Текст книги "Теплоход"

Глава двадцать шестая

Перед ужином пассажиры теплохода были званы в музыкальный салон, где разыгрывалось представление, именуемое «Дебаты». Предоставлялась трибуна двум кандидатам в Президенты России, как если бы эти выборы уже проходили. Кандидатам следовало изложить предвыборные программы и ответить на вопросы избирателей. Роли кандидатов взяли на себя – Куприянов, который и являлся истинным кандидатом, лишь ожидавшим начала настоящей компании, и Есаул, который изображал оппозицию, приверженную прежнему курсу.

В салоне находились две небольшие трибуны для соперников и одна для арбитра – телемагната Попича. В зале были расставлены кресла, наполненные нетерпеливыми зрителями с пультами для голосования, которыми они могли высказать свои предпочтения.

Есаул вначале хотел уклониться от обременительного действа. Однако инстинкт разведчика подсказывал – «Дебаты» могли обнаружить дополнительные подробности замысла, что вынашивал Словозайцев. Куприянов в своем напыщенном красноречии мог выболтать план зловещего маэстро. И Есаул, поразмыслив, пошел на «Дебаты».

Зал был переполнен. Всем хотелось насладиться схваткой умов, борьбой мировоззрений.

Куприянов вышел к трибуне статный, красиво выгнув грудь. Ласково и снисходительно озирал почитателей, чувствуя, что его артистическая глотка, промытая яичным желтком, полна непроизнесенных звуков.

Его встретили аплодисменты, улыбки дам, громкие, чтобы он мог услышать, шепоты: «Как хорош!..», «Сколько в нем мужской силы!..», «И ума, конечно!..»

На Есаула, когда он вышел, зашикали. Кто-то, кажется шляпа Боярского, негромко свистнул. Лысинка Жванецкого ехидно произнесла: «Казачок-то засранный!» – и все засмеялись.

Есаул видел перед собой лица врагов, вероломных, лживых и мстительных. Еще недавно они добивались его ласки, толпились в приемной, торопились поймать его взгляд, произнести льстивую речь. Но как только его власть пошатнулась и его солнце стало меркнуть под черной тенью опалы, они разом отпрянули, переметнулись к сопернику, не жалели в его адрес ядовитых слов и сплетен.

– Дамы и господа, – с аффектацией воскликнул Попич, словно он вел аукцион «Сотбис», выставляя на продажу шедевры живописи. – Два политических курса, два исключающих друг друга мировоззрения, две предвыборные платформы, из которых вам предстоит выбрать ту, которая, по вашему мнению, обеспечит процветание стране. Пусть наши «Дебаты» не покажутся вам игрой. Политический нерв страны бьется особенно чутко здесь, на теплоходе, где собралась интеллектуальная и культурная элита. Она в состоянии отличить демагогию и популизм, где слова о величии России скрывают низменные поползновения и злобные инстинкты. – Попич молниеносно взглянул на Есаула, словно в нем подозревал демагога и популиста. – Отличить их от высоких идей, через которые демократия обретает свои новые формы, совершенствуется, вбирает в себя мировой опыт опередивших нас в демократическом развитии стран. – Попич едва заметно поклонился в сторону Куприянова. Двумя этими поклонами уже заранее каждому выставлял оценку, предвосхищал итоги голосования. – Прошу вас, господа претенденты, кратко изложите свои программы, чтобы почтенная публика могла выбирать. – Первое слово предоставляется Есаулу Василию Федоровичу! – И Попич сделал шаг назад, словно освобождая место для схватки.

Есаул чувствовал дующий от Попича сквознячок предательства. Зыбкость и размытость его души, которая всю жизнь тянулась туда, где присутствовала власть, чутко угадывая ее взлеты и падения. Попич, как угодливая голосистая птица, свивал гнездо под окнами очередного властителя, среди завитков и узоров башни, услаждая слух господина. Оставлял гнездо, едва башня власти начинала качаться. Не попадал под обломки, перелетал на другую башню, где селился новый кумир. Есаул знал ему цену и все же был уязвлен вероломством соратника. Тем дороже ему казались Грустинов, Дезодорантов, Грязнов, посылавшие исподволь знаки поддержки.

– Моя программа лишена популизма, – начал Есаул сурово и сдержанно, хотя бледность лица выдавала волнение. – Напротив, я взываю к тем чувствам, которые всегда были свойственны нашему народу, – к жертвенности, стоицизму, готовности отказаться отличного во имя всеобщего, всенародного, государственного. Я – «государственник» и этого не скрываю. Государство Российское шатается и готово пасть под напором внутренних и внешних врагов. Изнутри страну разъедает необузданное воровство и мздоимство, эгоизм и самодурство удельных бояр, малодушие Кремля, в котором исчезла «воля к власти», и уродливый экономический курс, благодаря которому все богатства страны уже больше не служат ее народу. Внешне этот курс поддерживается традиционными врагами России, которые ждут, когда власть ослабеет настолько, что уже не сможет сберегать территории. И тогда неизбежен распад страны, захват расколотых русских пространств крупнейшими мировыми державами…

Есаул умолк, оглядев зал. Кругом были ухмыляющиеся, презирающие его лица. Ненавидящие, с жестоким блеском глаза. Его слова вызывали отторжение. Он видел, как вокруг голов пылало синее газовое пламя. Драгоценности на шеях и запястьях у женщин излучали едкие зеленые искры, словно сгорала медь. Дорогие часы на руках мужчин посылали ему в зрачки слепящие вспышки лазера. Его отторгали прожорливые, привыкшие к деликатесам желудки. Холеные тела, пропитанные благовониями. Гениталии, неутолимые в наслаждениях. Он являл собой угрозу для их состояний, великолепных дворцов, неограниченных привилегий. Он хотел их лишить необозримых возможностей развлекаться, услаждать свою плоть, дразнить свой развратный ум, праздно, в увеселениях и игрищах, проводить беззаботный век.

– Как только я буду избран Президентом России, – а я не сомневаюсь в истинности народного волеизъявления, – я стану осуществлять неуклонный и жесткий курс на укрепление государства. Силою закона и народной воли верну под эгиду власти русские нефть и газ, древесину и алмазы, вырвав эти богатства у компрадорских предателей и преступников. Введу монополию на спирт и табак. В руках государства окажутся громадные средства, которые будут немедленно пущены на сбережения народа. Мы продлим век старикам, возродим многодетные русские семьи, вернем народу бесплатные больницы и клиники, очистим магазины от отравленных зарубежных продуктов. Создадим для людей нормальную жизнь, когда они смогут трудиться, пользоваться благами культуры и искусства, посвящать себя призваниям, высшее из которых – служение Родине. Мы запретим разврат на телеэкранах, набросим намордник на русофобов, прекратим пропаганду насилия и смерти. Восстановим дружбу народов, вернув в лоно России искусственно отторгнутые окраины. Силой возрожденных армии и флота обеспечим безопасность страны. Все это потребует мобилизации и единства, верности идеалам России. Наградой за это будет могучая светоносная Родина, вернувшая право называться великой державой… Вот краткое изложение моей программы.

Минуту было так тихо, что слышался шум воды за бортом и едва уловимое дрожание палубы. Затем началось невероятное.

Шляпа Боярского вскочила ногами на кресло и завопила:

– Гитлер!.. Пиночет!.. Русский фашист!..

Лысинка Жванецкого покрылась бисером и заверещала:

– Антисемит!.. Погромщик!..

Усы Михалкова, еще недавно благодушно настроенные, теперь гневно вздыбились:

– Как можно такое слушать?.. Руки прочь от «русской идеи»!.. Да здравствует монархия!..

Губернатор Русак визжал и плевался:

– Он всем нам готовит ГУЛАГ!.. Это он убил невинную Толстову-Кац!

Стеклярусова разволновалась настолько, что стали расходиться многочисленные швы на ее лице, животе, ягодицах:

– Это он погубил моего ненаглядного мужа!.. Приказал привязать его к танку и волочил по Невскому проспекту!..

Луиза Кипчак указывала гневным, усыпанным сапфирами пальцем:

– Он хочет закрыть все казино и ночные клубы!.. От его слов у меня появится вторая морщинка!

Круцефикс брызгал ненавистью:

– У него, я знаю, приготовлены расстрельные списки!.. Надо обратиться в ООН!.. Написать Президенту Америки!..

Все кричали, топали ногами. Попич пытался унять возмущение, умоляюще складывал руки:

– Ну, господа, ну прошу вас!.. Да нельзя же все принимать близко к сердцу!.. Ну, мало ли на Руси мракобесов!.. Все зависит от вашего выбора!.. Демократы должны объединиться и преградить дорогу фашизму!.. Слово предоставляется надежде нашей демократии Аркадию Трофимовичу Куприянову!..

Возмущение улеглось. Есаул стоически остался на трибуне. Попич, подобострастно улыбаясь, предоставил слово Куприянову.

– Дамы и господа. – Бархатный баритон Куприянова был исполнен благодушия, которым он одарил зал, и аристократической снисходительности, обращенной к Есаулу. – Здесь только что была нарисована картина мира, давно исчезнувшего и отвергнутого человечеством. Человечество, слава богу, миновало тот период, когда оно делило себя на суверенные государства, цеплялось за территорию, враждовало из этих территорий, тратя все свои силы на создание армий, чудовищных орудий разрушения. Мы – не каннибалы, не империалисты, не узколобые националисты, размышляющие о том, что важнее: кровь или почва. Хватит крови, которая настолько пропитала почву, что на ней ничего не растет! – Он обличающе возвысил голос, не поворачивая красивую голову в сторону Есаула, но было видно, что обличение относится именно к нему. Зал аплодировал, дамы-продюсерши послали Куприянову воздушные поцелуи. – Эра государств завершилась. Государственные границы пали. Люди соединены между собой Интернетом, мобильными телефонами, путешествиями. Строят единую мировую экономику и культуру, в которой больше нет ни русского, ни американского, ни белокожего, ни чернокожего. Есть один мировой Голливуд, единый, полный товаров супермаркет, куда вхож житель Китая и житель Норвегии. Все мы братья по супермаркету, близнецы Голливуда, дети одной ноосферы… Границы в современном мире проходят не по Амуру, Дунаю или Висле. Границы проведены внутри человечества. Между элитой совершенных, просвещенных, стремящихся к усовершенствованию людей, обогнавших в своем развитии остальных современников. И прочей человеческой массой, которую раньше именовали «плебсом», а теперь называют «антропологической посредственностью» или «среднестатистическим человеком». Смысл этого усредненного, состоящего из миллиардов человечества, в том, чтобы позволить элите совершить качественный скачок в совершенствовании и достичь бессмертия. Вы, сидящие в зале, – и есть элита мира. Вам предстоит так устроить общество, так организовать в нем науку, искусство и производство, выбрать такого лидера, чтобы, в конце концов, воплотилась заповедная мечта человечества, и лучшие из нас обрели бессмертие…

Зал завороженно замер. Не все понимали, что изрек Куприянов. Но было ясно – их, сидящих в зале, назвали «элитой мира». И им обещано, в случае избрания Куприянова Президентом, несказанное благо.

Есаул, словно опытный концертмейстер, среди знакомого пения флейт и тромбонов, скрипок и фортепьяно, труб и контрабасов уловил звучание незнакомого инструмента. Он не значился в списке струнных, духовых и ударных. Его не обнаруживал взгляд среди клавиш, смычков, барабанных палочек. Он прорывался не из оркестровой ямы, а откуда-то глубже, быть может, из самой преисподней, где угрюмый подземный сквозняк летел среди черных утесов и издавал заунывные стоны.

– Я приоткрою вам тайну, – продолжал Куприянов, приобщая избранный круг к сокровенному знанию. – Совсем недавно, накануне нашего плавания, я посетил удивительный научный центр, расположенный недалеко от Москвы. Мне показали людей, рожденных не от матерей, а искусственных, где в живительных растворах под воздействием электромагнитных полей созревает совершенный человек. Эти люди были воистину прекрасны, подобны творениям Фидия и Праксителя. Их красота, ум, интуиция, способность усваивать знания превосходили все известные примеры. Там был трехлетний ребенок, игравший в шахматы, как Гарри Каспаров. Была пятилетняя девочка, разговаривающая на двадцати языках, в том числе на арамейском. Был отрок, доказавший теорему Ферма и создавший математику шестимерного мира. Там были люди, которые, как они утверждают, участвовали в битве Александра Македонского с персидским царем Киром. Была милая девушка, вылитая копия Натальи Гончаровой, которая рассказывала, как накануне познакомилась со своим женихом, и имя жениха – Александр Пушкин. Мне показали юношу, прекрасного лицом и сложением, который лежал под прозрачным колпаком. В его голову сквозь крохотные золотые зонды поступали импульсы. Они возбуждали те или иные участки мозга, и он за минуту усваивал знания, содержавшиеся в десятках библиотек. Его память хранила зрелища тысячелетней давности, и он вспоминал события Древнего Рима, распятие Христа, открытие Колумбом Америки, как если бы сам был тому свидетель. Он не нуждался в пище, энергия поступала к нему прямо из Космоса. Он испытывал несравненные наслаждения вкуса, запаха, цвета, которые дарили ему возбужденные клетки мозга. Его эротические переживания не требовали присутствия женщины, потому что в его памяти он, как царь Соломон, обнимал на брачном ложе царицу Савскую и, как Антоний, наслаждался прелестями Клеопатры. Рассказывая вам об этом, хочу показать, как новый, фантастический и уже реальный мир отличается от унылой и ветхой картины, нарисованной моим оппонентом. Я строю мою политику, исходя из ослепительного наступившего Будущего, а он – из унылого отошедшего Прошлого. – Куприянов с состраданием взглянул на Есаула, как супермен из космического корабля смотрит на калеку в инвалидной коляске.

Есаул улавливал в словах Куприянова эхо другого голоса. В его рассказе, похожем на научную фантастику советских тридцатых годов, угадывались грандиозные научные знания, ставшие достоянием тайной касты ученых, которые готовили великие потрясения миру, ураганы войн и революций, каких не знало человечество. Оно, человечество, делило нефтяные ресурсы, вело религиозные войны, бранило коммунизм и фашизм, славило либеральные ценности. А в тайных научных центрах биологи с микроскопами создавали будущее, не снившееся Платону и Кампанелле, Ганди и Ленину, Гитлеру и Иосифу Сталину. Вальяжный Куприянов, как гулкий пустой горшок, был полон звуков, которые вдохнул в него другой голос.

– «Гражданское общество», «социальная справедливость», «ипотека», «разделение властей», «четыре национальных проекта» – все это «пустышки» для «среднестатистического человека», чтобы чмокал и не мешал главному «национальному проекту», на который мы уже начали тратить стабилизационный фонд и золотовалютный запас. В этом проекте Россия освоит самые высокие технологии, оставив позади конкурентов. Биореволюция, генная инженерия, строительство заводов по созданию «совершенной породы людей» сделают «элиту», то есть вас, господа, истинной вершиной творенья. «Элитарный человек» в сто крат увеличит свои возможности, а значит, потребности, а значит, и права. В каждом из вас дремлет другой, неразбуженный человек. Мы разбудим его. Разбудим каждую дремлющую клетку, каждую уснувшую молекулу, и в вас очнется великан, о котором писала мадам Блаватская, излагая предания Востока о перволюдях – исполинах громадной мощи, безграничного знания и неограниченной жизни. Разбудить в человеке Человека – это значит вернуть в его память всю грандиозную прапамять предков, архетипов, предшествующих форм биологической и даже минеральной жизни. В вас оживут не просто первобытные папоротники, хвощи и гигантские стрекозы, но и молодые вулканы, горячие океаны, летящие к Земле метеоритные дожди. Этот разбуженный мир – больше, чем ноосфера. Он есть отпечаток Божественного пальца, оставленного при сотворении мира…

Куприянов преобразился. Его самодовольное плотоядное лицо одухотворилось. Сытый баритон приобрел страстные вибрации проповедника и пророка. Речь наполнилась несвойственными ему оборотами. Он прибегал к понятиям, которых прежде никто от него не слышал. Есаул знал тайну его преображения. Через зал к нему тянулась едва различимая струнка света, в которой трепетали бесчисленные цветные частицы, как перламутровые пылинки, танцующие в солнечном луче. Они касались лба Куприянова, погружались в белую холеную кожу, и в точке соприкосновения кипел крохотный стоцветный вулканчик. Есаул знал происхождение луча. Знал, кто скрывается в тени за открытыми дверями салона. Кто направляет на Куприянова кодированный поток молекул, превращающий пресного пошляка и ленивого сибарита в пылающего интеллектуала и провидца. Словозайцева не было видно, но он был рядом, управлял дебатами.

– Человек изнывает от себя самого, хочет сбросить с себя «человеческое», преодолеть вмененное ему природой обличие. Погоня за новизной – все новые предметы роскоши, новые знакомства, новые автомобили и жилища, путешествия по новым местам, новые партнеры в любви – это проявление тоски человека, связанной с его «человечностью». Люди меняют пол все от той же тоски, пытаясь восстать против вмененного им облика, роли, чувственности, демонстрируют «восстание полов». Революция геев и лесбиянок – это отчаянная попытка сбросить рабство изначальной сотворенности, на страже которой стоит неумолимая природа, жестокая мораль, репрессивное общество. Биореволюция, совершаемая в тиши лабораторий, но готовая, словно буря, вырваться в мир, обещает человеку истинную свободу – свободу выбора плотских форм, которые, словно маски, станет менять душа на великом карнавале бессмертных превращений. Человек сможет путешествовать не только в пространстве, меняя города и континенты, и не только во времени, принимая образ своих давних предков и еще нерожденных потомков. Он сможет путешествовать по всей «кривой эволюции», превращаясь в птицу, рыбу, африканского слона, игуанодона времен мезозоя, в гигантский цветок реликтовой орхидеи или в тысячелетнюю секвойю. Сохраняя свойства своей бессмертной души, может превратиться в микроба, в кристаллик гранита, в луч света. Сберегая в полной мере свою личность, сможет в виде электромагнитной волны стремительно перемещаться в мирозданье, навещая другие миры, вступая в контакт с иными видами жизни. Ибо он сам становится иным видом жизни, для которой Солнце – есть такой же, как и он, человек, сбросивший условную, необязательную форму. Мы можем являться в мир в виде звука, вкуса или запаха. Стать, если угодно, воплощением одного непрерывного, растянутого на десятки лет оргазма, что, впрочем, мало чем отличается от воплощения в Солнце. Биореволюция, о которой я вам говорю, несет истинную свободу, не сравнимую с той, которую влекут за собой революции социальные. Биореволюция – это и есть истинный либерализм, переходящий из социальной и моральной категории в категорию Вселенной. Однако все мною сказанное относится лишь к вам, «мировой элите». Становится уделом избранных, на которых, говоря народным языком, Бог «положил свой глаз». «Среднестатистический человек», «антропологическая посредственность» должны исчезнуть, не вписавшись в новый виток эволюции…

Зал зачарованно слушал. Люди внимали с галлюциногенным блеском в глазах, слегка покачиваясь, как пьяные.

– Вы можете спросить меня – в чем же моя предвыборная программа? Может, в том, как увеличить доход на душу населения? Или провести реформу РАО ЕЭС? Или продвинуться по пути гражданского общества? Что, спросите вы, сделаю я для формирования среднего класса? Разочарую вас, господа. Вы услышите от меня абсолютно другое. Моя задача – вас, избранную элиту России, привести к Богу. Не в церковь к приходскому батюшке, не к текстам священного писания на уроках закона Божьего, не в календарную круговерть религиозных праздников. Но к Богу буквально. К персту, которым Бог коснулся глиняного Адама, превращая его минеральные неживые частицы в одухотворенного человека. Биореволюция разбудит в человеке все спящие молекулы, проведет человека вспять к моменту творения, поместит в мир чистых энергий – света, магнетизма, гравитации, к тому моменту, когда перст Божий коснулся глиняного сосуда, наполнив его Духом Святым. Мы воспроизведем миг творения. В микросекунду Божественного касания, когда исчезла грань между человеком и Богом, когда образ и подобие Божий становились достоянием человека, когда Бог становился человеком, а человек Богом, мы перебросимся в Бога. Раскаленным ручейком плазмы, стремительной корпускулой света, вспышкой электромагнитной волны мы вонзимся в перст Божий. Станем Богом. Это и есть истинное Богопознание, подлинная Боговоплощенность, неразделимая Богослиянность…

Есаул смотрел на Куприянова. Тот казался огромным сияющим монументом, отлитым из таинственных сплавов, из неведомых металлов, которых не существовало в природе. Был голым сияющим исполином, в которого вливалась непрерывная струйка разноцветных молекул. Облучала его поверхность, брызгала радужными каплями, орошала лик, выпуклую грудь, мускулистый живот, напряженный пах. Он был кумир, которого воздвигнут посреди России и которому поклонится околдованный, обреченный на истребление народ. Религия, которую исповедовал Куприянов, была религией смерти. Возвращением к Богу именовалось исчезновение Человека, свертывание, истребление человечества. Это был гимн Танатосу. Проповедь нового мистического Сверхчеловека, перед которой меркли изыскания «Аненнербе».

– Когда мы вернемся к Богу и станем Богом, покинув сотворенный Богом мир, то этот мир уже будет не нужен – в нем не останется человека. Он может погаснуть. Это и будет концом истории, концом мира, завершающим аккордом Вселенной. Наступит великое, всепоглощающее Ничто, которое одновременно будет великим изначальным Всем, то есть Нами…

Куприянов умолк. Воцарилась тишина, какая бывает в абсолютном вакууме, где нет носителя звуков, но любая весть переносится беззвучной электромагнитной волной. Так же беззвучно мчались из зала к Куприянову волны обожания и поклонения, молитвенные восторги и уверения в вечной любви. Лишь постепенно безмолвие экстатической страсти стало сменяться вздохами и любовными стонами, страстными всхлипами и криками ликования:

– Браво!.. Виват Президенту!..

Все стали срываться с мест, стремились к кумиру, хотели коснуться его одежд, лобызать стопы, припасть жадными губами к следам его ног. Так встречают на площади Ватикана появление понтифика, наместника Бога на земле. Восторженней всех взывала мадам Стеклярусова, умоляюще протягивая к Куприянову руки:

– Аркадий, сделай мне подтяжку – сам знаешь чего!.. Хочу бесконечное количество раз терять мою девственность!

Ей вторила дочь Луиза Кипчак:

– Аркаша, ты бесподобен!.. Вожделею тебя!.. Устала от этого грубияна Малютки!.. Приду к тебе сегодня ночью, и ты увидишь, как светится в темноте моя морщинка!..

Попич в суматохе действовал, как дюжина швейцарских гвардейцев, отгоняющих от понтифика обезумевших богомольцев. Пинал, толкал, возвращал всех на место:

– Дамы и господа!.. Уймите свои восторги!.. Аркадий Трофимович никуда не уходит!.. Он остается с нами не только на вечер, но и на следующий президентский срок!.. Прошу задавать вопросы участникам дебатов!.. Полагаю, полученные ответы еще больше укрепят вас в выборе, который, нет сомнения, уже состоялся!..

Страсти поутихли. Попич вернул себе респектабельный вид торговца ценностями, которые на аукционе идей были представлены взволнованным, в победном ореоле, Куприяновым и окаменевшим, хмурым Есаулом. Зал был наполнен таинственным электричеством, которое слабо шуршало, потрескивало, бледно вспыхивало в прическах у дам, начинало светиться вокруг голов, блуждало под потолком, словно северное сияние, где начинали тихо гореть зеленые и розовые сполохи, изумрудные и алые переливы. Есаул видел, как шарит по залу разноцветный, вылетающий из тени лучик, поджигает молекулы воздуха. В том месте, где он пролетал, некоторое время нежно светился цветной ожог, словно таинственный фантом, а потом угасал. Луч скользнул к трибуне. Проник в стакан с водой, где загорелась нежная радуга. Переместился к Есаулу, и тот почувствовал, как в плечо вонзилась тончайшая игла боли, вторглась в плоть, начиная круговые движения, как пуля со смещенным центром тяжести, захватывая в свои круги и эллипсы все новые участки тела. Это было ужасно. Он понял, что Словозайцев идет по стопам Толстовой-Кац и губернатора Русака, которые пытались колдовством и лукавством обнаружить его потаенный «план». Нащупать сокровенную точку, раздавить ее и тем самым обезопасить свой коварный «замысел».

– Прошу задавать претендентам вопросы, – дирижировал Попич. – Первый вопрос к Аркадию Трофимовичу Куприянову!.. Пожалуйста! – поднимал он из кресла нетерпеливую лысинку Жванецкого.

– Уважаемый Аркадий Трофимович, – лысинка Жванецкого вся светилась обожанием и преданностью, словно ее полили лампадным маслом. – Правда ли, что вы, по благословению Патриарха, раздали все свое состояние бедным и увечным и тем самым выполнили Христову заповедь: «Раздай имение свое»?

– Я никогда не был привязан к материальным благам. Все, что я имел, я заработал честным трудом. Но, как говорится, «Бог дал, Бог взял». В нашем народе столько несчастных, столько таких, по ком ударили «реформы», что я не мог равнодушно смотреть на людское горе. Действительно, я раздал все мое имущество и теперь ничего не имею. Но Христос сказал: «Живите, как птицы небесные». Я и живу, как птица! – Он печально и мило улыбнулся, и зал рукоплескал этой искренности и добротолюбию. Сантиментальный оператор Шмульрихтер, снимавший дебаты на пленку, смахнул набежавшую слезу.

– Вопрос господину Есаулу, – сухо произнес Попич, кинув в сторону Есаула нелюбезный взгляд. – Кажется, вы хотели? – Он выбрал среди поднятых рук ту, что принадлежала шляпе Боярского.

– Да-с, так вот-с. – Шляпа Боярского старалась усвоить надменный вид и обличительные интонации. – Скажите, господин… Атаман, то есть, нет… Есаул… Правда ли, что деньги, полученные в результате разорения ЮКОСа, вы потратили на приобретение дворца на Лазурном берегу, виллы на Сардинии, средиземноморской яхты, для которой выстроили роскошный причал, и в свои прогулки по Средиземному морю вы берете танцовщиц Пуэрто-Рико, балерин «Фоли Берже», эротический ансамбль ночного клуба «Нью-Йорк» и самых дорогих проституток «Лас-Вегаса»?

Есаул чувствовал, как луч, подобно гибкой игле, проникает под кожу. Углубляется в мягкую ткань, впрыскивает капли парализующего яда. Будто на плечо присела оса-наездник, пронзила тончайшим жалом. Впрыснула в кровь тысячи личинок, которые пробирались по сосудам в каждую клеточку его тела. Есаул под воздействием этого парализующего яда, лишь немощно вращал языком:

– У-у-гы-ы… А-о-э-э-э!.. – издавал он звуки олигофрена, бессильного выразить мысль.

Зал возроптал, раздались свисты, возмущенные возгласы:

– Да он пьян!..

– Был у нас один кремлевский пьяница, не надо другого!..

– Следующий вопрос Аркадию Трофимовичу!.. Будьте любезны!.. – Попич взмахнул рукой, словно в ней была дирижерская палочка. Вопрос исходил от женщины-продюсера программы «Тюрьма и воля»:

– Правда ли, дорогой Аркадий Трофимович, что вы – прекрасный семьянин, женаты один-единственный раз, взяли жену из простой крестьянской семьи и, простите, вы и она потеряли девственность в первую брачную ночь?

– Не стыжусь признаться в этом. В простых деревенских женщинах сохраняются традиции нашего патриархального прошлого. Они берегут свое целомудрие до свадебного венца и очень стыдливы в постели. Для них соитие с мужчиной – не утоление греховной страсти, а средство произвести потомство. У нас четверо детей, и ровно столько раз она, стыдливо прикрываясь своей чудесной русой косой, приходила ко мне в опочивальню.

Все аплодировали. Шмульрихтер старался запечатлеть застенчивое лицо Куприянова, на котором выступил румянец стыдливости.

– Ваши вопросы господину Есаулу! – Попич саркастически усмехнулся. – Если, конечно, он в состоянии отвечать на вопросы…

Поднялся эстрадный певец, воспевший «Москву златоглавую», исполнитель мыльного шлягера «Господа офицеры»:

– Будьте любезны – да или нет? Вы были судимы за растление малолетней? Правда ли, что отец совращенной вами девочки вас кастрировал? Верно ли, что вас одолевают неврозы из-за мастурбации, которой вы предавались с самого детства?

Есаул чувствовал, как весь его организм переполнен юркими личинками. Их ножки и усики щекотали дыхательные пути, скребли оболочки сосудов, обшаривали внутренние и внешние стенки кишечника. Он хотел ответить мерзавцу, сфабриковавшему унизительный вопрос, но язык распух, словно его укусила пчела.

– У-у-э-ю… Ы-ы-о-а-а… – издавал он звуки разбитого инсультом страдальца, и зал над ним потешался.

– Последние вопросы претендентам! – с ужимками Пельша и с тем же наглым, плутовским выражением воскликнул Попич. – Сначала Аркадию Трофимовичу… Прошу, сударыня!..

Поднялась телеведущая программы «Деликатес». Выбеленные хлором волосы торчали в разные стороны, делая ее похожей на морского ежа. Один глаз был фиолетовый, другой яркорозовый. Утробным голосом ведьмы она спросила:

– Любезнейший Аркадий Трофимович, верно ли, что все свободное время вы предаетесь искусству? Пишите дивные картины маслом, делаете рисунки фломастером, работаете пастелью. Вашими работами заинтересовался Центр Помпиду, и целый этаж этого парижского музея посвящен вам?

– Вы мне льстите, – скромно потупился Куприянов. – Я всего лишь дилетант и скрываю мои камерные увлечения. Мне странно, что мои работы то и дело закупает Третьяковка и Русский музей, мои холсты висят в «Метрополитен» и Лондонском музее, каталог моих картин издан в Уффици и Прадо.

Все аплодировали. Дамы восторженно перешептывались.

– Вопрос господину Есаулу!..

Поднялся губернатор Русак, в котором чудилось что-то нетерпеливо-собачье. Так спаниель ожидает выстрела, чтобы кинуться в воду, бурно плыть, схватить подбитую птицу и, вонзив зубы в пахучие перья, плыть обратно, неся хозяину трепещущую добычу.

– Правда ли, сударь мой, что в свободное от работы в Администрации время вы ходите в морг и там с вожделением наблюдаете, как вскрывают трупы?

Есаул чувствовал, как хищные личинки окружают его сердце. Охватывают кольцом. Набрасываются на ухающие пульсирующие стенки. Одни проникают в предсердие. Другие ныряют в переполненную кровью аорту. Третьи начинают рыться в желудочке, все ближе подбираясь к сокровенной молекуле. Сейчас нащупают чуткими лапками, огладят хрупкими усиками, разомкнут клещевидные челюсти.