Текст книги "Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков"

3

В годы гражданской войны вся жизнь в России перевернулась и начала устанавливаться на новых основах, но были основы и неизменяемые: история, традиции страны и народов, ее населяющих, наконец, само географическое положение огромного государства. Большевистские правители в Кремле были вынуждены отказаться во многом от абстрактных целей своего эксперимента: от немедленного установления в России коммунистического строя и раздувания из России по всему свету мировой коммунистической революции. В то же время стало очевидным, что новая власть обладает определенным доверием у народа, что эта власть в состоянии сохранить Россию как единое и сильное государство.

С 1921 года, после частичного возвращения к нормальным основам государственности и хозяйствования, Церковь вновь пыталась договориться с кремлевскими правителями об условиях своего существования; было ясно, что Церковь не представляет никакой политической угрозы, но большевики не желали мира с Церковью. Вся их власть и вся их государственность были построены на идеологической платформе марксизма, развитой В. И. Лениным, и, с позиций ограниченного материализма, безусловно и окончательно отрицали веру в Бога. Целью коммунистов стало создание нового человека, у которого место веры в Бога заменяла бы вера в идею коммунизма, а духовная жизнь определялась бы постановлениями ЦК РКП(б). Церковь оказалась для большевиков таким же принципиальным и опасным врагом, как монархический строй, капиталистические отношения, свобода слова и совести.

Летом 1921 года на Россию обрушилось огромное стихийное бедствие – засуха. Голод поразил 34 губернии Поволжья, Приуралья и юга Украины, 20 миллионов голодали, сотни тысяч людей умирали от истощения, случаи людоедства исчислялись сотнями. Церковь первой в стране приступила к оказанию помощи голодающим, причем растерявшаяся власть позволила это. Вскоре в Кремле спохватились и сообразили, что наконец-то могут нанести по Церкви сильнейший удар. По всей стране по команде ЦК РКП(б) была начата кампания по изъятию церковных ценностей якобы на помощь голодающим. «Якобы», потому что в послании Патриарха разрешалось жертвовать некоторые предметы церковного убранства и утвари, изготовленные из драгоценных металлов или украшенные драгоценными камнями, но не имеющие богослужебного значения. Власть же отнимала все. Церковный народ возмутился. Прошли волнения в Москве, Смоленске, Калуге… В городе Шуе 17 марта 1922 года верующие не допускали комиссию по изъятию ценностей в храм, тогда призванные красноармейцы открыли стрельбу из пулеметов и винтовок. Было убито 5 человек и ранено 15. Возмущенные рабочие двух ткацких фабрик объявили забастовку. Стало ясно, что народ не поддерживает борьбу против Церкви. 19 марта ЦК РКП(б) шифротелеграммой предупредил все партийные комитеты о «временной приостановке изъятия церковных ценностей» (19, кн. 1, с. 130–139).

19 марта 1922 года В. И. Ленин направил В. М. Молотову строго секретное письмо с указанием «ни в каком случае копий не снимать», и это письмо в течение семи десятилетий было важной тайной Советского государства. Вождь откровенно писал: «По поводу происшествия в Шуе, которое уже поставлено на обсуждение Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же твердое решение в связи с общим планом борьбы в данном направлении… для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на

полный успех разбить неприятеля на голову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодно сопротивления… Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности… совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать нам этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этой массы, либо, по крайне мере, обеспечил бы нам нейтрализирование этих масс… Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут… Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… процесс против Шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, [должен быть] проведен с максимальной быстротой и закончиться не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров. Самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент… На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу… [и] провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…» (19, кн. 1, с. 140–143).

По всей стране началось небывалое и казавшееся ранее невозможным разграбление Советской властью церковного имущества. Сотни священнослужителей, которые этому препятствовали или просто были неугодны власти своей активностью, арестовывали, сажали в тюрьмы, направляли в ссылку в Сибирь и Туркестан, а также в создаваемый в бывшем северном Соловецком монастыре концентрационный лагерь особого назначения. 25 марта 1922 года в газете «Известия» опубликовали список «врагов народа», в котором на первом месте стояло имя Патриарха Тихона. На Лубянке начались допросы Патриарха.

Невольную услугу большевистской власти оказали бежавшие из Советской России архиереи во главе с митрополитом Антонием (Храповицким). В ноябре 1920 года в югославском городе Сремски Карловцы они призвали к восстановлению монархии Романовых и побуждали европейские правительства к вооруженной интервенции в Россию, что стало предлогом для обвинения всей Русской Церкви в «контрреволюционности».

В мае в Москве и в июне в Петрограде прошли «процессы церковников», на которых девять человек были приговорены к смертной казни за якобы имевшее место «противодействие изъятию церковных ценностей», в их числе в Петрограде – святитель Вениамин (Казанский), митрополит Петроградский, архимандрит Сергий (Шеин), Юрий Новицкий и Иван Ковшаров, а в Москве – протоиерей Александр Заозерский, иеромонах Макарий (Телегин), Михаил Розанов, Василий Вишняков и Анатолий Орлов. Накануне расстрела в предсмертном письме митрополит Вениамин писал: «В детстве и отрочестве я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они пережили. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога… Я радостен и покоен, как всегда. Христос – наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место благодати Божией… Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя…» (цит. по: 198, с. 89–90).

Стоит указать, что и награбленным большевики не захотели распорядиться с пользой для народа. В марте 1 миллион рублей в счет изъятых церковных ценностей был направлен на получение хлеба для голодающих, и об этом широко сообщалось в советской прессе. Не сообщалось о том, что 10 млрд рублей направлено на расходы комиссий по изъятию ценностей; что, согласно «строго секретному» постановлению Политбюро от 2 апреля 1922 года, на подарок 1-й Конной армии было ассигновано 24 млрд рублей, на особый кредит Военной школе имени ВЦИК – 15 млрд рублей, а на сверхсметный кредит служащим ВЦИК – 20 млрд рублей (19, кн. 1, с. 154–155, 167).

Положение православных людей осложнялось тем, что внутри Церкви возник раскол. Часть русского духовенства, бежавшая из страны вместе с остатками Белой армии, в эмиграции заняла жесткую и бескомпромиссную позицию борьбы с Советской властью. Внутри страны немало епископов и священников, напуганных жестокостями большевиков или искренне увлеченных их лозунгами о «всеобщем народном счастье», одобрили насильственное изъятие церковных ценностей и осудили Патриарха.

По плану Л.Д. Троцкого и при прямой поддержке ОГПУ внутри Церкви было сформировано «обновленческое движение», целью которого было декларировано «приближение церковной жизни к условиям современности», а фактически – уничтожение патриаршества, ослабление Церкви и сведение ее до состояния разрозненных и враждующих между собой маленьких общин под приглядом чекистов (19, кн. 1, с. 161–164). Власть формально признала законность всех течений внутри «обновленческого движения» и стала передавать им в пользование православные храмы, под разными предлогами отнимая их у «тихоновцев». В массе своей церковный народ не признал обновленцев, их храмы пустовали, они сталкивались с враждой простых верующих, но церковный раскол стал реальностью.

В мае 1922 года Патриарха вынудили отказаться от исполнения своих обязанностей и арестовали. Его перевезли в Донской монастырь, где святитель Тихон под охраной чекистов был лишен права переписки, свиданий и даже возможности посещать церковные службы. Началась подготовка судебного процесса над главой Русской Церкви, который должен был закончиться расстрельным приговором. «Обновленцы», в свою очередь действовали активно, к концу 1922 года при прямой поддержке власти сумели захватить почти две трети церквей в стране, а на своем «соборе» в мае 1923 года лишили Патриарха Тихона его сана.

По указанию Л. Д. Троцкого, вся советская печать взяла «бешеный напор» в осуждении Русской Церкви, ее главы и ее священнослужителей. Во всех газетах изо дня в день печатались «письма красноармейцев и рабочих» с осуждением «жадных попов-кровопийцев». Церкви стали закрывать «по просьбам трудящихся» и передавать под клубы и театры, а в монастырях устраивали тюрьмы и колонии; на месте снесенных кладбищ создавали «парки культуры и отдыха». Например, в московском Пименовском храме устроили «комсомольскую аудиторию имени Демьяна Бедного», на место икон повесили портреты вождей революции, в открытых царских вратах – бюст Карла Маркса, на иконостасе – лозунг «Религия – опиум для народа» (110, с. 594). Вместо таинства крещения придумали обряд «октябрин», причем детям стали давать нехристианские имена: Федерация, Коммуна, Трактор, Облигация, Рыбка и т. и. В разных городах комсомольцы все чаще стали проводить антирелигиозные демонстрации, как правило, приурочивая их к большим христианским праздникам, чтобы очевиднее пародировать их. «Не надо нам раввинов, не надо нам попов, – пели парни и девушки. – Бей буржуев, дави кулаков!». Так буквально сбывалось Евангельское пророчество: Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ии. 15, 19).

Представление о характере тогдашних настроений в среде интеллигенции дает не только множество антирелигиозных стихов и иных сочинений В. В. Маяковского, Демьяна Бедного, А. Безыменского и иных. В июле 1923 года красный командир С. Коршунов направил в ЦК РКП(б) письмо с предложением организовать в «Красной Москве “первый в мире музей или Красную лавру богов всего мира”, к которой граждане Советской Республики придут не поклониться, а поучиться и узреть своими глазами свой вековой обман, наряду с этим заезжая на сельскохозяйственную выставку» (147, с. 62–64).

О характере отношений советской государственной власти к Русской Церкви свидетельствует письмо главы ВЧК-ОГПУ Ф. Э. Дзержинского Ленину в декабре 1921 года: «Мое мнение: церковь разваливается, поэтому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику развала должен вести В. Ч. К., а не кто-либо другой… Наша ставка на коммунизм, а не религию. Лавировать может только В. Ч. К. для единственной цели – разложения попов». Но чекисты перестарались. В июле 1923 года нарком просвещения А. В. Луначарский писал члену Политбюро ЦК ВКП(б) Л. Б. Каменеву, что в церковной среде всем известен «Игумен», под которым разумеется «работник ГПУ под фамилией Тучков, который действительно является как бы своеобразным Победоносцевым при церковном управлении. Причем делается это настолько открыто, что “Тихоновцы” на всех перекрестках говорят о рабской зависимости обновленческой церкви от ГПУ – Тучкова, что вряд ли для нас выгодно» (19, кн. 1, с. 9; кн. 2, с. 355).

Однако и в таких тяжких условиях в России продолжалась церковная жизнь. В Москве на Маросейке, в небольшом и малозаметном храме святителя Николая в Клениках служил протоиерей Алексей Мечев, удивительный старец, сплотивший вокруг себя большую общину из людей молодых и старых, высокоинтеллигентных и малообразованных. Он за долгие годы служения превратился в мудрого духовного исцелителя; зная все человеческие слабости, он не потворствовал им в своих духовных детях, а доводил их самих до осознания своей греховности, а после раскаяния – до желания избавиться от своих пороков и слабостей.

Протоиерей Николай Смирнов, напротив, служил в очень известном в Москве храме Воскресения Христова в Кадашах. Кадашевский батюшка высоко поднял уровень церковной жизни в храме: он, например, отказался от привычного и приятного для многих партесного пения наемного хора и декламации при чтении, а заменил это простым, общенародным пением и установил неспешное и вразумительное чтение. Народ потянулся к храму, приходили даже на ночные бдения по афонскому уставу. С 1910 года отец Николай завел коллективные паломничества по святым местам, ранее небывалые в России (см. 17).

С 1919 года в Москве действовало Братство ревнителей Православия в честь святителя Алексия, созданное священником Романом Медведем. Члены Братства каждый день встречались за ранней литургией (до начала работы), по вечерам были вечерние богослужения с беседами, в которых разъяснялось богослужение, толковались тексты

Евангелия, читалась святоотеческая литература. Каждый из присутствующих мог задать вопрос и поделиться своими мыслями. После всех говорил отец Роман, призывая к решительному покаянию и сознательному исполнению обетов крещения. Давшие обет послушания приносили батюшке раз в неделю письменное ежедневное исповедание своих помыслов и дел и получали наставления по всем вопросам. В храме все делалось бесплатно: мыли полы, зажигали паникадила и лампады, звонили на колокольне, продавали свечи, читали каноны, пели на клиросе. Шла глубокая духовная работа каждого человека над своей душой (42, т. 4, с. 302–304).

В разных храмах Москвы произносил проповеди замечательный священник Валентин Свенцицкий, прошедший непростой путь духовных исканий. В декабре 1921 года, после службы Патриарха Тихона в храме Преображения Христова во Спасском протоиерей Валентин произнес слово о мученически погибшем по воле царя Ивана Грозного митрополите Филиппе: «Мы будем учиться у святителя Божия Филиппа. В минуты упадка – будем учиться твердости духа. В минуты нетерпеливого ропота – терпению. В минуты малодушия – мученическому его дарованию» (152, т. 1, с. 248).

По Москве с конца 1922 года тайком из рук в руки передавали православные люди «письма о вере», содержащие как отклики на текущие события в церковной жизни, так и глубокие богословские рассуждения по многим вопросам. Много позднее стал известен их автор – Михаил Александрович Новоселов, завоевавший еще до революции глубокий авторитет в качестве церковного публициста (см. 106).

Об отношении простых людей к арестованному Патриарху свидетельствовала неизменно большая группа верующих, дежурившая возле южных ворот Донского монастыря, где в небольшом домике содержался святитель Тихон. Женщины добровольно организовались – добывали в голодной Москве продукты для Святейшего, стирали его вещи. Один из обычных москвичей – Михаил Макаров вспоминал, как в 1922 году шестнадцатилетним мальчиком проходил мимо Донского и увидел патриарха, медленно шедшего по стене, – то была его ежедневная прогулка. «Стража внимательно следила за ним. Он дошел до башни и стал возвращаться назад. Тут я подошел ближе к стене и сложил ладони рук, прося его благословения. Патриарх увидел меня, лицо его просияло доброй улыбкой, и он широко и не спеша благословил меня со стены. Военные молча, не двигаясь с места, смотрели на Патриарха и на меня» (89, с. 5).

Между тем на Западе развернулось широкое движение протеста против гонений на Церковь в России. Папа Римский, архиепископ Кентерберийский, Патриарх Константинопольский, главы государств и правительств, парламенты Чехословакии, Великобритании, Италии, США прямо осуждали арест Патриарха Тихона, единственная вина которого состояла в верности Христу. Известный полярный исследователь Фритьоф Нансен обратился с личным письмом к Л. Д. Троцкому с просьбой «спасти жизнь Патриарха Тихона». Нарком иностранных дел Г. В. Чичерин в письме к секретарю ЦК РКП(б) И. В. Сталину в связи со сложившейся в мире ситуацией указывал, что «вынесение смертного приговора в деле Тихона еще гораздо больше ухудшит наше международное положение во всех отношениях» и предлагал «заранее отказаться от самого вынесения смертного приговора Тихону» (19, кн. 1, с. 278, 264). И власть отступила.

Патриарх был освобожден, хотя и вынужденно подписал обращение в Верховный суд РСФСР с признанием своей вины перед Советской властью и обещанием: «…отныне я Советской власти не враг» (19, кн. 1, с. 286). Святитель Тихон возвращается в Донской монастырь, где уже сняты посты охраны. Он начинает борьбу с обновленческим движением, часто совершает богослужение в разных храмах Москвы и Подмосковья, ободряя и укрепляя православных людей в вере, активно занимается внутренним устройством церковной жизни, вступая по необходимости в соглашения с властью. По видимости, жестокая борьба против веры утихла, но вовсе не прекратилась; не стало открытых расстрелов, но продолжались массовые гонения.

Главным орудием Советской власти в борьбе с Церковью оставалось ОГПУ. В докладе начальника 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ Е. А. Тучкова (занимавшегося только церковными вопросами) от 1 февраля 1925 года сообщалось: «Одним из существенных достижений отделения является насаждение спецосведомления среди церковников и сектантов, на что в последнее время было обращено особое внимание… Результатами правильной постановки осведомления явились: 1) Наша полная осведомленность об антисоветской деятельности объектов отделения… 2) Поддержание раскола церкви на две враждующие половины – тихоновцев и обновленцев, который без нашего влияния мог ликвидироваться… Кроме того, подготовлен кадр попов, численность до тысячи человек, который может по первому же указанию публично снять сан и перейти в неверие» (160, т. 2, с. 410–411).

Святейший Патриарх Тихон на Троицком Подворье

И сам Патриарх, и его кремлевские недруги прекрасно сознавали, что признание себя «не врагом Советской власти» вовсе не равнозначно признанию себя ее другом. Как ни боролся святитель Тихон за признание за Русской Церковью официального статуса, власть не соглашалась на это. В упомянутом докладе Е. А. Тучкова признавалось: «В настоящее время тихоновская церковь, в значительной мере изжившая последствия столкновения с государством в 1922 году, приобрела вновь вид идеологического и органического целого… В настоящее время тихоновщина – наиболее сильная и многочисленная из оставшихся в СССР антисоветских группировок» (160, т. 2, с. 411–413).

Кончина святителя Тихона, случившаяся 7 апреля 1925 года, в канун праздника Благовещения, стала тяжелой потерей для Церкви. Лишь тогда стали видны плоды мученического служения Патриарха, с особенной яркостью высветилась его личность и очевидным стал совершенный им духовный подвиг.

4

Правители Советской России не могли позволить созыв очередного Поместного Собора для избрания нового Патриарха. Поэтому почти два десятка лет во главе церковной иерархии стоял Патриарший Местоблюститель – сначала святитель Петр (Полянский), а затем митрополит Сергий (Страгородский). Сложность сосуществования Православной Церкви с открыто враждебным коммунистическим государством усугублялась возникшим соперничеством некоторых архиереев и допущенными Местоблюстителями некоторыми ошибками, а также искусственно поддерживаемой ОГПУ обстановкой раскола и разобщенности духовенства. Но власти мало было лишь ослабить Церковь, целью было – полное уничтожение христианства.

В одном из своих писем 1923 года М. А. Новоселов задался вопросом: каков же смысл переживаемых православными людьми испытаний – и пришел к непростому заключению: «Россия давно начала внутренне отпадать от Церкви, что же удивительного, если государство отвергло, “отделило” Церковь и, по естественному Божьему закону, подвергло ее гонению? Давнишнее и все углублявшееся многообразное отступление народа от пути Божия должно было вызвать кару Божию, может быть, для спасения от гибели того, что могло быть спасено чрез очистительный огонь испытания» (106, с. 69). Долгое время М. А. Новоселов скрывался от властей, но в конце 1928 года был арестован и в мае 1929 года Особым Совещанием при коллегии ОГПУ был осужден на 3 года заключения, которое отбывал как «особо вредный элемент» не в лагере, а в Ярославском политизоляторе. Уже в тюрьме в 1931 году он получил новый срок – 8 лет, а в 1937 году – еще 3 года за «контрреволюционную деятельность». В январе 1938 года Новоселова перевели в Вологодскую тюрьму, где он был приговорен к расстрелу (106, с. LI).

Известный философ А. Ф. Лосев, еще в молодые годы получивший известность своими научными работами, был истово верующим православным человеком. В июне 1929 года он и его жена были тайно пострижены в монашество с именами Андроника и Афанасии, а в апреле 1930 года были оба арестованы и отправлены в ссылку, в которой Алексей Федорович потерял зрение (171, с. 123).

16 февраля 1931 года был арестован протоиерей Роман Медведь и 30 человек из Братства святителя Алексия. 6-е отделение СО ОГПУ проанализировало деятельность Братства и пришло к выводу об очевидном вреде его деятельности для Советской власти. Власти была опасна активная церковная деятельность священника, он и его прихожане были обвинены в том, что являются «членами контрреволюционной организации “Братство ревнителей Православия” и вели антисоветскую агитацию». Во внесудебном порядке коллегия ОГПУ приговорила 24 члена общины к различным срокам заключения и ссылки, протоиерея Романа – к 10 годам заключения в концлагере. В крайне тяжелых условиях священник полностью подорвал свое здоровье и вскоре после освобождения, в августе 1937 года, скончался (42, т. 4, с. 308, 333, 362).

Всего, по данным игумена Дамаскина (Орловского), за период 1929–1933 годов было арестовано около 40 тысяч церковно– и священнослужителей, в том числе в Москве и Московской области – 4 тысячи человек. Число церквей и молитвенных домов в 1935 году в СССР составило 25 тысяч (в 1914 году церквей было 50 тысяч) (42, т. 3, с. 18).

Собор новомучеников и исповедников Российских

Несмотря на это, религиозная жизнь в стране не угасла. Более половины новорожденных приносили в храмы для крещения, около половины умерших отпевали в храмах. Созданный по указанию ЦК ВКП(б) Союз безбожников терял свою численность, а журнал «Безбожник» – своих подписчиков. Результаты переписи населения СССР в 1937 году поразили власть: из 98,4 млн человек верующими себя назвали 55,3 млн, в том числе 19,8 млн мужчин и 35,5 млн женщин; из них православными себя исповедали 41,6 млн человек, или 42,3 % всего взрослого населения страны и 75,2 % от числа верующих (42, т. 3, с. 20). Вся борьба коммунистов против веры и Церкви начиная с 1918 года, все планы «безбожных пятилеток», вся жестокость и хитроумность ОГПУ оказались почти напрасными.

И в мае 1937 года коммунистическая власть начинает последний и решительный бой против Церкви, намереваясь окончательно уничтожить Православие в России. Массовые аресты верующих прокатились по всей стране. Арестовывали их и осуждали именно за веру в Бога, хотя Особые совещания и «тройки» в качестве основания приговора писали «контрреволюционная деятельность». В 1937 году было арестовано 136 900 православных священнослужителей, из них расстреляно 85 300; в 1938 году – арестовано 28 300, расстреляно – 21 500; в 1939 году – арестовано 1 500, расстреляно – 900; в 1940 году – арестовано 5 100, расстреляно – 1 100; в 1941 году – арестовано 4 000, расстреляно – 1 900 (42, т. 3, с. 23).

Так Советская власть завершила 20-летний период гонений на Церковь, последствия чего ощутимы в нашем обществе и сейчас. Правда, в 1943 году И.В. Сталин в условиях жестокой войны по вполне прагматичным соображениям пошел на легализацию Православной Церкви и даже позволил избрать нового Патриарха, которым стал владыка Сергий (Страгородский), стали открывать закрытые церкви, было позволено начать подготовку священнослужителей и издавать один журнал. Но уже в правление Н. С. Хрущева, в 1950-е – начале 1960-х годов, проходит новый этап гонений, правда, без расстрельных приговоров.

Церковь всегда укреплялась на крови мучеников. Еще в первые века христианства верующие люди записывали известия о претерпеваемых мучениях и стоянии за веру своих собратьев. Однако было бы неверным сводить их мученичество к одному геройству. Христианский мученик не герой, а свидетель, писал протоиерей Александр Шмеман, «принятием страданий и смерти он утверждает, что царство смерти кончилось, что жизнь восторжествовала; он умирает не за Христа, а с Ним и тогда в Нем же получает жизнь…» (208, с. 62).

Архиерейский Собор Русской Православной Церкви в ходе своей работы 13–16 августа 2000 года принял решение о соборном прославлении новомучеников и исповедников Российских XX века и о совершении празднования их памяти 25 января (7 февраля). «Прославляя подвиг новомучеников, – говорится в деяниях Собора, – Русская Православная Церковь уповает на их предстательство и молится, да пробавит Господь милость Свою на нас и даст всем нашим соотечественникам время на покаяние, зажжет в их сердцах огонь веры, ревность о возрождении Руси Святой, нашего земного Отечества».