Текст книги "Смех на все случаи жизни"

Из записных книжек

Тот, кто предается всем порокам одновременно: увлекается женщинами, пьет, играет в азартные игры, – не столь безнадежен, как тот, кто предается какому-то одному пороку в отдельности.

Есть три вещи{6}6
  Есть три вещи… – Этот отрывок вошел в неопубликованный рассказ Норриса «Благороднейшее деяние Человека», также написанный в Беркли.


[Закрыть], о которых мужчина должен все знать и которых не должен бояться. Это огнестрельное оружие, женщины и лошади.

Женщина со всеми мужчинами одинакова. Если это добропорядочная женщина, она останется добропорядочной и в компании дурных мужчин. Если это дурная женщина, то будет она дурной и с хорошими мужчинами. С мужчиной же все наоборот: в обществе хорошей женщины проявятся его лучшие качества, в обществе дурной – самые худшие.

Настоящий художник, как правило, творит лучше, чем ему кажется, но не так хорошо, как мог бы.

Как бы хорошо у нас все не получалось, всегда может получиться лучше. В противном случае не стоило бы и браться.

«Курите?» – спросил я, пододвигая ему портсигар. Он лениво взмахнул рукой, словно поправляя сомбреро и съехавший с плеч воображаемый плащ, и устремил свой взор на стоявший перед ним недопитый бокал. А затем нахмурился и покачал головой. «Не курю, – трагическим шепотом ответил он. – Если уж грешить, то по-крупному».

Ирвин Кобб. Cмех на все случаи жизни

Невезучая

В Линчберге, штат Виргиния, из вагона выбежал пассажир. Он явно очень торопился. Всего за несколько минут ему предстояло пересечь весь город и пересесть в поезд, следующий в Роанок. Увы, на привокзальной площади ему на глаза попался лишь старенький экипаж с запряженной в него тощей кобылой.

– Прошу садиться, босс, – крикнул ему старый негр; проворно спрыгнув с козел, он бросился навстречу пассажиру и выхватил у него чемодан. – Всего за пятьдесят центов доставлю вас в любой конец города, сэр. Садитесь, сэр, не стесняйтесь.

– Я очень тороплюсь, – ответил пассажир. – До поезда считанные минуты, а кобыла у тебя, я смотрю, не из быстрых. Успеем?

– Эта кобылка? – обиделся старый негр. – Домчит, не заметите как. Верно, по ее виду не скажешь. Но она у меня, как ветер. Не зря ж ее Молнией прозвали!

Пассажир немного успокоился и влез в экипаж, а чернокожий Ииуй{7}7
  …а чернокожий Ииуй… – Библейская аллюзия: иудейский царь Ииуй славился стремительностью своих колесниц.


[Закрыть] забрался на козлы, дернул поводья и гаркнул: «Поехали!» Почтенная кляча переступила с ноги на ногу и, гремя костями, сдвинулась с места.

– Эй, дядя, – подал голос пассажир, – может, конечно, твоя кляча и несется как ветер, но сейчас она явно не в настроении. Или заболела – видишь, еле ноги передвигает.

– Босс, – сказал старик, доверительно понизив голос, – раскрою вам один секрет. Кобылка не больна, нет – просто ей последнее время что-то не везет.

– Что значит «не везет»?

– А то значит, что я каждое утро бросаю кости – то ли задать ей овсу, то ли пропустить стаканчик джина. И она уже неделю проигрывает.

Надежная система

Эта история про человека, который однажды, оказавшись в незнакомом городе, сел играть в покер.

– На первой сдаче, – рассказывал он потом нам в баре, – выпала мне тройка. Ставлю деньги, все пасуют, кроме одного. Меняет одну карту и ставит столько же. Открываемся. «У меня тройка», – говорю и предъявляю ему тройку на девятках. «А у меня, – говорит он, – “стрит” до десятки». Сказал и уже тянется к фишкам – деньги забрать хочет. «Постойте, – говорю, – я же не видел, что у вас». Смотрю: он искренне удивлен. Тут вмешался хозяин дома. «Послушайте, – говорит, – это же джентльменская игра. Если игрок объявляет, что у него “стрит”, мы никогда его не проверяем. Верим ему на слово и начинаем новую партию. Таково наше правило».

– И ты после этого еще играл? – бармен спрашивает.

– Еще как играл, – отвечает рассказчик.

– И хоть раз выиграл?

– «Хоть раз»?! Ха, да я только первую сдачу и проиграл.

В свободное от работы время

Эта история очень старая, ведь Генерала Мальчика-с-Пальчика{8}8
  Генерал Мальчик-с-Пальчик. – Карлик по имени Генерал Мальчик-с-Пальчик был одним из самых примечательных приобретений кунсткамеры, открытой в 1841 г. П. Т. Барнумом (1810–1891), основателем и владельцем многих зрелищных антреприз, имевших огромный успех в США.


[Закрыть] уже давно нет в живых, а мой рассказ относится к еще более раннему времени, когда Генерал был на вершине славы.

Вместе с другими экспонатами кунсткамеры Барнума самый знаменитый из всех наших карликов ездил с гастролями по стране. Между выступлениями он остановился на выходные в сельской гостинице в Новой Англии.

Одна местная дамочка посылает в гостиницу свою визитную карточку и записку с просьбой встретиться с Генералом. Записку передали одному из помощников Генерала, который в это время находился его комнате. Этот человек, двухметровый детина, не лишенный, кстати говоря, чувства юмора, велел коридорному проводить даму к нему.

– Я ищу Генерала Мальчика-с-Пальчика, – говорит дама, входя в номер.

– Он перед вами, сударыня, – отвечает помощник Барнума.

– Боже, неужели вы тот самый знаменитый карлик?! – Посетительница не верит своим глазам.

– Он самый, – заверяет ее верзила. – Дело в том, сударыня, что сегодня воскресенье, и у меня нерабочий день.

Каков вопрос, таков и ответ

Поезд ехал из Бангора в Портленд{9}9
  …из Бангора в Портленд. – Бангор и Портленд – города в штате Мэн.


[Закрыть]. Типичный житель Мэна сидит, развалившись, в купе и наблюдает за пробегающим за окном суровым пейзажем. На небольшой станции в вагон входит еще один пассажир с острым взглядом и длинным, хищным носом, каким наделен широко распространенный в природе подвид, зовущийся «янки».

Примостившись рядом с жителем Мэна, он осматривается и обнаруживает у себя над головой небольшой, но увесистый, перевязанный веревкой деревянный ящик с проделанными в нем круглыми отверстиями.

– Хорошая погодка, – янки лениво, на нью-йоркский манер, растягивает слова.

– Угу, – откликается славный выходец из Мэна.

– Далеко едете?

– В Портленд.

– В Портленд, говорите? Живете там?

– Нет, в гости еду.

– Ящик ваш?

– Угу.

– Солидная штуковина.

– Точно.

– Тяжелая небось?

– Угадали.

– В ней, я вижу, отверстия.

– Имеются.

– А зачем они?

– Для воздуха.

– А зачем воздух?

– Чтобы он не задохнулся.

– Кто он?

– Тот, кто внутри.

– …!? А кто внутри?

– Мангуст.

– Какой гусь?

– Не гусь, а мангуст.

– Мангуст, значит?

– Угу.

– Что еще за мангуст?

– Индийский зверек такой.

– Гладкий?

– Нет, мохнатый.

– Ручной?

– Не особенно.

– Кусается?

– Еще как.

– Зачем он вам?

Тут владелец мангуста не выдержал:

– Хотите знать зачем? Пожалуйста. Мангуст питается рептилиями – змеями, ящерицами, жабами. У меня в Портленде дядя. Всем хорош – вот только пьет. И когда выпьет, ему чудится, что на него змеи и ящерицы лезут. Вот я и везу с собой мангуста, чтобы он их съел.

– Так ведь это ж не настоящие змеи!

– А кто вам сказал, что у меня настоящий мангуст?

Покойник, одетый по моде

Владелец магазина мужской одежды расхваливает своего продавца:

– Джейк у меня – парень что надо. Умен, как мало кто. Не верите? Тогда слушайте. Вчера приходит к нам вдовушка – у нее супруг накануне преставился. Пришла купить покойнику костюм – чтобы было, в чем хоронить. Так вот, Джейк не только продал ей самый дорогой костюм в магазине, но и всучил лишнюю пару брюк.

Рождественская басня

Был сочельник. Сэнди Макдональд прихватил двустволку, прокрался по черной лестнице на улицу и выстрелил в воздух из обоих стволов. А затем бросился обратно в дом и объявил своим маленьким детям (числом восемь), что Санта-Клаус покончил с собой.

Обморок

История эта правдива: человек, который мне ее рассказал, врать не станет. Молодой парень из Джорджии страдал несварением желудка, однако до смерти боялся хирургов и больниц. Что ж, не он один…

Когда же местный врач сказал, что без операции ему не обойтись, и отправил его на Север, парень совсем приуныл. Сразу после обследования его повезли в операционную.

Через несколько часов парень пришел в себя. Он лежал в палате, где кроме него находилось еще несколько больных.

– О господи, – простонал южанин, – какое счастье, что все позади. И за миллион долларов больше врачам не дамся. Слава богу, что уж больше не придется!

– Ты уверен? – заметил больной, лежавший на койке справа. Он слыл известным шутником. – Откуда ты знаешь, что тебе не придется снова лечь на стол, причем в самом скором времени?

– Конечно уверен – простодушно заявил прооперированный. – Аппендицит мне ведь вырезали. Новый не вырастет.

– Я тоже так думал, – заявил утешитель Иова, – но не успел я прийти в себя, как меня опять на каталку и в операционную. Оказалось, один из врачей по рассеянности забыл у меня в кишках целых два тампона и полотенце в придачу.

– Ты еще хорошо отделался, – подал голос еще один остряк с соседней койки. – У меня в брюхе не то что тампон – хирургические щипцы забыли, пришлось швы рвать и по новой во внутренностях копаться. Чего только эти ребята не забывают…

В эту минуту в дверях появился хирург, который только что оперировал пациента из Джорджии.

– Что-то никак шляпу свою не найду, – начал было он, но осекся.

Издав сдавленный крик, южанин лишился чувств.

Cherchez la femme

Девятилетний Вили, всхлипывая, подбежал к отцу.

– Что это с тобой? – поинтересовался родитель. Вили чуть не плакал.

– Твоя жена только что устроила мне ужасную сцену, – сдерживая рыдания, сказал он.

Для слез есть все основания

Эту историю рассказывают по-разному. Но она одинаково хороша во всех вариантах.

В одном доме, в северных штатах, давали концерт. Известный пианист только что кончил играть «Вниз по Суони-Ривер»{10}10
  «Вниз по Суони-Ривер» – песня американских негров:
Вниз по Суони-Ривер,Далеко, далеко,Осталось мое сердцеТам, где живут мои старики.

[Закрыть]. Сидящий в углу господин (его привели знакомые хозяйки дома) закрывает лицо руками и оглашает дом громкими рыданиями.

Испуганная хозяйка спешит к нему и участливо кладет ему руку на плечо.

– Вы, должно быть, южанин, – говорит гостю хозяйка дома, – раз вы так расстроились.

Гость поднял на нее заплаканные глаза:

– Нет, сударыня, я – музыкант.

Дружеский совет

– Эгберт, – говорит один студент другому. – Хочу задать тебе один очень деликатный вопрос. Если я пригласил девушку в кино, на обратном пути угостил ее мороженым, как ты думаешь, могу я ее поцеловать на прощанье?

– Нет, Кларенс, – отвечает Эгберт после глубокомысленной паузы. – Не целуй ее, не стоит. Ты ведь и без того много для нее сделал!

Семейное счастье

Джонс – он был женат уже много лет – пришел за советом к своему другу-холостяку.

– У меня такое впечатление, – начал он, – что моя семейная жизнь не в лучшем виде. Боюсь, жене я надоел. Вся романтика в наших отношениях куда-то подевалась… Не понимаю, в чем дело.

– А вот я, кажется, понимаю, – сказал друг. – Скажи, ты оказываешь жене те же знаки внимания, что и в молодости, когда за ней ухаживал?

– Я бы этого не сказал, – вынужден был признать Джонс.

– Я так и думал, – заметил мудрый холостяк. – К несчастью, ты ведешь себя, как тот самый муж, который в сходных обстоятельствах заявил, что одно дело бежать за машиной, и совсем другое – в ней ехать. Так вот, мой тебе совет: начни все с самого начала. Оказывай жене внимание. Сдувай с нее пыль – как в первый день после свадьбы. Короче, веди себя с ней как любящий мужчина, а не просто муж.

– Черт возьми, может, ты и прав, – согласился Джонс. – Попробую.

В тот же вечер является он домой с подарками, запечатлевает на щеке супруги нежный поцелуй и, расплывшись в улыбке, восклицает:

– Любимая, сегодня наш день! Вот коробка шоколадных конфет, вот розы, смотри, какие они свежие и крупные, все как на подбор. Надень свое лучшее платье. Сегодня вечером у меня заказан столик в «Ритц-Карлтоне», и у нас билеты в оперу. Что?! Что случилось? – Он вдруг замечает, что у жены дрожат губы.

– Начать с того, – всхлипывая, говорит жена, – что сегодня утром от нас ушла кухарка. Твоя тетя Клара без предупреждения приехала погостить, дети вернулись из школы с ангиной, а тут еще… – Она разрыдалась. – … А тут еще ты являешься домой навеселе!

Дон Маркиз

Автобиография литературного цензора

Джентльмен, написавший историю своей жизни, служит в Цензурном комитете для искоренения непристойностей в произведениях искусства. На наш взгляд, дело он делает крайне важное.

Если Америка не хочет, чтобы литература изображала жизнь такой, какая она есть, цензоры необходимы, совершенно необходимы. Раздается стук в ворота. Это стучится в наши ворота художник, и если он войдет, он расскажет нам то, что мы знаем и без него. Он расскажет нам, что король Дункан убит{11}11
  Раздается стук в ворота… король Дункан убит. – Аллюзия на «Макбета» (акт II, сцена 2).


[Закрыть]. И если художник рисует жизнь такой, какая она есть, такой, какой мы все ее знаем… тогда… тогда жизнь станет просто невыносимой! Если мы хотим и впредь жить в довольстве и покое, нужно любой ценой избегать правды, безжалостно распиная всех правдоискателей до одного.

Джентльмена, чью книгу мы имеем честь представить читателю, отличает блестящий ум, и, чтобы оценить его по достоинству, следовало бы прочесть весь том до конца. Мы же предлагаем читателю лишь авторское резюме и нашу вступительную заметку; надеемся, что для первого знакомства с книгой будет достаточно и этого.

К Труду Всей Своей Жизни я проявил склонность еще в детстве.

Мне было никак не больше десяти лет, когда я довел до сведения нашей учительницы, что Мертл Снодграсс, моя соседка по парте, написала в тетради нехорошее слово.

– А почему ты решил, что это слово нехорошее? – спросила учительница.

– Потому, что Мертл Снодграсс сразу же закрыла тетрадку, чтобы я не успел прочесть написанное, – ответил я.

– Значит, сам ты этого слова не видел?

– Нет, мэм. – Я всегда говорил только правду.

– А может, – предположила учительница, – ничего неприличного Мертл не писала? Ведь ты обвиняешь ее в том, чего сам не видел. Это ты, Гарольд, нехорошо поступил, а не она! Ты не имеешь права без разрешения заглядывать в чужие тетради. То, что ты сделал, называется наговором.

Всю жизнь я вставал на защиту общественной морали – и всю жизнь подвергался за это преследованиям.

– Это мог быть неприличный рисунок, – не сдавался я.

– Почему ты так думаешь, Гарольд?

– Потому, что Мертл показала тетрадку Уилли Симмсу, и оба засмеялись. Когда же попытался заглянуть в тетрадку и я, Мертл ее закрыла и спрятала.

Я и сейчас считаю, что, несмотря на свои десять лет, рассуждал я тогда вполне логично и мои подозрения были вполне обоснованными. Впоследствии я не раз убеждался, что слова, фразы, аллюзии, смысл которых я не сразу схватывал и которые преднамеренно пытались от меня скрыть, с точки зрения морали небезупречны. Вообще, я пришел к выводу, что если человек по какой-то причине отказывается объяснить, в чем истинный смысл им написанного, значит, ему есть что скрывать.

Этот разговор я пересказал отцу, который был членом школьного попечительского совета. Учительница, сказал я, отругала меня за то, что я пожаловался ей на одну девочку в классе. «Поступок моей соученицы настолько неприличен, что лучше в детали не вдаваться», – уточнил я, и отец предал эту историю огласке на очередном заседании попечительского совета.

Возможно, и тогда бы учительница не лишилась своего места, если бы мне не удалось представить доказательства (несмотря на свой юный возраст, я чувствовал, что доказательства необходимы), свидетельствующие о том, что такой человек не вправе заниматься воспитанием подрастающего поколения. Однажды, придя в школу раньше остальных учеников и даже раньше самой учительницы, я обнаружил, что стол ее не заперт. Это показалось мне подозрительным (обычно-то он был на замке), и я, в интересах общественной морали, а также следуя совету отца, тщательно его обыскал.

Тогда-то я и нашел эти чудовищные фотографии. Непотребное зрелище! На одной запечатлена была сама учительница вместе с еще несколькими юными девицами, одетыми в неподобающего вида спортивные костюмы баскетбольной команды колледжа. Впрочем, в этой фотографии еще ничего дурного не было, хотя лично у меня подобные наряды одобрения не вызывают… Зато вторая представляла собой верх непристойности! На ней был изображен молодой человек, на котором не было ничего, кроме… спортивных трусов!

Впоследствии на заседании попечительского совета учительница попыталась оправдаться, заявив, что это фотография ее брата на чемпионате колледжа по легкой атлетике, на что мой отец вполне резонно заметил, что юноша в спортивных трусах мог ее родственником и не быть. Кроме того, добавил отец, в данном случае существенны не родственные связи (или отсутствие таковых) учительницы с полуобнаженным легкоатлетом, а недопустимость хранения подобных фотографий в классе, где они могут попасть в руки невинных детей, в том числе и его собственного сына.

Однако даже тогда большинство членов попечительского совета не решилось выгнать учительницу по обвинению в неподобающем поведении, и моему отцу, а также его друзьям, таким же здравомыслящим людям, как и он сам, пришлось приложить немало усилий, чтобы от нее избавиться. Когда же учительница наконец покинула наш мирный городок, стало известно лишь, что места она лишилась из-за какого-то в высшей степени аморального поступка, – отец и его друзья были слишком порядочными и сердобольными людьми, чтобы распускать порочащие ее слухи. Тем же, кто усомнился в ее вине, могу с удовлетворением и с гордостью сообщить, что эта растлительница юных душ так и не смогла найти работу по специальности. Никаких конкретных обвинений против нее выдвинуто не было, однако все (точно так же, как и я, десятилетний мальчишка) чувствовали, что в чем-то она все же провинилась, совершила какой-то неблаговидный поступок. Неблаговидный поступок!

У меня всегда был безошибочный нюх на неблаговидные поступки. Говорю это не кичась, ибо кичиться – грех, но с гордостью человека, который всю жизнь посвятил борьбе с беззаконием и непристойность определял каким-то шестым чувством. Писатели могут бесконечно рассуждать о том, что искусство – это, дескать, одно, а жизнь – совсем другое, могут сколько угодно болтать об истине и своем литературном предназначении, однако им никогда не удастся скрыть от меня ни одной чувственной мысли, ни одного плотского побуждения, как бы глубоко и тщательно они ни были завуалированы.

Бывает только два вида литературных сочинений – порочные и непорочные, и шестое чувство безошибочно подсказывает мне, к какой категории относится та или иная книга. Спорить со мной бесполезно. Мои чувства (все шесть) либо оскорблены, либо нет.

Чтобы запретить произведение искусства, вовсе не обязательно понимать его…

Люблю сидеть у себя в кабинете, в окружении сотен и сотен книг, картин и фотографий, которые я запретил, и думать о том, что и я принес своему поколению некоторую пользу. Я пробегаю глазами по корешкам стоящих на полках томов, и мне кажется будто я вижу, как внутри, под переплетами, вспыхивают и сворачиваются в комок непристойные строки и описания.

Я помню их все! Наизусть!

И меня вновь охватывает трепет, тот самый трепет, который я испытывал, обнаруживая эти пассажи впервые и понимая, что вычеркнуть их – мой долг перед обществом. Я повторяю вслух запрещенные строки, и меня, как встарь, пробирает дрожь, а на глазах выступают слезы.

Когда же меня не станет, мое дело продолжит мой сын, я в этом уверен. Вчера вечером, спустившись на цыпочках на кухню, чтобы, приложив ухо к кухонной двери, убедиться, что наша служанка не позволяет себе вольностей со своим ухажером, я наткнулся в темноте на своего сына. Малыш уже приник к замочной скважине. Я на ощупь погладил его курчавую головку и поблагодарил Господа, что Он послал мне такого ребенка. Я потрепал его по волосам, поцеловал в выпуклый, совсем еще детский, непорочный лобик, – и мы стали подглядывать в замочную скважину по очереди.

Поэтический прейскурант

Нас часто просят прочесть стихи за чаем или в процессе литературных дискуссий. На эти просьбы мы неизменно отвечаем отказом. И вовсе не потому, что мы, как кажется нашим друзьям, излишне скромничаем.

Мы отказываемся по той простой причине, что нам никто не хочет за это платить. Если бы нам платили приличные деньги, мы бы с удовольствием читали свои стихи за чаем, на званых обедах, во время боксерских матчей, на вечеринках с печеными моллюсками, на футболе, на службе любой конфессии, в больницах, на бракоразводных процессах, на балах, на смотринах, на судах Линча, на ланчах, во время спуска на воду нового судна, на свадьбах, на праздниках по случаю выхода из тюрьмы заключенного, в процессе удаления миндалин, на приемах с мороженым, на гражданских казнях и панихидах, на борцовских поединках, в ознаменование поставленной пломбы и вырванного зуба, на Актовых днях{12}12
  …мы бы с удовольствием читали свои стихи… на Актовых днях… – Актовый день – торжественная церемония перед началом занятий в некоторых американских университетах и колледжах.


[Закрыть], во время операций аппендицита, на выпускных вечерах, на балах «первого выхода в свет», на вечеринках, где варят ириски, на конкурсах «Самый красивый ребенок», на собачьих выставках, в игорных домах во время полицейских облав, на пикниках в воскресной школе, на соревнованиях по бильярду, на состязаниях по правописанию, во время удаления аденоидов, во время массовых убийств, на церковных ужинах и кремациях.

Ведь, согласитесь, читать стихи вслух, да еще совершенно незнакомым людям, – занятие если не унизительное, то, по крайней мере, довольно глупое.

И оно стоит денег. Поэзия – это наш бизнес, на нее уходят время, физические силы, нервная энергия, а иногда и серое вещество.

Художников ведь не заставляют писать картины бесплатно, а нас, поэтов, то и дело подбивают на благотворительность.

Итак, вот наши расценки.

Чтение вслух коротких сентиментальных стишков – 35 долларов за штуку. Столько же за подернутые сизыми и розовыми тонами лирические этюды, в которых главная роль отводится Бессмертной Душе.

Юмористические стихи, не особенно смешные – 25 долларов каждое.

Юмористические стихи с легким налетом сентиментальности – 40 долларов.

Юмористические стихи, очень смешные – 75 долларов за штуку.

Поэзия с употреблением диалектизмов и с лирическим героем по имени Билл, Джим; южный диалект – 50 долларов, среднезападный – 55.

Сентиментальная поэзия с использованием диалектизмов. Пафос по желанию (см. расценки за цикл «О любимой»).

Сонеты – 10 долларов каждый. Заказывать можно не меньше пяти сонетов, но в любом порядке.

Любовная лирика – 100 долларов за стихотворение. Декламируется громким шепотом из клетки с железными прутьями.

Белый стих – 1 доллар за строчку. Длина строки не учитывается; для удобства считать, что в одной строке стихотворения, написанного белым стихом, в среднем семь слов.

Философская лирика – 50 долларов стихотворение. За дополнительные 10 долларов желающие (не больше двенадцати человек) получают возможность в порядке очереди подойти к декламатору и, приложив руку к его груди, послушать, как бьется сердце после прочтения десяти меланхолических по тону стихотворений. С тех, кто не попал в число двенадцати, взимается дополнительная плата в размере 2 долларов.

Дидактические поэмы, оптимистические по духу, – 50 долларов каждая.

Старинные баллады. Цикл «О любимой». Героиня умирает – 100 долларов; выходит замуж – 70 долларов.

Семейная сага. Местный колорит, печальный конец – 50 долларов (каждое упоминание ангела – 5 долларов дополнительно), отца убивают, мать остается в живых – 65 долларов; отец и мать убиты – 75 долларов; использование диалектных форм – 100 долларов. Убийство родителей на Рождество, диалектные формы, ангелы, местный колорит, церковная атрибутика – 200 долларов. Слезы гарантируются; за дополнительные 35 долларов – рыдания чтеца-декламатора.

Религиозная поэзия, не больше пяти строф, – 100 долларов каждое стихотворение.

Атеистическая поэзия новейшего образца – от 135 до 175 долларов каждое стихотворение.

Заказывайте лимерики. Имеются лимерики трех категорий:

1) лимерики с участием женщин,

2) лимерики с участием духовенства,

3) лимерики.

Знакомство с аудиторией и вступительное слово – 20 % надбавки.

Только вступительное слово – 5 % надбавки.

Лекция о поэзии, а также на смежные темы – 75 долларов в час.

Беседа о Рабиндранате Тагоре{13}13
  Беседа о Рабиндранате Тагоре… – Рабиндранат Тагор (1861–1941) – индийский писатель и общественный деятель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1913).


[Закрыть]: прослушивание беседы – 750 долларов в час; участие в беседе – 1000 долларов за первый час и 350 долларов за каждые последующие десять минут.

Сочинение лимериков экспромтом – 25 долларов каждый.

Импровизация шуточных куплетов; хорошие куплеты – 20 долларов, посредственные – 12 долларов 50 центов; очень плохие – по 5 долларов.

Прослушивание стихов хозяина дома, хозяйки дома, гостей – 100 долларов за каждые четверть часа, комплименты авторам (автору) – 10 долларов за слово: «громкие» комплименты, то есть высказанные с таким расчетом, чтобы их услышали не меньше десяти человек, – 20 долларов за слово; комплименты на записочках, небрежный тон – 40 долларов за записку, помеченную инициалами; 100 долларов, если имя проставлено полностью.

За восторженные отзывы о поэзии Эмми Лоуэлл{14}14
  …восторженные отзывы о поэзии Эмми Лоуэлл… – Эмми Лоуэлл (1874–1925) – американский поэт и критик; одна из теоретиков и ведущих представителей имажинизма в США.


[Закрыть] – из расчета 1000 долларов в час.

Чек считается недействительным, если за девяносто минут работы сумма не превышает 200 долларов. Оплаченный чек высылается по почте.

При отсутствии интереса со стороны аудитории клиенту полагается скидка.