Текст книги "Теплоход"

Глава тридцать третья

Они вышли на верхнюю палубу. Дул свежий озерный ветер. Кругом была непроглядная тьма, без бакенов, береговых маяков, без встречных плывущих огней. Казалось, теплоход движется в океане, где утрачены все ориентиры. Только вдоль борта, в желтых отсветах, бурлила вода, и летели блестящие брызги. Но впереди, из прогала небес, на воду опускался прозрачный конус лучей, голубой невесомый шатер. Там, где он касался озера, вода нежно светилась, таинственно вспыхивала, будто шел невидимый нерест, множество живых существ трепетало в воде, озаряя ее бледным сиянием. Есаул тянулся на этот мистический свет, зная, что корабль приближается к заветной координате. Она, не занесенная на карту, была отмечена перстом Божьим, от которого исходило волшебное сияние.

– За дело, – произнес Есаул. Капитал Яким и два его помощника, в белоснежных мундирах, с кортиками, покинули палубу и направились по корабельному коридору. Есаул и Франц Малютка не отставали от них.

Отомкнули ключами каюту Куприянова, ворвались и включили свет. Все в тех же позах, что и на видеопленке, спали Куприянов и Луиза Кипчак. Куприянов ошалело сел, изумленно таращился, бормотал несвязные, прилетевшие из сна слова:

– Как?.. Для чего?.. Из какого списка?..

Луиза раскрыла глаза, увидела Франца Малютку и в ужасе натянула на себя простыню.

Есаул, истовый, напряженно-звенящим голосом произнес, простирая руку в сторону Куприянова, его сытого холеного тела, тучных плеч, начинавшего полнеть живота:

– Именем оскорбленного народа ты вычеркиваешься из списка живых!

Капитан Яким и двое его помощников подскочили к постели. Выхватили из ножен кортики. Разом всадили заостренные клинки в сдобное тело Куприянова. Куприянов сидел на кровати с изумленно раскрытым ртом, прислушиваясь, как клокочет в нем кровь. Повалился вперед, на пол, ударяясь лбом о ковер. Лежал, сотрясаясь лопаткой с тонким алым порезом, из которого вяло сочилась кровь. Его рот издал бархатный затихающий звук, словно последний аккорд романса Шуберта.

Луиза Кипчак, не в силах кричать, с ужасом смотрела на мужа, ожидая для себя немедленной смерти. Малютка был страшен. На узком лбу выступил голубоватый смертельный пот. Черные волосы прилипли ко лбу завитком. Кабаньи глаза безумно сверкали. Ноздри бурно дышали.

– Франтик, прости!.. – лепетала Луиза Кипчак. – Он меня силой взял!.. Люблю тебя, Франтик!..

Глядя в лживое и прекрасное, ненавистное и такое любимое лицо жены, Франц Малютка совладал с желаньем убить. Повернулся к дверям, где стояли наготове члены экипажа:

– Надеть на суку наручники! Запереть в каюте! Буду судить ее судом праведным!

Матросы сковали Луизу Кипчак, залепили ей рот скотчем. Голую, с остатками перьев на теле, оттащили в каюту и остались снаружи на страже. А Франц Малютка, глядя на поверженного соперника, расстегнул штаны и стал мочиться на его спину, затылок, крестец, поливая мстительной ядовитой струей, смывавшей позор.

Вторая каюта, куда они ворвались, принадлежала Президенту Порфирию. Яркий свет не разбудил его. Он продолжал безмятежно спать, белея тонким красивым лицом, с открытой шеей, на которой дрожала детская голубоватая жилка. И во сне он выглядел аристократически-утонченным, милым и, казалось, улыбался во сне.

– Проснись! – ткнул его в плечо Есаул. Президент Порфирий очнулся. Приподнялся, без страха, потягиваясь, с капризным выражением лица, с каким просыпаются изнеженные дети. Боясь попасть под обаяние этого милого лица, подавляя в себе внезапное щемящее сострадание, Есаул сипло, с жестоким клекотом воскликнул:

– Именем оскорбленного народа!.. Казнью, настигающей предателей и иуд!.. Ты вычеркиваешься из списка живых!..

Отошел от кровати. Капитан Яким хищным прыжком кинулся и вонзил в хрупкое тело кортик. Вогнал всей тяжестью набегавшего тела. Клинок, нежно хрустнув, погрузился в щуплую плоть, неся на своем острие пузырек боли. Президент Порфирий продолжал сидеть с торчащим в груди клинком, чувствуя, как расширяется в нем волна убивающей боли. На его тонких губах стал распускаться темно-красный пион. Выбрасывал наружу сочные лепестки. А потом вдруг распался, и ударила яркая кровь, заливая простыню, белый мундир капитана Якима, долетая до лица Есаула. Президент Порфирий рухнул лицом вперед. Капитан Яким перевертывал его на спину, выхватывая узкое лезвие.

В это время в дверях показалась мадам Стеклярусова. Разбуженная шумом, она покинула каюту и стояла на пороге, в пеньюаре, в ночном чепце, с маской из огуречной мякоти. С ужасом созерцала убийство. На ее лице, в жидкой огуречной кашице открылся испуганный рот. Круглые глаза, не мигая, смотрели на мертвое тело. Искушенная в превратностях большой политики, вдова умудренного царедворца и виртуоза интриг, пережившая не один государственный переворот, мадам Стеклярусова быстро овладела собой:

– Я ничего не видала!.. Ничего никому не скажу!.. Боже, какая тревожная ночь!.. – Повернулась, засеменила прочь. Помощники капитана Якима устремились ее догонять. Но Есаул остановил их:

– Ведьма будет молчать. Нас ждут другие клиенты.

Третьим, кого они навестили, был Круцефикс. Когда он увидел занесенные над собой ножи, он заверещал как заяц. Из него на кровать стала брызгать струйка мочи.

– Да у тебя недержание! – усмехнулся Есаул. – Надо показаться врачу! Доктор, осмотрите его!

Брезгливо отступил. Помощник капитана Якима осторожно приставил кортик к утлой ключице Круцефикса. Примерился и с силой вдавил. Лезвие погрузилось в худосочное тело, кольнуло сердце. Заячий крик прекратился. Круцефикс упал на кровать, маленький, тощий, с волосатыми кривыми ногами, с нелепым комочком седеющей бороды. Он был уже мертв, но мочевой пузырь продолжал сокращаться, выплескивая наружу блестящую струйку.

– Ведь говорил же: «Пользуйся памперсами!» – саркастически произнес Есаул и направился вон из каюты.

– Дай кортик, – попросил Есаул капитана Якима, принимая от него клинок, в ложбинке которого сочился красный язычок. Они остановились перед каютой Савла Зайсмана. Отомкнули замок. Есаул с силой толкнул дверь. В лицо ударил ветер из распахнутого окна, и в черном проеме с трепещущей занавеской мелькнула исчезающая тень Савла Зайсмана.

– Ушел! – страшно крикнул Есаул и кинулся к окну, выбрасываясь на черную холодную палубу.

Бежал, грохоча по железу, видя, как исчезает впереди невнятная тень. Скрылась в курильне. Есаул, держа занесенный кортик, ворвался в салон кальянов, где еще висели сладкие остывшие дымы и на полках, как потухшие лампады, мерцали колбы. Пробежал по коврам и подушкам, выбегая на противоположную палубу. Впереди мелькнул в освещенных дверях Савл Зайсман и скрылся в недрах корабля. Есаул вслед за ним ворвался в коридор. Слыша, как стучат по лестнице убегающие шаги, скатился следом, на среднюю палубу, держа кортик наотмашь. Савл Зайсман шмыгнул в музыкальный салон, где в сумерках, как странные сервизы, серебрились саксофоны, мерцали тарелки, тускло сияли ударники. Есаул слышал звук задетой струны, печальный стук опрокинутого барабана. Промчался по салону, выскакивая на открытую палубу. Савл Зайсман цепко карабкался вверх по лестнице, скрываясь из глаз. Есаул, в страстном напряжении, хищно и яростно гнался, чувствуя, как воля и страсть скопились на кончике кинжала. Кортик летел впереди, как жалящее острие, настигая врага. Верхняя палуба была охвачена ветром. Кругом была мгла огромного озера. Одинокий фонарь освещал накрененную трубу с багровой полосой и латунной надписью: «Иосиф Бродский». Савл Зайсман скрылся за трубой. Есаул метнулся следом. Увидел, как навстречу полоснул тонкий луч, рассек воздух, оставляя узкий разрез, в котором клубились раскаленные цветные частицы. Это брызнул пульт в руках Савла Зайсмана, стреляющий активированными молекулами. Их разящее лезвие прошло у виска Есаула, воздух ударил, как пролетевшая пуля. Есаул отпрянул назад. Следом, появляясь из-за выступа округлой тубы, возник Савл Зайсман, разъяренный, торжествующий, с оскаленным ртом и вытянутой рукой. Колющий луч, наполненный разноцветным огнем, протянулся к Есаулу. Тот уклонился. Видел, как луч скользнул по трубе, прожигая сталь. Вознесся к латунной надписи, оплавляя букву «ф». Ушел в высоту, превращаясь в искрящийся, уходящий в бесконечность пунктир. Это Савл Зайсман поскользнулся на мокрой палубе, выронил пульт и упал, ударившись о выступ трубы. Есаул со звериной прытью, воспользовавшись оплошностью врага, мощным скачком приблизился. Отшвырнул ногой искрящийся на палубе пульт. Всей тяжестью рухнул на Савла Зайсмана, слыша, как хрустнули кости. Придавил, видя близко его дрожащее горло. Приставил клинок:

– Ты хотел узнать мой сокровенный план. Теперь ты знаешь. – Есаул медлил с ударом, позволяя себе поиграть с поверженным врагом.

– Подожди… – умолял Савл Зайсман, бегая глазами, косясь на близкую сталь, прислоненную к дышащему горлу. – Мы можем поладить… Я возьму тебя в долю… Корпорация, которую я основал, зарабатывает несметные деньги… Мои технологии привлекают мировой капитал, и мы станем самыми богатыми людьми на планете… Мы обретем безграничную власть… Станем царями земли, ты и я… Нам покорятся народы… Мы будем поднимать из праха исчезнувшие цивилизации и…

Есаул понимал, что его искушают. Возвели на кровлю храма, откуда видны все населяющие землю народы, все мировые дворцы и столицы, и Царь Зла, явленный в образе Савла Зайсмана, искушает его, предлагая безграничную власть.

– Я открою тебе секрет волшебства, который принесет небывалые наслаждения… Ты сможешь обладать самыми обольстительными женщинами, перед которыми меркнут Клеопатра или мадам Помпадур… Сможешь вкушать напитки и яства, которым позавидуют античные боги… Сможешь путешествовать по ландшафтам, что прекраснее рая, несравнимы с курортами Таиланда и Полинезии… Мои технологии даруют власть над пространством и временем, и ты станешь как демиург…

Божественный покров отделял их от остального мира, оставляя наедине с высшей силой, сотворившей землю и мир, даровавшей человеку свободу воли, пустившей человека в великое странствие, со множеством дорог и перекрестков. Теперь они, Есаул и Савл Зайсман, находились на развилке мира, и в их воле было изменить пути человечества, отменить одряхлевшие заповеди, отринуть мировые религии. Устремиться туда, где сверкало ослепительно манящее будущее.

– Я открою тебе секрет бессмертия… Твои клетки, утомляясь жить, будут тот час замещаться молодыми и свежими, как у юноши, исполненными витальных энергий… Наделенный бессмертием, ты вкусишь от Древа Жизни и от Древа Познания Добра и Зла, как первородный Адам, которого не изгнали из Рая…

Перст Божий был направлен из небес, источая голубые лучи, накрывавшие их обоих священным шатром. Таинственная материя Космоса оплодотворяла землю, внося в нее источники вечного обновления, поселяя в одних народах беспричинное уныние и страх, а в других ослепительные откровения. Есаул чувствовал свою богоизбранность, звучанье тонкой струны, проходившей через клинок, напряженную руку, всевидящее лобное око, уходящей в беспредельную высь. Оттуда раздавался едва уловимый звук, принадлежащий музыке сфер.

– Ты воспользуешься моими открытиями… Вернешься вспять по неисповедимым путям эволюции к тому моменту, когда Господь сотворил человека… Когда прикоснулся перстом к его глиняному лбу, открыв в нем всевидящее око… Я научу тебя методикам афонских монахов, и ты нырнешь в свое лобное око, вырвешься из тварной природы и сольешься с Творцом. Станешь Богом…

Есаул испытывал головокружение, словно продолжалось куренье кальяна. Сладкий дым блаженства заставлял любить весь окружающий мир, дивный шатер лучей, лежащего перед ним человека, который совершил подвиг познания. Принес себя в жертву людям. Зовет его, Есаула, в круг небожителей.

Он погружался в сладкую бесконечность, окруженный летающими светляками, опьяненный музыкой сфер. Уже убирал ослабевшую руку от дышащего беззащитного горла. Хотел отбросить ненужный клинок. Но внезапно среди мелькавших частичек, разноцветных конфетти, появилась красная точка. Стала наливаться, расти. Превратилась в рдеющую каплю. В огненный багряный бутон. Один за другим стали раскрываться алые лепестки. В сердцевине розы возникло лицо старца Евлампия, его укоряющие голубые глаза, молитвенно взывающие уста. Есаул очнулся. Бесовское наваждение исчезло. На него смотрело лукавое лицо Врага рода человеческого с чертами фамильного сходства. Не хватало пенсне и бородки. Кочующий из поколения в поколение красный комиссар, народный трибун, создатель Первой Конной, идеолог «перманентной революции» смотрел беспощадными глазами, подстерегая миг его слабости.

– Ты овладел секретом бессмертия, – произнес Есаул, вновь обретая крепость руки, приближая кортик к голубой играющей вене. – Так воспользуйся им, счастливец! – Он надавил, погружая сталь.

Так перерезают автомобильный шланг, из которого начинает хлестать тормозная жидкость. Желтовато-зеленая, пахнущая лаком и спиртом кровь ударила из-под клинка. Савл Зайсман задергал животом. Есаул почувствовал, как набух перед смертью детородный отросток кутюрье, извергая семя. С брезгливостью отскочил. Смотрел, как затихает на палубе мертвеющее тело. В косом фонаре белела труба. На надписи «Иосиф Бродский» оплавленная, в застывших каплях, желтела латунная буква «ф».

Пульт лежал в стороне, мигая огоньком индикатора. Есаул подошел. Носком туфли подогнал его к самому борту. Толкнул под поручень. Обессилев, стоял на палубе. К нему подбегал взволнованный капитан Яким.

– Как вы, Василий Федорович?

– Действуем дальше по плану. – Есаул возвратил ему кортик. – На рассвете продолжим вторую часть операции. С Президентом поступить по инструкции.

– Слушаюсь, – отчеканил капитан Яким, опуская кортик в ножны. Есаул заметил темные пятна крови на его белоснежном мундире.

Молчаливые члены экипажа сложили в отдельной каюте трупы Куприянова, Круцефикса и Савла Зайсмана. Тело Президента Порфирия отнесли на корму. Обвязали вокруг щиколотки канат. Стали опускать за борт, где, слабо освещенный, кипел бурун. Президент Порфирий, раскачиваясь, приближался к воде. Окунал в нее сначала руки, потом голову. Погрузился по пояс. Попал под отточенные лопасти бронзового винта, который, как мясорубкой, стал рассекать и перемалывать тело. Отрезал ломти, отшвыривал в озеро. Скоро все тело было перемолото и смешалось с водой, став пищей озерных рыб. Матросы вытянули канат с обрезком ноги. Круглилась босая пятка, белела размозженная кость. Размотали узел, кинули огрызок ноги в озеро. Расходились по кораблю, швабрами смывая кровь.

Глава тридцать четвертая

Ранним утром, когда солнце, словно огромная клубничина, качалось в тумане, и озеро всплескивалось красноватыми гребешками, и теплоход, розовый как фламинго, плыл среди ветряных вод, – на корму, в оранжевый вертолетный круг матросы бросили бесформенный матерчатый ворох. Вязкая груда состояла из синих полос, желтых клиньев, голубых и красных пятен. Матросы принесли плетеную корзину, газовые баллоны, горелку, и стало ясно, что это воздушный шар, пустой, еще не наполненный воздухом кожух. Разрозненные части шара соединили. Запалили горелку. Ворох колыхнулся, стал взбухать, выдавливал из себя вялые пузыри. Вскоре весь объем наполнился воздухом. Шар приподнялся над палубой – полосатая, сшитая из клиньев сфера, где голубое перемежалось с алым, зеленое с фиолетовым, а на выпуклой поверхности распростер царственные крылья золотой двуглавый орел с имперской короной и властительными державой и скипетром. Шар величаво колыхался на стропах, притороченный к палубе.

Покуда пассажиры спали и палубы оставались пустыми, матросы принесли и поместили в гондолу остывшие тела Куприянова, Круцефикса и Савла Зайсмана. Поставили в люльку в рост на специальных поворотных штативах. Двигатели поворачивали подставки, тела неторопливо обращались в разные стороны. К их рукам были приторочены тонкие струны – когда натягивались, руки мертвецов поднимались, сгибались, разводились в стороны. Казалось, пассажиры воздушного шара управляют стропами, регулируют пламя горелки, выглядят вполне живыми и деятельными. В руках Савла Зайсмана находилась фотокамера, и казалось, он подносит ее к глазам, время от времени делает снимки.

Выход на корму был заблокирован охраной, доступ к шару закрыт. На верхней палубе были расставлены кресла, приготовлены места для прессы. Когда первые сонные пассажиры стали появляться из кают, заспанные выходили на палубу полюбоваться утренним озером или направлялись в ресторан для раннего завтрака, по громкой связи прозвучало сообщение:

– Дорогие гости теплохода, полно спать! Эдак вы можете проспать Второе Пришествие. Просим вас пожаловать на верхнюю палубу, где вы сможете наблюдать красочное зрелище. Славные воздухоплаватели отправляются в стратосферный полет на воздушном шаре, чтобы сделать с высоты уникальные аэрофотоснимки. Милости просим, дамы и господа!

Никто не остался равнодушным. Все быстро проснулись, скопились на верхней палубе. В передних креслах разместились Есаул и посол Киршбоу. За ними пресса, телекамеры. Вокруг, взволнованные, восхищенные зрелищем шара, столпились пассажиры.

– Василий Федорович, – обратился к Есаулу посол. – А где уважаемый господин Президент?

– Дорогой Александр, он заглянул ко мне и извинился. Он на связи с Москвой, принимает утренние информационные сводки. Он подойдет чуть позже.

– Все-таки мы вчера засиделись. Не следовало подкладывать в табак марихуану, гашиш и опиум.

– Эти коварные турки в загнутых чувяках переборщили с травкой. В следующий раз нас будут обслуживать выходцы из Марокко.

– Как жаль, что меня не взяли на воздушный шар.

– Ничто не упущено. Эта троица вернется, и полетим мы – Президент, вы и я.

– О'кей! – согласился посол и принялся созерцать.

Взыграли сразу два оркестра – виртуозы Одессы и новоорлеанский диксиленд. Бравурно, пылко импровизировали на тему советской песни: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Матросы подскочили к воздушному шару, отвязали крепящие канаты. Чудесный пузырь воспарил, закачался, поплыл. Вспыхивал и угасал пышный язык пламени. Сверкала озерная вода. Летели чайки, плескались рыбы. Воздухоплаватели в гондоле поворачивались, управляли стропами. Савл Зайсман неутомимо щелкал камерой, делая с высоты уникальные снимки. Толпа на теплоходе ликовала, рукоплескала, посылала героям воздушные поцелуи. Шар являл собой восхитительное зрелище. Казался яйцом, которое несет в когтях двуглавый орел. Бледное пламя полыхало на солнце. Белоснежный корабль был связан с шаром стихией воды и огня, восторженными взорами, благоговейными поцелуями. Все завидовали трем отважным счастливцам, воспарившим над миром.

Соратники Есаула сидели в сторонке, недовольно бурчали.

– Надо действовать, а он мыльные пузыри пускает, – укоризненно поглядывал в сторону Есаула спикер думы Грязнов.

– Президент Порфирий не вышел. Небось, документы подписывает о нашей с вами отставке, – хмыкнул прокурор Грустинов.

– Господа, а что, если в шарик пальнуть из снайперской винтовки СВД? Небось начнут кувыркаться. – Министр обороны Дезодорантов с интересом рассматривал шар в монокль.

Между тем к сидящему в кресле Есаулу приблизился капитан Яким. Он сменил свой белоснежный мундир на легкий английский костюм. Вместо украшавшего китель золоченого кортика в петлице красовалась белая роза.

– Господа не желают «чинзано»? – обратился он к Есаулу и послу Киршбоу.

– Благодарю, я так рано не пью, – отклонил предложение посол.

– А я, пожалуй, выпью, – сказал Есаул.

– Вам со льдом или без?

– Со льдом, – кивнул Есаул.

Слова «со льдом» и сопровождавший их кивок обозначали пароль, позволяющий капитану Якиму действовать. В гондолу воздушного шара был заложен фугас с радиовзрывателем. Капитан Яким поднялся в рубку и приблизил палец к крохотной антенне, направляющей радиосигнал. Полосатый и пышный шар, напоминавший восточный тюрбан, круглился высоко в синеве. Мягко полыхало пламя, вдувающее жар в полость шара. Невооруженным глазом было видно, как слаженно работают воздухоплаватели, управляя полетом.

Капитан Яким надавил кнопку. Высоко в небесах полыхнул взрыв. Гондола превратилась в белесую вспышку, распалась, стала осыпаться требухой. Шар разорвался, стал медленно оседать, теряя сферическую форму, превращаясь в струящуюся пеструю ткань. Обломки гондолы, останки людей просыпались в озеро. Вслед за ними, с большим опозданием, на воду опустилась пузырящаяся полосатая ткань, медленно погружалась в пучину. И в опустевшем сияющем небе, словно рокочущий гром, прозвучал пророческий стих Иосифа Бродского:

 
…Один топором был встречен,
и кровь полилась по часам,
другой от разрыва сердца
умер мгновенно сам.
Убитых тащили в рощу
(по рукам их струилась кровь)
и бросили в пруд заросший.
И там они встретились вновь…
 

В первую секунду на палубе возникла обморочная тишина. Затем раздался истошный женский вопль. Следом заголосили, завыли, стали разбегаться, давить друг друга. Люди метались по палубе, скатывались по лестницам, забивались в каюты. Кто-то силился спустить на воду шлюпку.

– Что это? – воскликнул посол Киршбоу. – Я не понимаю, что это?

– Прошу меня простить, я должен вас покинуть. Мое место рядом с Президентом, – сказал Есаул. Статный, бесстрастный, военной походкой оставил палубу, скрылся в недрах корабля.

Через несколько минут по громкой связи металлический голос произнес:

– Дамы и господа, просьба разойтись по каютам и соблюдать спокойствие. На ваших глазах совершен террористический акт, в котором погибли господа Куприянов, Круцефикс и Словозайцев. Подобные террористические акты произошли в других городах России. Есть жертвы. По предварительным данным службы безопасности, предпринятые действия являются согласованной акцией международной террористической сети «Аль-Кайда» в сговоре с боевиками Национал-большевистской партии и группами вооруженного националистического подполья. Есть угроза атаки на наш теплоход. Президент контролирует обстановку. В настоящий момент он связывается с военными округами, с ракетными частями стратегического назначения, с политическими партиями страны. Еще раз, господа, прошу сохранять спокойствие и оставаться в каютах. Через некоторое время Президент выступит с обращением к нации.

В каюту посла Киршбоу без стука вошел Есаул. Он был бледен, держался подчеркнуто строго. На узком лице с темными подглазьями играли желваки. Без разрешения сел. Минуту молча смотрел на взволнованного посла, доводя это волнение до предела.

– Господин посол, извещаю вас от имени Президента России, что в стране объявлено чрезвычайное положение. На неопределенное время отменяются отдельные статьи конституции. В частности, продлевается пребывание на президентском посту нынешнего Президента России. Об этом в ближайшее время будут извещены послы европейских государств, Индии и Китая. Мы нуждаемся в понимании и поддержке нашего стратегического партнера Соединенных Штатов.

– Это невозможно! – воскликнул посол Киршбоу. – Это противоречит установкам Госдепартамента! Противоречит нашим национальным интересам!

– Мы всегда уважали национальные интересы США. Иногда в ущерб нашим собственным. Разве мы не уничтожили нашу космическую станцию «Мир», чтобы не составлять конкуренцию американским программам НАСА? Разве не молчали, когда ваша субмарина «Лос-Анджелес» протаранила нашу подводную лодку «Курск», и мы, под рыдание вдов и матерей, лгали мировой общественности, ссылаясь на самопроизвольный взрыв торпеды?

– Мы ценим ваши жертвы. Ценим дух союзничества, который вы проявляете.

– Господин посол, вы должны верить, что и в условиях чрезвычайного положения Россия остается верным союзником Америки. Мы не жалеем сил в борьбе с международным терроризмом. Готовы пойти навстречу Америке в ее политике сдерживания по отношению к Ирану и Северной Корее. Мы станем покрывать растущие потребности Соединенных Штатов в нефти и газе. Готовы обеспечить американским компаниям участие в нефтедобывающем бизнесе России. Господин посол, в настоящее время предпринимаются жесткие меры по пресечению антигосударственного мятежа, осуществленного враждебными России силами. Вводится военное положение, идут аресты. Приведены в готовность части ракетных войск стратегического назначения. Прошу сообщить об этом Президенту Соединенных Штатов и сказать, что Россия, как никогда, нуждается в дружеской поддержке.

– Но вы сказали… – Посол Киршбоу растерянно моргал глазами. – Сказали, что Россия распиливает свою последнюю стратегическую ракету. Даже танцевали вокруг нее русские народные танцы!

– Нам казалось, что это действительно последняя ракета. Но в последующие дни мы обнаружили тысячу двести бесхозных ракет и поставили их на боевое дежурство.

– Понимаю, – пролепетал посол Киршбоу. – Я буду связываться с Госдепартаментом. Реакция Президента США последует незамедлительно.

– Полагаю, через четверть часа Президент России на борту теплохода выступит с обращением к нации.

Есаул поднялся. Молча поклонился. Покинул каюту.

Есаул созвал к себе в люкс соратников. Смущенные и подавленные, появились спикер Грязнов, прокурор Грустинов и хромающий, с негнущейся ногой министр обороны Дезодорантов.

– Через четверть часа на палубе перед прессой Президент Порфирий сделает обращение к нации. Объявит о введении чрезвычайного положения и о продлении своих полномочий на третий срок, – начал Есаул.

– Вот так так! Ни хрена себе!.. Давно пора было сделать решительный шаг! – воскликнули все трое разом.

– Не перебивайте и слушайте. – Есаул раздраженно пресек прения. – Каждому из вас надлежит предпринять незамедлительные действия… Ты, – Есаул ткнул в спикера Государственной думы Грязнова, – свяжись с твоим гребаным парламентским большинством. Прикажи утвердить чрезвычайное положение и изменить статью конституции, где говорится о сроках президентских полномочий. Если твои идиоты начнут артачиться, стимулируй «конвертами»… Ты… – Есаул кивнул прокурору Грустинову. – Подготовь ордера на арест восьмидесяти двух человек. Вот список. Интернируй правозащитников в подмосковные санатории для душевнобольных. Друзей Куприянова помести в казармы дивизии внутренних войск, особенно гроссмейстера и эту японскую стерву… Тебе… – Он обратился к министру обороны Дезодорантову. – Да перестань, мать твою, грызть трость… Войска переводятся на казарменное положение. В обеих столицах объявляется комендантский час. Подними авиацию, пусть истребители барражируют над Москвой и Питером на бреющих высотах. Чтобы либералы не вылезали из сортиров.

– Может, сбросить небольшую атомную бомбу на Вышний Волочёк? – азартно предложил Дезодорантов.

– Вынь трость из задницы и делай, что тебе велят, – оборвал его Есаул.

– Позволь узнать, Василий, текст президентского обращения подготовлен? – поинтересовался спикер Грязнов, видимо желая предложить свои услуги спичрайтера.

– Подготовлен, – сказал Есаул.

– Его будет читать сам Порфирий? – недоверчиво спросил прокурор Грустинов.

– Прочитает через четверть часа. Все. Теперь ступайте и действуйте как можно быстрее.

Все трое вышли в коридор. Прокурор, мотая головой, повторял:

– Ай да кот Вася! Ай да Есаул! И впрямь, «он догадлив был».

Разошлись по каютам, уселись за телефоны правительственной связи.