Текст книги "Будда"

И, в-третьих, благочестивая жизнь человека освобождает наконец-то душу от тела. Тело – могила души. Оно находит счастливое успокоение в беззаботном существовании на «островах блаженных».

Орфическая традиция не обходит стороной и судьбы неправедных людей в загробном мире. Древнегреческий философ Платон (427–347 гг. до н. э.), ученик Сократа (ок. 470/469–399 гг. до н. э.) и учитель Аристотеля (ок. 384–322 гг. до н. э.), сатирически описывает нечестивцев, пребывающих в Аиде в какой-то болотной жиже и занимающихся бессмысленным трудом – они носят решетом воду.

Надо сказать, что Платону были не по душе грубые религиозные обряды последователей орфизма, поэтому он их и высмеял. Он стоял на том, что души очищаются в результате победы разума над страстями, когда человек избавляется от низменных желаний и недостойных целей. Изначально благородная человеческая душа освобождается от заточения в теле путем сострадания к людям.

Духовное и культурное влияние Древней Греции на окружающий мир никто особенно не оспаривает, пока речь не заходит об Индии времен Гаутамы Будды. При вполне понятной пристрастности к своему родному, национальному не хотят замечать реального масштаба этого, ни с чем не сравнимого, воздействия эллинов на интеллектуальную жизнь народов древности. Оно сказалось, например, даже на формировании структуры священных текстов Ветхого Завета. Вот как эту точку зрения аргументируют профессора Ф. Кассюто и В. Я. Порхомовский: «Канонический текст Biblia Hebraica, установленный школой Йавне в 90 г. н. э., включает 24 книги. Процесс кодификации начался в Александрии тремя столетиями ранее с деления священного текста на три части: Тора (Закон, Пятикнижие), Пророки и Писания. В ту же эпоху в Александрии аналогичная процедура была осуществлена в отношении Илиады и Одиссеи, где также было введено деление на 24 книги. Современные 39 ветхозаветных книг составляют те же 24 книги, поскольку 12 малых пророков рассматриваются как одна книга, а также имеют место объединение других книг – книги Царств, Хроник (Паралипоменон), Ездры-Неемии и т. д. 24 книги Илиады и Одиссеи соответствуют числу букв в греческом алфавите – 24 буквы. Эти 24 канонические книги делятся на 21 прозаическую книгу и три поэтических: Псалтирь, Притчи Соломона и Книга Иова. В еврейском алфавите 22 буквы, поэтому направление заимствования не вызывает сомнения»⁸.

Вся беда в том, что начиная с XIX века борьба за отечественные приоритеты отодвинула в тень очевидные заслуги Древней Греции перед общемировой культурой.

Трудно точно обозначить столетие, когда в Индии появилась и широко распространилась вера в метемпсихоз, многократное рождение живых существ, приобретающих различные телесные оболочки в бесконечном временном потоке. Слежение за временем и его фиксация не особенно заботили индийцев в ту пору и даже в более поздние века. Незаурядная одаренность этого народа проявилась в математике, в изобретении шахмат, в изысках вегетарианской кухни, в уникальной хореографии, совместившей пластику и повествование, в музыке, в духовных йогических практиках, в эротологии, в особых способах врачевания. Иными словами, во всем том, что относится к родовым проявлениям и потребностям человека как такового и что сопутствует его эволюции на пути к более совершенному виду.

Был ли Сиддхартха Гаутама преемником орфической традиции или эту роль взяли на себя другие из той же шраманской компании? Это не суть важно. Куда существеннее, что наметилось некоторое робкое движение к положительному знанию. К тому типу мышления, когда эмоции, мифология, фантазии утрачивают свое самодовлеющее, смыслообразующее значение и становятся не более чем украшением речи. В ту далекую пору мыслящие люди как на Западе, так и на Востоке по-настоящему взялись за ум и серьезно задумались о том, зачем и ради чего они существуют.

Годы безвременья не позволяют новым гуру расслабляться.

Роль духовных наставников прежде доставалась тем мыслителям, кто, уверенно отвергнув реальность, создавали, как им представлялось, убедительную перспективу посмертного будущего, новую картину инобытия. Эти люди были убеждены, что открыли абсолютную истину. Истину в последней инстанции. На этой вере строился и строится любой новый культ. Гаутама Будда среди этих пророков и учителей человечества белая ворона. Он ждал от своих последователей не безропотного, фанатичного принятия его учения, а глубокого понимания его метода, с помощью которого человеку удастся преобразить свой внутренний мир и окружающую жизнь. Перед нами предстает гениальный врачеватель, заглянувший в самое нутро человеческого сознания и психики и предложивший свои, доселе неизвестные рецепты снятия с человечества той порчи, которую оно наводило и до сих пор наводит на самое себя в ходе всей своей эволюции от австралопитека, человека умелого, прямоходящего, неандертальца и до человека разумного.

Часть вторая
Истоки

Глава первая
На свете все найдешь, кроме отца и матери

О том, как пращуры Сиддхартхи Гаутамы выращивали рис и наслаждались жизнью, об отце и матери Первоучителя, о странном сне, после которого появился на свет будущий Будда, о родах и смерти его матери, о знамениях и пророчествах

С этой страницы книги я придерживаюсь хронологической последовательности в описании жизни Гаутамы Шакьямуни Будды и его духовных открытий.

Имя отца Будды на языке пали – Суддходана, на языке санскрите соответственно – Шуддходана, что в переводе на русский язык означает «тот, кто одаривает рисом». В поэме Ашвагхоша «Жизнь Будды», поэта, драматурга и проповедника буддийского учения, жившего в первой половине I века н. э., объясняется, почему так назвали отца Сиддхартхи Гаутамы: «Был некто, рода знатного Икшваку,/ Что означает – Сахарный Тростник,/ Непобедимый, как река властитель,/ Царь Сакъя, чистый в умственных дарах./ И в нраве – незапятнанности цельной, Суддходана, иначе – Чистый рис»¹ (пер. К. Бальмонта).

Это поэтическое объяснение имени отца Сиддхартхи Гаутамы, сделанное через четыре века после появления первой буддийской общины. Культ Будды Шакьямуни набирал силу, мифологизировались он сам, члены его семьи и, разумеется, его род. Слухи о необыкновенном мудреце распространялись по всей Индии, сопредельным ей странам и много дальше.

В реальной жизни все было проще. Пращуры Сиддхартхи занимались возделыванием желтого риса. Дело это сложное. Рис любит влагу. Чтобы он хорошо произрастал, необходима система каналов для его орошения, а ее создание – кропотливый и тяжкий труд. Шакьи слыли людьми сообразительными и работоспособными. Они знали, что рис на заботу о нем отвечает обильным урожаем. Рис выращивали за много веков до появления шакьев. Его ели сами люди и использовали в качестве подношения богам. Так почему бы сына из богатой семьи шакьев не назвать «Тот, кто одаривает рисом»?

Обратимся снова к нашему современнику Александру Берзину – буддологу, китаисту, доктору философии Гарвардского университета. Он долгое время изучал древние буддийские тексты на языках санскрите, старотибетском, китайском и пали в различных тибетских монастырях Индии, в Библиотеке тибетских трудов и архивов в Дхарамсале (Индия, штат Химачал Прадеш). Этот городок, находящийся относительно неподалеку от озера Ривалсар, – место паломничества многочисленных буддистов и просто любознательных людей из разных стран. В нем находится резиденция Его Святейшества Далай-ламы XIV. Так вот, Александр Берзин утверждает, что отец Сиддхартхи не был царем, а «был аристократом из клана (готры. – А. С.) Готама (санскр. – Гаутама) и, возможно, занимал должность правителя в провинции Шакия»².

В то время республика шакьев существовала на задворках древнеиндийского общества. Ее жители вели неторопливую, захолустную жизнь.

Средоточием этой жизни был городок Капилавасту. Сейчас этот город находится на территории Непала, в его юго-западной части, неподалеку от границы с Индией. На его месте стоит современный городок Тилауракот. Вообще-то, точное место малой родины Гаутамы Будды до сих пор не подтверждено найденными артефактами. Среди некоторых исследователей жизни Первоучителя популярна гипотеза, что Капилавасту мог бы располагаться в Северной Индии на территории ныне существующей деревни Пайпрагава.

Город Вайшали (палийский вариант: Весали) был столицей одного из крупнейших государств Индии – конфедерации Вридджи, в которую входило несколько республик с выборным правлением, включая крошечную республику шакьев. Этот город расположен на северо-востоке от Капилавасту. Сиддхартха прожил в Капилавасту, в этом оазисе сравнительного спокойствия, первые 29 лет своей жизни.

Вне всякого сомнения, быть сыном правителя небольшого, но все-таки государства доставляло ему удовольствие, и он использовал все преимущества своего положения. По собственным словам Гаутамы Будды, он «был избалован, очень избалован»³.

Правитель Шуддходана был женат на Майе или Майядэви из Девадахи, деревни клана Гаутамы; ее отец по имени Субхути принадлежал к племени шакьев, а мать к племени колиев. Она относилась, таким образом, к одной готре с Шуддходаной.

То же самое произошло и с Сиддхартхой Гаутамой – его избранницей стала двоюродная сестра по имени Яшодхара, девушка, у которой отец был из племени шакьев, а мать из племени колиев – дочь брата (может быть, единородного) его матери. Хайнц Вольфганг Шуман полагает, что Шуддходана к моменту рождения Сиддхартхи был женат одновременно на двух женщинах – Майе и ее младшей сестре Паджапати (Махападжапати, Богатая потомством). До замужества они жили в том же городке Девадахе⁴. Вообще-то, согласно обычаям шакьев им полагалась одна жена. Впрочем, случались исключения, как с полигамным браком Шуддходаны. Это якобы была награда за одержанную им победу над врагами⁵.

Из этого факта вытекает вполне достоверное предположение. В те времена правители за доблесть и мужество, проявленные ими в бою или в других общегосударственного значения событиях, награждали себя не именным оружием или орденами, как это происходит в наши дни, а молодыми и красивыми женщинами. В случае военных успехов у победителей становилось все больше и больше жен и наложниц. В конце концов у многоженцев образовывалось что-то вроде гарема. Следуя примеру правителей, подобным образом поступали другие аристократы, рангом пониже. Думаю, на северо-востоке Индии молодые женщины при богатых и обладающих властью людях были показателем их богатства и могущества и в меньшей степени – объектом их сексуальной ненасытности. Вероятно, такому представлению о женщинах в роли жен и наперсниц способствовала также их относительная малочисленность в сравнении с мужчинами.

В жизни, заполненной борьбой с окружающими врагами, у правителей не было ни времени, ни сил для того, чтобы предаваться утонченным наслаждениям в кругу избранных красавиц. Однако суровая правда жизни ничуть не охладила пыл древнеиндийских сказителей, живописующих гарем Сиддхартхи Гаутамы в бытность его наследником престола. На этом закончу свое вынужденное отступление и вернусь к отцу и матери будущего Гаутамы Будды.

Мать Шуддходаны была сестрой отца девушек, ставших его женами. Следовательно, Майя и Паджапати приходились ему двоюродными сестрами.

Имя матери Будды, ее младшей сестры и имя его отца неоднократно упоминаются в относительно древних сутрах. Сам этот факт обнадеживает, что эти имена настоящие, а не выдуманные позднее.

Согласно преданию, зачатие и рождение Будды Шакьямуни произошло путем непорочного зачатия. Рассказ о таком дивном и замечательном событии передается с благоговейным трепетом, что сближает его с повествованием в Евангелиях о чудесном рождении Иисуса. Вот эта история со всеми подробностями.

Мать Сиддхартхи Гаутамы увидела во сне, как на нее спустился белый слон с шестью бивнями и вошел в ее правый бок. Слон был легким, как облако, потому-то не причинил ей вреда. Эти величественные животные воспринимаются в Индии не такими, как у нас в России или на Западе – тяжелыми и громоздкими. Индийцы их видят совершенно иначе, что находит подтверждение в древнеиндийской, средневековой и даже современной поэзии и прозе. Слоны олицетворяют легкость, изящество и красоту. Их походка грациозна и бесшумна. Есть еще другое объяснение появлению этого мифа. Перед началом сезона дождей небо в Индии заполняют светлые облака. Они быстро, легко и бесшумно скользят по небу, напоминая белых слонов как своими размерами, так и плавностью движений.

У поэта и драматурга Древней Индии Калидасы в лирической поэме «Мегхадута» («Облако-вестник») дождевые тучи превращаются в белых слонов и, низвергаясь с неба, орошают сады – чертоги якшей и якшиней, духов деревьев и гор (якшини – женская ипостась якшей)⁶. Иными словами, слоны представляют исключительный позитив.

Приснопамятный бок, из которого вышел на белый свет Сиддхартха Гаутама, – странная, но легко разгадываемая загадка, которая превратилась в «общее место» в буддийской агиографической литературе. Вошедший в него с небес Тушита бодхисаттва в облике белого слона, будущий Будда Шакьямуни, – плод сверхъестественного зачатия. Остается лишь объяснить, отчего возникают подобные смысловые несуразицы. В большинстве случаев они появляются в результате замены устойчивых символов на новые.

Как правило, новые символы – заемные, взятые со стороны. При отсутствии компетентных переводчиков они воспринимаются в бытовых своих значениях и заставляют повествователя, рассказывающего историю жизни священной персоны, напрягать фантазию и плести новые кружева, чтобы свести концы с концами. Связь правого бока Майидэви с ее зачатием и родами объясняется намного проще, чем можно предположить.

Обратимся к статье Ф. Кассюто и В. Я. Порхомовского «Библия короля Иакова: о стратегии перевода в диахронической перспективе»: «Бедро – это эвфемизм для обозначения половых органов, так же как и выражение „вышедшие из бедра“, используемое в еврейской Библии. Жест клятвы „положить руку под бедро“ – призывает в свидетели непосредственные источники жизни (…). Это можно сопоставить с известными греческими мифологемами о чудесных рождениях из бедра Зевса»⁷.

В одном из преданий – Нидана-катхе, комментариях к Джатакам, древнеиндийским притчам о земных перевоплощениях Будды, эпизод непорочного зачатия обрастает многими деталями и новыми персонажами. Мизансцены, связанные с появлением Будды в мире людей, так же регламентированы, как придворный этикет, и многими деталями соответствуют божественному статусу ожидаемого события, его вселенскому масштабу.

Ожидалось полнолуние. По случаю его наступления в городе Капилавасту в конце июля предстоял большой праздник Середины Лета. Шел месяц асалха, объединяющий два месяца – июнь и июль. Майядэви за семь дней до праздника, предвещающего начало сезона дождей, приняла обет упосатхи – обет временного безбрачия, отказалась от опьяняющих и возбуждающих напитков, ходила, улыбаясь, в нарядной одежде в предвкушении предстоящих торжеств. Приготовления к празднику шли полным ходом. На седьмой день, как полагается жене правителя, она раздала щедрую милостыню – почти полмиллиона монет. Наконец, после обильного ужина, утомленная, удалилась в свои покои.

Майядэви приснился сон. Она увидела себя, словно со стороны, прилегшей на просторном ложе в роскошной опочивальне. Как только она заснула, стражи четырех сторон света (локапалы), осторожно приподняв ложе, на котором она спала, перенесли его в Гималаи. Майядэви оказалась на плоскогорье Маносила, под кроной гигантского салового дерева высотой в семь йоджан (97 километров) и шириной в шесть йоджан (83 километра). Стражи четырех сторон света, небесные правители, окружили ее. Вскоре появились их супруги. Они перенесли Майядэви к озеру Анотатта (мифическое озеро в Гималаях с водой необыкновенной чистоты. – А. С.) и погрузили в прозрачные воды. С нее сошла грязь человеческих пороков.

Преображенная и облаченная в небесные одежды, она все еще пребывала в глубоком сне. Небесные царицы умастили тело Майядэви благовониями и украсили цветами. Невдалеке сверкала гора из чистого серебра с золотым дворцом наверху. Супруги стражей четырех сторон света, небесных правителей, переместили с помощью своих мужей Майядэви с берега озера в этот дворец и повернули ее ложе изголовьем на восток. Напротив серебряной горы возвышалась гора золотая. В окрестностях золотой горы бродил бодхисаттва в облике величественного белого слона с шестью бивнями. Он подошел с севера к серебряной горе, сорвал по пути цветок белого лотоса и взобрался на гору. Окрестность огласилась его трубным ревом.

Стражи четырех сторон света покинули опочивальню, их жены остались рядом с Майядэви. Слон вошел во дворец и трижды обошел ложе жены правителя шакьев. Его открывшийся правый бок оказался напротив ее открывшегося правого бока. Они коснулись друг друга – и слон-бодхисаттва вложил лотос в ее тело, а затем растворился в ней.

Из этого повествования можно почерпнуть некоторые дельные советы, как вести себя мужу и жене, если они задумали зачать здорового ребенка. Само собой, присутствующие мифологические аксессуары остаются за пределами здравого смысла и вряд ли пробуждают в читателе и слушателе праведные мысли и добрые чувства. С повествования достаточно и того, что необычным сказочным сюжетом оно когда-то держало слушателей в напряжении: слон с шестью бивнями, две горы – серебряная и золотая, дворец из чистого золота, стражи четырех сторон света, их жены. Этот сюжет, надо полагать, в те древние времена выглядел таинственным и закрученным.

В первое утро наступившего дня полнолуния Майядэви, проснувшись, рассказала мужу о своем странном сне. Правитель шакьев без промедления созвал совет из шестидесяти четырех брахманов, известных своей ученостью и умением разгадывать сны. Он знал, чем ублажить этих серьезных мужей.

Совет проходил на лужайке сада. Вокруг благоухали цветы некоего растения под названием ладжа – его появление в рассказе полно смысла. Оно широко известно в Индии как растение, чувствительное к прикосновениям. К тому же обладает способностью передавать свою повышенную чувствительность людям. Корень ладжи также используется в качестве афродизиака.

Появление в рассказе пышных цветов растения ладжи не случайно. С одной стороны, они создавали атмосферу, пропитанную запахом цветов ладжи и стимулирующую метафизические способности брахманов, а с другой – означали незримое присутствие среди брахманов жены Шуддходаны, сон которой эти мудрецы собирались растолковать.

Брахманы расселись на пышных подушках. Им были поданы золотые и серебряные чаши, до краев наполненные молочной кашей с маслом, медом и сахаром. Им преподнесли новые одежды, а на скотном дворе их ждало целое стадо коров – щедрый дар правителя шакьев. Только после угощения и поднесенных брахманам подарков Шуддходана спросил их: «К чему бы, почтенные, этот сон?»

Трудно сказать, кто из шестидесяти четырех брахманов первым растолковал правителю шакьев сон Майядэви. Это и не важно. Все остальные с его объяснением дружно согласились. Из содержания сна выходило, что ожидается необыкновенный мальчик. В том случае, если его не позовет в путь ветер странствий, он проявит себя достойным отцом семейства и мудрым правителем. Если же покинет отчий дом и выберет жизнь бродячего монаха, он станет буддой, снимет пелену с людских глаз, и для его последователей окружающий мир предстанет в настоящем обличье – иллюзорным по своей сути. Жена правителя уже носит в своем чреве бодхисаттву. Это его последнее рождение перед окончательным освобождением из пут сансары. Только брахман закончил речь, как тут же неведомая сила сотрясла десять тысяч миров и, оторвав от них огромные куски, разметала по разным углам космического пространства.

Возникли невиданные прежде знамения. Каждое из них не укладывалось в сознании. Казалось, чудесам не будет конца.

Все десять тысяч миров озарились необъятным светом. Жажда увидеть его сияние вернула слепым зрение, глухие стали слышать, немые заговорили, распрямились горбатые, побежали наперегонки хромые. С закованных людей спали оковы, в каждом аду, присмирев, затих зловещий огонь. Угомонились алчущие пищи преты – вечно голодные духи предков. Дикие звери уже не страшились друг друга. Исцелились смертельно больные. И это было еще не все. Округа огласилась жизнерадостными звуками. Весело заржали кони, победно затрубили слоны, забили барабаны, запели струна за струной, и далеко разнеслась опьяняющая мелодия, какую никто из смертных никогда не слышал.

И это было только начало. К чудесным звукам прибавилось позвякивание колокольчиков на лодыжках женщин. Со всех сторон просветлело небо. Подул игривый и прохладный ветерок. Радостно встрепенулось все живое. Вдруг неожиданно, не по сезону, на небе появилась тучка, пролился короткий и бурный дождь. Из самых глубин земли взметнулись вверх фонтанчики ключевой воды. Замерли птицы, очарованные происходящими знамениями, остановилось течение речных вод, даже от Великого океана пошел сладостный и медвяный дух. Лотосы были везде: в садах, на деревьях, на воде. С неба лились божественные мелодии.

Все это были знаки, предупреждающие о скором появлении на свет Гаутамы Будды Шакьямуни. Они должны были убедить людей в ничтожности и относительности их житейских мерок в приложении к ожидаемому появлению великого человека. Знамения предсказывали начало нового мира и исчезновение старого, кровавого и ужасного. Исполнение всех этих радужных надежд ожидалось при одном условии – сами люди должны измениться к лучшему. Знамения были вроде трубного рева слона, идущего на сильного и закаленного в битвах врага.

В них приветствовалось скорое появление Будды, духовного проводника и учителя, знающего, как избежать искушений безнравственной жизни. У всех присутствующих создалось впечатление, что скоро благодаря этому человеку произойдет невероятное и неслыханное – слова начнут менять свой смысл. Познав ложь, люди узнают о себе правду и обнаружат в себе что-то еще, о чем даже не догадывались.

Все эти знамения – знаки радости для одних и устрашения для других – сопутствуют рождению, просветлению и уходу Гаутамы Будды в Паринирвану.

По свидетельству предания, Майядэви не только чувствовала дитя, но и прозревала его внутри себя со всеми его конечностями и органами чувств. Он напоминал ей «драгоценный берилл, чистый, благородный, восьмигранный, пронизанный синей, желтоватой, красной, белой нитью»⁸.

Воображение создателей предания не останавливается только на одном этом образе. Продолжается дальнейшая сакрализация мифа. Оказывается, Гаутама Будда вообще не находился в матке своей матери, а в течение почти десяти месяцев пребывал внутри ее, словно масло в горшке. Майядэви рожает его, споткнувшись о дерево и схватившись за ветку. Вполне взрослый мальчик в буквальном смысле вываливается из ее правого бока.

Хадзиме Накамура утверждал: «Описание зачатия и сон принадлежат мифу. Исторические факты начинаются с рождения Будды»⁹.

С последним утверждением японского буддолога я не соглашусь. Факты, подтверждаемые здравым смыслом, начинаются не с рождения Гаутамы Будды, а с его ухода из отчего дома.

Попытаюсь восстановить события, действительно имевшие место в жизни жены Шуддходаны накануне, во время и после ее родов.

Более двадцати лет в семье Шуддходаны ждали ребенка. Майядэви уже было за сорок, когда появилась надежда, что он наконец-то появится. Ее беременность стала долгожданным событием. Настолько долгожданным, что случившееся воспринималось как подарок богов, как невероятная радость. Майядэви сильно переходила срок родов, поэтому она упросила Шуддходану немедленно отправить ее к родным в Девадаху. Там она рассчитывала на поддержку своей матери и сестер. Существует также другое объяснение ее последнего земного путешествия – следование местному обычаю рожать первенца в доме родителей. Запрягли в повозки то ли лошадей, то ли волов и отправились в путь. Я предполагаю, что в одной из повозок находилась ее младшая сестра Паджапати. Она также была на сносях. Дорога в Девадаху была разбитой и пыльной. Тряскую езду Майядэви не выдержала. У нее отошли воды и начались схватки. Небольшой караван остановился в саловой роще около деревни Лумбини (нынешнее название Румниндаи), в 38 километрах от Девадахи. Служанки вынесли Майядэви из повозки. Вокруг не нашлось никакого укрытия – ни беседки, ни хижины. Женщины в то время рожали стоя, широко расставив ноги и ухватившись двумя руками за перекладину под потолком. Новорожденный вываливался на кусок ткани, который держали с двух сторон близкие роженице женщины.

Майядэви мертвой хваткой вцепилась в толстую ветвь дерева сала. Было раннее майское утро. Начинала разгораться заря, а полная луна все еще оставалась на небе. Спустя девять месяцев и двадцать семь дней после пророческого сна Майядэви родила мальчика¹⁰.

А теперь снова обратимся к преданию. Согласно ему, малыш появился на свет чистым, не запачканным слизью и кровью. Два потока, холодный и горячий, пролились с неба. Падая, они смешались друг с другом и окатили с ног до головы дитя и его мать. После чего ребенок сделал семь шагов по направлению ко всем сторонам света и семь шагов назад, чтобы вернуться на прежнее место.

Миру на востоке он обещал, что будет предтечей всякой добродетели. Миру на юге – добиться признательности богов и людей. Миру на западе – стать воплощенным совершенством, добавив к этому, что родился в последний раз и положит конец круговороту своих рождений и смертей. Миру на севере поклялся преодолеть карму и тем самым возвыситься. Адскому миру внизу – одержать верх над Марой, демоном-искусителем и одарить блаженством обитателей нижних миров. Из облака учения пролить на них благодатный дождь. И, взглянув вверх, ребенок закричал: «Меня увидят все живые существа в этом чистом небе!» Там, где проходило дитя, мгновенно появлялись распустившиеся лотосы. Затем он вернулся в свое младенческое состояние, сел рядом с лотосом и тихо заплакал, как плачут не накормленные вовремя младенцы. Майядэви взяла его на руки, покачала раз-другой, и он тут же притих.

Нет ничего хуже, чем делать сказку былью. Ни к чему хорошему это не приводит. Рушатся идеалы, пропадают мечты, человек слабеет и впадает в уныние, а иногда в беспросветную тоску. Впрочем, намного страшнее фанатичный порыв во что бы то ни стало сделать быль сказкой.

Потому-то я веду повествование на грани между сказкой и былью. Ведь самой природой всем нам определено постоянно пребывать между радостью и печалью, между счастьем и горем, между правдой и ложью, между друзьями и врагами, между жизнью и смертью.

В данном случае нетрудно восстановить, что происходило дальше. Женщины приняли роды, кто-то из них перегрыз пуповину, другие ополоснули в находящемся рядом пруду новорожденного, протерли влажными платками роженицу. Возницы немедленно развернули повозки в сторону Капилавасту.

Радость Шуддходаны была омрачена. Его теряющая силы жена едва дышала, находясь в полуобморочном состоянии. У нее начался жар и участился пульс. Вероятнее всего, в ней развивался послеродовой сепсис, известный еще как родильная горячка. Условия, при которых проходили роды, явно не соответствовали даже самым примитивным санитарным требованиям.

Мать Гаутамы Будды, судя по симптомам, получила инфекционное заражение. Оно известно как гонококк – наиболее частая причина послеродовой лихорадки у первородящих. Временами ее сознание прояснялось, и, лежа, она обводила взглядом комнату, где полным ходом шли приготовления к важнейшей церемонии, которая должна была состояться на пятый день после рождения сына, – наречение новорожденного именем. За два дня до этого события Шуддходана послал за старым брахманом Ашитой Каладевелой (палийский вариант: Асита).

Ашита был домашним жрецом еще при правителе Шимхахану, отце Шуддходаны. Имя Ашита переводится как небелый, что указывает на его доарийское происхождение. Его пращуры и близкие родственники жили на юге Индии и относились к ее коренным жителям. Он давно отошел от мирской жизни, поселился отшельником в Гималаях. Пришло его время готовиться к последующему рождению. По другому преданию, Ашита относился к риши и обладал способностью перемещаться по воздуху, то есть летать. Получив послание (вероятно, воздушным путем), он немедленно прибыл с юга Индии в Капилавасту. Если верить другому преданию, он появился в сопровождении своего молодого племянника по имени Налака. Как водится в подобных случаях, старик внимательнейшим образом осмотрел тельце ребенка и опытным глазом нашел на нем знаки избранничества. Их было ни много ни мало тридцать три. Назову бросающиеся в глаза: знак колеса между бровями, на ладонях и ступнях ног, заметная выпуклость на темени, перепонки на пальцах.

Ашита сообщил Шуддходане, что его сыну никто и ничто не угрожает, что он достигнет Просветления, приведет в движение Колесо древней Дхармы и увидит чистейшее сияние нирваны. Его учение будет во благо миллионам людей – настолько широко оно распространится по миру.

Из глаз старого брахмана полились слезы, как только он закончил свою речь. На вопрос Шуддходаны, почему он заплакал, Ашита ответил, что, к великому сожалению, он не доживет до тех дней, когда сын Шуддходаны станет Буддой. И, повернувшись к племяннику Налаке, старый брахман сказал, что как только тот услышит о Будде, пусть идет к нему без промедления. В одном из преданий Ашита даже требует от Налаки, юноши из богатой семьи, чтобы он немедленно оставил мирскую жизнь и перешел в монашество. Налака прислушался к совету дяди и после окончания встречи с правителем шакьев купил себе в ближайшей лавке монашескую желтую одежду и глиняную чашу для подаяния. Через 35 лет он встретит Гаутаму Будду и станет членом его общины.

Эти пророчества очень не понравились правителю шакьев. У него были свои виды на будущее единственного наследника, и они никак не связывались с тем, что предсказал брахман Ашита.

Двумя днями позже 108 брахманов провели церемонию наречения сына Шуддходаны. Ему было дано имя Сиддхартха, что означает, как уже знает читатель, «тот, кто достигает цели». Из этого множества брахманов восемь были знамениты как толкователи знаков на теле. Шуддходана решил перепроверить пророчество Ашиты. На этот раз предсказание о будущем Сиддхартхи порадовало Шуддходану. Семь брахманов заявили в один голос, что сын правителя шакьев по своему положению превзойдет отца и станет великим государем – властителем всего мира.