, Жаклин облегчённо вздохнула и одними губами прошептала:

– Когда-нибудь я предъявлю тебе счёт за всё, мерзавец! Не сейчас, но скоро, не сомневайся…

* * *

Дул сильный южный ветер, гоняя по небу тяжёлые тучи. Было темно и мрачно, как в могиле, и стояла невыносимая духота. Тучи напирали одна на другую, пока всё небо не покрылось чёрной завесой, так, что на нём не было видно ни одной звёздочки. Потом закапал дождь. Он лил как из ведра в течение четверти часа, потом тучи отодвинулись в сторону, а на очистившемся небе ярко засияла луна.

Промокший до нитки Нага задрал голову и стал смотреть на небо. Потом он обвёл взглядом всё вокруг. Уголки его губ вздрогнули от горькой усмешки. Бывший разбойничий лагерь напоминал аул после вражеского нашествия. Кругом были разбросаны вещи и предметы обихода. Нага тяжело вздохнул, и…

Он остолбенел, увидев коня, стоявшего под навесом конюшни, понуро опустив голову. Освещаемый лунным светом конь и его седок представляли собой страшную картину. Они казались одним целым, а от того и противоестественным.

Нагу пробрал озноб. Он, как любой человек того времени, всегда боялся того, чего не мог осмыслить и объяснить. Сейчас как раз был тот редкий случай, когда увиденное не поддавалось никакому разумному осмыслению и объяснению.

«Что это? Явь или я всё ещё под влиянием опия?» – подумал Нага и старательно потёр кулаками глаза.

Видение не исчезло, а наоборот… Конь тряхнул головой, всхрапнул и ударил землю копытом.

Это было уже слишком. Человеку, видевшему такое, надо было обладать стальными нервами, чтобы не поддаться панике и не убежать. Нага не относился к такой категории людей, а потому он резко развернулся на месте и, нашептывая молитвы, поспешил обратно к своему убежищу. Бежать в степь не было смысла. Он не мог надежно укрыться на бескрайней равнине от призрака, если тот вдруг надумает его преследовать. Он надеялся отсидеться в своей норе до утра, когда призрак обязательно исчезнет с первыми лучами восходящего солнца.

Увидев человека, лошадь тихо заржала и пошагала за ним. Это окончательно вывело Нагу из шаткого равновесия. Он закричал от ужаса, почувствовав, как темнеет в глазах и рвётся наружу бедное сердце.

Когда он оказался у входа в своё логово и собирался в него влезть, вдруг увидел, что вход закрыт люком и понадобится дополнительное время, чтобы открыть его.

Но времени уже не было. Нага вдруг ощутил, что сзади, за его спиной, стоит что-то страшное, грозное и в любую минуту может на него ринуться. В голове мелькнула мысль, что призрак явился за ним из ада за все те страшные грехи, которые он совершил в этой жизни. Жуткий всадник на жутком коне – какая-то неусыпная тень, которая больше никогда его не покинет, как его собственная тень, вот-вот набросится и раздавит его…

Присев, Нага остервенело шарил ладонью по крышке люка, пытаясь нащупать на ней кольцо. Он забарабанил кулаками по люку и в отчаянии закричал:

– Жа-а-а-кли-и-ин! Отвори-и-и, Черто-о-о-о-вка!

О чудо! Крышка люка свободно отъехала в сторону, и голова Жаклин появилась перед глазами Наги.

Он нервно дёрнулся, вскочил, в замешательстве снова присел, потом опять вкочил. В его смятённом мозгу родилась уверенность в спасении.

Увидев Нагу и стоявшую сзади него лошадь с сидящим на ней всадником, Жаклин испустила душераздирающий вопль.

– О Господи! – крикнула она и нырнула обратно в убежище. Потом как обезумевшая заметалась по тесному схрону от стены к стене. Её объял такой ужас от увиденного, что она забилась в угол и жалобно заскулила: – О Господи, спаси и помилуй!

Нага втиснулся в схрон и поспешил задвинуть обратно крышку люка. Призрак на коне остался на улице, и от осознания этого на душе немного полегчало. Но полного покоя так и не наступило. До утра далеко, а призрак… Ему ничего не стоило отбросить крышку и ворваться в убежище.

Только от одной мысли об этом на голове Наги зашевелился волос, а тело сотрясал озноб.

Забившись в угол, Жаклин не обращалась к нему: она говорила сама с собой, вернее, с тем образом Наги, какой бессознательно складывался в её представлении. О его соседстве она и не думала, и, когда Нага ей ответил, она даже вздрогнула, но ей почему-то было приятно услышать его голос. Приятно было и ответить ему.

– О Аллах, что это было? – прошептал Нага, стуча зубами. – Первый раз в жизни вижу призрака. О Аллах, как мне страшно!

– Боже милостивый, прости и спаси меня! – пропустив вопрос мимо ушей, стенала перепуганная насмерть Жаклин.

– Как ты думаешь, он не войдёт вслед за нами?

На этот раз она ответила искренне:

– Господи, только не это! А если войдёт – я умру от страха!

Они подбадривали друг друга, перешёптываясь во мраке ночи, в двух шагах от ужасного призрака.

Жаклин сидела совсем близко от Наги, и они различали в темноте лица друг друга, белевшие в отблесках лунного света, просачивавшегося сквозь щели в крышке люка.

Нага снова зашептал:

– Ничего, дождёмся утра. Призрак уйдёт. Он побоится солнечного света.

– Дожить бы до утра, Господи! – воскликнула Жаклин, пытаясь нащупать трясущимися пальцами крестик на своей груди, чтобы поцеловать его.

– Ты не думай о смерти и постарайся успокоиться! До утра осталось немного, и мы с тобой спасёмся!

Нага был искренен: в первый раз он говорил с полной откровенностью. И на слова Жаклин он ответил то, на что надеялся сам, – без обычной иронии и жёсткости.

И сидя без сна в темноте, рядом со своим мучителем, Жаклин раздумывала о превратностях жизни: теперь она смотрела на Садыка как на другого человека – не погрязшего в смертных грехах чудовище, а жившего по совести праведника. Она готова была слушать его шёпот, доверчиво спрашивать и охотно выслушивать ответы на свои вопросы.

Долго перешёптывались они друг с другом откровенно и сердечно. Но когда где-то там, наверху, послышался конский топот, они замолчали и прислушались.

– Кто это может быть?! – ужаснулась Жаклин, бросив на крышку люка полный тревоги взгляд.

– Сейчас узнаем, – впервые храбро ответил Нага, заметив, что внутрь убежища проникают не бледные нити луны, а лучи восходящего солнца.

* * *

Между тем с улицы послышались какие-то восклицания. Затем кто-то уверенно подошёл к люку и попытался открыть его.

– Если ты всё тот же призрак на коне, я выстрелю в тебя, – предупредил Нага, взводя курок пистолета.

– Это всё опий, Албасты, чтоб ему сгинуть, вашему зелью! – послышался снаружи знакомый голос верного Амира. – Из-за него вы уже на человека не похожи.

Нага облегчённо вздохнул, но ничего не ответил. Между тем Амир открыл люк и заглянул вниз.

– Хорошо, что вы не поехали с нами, Албасты. – Зелёные глаза его сверкнули холодным блеском. – Воины взбунтовались, и я едва унёс ноги!

Услышав его голос и увидев его самого, Нага, чувствовавший себя почти умершим, вдруг воспрял.

Он живо выбрался из схрона и помог выбраться Жаклин. Потом он, щурясь от яркого солнца, осмотрелся и вздрогнул. Нага снова увидел коня с наездником на спине, который так сильно напугал его и Жаклин ночью. Но при свете дня конь выглядел вполне мирно, а наездник на нём не таким уж и ужасным, каковым казался при свете луны.

– Кто это? – спросил Нага хриплым голосом, вытянув руку в сторону «призраков».

– А-а-а, эти… – Амир улыбнулся, наблюдая тревогу на лицах Албасты и его рабыни. – О них я хотел спросить у вас, – продолжил он. – Когда я уезжал из лагеря…

– Кто это? – перебив Амира, нахмурился Нага.

Тот на секунду замялся, после чего ответил:

– Это конь Рахима. А кто на нём – вижу впервые.

– А почему он на коне Рахима и не сходит с него? – спросил Нага, хмурясь ещё больше.

– Не знаю, Албасты, – пожал плечами Амир. – Он мёртв, видно, давно. От него так и несёт гнилью.

Больше не задавая вопросов, Нага подошёл к коню и его седоку. В нос ударил резкий запах разложения, от которого тошнота подступила к горлу. Но Нага справился с этой слабостью. Он коснулся коня, затем мёртвого тела всадника.

Вынимать мёртвое, зачерствевшее тело из седла было не так уж просто, как казалось сначала. Одной рукой мертвец крепко держался за гриву коня, а другой за луку седла. Амир ножом разжал пальцы мёртвого всадника, а Нага потянул его из седла. Сняв тело и уложив его на землю, они присели рядом, разглядывая покойного.

– Что-то не припоминаю его лица, – сказал озабоченно Амир. – И почему он на коне Рахима?

Нага промолчал. Он узнал покойного. Это был Чубатый из умёта Амины, который должен был разыскать для него золото своей хозяйки.

Тревогу на сердце сменила жгучая радость.

«Наконец-то моё золото при мне! – возликовал он, бросив быстрый взгляд на коня и разглядев притороченные к седлу тяжёлые кожаные мешки. – В них моё золото!»

– А что в мешках? – словно проникнув в его мысли, спросил Амир, приблизившись к коню.

– Потом поглядим, – рыкнул на него Нага, не желавший посвящать его в свою тайну.

– Почему потом, Албасты? – неожиданно заупрямился Амир. – Я умираю от любопытства.

– Не подохнешь, – выкрикнул злобно Нага, подойдя к нему. – Давай-ка лучше снимем их со спины коня и отнесём к схрону.

Они сняли мешки со спины животного и поставили их на землю.

– О-го-го какие тяжеленные! – восхищённо воскликнул Амир. – Что же в них может быть?

– Золото, что же ещё, – ответил Нага, хитро прищурившись.

– Золото? – удивился Амир. – Да разве может быть столько золота у одного человека? Он что, хан хивинский или император российский?

Он нагнулся над трупом, потрогал его и выгреб коричневую пыль из складок одежды.

– Это что ещё за чёрт? – очередной раз удивился Амир. – Этот мёртвый богатей, видать, прямо из коричневой пустыни к нам пожаловал.

– Всё может быть, – сказал Нага, беря тяжёлый мешок. – Бери другой! – велел он Амиру.

Они поднесли мешки к схрону и положили их рядом.

– Как близнецы! – воскликнул Амир восхищённо. – Вот бы хоть одним глазком заглянуть в них!

– Я же тебе сказал – в них золото, – нахмурился Нага, едва удерживаясь от желания вскрыть их.

– Да быть того не может! – всё ещё не верил Амир. – У царей в казне столько золота не сыщешь. А у такого бродяги…

– Сейчас я вскрою один из мешков, и ты увидишь, – пообещал Нага, сурово глядя ему в лицо. – Только сначала расскажи мне, что случилось с отрядом и почему ты здесь один.

– А что тут рассказывать, – нахмурился Амир. – Взбунтовались люди – и сказ весь!

– Как это так? – сделал вид, что крайне заинтересовался, Нага, подавшись вперёд.

– Мы прискакали на то самое место, на которое указали мне вы, Албасты, – сказал Амир. – А потом туда же черти Юсуфа принесли со всеми верблюдами, увешанными барахлом.

– Выходит, он не исполнил мой приказ и не ушёл в пески, – поморщился Нага.

– Пока ставили шатры и готовили еду, – продолжил Амир, – Юсуф хулил вас на чём свет стоит. Он поносил вас всяческими непотребными словечками, обзывая трусом и подлецом! А ещё он матерно бранился, говоря, что вы отправили караван на погибель, а он, дескать, спас всех, не выполнив вашего повеления!

– Вот гнида, – процедил сквозь зубы Нага.

– Ещё какая! – с готовностью поддакнул Амир. – Я хотел было приструнить его. Но воины обнажили сабли и бросились на меня! Они кричали, что изрубят меня в куски, а вас, Албасты, разорвут на части чуть позже!

– Значит, они в любую минуту могут объявиться здесь? – забеспокоился Нага и воровато огляделся.

– Уходить надо, Албасты, – кивнул, соглашаясь, Амир. – Может быть, они уже на половине пути сюда.

Нага как ошпаренный вскочил на ноги и столкнул мешки в схрон. Затем он закрыл лаз крышкой и посмотрел на Амира:

– Чего лупишься? Греби на крышку землю!

Недовольный тем, что Албасты не позволил ему взглянуть на золото, Амир с хмурым видом принялся исполнять приказ.

Нага тем временем покосился на притихшую Жаклин и подумал: «А ведь Чубатый был отравлен! Как же он смог уехать на коне Рахима с золотом? Судя по коричневой пыли на его одежде, Чубатый успел побывать в коричневых песках. Но что он сделал с Рахимом и Салимом?»

О том, что покойник напугал его до смерти, Нага старался не думать. Он всячески гнал от себя эти мысли, считая их недостойными и постыдными. Нага старался не смотреть в сторону Жаклин, боясь увидеть на её губах ехидную усмешку. А ещё…

– Я всё сделал, Албасты! – прерывая ход его мыслей, сказал Рахим, отряхая руки.

– Тогда пора уносить ноги! – вздохнул Нага и посмотрел на коня Рахима придирчивым взглядом. – Хотелось бы знать, как долго он протянет?

– Это хороший конь, – поцокав языком, уверенно заявил Амир. – Он столько времени возил на себе мертвяка и тяжёлые мешки. Думаю, что вас он в силах довезти куда угодно!

– А её? – кивнул на Жаклин Нага.

– Двоих он едва ли сейчас осилит, – вздохнул Амир, – устал очень.

– А твой конь двоих осилит? – взглянул ему в лицо Нага.

– Он тоже устал, Албасты, – ответил Амир, желая откреститься от дополнительного седока.

– Тогда ты остаёшься здесь! – сразил его своим неожиданным ответом Нага.

– Я? Здесь? – выпучил глаза Амир. – Но для чего, Албасты?

– Чтобы охранять моё золото!

– Золото? Ваше?

– Вот именно, моё!

– Но что я смогу сделать один, если сюда пожалуют ваши бывшие воины?

– А делать ничего не придётся, – многообещающе улыбнулся Нага.

С этими словами он выхватил пистолет, торчавший из-за пояса, и выстрелил в голову Амира.

– Мои, как ты правильно подметил, «бывшие» воины не любят приближаться к трупам, – цинично рассмеялся Нага. – И ещё… О месте, где хранится моё золото, должен знать я один!

Он заткнул разряженный пистолет обратно за пояс и посмотрел на бледную Жаклин.

– Садись на его коня и немедленно уходим, – сказал он, беря за уздечку коня Рахима и вставляя сапог в стремя.

– Т-ты и м-меня т-тоже? – пролепетала она, не трогаясь с места.

– Если бы я собирался тебя убить, то давно уже сделал это. – Нага привстал на стременах и всмотрелся тревожно вдаль. Увидев что-то, он снова взглянул на Жаклин и обнажил в улыбке крупные жёлтые от опиума зубы. – Скоро здесь будут мои бывшие сабарманы. Хочешь с ними развлечься, со всеми сразу, то оставайся!

Последняя фраза, брошенная Нагой, подействовала на Жаклин гораздо сильнее удара кнутом. Она быстро подбежала к коню покойного Амира и с ловкостью кошки вскарабкалась в седло.

– Ты правда не собираешься убивать меня? – выкрикнула она, беря в руки уздечку.

– Клянусь Всевышним! – заверил её Нага громким выкриком. – Для тебя я освободил коня от его хозяина! Так что верь мне, госпожа Жаклин де Шаруэ!

Глава 33

Шестнадцатого сентября тысяча семьсот семьдесят третьего года казак Иван Зарубин-Чика зашёл на постоялый двор. Он давно уже слонялся по хуторам, будил хозяев и каждому объявлял:

– На Толмачёвский умёт ступайте спозаранку. Государь ждёт вас!

Больше он не говорил ничего, поворачивался и уходил восвояси.

За двумя большими столами теснились десятка четыре казаков и молча поглощали пищу.

Во главе одного из столов сидел офицер в чине капитана. Он значительно выделялся среди всех не только одеждой, но и оружием. На груди мундира красовался крест, сбоку сабля, за поясом пистолет.

Чика переступил порог и остановился.

– Браты! – набравшись храбрости, обратился он к казакам. – Государю подсобить не жалате?

Казаки перестали жевать и медленно повернули к нему свои бородатые лица.

– О каком ещё таком государе ты мелешь? – приподнялся с табурета офицер. – Уж не о Емельке ли Пугачёве? Говори, где он? Мы как раз его и ищем!

– Казаки, браты, – заговорил испуганно Чика, сообразив, что угодил в сложную ситуацию. – Выслухайте меня, прежде чем чинить скорый суд да расправу.

– А ну вяжите смутьяна! – загремел офицер. – Сейчас он нам скажет, где скрывается вор и разбойник!

– Браты! – выкрикнул Чика, видя, что казаки не очень-то спешат выполнить приказ офицера. – Слухайте, браты! Вспомните, как с нами обошлись, когда казаки поднялися в Яицке? Пороли, в солдаты забривали, да ещё в Сибирь ссылали! Мы хоть и не господа, но и не псы бездомные! А сейчас государь к нам сам пожаловал! Он тожа зараз от жинки своей посрамленья имел. Амператрица сжила его с престола, да и со свету тоже! Но он выжил и сейчас с нами! Теперь и песня иная. Теперь он защита наша от произволу разного и опора!

Казаки заволновались и зашумели. Многие из них уже слышали о «государе, ожившем и в степь яицкую пожаловавшем».

– А что, может, и прямь к государю переметнёмся?! – встал из-за стола рослый казак с чёрной бородой. – Может, он и наведёт в Яицке порядок?

– А ну заткнись, хорёк! – взревел офицер, хватаясь за пистолет. – Я сейчас вот…

Но казаки быстро утихомирили своего начальника, затолкав ему в рот огромный кусок хлеба и связав руки за спину.

– А ну болтай далее, пришлый, – обратились они к Ивану. – Взаправду государь в степи объявился али бряхня сеё?

– Дык чтоб меня скособочило, коли брешу! – воскликнул взбодрившийся Чика. – Государь хотит, чтоб каждый из нас стал вольным и свободным! Чтоб каждый волюшку прочувствовал. Ведь эдак Господь учит? А чем мы хуже господ?

– Любо! Согласные мы! – зашумели казаки. – А где нам государя того сыскать?

– Да недолече тут, – улыбнулся Иван, – на Толмачёвском умёте он зараз войско собирает. А теперь пора мне, браты казаки. Я должон ещё несколько умётов обойти. А вы спозаранку зараз прямо к Толмачёвскому умёту и ступайте!

А на хутор Толмачёвский стекается народ. Все казаки – высокие, с бородатыми строгими лицами, в азямах и шапках набекрень. Кругом слышался смех, бряцанье оружия, ржание лошадей и прочее, прочее, прочее…

К умёту подскакал всадник. Он осадил коня и соскочил из седла на землю.

– Доброго вам вечера, браты-казаки! – поприветствовал незнакомец. – Здесь ли я государя узрить могу?

– Здесь, но не сейчас, – ответил ему Андрей Овчинников. – Сейчас батюшка ампиратор манифест зараз малюет, а к людям с утреца спозаранку, значится, обращенье иметь будет! А ты ежели к нам, то подсаживайся. Не обидим и не покусам!

Незнакомец присел рядом с Андреем.

– Да, – сказал он, – я казак из Илецкого городка, Ярёма Портнов.

– Я тоже казак, Андрей Овчинников! – рассмеялся он, представившись в свою очередь.

– Я вот в Яицке был, с комендантом Симоновым встречался, – сказал Портнов.

– И что он тебе наплёл? – насторожился Андрей.

– Не скажу. Вы меня за то изрубите.

– Говори! Ничего тебе не будет, – заверил Овчинников.

– Могу спокойно говорить? Не тронете?

– Давай бреши скорее. Даю обещанье, ежели хочешь!

– Комендант яицкий царя-то вором и разбойником обзыват зараз! Эдак вот!

– Ну да? – рассмеялся Андрей. – А ты и поверил, дурья башка? О том мы уже и сами вдоволь наслыханы! Враг комендант Симонов государю нашему, вот и мелет завсегда что попало. Ничего, мы ещё с него спрос учиним и язык пёсий под корень оттяпаем!

– А может, правду комендант говорил? – засомневался Ярёма.

– Враньё, из башки его выкинь, – заверил его Андрей. – А ты что, к нам в войско, али как?

– Ещё чего. Я что, свою шкуру на базаре купил? Не-е-е, я с вами ни ногой. Я ещё не рехнулся.

– Тогда чего припёрся?

– Чтоб на царя живого глянуть зараз.

– А не лазутчик ты случаем? – вскочил Андрей, схватив гостя за грудки.

– Ах, вот значит как. Ну, тогда прощайте! – И Портнов попятился.

– Ну уж нет! – удержал его на месте Овчинников. – Сейчас тебя обспросим, что за птица эдакая? Нужда приспичит, то и в петлю зараз башкою всунем!

– Что? Что стряслося-то? – загудели казаки, поднимая головы.

– А вота давайте сообща у этова гусака и обспросим, – крикнул Андрей, не отводя от Портнова настороженных глаз. – Что-то не нравится мне мурло евоное, которое…

Емельян Пугачёв тоже находился в толпе казаков. Он вышел из избы на крыльцо как раз в тот момент, когда внимание всех было приковано размолвкой между Овчинниковым и Портновым. Никем не замеченный, он осторожно протиснулся в первые ряды, внимательно наблюдая за происходящим и слушая.

– Андрей, чего к человеку причипылся? – крикнул какой-то казак из толпы, который, видимо, не успел уловить сути перебранки. – Может, он того… Человек верный?

– Ну, коли он верный, тогда я лазутчик! Ха-ха-ха! Нет, только поглядите, верный человек сыскался и заступниками зараз обзавёлся?! – всё больше и больше распалялся Андрей. – А ежели он ворогам государевым передаст наши намерения? А апосля сюда заявится войско и переколют нас, как скот. Давайте его саблей по башке оховячим от греха подальше?

– Саблей? По башке? За что? – вскричал Портнов, побледнев и схватившись за голову; казаки стали перешёптываться.

– Держи язык за зубами, пёс паршивый! – крикнул Андрей и замахнулся на Портнова. Но тот, как кошка, ловко перепрыгнул через костёр и встал в бойцовскую позу с кулаками наготове.

– Ах ты, хрен кутячий! – взревел Андрей и выхватил из ножен саблю. – Ну-ка поди ко мне, вражина, сейчас я тебя…

– Не лазутчик я, а утекалец, казак! – привлекая к себе внимание, закричал Портнов. – Нас два десятка казаков на Яицк шло. Всех нас словили зараз кордоны казачьи и перевешали!

– Что всех? – опешил Овчинников, забыв о своём намерении зарубить лазутчика.

– Не всех, а половину, – ответил Портнов. – Я и ещё девять человек зараз утечь смогли!

– А за что они вас эдак приголубили? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Вызнать пыжились, кто средь нас Пугачёв Емелька! – крикнул, чтобы все слышали, Портнов, и глаза его заблистали. – Эдак и с вами будет. Вас тожа будут вешать, топить. Чего же вы зазря бунтуете? Вы надеетесь. На кого? На вас войско зараз двинут. Вы надеетесь на Емельку Пугачёва? В уме ли вы? Был бы жив государь, разве припёрся бы он в степь нашу? Он бы куда во Францию али в Англию сбег. А Емелька самозванец и вор! Об том казаки болтали, когда из нас признанья вышибали!

– Казаки, вы слыхали, что мелет эта чума болотная! – заорал, зверея, Андрей. – Да у него на лбу толоконном намалёвано, что не утекалец он, как выставляется, а самый что ни на есть лазутчик и ворог!

– А я и сейчас молчать не буду, – усмехнулся дерзко Портнов, вызывающе подбочениваясь. – Всё вам обскажу, что сам слыхивал. Знаете ли, на чьи денежки Емелька бунт затеват? На французские и турецкие!

– На чьи? – загудели встревоженно казаки.

– За французские и турецкие деньги Пугач вас баламутит! Апосля он к хозявам своим и удерёт, а вас на виселицы зараз всех развешают! Что пришипились, олухи царя небесного? И ради кого шкурой рискуете?

– Ах ты, курва продажная! – взревел Андрей и ринулся на разговорившегося Портнова с занесённой над головой саблей. – Слыхал бы тебя государь…

– Я слыхал всё, – спокойно ответил Пугачёв, выходя из толпы и перехватив Овчинникова. – Не мешайте ему пустобрёхствовать, казаки! Хоть ведать будем, как вороги нас испужались, что эдакие небылицы выдумывают, чтоб очернить меня, ампиратора, прилюдно!

Толпу казаков взорвало. Портнов, побледнев, задрожал и попятился.

– Лазутчик! Казнить его!

– Не сметь! – заслонил его собой Пугачёв. – Мы что, нелюди? Он же казак, как мы, только с башкой замороченной!

– Дык, что делать-то с ним, государь? – посмотрел на него Андрей.

– Пущай уходит, коли средь нас тошно, – вздохнул Пугачёв. – Нам нечего скрывать от ворогов. Пущай донесёт, что мы зараз ко всему готовы. Нам более нечего пужаться, казаки! Пущай теперь вороги нас пужаются!

Казаки обнажили головы и подняли вверх правые руки. Иван Почиталин развернул лист бумаги и громко начал читать: «Самодержавного ампиратора нашего, великого государя Петра Фёдоровича всероссейского и прочая, и прочая, и прочая. Во именном моём указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям службу несли до капли своей до крови деды и отцы ваши, так и вы послужите за своё отечество мне, Великому государю ампиратору Петру Фёдоровичу. Когда вы устоите за своё отечество, и ниисточит ваша слава казачья – отныне и до веку и у деточек ваших; будете мною, великим государем, жалованы казаки, калмыки и татары. И которые мне государю, ампираторскому величеству Петру Фёдоровичу, винные были, и я государь Пётр Фёдорович во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рекою с вершин и до устья и землёю, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиянтом, я, великий государь ампиратор, жалую вас.

Петр Фёдорович 1773 год 17 числа».

На этот «первый манифест ампиратора» Пугачёва толпа казаков ответила радостным воем, полетели вверх шапки.

– Итак, казаки, – сказал он растроганно, – я вам обсказал зараз всё, что нас всех заботит, и пошто мы решили разом подняться. Полагаю, что и вам и в Оренбургском крае, да и во и всей Россее не шибко лучше.

– Какого беса лучше, – зашумели казаки. – Куда ни плюнь, казаки зараз везде бедствуют!

– Везде казакам нынче худо, – продолжил Пугачёв, – все вольности подмяли. И башкирцам худо, и татарам… Треплют всех зараз одинаково, – дык давайте всех приветим, кто к нам с добром пожалует. И не только супротив атаманов алчных и господ, а супротив всех, кто кровушку нашу пить хотит!

– Всех сметём! Не сумлевайся, государь! – заорали казаки.

– Обучать вас баталиям нет надобности, – продолжил Пугачёв, – вы уже не единожды в походы хаживали. У нас есть ружья, пики, сабли, порох и свинец. Мало будет, ещё добудем! Сейчас наше войско не велико, но уже скоро много обиженных к нам примкнут! А таких почитай зараз вся Россея! Нам нечего пужаться, казаки, ибо за нами сила!

– А что нам пужаться! – выкрикнул Иван Зарубин-Чика. – Я только что возвернулся с тех мест. С нами пойдут все, кому уже житуха эта поперёк горла стала!

– А много таковых? – послышался вопрос из толпы.

– Что звёзд на небесах, – ответил Чика после одобрительной улыбки Пугачёва.

– Дык вот, казаки, – продолжил «ампиратор», – скинем всех неугодных, а остальных вольными казаками сделаем! Дадим волюшку народу и заживём тогда, как у Христа в запазухе!

– А господ ведь тьма-тьмущая, – снова прозвучал выкрик из толпы. – И армия у нех ого-го какая! Одних только пушек не счесть!

– Болван полоумный! – закричал Андрей Овчинников. – Войско царицыно сейчас в окопах на Туретчине вшей кормит. Покуда что да как, мы всех укокошим кровопивцев, кто носит господскую одежонку.

– Золотые слова! Отрадно слушать! – И Пугачёв одобрительно кивнул. – Мы не хотим, чтоб проливалась наша кровушка, но прольём чужую! Не отдадим своего и заберём господское.

– Верно говорит государь! – снова влез Чика. – Мы не желаем иметь над собою тыщи хозяев! Не хотим повинностей, не желаем поборов, ни кнута, ни колодок. Мы хотим равного права для всех казаков, которых Господь, как и господ, сотворил по своему образу и подобию.

– Верно сказал, одобряю! – похвалил его Пугачёв. – Будешь моей правою рукою! – И вновь обратился к казакам: – Мы не будем толпой сабарманов, не будем ни грабить зазря, ни жечь кто зараз с нами, а будем как брат с братом, казак с казаком, – крепкая воля, крепкий порядок. И когда войско наше увеличится и достигнет многих тыщ, тогда на Оренбург двинем. Мы метлой выметем губернатора и всех евоных прихлебателей, чтоб зараз следочков ихних не осталось.

– А сейчас мы куда, государь? – загудели казаки. – С чего зачинать будем?

– На Яицк пойдём! – выкрикнул Пугачёв. – Сеё моё ампираторское повеление! Прямо сейчас на Оренбург мы идти не могём. Покуда нас мало ещё. У губернатора войско в сто крат нас превосходящее. Как же быть? А вот эдак. Возьмём Яицк и войско своё зараз увеличим! А уж тогда и на Оренбург двинем…

Казаки слушали своего «ампиратора», затаив дыхание. Среди них, в первых рядах, находился и Ярёма Портнов. Он трепетал от возмущения, а сердце сжималось от плохого предчувствия.

«Бунт! – думал он. – Назревает кровавый бунт. Хорошо будет, если смутьяна Пугачёва сразу разобьют у Яицка! Но будет гораздо хуже, если «ампиратор» умудрится взять городок и склонить на свою сторону многих других казаков?» Портнов даже зажмурился, представив, что тогда будет!

Когда он открыл глаза и увидел подошедшего сзади к Пугачёву человека… Портнов вздрогнул, побледнел и попятился, с трудом протискиваясь сквозь плотные ряды казаков. Встреча с тем, кого он увидел, была не только нежелательна, но и чревата для него трагическими последствиями. А такая мрачная перспектива вовсе не входила в планы Ерёмы.