Текст книги "Ярость рвет цепи"
Автор книги: Александр Романовский
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Стоило ему перейти в более агрессивную атаку, как шею сковывал изрядный заряд электрического тока. Это действовало не так отрезвляюще, сколь шокирующе. Считанные минуты спустя Курт почти не чувствовал слабые уколы, в результате чего уровень напряжения все повышался, – Нож на «галерке» давил и давил на гашетку. Боль, помноженная на острое осознание несправедливости (а это чувство отличалось особой интенсивностью, и обреталось – так или иначе, – в любом представителе рода homo sapiens, вне зависимости от того, был ли он покрыт мехом, или же нет), и невозможность довести бой до логического конца возродили в сознании Волка сумасшедший план.
Он то и дело поднимал голову во время боя, стараясь, чтобы Нож не придавал тому особого значения. От безволосого Курта отделяли считанные метры, которые были равносильны бесконечности. В глаза так и бросались металлические перекладины, составляющие наружную часть Ямы. Упор вот на эту, потом прыжок к той, резкий бросок с разворотом… А там можно ухватиться и за лестницу.
Но все это было фантастикой. Волк не успеет сделать и пары лишних шагов, не то что массу сложных кульбитов к металлическому конусу Ямы, как Нож вновь приведет в действие ошейник – хорошо бы, не на полную мощность. А в то же время, Страйкер не мог больше выносить это издевательство. Продолжая наносить и отражать удары, он пытался поймать нужный момент – не особенно, впрочем, концентрируясь на этой задаче. Это было похоже на то, как огромный крокодил, затаившись на илистом дне, ожидал до самой последней секунды, покуда жертва не приблизиться на расстояние броска.
А потом – неожиданно, будто оплеуха из спокойной, безмятежной тьмы – момент заявил о себе.
Ошибиться было невозможно.
Таран перешел в наступление, его деревянный клинок мелькал быстрее и чаще. Волк не особенно сопротивлялся, парируя удары больше для проформы, пятясь при этом к стене Ямы все дальше. Он старательно изображал усталость, – что, впрочем, было не сложно, – предпринимая контратаки вяло и не особо уверенно.
Приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы не поднимать глаза к куполу Ямы. Это могло насторожить Тарана, или вовсе выдать Курта с головой. А кроме того, «галерка» с напряженным Ножом еще не успела выпасть из периферийного зрения. «Безрукавочник» беспрестанно вертел головой, выглядывая над лестницей то с одной, то с другой стороны. Но, по мере приближения бойцов к стене Ямы, обзор все ухудшался. Нож просто не мог того не заметить, и все-таки помалкивал, опасаясь начальничьего гнева. Хэнк же с головой погрузился в бойцовский угар.
Страйкеру, безусловно, это было на лапу.
Отбросив бутафорский меч в сторону, он прыгнул на коренастого безволосого…
Да, это было глупо. Разумеется, на девяносто пять процентов эта авантюра была обречена на провал. Безусловно, происходящее являлось детищем от союза сиюминутного порыва и ярости. Естественно, ничего хорошего из этой затеи выйти не могло.
Как бы там ни было…
Волк пошел бы на любую глупость, граничащую с идиотизмом, если бы в этом присутствовал хотя бы малейший шанс на свободу. Соображения же относительно того, что из этой затеи получится, только бередило воображение Курта.
…Таран сделал резкий выпад. Волк оттолкнул деревянное лезвие плечом, и, стиснув челюсти, понял – вот он, тот самый момент. Ждать больше нечего. В следующий миг когтистые пальцы разжались. Бутафорский меч упал из ладони, и устремился к земле – медленно-медленно, будто слеза из голубого глаза девственницы. Но Страйкер этого уже не увидел.
Впрочем, он не видел никого и ничего перед собой. Мир сузился, сжался до размеров физиономии Тарана, покрытой множеством шрамов. Волк поднял обе лапы и прыгнул вперед. В бутафорском оружии отпала вся необходимость. Зачем ему эта деревяшка?.. У него были клыки, когти и звериная сила. А значит, этого вполне достаточно. Он мчался вперед, как и положено Волку, полагаясь в конечном итоге лишь на инстинкты. Электрические иглы куда-то пропали, да и неоткуда, собственно, им было взяться. Все происходило слишком быстро, чтобы Нож успел что-либо предпринять.
Никто не мог противостоять атаке разъяренного Волка. Тем не менее, тот вполне отдавал себе отчет в собственных действиях. План был очень размыт, да и вообще говорить о каком-либо «плане» было не вполне уместно. Не оставляло сомнений одно: если Таран умрет, все остальное также утратит всякий смысл. А если безволосого удастся захватить живьем, да еще и заткнуть ему рот, с обоими «адъютантами» удастся поторговаться. Жизнь шефа в обмен на свободу… (или, если Курт несколько переоценил любовь подчиненных к начальству, смерть также могла послужить разменной монетой…).
Однако, когда до цели остались считанные сантиметры, на пути оказалось неожиданное препятствие. Это походило на вспышку молнии посреди ясного и безмятежного полдня. «Обсидианы» Тарана – блестящие и злые, – распахнулись широко-широко, а шея будто невзначай приоткрылась. В нее было бы так легко погрузить изогнутые когти, сомкнуть пальцы и рвануть на себя… Однако, всего-навсего «было бы». Страйкер не мог допустить, чтобы Хэнк отделался так легко. Он должен понять, ЧТО с ним случилось.
Когда уже казалось, будто ничто во всем белом свете не могло спасти безволосого, Курт встретил внезапное препятствие. Роль такового сыграл бутафорский меч, материализовавшийся перед волчьей мордой, казалось, прямо из воздуха. Таран выстрелил его с такой умопомрачительной скоростью, словно вместо руки у него росла крупнокалиберная пушка.
Деревянный клинок мелькнул перед мохнатой мордой, не успел Страйкер и глазом моргнуть, щелкнул по носу и прыгнул вниз. Лапы Волка были подняты чересчур высоко – когти готовились вонзиться в безволосую шею, а потому уже не успевали блокировать или просто закрыться от удара. В живот, казалось, врезалось пушечное ядро. Оно отбросило волчье тело чуть вверх и назад, безжалостно убирая с вектора атаки. Курт сам толком не понял, каким образом очутился лежащим на дне Ямы, хотя какие-то доли секунды назад уже готовился схватить безволосого за толстую шею.
Нос и живот нещадно болели.
Нож с «галерки» заливался хохотом. Этот хохот, – искренний и беззастенчиво злой – как ни странно, причинял Волку еще более страшную боль. Он начинал сознавать, ЧТО с ним случилось. Недооценив мощь деревянного оружия в руках Мастера, Курт совершил роковую ошибку.
Но все, как ему казалось, можно было исправить. Ярость и боль застилали глаза; песок колол истертые деревянной рукоятью ладони, когда Страйкер перебирал лапами в тщетной попытке подняться.
В шею ударили раскаленные иглы.
Не обращая на это внимания, Волк двигался вперед. Он видел массивные ботинки и толстые ноги Тарана. Боль усиливалась по мере того, как расстояние между безволосым и Куртом сокращалось. Какие-то мгновения спустя ошейник превратился в раскаленный обруч, усеянный с внутренней стороны добрым десятком тысяч ядовитых игл.
Но Страйкер продолжал ползти вперед. Он уже не пытался подняться, тело сотрясала страшная дрожь. Нервные узлы, пронизываемые вездесущим электричеством, содрогались в конвульсиях. Но Волк, стиснув челюсти, продолжал продвигаться вперед.
Зачем это было нужно, он не понимал. Ботинки Хэнка не приближались, но и не отдалялись.
Сам Таран, уперев руки в бока, глядел на узника сверху вниз, сокрушенно при этом качая головой. В черных глазах застыло такое выражение, что не редко можно видеть в глазах собаководов, когда неблагодарные щенки, к примеру, пытаются схватить зубами за палец.
Это было последнее, что Курт запомнил.
А потом обрушилась тьма.
Он проснулся наутро, в своей камере.
Нос и шея нещадно болели. Внутри черепа гудело так, будто накануне он был доверху наполнен неразбавленным спиртом. Волк с трудом поднялся, прошаркал к сточному отверстию и справил нужду. Затем принялся разгуливать по холодному полу, разминая конечности.
Полчаса спустя последовали завтрак и тренировка, более напоминающая щадящую прогулку для пенсионеров. Не было Ямы, Тарана же заменил один из бородатых гладиаторов. Они отрабатывали предыдущие уроки: удары, выпады и блоки. Невзирая на то, что Хэнк стоял в стороне, сложив на груди толстые руки, от его пронзительного взгляда не могла укрыться ни одна деталь. Он продолжал давать короткие рекомендации, о вчерашнем же не напомнил ни намеком. Даже «адъютанты» хранили странное молчание, ввиду чего Курт был готов поверить, что все случившееся ему и впрямь приснилось. Если бы не мигрень и ломота во всем теле…
Как бы там ни было, к деревянному мечу новоиспеченный гладиатор стал относился совсем по-другому. Это и впрямь было оружие, окажись оно в умелых руках. А если дерево заменить на холодную сталь, тупую же кромку заточить до бритвенной толщины…
Именно эту мысль, похоже, Таран и пытался донести до «волчонка».
Тренировка продлилась всего до обеда. Волка накормили, изъяли посуду, но сразу же удалились, не сказав ни единого слова. Курт не имел возражений, и, кряхтя, улегся на кровать.
Часа через три, впрочем, его разбудили.
Нож и Топор притащили трансформатор с гладкой черной змеей. Страйкер злобно уставился на ее тонкую золотую головку, лежащую возле кровати. В настоящий момент Волку меньше всего хотелось подкармливать того паразита, что присосался к его шее, и не далее как вчера подло дернул за ногу, когда Курт готовился совершить прыжок к свободе.
Но делать было нечего. Топор привел в действие «кулон». Сила тока была номинальной, Страйкеру же показалось, будто через него пропустили неразбавленную молнию.
Скрежеща зубами от злости, он поднял змею.
В голове его успел зародиться кое-какой план, но пока Волк был слишком слаб, чтобы попытаться воплотить его в жизнь. Следовало запастись терпением, и ждать, сколько возможно…
Прошла неделя.
Сутки, заполненные тяжелыми физическими нагрузками, сытными трапезами и бездонным сном, тянулись один за одним, – массивные вагоны длинного товарного поезда.
Волк набирался сил, ждал и надеялся.
Тренировки не прекращались. Таран гонял пленника по площадке и Яме, закреплял старые навыки и оттачивал новые. Страйкер начинал понимать, чего именно его тренер старался добиться. Волк обладал уникальными физическими данными и стремительными рефлексами, однако этого было мало. Никто в Стае не преподавал щенкам рукопашный бой, или же, тем более, фехтование. Собственно, делать это было просто некому. В это же время считалось, что уцелеть на улицах трущоб не составляло труда мало-мальски окрепшему щенку. Так оно и было – по крайней мере, Курт всей душой верил в эту аксиому… До того самого дня, когда Таран поверг его наземь двумя ударами деревянной палки. О том, что могло бы произойти, если бы меч оказался настоящим, с бритвенно-острой режущей кромкой, Страйкер даже думать не хотел.
Хэнк Таран стремился к тому, чтобы мощь и энергия зверя была облачена в непробиваемую броню боевого мастерства. Более того, безволосый рассчитывал вложить в лапы ученика клинки, которым, в сущности, не требовалось материализоваться в физической форме. Клыков и когтей, движимых одними лишь бессознательными инстинктами, для целей Хэнка было недостаточно. Он надеялся на то, что убийство станет для Волка привычкой. Так другие люди кусают ногти, или крутят пуговицы.
Страйкер и сам не заметил, как включился в процесс. По сути, он уже был убийцей. Если принять в расчет это, а также дальнейшие планы Курта на жизнь, Таран не мог научить его плохому. Волк не исключал и такую возможность, что когда-то – возможно, очень скоро – преподанные уроки обернутся против самого Учителя.
А пока Курт ел, спал и дрался – лапами и на мечах.
Но ни на мгновение не забывал, где, в сущности, он обретается. Свобода, разумеется, была превыше всего. Страйкер бы с радостью променял полученные уроки и навыки на более-менее стабильный шанс вырваться за пределы этих самых стен.
Ни на секунду он не прекращал ощупывать окружающий мир на предмет этого самого шанса. Но тот не спешил объявлялся. Тюремщики знали свое дело на «отлично» (будто бы тем всю жизнь и занимались, что держали в заключении особо опасных метаморфов). Ошейник работал как часы, – без сбоев и погрешностей. В нем-то и сидела загвоздка.
Курт отчетливо сознавал, что ему не сделать ничего такого, что не понравилось бы Тарану и прочим – до тех самых пор, покуда на шее у него болтается ненавистная железка.
Снять же ее не представлялось возможным. Однако, ошейник вовсе не являлся вечным двигателем, и, как прозаичный телефон, нуждался в подзарядке. В этом было слабое место. Растратив весь внутренний заряд, хитроумный прибор превратится в красивое и бесполезное украшение. Вопрос заключался в том, до какой степени вероятности тюремщики ухитрялись рассчитать оставшийся заряд. Был ли хотя бы один шанс из тысячи растратить его ДО ТОГО, как Страйкер потеряет сознание?..
Этот вопрос не давал Волку покоя.
/Существовала, впрочем, вероятность того, что пульт управления или сам ошейник выйдут из строя, но вероятность эта была насколько мала, что Волк на это не особо рассчитывал. Он ежедневно стучал ошейником о кровать или прутья решетки – с такой силой, с какой получалось, едва не выбивая при этом собственные зубы. Но, как показывала простая проверка, особых успехов эти манипуляции не достигали./
Поэтому он решил пойти на риск.
Всего было две попытки.
1). Курт, сидя на панцирной койке, исподлобья глядел на «адъютантов». У самых его ног лежал гладкий черный провод с золотым штекером. Волк даже не думал поднимать его с пола, и в то же время не спешил отбрасывать прочь – на всякий случай (хотя намерения его были тверды, как кремень). По аналогичной причине не следовало производить каких-либо деформаций шнура или штекера (например, откусывать змее ее золотую головку). Запас запчастей не мог быть неиссякаемым, однако Страйкер не рассчитывал, что ему позволят безнаказанно приводить имущество в негодность. Ошейник подлежал зарядке – будет ли «пациент» пребывать в сознании, или нет, – у тюремщиков не останется выбора. А регулярный «шок», равно как и транквилизаторы, могли весьма пагубно сказаться на здоровье «волчонка».
Как бы там ни было, в данный момент Курт намеревался проверить иной вопрос.
Безволосые, похоже, чувствовали себя далеко не комфортно. В ситуации ощущался явственный привкус нештатности. Это был вязкий, горький и не особо тонкий вкус – на бескомпромиссных зубах.
Переглянувшись, парочка синхронно кивнула.
Нож взял пульт поудобнее и вдавил одну из клавиш. Шею Волка сразу же сдавило неосязаемое кольцо. Дыхание перехватило; выдох превратился в здоровенных, липких слизней, а слюна застыла во рту ледяными катышами. Сила тока росла с каждым мгновением.
Какую-то вечность спустя Курт уже не мог распознать, что за фигуры стоят по другую сторону решетки. Вскоре боль пошла на убыль, однако ощутимого облегчения это не принесло. В этот же момент обнаружилась пропажа одной из фигур. Затем, когда Волк приложил очередное усилие, чтобы вновь поднять голову, фигур было уже три. Прибывший стоял на двух толстых, кряжистых столпах.
Страйкер обессилено уронил голову.
Черная змея хитро подмигивала с пола золотым глазом. Но Курт не мог и ногу поднять, чтобы придавить мерзкое отродье к каменным плитам. Считанные секунды спустя боль практически исчезла, оставив после себя лишь неприятное покалывание. «Подними», – настоятельно советовал чей-то голос. Волк чувствовал, как сила вновь вернулась в конечности. Это помогло ему стиснуть кулаки до боли, и упрямо покачать головой. Он помнил, что черная гладкая змея каким-то образом связана с избавлением от электрических мук. А еще помнил, что делать этого ни в коем случае не следовало.
Останутся ли у него силы, когда ошейник исчерпает заряд, можно только гадать. Но еще накануне Страйкер был совершенно уверен, что его тюремщики сотню раз подумают, прежде чем ринутся сломя голову в камеру. Сперва его будут морить голодом и снова соблазнять черной змеей, и лишь потом пойдут на такие меры, как транквилизаторы. Именно поэтому Курт почти неделю упорно прятал под подушкой хлеб, однако всякий раз, возвращаясь с тренировок, находил жалкие крошки…
А затем боль в рекордный срок вознеслась до пикового накала. Лампочка продолжала мерцать под потолком. Ее лучи, казалось, медленно-медленно протянулись к Волку, будто длинные белые лезвия. По мере приближения они темнели и багровели.
Затем свет полностью исчез за этим частоколом.
Курт погрузился в липкую тьму.
2). Вторая попытка была более хитроумной. По сравнению с первой, что напоминала безыскусную атаку монголо-татар, вторая вплотную приближалась к такой изощренной тактической уловке, как Троянский Конь. Волк так корпел над составлением плана, что в собственных глазах вырос до самого графа Монтекристо (с поправкой на то, что если бы упомянутый граф обладал телом в восемьдесят килограммов стальных мышц, когтями, клыками, равно как и сопутствующим инструментарием рефлексов, то рыть подземный ход навряд ли взбрело ему в голову).
Собственно, вся затея являлась симбиозом предыдущей попытки, и одной из первых выходок Курта.
Когда пришло время в очередной раз «кормить» паразита – этот промежуток составил в среднем двое, двое с половиной суток – Страйкер вновь сидел на койке и таращился на «адъютантов» сумрачным взглядом. Они бросили в камеру своего златоголового змея, дожидаясь от узника определенных действий. Но он, похоже, опять закапризничал.
Нож потянулся к «кулону».
С момента предыдущего опыта прошло три дня. Негативный результат, – тоже результат. Тюремщики каким-то образом знали, сколько энергии осталось в ошейнике. По самым скромным прикидкам, ее было достаточно, чтобы дважды подряд «вырубить» Волка мощным ударом – если каким-то чудом одного будет недостаточно.
Волк был пока далек от мысли, что полностью оправился, и готов тягаться с энергетической стихией. И все же, для сегодняшнего случая это отнюдь не являлось непременным условием. Ему требовалось всего-навсего сыграть обморок, а не очутиться в таковом.
Поэтому, стоило электрическим иглам прикоснутся к загривку, как Страйкер принялся разыгрывать дикое недомогание. Собственно, ощущение и без того было не из приятных. Волку же требовалось создать впечатление, что он вот-вот лишится чувств. Нож продолжал давить на клавишу, – ощущения вплотную приближались к актерскому образу, в который Курт старался закутаться, словно гусеница – в кокон. /Если очень повезет, из этого кокона появится бабочка, появление которой станет для всех смертельной неожиданностью./ Это несколько облегчало задачу, если в данной ситуации вообще было уместно говорить о облегчении…
Когда электрические иглы превратились в настоящие сверла, Волк понял, что настало время кульминации. Он сполз с койки на пол, где и распластался на беззащитно-уязвимый манер (во всяком случае, принятая поза должна была обозначать нечто подобное)… И даже дернул ногами для убедительности, сомневаясь в таковой до самого последнего момента.
Затем настала тишина.
Курт лежал и не двигался. Темные фигуры застыли на периферии зрения. Они тоже не двигались, и, вне сомнения, пристально изучали содержимое камеры на предмет какой-либо сознательной деятельности. Волк замедлил дыхание, будто погружался под воду, – ванна в Убежище была одна на всех, однако более напоминала неглубокий бассейн. Волчье сердце билось все реже и тише, покуда не превратилось в отдаленную, зловещую пульсацию. Так дышит древнее чудовище в пещере, куда еще не ступала нога спелеолога…
Электрическое покалывание вначале стихло, затем исчезло насовсем. И – совсем скоро, – объявилось ослепительной вспышкой. Волк даже не вздрогнул, потому как ожидал чего-то в этом роде. Вспышка исчезла, не оставив и следа. В паразите на шее еще теплилась жизнь.
Страйкер и сам не мог бы сказать, сколько времени прошло.
Возможно, полчаса. А может, и час. Это было не важно. Никто не привел Тарана, сами же «адъютанты» стояли по ту сторону решетки, молчали и ждали. В словах не было особой необходимости: если Волк и впрямь лежал без сознания, то ничего не услышит. А если притворялся, то, согласно сценарию, станет молчать до последнего.
Поэтому безволосые просто-напросто отключили обогреватели, что гнали в камеру теплый воздух. Внутри каменных стен моментально начала концентрироваться промозглая сырость.
Так и продолжалось. Время неспешно капало в вечность.
Затем Курт окончательно продрог на каменном полу, поднялся на ноги, и, подняв с пола штекер, воткнул в разъем.
Трансформатор довольно мигнул зеленым глазом.
Таким образом, обе попытки завершились сокрушительным провалом. В своих исканиях Волк не мог отыскать ни единого другого, более-менее внятного решения проблемы. Собственно, оно существовало, однако Курт был еще далек от суицидальных намерений. В остальном в голову лезла всякая чепуха – точь-в-точь как книжным Героям либо (что чаще) Злодеям, вляпавшихся в аналогичное дерьмо.
Вот только у упомянутых персонажей всегда была какая-то альтернатива, или же в подходящий момент события складывались наподобие запутанной головоломки, чего, разумеется, не происходило в реальной жизни. Как бы там ни было, Страйкер начинал склоняться к мысли, что вырвать свободу клыками, похоже, не удастся.
Случится что-нибудь другое. Эта мысль зудела где-то на задворках сознания днем и ночью.
Но кто мог помочь Волку, о существовании которого никто не знает?.. Но если его никто не знает, кто может прийти на помощь? Враги, конечно, были не в счет.
Как бы там ни было, Курт продолжал тренировки. Другого выхода, впрочем, у него не предвиделось. Хэнк гонял его по Яме с остервенением, нараставшим день ото дня. И тем более удивительным – прежде всего, для самого Волка – стал результат.
Срок, прошедший с начала заточения, при всем желании нельзя было назвать значительным. Тем не менее, тело каждого Волка – даже неокрепшего, болезненного щенка – отличалось тем качеством, что весьма интенсивно реагировало на внешние раздражители. При значительных физических нагрузках волчьи мышцы не нуждались в каких-либо медикаментозных или стимулирующих препаратах, но в то же время темпам прогресса мог бы позавидовать любой бодибилдер.
Мышцы Страйкера набухли и окрепли после тренажеров. Создавалось такое впечатление, будто при очередном «подходе» к снаряду под волчьим мехом шевелились стальные канаты. Гладиаторы и «безрукавочники» только диву давались. А Таран усмехался и качал головой. Мол, он же говорил – парень еще себя покажет.
Так и случилось.
Хэнку достался ученик, о котором иные тренеры могли только мечтать. В своем стремлении достичь совершенства Таран не щадил ни себя, ни узника. А потому не имело значения, было ли происходящее «волчонку» по душе. Учителя интересовала лишь форма. То, что творилось у Курта внутри (не в биологическом смысле, конечно), заботило его в последнюю очередь.
На пути к высшей цели Хэнк был готов пойти на любые жертвы. Ученик должен был остаться с ним – нравится это ему или нет. Неволя также могла считаться вполне адекватным решением. Таран напоминал фанатичного резчика по дереву, который вырывает из земли дерево, в котором наметанному взгляду мастера показалось нечто прекрасное. Затем он счищал шелуху, отсекал лишнее, и тем самым придавал полученной заготовке нужную форму. Вместе с тем, физические усилия были тем, что лежало у поверхности. Злость, боль и отчаяние являлись не худшими резцами, нежели электрический ток. Они вели в душе Курта незаметную, и непримиримую борьбу.
Форма же обрастала все новыми и новыми деталями, которые Таран смог рассмотреть под наростами непотребной шелухи. Страйкер учился рукопашному бою, фехтованию, некоторым акробатическим трюкам, и, что также немаловажно, начинал чувствовать себя в Яме, как дома.
Не сразу, но постепенно волчьи лапы привыкали к боевому мечу. В самом начале Курту позволили только подержать металлическую рукоять, обмотанную кожаным ремешком. Затем, на следующий день, он сделал несколько выпадов, – под монотонное бурчание Тарана /«почувствуй его мощь, стань продолжением стали…»/. И только через пару дней Страйкера допустили к спаррингу с другим гладиатором. Сталь звенела сталь, а Хэнк лично держал руку «на пульсе» – стоило Волку немного участить ритм, как ошейник пробуждался к жизни. Не приходилось сомневаться, что противник уже Курту не ровня.
Таким образом, полученные результаты удивляли не только Тарана. Курт с недоумением сознавал, что прежде он пребывал в глубоком заблуждении касательно своих возможностей. Клыки и когти, что достались ему от четвероногих предков, были лучше, чем ничего, и все-таки не могли тягаться с полосой смертоносной, заточенной по обе стороны стали, сваренной в современных условиях). Особенно, если данную полосу сжимали умелые руки (либо же лапы, когти которых позволяли еще крепче держать рукоять).
Это была грозная сила. Даже в условиях Мегаполиса, где у каждого третьего имелось огнестрельное оружие, тогда как о ближнем бое большая часть населения имела весьма смутное представление. С каждым днем, проведенным в Яме или на площадке, Курт все крепче убеждался в истинности этой идеи. Он глядел в будущее не только с надеждой, но и с затаенными планами. Невидимое лезвие мастерства, который Таран стремился вложить в лапы Ученику, когда-то повернется против Учителя.
Пока же оставалось доводить это самое лезвие до нужной остроты и блеска.
Но все это происходило снаружи – в той или иной степени. А внутри тем временем тянулся интенсивный, зловещий и монотонный процесс, сравнимый с зубчатой передачей (ее холодным гладким металлом, острыми гранями и густым черным маслом, что стекало в недра огромной машины). Одиночество, ярость и боль вовсю трудились над сознанием, душой и мировоззрением Страйкера, в то время как Таран старался снаружи. Объяснить или просто описать этот процесс было почти так же трудно, как объяснить устройство и действие смертоносного вируса, что попал внутрь человеческого тела. Это было возможно, однако непосвященному такое описание показалось бы излишне детальным и скучным. Так и внутри Волка тянулся подобный процесс – вот только внутри у него появился вирус, у которого имелась конечная цель.
Первое время Курта терзали кошмары, которые он не мог вспомнить даже на утро. Затем сон стал глубоким, черная бездна с покатыми стенами. А недавно кошмары вернулись опять. Худшее же заключалось в том, что в этих кошмарах возвращались и собратья по Стае.
Мертвые, пробитые пулевыми отверстиями Волки приходили к пленнику Тарана по ночам, – стояли, ничего не говоря, и только таращились на Курта неподвижными глазами. Старики, щенки, взрослые Волки…Это был один из снов, которые мучили Страйкера (среди них, возможно, были и более жуткие), однако в тот раз Курта разбудил его собственный крик. Не вполне сознавая, где вообще он находится, Волк спрыгнул на пол и начал дико озираться. Вокруг были лишь голые стены. Мертвые ушли восвояси – но лишь на время. Ожидать иного было просто глупо.
К счастью, вспомнить удавалось лишь детали.
Страйкер много думал о случившемся, о своих поступках и пути, что привел его в Клоповник и Яму. Он совершил чересчур много ошибок и глупостей, за которые приходилось расплачиваться. Однако, как это бывает, в первую очередь за это поплатились невинные.
И теперь все они, как один, жаждали успокоения.
Курт понимал, что ему не следовало соваться к ним до срока. Они уже тянулись к нему с того света, попади же он к ним в лапы, и от него не останется и спиритического куска протоплазмы… Сперва требовалось водрузить камень на братскую могилу. Поэтому камень должен быть подходящих размеров. На него прольется кровь не одного, и не двух безволосых…
Так прошел месяц. Не незаметно, но мучительно-медленно.
Самый долгий месяц в жизни Волка.
Тренировки, еда, сон /кошмары, боль и затаенная ярость/. Все слилось в монолитное целое.
А однажды Таран пришел в камеру один.
Страйкер был занят тем, что читал – прозаичную бумажную книгу. Время было послеобеденное, но сон не шел. Тем более странным казался визит Хэнка. Безволосый практически никогда не приходил один, во время же тренировок не разговаривал ни о чем, что прямо не касалось занятий. Верно, он любил разглагольствовать о романтике гладиаторских боев, особо прославившихся бойцах, а также о краткосрочности жизни.
Сегодня же он принес с собой оптический диск.
И, не говоря ни слова, погрузил его в проигрыватель. Голо-проектор сразу же вспыхнул, некоторое время над панелью мерцал черно-белый снег. Таран успел отойти в сторонку, чтобы получше видеть изображение, но в то же время держась от решетки подальше.
Курт полулежал, следя за развитием событий.
Затем голограмма обрела конкретные формы – внезапно, без какого-либо предупреждения. Так бывало, когда кто-то нажимает клавишу «record», когда передача уже началась.
Над проектором парила полупрозрачная физиономия какого-то парня. В его внешности не было ничего примечательного – бледное лицо, неровные усы, подобия бакенбард, – однако к тонкогубому рту были приставлены сразу четыре микрофона. Судя по вдохновленному выражению лица и выкатывающимся глазам, происходящее было парню явно по вкусу.
Вот что он вещал:
«…а потом этот… зверь набросился на второго. Он спры гнул с машины, и единственным прыжком достиг цели. У другого был автомат, однако Волк разоружил его, словно ребенка. Потом повалил на спину и… вцепился в глотку. – Парень сглотнул, будто заново переживал эту сцену. – У меня душа ушла в пятки. Этот монстр терзал добычу всего несколько секунд, после чего поднялся на ноги. Он посмотрел прямо на меня – мне в глаза… – Безволосый двумя пальцами продемонстрировал, куда именно Волк поглядел. – Я еще подумал – все, это конец…»
Тут Курт наконец-то понял, где именно он видел этого парня. Запретный Город. Черный «Джип». Безволосый бежал по другой стороне улицы, лицо же у него и впрямь было обезображено ужасом. Узнать его в данной ситуации оказалось весьма затруднительно.
«…но почему-то зверь не бросился за мной. Вместо этого он развернулся и направился к другому мужчине, с которым уже успел что-то проделать минуту назад… – Парень сокрушенно качал головой. Пережитая утрата, конечно, являлась основным эмоциональным потрясением, что он пережил (оставившим позади смерть бабушки, первый секс и первый кокаин). – Я хотел вернуться, однако ноги влекли меня дальше… Вскоре между мною и теми беднягами встала каменная стена, перекрывавшая обзор. – Микрофоны дрогнули, и с ними дрогнуло лицо безволосого. Он с излишней поспешностью вновь открыл рот: – Еще никогда – даже в фильмах!.. – мне не доводилось видеть такого кошмара. Это… существо двигалось и убивало так непринужденно, будто это являлось для него привычной работой… Монстр. Мы, обычные люди, готовим похожим образом завтрак, или водим машину…»
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.