Текст книги "Ярость рвет цепи"

Не говоря ни слова, безволосый ринулся в атаку.

– Забудь о своих клыках и когтях! – крикнул Таран. – Сейчас у тебя только эта деревяшка!..

И, будто в подтверждение этих слов, шею Волка вновь окутала электрическая пелена.

Стиснув челюсти, Курт встретил нападение. Деревянный клинок свистнул совсем рядом с головой, Волк едва успел уклониться. Непривычный предмет оттягивал лапу, мешал пальцам выставить когти. В шершавой рукояти не чувствовалось ни силы, ни надежности. Страйкер не без труда подавил желание кинуть нелепую вещь на песок.

Забыть о наличии клыков и когтей было непросто, но все же он старался следовать инструкции. Только для чего это требовалось?.. Ответа Курт не знал. Он был Волком, не больше и не меньше. Если бы Таран хотел заполучить очередного безволосого, чтобы сделать из него простого мечника, то все эти сложности были не вполне уместны. Здесь крылась какая-то другая причина, известная одному лишь Хэнку Тарану.

Впрочем, некоторое время спустя Волк начал парировать удары, – вместо того, чтобы просто «просачиваться» и «утекать». Он успел разозлиться на бородатого противника, который еще недавно валялся на песке, а теперь теснил Курта по всем фронтам, хотя в данной ситуации злость была не лучшим помощником. Поэтому, практически помимо своей воли, Волк начинал прислушиваться к подсказкам Тарана все чаще. Таковые приносили очевидный результат, в итоге же Страйкеру почти не приходилось отступать. Более того, он пытался предпринимать собственные контратаки, хотя рука, не привыкшая к такому оружию (да и к любому, впрочем, иному), была не слишком верна. Но Таран сопровождал все эти потуги с неизменным одобрением.

Так прошел еще один час.

Солнце добралось к зениту, где и зависло, надменно поглядывая на бренную землю.

Волк успел порядком вспотеть; юркие капельки просачивались меж густого меха, концентрируясь в области подмышек и паха. Мышцы стали наливаться усталостью.

Таран провел немало часов в своей жизни, наблюдая за тренировочными боями подопечных. Поэтому он не мог не заметить, что даже «волчонок» нуждается в отдыхе. Сам же Курт никогда бы не унизился до просьбы или мольбы. Он продолжал махать бутафорским мечом, словно это было единственное, что ему оставалось.

Противник, похоже, устал не менее Волка, с учетом того, что парни в безрукавках битый час гоняли по двору отнюдь не его. Пот градом катился с жилистого тела. Удары становились все реже. Гладиатор все больше защищался, отступая под напором волчьей ярости. Еще бы немного, и Курт его бы непременно достал – походящая брешь уже начала приоткрываться – в левый бок, почти не защищенный ни локтем, ни мечом…

Но Таран, как обычно, выбрал наиболее подходящий момент.

– Достаточно. На сегодня хватит. – Но, видя, что противники и не подумали расходиться, добавил: – Вы что, оглохли?!

В шею Курта вновь вонзились сотни иголок. От неожиданности он замер на месте; меч повис в руке бесполезной деревяшкой. Бородач же тем временем с забавной поспешностью отступил в сторону, что весьма напоминало позорное бегство. Натиск Волка потерял свою актуальность, и теперь можно было вздохнуть спокойно (во всяком случае, попытаться).

– Так-то лучше, – кивнул Хэнк. – Надеюсь, мне не придется повторять что-либо дважды. Это плохо закончится.

Он взглянул на часы, затем задрал голову вверх. Страйкер не пошевелился. Там не было ничего такого, что он не видел бы прежде. Маскировочная сетка, за нею – грязный, обожженный сотнями рентген Купол, за ним – раздраженное светило.

– На сегодня хватит, – повторил Таран. – Для первого раза неплохо, более того. Но спешить нам некуда. Волчонок, вижу, выбился из сил, а мне нужно заняться другими делами…

Внезапная злость подвигла Курта на еще более неуместные слова:

– Я не устал, – буркнул он.

Но Хэнк лишь рукой махнул, усмехнувшись.

– Завтра продолжим. Все свободны – кого это касается, конечно… – Безволосый передал Топору «кулон», и, не оглядываясь, направился к подъезду. – Да, вот еще что, – бросил он через плечо. – Чтобы ты не скучал, тебе доставят кое-что интересное… Нож, проследи.

Страйкер проводил его взглядом до дверей, затем отвернулся. Меч в руке стал и впрямь бесполезен. Волк разжал пальцы, – бутафорский клинок плашмя упал на песок.

Оба «адъютанта» осторожно приблизились. Топор, судя по всему, почувствовал в руке настоящую власть. Курт мог бы ему рассказать, что такое настоящая власть… Когда, к примеру, когти пробивали брюшину, хватая обнаженные внутренности. Но всему свое время.

– Пошел, – велел Нож.

Смерив его взглядом из-под опущенных бровей, Волк все-таки сдвинулся с места. На обратном пути походка его была ничуть не тяжелее, нежели ранним утром.

«Безрукавочники» и гладиаторы почему-то не спешили расходиться. Они по-прежнему отступали с дороги, но на этот раз в глазах их появилось несколько иное выражение. Надменность и спесь куда-то загадочным образом исчезли, сменившись на неподдельный интерес, и даже какую-то степень уважения… И, разумеется, это тоже должно было сыграть свою роль – причем в самом недалеком будущем. Таран произвел верный расчет, не прибегая к помощи высокооплачиваемых психологов и аналитиков.

В овчарне появился Волк. Это значило многое.

Нож и Топор закрыли Курта в камере. Нож запирал дверь, в то время как Топор караулил у лестницы с пультом управления. Оба удалились, не говоря ни слова. Волк улегся на койку и успел задремать, когда на лестнице вновь загрохотали шаги.

Страйкеру не было нужды поднимать голову и глядеть, кто пришел – он и так узнал «адъютантов» по манере ходьбы. На этот раз они тащили с собой что-то тяжелое, однако общей картины это не нарушило. Наконец дверь открылась. Нож и Топор деловито вошли. Один нес голографический проектор, второй – проигрыватель оптических дисков. Поставив все это на пол – аккурат напротив кровати, – парочка просунула под решетку два пульта управления (третий, который интересовал Курта в первую очередь, так и остался у Топора), а затем молча удалилась.

Вскоре шаги затихли наверху. Воцарилась тишина.

Страйкер поднялся с кровати, сделал несколько шагов и подобрал с пола оба пульта. Спать расхотелось. Кроме того, он чувствовал любопытство, заняться же было больше нечем.

И голо-проектор, и проигрыватель были устаревших моделей, но для нынешней ситуации вполне пристойных. Даже в тюрьме Мегаполиса, не говоря о Убежище, стояла аппаратура получше, однако Курт пребывал в Клоповнике, не слишком далеко ушедшим от зазеркалья. Он уже начинал чувствовать себя своего рода Алисой – мохнатой, зубастой и злой… Значит, зазеркалье также должно быть под стать…

Ни к какой внешней антенне, разумеется, аппаратура не крепилась. Внутри проигрывателя обнаружились добрые три десятка дисков: преимущественно, художественные, и научно-популярные фильмы. Страйкер просмотрел оглавление. Его вниманию были предоставлены исторические драмы и боевики (герои которых, нужно полагать, без особых раздумий пускали в ход холодное оружие любых размеров и калибров…). В конце концов, это было неплохо, и все-таки с большей охотой Курт посмотрел бы какие-нибудь новости. Вот только какой в этом прок – здесь, в Клоповнике, где объективное время играло роль отжившего рудимента?..

Волк улегся поудобнее и приступил к просмотру. «Гладиатора» с Расселом Кроу пропустил без сомнений.

Примерно два часа спустя, когда Спартак уже готовился вонзить клинок в императорское сердце (новая, адаптированная версия фильма), за дверью вновь загремели шаги.

Как и в предыдущий раз, это ковыляли Нож и Топор.

Волк непроизвольно убавил звук динамиков. Он успел было решить, что Таран передумал, и помощники явились забрать добро, как тут дверь распахнулась. Парочка явилась не налегке, как Страйкер подумал вначале. У Ножа из руки свисала рукоять аппарата, похожего на портативный трансформатор. В другой руке был смотанный кабель. Его, не говоря ни слова, парень и подключил к распределительному щитку.

Проектор и проигрыватель продолжали работать. В каменных стенах грохотали звуки восстания. Это походило на волны прибоя, – лязг оружия, вопли и стоны, команды «На приступ!..».

Волк, не отрываясь, глядел на безволосых через прутья решетки.

Нож молча поставил аппарат на пол, отсоединил от него другой кабель, с менее толстым сечением, и, размахнувшись, забросил внутрь камеры. На конце, как оказалось, крепился позолоченный штекер. Страйкер опустил взгляд, – блестящая штуковина лежала на расстоянии полуметра от койки. Что это значило, Волк затруднялся сказать.

Однако, ему все объяснили.

Топор качнул рукой, в которой держал пульт управления. Вокруг волчьей шеи пробежали электрические волны, поднимая шерсть дыбом. Это было не так болезненно, сколь многообещающе.

– Втыкай штекер, – велел Нож.

Курт озадаченно огляделся по сторонам. Вокруг, если не считать кровати, не было вообще ничего, во что можно было «воткнуть штекер». К кровати же, в лучшем случае, штекер удалось бы разве что привязать.

– Не строй из себя идиота, – буркнул Топор. – Втыкай штекер в ошейник и сиди отдыхай.

Сколь ни было велико изумление Страйкера, лапа сама собой потянулась к ошейнику. Там, аккурат против сонной артерии, обнаружилось миниатюрное гнездо, в присутствии которого было что-то мистическое. Курт был уверен, что прежде поверхность ошейника представляла собой гладкую, местами неровную поверхность, в которой, тем не менее, отсутствовали какие-либо розетки и гнезда. Пропустить такую деталь Волк просто не мог. Объяснение могло быть одно – гнездо открывалось по команде «кулона». Следовательно, – решил Страйкер, – таким же образом мог открываться и ГЛАВНЫЙ замок…

Как бы там ни было, все эти соображения отступили под яростным напором иного.

Он, Волк, вынужден собственноручно подкармливать паразита, который присосался к его шее?! Это было немыслимо. Кощунственно до такой степени, что просто не умещалось в черепе.

Поэтому он не двигался с места. Безволосые переглянулись. Нож кивнул, и Топор перебросил пульт в правую руку.

Несколько мгновений спустя шею Страйкера снова окутало наэлектризованное облако. Напряжение усиливалось с каждой секундой, пока Волк не стиснул челюсти от боли. Перед глазами поплыли багровые пятна. Дыхание заблудилось в груди, каждый глоток казался стальным ежом, что продирался по глотке.

В сознании, тем не менее, пульсировал единственный вопрос: сколько это может продлиться? Вернее – на какое время хватит аккумулятора?.. Этот вопрос, казалось, превратилось в то единственное, что вообще имело какое-то значение. Все остальное казалось ерундой.

Безволосые заворожено наблюдали за Волком.

Боль тем временем усиливалась – она достигла почти того уровня, что и в первый раз.

Страйкер понял, что испытать заряд аккумулятора ему так и не удастся. Он потеряет сознание много раньше, не получит важной информации, и, кроме того, пустит псу под хвост все предыдущие потуги, требовавшие так много от его актерского дара…

Шатаясь, он поднялся на ноги и поднял черный кабель. Тот казался некой жуткой фантазией, связующей пуповиной меж паразитом и его энергетической маткой…

Тем не менее, стоило Волку поднести штекер к шее, как боль ослабла, что показалось Страйкеру невероятным блаженством. Он нашарил гнездо и вонзил позолоченный штырь. В следующую секунду боль исчезла, будто ее не бывало. От шеи же Курта к трансформатору протянулся лоснящийся, как змеиная кожа, черный кабель.

Нож и Топор, невзирая на внешний вид, по своей сути были превосходно вышколенными швейцарами. Именно поэтому они не позволили проявиться во всей неприглядности собственным чувствам. Они действовали в соответствии с инструкцией. Терзать узника более, чем требовали обстоятельства, Хэнк наверняка запрещал.

Трансформатор весело пискнул; на черном корпусе загорелся алчный, салатово-зеленый глаз. Черный кабель, казалось, и впрямь превратился в змею, по шкуре которой бежали раскаленные искры.

Страйкер уселся на койку и уставился на безволосых.

Те беззастенчиво ухмылялись. Затем, переглянувшись, вновь обменялись кивками. Нож направился к лестнице.

Топор остался – прислонившись к стене, он принялся ждать, поглядывая на голографического Спартака, настоящего Волка, и, изредка – на антикварные часы, что крепились к поясу блестящей цепочкой. Черный пульт ни на секунду не покидал сильные пальцы.

Взгляд, направленный сквозь прутья решетки, был хмурым и задумчивым. Мысли «безрукавочника», похоже, отличались обилием острых углов. Но Волку было плевать. Он сидел, дожидаясь, покуда паразит на шее всосет нужную дозу энергии.

Примерно получаса спустя зеленый глаз трансформатора сменился на откровенно-алый. Топор вздрогнул, и, не проронив ни слова, схватил лоснящийся кабель. Золотой штекер покинул гнездо. Влажного чмоканья, как ни странно, не последовало, хотя в воздухе прошипела тонкая нотка неудовлетворения. Гибкая змея, извиваясь, проползла по полу задом наперед, звякая блестящей головой об каменный пол, пока не скрылась между прутьев решетки. Топор смотал ее и закрепил на трансформаторе. Основной кабель питания пришлось взять в левую руку.

Не говоря ни слова, безволосый вышел в проем.

Дверь сухо лязгнула. Щелкнули запоры. По лестнице, удаляясь, загремели шаги, покуда не стихли наверху. И, финальным аккордом, на поверхности хлопнула последняя дверь.

Курт вновь улегся на койку. Смотреть «Спартака» расхотелось.

Так прошел первый день в рабстве.

Два следующих походили друг на друга, как братья-близнецы. Последовательность эта была воистину пугающей.

По утрам Волка будили шаги на каменной лестнице. Несли завтрак, – уже не Нож с Топором, а двое других «безрукавочников». Один опасливо протискивал поднос между полом и решеткой, пока второй караулил у двери. Насколько Курт видел, ни у одного не было «кулона» (как, впрочем, и ключа от решетчатой двери, а потому Хэнку не было нужды расставаться со своей побрякушкой). Но, по сути, это лишало всякого смысла какие-либо покушения – как из-за решетки, так и с другой стороны.

Никто не собирался входить внутрь.

Проделав упомянутые действия, безволосые покидали камеру. Волк раз за разом оставался один на один с металлической посудой, до верху наполненной питательной протоплазменной массой… Еда была обильной и сытной, но особым разнообразием не отличалась.

Затем в темницу спускались Нож и Топор. У НИХ «кулон» был.

Они отпирали решетчатую дверь, и, не совершая ни одной ошибки, конвоировали узника на поверхность. Там уже дожидался Таран – невозмутимый и непоколебимый, будто скалистый утес. Создавалось впечатление, что этот безволосый никогда не отвлекался на сон или отдых, круглые сутки пребывая в рабочем состоянии… А если даже и спал, то далеко не в общепринятом смысле, – повиснув на потолке, либо как-нибудь еще.

Не утруждаясь приветствиями или другими формальностями, Хэнк тут же приступал непосредственно к занятиям. Сам он, собственно, стоял в сторонке, в то время как один-двое гладиаторов играли роль «мальчиков для битья». Вернее, на первых порах было иначе, однако Курт быстро учился. Кроме того, он не видел причин, по которым следовало проявлять ослиное упрямство. Помимо того, что это не принесло никаких результатов, пленение – отнюдь не повод, чтобы махнуть лапой на свою физическую форму.

А в этом Таран знал толк.

Вооружившись бутафорскими мечами, гладиаторы и Волк носились друг за другом по тренировочной площадке. Хэнк терпеливо подсказывал, направлял и советовал, – информация эта, разумеется, касалась в первую очередь мохнатого узника. Сил, ловкости и быстроты тому было не занимать, однако безволосые управлялись с оружием куда эффективнее. Звериная ярость компенсировала это лишь до известного предела.

Затем Курта отправляли в «качалку». Под тренажерный зал было оборудовано просторное помещение на первом этаже. В тот послеобеденный час, когда туда являлся Волк, всех «безрукавочников» и гладиаторов словно ветром сдувало (в этом, разумеется, чувствовалась могучая рука Хэнка Тарана). Под присмотром Ножа и Топора Страйкер приступал к перемещению тяжестей по закрепленным векторам и несъемным направляющим. Иначе говоря, Волк занимался в отдельном, отгороженном от остального помещения закутке. Как ни странно, здесь отсутствовали какие-либо металлические объекты, пригодные для метания и проламывания черепов. Вернее, как в любой другой «качалке», их тут хватало с лихвой, однако все они были либо намертво прикручены к грифам штанг, или же – как, к примеру, гантели, – прикреплены к полу и стенам цепями. «Безрукавочники» же соблюдали дистанцию, зорко наблюдая за Куртом, даже не поддавались на провокации. Когда Волк изобразил физическое истощение, «уронив» штангу на грудь, безволосые даже не сдвинулись с мест. Обоим, судя по виду, было просто любопытно, сколь долго узник протянет. Или, возможно, на этот счет у них также имелась инструкция.

Как бы там ни было, устав притворяться, Курт без особых усилий поднял девяностокилограммовую штангу и водрузил на стойку. Это безволосых ничуть не удивило.

После этого Волк отравлялся обратно, в камеру – обедать. По обильности и количеству блюд дневная трапеза ничуть не уступала завтраку (как, впрочем, и ужину), а в чем-то даже превосходила. К примеру, – супами (каждый день новый – борщ и бульон). Второе не отличалось особенным разнообразием. Много мяса, много белка.

Затем – пара часа послеобеденного сна.

И, конечно, очередная тренировка, чтобы закрепить полученные за день навыки и взрыхлить почву для новых. Заходящее светило поливало двор кровавым светом, в то время как Курт прыгал, махал бутафорским мечом и уходил от ударов.

Таран ни на секунду не ослаблял внимания. Волк же неустанно изображал раздраженную, но все-таки не усталую покорность, выполняя все указания, и не переча ни единым словом. Хэнк, разумеется, был не дурак, однако Курт не видел какого-либо иного способа усыпить его бдительность. Он просто делал все, что от него требовали, не задавая лишних вопросов.

Потом его вновь конвоировали в подвал, где ждал ужин. На десерт прилагалась огромная кружка зеленого чая и грамм двести шоколадных конфет. Волк съедал все до последней, но не забывал о пресловутых пряниках, что следовали за хлыстом. То ли у его тюремщиков хватало совести (что, впрочем, само по себе было слишком невероятно), то ли достать настоящие пряники в Клоповнике было настоящей проблемой.

Затем Страйкер смотрел какой-нибудь фильм или сразу ложился спать. В Яме, – как он обобщенно думал об этом месте, – расходовалось слишком много энергии, чтобы тратить ее попусту на такое времяпровождение, как бодрствование. Усталость и тоска брали свое.

Объятия сна смыкались вокруг, однако и в этих теплых стенах было также немного покоя. Ночью Волка терзали кошмары, содержание которых наутро не получалось припомнить.

Но, просыпаясь, он возвращался к кошмару реальному.

В то утро кошмар сфокусировался в образе Ямы – ее физическом воплощении. Курта подняли, накормили и конвоировали на поверхность. Нож и Топор выглядели не более загадочно, нежели обычно (во всяком случае, Страйкер не заметил особых странностей в их поведении). Тем не менее, в воздухе чувствовался звон невидимой струны.

Грядущий день должен был стать каким-то особенным, Волк это чувствовал.

Стоило ему увидеть Тарана, как догадки получили подтверждение. Фигура безволосого маячила неподалеку от Ямы – кряжистый дубовый пень. В самой ее позе чувствовалась смутная загадка.

Площадка, равно как и прочий двор, пустовали. Не было ни гладиаторов, ни «безрукавочников» – если, конечно, традиционно не считать Ножа, Топора и самого Тарана.

Камуфляжная сетка колыхалась над головой под порывами слабого ветра. Солнце поднималось на невидимых тросах раскаленным злобным шаром. Ульи по-прежнему таились где-то на периферии обзора, напоминая неповоротливых хищников, что не покажутся из воды, покуда участь жертвы не будет определена со всей очевидностью…

Нож и Топор стояли поодаль, позволяя глазам Волка привыкнуть к дневному свету.

Затем Нож красноречиво повел толстой, покрытой шрамами рукой, в которой держал пульт управления. Страйкер стиснул челюсти и направился в указанном направлении.

– А, волчонок, – окликнул его Хэнк. – Иди-ка сюда. Сегодня у тебя особенный день…

Таран стоял вполоборота к дверям подвала, но, обернувшись, сделал вид, будто лишь сейчас заметил приближение узника. Судя по всему, в этом не было ничего особенного, за исключением непроизвольной инстинктивной реакции. Курт же был почти уверен, что безволосый обнаружил бы чье-либо присутствие даже в том случае, если бы уши и «обсидианы» оказались наглухо завязаны чем-либо плотным, не пропускающим ни единого звука или лучика света. Таран сам был большим, но на поверку весьма подвижным зверем.

– Какой же? – не выдержал Волк. – В вашем заведении у меня каждый день – просто сказка.

Он подошел к Яме и остановился на расстоянии трех метров от Тарана. В этой дистанции чувствовалась незримая межа, переступить которую было бы не слишком разумно.

Взгляд Страйкера скользил по допотопному Колизею.

Ему надоело долгие часы хранить зловещее молчание. Дар речи достался Волчьему Племени не от древних предков, но от человека. Теперь это наследие рвалось наружу, – в своей предыдущей жизни Страйкер любил поговорить, и не привык соблюдать долгий вербальный целибат. Кроме того, он не видел особого смысла, чтобы замыкаться в себе, взваливая на мохнатые плечи нелегкий груз обета молчания – поступая вроде того, как делали книжные Герои либо Злодеи, очутись они в экстремальной ситуации вроде этой. /Инстинкт самосохранения пел свою жизнелюбивую монотонную песню/.

Таран покачал головой:

– Отнюдь. Этот день тебе запомнится надолго. Сегодня ты впервые в своей жизни почувствуешь прикосновение Ямы… Окажешься на дне, познаешь мощь и энергию, которые источает это место. – В словах безволосого слышался такой эмоциональный натиск, будто он и впрямь вещал о чем-то божественном (с другой стороны, субъективно так и было). Волевая блокировка Страйкера дрогнула под этим напором. – Сегодня, возможно, тебе удастся осознать, что за честь тебе уготована… Совсем скоро ты станешь настоящим гладиатором. А твой клинок, быть может, – так и будет, потому как я знаю свое дело! – впервые напьется чей-то крови…

Но Волк уже не слишком прислушивался. Стоило ему только услышать о «чести», как незримая стена в сознании сразу же поглотила первые бреши. Само их появление, впрочем, служило не особо добрым знаком.

– Я понял, – сухо бросил он. – Что дальше?..

Таран смерил его взглядом, усмехнулся, но ничего не сказал. Вместо этого рука, похожая на толстый древесный сук, указала в сторону решетчатой дверцы. За нею простиралась непосредственно Яма. А внутри, насколько Волк видел, не было никого.

Страйкер взглянул на Хэнка, затем перевел глаза на подручных. Оба стояли чуть в стороне, словно преграждая путь к бегству. Никто не пытался приблизиться к шефу, чтобы вручить пульт, равно как и повторить недавнюю глупость, за которую Нож получил ту самую выволочку. Следовательно, – решил Курт, – в паре с ним спустится сам…

– А ты как думал? – усмехнулся Таран, перехватив его взгляд. – Я просто не мог допустить, чтобы какой-нибудь небритый засранец разделил с тобой такую честь. Сегодня Яма впервые заключит тебя в своих объятиях. И лишь Я, пойми это, могу помочь тебе выбраться обратно.

Курт не ответил. Он слышал, что начинающие аквалангисты погружались в пучину только в присутствии инструктора, чтобы тот мог «отвоевать» их в случае опасности у морской бездны…

Хэнк, похоже, слышал о том же. Вот только Яма у него была совершенно сухая.

Песком кровь не удержишь.

– Начали. Спускайся. – Безволосый кивнул на дверцу.

Не говоря ни слова, Страйкер направился к решетчатой стене. Распахнув дверь, он обнаружил, что у порога имелась своего рода приступка, от которой к земле протянулась лестница с узкими поручнями. Шагнув в бездну – расстояние до усыпанного песком пола составляло около пяти метров, однако могло убить или покалечить не хуже пули – Волк ухватился за поручень и принялся, быстро перебирая лапами, спускаться к земле. Металлическая лестница качалась под его весом, но в целом процедура напоминала спуск по шахте в Убежище (за исключением, конечно, того, что Убежище осталось где-то в прошлой жизни). Какие-то метры и секунды спустя он уже стоял на желтом прохладном песке. И, не дожидаясь команды, отошел в сторонку.

Упрямиться и медлить не имело смысла. Кроме того, в голове у Курта уже начал складываться кое-какой план… Словно искореженные части головоломок, взятые, к тому же, без всякой последовательности, но, тем не менее, образующее нечто сумасбродное и безумно-притягательное, будто кусок окровавленного мяса на прилавке.

Топор спускался уверенно и неторопливо, что выдавало немалый опыт. В его движениях проступала затаенная, но вместе с тем очевидная мощь. Лестница практически не раскачивалась под массивным весом. Последние пару метров он пролетел, пока ботинки не обрушились на желтый песок.

Кряжистый безволосый остановился и внимательно пригляделся к мохнатому узнику.

Наверху мелькнули два силуэта.

Нож сбросил вниз два деревянных меча. Острия падали вертикально вниз и непременно вонзились бы в песок, если бы его плотность составляла не менее трети плотности воды… Отскочив от песчаной поверхности, обе палки упали в самом центре Ямы.

Топор же втянул наверх металлическую лестницу. Противоположный конец опустился в проем между прутьями, что располагался аккурат против двери. В итоге образовался своего рода мост.

Отступив в сторону, Топор пропустил Ножа. Обходя Яму, последний ни на мгновение не выпускал Курта из поля обзора. Теперь же, войдя в проем, безволосый сделал два осторожных шажка – лестница ощутимо прогнулась, – а затем уселся, свесив вниз ноги. «Кулон» был по-прежнему зажат у него в руке, а из новой позиции парень смог бы без особого труда разглядеть таракана, что полз по песчаному дну.

Страйкер почувствовал, как в груди поднималось отчаяние. Вместе с ним, как ни странно, решимость укреплялась каркасом из колючей проволоки. Далее все должна решить Судьба.

Хэнк Таран прошел в центр Ямы, нагнулся и поднял с песка оба деревянных меча. Один оставил себе, второй, соответственно, перебросил Курту. Волк смог бы взять мечи и сам, вот только, чтобы передать один Хэнку, пришлось бы приблизиться вплотную или запустить клинком в безволосого. Ни то, ни другое наверняка бы не понравилось Ножу.

Таран отсалютовал бутафорским мечом и двинулся вперед.

Курт стиснул в руке шершавую, еще не успевшую стать скользкой от пота рукоять. Он впервые должен сойтись в спарринге с самим Тараном. Невзирая на то, что мечи были деревянными, их обладателям предстоял отнюдь не тренировочный бой. Страйкер осознал это так же ясно, как и то, что он совершил спуск в Яму впервые в жизни.

Один стоял против другого. Однако, если у Волка не было особого выбора, то мужеству Хэнка следовало позавидовать. Невзирая на относительную беззащитность Курта – ведь все в мире относительно (в особенности все то, что касалось огненной ярости, скованной цепями) – стоять лицом к лицу с настоящим Волком, будучи вооруженным только бутафорским мечом, было мероприятием не для слабонервных.

Но Таран, судя по всему, привык во всем полагаться прежде всего на самого себя.

Вначале они кружили друг возле друга, будто осторожные хищники. Каждый выбирал нужный момент. Страйкеру, собственно, не было особой разницы, когда нанести удар, вот только несанкционированная атака могла повлечь за собой и наказание.

Затем они сошлись.

Таран, разумеется, ударил первым. Деревянные мечи стукнули один о другой. Сухие, плотные звуки прокатились по Яме. Безволосый наступал, Курт старался парировать. Это было не просто – как и следовало ожидать, Таран оказался первоклассным бойцом (в отличие, кстати, от тех тренеров, что умели только советовать).

Страйкер едва сдерживался, чтобы не перейти к своей любимой тактике – уклонов и отскоков. Меч был Волку ни к чему. Понять назначение этой нелепой штуковины было по-прежнему трудно. Но бросить бутафорское оружие ему не позволяло природное упрямство, и, кроме того, каждый раз, когда Курт отскакивал слишком далеко, в шею ударяла тугая струя электрического пламени. Это из-под купола Ямы за спаррингом следили зоркие глаза садиста-Ножа. Неожиданные электрошоки приводили к тому, что на первых же минутах Курт пропустил не менее пяти ударов – в основном, по плечам и лапам. Голову, по всей вероятности, Таран просто щадил.

Однако, измывательство, как ни странно, прибавляло Волку сил. Этим утром не было ни подсказок, ни инструкций. Учитель проверял, что ученик успел усвоить. И результаты, вероятно, изрядно удивили даже его самого. Физические данные Волка, помноженные на человеческое сознание и ураганные инстинкты, давали воистину чудесный результат. Достичь подобных результатов не мог бы, пожалуй, и олимпийский чемпион (по любому виду спорта, не считая разве что шахмат).

Вскоре ученик приноровился к темпу противника. Удар, откат, контратака. На поверку это оказалось не так и сложно (или, что было куда ближе к истине, Хэнк не пускался в запутанные фехтовальные дискуссии). Страйкер пошел в свою первую самостоятельную атаку, и деревянный клинок упал на подставленный клинок противника. Сила волчьего удара была такова, что Таран невольно опустил руку ниже, чем следовало. Страйкер не медля рванулся в открывшуюся брешь. Он сделал резкий выпад, но Таран уклонился, – не столь изящно, сколько поспешно уйдя с линии удара. Волк прыгнул вперед, но в шею в который уж раз ударили тысячи игл.

Хэнк – следовало отдать ему должное, – не воспользовался сиюминутным преимуществом, а, отступив в сторонку, разглядывал Курта, пока тот приходил в себя.

Затем они сошлись вновь. Деревянные мечи стучали друг о друга, ладони гудели от этих ударов.

Страйкер не умерил свой пыл. Напротив, окрыленный недавним успехом, он с ходу перешел в стремительную атаку. Сил, ловкости и быстроты у него было сравнительно больше, на стороне же Тарана присутствовали мастерство, как и многолетний опыт. Тем не менее, он был обычным человеком, ДНК которого не имело никакого отношения к Волчьему Племени. Это значило, что Хэнк был априори слабее, тогда как Курт РОДИЛСЯ воином. А ЭТО значило, что самый опытный мечник – ему не соперник.

Они кружили друг подле друга, нанося удары, парируя и уклоняясь. Таран проделывал последнее все чаще, тогда как Страйкер, оскалив пасть, что есть мочи махал своим мечом. Брось он эту деревяшку на песок, переключившись на те средства борьбы, что достались от предков, исход поединка был бы предрешен. /Во всяком случае, Курту так казалось, – если только Таран, преследуя какие-то смутные педагогические цели, не сдерживал собственный напор./ Но ненавистный ошейник не позволял ему ни приблизиться, ни слишком далеко отступать. Это было нечестно во всех отношениях, и все-таки мнением Волка никто не интересовался.