Текст книги "Ярость рвет цепи"

…И Курт находился в полной его власти.

– Не смотри на меня так, – велел Таран. – Я не психопат. Во всяком случае, не менее нормален, нежели большая часть жителей Клоповника. Если, конечно, в этом отношении вообще уместно говорить о нормальности – нас, аборигенов, остальное Гетто кличет «клопами»… Ну а в Ульях, судя по всему, вообще не подозревают о нашем существовании… – Взгляд безволосого покрылся туманной пленкой. Он, похоже, вновь подключился к главному серверу собственной фантазии.

Там, вероятно, вовсю плескали аплодисменты, а тысячи обитателей Ульев выстроились в очередь, чтобы приветствовать гладиаторов, и, лично, – великого Хэнка Тарана.

– Ну, что там с боями?.. – поторопил его Курт.

Таран, споткнувшись на красной ковровой дорожке, едва не растянулся во весь рост – почитатели испуганно охнули…

– Чего? – очнулся он. – А, сейчас покажу. Отойди-ка.

Волк помедлил, и все же отступил от решетки. Один из помощников – по всей видимости, Топор – подошел к двери, вставил ключ и повернул. Взгляд его ни на мгновение не отрывался от неподвижного Курта. Безволосый отступил на то место, где и стоял, не прикоснувшись к двери.

Волк ждал.

– Теперь иди вперед, – велел Таран. – Но смотри, без фокусов… – Толстая рука полезла за ворот, нащупав там небольшой черный «кулон». – Не успеешь и глазом моргнуть, как снова почувствуешь себя на электрическом стуле. Надеюсь, все ясно?..

Страйкер покорно кивнул. Он не сомневался, что реакция Хэнка и впрямь не уступала рефлексам кошки, угодившей на раскаленную крышу. Поэтому следовало выждать, и на время воздержаться от поспешных акций. Курт не находил выхода из данной ситуации (во всяком случае, такого, в который можно протиснуться, не ободрав при этом половину шкуры), – ПОКА. Волчий инстинкт подсказывал, что, попав в клетку, следовало взять свою гордыню за жабры, притворившись послушным и почти ручным. Чем раньше безволосые проникнутся его актерской игрой, тем, разумеется, лучше.

– Я все понял, – сказал он. – Можете не сомневаться.

Таран окинул его подозрительным взглядом, но промолчал.

Страйкер мысленно обозвал себя идиотом – не так быстро. Таран был кем угодно, но не доверчивым глупцом.

– Отойдите, – буркнул Волк. – Не путайтесь у меня под ногами, или же я за себя не ручаюсь…

Безволосые молча отступили к задней двери.

Курт медленно распахнул свою, – медленно и осторожно, прислушиваясь к каждой вибрации и звуку, что доносились от металлических петель. Шагнул за порог. Безволосые тем временем успели войти в проем. Таран замыкал шествие, пятясь спиной вперед и не выпуская «кулона» из правой ручищи.

Страйкер двигался следом, сжав кулаки и челюсти.

Он изо всех сил старался не прибавлять шага. Еще слишком рано, – твердил он себе. – Остынь, погоди… Сейчас следовало оглядеться, разузнать, где же, в сущности, он обретается. Если бы даже Волку удалось совершить безошибочный прыжок, отобрать пульт управления и прикончить троих безволосых, этого было недостаточно. Ему еще требовалось выбраться наружу и совершить побег, ввиду чего напрашивались два вопроса: КУДА и ОТКУДА?..

В одном Страйкер был уверен – Ульями тут и не пахло. Заявления Тарана, впрочем, убедили Волка в этом куда меньше, нежели грязные каменные ступени. Ни в одном Улье таких отродясь не бывало (разве что какой-то экстравагантный богач решился воссоздать на собственном Ярусе обстановку Клоповника, «каков он есть», заменив ради этого привычную роскошь на безумно дорогие бутафорские развалины – отнюдь не бутафорский труд десятков декораторов…), – даже на технических уровнях все блистало чистотой…

Подумав об этом, Курт закономерно вспомнил Убежище. Волчье сердце в который раз превратилось в холодный, мертвый осколок льда. Там уже не могло остаться места для света, цветов и детского смеха.

Таран, пятясь, опережал пленника на несколько ступеней. Вскоре помощники распахнули очередную дверь, и лестницу затопил поток яркого света. Курту, во всяком случае, прямоугольный проем показался обжигающим пламенем, в одно мгновение объявшим сетчатку.

Зажмурившись, Страйкер продолжил подъем.

Он отлично ориентировался в багровой темноте собственных век. Для того, чтобы без ошибок переступать с одной ступени на следующую, ему вовсе не требовалось смотреть себе под ноги. Он слышал, как впереди сопят Таран и оба подручных; как они ступают по грязным камням, и, елозя подошвами, переходят металлический порог. Еще Волк слышал, как на лестницу, скользя по ступеням, льются звуки внешнего мира. Там были голоса, шаги, звон, и какие-то странные стуки. Дневной свет падал на физиономию Курта.

За одну ступень до порога он медленно приоткрыл глаза. Порог и впрямь был металлическим, как и широченная дверь с массивными замками. Всего Волк насчитал девятнадцать ступеней. Двадцатой служил порог. Не так и много, но и не мало.

Страйкер с детства привык к длинным, утомительным подъемам и спускам в лестничной шахте. Там, глубоко под землей, он был дома. Здесь, – в узилище, но от поверхности его отделяли считанные метры…

Таран с подручными поджидали его на расстоянии от проема. Хэнк успел снять блестящую цепочку, и теперь она демонстративно свисала из здоровенного кулака. От Курта, разумеется, это не укрылось. Он переступил порог, не переставая щуриться, – солнечный свет по-прежнему резал глаза. Это наводило Волка на определенные сомнения по поводу того, какое вообще сейчас время суток, и солнечный ли это свет…

Звуки и запахи, в отличие от зрения, успели образовать не в пример более цельную картину: там было большое пространство; и стены, от которых, словно мячики, отскакивали гулкие звуки; и мускусный пот; и шорох ног по песку; и запах жареного мяса, от которого у Волка сразу же свело желудок…

Он медленно приоткрывал веки, покуда не смог взглянуть на мир широко раскрытыми глазами.

Увиденное не впечатляло. Со всех четырех сторон высились серые стены. Массивное здание было замкнуто само на себя, словно змея, вцепившаяся в собственный хвост. Четыре этажа, пустой и безликий архитектурный портрет. Плиты бетона соседствовали с каменной кладкой, разномастными кирпичами и даже деревом. Общее впечатление создавалось такое, будто возведение этого «шедевра» доверили великанскому ребенку, страдающего синдромом Дауна. Он строил квадратный замок наподобие того, как обычный ребенок создал бы конструкции из пластмассовых кубиков.

Тем не менее, внутренний двор был весьма просторным. Между третьим и четвертым этажом протянулась маскировочная сетка. Она накрывала почти весь двор целиком, оставляя лишь немного прорех по краям. Такими сетями военные накрывают боевую технику и командные пункты, – зеленая, вероятно, уже давно успела выйти из моды, как и зеленые насаждения на большей части планеты. На замену ей пришли другие цвета – пустыня, тайга, унылый урбанистический пейзаж. Последний, естественно, был серо-черного цвета. Такой оказалась и маскировочная сеть.

Кое-где на ней лежали какие-то палки, мусор, камни и металлические части неизвестных машин. Приглядевшись, Волк понял, что сетка почти не провисала в тех местах, где ей было положено клониться к земле. Металлический лом и камни, вероятно, представляли собой искусные подделки – пенопласт и дерево, выкрашенные в «металлик». Бутафорский мусор был разбросан по сети в нарочитом хаосе, что, судя по всему, предполагало создание видимости пустынного двора.

Чем глубже Курт проникался идеей этой маскировки, тем лучше сознавал, что сбежать из этого места и впрямь будет не просто. Тюремщики, похоже, считали, будто предусмотрели практически все.

В дальней стене были расположены ворота: широкие, но не слишком высокие створки. Они представляли собой тусклую листовую сталь (а может, кое-что покрепче), сбитую толстыми заклепками. Массивные петли крепили конструкцию к бетонной арке. Не было ни заметно ни дверей, ни смотровых окошек. Створки надежно прилегали к огромному косяку, – так пробка прилегала к горлышку бутылки. Чтобы выбить ЭТИ ворота, – подумал Волк, – нужен либо бульдозер, либо здоровенный штопор…

Напротив и чуть правее от двери подвала виднелись два подъезда. Двери также были металлическими и весьма прочными на вид. Окна первого этажа закрывали толстые решетки. Рассмотреть, что находилось за ними, не представлялось возможным.

Страйкер поднял голову выше. Как и он думал вначале, это действительно был солнечный свет. Он беспрепятственно проникал в прорехи сети, и ложился на землю светлыми пятнами. Они же густо чередовались с тенями от серых тряпичных лоскутков и поддельным мусором.

Раскаленное светило клонилось к горизонту. Это был отнюдь не рассвет – Курт, хотя и бывал под дневным небом всего единожды в жизни, без труда узнал разницу.

На этот раз солнце было темно-красным, большим и зловещим. Казалось, оно прибавило в объеме и массе, напитавшись венозной крови. Вокруг же ползли чуть более светлые разводы. А еще дальше небо полыхало огненно-кровавым заревом.

Насколько Волк понимал, сейчас стоял ранний вечер – около пяти или же шести часов.

Вряд ли это был следующий – в его понимании, – день. Он просто не мог проспать больше суток, не почувствовав этого. Вероятно, со времени потасовки в гараже прошли считанные часы.

А впрочем…

Курт вышел из проема, сделал пару шагов. Двор был щедро посыпан песком, – крупным и желтым. Страйкер чувствовал, как песчинки с тихим шелестом перемещаются под голыми ступнями. Песок был ощутимо теплее, нежели пол в холодной камере, что уже было приятно.

Курт невольно потянулся. Здесь вообще было теплее.

Затем взгляд его устремился в ту сторону, откуда долетали необычные звуки, – стук, лязг и звон. Сейчас, собственно, они прекратились. Во дворе повисла тишина, прерываемая лишь тяжелым, усталым дыханием. Дышали безволосые, в количестве около дюжины. Они были разбиты на пары, и, судя по блестящей на солнце пелене, что покрывала полуобнаженные тела, трудились тут уже долго. В следующее мгновение Волк заметил деревянные предметы, напоминающие различное холодное оружие: мечи, трезубцы, пики, топоры. Лишь щиты походили на настоящие – прочные, окованные металлом, – которые не стыдно применить и в реальном бою.

Спарринг-партнеры, как на подбор, были молодыми мужчинами. Крепкие мышцы лоснились в свете заходящего светила. Кожу нередко покрывали многочисленные шрамы, длинные и узкие, либо же короткие и круглые. Большинство физиономий были усатыми и бородатыми, причем эта растительность варьировалась пропорционально возрасту своих хозяев. Некоторые, судя по всему, едва-едва успели перепрыгнуть порог зрелости. А самые возрастные были не старше тридцати, тридцати пяти.

И все, как один, вытаращились на мохнатую фигуру, что стояла у проема, переминаясь с ноги на ногу. Осознав это, Волк почувствовал себя так, как будто, в придачу к одежде, с него сбрили волосяной покров. Как ни странно, еще пару минут назад Курту показалось, что уже абсолютно ничто в этом мире не сможет удивить его или озадачить. А сейчас, угодив под перекрестный обстрел дюжины любопытных глаз, он почувствовал еще и смущение, словно, выйдя из душа без халата, угодил на театральную сцену. Трусы-шорты, конечно, положение спасти не могли.

Как бы там ни было, моральный дискомфорт отнюдь не мешал Страйкеру подмечать все новые детали. К примеру, ни у кого – кроме него самого, – не было ошейника. Не было у них также ни наручников, ни других кандалов. Таковые приспособления, несомненно, стесняли бы движения. Впрочем, не было у них и боевого оружия – ни огнестрельного, ни стальных аналогов той бутафории, что парни держали в руках.

Зато оружие имелось у других. Все они красовались в черных безрукавках, как Нож, Топор и Таран. Это также были невысокие, плотно сбитые крепыши с короткими ежиками на головах, за которые не могли бы ухватиться и самые ловкие пальцы. Эти парни стояли поодаль и сумрачно поглядывали на бойцов с бутафорским оружием. Сами же были вооружены пистолетами – во всяком случае, кобуры висели на поясах, – а также разнообразным холодным оружием: мечами, пиками, кинжалами и топорами. Курт впервые в жизни видел, как средневековое оружие, как ни в чем не бывало, буднично болталось в ножнах и петлях, причем предназначалось отнюдь не для съемок исторического фильма или театральной постановки. Эти стальные штуковины, судя по всему, нередко пускали в дело – у парней был такой вид, будто архаичное оружие являлось продолжением их биологических тел.

Эти безволосые, безусловно, занимали в местной иерархической лестнице гораздо более высокое положение, нежели бородачи с бутафорскими мечами. То, что у крепышей было настоящее оружие, и то, что Таран одевался в том же стиле, играло роль лишь вспомогательных признаков. Главные вовсе не бросались в глаза. Мнимое превосходство чувствовалось в небрежных позах парней, обманчиво-расслабленных конечностях. Они походили на овчарок, что караулят сонное стадо. В этом, вероятно, заключалась основная задача – сторожить и охранять.

Объявление Волка, как ни странно, было удостоено на удивление вялого вниманием. Каждый из парней, обернувшись, мельком глянул на мохнатого узника, после чего вновь отворачивался. Это происходило поочередно, будто по неслышной команде – ни на секунду полуголые бородачи не остались без присмотра.

Отметив все эти подробности, Страйкер протянул взгляд дальше. В отдалении блестела под солнечными лучами какая-то конструкция. Более всего она походила на летающую тарелку из дешевого фантастического фильма, которая потерпела крушение в какой-нибудь пустыне и выгорела до самого остова. Этот каркас был врыт большей частью под землю, сверху же возвышалась «крыша» в форме полусферы.

Волку стало любопытно. Отчего-то странная конструкция сразу же привлекла его внимание. Почему-то он чувствовал, что именно с нею будут связаны какие-то события в его дальнейшей жизни.

Царила тишина. Немая сцена явно затягивалась.

Поскольку Таран не произносил ни единого слова, Курт расценил это как некоторую степень свободы. Ему дали возможность принюхаться и оглядеться. Поэтому Волк двинулся вперед, разминая на ходу затекшие лапы и плечи. Спешить было некуда, а каркас «тарелки» казался единственной местной достопримечательностью, достойной внимания.

Через считанные секунды он поравнялся с первым парнем, одетым в безрукавку. Тот смерил его настороженным взглядом, но даже не попытался заступить дорогу. Остальные также не меняли позиций, хотя происходящее им явно не нравилось. Это было похоже на то, как вышколенные овчарки, завидев волка в непосредственной близости от стада, не могли сдвинутся с места без команды хозяина.

Курт двигался дальше, не обращая внимания на кого-либо в отдельности. Путь его лежал по диагонали, через весь двор – как и любая другая прямая, данный маршрут также был максимально коротким. Поэтому Страйкеру пришлось ступить на тренировочную площадку.

Мускус пота и немытых тел сгустился вокруг, стал почти осязаемым. Полуголые бородачи, стоявшие на дороге у Волка, заблаговременно расступались в стороны. Они делали это отнюдь не поспешно, как трусливые шавки, а рассчитано и плавно, будто совершали обходной маневр, целью которого было зайти противнику в тыл. Именно по этой причине у Курта создалось впечатление, что «овцы» в этом стаде и сами с клыками, – подобно карикатуре, виденной давным-давно, в прошлой жизни, на которой из-под овечьих шкур друг на друга таращились голодные волчьи морды (картинка осталась в Убежище, в сортире, что отводился щенкам).

Приди в голову Тарана какая-то нелепая затея, и Страйкеру пришлось бы несладко. Деревянные мечи, хотя и не обладали режуще-колющей кромкой, были достаточно массивны, чтобы причинить немало неприятностей, – даже Волку. Сейчас он чувствовал себя далеко не в лучшей форме. Хэнк, вероятно, также это понимал, и поэтому давал Курту возможность несколько прийти в себя. Но каким-либо гуманизмом здесь и не пахло…

Как бы там ни было, бородачи один за другим расступались, давая Волку возможность пройти. Им также не давали команды, и они дисциплинированно ждали. В собачьем вольере появился новый, чуждый этому месту персонаж. Его запах манил, но и отталкивал одновременно. Пока аборигены не решили, в какой степени чужак был опасен, и следовало ли его опасаться вообще. Однако, в разумной предосторожности всегда был свой резон. Бородачи расступались, но мысленно продолжали оценивать гостя.

Таран и оба помощника шагали следом. Волк чувствовал их запах, узнал походку и дыхание. Поэтому ему не требовалось оборачиваться, – его никто не окликал, и, само собой, не пытался прикоснуться.

Первый шок от появления перед таким количеством безволосых в том, в чем, как говорится, Волчица родила (впрочем, за минувшие годы шерсть у Курта изрядно отросла), мало-помалу улетучивался. Теперь, как ни крути, в конспирации отпал всякий смысл. Помимо того, Страйкер ничего не мог с этим поделать, а потому беспокоиться также не имело смысла.

Он остановился за несколько шагов от металлической «тарелки». Внутри, как и следовало ожидать, не было ни препарированных трупов пришельцев, ни людей в похоронных костюмах, ни каких-либо прочих доказательств внеземного происхождения данного объекта.

Однако, предположение Волка подтвердилось – большей частью конструкция действительно находилась под землей. Там был своего рода котлован с ровным полом, также посыпанным желтым песком. Стены ямы насчитывали не менее двух с лишним метров. Далее, собственно, находился металлический каркас – полусфера из стальных труб и полос, накрепко приваренных друг к другу. В противоположной стене виднелась дверь – широкая решетка, в которую без труда протиснулся бы даже увалень-Хмырь. Всего высота сооружения – от усыпанного песком пола до металлического потолка, – составляла около пяти метров. Не так уж и мало, принимая во внимание назначение конструкции, о котором Курт уже начинал догадываться.

Это был Колизей, перенесенный во времени из Древнего Рима. Но, как и в любой машине времени, существование которой не отрицалось мирозданием, процесс переноса испытал все сопутствующие условия. А именно – прошедшие сотни лет, смена исторических, социальных, культурных и прочих реалий, как и перемена самого homo sapiens.

Перемещаясь в времени и пространстве, древнеримский Колизей не мог не испытать на себе всех этих перетурбаций. Он скакал и звенел по временным волнам, уменьшаясь в масштабах, меняя чертежи, материалы и планировку, пока не оказался здесь и сейчас, в историческо-культурных реалиях Клоповника – со всеми вытекающими последствиями. Но перед этим, разумеется, ему пришлось пройти стадию „чистой идеи”, когда он существовал в сознании Тарана, и более нигде.

Словно почувствовав, что Волк думал о его /ни в коей мере не скромной/ персоне, Хэнк подал голос:

– Ну, парень, покажи им. Давай.

Страйкер недовольно поморщился, но усилием воли сдержался. В другой раз он послал бы безволосого подальше… А сейчас, похоже, выбирать особо не приходилось.

И все же Курт проворчал себе что-то под нос, чтобы послушание не казалось слишком поспешным.

А затем присел, мощно оттолкнулся ногами от земли и поднялся в воздух. По дороге он успел перекувыркнуться через голову – изумленные лица безволосых мелькнули смазанными пятнами, – а затем приземлился на самую верхушку металлического Колизея. Ширина оного сооружения составляла не менее семи-восьми метров. Поэтому прыжок Волка, совершенный практически с места, да еще и на «холодные» мышцы, просто не мог не произвести должного впечатления.

/Страйкер мог бы клясться сколько угодно, что ему на это наплевать, однако в глубине души он чувствовал актерский кураж./

Так и случилось. Двое-трое бородачей хлопнули в ладоши.

Таран огляделся – на покрытом шрамами лице мерцала довольная ухмылка. Купленный жеребец впервые стукнул копытцем, что тут же обрисовало под кожей могучие мышцы.

Курт стоял на «крыше» допотопного Колизея, расслабленные руки висели вдоль тела. Отсюда весь двор был виден, как на ладони. Безволосые стояли, разглядывая волчий силуэт. Страйкер не прекращал шарить затравленным взглядом по сторонам. Он рассчитывал обнаружить хоть что-нибудь, за что можно было бы уцепиться, и просочиться – за стены, на волю…

Но Таран не прекращал ухмыляться:

– Добро пожаловать в Яму!

Вздрогнув, Волк поглядел себе под ноги. Где-то далеко внизу простирался усыпанный песком пол. Вот, оказывается, как называлось это место. Вот, наверное, для чего оно предназначалось – выгребная яма Клоповника, в которой оказывались те, кто не умел ничего другого, кроме как убивать себе подобных. Для этого, с другой стороны, могло не требоваться их персонального согласия – бородатые личности, хотя и походили на подонков, значительно уступали в этом почитателям «безрукавочной» моды.

Даже у такого дна, как Клоповник, имелась своя Яма.

И Страйкер – осознание этого мелькнуло огненной вспышкой, – оказался в ней, и над нею одновременно. Если даже это было знамение, Курт не особенно заинтересовался его смыслом.

Возвышаясь над двором, он обозревал Яму, окрестности, а также обитателей всех этих мест.

А Хэнк Таран тем временем вещал на героико-романтичные темы:

«…под этим куполом сходились в смертных схватках величайшие бойцы нашего времени. Сталь звенела о сталь, покуда ее звон не прерывал другой звук – глухой и влажный, когда клинок вонзался в живую плоть… Под этим куполом звучали ликующие крики победителей, вопли же умирающих заглушал грохот аплодисментов…»

Курт присмотрелся, однако не заметил на ровном полу Ямы ни малейшего намека на упомянутые события. Впрочем, было бы глупо ожидать, что песок могли устилать выбеленные временем кости. Они мешали бы бойцам нормально передвигаться по арене, и, чего доброго, исход поединка склонился бы далеко не в нужную сторону. Что касалось пролитой крови, то ее, вероятно, засыпали песком. Откуда его брали – такой желтый и чистый – можно было только догадываться.

«…кардинальное отличие от нашего, как ты изволил упростить, тотализатора, состоит в той простой вещи, что в Яме гладиаторы убивают друг друга по настоящему. Они не бьют друг другу морды (хотя такое тоже бывает), и не ограничиваются первой кровью… Они стоят до последнего. Тот, кто останется жив – победил. Другого не дано…»

Слушая этот монолог, Волк поднял голову к небу. Теперь понятно, отчего над двором протянулась маскировочная сетка. Тут, под этим самым куполом, регулярно имели место ритуальные убийства. Это и впрямь был ритуал – мужчины сходились в поединке, вооруженные примитивным холодным оружием, которое не давало, в отличие от пистолета, никаких преимуществ. Все зависело от силы и степени умения, если не мастерства…

Еще Курт решил, что исход такого поединка возможно предсказать, хотя и с трудом, но вряд ли можно ПОДСТРОИТЬ. Данное предположение основывалось на той простой предпосылке, что очень непросто всучить деньги боксеру за то, чтобы он лег на ринге навсегда – без какой-либо надежды продолжить не только профессиональную карьеру, но и вообще дальнейшую жизнь. Именно поэтому Таран не кривил душой, когда вещал о высшей справедливости, которая решит исход поединка…

Здесь все было по-честному.

И Волк осознал, что испытания (включавшие как подготовку, так и, непосредственно, поединки) предстоят ему нешуточные. Однако, если Хэнк намеревался выставлять своего узника против другого гладиатора один на один, в этом случае предсказать исход поединка было относительно просто. Все сразу же узнают настоящего Волка. А те, что обладали чересчур длинными шеями, сообразят чуть позднее.

В этом свете предстоящие испытания казались еще сумрачнее. Курту станут подбирать либо совсем уж невообразимых противников, либо драться придется сразу с несколькими.

Суть была в ставках. Шансы должны быть равны, потому как где интерес? Если все выиграют, но никто не проиграет, самому выигрышу тоже негде взяться…

«…тебе, волчонок, предстоит присоединиться к этому славному братству. Пока ты не в силах осознать, сколь высока эта честь, однако со временем ты будешь ценить происходящее, проникнешься им без остатка. А потом, возможно, еще скажешь мне «спасибо»…

Страйкер уставился на безволосого, не веря собственным ушам.

Вот, оказывается, что же такое честь, – убивать на потеху озверевшей толпе, которая в придачу рассчитывала извлечь выгоду из всего этого фарса. Но того было мало, – ему предлагали поверить, будто в конечном итоге это придется ему по душе!.. Наглость Тарана, казалось, не имела границ. Вряд ли это глупость – безволосый не тянул на дурака. Вполне возможно, что он отнюдь не впервые произносил эти слова (не исключено, что перед каждым «рекрутом», и старожилы (тут, над Ямой, это слово наполнялось новым смыслом) устали слушать этот бред.

Как бы там ни было, Курт буравил взглядом своего тюремщика, чувствуя, что ярость концентрируется вокруг, ерошит волосяной покров статистическим электричеством.

Таран, конечно же, не мог не почувствовать такой энергетики.

«Обсидианы» превратились в узкие бойницы, из которых поглядывал кто-то чрезвычайно опасный.

– …во всяком случае, – добавил он, – нам не придется держать тебя в клетке.

Но даже это заявление не могло спасти впечатления.

Именно в этот момент, как ни странно, Страйкер почувствовал истинное отвращение к этому человеку. Не тогда, когда Хэнк Таран и Лысый Хью стояли в героических позах над поверженным Волком… Не тогда, когда Таран привел в действие ошейник… И не тогда, когда Курт прослушал монолог столь кощунственного содержания, что проникнуться этим бредом не мог ни один человек, пребывающий в здравом рассудке…

Но тогда, когда Хэнк Таран предложил Волку сказать одно-единственное слово.

«Спасибо».

Страйкер молча смерил расстояние. Оно было не особо велико, и, кроме того, высота Ямы (как бы парадоксально это ни звучало) придала бы прыжку ускорения. Но… Об этом можно было только мечтать. Таран по-прежнему терзал блестящую цепочку.

Нагнувшись, Курт ухватился за прутья Ямы и начал спуск.

Это заняло у него около минуты – он не спешил. Лапы словно невзначай дергали крепления, сваренные друг с другом металлические полосы. И все-таки нигде не обнаружилось слабины. (Во всяком случае, на вертикальном пути Волка – он ведь не мог, словно паук, облазить весь купол вдоль и поперек). Яма была «вырыта» на совесть… Несмотря на то, у строителей совесть атрофировалась напрочь.

Развернувшись, Курт направился к Тарану.

В его походке не было ничего угрожающего, но безволосый поднял руку, из которой свисала цепочка:

– Достаточно. Стой.

Страйкер покорно остановился. Он понятия не имел, чего от него потребуют сейчас, а потому ничуть не беспокоился по этому поводу. Однако, вопрос Хэнка его порядком удивил:

– Тебя что-то не устраивает? Какие-либо пожелания?..

Нельзя сказать, что Курт подпрыгнул от радости, – он всегда был здравомыслящим Волком.

Тем не менее, красноречивый взгляд скользнул к воротам.

– Об этом и думать забудь, – посоветовал Хэнк. – Я имею в виду – что тебе нужно – в твоей… комнате?..

Страйкер нахмурился. Он хотел было ответить, что не прочь бы увидеть в той «комнате» голову Тарана, прибитую к стене, будто трофей, но едва сдержался. В противном случае Волк не приобрел бы ровным счетом ничего, не считая сиюминутного злорадства.

А этого было слишком мало.

– Там слишком холодно, – ответил он. – И пол… Накройте.

Повернувшись к Ножу и Топору, Хэнк молча кивнул. Помощники, не говоря ни слова, развернулись и направились к одному из подъездов. Остальные, как бородачи, так и крепыши в безрукавках, проводили их недоуменными взглядами.

Курт и сам чрезвычайно удивился, но, подумав, сразу же раздумал менять отношение к Тарану. Тот заботился лишь о том, как бы узник не заработал воспаление легких в не отапливаемой камере. Физическое состояние Волка пребывало в прямой связи с финансовыми активами Хэнка. Страйкер мог лишь вообразить, сколько за него получили Хью, и тот, другой, в комбинезоне. Но, в любом случае, это было недешево. Теперь же Таран тешил себя надеждой возместить все затраты – до последнего цента – и, конечно же, за счет мохнатого пленника.

– Что ты любишь есть? – поинтересовался Таран.

Курт пожал плечами. Они были не в ресторане, и не на кухне Убежища, а потому вопрос его порядком смутил. Более того, все прочие безволосые не прекращали прислушиваться к каждому слову.

Но ответить в любом случае следовало. Страйкер на мгновение поставил себя на место Тарана, – сколь бы невозможным это ни казалось, – и сообразил, что на месте безволосого также бы гадал о гастрономических пристрастиях настоящего Волка: сырое мясо, с кровью или без, либо…

– Овощей побольше. Нежирная свинина, – сказал он. – Хлеб, выпечка, шоколад и все прочее. Сырыми ем только фрукты. Кстати, от манной каши у меня несварение.

Иссеченное шрамами лицо заметно вытянулось – казалось, Таран сильно удивился. Вероятно, он ожидал чего-либо иного, к примеру, просьбы вроде «зажарьте мне вон того голубчика, будьте любезны, с чесноком, красным перцем, и мятным соусом…»

Зато для бородатых гладиаторов перечень Страйкера показался непомерно длинным. Кое-кто позволил себе неосторожные замечания касательно того, что «у парня губа не дура», и «кашу он не ест, понимаешь!..», сделанные, однако, под нос и вполголоса. Хэнк Таран также мог похвастаться недюжинным слухом, потому как повел рукой в сторону подопечных. Этот небрежный жест мгновенно прекратил всю вербальную активность, и на тренировочной площадке воцарилась тишина.

Мгновение спустя из подъезда вышли Нож и Топор. Они волокли какие-то тюки, а Нож нес на плече здоровенный рулон. Проковыляв через двор, они вошли в подвал. Бородачи и «безрукавочники» едва не выронили нижние челюсти на усыпанную песком землю.

Курт уже начинал догадываться, что он окажется здесь на особом положении. Тем не менее, Волк, не колеблясь, променял бы эту «заботу» на самый микроскопический шанс вырваться на свободу (пусть даже та будет не менее сомнительного свойства, нежели оная забота…). Но пока подобного шанса Страйкер не видел, а потому на неприязнь «собратьев по неволе», которая начинала расти, будто брошенный по снежному склону снежок, также следовало глубоко наплевать.

– Твои пожелания будут учтены, – сказал Таран. – Но еду, разумеется, придется отрабатывать. Здесь ничто и никому не достается бесплатно, даже мне самому. Я, кстати, сам вышел оттуда. – Безволосый, усмехнувшись, кивнул за спину Курта – на Яму.

Волк кивнул. Отчего-то он уже успел прийти к выводу, что подобное создание могло появиться только из какой-то клоаки, в этом сомневаться не приходилось.