Текст книги "Ярость рвет цепи"

Вначале исчез звук, – парень пару секунд шевелил губами, будто рыба, – а следом голограмма. Лицо и микрофоны, потерявшие практически весь интерес к монологу, скрылись под шквалом помех. Через последние прорывалось что-то другое – нечто извне; путник сквозь снежный буран.

Этим «другим» оказался безволосый, стоящий за стационарной трибуной. Пара ультратонких микрофонов целилась ему в мелкие, белоснежные зубы. Над деревянной планшеткой торчали грудь и непосредственно физиономия. Новый персонаж был облачен в синий полицейский мундир, на котором отсутствовали какие-либо знаки отличия, если не считать двух стандартных нашивок. Коротко стриженая голова глядела то в одну сторону, то в другую. Волосы блестели пока еще свежим гелем. За трибуной маячила растяжка с эмблемами Управления Полиции.

Что касалось лица, то оно буквально излучало готовность ответить на все вопросы, не выходящие за пределы компетенции мундира. Физиономия мужчины была нарочито искусственной, как у конструкта. Собственно, обычно пресс-служба Управления так и поступала, – гораздо проще отдать на расправу журналистам вышколенного конструкта! – однако этот случай не вполне вписывался в категорию «обычно».

Поэтому Страйкер прислушался.

Как и в предыдущий раз, запись началась почти с полуслова.

«…операция, итоги которой вы успели прослушать, была осуществлена в кратчайшие сроки. Строжайшую секретность этих мероприятий продиктовали как оперативная необходимость, так и требования здравого смысла. Законность осталась незапятнанной на всех этапах операции – с подготовки до подведения итогов… – Мужчина указал в сторону. – Слушаю вас.

Из-за кадра донесся звонкий женский голос:

– Почему всю грязную работу выполнила охрана Улья?..

Безволосый в мундире кивнул. Вопрос, по всей видимости, показался ему слишком легким.

Но в этом также могла заключаться ловушка. И полицейский принялся не без сноровки лавировать в своенравном течении, огибая препятствия и уходя от подводных камней.

– Силы мобильной охраны Центрального Улья действовали по указанию и с дозволения командования Корпуса полиции. Поскольку правонарушители находились на подведомственной охране территории, мы предпочли передать дело, так сказать, по месту жительства. Кроме того, охрана Яруса уже инициировали подготовку операции. Действия Управления были обречены на проигрыш во времени…

– Правосудие – это что, гонки какие-то?! – крикнул возмущенный мужской голос.

Полицейский покачал головой:

– Отнюдь. Наши приказы, и, соответственно, действия службы безопасности соответствовали всем требованиям действующей нормативной базы. То обстоятельство, что обстановка требовала срочного оперативного вмешательства, ни в коей мере не умаляло необходимости действовать в рамках правового поля – независимо от того, сколь серьезна данная ситуация. Ничто не может препятствовать справедливости и правосудию. – Полицейский слегка снисходительно усмехнулся. – Ничто.

– Вы говорите – правонарушители, – заметил тот же голос. – Однако, Волки, насколько мы знаем, не совершили ничего противозаконного. Даже то происшествие, о котором нам поведал свидетель – если верить кое-каким источникам – имело место ПОСЛЕ того, как ваше командование спустило оперативников с цепей. Как это понимать?..

Оратор кивнул:

– Полагаю, вопрос и реплика не по адресу. Но если вы настаиваете, я могу присовокупить их к моему предыдущему ответу. Не берусь судить о моральной стороне дела – это дело политиков и журналистов. Что же касается физической ликвидации этих… – как верно подметил молодой человек в своем интервью, – существ, то охрана также действовала в границах своей компетенции. Метаморфы, как большей части присутствующих должно быть известно, объявлены вне закона на всей планете. Не мне судить о этой Конвенции. Факты обстоят таким образом, что официально Волкам вынесен смертный приговор – заочно, помимо какого-либо апелляционного процесса. Таким образом, само существование этих существ являлось основанием для мер, идентичных тем, что предприняли мы. Не так уж важно, совершали ли они что-либо незаконное… – Мужчина посмотрел в том направлении, откуда донесся вопрос. – Вместе с тем, я с удовольствием обменяюсь информацией с вашими источниками. Нам совершенно доподлинно известно, что операция была проведена уже ПОСЛЕ того, как имело место это жуткое происшествие… – Полицейский умолк в ожидании новых вопросов. – Пожалуйста.

– Выходит, – спросила женщина, – что все эти годы Волки жили под носом у мобильной охраны?..

– Эта версия разрабатывается, – кратко ответил оратор.

– Управление взяло под арест свидетеля, – крикнул кто-то. – Это случилось буквально два часа назад. К нему не пускают ни адвоката, ни родственников, мотивируясь тем, что подозреваемому нездоровится. Как вы можете прояснить эту ситуацию?..

Полицейский едва заметно поморщился – не исключено, от слишком ярких прожекторов.

– Упомянутый господин утратил статус свидетеля – возможно, на время – и приобрел статус подозреваемого. На настоящий момент ему инкрементируется преступление по статье 275, пункту «В» Уголовного Кодекса, – оставление человека в ситуации, заведомо опасной для жизни… – Оратор повел плечами. – Мне не сообщали подробностей, однако не стоит сомневаться, что все это – простая формальность.

– Что же с тем Волком, убийцей охранников?..

Оратор нахмурился, а затем профессиональным усилием постарался расслабиться. Похожим манером утюг разглаживает складки на ткани. Надежно, но не слишком осторожно.

– Совершенно очевидно, что он также находился в логове метаморфов на момент проведения штурма. Поскольку никому из Волков не удалось скрыться с подконтрольной территории, искомый преступник также остался на ней. Будет не так уж просто определить, кто из этих существ совершил те злодеяния. Но я не сомневаюсь, что нашим специалистам это под силу. – Полицейский натянуто улыбнулся, после чего поднял обе руки. – А теперь прошу прощения, пресс-конференция и так затянулась. Те, кто не получил ответы на свои вопросы, могут представить их мне в электронном виде. Всего хорошего, спасибо за внимание…

Человек в мундире без знаков отличия сошел с трибуны. Вместо же аплодисментов его сопровождал возмущенный гул пары десятков голосов. Кто-то, не дождавшийся ответа, сильно сомневался, что получит их когда-нибудь – в электронном виде, или в каком-либо еще.

Несколько секунд спустя гул стих, трибуна и растяжка скрылись за снегом помех. Вскоре там наверняка появится нечто еще, а пока Волк перевел взгляд на Тарана.

Безволосый стоял, не шевелясь, и также глядел на мохнатого узника. Лицо выражало, по обыкновению, один факт пребывания владельца в сознании. Курт без труда нащупал взгляд «обсидианов», – острый, холодный и пронзительный, точь-в-точь черное лезвие.

Прочитать что-либо в этом взгляде было невозможно. Однако, не приходилось сомневаться, что Хэнк пытался определить состояние узника. Это заставило Страйкера самого об этом задуматься. Не так уж важно, почему Таран продемонстрировал запись – важно, какую реакцию увиденное должно было спровоцировать у зрителя.

К своему удивлению, Курт не почувствовал ничего особенного. Конечно, ему было неприятно и горько. Услышать о том, как о собратьях по Стае говорят с такой непринужденностью, словно речь шла о предназначенном для убоя скоте, было очень болезненно. Тем не менее, эта боль скорее походила на вспышку от сорванной с раны повязки, нежели на сам процесс нанесения раны. Страйкер же успел это пережить – раскаленный клинок, усыпанный шипами, засел глубоко в его сердце.

Поэтому Волк не чувствовал гнева, а только боль и печаль.

Своих врагов он знал в лицо.

Размышления заняли не более нескольких секунд. Затем снег помех вновь раздвинулся в стороны. Голо-проектор выплюнул в воздух поток света, красок и образов. Над каменным полом камеры образовалось светлое, слегка размытое по краям окно в иной мир. /Порой Курту казалось, будто вовне его камеры ничего-то и не было вовсе./ За проемом обнаружились люди, небо над Куполом, какое-то строение с массивными колоннами вдоль фасада. В том здании Волк без труда распознал ратушу Мегаполиса, в которой происходили еженедельные сессии Городского Совета. Сам Волк ни разу не видел строение «вживую», но частенько наблюдал по головидению.

Именно там, на ступенях у фасада – а не в обшитом бархатом зале, – имели место наиболее радикальные высказывания. Таковые носили гипотетический, но вместе с тем оппозиционный характер, потому как внутри ратуши речь могла зайти сугубо о чем-то конструктивном (причем за сказанное следовало рано или поздно платить). Снаружи же все неудовлетворенные ораторы могли вволю потешить самолюбие, а заодно дать возможность прокормиться работникам масс-медиа.

Поэтому Страйкер ничуть не удивился, когда и сейчас обнаружил десяток микрофонов. Собственно, в таковых не было особой нужды – голографические камеры оснащались встроенными сенсорами такой чувствительности, что могли уловить голос оратора, стой тот хоть на другой стороне улицы. Но суть была не в том. Каждый из микрофонов, приставленный к физиономии говорящего, красовался логотипом какой-либо компании. Тем самым подчеркивалось, что «контора» везде успевает, и неизменно оказывается в курсе событий. Зрители же получали информационный хлеб из первых рук. А то, чем его приправляли, – уже третий вопрос.

Говорящего Курт не знал. Это был высокий, статный мужчина с широким лицом. Иссиня-черные волосы не выделялись бы на фоне воронова крыла, если бы не седина, успевшая посеребрить виски. Мужчина был одет в солидный темно-синий костюм, говорил же внятно и уверенно:

«…то, что случилось, не должно повториться. Мы лишний раз убедились, насколько пока несовершенно наше общество. Погибли невиновные люди, что бы ни говорили мои оппоненты… – Микрофоны, дрогнув, приблизились почти вплотную к лицу. – Именно люди – метаморфы являются такими же представителями расы homo sapiens, как и все остальные. Никто не смеет утверждать, будто им не присущи все права, изложенные в Декларации и обоих Пактах. Все остальное – демагогия и дискриминация (не суть важно, по какому поводу, – цвету кожи, вероисповеданию или чему-то еще, что лишь предстоит отразить в международно-правовых актах). Никто не повинен в том, что Волки существуют. И прежде всего – они сами. Мы стали свидетелями геноцида, который длится долгие годы. Сегодня имел место один из наиболее драматичных его эпизодов. Так не может продолжаться дальше. – Господин нахмурился и поглядел прямо в камеру. – Я, как председатель Комитета по гражданско-социальным вопросам, намерен поставить перед Советом готовый проект. Депутаты должны рассмотреть и утвердить резолюцию, которая впоследствии отправится в Парламент. Наше Правительство же просто обязано инициировать процедуру выхода из Конвенции, с дозволения которой происходят все эти зверства. Как мы видим, данный акт полностью противоречит основным принципам международного права, как и утверждали ведущие теоретики. Наша вина состоит в том, что мы не услышали их голосов… Поэтому, руководствуясь…»

Звук и картинка исчезли.

Чем именно руководствовался убеленный сединами господин, Волку так и не довелось узнать. Вначале голографическое окно скрылось за ставнями помех, после чего черно-белое облачко всосалось в проектор. Запись подошла к концу слишком быстро. Таран, похоже, продемонстрировал пленнику все, что хотел – не больше и не меньше.

Курт поглядел на безволосого.

Тот ухмылялся. Глаза, однако, были ничуть не теплее, нежели пару минут назад.

– У меня для тебя две новости, – заявил Таран. Губы двигались, выплевывая слова в гулкую пустоту камеры, одно за другим. – Даже не знаю, которая лучше. Во-первых, как ты уже понял, тебя официально признали мертвецом. – Хэнк без особого веселья рассмеялся. – Но, как такового, этого было бы мало. И поэтому, хитрому малому, – квадратный подбородок кивнул на голо-проектор, – все-таки удалась его затея. Это уже во-вторых. Он протащил проект через Городской Совет, и, какую-то неделю спустя, резолюцию одобрил Парламент. Держава официально приостановила членство в Надзорном Совете Конвенции, согласно которой твой народ подлежал истреблению. – Таран помедлил пару мгновений, а затем закончил: – Поздравляю. Тебя амнистировали.

Однако, Страйкер не чувствовал особого энтузиазма. Его амнистировали за преступления – признанием которых не утруждался ни один судебный орган – совершенные задолго до рождения Старейшины, не то что юного Курта. Да и какой был смысл особо радоваться, когда, вероятно, он остался единственным представителем Племени?.. Какой, в таком случае, смысл во всей этой законодательной чуши?!.

А впрочем, смысл был: посмертная амнистия превышала фактическую во все времена.

Так ведь гораздо удобнее.

Некоторое время Волк и безволосый молчали, разглядывая друг на друга. Взгляды, скрещиваясь, скользили между прутьев решетки. Никто не хотел отворачиваться первым. В этой игре Курту не было равных – не так давно он часами глядел на ровесников, утверждавших, что «пересмотрят его в два счета». Но разве можно переглядеть холодные, черные камни? Это было столь же глупо, как и пытаться пересмотреть осколок настоящего обсидиана. У того не было ни глаз, ни шеи, чтобы отвернуться.

Поэтому Страйкер отвернулся первым. Ему хотелось услышать, что Хэнк скажет дальше.

Безволосый также это понял.

– Они не показали ни единого кадра, – сказал он. – Ни тебе съемок с места событий, ни простых фотографий. Любая компания отдала бы половину уставного фонда за такой материал. Разве нет? Подумать только, целая Стая! Термин «сенсация» бледнеет перед этим. И что же мы видим?.. – Таран помолчал, затем продолжил. – Они, повторяю, не показали нам ни единого кадра. Не промелькнуло ни одного отрывка старой хроники – времен Восстания вашего брата… В этом, с другой стороны, нет ничего удивительного. Если документальные съемки где-то и сохранились, их хранят за семью замками. Наше государство желает позабыть о том, что случилось. Будто ничего и не было вовсе… Но сейчас, как мы видим, начинается нечто другое. Твои соплеменники отдали свои жизни не зазря. Если где-то на планете остались Волки, они могут спокойно выходить на поверхность…

Таран замолчал и вновь внимательно уставился на Курта.

– Ты заварил крутую кашу, малыш. Все началось с убийства Мастерсона… – Волк вскинул голову. Безволосый кивнул: – Да-да, не нужно на меня так смотреть. Даже если бы Лысый держал язык за зубами – чего он, кстати, не делал – я и так бы узнал. Мы живем в Клоповнике, если не забыл. А именно здесь сходятся все нити… Нужно знать, за какую потянуть.

Страйкер молчал. Конечно, Таран все знает. Он сидел в своей яме, словно Черная Вдова в паутине…

Вполне возможно, по одной из этих нитей к нему пришло настоящее имя Ковбоя… А если нет – если паутина начиналась в Клоповнике, и им же оканчивалась, не достигая более-менее ощутимых вершин, – то Лысый Хью наверняка находился в курсе событий…

Все это Волк намеревался разузнать в свое время.

– Молчишь? – спросил Таран. – Как хочешь. Возвращаясь к предыдущему вопросу – почему нам не показали ни единого кадра?.. Сильно сомневаюсь, что оперативники ничего не фиксировали. Волчье логово – безусловно, не лучшее место, чтобы производить любительскую съемку. Но камеры могли крепиться к шлемам, как нам показывают в фильмах… – Безволосый усмехнулся. – Только, сдается мне, ты знаешь куда больше. Почему любопытным зрителям не показали, как бравые оперативники выполняют свою работу?! Как они убивают твоих соплеменников?..

Курт рывком поднял голову.

Слезы боли и ярости застилали глаза.

– Потому, – выдавил он, – что это была бойня. Они не пощадили ни детей, ни стариков.

– В том-то и заключается геноцид, – кивнул Таран со знанием дела. – Если оставить щенков, они, чего доброго, могут вырасти в злых и сильных Волков. В истории встречается масса красноречивых примеров. Ты, как я понимаю, успел побывать в своем логове – но уже после того, как там все случилось. И, если ты еще жив, оперативники успели уйти. Во всяком случае, их большая часть… Успел кого-нибудь убить?

Страйкер равнодушно пожал плечами. Какое это имело значение?..

Хэнк потер подбородок, кивнул.

– А затем, – продолжил он, – ты двинулся прямиком в Запретный Город. За каким хреном, скажи пожалуйста? Служба безопасности Улья, конечно, это знает, но нам, простым смертным, приходится смотреть новости или же просто догадываться. Даже Хью не помог мне прояснить этот вопрос. Осмелюсь предположить, что деньги тебе понадобились для некой услуги из того полулегального прейскуранта для богатеньких, что предоставляет Улей. Но какая именно? Весьма сомнительно, что есть нужда в боевых имплантантах – когтей у тебя и без того достаточно… – Таран качнул головой. – Так что, скажешь?..

Курт внимательно поглядел на своего тюремщика. Что ж, утаивать правду он мог из одного лишь упрямства. Но, как ни крути, толку от этого было немного. Можно поторговаться.

Информация, покуда он сидит за этой решеткой, Волку была без особого толку. Однако, Страйкер рассчитывал когда-нибудь выбраться на волю. К этому времени с Тараном могло что-то произойти, либо у Волка не останется времени для расспросов – нехватка времени для вдумчивых расспросов была непосредственно связано с неприятностями Тарана…

Волк открыл пасть. Рассказать о Джейн, ее болезни и смерти казалось ему невероятным кощунством. Будто он отрывал от собственного сердца кусок пока еще живого мяса.

Но это было терпимо.

– Я расскажу, – медленно проговорил он, – если вы назовете имя того человека, который подрядил меня на убийство. С усами, и в шляпе. Как Ковбой. Еще от него сильно пахнет жасмином. Знаете его?..

Таран смерил узника взглядом. Затем покачал головой.

– Если бы и знал, то не сказал. Но я не знаю. Этот человек с самой вершины. – Безволосый ткнул толстым пальцем в потолок (несколькими метрами правее простиралась Яма). – Понятия не имею, кто он такой. Да и Лысый, впрочем, тоже. Я уже узнавал. Поэтому позабудь о том, что он тебе нужен, малыш. Лучше бы тебе просто забыть. Ты никогда его не найдешь, никогда не поднимешься на такую высоту… Твой дом – здесь. – Хэнк сделал жест, будто пытался обхватить окружающее. – Смирись, так будет лучше. Поверь.

Страйкер машинально оглядел свой «дом». Каменный мешок, отгороженный металлической решеткой. Видавшие виды обогреватели, гоняющие воздух по кругу. Темные каменные стены. От сточного отверстия поднимаются затхло-серое зловоние, привыкнуть к которому было невозможно… Нет, – думал Волк, – я не смирюсь. Не надейся.

Он кивнул, стараясь, чтобы это выглядело как можно покорнее.

– Так что, расскажешь?.. – настаивал Таран.

Волк молчал. Кусок, вырванный из сердца, до сих пор трепыхался.

Безволосый покачал головой, и, сунув руку в карман штанов, достал оттуда пульт управления. Курт молчал. Он и близко не представлял, каким образом можно развязать язык при помощи этой штуки – если даже голосовые связки не функционировали под напором электрошока. Хэнк, судя по всему, также сознавал эту дилемму. Поглядев на пульт пару мгновений, он усмехнулся и убрал «кулон» обратно в карман.

Это была одна из тех немногих молчаливых побед, которые Волк одержал вовне Ямы.

– Скоро у тебя первый бой, – сказал Таран. – Готовься…

Развернувшись, он прошел в проем и запер за собой дверь. Шаги гремели по ступеням. Следом хлопнула наружная дверь. И повисла тишина. Не раздавалось ни звука, как в пустой бочке.

Волк сидел, слушая пустоту. Скоро у него первый бой.

Это известие его не слишком обрадовало, ни и не особо огорчило. Впервые в жизни он на собственной шкуре почувствует, что значит быть настоящим гладиатором. Пустяк, что он себя таковым не считает. Главное, что по этому поводу думала толпа. Ее желания и прихоти менялись с каждым мгновением, с каждым взмахом меча: Таран неоднократно об этом говорил. И, в зависимости от этих самых настроений, менялась и вероятность того, лишит ли Страйкер кого-то жизни на песчаном дне Ямы, или нет… В зависимости от того, опустит толпа большие пальцы вниз, или же поднимет вверх. Такой пустяк, но сталь в лапе не понимает шуток.

С этой мыслью Курт Страйкер уснул.

Но лишь до утра.