Текст книги "Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков"

В своих проповедях отец Иоанн пророчествовал о будущем России. В 1907 году в одном своем слове он говорил: «Царство русское колеблется, шатается, близко к падению… Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты – безумцы – не будут подвержены праведной каре закона и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и за свои беззакония» (5, с. 255). В одной из последних своих служб на Пасху, когда перед Литургией народ потянулся к выходам из храма, он вышел на амвон: «Куда вы идете? Есть ветчину и запивать водкой? Здесь сейчас вам дают Кровь и Тело Христово! Погодите! Не уходите!». Народ уходит, не оглядываясь. Батюшка встает на колени: «Не уходите!». А народ валом валит из храма.

Уже после революции 1917 года и гражданской войны в России многие вспоминали следующее пророчество: «Если не будет покаяния у русского народа, конец мира близок. Бог отнимет у него благочестивого царя и пошлет бич в лице нечестивых, жестоких, самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами». А в 1920-е годы, когда в Польше по приказу Пилсудского началось массовое разрушение православных церквей, также всплыли слова отца Иоанна по поводу закладки в Варшаве собора в память святого Александра Невского: «С горечью вижу я сооружение сего храма. Но таковы веления Божии. Недолго спустя по постройке его – зальется Россия кровью и распадется на многие кратковременно самостоятельные государства. И Польша станет свободной и самостоятельной… И тогда будет разрушен Варшавский собор. И тогда доля испытаний постигнет Польшу…» (168, с. 542).

Последние годы жизни отца Иоанна были омрачены не только назревавшим в стране и обществе кризисом, но и появлением его лжепочитателей, образовавших секту «иоаннитов». Эти люди верили в постоянные новые воплощения Христа на земле и считали, что отец Иоанн стал таким воплощением. Сразу после возникновения в 1880-е годы такого рода явлений отец Иоанн ездил в места, где действовали секты, и лично опровергал учение сектантов. Он не допускал их до себя, отказывал им в причащении, но такое извращенное понимание веры оказалось живучим.

Нарекания в обществе, недовольство собратьев священнослужителей вызывал и «роскошный образ жизни» отца Иоанна. Он носил великолепные шелковые рясы (чтобы не обидеть дарителей), путешествовал по России в специальном вагоне, пользовался услугами богатых людей, был награжден несколькими орденами, в 1907 году был назначен членом Святейшего Синода, был вхож в царскую семью. Это породило двойственность в его восприятии. Скромный батюшка, любящий, кроткий и верующий, верующий той верой, которая «горами двигает», «стремившийся к небу, к вечному», которого нельзя было не любить, по словам известного всей России журналиста В. М. Дорошевича, уступает место другому – «митрофорному протоиерею, воинствующему, анафемствующему, делающему политику» (45, с. 440). Даже один из лидеров русских консерваторов – генерал А. А. Киреев заносит в дневник 22 декабря 1908 года двойственную характеристику: «Умер отец Иоанн Кронштадтский. Загадочная личность! Не много знающий, неумный (в обыкновенном смысле этого слова), поддававшийся глупому влиянию, попавший в руки каких-то скверных дам… Но в нем была гигантская вера, дававшая ему гигантскую мощь, мощь святости. Он был избранником всего русского народа. В него верили, и эта вера творила “чудеса”. Он останавливал припадки эпилепсии, заставлял тысячную толпу исповедовать вслух, вслух каяться в грехах… Он, несомненно, народный герой. Это, несомненно, самый популярный человек в России. Впрочем, он пользовался известностью и за границей». Тем не менее спустя полтора месяца, 14 февраля 1909 года, генерал отметил в дневнике: «Торопятся с провозглашением отца Иоанна святым…» (72, с. 299–300, 305).

Все эти видимые современниками «противоречия и странности» стали очевидным следствием незаурядной деятельности великого священника, который не счел возможным отгораживаться от потока жизни, хоть и перемешано в нем разное. Сам отец Иоанн сознавал возникавшие от этого трудности в своем главном деле – молитве. «Молясь с людьми, – писал он в дневнике, – мы должны иногда пробить молитвою своею как бы твердейшую стену душ человеческих, окаменевших житейскими пристрастиями, пройти мрак египетский, мрак страстей, пристрастий. Вот отчего иногда бывает тяжело молиться. Чем с более простыми людьми молишься, тем легче» (5, с. 366).

В записях 1908 года, последнего года жизни отца Иоанна, встречаются и вздохи о грехах: «Как мог, как умел, как старался, служил, но много ошибался, недомогал, сильно враг борол. Покрой, Господи, все грехи милосердием Твоим» (5, с. 377). Отец Иоанн Кронштадтский скончался 20 декабря 1908 года на 80-м году жизни.

Народ бесконечной чередой потянулся в Андреевский собор проститься с любимым батюшкой. 22 декабря состоялся перевоз тела в Санкт-Петербург. За гробом шло не менее 20 тысяч человек. Войска стояли шпалерами вдоль процессии. Звонили колокола даже в лютеранской церкви. В столице процессия направилась через весь город на набережную реки Карповки, где в основанном отцом Иоанном в память святого Иоанна Рыльского Иоанновском женском монастыре было приготовлено место упокоения. Отпевал почившего первоиерарх Русской Церкви митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) в сослужении нескольких епископов, 60 священников и 20 диаконов. Особым рескриптом император Николай II повелел ежегодно в день кончины отца Иоанна совершать церковное его поминовение во всех церквах России.

Могила отца Иоанна в нижнем храме монастыря на Карповке стала местом постоянного паломничества многих людей. Усыпальницу из белого мрамора украшали цветами, ставили свечи, служили панихиды и – обращались с молитвой к батюшке. Сохранилось немало свидетельств об исцелениях и иной помощи всероссийского чудотворца.

Решением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви в 1990 году отец Иоанн Кронштадтский был причислен к лику святых.

Молитва святого Иоанна Кронштадтского

Благий Человеколюбие! Иже тварь единым словом соделавый и из нея человека создавый, посети же неизреченным Твоим человеколюбием падшего раба Твоего, яко да не погибнет до конца дело руки Твоея.

Господи! Имя Тебе – Любовь: не отвергни меня, заблуждающегося человека. Имя Тебе – Сила: подкрепи меня, изнемогающего и падающего. Имя Тебе – Свет: просвети душу мою, омраченную житейскими страстями. Имя Тебе – Мир: умири мятущуюся душу мою. Имя Тебе – Милость: не переставай миловать меня.

Железный обер-прокурор
К. П. Победоносцев

Жизнь и деятельность Константина Петровича Победоносцева с недавних пор привлекают к себе все большее внимание. Это вызвано как стремлением отдать должное видному государственному и церковному деятелю, так и желанием омыть личность Победоносцева от ожесточенной и длительной клеветы легиона политиков и историков. Многолетняя и разнообразная активная деятельность Победоносцева до последнего времени не получила достаточно полного и всестороннего освещения, хотя нельзя не отметить несколько работ дореволюционных авторов. Лишь с начала 1990-х годов появляются диссертации, статьи и очерки, предваряющие недавние издания его сочинений, а в 2010 году вышла содержательная монография А. Ю. Полунова (125). В то же время личность Победоносцева в политизированной атмосфере общественной жизни современной России по-прежнему характеризуется в большинстве случаев с полярных позиций. Между тем нет нужды ни затемнять слабые стороны в деятельности «железного обер-прокурора», ни возносить его на котурны. Вклад Победоносцева в государственную и церковную жизнь России настолько велик и значителен, что не признавать этого могут лишь не желающие видеть очевидное.

1

Константин Петрович Победоносцев родился 21 мая 1827 года в Москве, в семье профессора российской словесности Московского университета. Стоит заметить, что в его родословной сочетались разнородные начала – духовное и дворянское: дед по отцу, Василий Степанович, был священником, да и отец Петр Васильевич закончил Духовную Академию, а вот его мать принадлежала к старинному дворянскому роду Левашовых. В семье было 11 детей, но остались в живых восемь.

Детство, отрочество и юность Константина Победоносцева прошли в атмосфере патриархальной Москвы, с ее устоявшимися порядком и уютом, в небольшом деревянном доме в Хлебном переулке, вблизи Поварской улицы. «Место это родное мне и милое, – вспоминал Победоносцев. – Здесь прошла так тихо и мирно вся моя молодость… Закрою глаза – и вижу перед собой родную церковь [Симеона Столпника] и слышу знакомые голоса служения», а «звон колокола… до сих пор отдается в слух мой» (цит. по: 125, с. 40). Родительский дом Победоносцев с огорчением был вынужден продать в 1906 году, оказавшись после отставки в стесненном материальном положении.

К. П. Победоносцев

Спустя полвека он вспоминал ежегодный молебен в Успенском соборе московского Кремля и крестный ход по поводу изгнания французов из Москвы и пределов Отечества: «Начинается служба, великая служба, составленная художником церковной речи, коей каждое слово отдается в русском сердце, начиная с громогласного “С нами Бог”… вслед за престарелым митрополитом [Филаретом] вся громада народа, наполняющая храм, как бы вся Церковь Российская, преклоняет колена и слушает в глубоком молчании великую, подлинно великую заключительную молитву», произносимую митрополитом, «умеющим как никто произносить всенародные молитвы» (123, с. 227–228).

«О премилосердный Господи! Пробави милость Твою ведущим Тя, но и не ищущим Тебе явлен буди, еще же и врагов наших сердца к Тебе обрати, и всем языком и племеном во едином истинном Христе Твоем познан буди…» – тихим голосом произносил молитву митрополит Филарет. Так с молодых лет память о бедах и свершениях России, равно как и образ святителя Филарета, проникновенные обороты церковно-славянского языка стали частью духовного мира Победоносцева.

Иною, но также важной частью стало обширное наследие западноевропейской культуры. Отец давал ему читать произведения античных авторов, писателей эпохи классицизма и Просвещения. И как было юноше не поминать добром имя Петра Великого, который ввел Россию в Европу, а разночинцев – в русское общество.

По окончании в 1846 году петербургского Училища правоведения Победоносцев поступает на государственную службу. В разных департаментах Правительствующего Сената молодой правовед смог проявить свои выдающиеся способности, и его карьера пошла в гору. Включение Победоносцева в государственную жизнь России произошло в канун Великих реформ. В числе ряда известных молодых юристов ему, тогда тридцатилетнему профессору, заведующему кафедрой на юридическом факультете Московского университета, было поручено участвовать в подготовке судебной реформы, ставшей частью комплекса коренных социально-экономических преобразований, изменивших облик России и поставивших ее на путь капиталистического развития.

В то время уже проявилась характерная черта личности Константина Петровича: самозабвенность в служении делу, которое он считал важным.

Он тратил часы не только на сопоставление законодательных положений, заимствованных из сводов европейского права, с реалиями и традициями русской жизни для выработки новой, лучшей системы судопроизводства. Этого казалось мало, и он пытался «подтолкнуть» и ускорить ход государственного корабля.

Напомним, что в 1859 году, будучи государственным служащим, Победоносцев посылает в Лондон А. И. Герцену свою историко-публицистическую работу о министре юстиции графе В. Н. Панине, в которой не просто критикует непрофессионализм и реакционность царского министра, но открывает пороки всей системы российского судопроизводства и призывает к широкой гласности: «Взгляните на отчеты министра юстиции, все итоги подведены удивительно верно, но какая страшная официальная ложь скрывается под этой гладкой поверхностью!» (121, с. 77). Работа была напечатана анонимно в выпусках «Голоса из России» в 1860 году. Очевидное объяснение этому шагу тридцатидвухлетнего чиновника – искреннее желание послужить благу России и свойственный молодости либерализм. Стоит добавить в качестве объяснения и возбуждающее влияние идеологической атмосферы того времени, тогдашней «оттепели», побуждавшей многих людей к немедленным конкретным шагам ради блага Отечества. «Это был прелестный человек, – вспоминал о Победоносцеве тех московских лет его друг Б. Н. Чичерин. – Тихий, скромный, глубоко благочестивый, всей душой преданный Церкви… с разносторонне образованным и тонким умом, с горячим и любящим сердцем, он на всем существе своем носил печать удивительной задушевности, которая к нему привлекала» (цит. по: 125, с. 46).

Судебная реформа оказалась едва ли не самой успешной и вполне соответствовала радикальным замыслам реформаторов. Созданная новая правовая система, включавшая всесословный, гласный и независимый от администрации суд, прокуратуру, адвокатуру, следствие (сформированные из лиц, получивших высшее специальное образование), а также институт присяжных заседателей, – все это вместе взятое намного опередило уровень судопроизводства в Западной Европе.

Оно бы хорошо, но новые суды разительно не соответствовали уровню развития, уровню самосознания самого российского общества. Слишком велик оказался груз отжившего свое патриархального общества, слишком сильны традиции начальственного произвола и самовластья. Вследствие этого великолепно задуманная комплексная судебная реформа стала искажаться, а ее проведение тормозиться как из-за противодействия отсталой части бюрократии, так и из-за неразвитости правового сознания общества, его верхов и низов.

Думается, этот опыт стал решающим для формирования взглядов Победоносцева как государственного деятеля, да и как человека. Для него очевидной стала необходимость прежде принятия в государственной или общественной жизни любой новации соразмерить ее соответствие уровню восприятия российским обществом. «Гладки планы на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить» – этим принципом он руководствовался в дальнейшем неизменно. И одно это уже ставило его на особое место среди высшей российской бюрократии, ибо Победоносцев не был тупым ретроградом, отрицающим любую новацию, однако не стал и пылким энтузиастом, готовым «формировать конные полки в Венеции», по словцу князя П. А. Вяземского. Идеалист по складу личности, он никогда не обольщался фразой, красивой идеей, благородным мечтанием и в свои московские годы «сумел уберечься», по его признанию, от всех московских кружков, и западников, и славянофилов. В то же время он никак не был ограничен кругозором своего ведомства, а всегда имел в виду общие интересы империи. В своем идеализме Константин Петрович оставался в высшей степени реалистом. Его мировоззрение, по точному определению А. Ю. Полунова, являлось «отражением особого мироощущения, опиравшегося на представление о глубокой прочности существующего уклада, ясности и определенности перспектив развития общества» (125, с. 48).

Между тем в России, которая только-только выходила из феодального состояния, в которой, с одной стороны, лишь начинали ослабляться многовековые скрепы жесткого иерархического подчинения власти и традиции сословной иерархии, а с другой стороны, уже вовсю громыхали занесенные из Европы «передовые» идеи «свободы, равенства и братства», идеи социализма и коммунизма, в которой все общество, но прежде всего и более всего – образованные верхи вольно или невольно поляризовались вокруг двух центральных идей – охранительства и реформаторства, позиция консервативного реформатора казалась странной и даже дикой.

Современный исследователь С. Л. Фирсов, раскрывая истоки победоносцевского консерватизма, указывает на то, что в ходе осмысления стоящих перед властью задач Константин Петрович скоро разочаровался в гласности, которая без широкого просвещения народа становилась «гласом вопиющего в пустыне». Но далее он оказался перед вопросом: какое просвещение России нужно? Не приведет ли оно к разрушению фундамента самой российской государственности? (121, с. 10–11). Сочтя такую возможную цену модернизации России слишком дорогой, Победоносцев при сохранении своих убеждений патриота и монархиста пересматривает свои взгляды на способы решения проблем, стоящих перед страной и обществом: он становится ярым охранителем и ультраконсерватором, но – ради достижения той же цели – процветания России. В эпоху Великих реформ, позднее названную им временем «всеобщего разложения и пустоты», он равно порицал и идеолога революции, «шарлатана, гаера» Н. Г. Чернышевского, и министра внутренних дел П. А. Валуева: «Он невероятно пуст – едва ли не до глупости. По речам можно бы назвать его шутом, если не актером» (цит. по: 125, с. 73–74).

С наибольшей полнотой и яркостью Константин Петрович смог реализовать свои убеждения за четвертьвековое пребывание на посту обер-прокурора Святейшего Синода, члена Комитета министров и Государственного Совета. В силу личной близости к государям Александру III и Николаю II его слово и мнение имели особое значение. Огромная эрудиция, аналитическое мышление и неизменная ориентация на национальные интересы России позволили Константину Петровичу принимать активное участие в решении практически всех важных вопросов государственной жизни империи в течение двух десятилетий.

В то же время представляется преувеличенной оценка роли и значения Победоносцева, данная либеральной историографией и унаследованная советскими историками. «Победоносцев – центральная фигура в правящих кругах эпохи контрреформ… он хотел и сумел стать фактически главою правительства, твердо и цепко сжимающим в своей руке руль государственного корабля», – писал А. А. Кизеветтер (цит. по: 123, с. 6). Даже имея в виду опубликованную переписку обер-прокурора с Александром III, зная о том, что Николай II в первые годы царствования перед назначением министров непременно советовался с Константином Петровичем, необходимо отметить, что Победоносцев все же оставался рядом с троном, но никак не на троне. Александр III, обладавший волевым и твердым характером, в полной мере осуществлял свои права и обязанности самодержца, хотя и прислушивался к советам уважаемого им государственного деятеля, а в царствование Николая II значение старого обер-прокурора стало быстро и неуклонно слабеть. Поэтому следует согласиться с оценкой современного историка А. И. Пешкова: в государственных делах «его [Победоносцева] влияние часто было значительным, но не всегда определяющим» (123, с. 7).

Среди многообразной текучки государственной жизни происходили и эпохальные события, оказавшие решающее влияние на будущее России, и в определении исхода этих событий велика роль Победоносцева. В 1881 и 1905 годах произошел кризис власти, которая ходом событий в стране была поставлена перед выбором: идти ли дальше по пути углубления буржуазных реформ в политической жизни или не идти. Тем самым ставился под сомнение самый принцип самодержавной власти, и сама власть должна была определить свое отношение к предлагаемому частью общества пути постепенной передачи некоторых прерогатив и властных полномочий от монарха к институту выборной власти. «Сейчас Россия разделилась на два лагеря, где более вражды, нежели у турок с русскими, – записала генеральша А. В. Богданович в дневник 8 мая 1881 года. – Одни – за самодержавие, другие – за кабинет, третьи – за конституцию. В этом хаосе ничего не поймешь» (24, с. 73).

Даже такой ярый сторонник самодержавного принципа, как Александр II, к концу жизни поддался веянию времени, как спустя четверть века и Николай II, но иной оказалась позиция Победоносцева. И в том и в другом случае он с неизменной твердостью отрицал малейшие уступки и тем более – существенные перемены (введение конституции, создание парламента), он решительно настаивал на сохранении в неизменности института самодержавия.

Между тем уже к 1881 году конституции появились не только в большинстве стран Европы, но и в Японии, в Османской империи (хотя в последних имели номинальное значение). Если бы 8 марта 1881 года на заседании Комитета министров были реализованы планы убитого Царя-Освободителя и созданы хотя бы предварительные формы представительной власти в виде выборных членов Государственного Совета (комиссии Лорис-Мели-кова), то в дальнейшем они могли бы постепенно развиваться для более полного представительства интересов различных классов и слоев общества. Тем самым в России помимо земства были бы созданы законные и реальные формы для проявления политической активности развитой части общества, для взаимодействия власти и общества, вражда и противоборство которых во многом привели к неэффективности некоторых реформ.

Видимо, в то время трудно было возразить на главный довод Победоносцева: необходимость твердой власти в условиях переходного общества (да еще под преувеличенной угрозой террора). Но его противодействие компромиссу власти с обществом в 1881 году, когда власть была сильнее общества, привело ту же власть 17 октября 1905 года к капитуляции перед обществом, оказавшимся сильнее власти. 8 марта самодержавие имело возможность по своей воле ограничить свою власть, а 17 октября оно оказалось бессильным перед напором радикальных сил в обществе. Среди многих факторов, приведших к такому развитию событий, нельзя преуменьшать и роль Победоносцева.

Он долгое время пытался влиять на русское общество через печать, используя издательские возможности Святейшего Синода и распоряжаясь большим издательским фондом имени А. Н. Муравьева. Константин Петрович активно поддерживал отдельные газеты и журналы и препятствовал деятельности тех, влияние коих считал вредным. «Дивлюсь без конца малой культурности наших журналов, редакторов и пр. К сожалению, редко кто знает иностранные языки и читают очень мало… Переводятся только книги отрицательного направления, и их только читает наша молодежь, не знающая языков! Печально!.. А сколько можно было бы замысливать доброго и интересного – если бы читали и следили!» – сокрушался он в письме 3 июля 1896 года (цит. по: 125, с. 310–311). Однако и эта активность обер-прокурора оказывалась противоречивой. Так, он призывал редактора «Московских ведомостей» С. А. Петровского «быть осторожнее и нюхать воздух», избегать полемики, потому что либеральное «Новое время» всегда окажется «зубастее» «Московских ведомостей». «Помолчите о Финляндии, помолчите также о патриархах и греках», надо прекратить полемику о реферате В. С. Соловьева и по поводу проблемы «Церковь и общество», – указывал он редактору в ноябре 1891 и в январе 1892 года. Ведущий публицист московской газеты Л. А. Тихомиров отозвался на это: «Я лично вполне согласен хоть и совсем замолчать. Только думаю, что сам вопрос не замолчит» (цит. по: 125, с. 320). Боязливая осторожность Победоносцева усугубляла разброд в лагере консерваторов.

В воспоминаниях В. И. Гурко описывает выступление Победоносцева на заседании Государственного Совета: «Разобрать любое явление, подвергнуть его всесторонней критике никто не мог лучше Победоносцева, но зато всякое творчество… было ему совершенно чуждо и недоступно… Победоносцев никогда не отстаивал и не предлагал, а неизменно ограничивался критикой чужих предположений или мнений» (41, с. 51). Отмеченная психологическая особенность охранителя и аналитический склад ума, видимо, наложили отпечаток на всю деятельность Константина Петровича, ослабив в нем созидательное начало.

Однако не старческие опасения руководили им. До настоящего времени сохраняют интерес и важность взгляды Победоносцева о философии истории. «Старые учреждения, старые предания, старые обычаи – великое дело, – писал он в одной из статей своего знаменитого “Московского сборника”.– Народ дорожит ими как ковчегом завета предков. Но как часто видела история, как часто видим мы ныне, что не дорожат ими народные правительства, считая их старым хламом, от которого нужно скорее отделаться. Их поносят безжалостно, их спешат перелить в новые формы и ожидают, что в новые формы немедленно вселится новый дух. Но это ожидание редко сбывается. Старое учреждение тем драгоценно, потому и незаменимо, что оно не придумано, а создано жизнью, вышло из жизни прошедшей, из истории, и освящено в народном мнении тем авторитетом, который дает история… корни его в той части бытия, где всего крепче связуются и глубже утверждаются нравственные узы, – именно в бессознательной части бытия» (123, с. 382). Нетрудно увидеть в этих мыслях созвучие идеям Н. М. Карамзина, заложившего основы русского консерватизма.

Подчас при имени Победоносцева у иных авторов проскальзывает удивление: да почему же более трех десятилетий этот человек играл важную роль в государственных делах? Помимо знаний и мудрости стоит назвать и такие качества его личности, как твердость характера и трезвый взгляд на мир. Глубоко верующий человек, он почитал идеалы, но не был прекраснодушно идеалистичен, подобно своему московскому другу Гилярову-Платонову. Константин Петрович не без иронии писал ему 23 февраля 1874 года по поводу недавней газетной статьи Гилярова о международных делах: «Любезнейший Никита Петрович… И неужели возможно, не впадая в детскую фантазию, мечтать о всеобщем мире на земле и сокращении армий как о чем-то действительном и воображать, что школьная цивилизация принесла бы нам златой век Астреи, если бы не Змий военного дела! Ведь мы посреди людей живем, в состоянии брани, и правилом мудрости остается все-таки: si vis pacem, para bellum[2]2
  Si vis pacem, para bellum – если хочешь мира, готовься к войне (лат.).


[Закрыть]. Стало быть, мудрее всех тот, кто лучше вооружен; а кто в благодушном ожидании братского общения распоясывается, тот становится добычею вчерашнего друга и собеседника, лишь только последний почувствовал себя сильнее. Обнимаю вас. Ваш К. Победоносцев» (136, с. 166).

2

Четверть века, с 24 апреля 1880 по 19 октября 1905 года, Победоносцев занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода. В «победоносцевский период» Русская Церковь получила возможности для существенного количественного развития: возрастает число приходов, епархий, специальных учебных заведений. На качественно новую высоту было поставлено начальное обучение и воспитание в системе церковно-приходских школ, которые стали главным и любимым детищем Победоносцева. В имении своего университетского товарища Сергея Александровича Рачинского Татево, Смоленской губернии, куда приезжал отдохнуть летом Константин Петрович, они вдвоем задумали эти училища и «решили» их как естественную, народную и охранительную школу для России. Оказалось, такие школы стали самой массовой и эффективной системой начального образования. И даже в первые десятилетия Советской власти десятки тысяч советских граждан писали в анкетах в графе «образование»: «закончил ЦПШ».

Заметно улучшилось материальное положение белого духовенства. Значительно возросли масштабы дешевых церковных изданий, способствующих церковному просвещению народных масс. Было ограничено самовластье епархиальных архиереев. Важно отметить, что в своей деятельности на посту обер-прокурора Константин Петрович постоянно стремился к повышению авторитета главного лица в церковной жизни – священнослужителя.

Был ли он сам самовластным правителем Церкви, как его стремились изобразить его противники? И да и нет. Нет, потому что, по его собственным словам, «юридически я не имею никакой власти распоряжаться в церкви и ведомстве. Надо нести в Синод» (цит. по: 123, с. 7). Да, потому что слово и решение доверенного царского сановника не могло отвергаться священноначалием Церкви.

В первый же год его пребывания на посту обер-прокурора возник конфликт между ним и первоприсутствующим в Синоде митрополитом Санкт-Петербургским Исидором (Никольским). В январе 1881 года почитатели творчества скончавшегося Ф. М. Достоевского обратились к митрополиту Исидору с просьбой похоронить писателя безвозмездно в Александро-Невской Лавре. Влиятельная в придворных кругах генеральша А. В. Богданович поехала в Лавру, но, по ее словам, «митрополит встретил очень холодно это ходатайство, устранил себя от этого, сказав, что Достоевский – простой романист, что ничего серьезного не написал…». На панихиде Победоносцев сказал обескураженной генеральше: «“Мы ассигнуем деньги на похороны Достоевского” и нелестно отозвался об Исидоре». Ходатайство Победоносцева равнялось приказанию. На следующий день митрополит прислал к Богданович наместника Лавры сказать, что «он исполняет нашу просьбу, дает место, и служение будет безвозмездно» (24, с. 53).

Стоит отметить очевидное различие в служении Победоносцева с деятельностью его предшественника в Синоде. Ведь граф Д. А. Толстой не имел верных знаний о христианстве, ни разу не был в Исаакиевском соборе, крайне редко заглядывал в синодальную канцелярию, где только висел его мундир на вешалке. Когда Константин Петрович впервые вошел в канцелярию и увидел груды неразобранных бумаг на столах, он немедленно уволил большую часть чиновников (24, с. 112). А как не сказать о глубоком понимании Константином Петровичем многих явлений в Православии!.. Например, он писал: «Говорят, что обряд – неважное и второстепенное дело. Но есть обряды и обычаи, от которых отказаться значило бы отречься от самого себя, потому что в них отражается жизнь духовная человека или всего народа…» (123, с. 401–402). В его искренней вере и этом почитании давнего обряда видно сходство с направлением другого великого церковного деятеля, митрополита Филарета (Дроздова), и если один из них начал церковный XIX век в России, то другой этот век закончил.

Не менее показательно отношение этих церковных деятелей к явлению русского раскола. Как отмечал В. П. Зубов, митрополит Филарет «замечал малейшую погрешность против религиозного уклада, такта, церемониала…», однако был чужд соблазнам хронолатрии (времяпоклонничества); «Филаретов консерватизм не консерватизм ради консерватизма», поэтому в раскольниках он видел врагов Церкви и государства, а не хранителей старины (59, с. 131, 119). Победоносцев в своей полемике с вождем славянофилов И. С. Аксаковым твердо заявлял: «Раскол у нас прежде всего – невежество, буква – в противоположность духу, а с другой стороны – хранилище силы духовной под дикой, безобразной оболочкой» (137, с. 186).

Между тем многие проблемы церковной жизни игнорировались Синодом, церковная жизнь продолжала течь «по старинке», все более разительно не соответствуя быстро меняющемуся состоянию российского общества. Положение не просто господствующей, но государственной Церкви прочно связывало Церковь не только с положительными, но и с отрицательными явлениями в жизни империи. В обществе осуждали жестокие гонения на старообрядцев, притеснения католиков и другие такого же рода мероприятия церковной власти. Последовательное обособление духовенства, его отказ от открытого обсуждения реальных церковных проблем, от диалога с обществом отделяли Церковь от сферы русской культуры, сокращали ее роль и влияние в обществе. Церковная власть отворачивалась от многочисленных назревших проблем (о богослужебном языке, об исправлении богослужебных книг, о реформе богослужебного устава и других). Такова была сознательная и целенаправленная политика Победоносцева, отход от которой произошел лишь незадолго до его отставки.