Текст книги "Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков"

Крестный путь святителя Луки
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий)

XX век стал временем явного и массового отхода людей от веры и от Церкви. Это происходило в разных странах, причем в некоторых, как в Советской России, государством проводилась открыто атеистическая политика, в иных государство оставалось нейтральным. Исповедание христианской веры и принадлежность к Церкви все более требовали от людей осознанного выбора, а в условиях СССР еще и немалой стойкости. На этот вызов Русская Церковь ответила мужественным стоянием за веру, появлением сонма христианских мучеников и подвижников. Один из них – святитель Лука (Войно-Ясенецкий, 1877–1961), архиепископ Симферопольский и Крымский.

В отличие от многих известных церковных деятелей будущий святитель принадлежал не к династии священнослужителей: его род Войно-Ясенецких, известный с XV века, имел польско-литовские корни и был занят придворной службой. За несколько столетий произошло его обнищание, и уже дед будущего святителя жил в курной избе, зарабатывал на существование благодаря мельнице. Отец, Феликс Станиславович, сумел получить образование, по специальности был провизором, но оставил аптекарское дело и перешел на государственную службу. Он был ревностным католиком, однако никому своей веры не навязывал. Мать, Мария Дмитриевна (Кудрина), напротив, была вполне православной христианкой и своих детей – двух дочерей и троих сыновей – воспитывала в традициях Православия.

27 апреля 1877 года в Керчи в семье Войно-Ясенецких родился мальчик, получивший при крещении имя Валентин. В день его рождения Православная Церковь празднует память апостола и священномученика Симеона, сродника Господня по плоти, бывшего вторым епископом в Иерусалиме после апостола Иакова и распятого за свою веру на кресте в 107 году. Как знать, не судьба ли апостола Симеона определила будущий земной путь младенца, Валентина, которому предстояло и мученичество, и апостольское служение… Спустя несколько лет семья переехала в Киев, поселилась в центре, на Крещатике. В этом городе прошли детские и юношеские годы Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого.

Большие способности юноши проявились еще в гимназии, где он показал заметные успехи по всем предметам. Любовь к рисованию и очевидные способности привели его в Киевское художественное училище, которое он закончил параллельно с гимназией.

Святитель Лука (Войно-Ясенецкий)

Критическое отношение к вере и Церкви, охватившее в то время русское образованное общество, затронуло и Войно-Ясенецкого. «Религиозного воспитания я в семье не получил, – вспоминал он позднее, – и если можно говорить о наследственной религиозности, то, вероятно, я ее наследовал главным образом от очень набожного отца». Мать усердно молилась дома, но в церковь ходила редко из-за возмущения недостойным поведением приходских батюшек. Войно-Ясенецкий пережил короткий период увлечения толстовством, в котором юношу привлекало заявленное стремление стать ближе к простому народу, послужить народу. Излечился он от пагубного заблуждения после прочтения книжки Льва Толстого «В чем моя вера?», в которой распознал ересь, отказ от христианства. Особенно дорогой для него книгой становится Евангелие, подаренное директором гимназии при получении аттестата зрелости, как напутствие в жизнь.

Разнообразные таланты Валентина Феликсовича осложнили для него выбор жизненного пути. Он мечтал об Академии художеств и потому поехал в Санкт-Петербург, но уже во время вступительного экзамена его посетило сомнение, правильный ли путь он избирает. Чему посвятить свою жизнь: тому, что нравится, или тому, что полезно людям? Не всякий молодой человек в восемнадцать лет способен всерьез задуматься над этим непростым выбором, над словами Иисуса Христа: жатвы много, а делателей мало (Мф. 9, 37). Решиться было трудно, сомнения не оставляли его. Все же Войно-Ясенецкий поступил на юридический факультет петербургского университета, но спустя год переехал в Мюнхен и обучался некоторое время живописи в частной школе. В 1898 году он возвращается в Киев и поступает на медицинский факультет Киевского университета. Выбор был сделан окончательно и на всю жизнь.

Медицина всерьез увлекла Валентина Феликсовича. Он становится одним из лучших студентов на факультете. Его авторитет признавался и однокурсниками, избравшими его старостой курса. В эти годы сформировался образ жизни будущего святителя, определяющими чертами которого стали самозабвенное служение народу и глубокая вера в Бога. «В это время, – вспоминал он впоследствии, – впервые проявилась моя религиозность. Я каждый день, а иногда и дважды в день ездил в Киево-Печерскую Лавру, часто бывал в киевских храмах…» В 1903 году выпускные государственные экзамены Войно-Ясенецкий сдал блестяще, и перед ним открывалась приятная перспектива научной карьеры, но он сказал однокурсникам, что намерен стать земским врачом. «Вы будете земским врачом?! – поразились молодые люди. – Ведь вы ученый по призванию!» Как это понятно нам, как это объяснимо для людей, служащих для того, чтобы жить. Им трудно понять тех, что живет ради служения. Показательно ответное признание двадцатишестилетнего Валентина Феликсовича: «Я был обижен тем, что они меня совсем не понимают, ибо я изучал медицину с исключительной целью быть всю жизнь деревенским, мужицким врачом, помогать бедным людям».

Но прежде русской деревни молодому врачу довелось побывать на войне. Он добровольно отправился с киевским госпиталем Красного Креста на театр русско-японской войны, войны ненужной и неудачной (что определило критическое отношение Войно-Ясенецкого к царскому режиму). Это его решение оказалось чрезвычайно важным: молодому врачу было поручено заведование хирургическим отделением, в котором он сам неутомимо работал, и самые сложные операции проходили удачно, по его признанию, «несчастий не бывало». Опыт оперирования на костях, суставах и черепе вкупе с осмыслением подмечаемых закономерностей привел Валентина Феликсовича к размышлениям над проблемой обезболивания при операциях, что в конечном счете вылилось в научное исследование. Там же, в госпитале, Войно-Ясенецкий встретил сестру милосердия Анну Васильевну Панскую, покорившую его «не столько своей красотой, сколько исключительной добротой и кротостью характера». В своих воспоминаниях архиепископ Лука откровенно рассказывает обо всех сложностях своей любви, в которой предугадывалось нарушение воли Божией.

По возвращении в Россию началась работа в земских больницах в городе Ардатове Симбирской губернии, в селах Верхний Любаж и Фатеж Курской губернии, селе Романовка Саратовской губернии и городе Переславль-Залесский. По повестям В. Вересаева и М. Булгакова можно составить верное и красочное представление о быте и работе молодого врача в дореволюционной деревне, сходной оказалась и жизнь земского доктора Войно-Ясенецкого. Талантливый хирург скоро стал знаменитым среди окрестных жителей благодаря удачным операциям, но независимый характер и самостоятельность суждений привели к трениям с земскими управами. Аналитические способности и очевидная склонность к научной деятельности побудили Валентина Феликсовича к написанию докторской диссертации о регионарной анестезии, которую он успешно защитил в 1916 году. Варшавский университет отметил эту работу как «лучшее сочинение, пролагающее новый путь в медицине», премией в 900 рублей золотом, но автор не сумел их получить, не успев представить в Варшаву требуемое количество своей книги. Он трудился не ради денег (хотя жил с женой и тремя детьми на одно жалованье) и не ради славы (хотя признание коллег было приятно). Он трудился потому, что видел в медицинской деятельности путь, указанный ему Богом. Тогда же ему пришла мысль о работе над темой «гнойная хирургия», оказавшейся очень важной впоследствии.

Первая мировая война и революции 1917 года стали важнейшими рубежами в развитии России, отразились они и на жизни доктора медицины. Он оказывается с семьей в Средней Азии, чудом избегает расстрела, в 1919 году в Ташкенте умирает жена. В условиях гражданской войны и разрухи оставшись с четырьмя детьми, из которых старшему было двенадцать, а младшему шесть лет, Валентин Феликсович обращается с молитвой к Богу и скоро получает ответ. Для заботы о детях Господь указал сестру Ташкентской больницы Софью Сергеевну Белецкую, ставшую второй матерью для них, но не женою для него, ибо самому доктору предстояло новое служение.

У земского врача выходных не бывает, воскресные и праздничные дни – самые занятые, поэтому Войно-Ясенецкий в течение тринадцати лет почти не имел возможности бывать на церковном богослужении, несколько лет не говел. Все изменилось в Ташкенте. Потрясения общественные и личные усилили его внимание к духовной жизни. Главный врач городской больницы и заведующий кафедрой Туркестанского университета не только стал постоянным участником церковных служб, но и вступил в церковное братство. Валентин Феликсович регулярно посещал церковные собрания и даже проводил серьезные беседы о вере.

Сейчас нам трудно представить себе, каким поразительным событием оказалось это для ташкентского общества, ведь перед революцией отход интеллигенции от Православия стал почти всеобщим, Церковь отрицали или, в лучшем случае, требовали ее «решительного обновления». Захватившие власть большевики пошли еще дальше и начали борьбу с целью полного уничтожения Церкви, намереваясь заменить для людей веру во Христа верой в идола «коммунизма». По планам Ленина и Троцкого во всей Советской России разгоралась война против Церкви, в которой власть использовала демагогию и открытый террор, угрозы и раскол церковного сообщества. Людям навязывалось представление об ограниченности жизни человека материальными условиями, всякая духовная жизнь отрицалась. Увы, большинство людей смирилось с обстановкой воинствующего безбожия. По улицам многих городов пошли комсомольские антихристианские карнавалы, журнал «Безбожник» издавался многотысячным тиражом, во многих домах на место икон вешали портреты вождей, в школах детям запрещали носить нательные крестики, священнослужители и члены их семей были лишены гражданских прав. В этих условиях любое проявление веры в Бога требовало смелости, а выступление с апологией Православия – немалого мужества.

В 1922 году новоявленные «обновленцы» при поддержке ОГПУ открыто повели дело к расколу и уничтожению Русской Церкви. Патриарх Тихон (Беллавин), названный «врагом Советской власти № 1», находился под арестом, так же как и большинство авторитетных архиереев. Заправилы «обновленчества» объявили себя руководством Церкви, начали вводить изменения в церковной жизни, противоречащие церковным канонам, с помощью чекистов отнимали у «тихоновцев» церкви. Сопротивление им стали оказывать многие архиереи, священники и миряне.

В Ташкенте еще в январе 1921 года был созван епархиальный съезд для «суда» над архиепископом Туркестанским и Ташкентским Иннокентием (Пустынским). Доктор Войно-Ясенецкий был приглашен в качестве гостя, но не удержался и выступил с большой и взволнованной речью. Глубокая вера, твердость характера, самостоятельность суждений и присущий ему дар живого слова позволили склонить участников съезда в защиту правящего архиерея. По окончании заседания владыка Иннокентий отвел его в сторону и сказал: «Доктор, вам надо быть священником!». «У меня и мысли не было о священстве, – писал позднее Войно-Ясенецкий, – но слова преосвященного Иннокентия я принял как Божий призыв архиерейскими устами, и, минуты не размышляя, сказал: “Хорошо, владыко! Буду священником, если это угодно Богу!”»

В конце января 1921 года состоялось посвящение доктора во диакона, 2 февраля, в праздник Сретения Господня прошла священническая хиротония. Иерей Валентин был назначен четвертым священником в ташкентский собор, ему было поручено произнесение проповедей. Это необыкновенное событие стало сенсацией в городе и в университете, преподаватели и несколько студентов медицинского факультета пришли к профессору-священнику для выражения недоумения. Священник устоял и перед моральным давлением своего окружения. Теперь он не только делал операции в больнице, читал лекции студентам и писал книгу «Очерки гнойной хирургии». Профессор медицины в рясе проповедовал на воскресных службах, выступал на публичных диспутах против отрекшегося от Бога протоиерея Ломакина, на которых к радости слушателей неизменно одерживал вверх.

Спустя два года, в самый разгар богоборческой войны, когда Политбюро ЦК РКП(б) планировало дату судебного процесса над Патриархом Тихоном с расстрельным приговором, когда сотни священнослужителей арестовывались и ссылались, раскол проявился и в Ташкенте. Несколько видных священников примкнули к «обновленцам», многие священники скрылись, нареченный во епископа архимандрит Виссарион был арестован. Напуганный архиепископ Иннокентий тайно, ночью уехал в Москву, надеясь пробраться в Валаамский монастырь. Этот архипастырь из семьи вологодских священнослужителей, закончивший Киевскую Духовную Академию, удостоенный ученой степени магистра богословия, на двадцатом году своего епископского служения презрел завет Иисуса Христа: …пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах {Ии. 10, 11–13). Как позднее стало известно, в том году владыка Иннокентий примкнул к «обновленчеству»… Но все же владыка Иннокентий успел поставить на церковную свещницу активного отца Валентина.

В обстановке церковной смуты, не обращая внимания на угрозы «обновленцев», священники Валентин Войно-Ясенецкий и Михаил Андреев в мае 1923 года созывают съезд духовенства и мирян, оставшихся верными Патриарху Тихону. И на этом съезде неожиданно отец Валентин был избран на ташкентскую кафедру. В иной стране в иное время повторилась ситуация, случившаяся в 374 году в Медиолане (современный Милан): в разгар ожесточенной борьбы православных с ересью арианства на Медиоланскую кафедру был избран высокообразованный интеллигент и блестящий оратор Амвросий, ставший одним из великих западных отцов Церкви.

Сосланный в Ташкент епископ Андрей (князь Ухтомский) одобрил это избрание и тайно постриг Валентина Феликсовича в монахи с именем Лука в память апостола и евангелиста Луки, бывшего врачом и иконописцем. Тайно же состоялась епископская хиротония (подробно описанная святителем Лукой в воспоминаниях). Она пришлась на 18/31 мая, когда Церковь отмечает память девятнадцати святых мучеников первых веков христианства. Будущий путь был ясен, но владыка Лука его не устрашился.

Он успел отслужить только две архиерейские литургии. 28 мая /10 июня его арестовали. «Я простился с детьми и с Софьей Сергеевной и в первый раз вошел в “черный ворон”… Так положено было начало одиннадцати годам моих тюрем и ссылок», – эпически спокойно вспоминал позднее святитель Лука.

В тюрьме арестованному епископу позволили писать, и он сумел закончить свой труд «Очерки гнойной хирургии». В августе епископа

Луку отправили в Москву, где ОГПУ освободило его. То было время временного отступления большевистской власти от жесткой линии в борьбе с верой, слишком сильным оказалось сопротивление православных верующих, слишком резким осуждение гонений на Церковь со стороны западных стран, в сотрудничестве с которыми нуждалась Советская власть. Владыка Лука несколько раз встречается с освобожденным Патриархом Тихоном, служит с ним литургию. Патриарх не только одобрил епископскую хиротонию профессора, но, будучи сам высокообразованным человеком, благословил епископа Туркестанского и Ташкентского заниматься и далее хирургией.

Смягчение политики власти в борьбе с Церковью вовсе не означало прекращения этой борьбы. Уже осенью 1923 года святитель Лука был арестован, а в начале зимы отправлен в первую ссылку. Тюмень, Омск, Новосибирск, Красноярск, Енисейск, деревня Хая на реке Чуне, Туруханск, селение Плахино за Полярным кругом – таковы этапы первой ссылки епископа-профессора. Его везли то в «столыпинском» вагоне вместе с уголовниками, то в санях в 40-градусный мороз, то гнали пешком. Он обнаружил у себя миокардит; еда была скудная, вещи нередко крали, условия жизни в северном поселении оказались первобытно убоги… Но святитель не изменил своему призванию, ведь испытания ломают слабых, а сильных лишь закаляют. Везде, где возможно, он служил литургию; везде, где требовалось, он лечил людей, подчас совершая трудные операции.

По окончании срока ссылки в январе 1926 года святитель Лука вернулся в Ташкент. Там ожидал его удар со стороны недавнего сподвижника: вернувшийся также из ссылки священник Михаил Андреев представил о нем неблагоприятные отзывы заместителю Местоблюстителя Патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому). По совету находившего в Ташкенте в ссылке митрополита Арсения (Стадницкого) святитель Лука подает прошение об увольнении на покой, которое было удовлетворено в 1927 году. Это было отступление от следования воле Божией. Позднее сам святитель Лука расценивал свое решение как «начало греховного пути», за чем последовало и «Божье наказание за него». Теперь ему осталась лишь врачебная практика на дому и пребывание на богослужении в Сергиевской церкви Ташкента, во время которых он стоял в алтаре.

В 1930 году произошел новый арест и, после года тюремного заключения, ссылка на три года в Архангельск. И в этом городе святитель занимался лечением людей, проводил операции. В 1933 году, «оставленный Богом и лишенный разума», по собственным словам, он вновь отказался от предложенной епископской кафедры. Напротив, преисполнившись честолюбия, епископ Лука пытался договориться с представителями власти о продолжении его исследований по гнойной хирургии. Но ни в чем не стало успеха: впервые у него пошли неудачные операции, он перенес тяжелую болезнь с осложнением на глаза. Обо всем этом честно и безжалостно к себе святитель рассказал в автобиографии.

В 1937 году последовали новый арест и ссылка в село Большая Мурта Красноярского края. Владыке уже исполнилось шестьдесят лет. Казалось бы, естественная усталость вкупе с перенесенными тяжелейшими испытаниями должны были смирить его, подчинить беспощадному гнету власти. Но святитель Лука оказался в высокой степени преисполнен внутренней свободы. Его глубокая вера, закаленная в немалых испытаниях и искушениях, позволила ему освободиться от всего мирского и в полной мере ощутить себя рабом Божиим, покориться воле Божией – и это дало ему, гонимому священнослужителю, трижды судимому и ссыльному, свободу и независимость. Он направляет наркому обороны СССР К. Е. Ворошилову письмо, в котором просит позволить ему продолжить работу по проблемам гнойной хирургии, крайне важной для военно-полевой хирургии в условиях надвигающейся войны. Видимо, вследствие положительного решения чекисты позволили епископу-профессору два месяца поработать в библиотеке Томского университета, благодаря чему он успел перечитать всю новейшую литературу по гнойной хирургии на немецком, французском и английском языках. По возвращении в Большую Мурту можно было закончить большой труд. В этом селе владыку Луку застала Великая Отечественная война.

В первые дни войны ссыльного Войно-Ясенецкого назначили главным хирургом эвакогоспиталя в Красноярске. Работа отнимала у него много времени, но результаты ее оказывались неизменно более успешными, чем в других госпиталях, особенно при операциях на больших суставах. «Раненые офицеры и солдаты очень любили меня, – рассказывал владыка Лука. – Когда я обходил палаты по утрам, меня радостно приветствовали раненые. Некоторые из них… неизменно салютовали мне высоко поднятыми прямыми ногами».

Будучи профессионалом высочайшего уровня, владыка Лука не терпел разгильдяйства и нерадивости, требовал полной самоотдачи и от врачей, медсестер, санитаров. И раненых, и медперсонал поражало то, что епископ Лука в своем кабинете повесил икону, перед операциями всегда совершал молитву, на врачебных совещаниях занимал место в президиуме в рясе, клобуке и с панагией на груди.

В 1942 году Священный Синод при Местоблюстителе Патриаршего престола митрополите Сергии назначил владыку Луку главой Красноярской епархии. От этого назначения святитель уже не отказался, хотя служение его проходило совсем не в архиерейских комфортных условиях, – в маленькой кладбищенской церкви на окраине города, ибо все остальные церкви в городе и области были закрыты или разрушены. «Ходить я доложен был по такой грязи, что однажды на полдороге завяз и упал в грязь и должен был вернуться домой», – вспоминал он. «Служить архиерейским чином было невозможно, так как при мне не было никого, кроме одного старика священника, и я ограничивался только усердной проповедью слова Божия». Но и это было немало в атеистическом государстве. Святитель воодушевлялся словами апостола Павла: Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды. Всё у вас да будет с любовью (1 Кор. 16, 13–14).

В своих проповедях владыка Лука затрагивал самые важные вопросы христианской жизни. «Вы знаете, что было и есть много вождей, которых избирает себе род человеческий, много учителей, указывающих различные пути жизни. Но Господь Иисус Христос велит нам, христианам, не за ними идти, а только за Ним, за Пастырем добрым, полагающим душу Свою за овцы Своя. Почему же это так?.. Все учения человеческие направлены к тому, чтобы усовершенствовать жизнь нашу общественную и политическую. Они говорят почти только о том, как нужно устроить жизнь с внешней стороны, какие государственные законы установить, как достигнуть наиболее совершенной формы государственного устройства. Много мудрого, много великого, много полезного известно нам из этих учений человеческих. Перед лучшими и достойнейшими, перед самыми справедливыми из них и мы преклоняемся… В чем же коренное отличие учения Христова от всех учений человеческих? В том, что Он учил нас о сердце нашем, наставлял в той глубокой, великой истине, которую слышите вы в словах Евангельских… В нашей жизни духовной, а следовательно, во всей нашей жизни внешней, которая находится в теснейшей связи с жизнью духовной, – над умом нашим, над волей и стремлениями нашими царит и властвует наше сердце… Каково сердце наше, такова и деятельность наша. Если сердце чисто, свято, если оно проникнуто горячей любовью к Господу Иисусу Христу, то все деяния наши, все помышления, все наши общественные и политические взгляды, вся философия наша будут проникнуты этим чувством, этими святыми велениями сердца… А если темное зло царит в сердце нашем, то тогда, как бы ни было совершенно общественное и государственное устройство, как бы ни были справедливы установленные законы, – все равно сердце наше будет творить зло. Никакие законы, никакое общественное устройство не могут обуздать сердце человеческое… Сделать это может только Господь Иисус Христос, ибо Он принес нам Свое Божественное учение о том, каково должно быть сердце наше, как должны мы исправлять его. И Своей Кровью и Телом Своим, которыми мы причащаемся, Он дает нам силы к борьбе со злом, к очищению сердец наших…»

Уже в этой проповеди святитель предлагает не только твердое исповедание православной веры, но и открытую полемику с коммунистическим учением, вознамерившимся создать «нового человека» по планам партии Ленина-Сталина. Значение его проповеди усиливалось тем, что произносил ее не простой священнослужитель, а ученый профессор. Едва ли это нравилось партийному начальству, но работа владыки Луки в госпитале была полезной настолько очевидно, что его проповедничеству не чинили препятствий. Стоит заметить, что он не просто числился главой епархии, а в труднейших условиях пытался навести порядок в епархии, снимал нерадивого пастыря и назначал взамен достойного без согласования с властями, препятствовал активизации деятельности «обновленцев», пересылал в Москву ходатайства из городов и сел об открытии закрытых церквей.

В сентябре 1943 года по решению И. В. Сталина состоялся наконец Поместный Собор Русской Православной Церкви, на который многие участники были доставлены прямо из лагерей и ссылки. Митрополит Сергий (Страгородский) был избран Патриархом, а архиепископ Лука – членом Священного Синода. Между Патриархом и святителем Лукой завязывается переписка по самым разным вопросам, с мнением красноярского архиерея считаются в Синоде, но сам владыка просит об освобождении его от регулярных приездов в Москву из-за большой занятости в госпитале.

По окончании срока ссылки и после переезда госпиталя в Тамбов владыка в 1944 году получил назначение на Тамбовскую кафедру. В этом крае церковная жизнь также пострадала от богоборческой войны Советской власти: из 110 церквей действовали лишь две – в самом Тамбове и в Мичуринске. Обширное поле деятельности предстояло стареющему архиерею, который не мог отказаться и от своей медицинской практики.

В госпитале рабочий день архиепископа Луки продолжался более 8 часов, ежедневно он делал по 4–5 операций, консультировал молодых врачей, занялся исследованием новых вопросов в хирургии.

С первых дней управления епархией святитель стал добиваться от властей открытия новых церквей, в частности Спасо-Преображенского собора в Тамбове, разрешения на проведение епархиального собрания духовенства и мирян. Ему отказывали. Тем не менее власть отметила его самоотверженное служение в медицине: архиепископ Лука был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов», а в 1946 году за работу «Очерки гнойной хирургии» ему была присуждена Сталинская премия 1-й степени. Из 200 тысяч рублей премиальных владыка перечислил 130 тысяч в помощь детям, пострадавшим в войне. Жители Тамбова по сей день вспоминают добрым словом святителя-хирурга. Одна из больниц в городе была названа его именем, в 1994 году ему был установлен памятник.

Почему вдруг коммунистическая власть решилась отметить высокой наградой работу своего духовного противника? Очевидно, что в последнюю очередь имелись соображения научные, а в первую очередь – политические. Конец 1945 – начало 1946 годов были временем сохранявшегося сотрудничества союзников, победивших во Второй мировой войне. Сталин рассчитывал на помощь США в восстановлении разрушенного хозяйства СССР, надеялся договориться о сохранении раздела мира великими державами. Поэтому он должен был считаться с мнением не только американского правительства, но и американской общественности, которая возмущалась гонением на Церковь в СССР. В США стало известно о замечательном хирурге в рясе: в прессе появились статьи о нем, интервью, фотографии. Прагматичный вождь решил использовать это обстоятельство. Внутри страны такой демонстративный акт власти после многолетних преследований ею всего, связанного с христианством, должен был способствовать сплоченности общества.

Тем не менее Советская власть не могла изменить своей природы. Было перехвачено письмо архиепископа Луки к митрополиту Николаю (Ярушевичу) от 15 июля 1944 года, в котором святитель предлагал программу активизации деятельности РПЦ: «Не терпит душа, и не могу молчать, видя, что творится в Церкви Божией, – писал он. – О, какая страшная разруха, какой страшный голод духовный, какое множество некрещеных и лишенных христианского погребения, какая беспросветная религиозная тьма. Поскорее, поскорее надо нам, архипастырям, не покладая рук трудиться над восстановлением лежащей в развалинах, в пепле Церкви российской, и покарает нас Господь, если не будем спешить… Простой народ дичает в голоде духовном. Ему надо помочь экстренными мерами в деле восстановления богослужения… Не надо останавливаться перед трудностями, не надо лавировать и изобретать способы человеческие, чтобы обойти их… Вторая причина распространения безбожия и отказа от религии в наших образованных и полуобразованных кругах состоит в том, что скудомыслие и духовное убожество свойственно всякой толпе, все равно, образованной или темной, пожалуй, даже в гораздо большей степени полуобразованной толпе, чем простым, неученым людям, среди которых немало людей ясного ума и глубоких духовных запросов…» Но «люди интеллигентной толпы этого не понимают», и «такие убогие интеллигенты безнадежны для истины». Заместитель начальника Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александров направил копию письма секретарю ЦК ВКП (б) Г. М. Маленкову, известному своей радикально враждебной позицией в отношении к Церкви и вере, с пояснением: «В своем письме Войно-Ясенецкий выдвигает широкую программу активизации деятельности духовенства и непримиримой борьбы церковников против материализма» (146, с. 117–119, 121–122, 321). Тогда святителя Луку власть «взяла на заметку».

В январе 1945 года в Москве открылся Поместный Собор для избрания нового Патриарха. Владыка Лука не получил на него приглашения, потому что не согласился с порядком открытого голосования на Соборе. Однако в феврале новоизбранный Патриарх Алексий I (Симанский) наградил его правом ношения на клобуке бриллиантового креста.

В мае 1946 года владыка Лука был переведен на должность архиепископа Симферопольского и Крымского, к великой печали его тамбовской паствы. Семидесятилетний старец воспринял это как волю Божию. Можно усмотреть в этом решении, явно продиктованном Патриарху Советом по делам религий, отдаленные последствия знаменитой Фултонской речи У. Черчилля, в марте 1946 года сказавшего о «железном занавесе», разделившем Европу, и призвавшего к противостоянию с СССР. Сотрудничество с Западом оказалось невозможным. Вследствие этого наметился резкий поворот и во внутренней политике, ее ужесточение. В этих условиях власти решили убрать подальше слишком яркую и известную фигуру, к тому же известную своей непримиримостью к господствовавшей коммунистической идеологии.

На новом месте архиепископ Лука приступает к своему служению столь же ревностно, как и ранее. Правда, сил становилось все меньше, слабело зрение, и от штатной медицинской службы пришлось отказаться, лишь в отдельных случаях владыка консультировал, нередко поражая врачей точностью диагноза.

Политика Советской власти в отношении Церкви после очевидного подъема патриотизма в годы войны поначалу заметно изменилась. «Надо мягче, – заявил в январе 1945 года М. И. Калинин. – Главное все-таки – пропаганда, разъяснение. Увидел у парня крестик – поговори с ним мягко, скажи о крестике, что это отжившее дело…» (198, с. 329). Однако на местах сохранился «советский дух», враждебное отношение властей к «мракобесам-церковникам». Из опубликованных недавно секретных документов открывается руководящая роль Крымского обкома КПСС в кампании вражды к Церкви и лично архиепископу Луке. Так, в апреле 1947 года секретарь обкома Чурсин предупредил уполномоченного по делам Церкви, что обком партии считает чтение лекций владыкой в рясе «явлением недопустимым, хотя он и лауреат Сталинской премии, и дал указание не допускать чтения лекций и докладов [владыкой] Лукой в своей духовной одежде (в рясе) и если последний желает их делать, то пусть делает в гражданской» (155, с. 38). В следующем докладе уполномоченный сообщает, что архиепископ Лука «…уже с лекциями и докладами по вопросам хирургии не выступает, но больных у себя на дому иногда принимать продолжает» (155, с. 48).