Текст книги "Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков"

Кормчий ковчега спасения
Митрополит Антоний (Блум)

В октябре 1989 года в Москве в Свято-Даниловом монастыре проходил Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. В один из дней Собора во время совершения торжественной литургии произошло прославление двух новых святых – патриархов Иова и Тихона. В переполненном Свято-Троицком соборе Святейший Патриарх Пимен, трижды возносил над головами молящихся первые иконы новых святых. Величественное пение хора, праздничные облачения архиереев и других священнослужителей, густые клубы возносившегося к куполу ладана – все это усиливало взволнованно-возвышенное состояние присутствующих. То воистину оказалось нежданное торжество Православия в еще коммунистической России.

Но вот завершилась служба. Молящиеся медленно покидали храм. Из северных дверей стали выходить архиереи, и к ним многие тянулись за благословением. После всех архиереев по ступеням спустился еще один худощавый, невысокого роста священнослужитель в черной рясе и без скуфьи. Простое лицо, недлинная седая борода, густые темные брови, на груди – панагия. И народ вдруг метнулся к нему, и на недоумевающие вопросы иных пролетело по толпе: «Владыка!.. Это же владыка Антоний!». Так происходило при всех появлениях владыки в России.

К тому времени имя митрополита Антония Сурожского получило широкую известность в церковной среде благодаря ходившим по рукам в «самиздате» проповедям и регулярным беседам владыки по радио на волнах Би-Би-Си. Его слушали жадно, подчас напряженно ловя негромкий голос, ровно звучащий среди разнообразных помех эфира. То было не простое пастырское слово, хотя и оно становилось глотком чистой воды в мутном потоке многообразной идеологической пропаганды. Владыка Антоний обладал редким даром проникновенной сердечности, он говорил о важном, о главном в жизни: о пути к Богу, о преодолении препятствий на этом пути, о встрече с Богом. И в то же время всякая беседа или проповедь владыки становилась изъяснением важнейших догматов Православия или глубин учения Отцов Церкви. Вот это удивительное и редкое сочетание двух начал – богословской строгости содержания и ясности изложения – неудержимо притягивало к радиоприемникам всех, кто хоть раз услышал голос владыки.

А в начале 1990-х годов уже стало возможным читать проповеди, беседы, размышления митрополита Антония. Усилиями Е. Л. Майданович и других его почитателей появляются журнальные публикации, книги и брошюры, в 2002 и 2007 годах вышли итоговые сборники, вобравшие в себя большую часть из творческого наследия владыки. И все эти публикации не залеживались на книжных полках, а быстро разлетались по Москве, по другим городам России. Слово митрополита Антония оказалось очень нужным русскому народу.

В чем же секрет этой притягательности и поразительной востребованности трудов человека, всю жизнь проведшего в странах Западной Европы, окормлявшего преимущественно европейскую паству и даже свои беседы чаще произносившего по-английски или по-французски? Все дело в том, что митрополит Антоний Сурожский всегда был человеком Церкви. Церковь он видел единственным средством спасения людей в бурных и опасных водах современного мира, подобно Ноеву ковчегу в ветхозаветном потопе, и сам стал одним из надежных кормчих этого ковчега.

Митрополит Антоний (Андрей Борисович Блум) родился 19 июня 1914 года в швейцарском городе Лозанне. Его предки по линии отца были выходцами из Шотландии, обосновавшимися в России в XVIII веке. Отец, Борис Эдуардович Блум, служил по дипломатическому ведомству. Мать, Ксения Николаевна, была из московской дворянской семьи Скрябиных, ее отец был дипломатом, старший брат погиб на войне, второй брат ее, Александр Скрябин, стал известным композитором.

Митрополит Антоний (Блум)

Раннее детство Андрея Блума прошло в Персии, где его отец служил консулом в русской дипломатической миссии с 1915 по 1920 год. Жить пришлось в разных местах, и у будущего архиерея остались разнообразнейшие и яркие воспоминания о том времени. Главное место в его жизни в те годы играла мать, женщина энергичная, мужественная. «Ездила верхом хорошо, играла в теннис, охотилась на кабана и на тигра – все это она могла делать», – вспоминал позднее владыка Антоний.

Единственного сына она воспитывала строго, не потакая капризам и слабостям, быть может, это способствовало ранней выработке характера. «Я не хотел быть как все», – вспоминал владыка. Важную роль в воспитании Андрея Блума играла и его бабушка, Ольга Ильинична Скрябина. Много внимания в семье уделяли обучению сына, и Андрей хорошо выучил французский и персидский языки, позднее к ним добавились латынь, немецкий, английский, испанский, итальянский, голландский.

Революция 1917 года разрушила старую Россию и прямо отразилась на судьбах миллионов людей. Семейство дипломата Блума не стало исключением. Оборвался прежний образ жизни с уверенностью в завтрашнем дне и прочным уровнем материального благополучия. Пришлось смириться с неопределенностью положения и скудостью жизни беженцев.

После странствований по Австрии и Югославии в 1923 году обосновались во Франции. Семья разлучилась. Отец, глубоко переживавший ответственность своего класса за революцию, стал вести крайне аскетический и уединенный образ жизни. Жить было негде и не на что. Мать, воспитанница Смольного института благородных девиц, нанялась уборщицей в гостинице, где ей предоставили комнату. Потом, используя знание четырех языков, получила работу, научилась печатать на машинке и стенографировать, начала работать и работала уже всю жизнь.

Андрею пришлось впервые жить одному в самых дешевых интернатах и школах, в непривычной и зачастую враждебной среде, что вначале давалось «чрезвычайно трудно». «Я просто не умел тогда драться и не умел быть битым, – вспоминал он много позднее. – Ну, били, били и, в общем, не убили!» Матери он, конечно же, даже не обмолвился об этом. Во время каникул нанимался на фермы, первый заработок его составил 50 сантимов. Но когда мальчика предложили устроить в католическую школу, где условия жизни и уровень обучения были на достаточно высоком уровне, но при одном непременном условии: переходе в католичество, – Андрей сказал маме: «Уйдем!». Он воспитывал в себе мужество, выдержку, терпение, например способность переносить утомление, боль, холод – годами спал при открытом окне без одеяла и, когда было холодно, вставал, делал гимнастику и ложился обратно. Так вырабатывался характер, формировалась личность будущего архиерея.

Трудности материальные угнетали. Но что было более важным – оборвалась связь с Родиной, ставшей объектом «великого исторического эксперимента» большевиков. Тем не менее русские оставались русскими и на чужбине. Для них их Россия как бы ушла на дно, подобно легендарному граду Китежу, но не исчезла, жила в их памяти, в их сердцах. И у многих из них оставалась Церковь, в которой, как в надежном ковчеге спасения, они совершали свой дальнейший жизненный путь.

«Общительным я никогда не был, – рассказывал митрополит Антоний, – я любил читать, любил жить со своими мыслями и любил русские организации». Еще в Персии мальчику подарили русский национальный флаг и объяснили его символику: белый цвет – цвет русских снегов, голубой цвет – русских морей, красный – цвет русской крови. В середине 1920-х годов мать отдала Андрея на лето в русскую скаутскую организацию, в которой «лет с десяти-одиннадцати нас учили воинскому строю, и все это с тем, чтобы когда-нибудь вернуться в Россию и отдать России обратно все, что мы смогли собрать на Западе…». В 1927 году Андрей попал в другую организацию, «Витязи», созданную Русским Студенческим Христианским Движением. Там тоже был воинский строй, гимнастика, спорт; спали на голой земле, ели очень мало, но «жили очень счастливо». Новой чертой «Витязей» была религиозность, при организации был священник, и в лагерях имелась церковь.

Между тем владыка Антоний вспоминал: «Когда я был мальчиком, у меня сложилось впечатление, что мир вокруг меня – джунгли, вокруг меня дикие звери и, чтобы выжить, нужно либо стать абсолютно бесчувственным и уметь сражаться, либо приготовиться быть уничтоженным или разорванным на куски» (9, с. 100). «[В те годы] я был очень антицерковно настроен из-за того, что видел в жизни моих товарищей католиков или протестантов, так что Бога для меня не существовало, а Церковь была чисто отрицательным явлением». Такие настроения были типичными перед революцией для большей части русской интеллигенции, видевшей в Церкви лишь атрибут давней отечественной традиции и полагавшей христианство ненужным в условиях развития науки, техники, демократии. И в эмиграции Церковь оставалась для многих лишь частью жизненного уклада, не более. В трудных условиях, когда все силы уходили на борьбу за существование, четырнадцатилетний Андрей поразился видимой бессмысленности жизни и гонке за бессмысленным счастьем. «Ия себе дал зарок, что, если в течение года не найду смысла жизни, я покончу жизнь самоубийством, потому что я не согласен жить для бессмысленного, бесцельного счастья».

Но Бог милостив. В пятнадцать лет Андрей пережил решительнейший переворот в своей жизни.

Русских подростков, пришедших поиграть в волейбол, попросили послушать беседу, которую вел православный священник, да не кто-нибудь, а известный философ и богослов протоиерей Сергий Булгаков. Часть мальчишек разбежалась, часть вынужденно осталась. Слушая протоиерея Сергия, скептичный и ироничный, как всякий подросток, Андрей Блум вдруг задался вопросом: а правда ли все то, что говорит священник? И решил сам проверить.

Как вспоминал позднее владыка, он поехал домой, попросил у мамы Евангелие, сел за стол в пустой комнате и начал читать. «Молодому дикарю», как он сам себя назвал, открылось Евангелие от Марка, самое краткое, ясно и живо написанное. И произошло чудо: «Я сидел, читал и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос… я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут – значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, все, что о Нем говорят, – правда… если это правда, значит, все Евангелие – правда. Значит, в жизни есть смысл, значит, можно жить, ни для чего иного как для того, чтобы поделиться с другими тем чудом, которое я обнаружил…» (8, с. 257–258).

Сильный и решительный характер Андрея побудил его переоценить свои взгляды на жизнь. Выбор был сделан раз и навсегда. Он по-прежнему продолжал учиться в школе, потом в университете на биологическом и медицинском факультетах, но главная жизнь его уже протекала в ином мире. Подобно евангельскому юноше, он нашел сокровище, но не отвернулся от него, а отдал все, что имел, за жемчужину Истины, ибо сказано в Евангелии: Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее (Мф. 13, 45–46).

В шестнадцать лет Андрей Блум был посвящен в стихарь митрополитом Евлогием (Георгиевским), управлявшим в то время русскими приходами в странах Западной Европы. Он стал чтецом, то была первая ступень в его долгом церковном служении. Сверстники запомнили его страстным спорщиком, остроумным, добрым, но и требовательным. Он занимался спортом, и младшим мальчикам внушал физическую и духовную бодрость.

Молодой человек становится деятельным членом православной общины Трехсвятительской церкви на рю Петель в Париже. Эту церковь иные русские эмигранты называли «красной», потому что она была создана владыкой Вениамином (Федченковым), остававшимся в канонической связи с Москвой, в то время как большая часть монархически настроенных эмигрантов составляла приход храма святого князя Александра Невского, перешедшего под юрисдикцию Константинопольской патриархии. Выбору, сделанному в юности, владыка Антоний оставался верным до конца жизни: он никогда не выходил из юрисдикции Московской Патриархии, несмотря на не раз возникавшие конфликты.

Андрей знакомится с видными учеными и богословами протоиереем Георгием Флоровским и В. Н. Лосским, оказавшими на него сильное влияние и способствовавшими формированию его православного мировоззрения. Он находит и своего духовного отца, которым стал архимандрит Афанасий (Нечаев), внимательно и бережно ведший Андрея по пути духовного возрастания, предостерегавший от соблазнов и искушений. Он видит самоотверженный труд матери Марии Скобцовой, создавшей приют для нищих и бездомных, часто опустившихся до пьянства русских эмигрантов. Труд деятельной любви матери Марии и ее добровольных помощников встречал не похвалы, а равнодушие, часто и ругань, но они не опускали руки.

Немалое влияние оказал на юношу и владыка Вениамин (Федченков), чей образ жизни и самозабвенное служение Богу и людям стали примером на всю жизнь.

Видимо, у Андрея Блума имелись сомнения в определении своего дальнейшего жизненного пути. Медицина позволяла ему в полной мере служить людям, наконец, она оставалась верным куском хлеба, а он нес ответственность за родных – маму и бабушку (отец умер в 1937 году). Но все же обычный житейский путь был не по нему. И 10 сентября 1939 года, перед уходом на фронт, врач Андрей Блум приносит тайные монашеские обеты. Оставаясь в миру, он отказывается от мира. А 16 апреля 1943 года состоялось и каноническое пострижение в монашество. Обряд этот совершил его духовник, настоятель Трехсвятительского подворья в Париже архимандрит Афанасий, нарекший двадцатипятилетнего инока именем Антоний в память преподобного Антония Киево-Печерского. Молодой монах еще некоторое время оставался врачом, в этом качестве участвовал в движении французского Сопротивления (малоизвестно, что в одной из операций он повредил позвоночник и долгое время ходил в корсете), но наконец оставил медицинскую практику. 27 октября 1948 года митрополитом Серафимом (Лукьяновым) он был рукоположен в сан иеродиакона, а спустя полмесяца, 14 ноября – в сан иеромонаха. Начиналось его деятельное служение в Церкви.

По благословению митрополита Серафима отец Антоний в январе 1949 года переезжает в Англию и обосновывается в Лондоне. Местом его служения стало Содружество святого Албания (Альбана – британского мученика начала IV века) и преподобного Сергия Радонежского. Оно было образовано в 1928 году участниками 2-й англо-русской конференции, состоявшейся в Сент-Олбансе с целью сближения восточных и западных христиан.

В Англиканской Церкви давно проявилось стремление к сближению с Православием: можно вспомнить диакона Уильяма Палмера, ведшего в 1839–1842 годах об этом беседы со святителем Филаретом (Дроздовым) и А. С. Хомяковым. Можно припомнить беседы на те же темы в 1896 году между русскими и англиканскими иерархами, прибывшими на торжества коронации Николая II. Англичанин Джон Биркбек, в начале XX века издавший на английском языке переписку Хомякова с У. Палмером, например, был великим любителем православного богослужения и до революции восемнадцать раз приезжал в Москву на службы Страстной недели (18, с. 141).

Содружество проводило в Лондоне ежегодные конференции, на которых выступали православные и англиканские богословы и священнослужители, выпускало журнал. После Второй мировой войны центром работы Содружества становится дом святого Василия, в котором находились деловые помещения, библиотека, книжный магазин и домовой храм. Иеромонах Антоний был назначен духовным руководителем Содружества и настоятелем храма. Признанием его деятельности успешной стало назначение его настоятелем других храмов в Лондоне: святого апостола Филиппа (был разрушен в 1954 году в связи с реконструкцией квартала), преподобного Сергия Радонежского, в котором он сменил протоиерея Владимира Феокритова, скончавшегося в 1950 году. В 1956 году он становится настоятелем собора Успения Божией Матери и Всех святых по адресу 67 Ennismore Gardens. Храм был предоставлен Русской Православной Церкви в аренду на 21 год Англиканской Церковью Великобритании (был выкуплен приходом в 1979 году за 80 тыс. фунтов).

Служение оказалось непростым, возникали разные трудности, самая очевидная из которых – плохое поначалу знание английского языка. Митрополит Питирим (Нечаев) вспоминал рассказ митрополита Антония, с которым они были знакомы полвека, о приезде в Англию: «Чтобы изучить язык, а заодно подготовиться к своей будущей работе, он стал читать по-английски Библию короля Георга. И вот, приехав в Англию, выйдя в Лондоне из поезда, обратился к первому встречному с вопросом: “Как мне пройти на Гарден-стрит, дом 15?” Прохожий в ужасе шарахнулся на другую сторону – вопрос на устаревшем английском звучал приблизительно, как если бы у нас кто-то спросил: “Рцы ми, человече, камо гряду?”». Так, «на библейской основе», началась его работа (118, с. 291).

Молодой священник писал свои воскресные беседы и тщательно зачитывал их в храме перед молящимися. Опекавший его архимандрит Лев (Жилле) прямо сказал: «Отец Антоний, я за всю жизнь ничего такого скучного не слыхал» и запретил ему говорить по запискам. «Надо мной будут смеяться!» – возразил отец Антоний. – «Пусть смеются. Зато не будет скучно». И с тех пор владыка Антоний всегда говорил и проповедовал без написанного текста. Так им была обретена форма своего богословствования.

В 1953 году отец Антоний был возведен в сан игумена, в 1956 году – в сан архимандрита. А 30 ноября 1957 года в Лондоне состоялась хиротония архимандрита Антония (Блума) во епископа Сергиевского. В тот день, рубежный в его судьбе, он произнес при наречении слово, в котором сказал: «Если бы я последовал первому движению сердца, я стал бы просить пощады, ибо властно влекутся все силы души моей к молитвенному безмолвию в безвестности монашеского трудничества, и страх и тоска ворвались в душу мою, когда голосом Церкви повелел Христос стать в ряды свидетелей Божественной Любви, ибо нет более ответственного и страшного призвания (см.: Ин. 20, 21; Мф. 10, 16). Когда четырнадцать лет тому назад, будучи еще врачом, я принял тайный постриг и искал подвига: молитвы, поста, бдения, жестокого жития, – любовь мне подвигом не представлялась, а одной радостью и самой жизнью души. С тех пор я познал, что нет закона более неумолимого, чем закон любви Христовой: сострадательной, крестной любви Всесвятыя Троицы, любви Всемилостивого Спаса, отдающего жизнь за отступивших от Него людей, любви Доброго Пастыря, полагающего душу Свою за овец Своих… Легко и радостно мне было произносить обеты отречения. Ничто меня не влекло к себе, кроме искренней, радостной любви Христовой. Мне казалось, что мне не от чего отрекаться, так как кроме Бога ничего не желала, ничего не искала душа моя. И удивили меня напутственные слова духовника о том, что не в подвигах монашество, а в совершенной любви… Но я не верю в случайность; я глубоко убежден в том, что Сам Господь Иисус Христос правит Церковью Своей, и с юношеских лет положил никогда (насколько хватит сил и веры) ничего не искать и ни от чего не отказываться, никогда не просить у Бога ни креста, ни утешения; и поэтому склоняю главу и с трепетом, но без сомнения, без колебаний, недвоящимся сердцем благодарю, приемлю предложенный крест и ничтоже супротив глаголю. О своем недостоинстве говорить не буду: верю в благодать Божию, врачующую немощь и восполняющую скудость сил человеческих…».

10 октября 1962 года владыка Антоний возглавил образованную в составе западноевропейского экзархата Московской Патриархии Сурожскую епархию с возведением в сан архиепископа, а 27 января 1966 года – все западноевропейские приходы Московской Патриархии с возведением в сан митрополита. С того времени и стало привычным сочетание слов: митрополит Антоний Сурожский.

Церковно-административные дела отнимали много времени, но митрополит Антоний нашел и воспитал многих помощников. В 1964 году он совершил свою первую священническую хиротонию – рукоположил «одного из мальчиков моей воскресной школы», отца Сергея Гаккеля. В те годы служил в храме у владыки и священник Владимир Родзянко, будущий епископ Василий. К 2002 году в епархии было 2 викарных епископа, 22 священника и 8 дьяконов.

Главным своим делом владыка Антоний считал устроение епархиальной жизни и окормление паствы. С годами один небольшой приход в Лондоне, ранее объединявший малочисленных русских эмигрантов, превратился в полноценную, канонически организованную епархию, в которой в 2002 году имелось 30 приходов и общин. Приходы возникали чаще не в крупных городах, а в небольших городках, в чем подчас упрекали владыку. Он же полагал, что Церковь должна строиться снизу, по инициативе людей. Сам митрополит Антоний служил в соборе по воскресеньям в сослужении священника и дьякона (часто без алтарника) священническим чином. Служба полным архиерейским чином, как правило, устраивалась раз в году, на престольный праздник собора – Всех святых.

Заведено было после праздничных служб во дворе ставить большую палатку, в которой устраивали общее чаепитие (позднее для этой цели сделали пристройку к храму). Каждый приходил со своим вкладом – печеньем, бутербродами, пирогами и прочее. Позднее стали устраивать благотворительные базары, на которых продавались поделки, сделанные своими руками, выручка шла на нужды прихода.

После службы митрополит Антоний принимал людей, впрочем, принимал и по будням. К нему шли его духовные чада, позднее стали приходить христиане из иных Церквей, появлялись и люди неверующие. Шли за советом, наставлением, шли с горем, бедой и страданием, иногда – с сомнениями и мучительными вопросами. И, следуя примеру евангельского Пастыря, владыка не жалел времени и сил на эти беседы.

«Помню, однажды был я у него, – вспоминал митрополит Питирим. – Вечером он вдруг стал куда-то собираться. “Куда это ты на ночь глядя?”– спросил я. – “На Трафальгар-сквер, хиппи кормить. Пойдешь с нами?” И мы пошли туда, где сидят эти хиппи – мохнатые, раскрашенные, с зелеными хохолками… Владыка Антоний сам подходил к молодым людям, заговаривал с ними. Угощал булками, говорил о жизни – английским языком он уже владел великолепно» (118, с. 292).

Обыкновенно по четвергам, раз в неделю (в последние годы – раз в две недели), митрополит Антоний проводил общие беседы для прихожан то на русском, то на английском языке. Темы бесед были разнообразны, но основывались, как правило, на евангельских текстах или на вопросах, волнующих или занимающих многих.

Непривычным для многих оказался подход владыки к толкованию текстов и рассуждения о жизни христианской. Своеобразие его интерпретации христианства А. И. Кырлежев объясняет его «мистическим реализмом». «Сам Антоний пережил такой (религиозный) катарсис в юности, и его собственная вера связана не с религиозной традицией, культурной преемственностью и т. и., а с тем, что можно назвать “насильственным обращением”… он был уловлен в момент противоборства с Богом. Он встретился с Богом вопреки всему, что он тогда знал о себе, о людях и о мире». Это обусловило его, по словам А. И. Кырлежева, «евангельское понимание религии, которое заново открывается и подтверждается в переживании таинственной с точки зрения обыденности, но непосредственной встречи с Богом, в мистическом опыте» (77, с. 769, 773).

Многонациональная паства владыки Антония нашла для себя широкое поле деятельности. Ежегодно с 1975 года устраивались епархиальные съезды. Их созывали в конце мая, перед летними отпусками. В ближнем пригороде Лондона снимали на четыре дня пансионат или помещение колледжа. Богослужения, лекции и беседы занимали главное место в работе съезда, но не менее важным владыка считал возможность тесного общения более 200 православных англичан, совместное обсуждение ими вопросов православного образа жизни в неправославной среде.

В своей неустанной деятельности митрополит Антоний уповал на милость Божию и делал то, что полагал нужным: нес Евангельскую истину людям. И его негромкий голос был слышен. В 1960-е годы владыка Антоний начинает выступать на радио Би-Би-Си, его приглашают и русская и английская редакции, потом начались беседы и на телевидении. Все чаще у него берут интервью корреспонденты из разных стран Европы и США. Его приглашают с лекциями настоятели разных христианских храмов в Англии, Франции, Германии, Италии и других странах Европы. Частыми становятся приглашения выступить с лекцией или беседой в британских университетах.

Митрополит Антоний не любил ездить, предпочитая пребывание дома, в Лондоне, там он похоронил в 1957 году бабушку, в 1958 году мать. Но он уже не принадлежал себе. Приходилось много колесить по европейским странам и США, в частности, в качестве члена Всемирного Совета Церквей. В 1960 году он впервые посетил СССР, смог поклониться великим православным святыням, посетить Москву, Свято-Троицкую Сергиеву Лавру, Ленинград и Псков.

Естественным стало превращение записей и стенограмм в печатные тексты, хотя сам он по-прежнему ничего не писал. Беседы владыки на английском, русском и французском языках публиковались в журнале Содружества «Соборность», в «Вестнике Русского Западноевропейского Патриаршего Экзархата» и многих других изданиях. Первые книги митрополита Антония «Молитва и жизнь» и «Духовное путешествие» появились на английском языке в 1966-1970-х годах. Первой публикацией в СССР стала работа «Молитва и жизнь», вышедшая с некоторыми сокращениями в 1968 году в «Журнале Московской Патриархии».

Середина XX века стала временем бурной научно-технической революции. Успехи технического прогресса поражали воображение, уровень материального благоустройства людей в западных странах все возрастал. Пришла эпоха массового потребления. В умах большинства людей господствовали идеи житейского благополучия, вытеснившие мысль о Боге. Небывало возросли прельстительные соблазны и искушения. Нарастал на Западе процесс массовой апостасии – отхода от Бога, утрата веры и отпадения от Церкви.

Что тут можно сделать христианам? Надо ли им замыкаться в стенах православного храма? Владыка Антоний в 1967 году в течение недели проповедовал на улицах в Оксфорде перед несколькими прохожими, рассказывал им о Евангелии и отвечал на вопросы. Как-то пришел в общину хиппи и им рассказал о Боге, так некоторые из длинноволосых бунтарей пришли после в Успенский собор (8, с. 445).

Мало кто знал о болезнях владыки. Отец Всеволод Шпиллер сообщал 17 января 1970 года болгарскому Патриарху Кириллу о митрополите Антонии: «Бедный, он болел в минувшем году многими болезнями и потерял 27 килограмм живого веса, зато талия у него сделалась, как у прима-балерины. И он этому очень рад, так как снова надел те брюки, которые носил еще во время войны, во французском Резистансе [Сопротивлении]! Благородному духу этого Резистанса он остается верным и сейчас, любит его, однако ведь нужно научиться сочетать его с требованиями не только нового повсюду положения вещей, но также и нового собственного положения в Церкви и в обществе» (213, с. 359–360). Но важности и сановитости владыка так и не приобрел. После выкупа и ремонта Успенского храма в 1979 году владыка Антоний уступил приходской дом регенту Михаилу Фортунато и поселился в маленькой келье за алтарем, «сторожем в храме». Он даже перевел телефон на автоответчик, все больше уходя во внутреннее молитвенное молчание.

Открытость и простота митрополита Антония в отношениях с людьми поражали. По словам протоиерея Бориса Старка, владыка, «конечно, выдающийся человек… Я думаю, большинство наших архиереев “советской закваски” на него смотрят как на немного юродивого, потому что он живет совершенно вне времени и пространства… Но он исключительный человек» (166, с. 67).

Проповеди митрополита Антония были просты по форме, но глубоки по содержанию. Владыка, не получивший формального богословского образования, вкладывал в них свои обширные познания и собственный, пережитый лично духовный опыт. И невозможно было не поверить в подлинность его духовной встречи с нашим Спасителем, Иисусом Христом, Его Матерью и святыми. Мощный голос провидца, подкрепляемый глубиной личной веры, обращался непосредственно к глубинам человеческого сердца. И всякий его слушатель не мог не откликнуться на зов митрополита Антония, как будто обращенный к нему одному. «Евангелие – благая весть о том, что спасение пришло, что спасение не только при дверях, но с нами Бог, в нашей среде, мы Ему уже свои… мы Ему родные», – говорил митрополит Антоний в одной из бесед в декабре 1981 года (8, с. 648).

Призывающий голос был добр, но и строг: «Гораздо легче удалиться в свою комнату и произнести: “О Господи, пошли хлеб голодающему!”, чем что-то сделать в этом отношении. Я только что был в Америке и слушал чьи-то рассуждения о том, что он готов жизнь отдать для голодных и нуждающихся. Я его просто спросил, почему он, завзятый курильщик, не пожертвует в их пользу стоимость пачки сигарет» (8, с. 212).

В то же время у людей росли страх и неуверенность в будущем дне. В эти годы обострились политические проблемы в мире: рухнула колониальная система, ожесточалось противостояние двух военно-политических блоков во главе с США и СССР, грозившее войной. Людей волновали войны во Вьетнаме и на Ближнем Востоке, убийства Патриса Лумумбы и Джона Кеннеди, Карибский кризис и иные события. Православные деятели первой волны эмиграции – митрополит Антоний (Храповицкий), например, или философ И. А. Ильин – горячо реагировали на политические конфликты дня. Митрополит Антоний Сурожский в своих проповедях избегал политики. Не потому, что пренебрегал ею, ибо политика прямо влияла на судьбы миллионов людей, но он был уверен, что главное в жизни иное, по слову: кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22, 21). В то же время бывали случаи, когда владыка обращался к сугубо политическим темам (вступление советских войск в Чехословакию в 1968 году, высылка А. И. Солженицына из СССР в 1974 году), но он рассматривал эти вопросы с глубоко христианских позиций, с позиций правды Божией.

В одной из радиобесед по Би-Би-Си в 1981 году митрополит Антоний говорил: «…Жить для себя – нельзя; жить для ближнего, если он только земное существо, – мало. Надо видеть в ближнем человека такого масштаба, который ему позволит уместиться и расцвести только в Божьем граде… Да, мы должны давать, и это относится ко всем: и в России, и на Западе, и во всем мире нам поручено делиться небесным сокровищем с людьми, которые, может быть, забыли небо, но которые без него не могут жить, задыхаются на земле; с людьми, которым надо встретить Бога, потому что иначе человеческое общество слишком бедно, слишком тускло, слишком бессмысленно и бесцельно» (6, с. 281, 283).