Текст книги "Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков"

Случалось, коллеги-медики срывали его выступления перед врачами: например, его не допустили читать лекции в Крымском мединституте. «Как вы можете, профессор, верить в Бога, которого никто никогда не видел?» – спросил его как-то один военный хирург. «Вы верите в любовь? В разум?» – задал ответный вопрос архиепископ-профессор. – «Да». – «А вы видели ум?» – «Нет». – «Вот так и я не видел Бога, но верю, что Он есть» (90, с. 68).

Фигура святителя Луки оказалась крайне неудобной не только для власти, но и отечественной интеллигенции. Всей своей деятельностью он недвусмысленно опровергал укоренившееся в России мнение о неизбежности для интеллигента либерального мировоззрения, вольнодумства или безразличия к вере. Он не вписывался и в романтическую дворянскую традицию оппозиционности власти, отсчет которой велся от мятежа декабристов, ведь власть преследовала его не за идеи вольности, не за политику, а за Православие. Он принадлежал к православному меньшинству в образованном слое российского общества, до настоящего времени в целом безразличного к вере.

Главным образом святителю Луке приходилось постоянно спорить с местным уполномоченным по делам религии, отстаивая то свое право перемещать священников, то его обязанность обращаться к архиерею не по имени и отчеству, а «владыко» или «ваше преосвященство». Уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете министров СССР при Крымском облисполкоме в 1946–1955 годах Я. Жданов часто сообщал в Москву, что архиерей «с моими замечаниями или советами не считается» (155, с. 19). Основной причиной их конфликтов было противодействие уполномоченного открытию новых церквей и стремление к закрытию существующих. Механизм был прост: или уполномоченный длительное время не регистрировал священника, и потому владыка не мог назначить его в храм, который закрывался как «недействующий», или община не имела средств для ремонта здания и тем самым нарушала один из пунктов договора с местным Советом, который получал право закрыть церковь, как «аварийное здание». Во всех случаях владыка категорически отказывался закрывать церкви сопротивлялся до последнего, но возможности его были невелики.

В одном из своих докладов в январе 1948 года Я. Жданов сообщал, что указал архиепископу Луке на отказ общины церкви в селе Черноморском выполнить указание райисполкома о побелке церкви.

«Я обратил его внимание, – пишет Я. Жданов, – что данная церковь находится в центре села, в окружении зданий, занимаемых советскими учреждениями, вид ее невзрачный, с момента открытия в 1941 году совершенно не ремонтировалась, штукатурка на наружных стенах обвалилась, крыша протекает и здание церкви подвергается разрушению, а поэтому райисполком вправе потребовать, согласно договора, не только побелки церкви, но и полного ее ремонта…», а невыполнение пункта договора «может повлечь за собой его расторжение». И владыка Лука не смел сказать советскому чиновнику, что церковное здание находится в бедственном состоянии по вине именно власти, которая отобрала церковь у верующих, но не тратила средств на ее содержание. Когда же в годы немецкой оккупации церковь открыли, то у людей не было возможности заняться ее ремонтом. Владыка говорил лишь о бедности приходской общины, о том, что священник и псаломщик этой церкви просто голодают и средств на ремонт нет. «На это я ему еще раз разъяснил о взятых на себя обязательствах верующими при заключении договора с райисполкомом…» – с удовлетворением заключил уполномоченный (155, с. 51). В октябре 1950 года Жданов сообщал: «Ряд церквей по области давно бы прекратили свою деятельность, если бы архиепископ Лука их не поддерживал материально за счет епархиальных средств, как то: по ремонту, по содержанию священников и т. д., таких церквей до десятка…» (155, с. 95).

Стоит отметить, что архиепископ не лицемерил с чиновником, говорил в глаза Я. Жданову: «При моем предшественнике в Крыму было более 60 церквей, когда я прибыл в Крым, принял 58 церквей, а сейчас осталась 51, а через пару лет останется 40 или еще меньше… вы, коммунисты, ведете к тому, чтобы церкви и религиозность среди населения свести на нет, а новых церквей не разрешаете открывать, хотя население их желает иметь… Поэтому вас, коммунистов, и ругают везде за границей, что в СССР гонение и преследование Церкви… я 11 лет пробыл в тюрьмах, в ссылках, и никакого мне обвинения не предъявлялось». «Мои замечания и разъяснения о неправильном его суждении, – осторожно объясняет уполномоченный, – убедить его не могли» (155, с. 88). Бороться в открытую было не только бесполезно, но и вредно для церковного дела. И приходилось архиерею приглашать своего уполномоченного на именины, угощать, уговаривать – словом, проявлять гибкость в отношениях с властью.

Нелегко было и с паствой. Многие были запуганы жестокими преследованиями верующих. Например, на квартире владыки Луки в октябре 1946 года его знакомые музыканты устроили концерт камерной музыки в честь полученной им Сталинской премии. Через несколько дней одного из музыкантов уволили из филармонии, другому комитет комсомола филармонии объявил строгий выговор. Известны были случаи, когда певчих церковного хора увольняли за это из государственных организаций; со школьниками учителя вели строгие беседы, требуя снять с шеи крестик, а родителям запрещали пускать детей в церковь. Я. Жданов указал владыке Луке, что в одном из сел священник «окрестил сразу 17 детей, в том числе и ребенка члена партии. Луке я заметил, что уже не раз обращал внимание его и священников о недопущении массовых крещений на дому… Архиепископ Лука мне заявил, что с этим не согласен…» (155, с. 31, 84, 106).

Необходимо учесть и то обстоятельство, что за несколько десятилетий атеистической политики Советского государства люди забыли традиционные ценности, огрубели от пережитых бедствий. В одной из своих проповедей святитель Лука заговорил о предмете, на житейский взгляд несерьезном, – о нашей речи, указав на слова Иисуса Христа, что «даже за праздные только слова дадим мы ответ перед Богом! А сколько среди нас таких, уста которых ничем не ограждены, сколько таких, которые беспрестанно, без умолку говорят, говорят, и болтают, и болтают с утра до ночи. И, разумеется, среди этой болтовни есть бесконечное множество слов пустых, слов праздных, злых… А кроме этой нечистоты словесной, как много отвратительных ругательств льется из уст многих… Празднословие и пустословие глубоко опустошают душу человеческую. Не только тогда мы тяжко вредим себе, когда сами произносим слова гнилые, слова пустые, но и тогда, когда слушаем эти слова, исходящие из чужих уст. И если слушаем мы это, то так же повинны перед Богом, как те, кого слушаем… Надо вам знать, что сила слова человеческого огромна. Ни одно слово, исходящее из уст человеческих, не теряется в пространстве бесследно. Оно всегда оставляет глубокий, неизгладимый след, оно живет среди нас и действует на сердца наши, ибо в слове содержится великая духовная энергия – или энергия любви и добра, или, напротив, богопротивная энергия зла… Энергия духовная тоже никогда не исчезает бесследно, она распространяется повсюду, она действует на всех… Если же царит в душе народа духовная зараза, исходящая из уст неправедных, то злая энергия пустых, гнилых слов разрушает град не только в духовном, но и в физическом отношении. Вы это знаете. Вы видите, как страшна, как велика наша ответственность за всякое гнилое, злое, нечистое слово, ибо этими нечистыми словами отравляем мы сердца и умы ближних наших…».

Положение в епархии было трудным. Вся область с трудом выходила из разрухи после жестоких, разрушительных боев на Крымском полуострове. Владыка главное внимание обращал на духовное состояние народа. В своем рапорте в 1948 году святитель сообщал Патриарху о тяжелейшем состоянии сельских приходов, в которых даже открытые храмы по воскресным и праздничным дням пустуют, народ отвык от богослужений; забыли о венчании браков, о крещении детей, об отпевании умерших. Но, с другой стороны, сами власти препятствуют верующим посещать богослужения, то устраивая «воскресники», то проводя осмотр скота. Владыка был взыскателен и к священникам. За малейшее нарушение канонических правил или иные провинности он переводил их с одного прихода на другой, увольнял за штат, лишал сана. Такая строгость была вызвана не жестокостью, а ревностью о церковном благочинии. В своих посланиях к священнослужителям епархии владыка неоднократно призывает их соблюдать все церковные каноны, следовать правилам совершения таинств и обрядов, осуждать тех, кто смотрит на свое служение как на «средство пропитания, ремесло требоисполнения» (90, с. 61). Владыке мало было только служить – он хотел бороться за души людей, которых власть лишила Церкви.

За крымским архиереем наблюдали внимательно. На владыку посылали доносы: «Вся религиозная деятельность Луки носит ярко выраженный антисоветский характер, – сообщал в Москву в октябре 1948 года секретарь Крымского обкома ВКП(б) Н. Соловьев. – По приезде в Крым Лука развивает энергичную религиозную деятельность. В своих проповедях Лука открыто и систематически проповедует сочувствие к царскому самодержавию и ненависть к советскому строю и его руководителям» (90, с. 64), – хотя темы проповедей были: «О науке и религии», «Об истоках современного безбожия», «О суетности славы человеческой». Несмотря на очевидную лживость доноса, от Патриарха потребовали запрета на произнесение архиепископом Лукой проповедей по будням. В марте 1949 года уполномоченный Я. Жданов сообщал в Москву: «После указа Синода… его проповеди стали носить больше церковный характер, но он все же продолжает их читать ежедневно» (155, с. 75). Стоит заметить, что в течение десяти лет проповеди архиепископа Луки регулярно печатались в «Журнале Московской Патриархии»; за свои проповеди он был избран почетным членом Московской Духовной Академии.

В эти годы владыка завершает работу над богословским трудом «Дух, душа, тело», начатым еще в 1920-е годы. В небольшом по объему, но глубоком по содержанию эссе святитель Лука рассматривает теорию высшей нервной деятельности академика

И. Павлова с точки зрения православного богослова. И уже с 1950-х годов эта книга ходила в кругах «церковного самиздата», помогая бороться с «антирелигиозными предрассудками» советских людей. И это тоже ставилось в вину святителю Луке.

В секретном докладе осведомителя власти протоиерея Александра Осипова давалась такая характеристика епископам Русской Церкви: «…Московская Патриархия обладает небольшим кругом архиереев с долголетним стажем службы. Это по большей части люди, побывавшие в заключении за фанатическую пропаганду религии, люди, внешне подчеркнуто лояльные, но внутренне старых монархических тенденций, вздыхающие по “старом, добром времени”, но сознающие его невозвратимость (митрополит Григорий, сам Патриарх и ряд др.)… Здесь есть и фанатически преданные своим идеям мечтатели, и идеалисты высокого полета: архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) – неокантианец, мечтающий о соединении религии и науки…» (198, с. 334).

В докладе осведомителя власти не было названо одно из важнейших качеств святителя Луки – его самозабвенное пастырство. Сам же он постоянно помнил, что его обязанностью является наставничество и сохранение душ человеческих, врученных ему Богом. В одной из проповедей, говоря о жизни христианской, он указывал: «Гибнут, гибнут те, кто идет, не зная, куда идет, не зная, по верному ли пути идет. А таких чрезвычайное, огромное большинство. Не думают о пути, о пути жизни, не думают, что идет к смерти, что после смерти откроется им вечность, не думают, что их ждет в вечности. И беспечно, занятые повседневными своими делами, занятые по горло, занятые всецело и ни о чем, кроме этого, не думая, люди так беспечно идут день за днем…» (86, с. 9). Предлагая остановиться и обратиться к своей душе, в другой проповеди, произнесенной на третий день светлой седмицы, святитель сказал: «Крест – крест надо помнить всегда, крест всегда носить в сердце своем, даже в эти светлые, полные радости дни помнить о святом Кресте Христовом. Господь своим Крестом указал путь, которым мы должны идти, страданием своим изобразил наш христианский путь – путь страдания, страдания ради того, чтобы войти в Царство Божие» (86, с. 170). То были не просто звучные слова. Он и сам в своем земном служении следовал образу Крестного пути Спасителя.

С приходом к власти Н. С. Хрущева начинается новый подъем борьбы Советской власти против Церкви. 7 июля 1954 года было опубликовано постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», в котором фактически критиковалась церковная политика Сталина с 1943 года как «примиренческая». Началась крупномасштабная атеистическая кампания. Крымский архиепископ ответил на это своей проповедью в октябре 1954 года: «…Везде и повсюду, несмотря на успех пропаганды атеизма, сохранилось малое стадо Христово, сохраняется оно и поныне. Вы, вы, все вы, слушающие меня, – это малое стадо. И знайте, и верьте, что малое стадо Христово непобедимо, с ним ничего нельзя поделать, оно ничего не боится, потому что знает и всегда хранит великие слова Христовы: Созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей (Мф. 16, 18). Так что же, если даже врата адовы не одолеют Церкви Его, то чего нам смущаться, чего тревожиться, чего скорбеть?! Незачем, незачем! Малое стадо Христово, подлинное стадо Христово неуязвимо ни для какой пропаганды» (90, с. 67). И уже сам Хрущев потребовал: «Уберите этого старика». Патриарх отказывал в этом не раз, указывая на любовь верующих к своему архипастырю.

Православные люди любили своего владыку за ревностное служение Богу, за любовь и внимание к самым разным людям. На двери его квартиры висело объявление, что профессор медицины ведет бесплатный прием ежедневно, кроме праздничных и предпраздничных дней. Он никому не отказывал в помощи. Владыка неизменно связывал физическое выздоровление с обращением к Богу и наставлял больных просить выздоровления у Бога.

Однажды владыку пригласили в госпиталь для консультации: поступивший на долечивание больной юноша, получивший в боях контузию, жаловался на боли в правом бедре, но специалисты госпиталя никакой патологии не нашли ни на снимках, ни в анализах. Главный хирург решил: «Он симулянт. Выписывайте!». Владыка долго смотрел в глаза юноши и, отстранив снимки и анализы, сказал: «Увезите больного. И вызовите его маму». Когда юношу увезли, владыка сказал врачам: «У больного рак предстательной железы с метастазами в бедро». Пораженные врачи недоверчиво переглядывались. Сделали наружный разрез бедра и часть опухоли отправили на гистологию. Вскоре прибежала врач-гистолог, подтвердившая прозвучавший диагноз (90, с. 79).

Некоторые больные со сложными заболеваниями, подчас признанные безнадежными, получали от владыки совет не лечиться у врачей, использовать элементарные средства – воду, соль, йод, а то и вовсе просто положиться на волю Божию. После выздоровления они были уверены, что болезнь отступила по молитвам святителя Луки.

Между тем зрение у него медленно угасало, и в 1958 году владыка Лука ослеп. Однако даже такой тяжкий недуг не мешал владыке совершать богослужение. Без посторонней помощи архиепископ Лука входил в храм, прикладывался к иконам, читал наизусть богослужебные молитвы и Евангелие, помазывал елеем, произносил проникновенные проповеди. Он продолжал управлять епархией еще в течение трех лет. Иногда принимал больных, поражая местных врачей безошибочностью диагнозов.

Характер его отношений с новым уполномоченным по делам Церкви сохранялся прежним. В январе 1959 года А. Гуськов сообщал в Москву: «Архиепископ Лука под влиянием окружающих его священников-западников [из западных областей Украины] отдал в последнее время указание по епархии производить крещение взрослых, что раньше делалось только в кладбищенской церкви города Симферополя… необходимо больше поработать со священниками, архиепископом Лукой и его окружением по вопросам прекращения крещения взрослых, добиваясь через беседы, доклады, лекции, печать, радио, индивидуальную работу того, чтобы вообще свести крещение взрослых до минимума или совсем на нет» (155, с. 189). Борьба за души людей не утихала.

Одна из постоянных тем проповедей владыки Луки – тема покаяния: «Из житий святых знаем мы много примеров необычайно глубокого покаяния. Такое покаяние обязательно и необходимо для всех тяжких грешников, которые обращаются к Богу. А что сказать о нас, о средних людях, которых нельзя назвать очень тяжкими грешниками, которые не жили блудной жизнью, которые не погрязли в разврате, пьянстве, злодействах, воровстве? Что сказать о нас, рядовых христианах?.. Как говорят многие из нас: “Ну какие же у меня особенные грехи? Обыкновенные, человеческие”… Господа нужно возлюбить всем сердцем, нужно страшиться всяких малых грехов своих, нужно быть подобным всем тем святым подвижникам благочестия, которые не имели тяжких грехов, но всю жизнь проводили в покаянии… мы должны всегда искать всякую нечистоту в сердце своем, не быть беспечными в деле спасения нашего, ибо беспечность – это смерть духовная. Но бывает, что люди впадают в другую крайность, – бывает, что тяжкие грешники отчаиваются в спасении своем, отчаиваются в милосердии Божием… А милосердие Божие гораздо более бесконечно, чем океан, и в этом Божием милосердии можно легко потопить все тяжкие грехи, если всем сердцем будем каяться в них».

Земной путь святителя Луки закончился 29 мая (11 июня) 1961 года, в день памяти всех святых, в земле Российской просиявших. Множество людей пришло и приехало проводить в последний путь своего архипастыря. До самого кладбища путь был усыпан розами.

По свидетельствам десятков людей, святитель Лука и после смерти своей приходил людям на помощь, приносил исцеление от разных болезней (см.: 90, с. 84–87,213–266).

В ноябре 1995 года архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) определением Синода Украинской Православной Церкви Московского Патриархата был причислен к лику местночтимых святых как святитель и исповедник веры. Останки его были перенесены в Свято-Троицкий кафедральный собор Симферополя. В поселке Кацивели заложен храм в честь святителя Луки. В 2000 году решением Архиерейского Собора РПЦ архиепископ Лука был причислен к Собору новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания.

Патриархи советской эпохи
Патриарх Сергий (Страгородский), Патриарх Алексий (Симанский), Патриарх Пимен (Извеков)

Советская эпоха, а с нею и история Русской Церкви в советский период как будто отодвинулись в далекое, почти легендарное прошлое, стали частью истории России. Однако важность этого периода, особенно истории церковно-государственных отношений в 1940-1980-е годы, весьма велика.

В эти десятилетия Русская Церковь в условиях открытого притеснения и подавления со стороны Советской власти и почти полного равнодушия со стороны советского общества преимущественно пыталась выжить. Эта задача, естественно, отодвигала на будущее все насущные вопросы церковного устройства и реализацию решений Поместного Собора 1917–1918 годов. Столь же важным, как выживание, оставалось дело церковной миссии – благовествования истины Христовой.

Надо помнить дела и людей той безвозвратно ушедшей от нас эпохи – мирян, священников, архиереев и патриархов. Они своим трудом и верой смогли сохранить Русскую Церковь. Их опыт, их уроки до сего дня помогают нам жить и действовать, хотя иные их надежды не оправдались, а иные упования оказались тщетными. В эти несколько десятилетий сложился определенный характер церковно-государственных отношений, формирование церковных институтов происходило при прямом или косвенном участии государственной власти, и разные последствия этих процессов ощутимы в церковной жизни до настоящего времени.

1

Восстановление патриаршества как канонической формы управления Русской Церковью произошло в сентябре 1943 года, после почти двадцатилетнего перерыва. Неожиданный, поражающий по крутизне поворот атеистической Советской власти от своей откровенно богоборческой политики одних удивил, других привел в недоумение. Главная причина состояла для Советской власти в стремлении к самосохранению, а для достижения этой главной цели власть была готова использовать любые подходящие меры.

Следует подчеркнуть, что Советское государство было основано его создателями на идеологических, а не правовых государственнических основах и вся общественная жизнь по воле правящей партии определялась коммунистической идеологией, точнее – коммунистической верой. Идея коммунизма стала системообразующей для советского общества, что в условиях авторитарного режима делало невозможным существование какой-либо конкурирующей идеологии и тем более веры в Бога. Нельзя не отметить, что сами по себе идеи социализма – справедливости, равенства людей и отсутствия эксплуатации человека человеком – оставались привлекательными для населения СССР, содействовали сохранению лояльности правящему режиму. Против своих противников в 1918–1941 годы режим боролся свирепо и жестоко. Скоординированная деятельность мощных репрессивного и пропагандистского аппаратов в течение двух десятилетий привела к резкому падению значения веры и Церкви в народе. «По человеческому рассуждению, – писал протоиерей Владислав Цыпин, – Церковь, у которой в 1939 году осталось менее ста приходов и без малого все епископы и клирики были перебиты или заточены, обречена на скорое уничтожение. Но кровью российских новомучеников, терпением и стойкостью исповедников, вынесших пыточные допросы и каторжные работы, пред лицом всего мира еще раз была явлена непреложность обетования Божия о неодолимости Церкви вратами ада (Мф. 16, 18). Русская Церковь восстала из руин» (198, с. 654). На смягчение отношения власти к Церкви влияли и иные обстоятельства.

В те годы внутренняя политика Советской власти не была монолитной, и стоит различать в ней два направления: национально-государственническое, неизбежно опирающееся на вековые традиции России, и партийное, основанное на абстрактных идеях марксизма-ленинизма. В таких условиях значимость решения И. В. Сталина усилить важность национально-государственнического направления, – а решение принимал лично он, – особенно велика. Фактически это означало некоторый отход от монополии коммунистической идеологии в общественной жизни страны в предвоенные годы. Смысл и значение этого исторического поворота до настоящего времени остаются темой дискуссионной.

Поворот во внутренней политике был вызван не только субъективным фактором, но и сочетанием нескольких объективных факторов.

Прежде всего, следует сказать о подъеме патриотизма русского и других народов Советского Союза. При возникновении внешней угрозы существованию их страны и их уклада жизни, более того – угрозы самой жизни они отложили в сторону свое недовольство или несогласие с властью, все, связанное с идеологией, и сплотились ради защиты своего Отечества. Но судьба многонациональной России настолько тесно связана с Православной верой и Русской Церковью, что, несмотря на все «безбожные пятилетки», в условиях войны народ ощутил живейшую потребность в вере и Церкви. Власть должна была с этим считаться, памятуя и результаты переписи 1937 года, согласно которым около половины населения СССР назвали себя верующими. Власть должна была также учитывать факт открытия немецкими властями на оккупированных территориях десятков и сотен церквей, которые наполнялись молящимися. Стало известно о четко заявленной патриотической позиции православных священнослужителей (за редкими исключениями). В крайне тяжелой для власти, смертельной борьбе с самой сильной военной державой мира дорог был любой серьезный союзник. В Русской Церкви Сталин увидел такого союзника и поспешил использовать его для достижения победы над врагом. Но это решение стало лишь расширением предусмотрительно начатого им ранее поворота в сторону национально-государственнических ценностей.

Подлинный вождь мировой коммунистической революции Л. Д. Троцкий с негодованием писал еще в 1936 году в книге «Преданная революция»: «Забота об авторитете старших повела уже… к изменению политики в отношении религии… Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен… По отношению к религии устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета. Но это только первый этап…» (175, с. 128–129). И «демон революции» оказался прав.

В условиях жесткого контроля государства над всеми сферами общественной жизни не случайным стало появление в журналах в 1937 и 1938 годах статей историков С. В. Бахрушина и Е. Ф. Грекулова с положительной оценкой Крещения Руси: поэм молодого К. М. Симонова «Ледовое побоище» (1937) и «Суворов» (1939). В 1940 году была отменена пятидневка (непрерывная неделя со скользящими выходными) и в жизнь людей вернулось воскресенье. Еще более важными стали события в «самом массовом из искусств» – кино: выход на широкий экран кинофильмов «Александр Невский» (1938), «Минин и Пожарский» (1939), «Суворов» (1941), «Кутузов» (1944). Поначалу им противостояли фильмы с иной идеологией, повествующие о героях гражданской войны, – «Чапаев» (1934), «Щорс» (1939), «Котовский» (1943), но уже с началом войны власть попыталась соединить эти два начала – советское и русское.

В своей речи 4 июля 1941 года Сталин впервые за годы коммунистического режима публично вспоминает героев русской истории, в речи 6 ноября говорит о «великой русской нации» и ее славных представителях Суворове и Кутузове, 7 ноября призывает вдохновляться «мужественным образом наших великих предков» Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Более чем вероятно, что ему сообщили о слове митрополита Алексия (Симанского), произнесенном 10 августа в московском Богоявленском соборе, в котором владыка, в частности, сказал: «Как во времена Дмитрия Донского и святого Александра Невского, как в эпоху борьбы с Наполеоном, не только патриотизму русских людей обязана была победа Русского народа, но и его глубокой вере в помощь Божию правому делу…» (127, с. 104).

В конце 1941 года попытку симбиоза этих начал – советского и русского – по поручению Главполитуправления РККА предпринял С. Я. Маршак в двустишии: «Бьемся мы здорово, колем отчаянно – внуки Суворова, дети Чапаева» (74, с. 251). В разгар битвы за Сталинград, в июле 1942 года, состоялось учреждение новых наград для командного состава Красной Армии – орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского – не только героя, но князя и канонизированного святого. Любая награда несет идеологическую нагрузку, и в новых орденах видно намерение совместить «национальное» и «советское».

И все же стоит отметить внутреннюю противоречивость политики власти в отношении Церкви. На 22 июня 1941 года планировалось закрытие последних московских церквей, в частности Богоявленского собора и церкви Ильи Обыденного… Война изменила многое. Важным показателем изменения отношения власти к Церкви стало ослабление репрессий. По сведениям В. М. Шкаровского, с осени 1941 года аресты клириков Московской Патриархии почти прекратились (206, с. 197). А в Пасхальную ночь с 4 на 5 апреля 1942 года в Москве, к радости православных верующих, был отменен комендантский час (87, с. 161).

В идеологической жизни СССР в первой половине 1943 года происходит возрождение национальной темы, в литературе и искусстве провозглашается «примат патриотизма» (8, с. 260). В передовой статье газеты «Литература и искусство» за 10 апреля 1943 года, в частности, говорилось: «Одной из важнейших задач деятелей литературы и искусства является воспитание всего советского народа в глубоком уважении к русской национальной культуре, к ее лучшим традициям, воспитание в советской молодежи любви к русскому искусству…» (цит. по: 54, с. 261). Но совершенно очевидной была неразрывная связь истории Руси и Русской Церкви, а также русской культуры и христианства. Поэтому следующим и логичным шагом власти стало изменение отношения к Церкви.

К субъективным факторам, вызвавшим исторический поворот 1943 года, следует прежде всего отнести мудрую политику Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). Вспомним его послание «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» от 22 июня 1941 года. В нем митрополит Сергий буквально реализует принцип, заявленный им в Декларации 1927 года: радости и успехи Родины – это радости и успехи ее православных граждан, беды и неудачи Родины – наши неудачи. Фактический глава Русской Церкви призвал «вспомнить святых вождей русского народа» и «неисчислимые тысячи простых православных воинов», заявил, что «жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству». В Послании прозвучал недвусмысленный призыв: «Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу» (167, с. 550–551). В своем послании митрополит Сергий предвосхитил содержание и понятийный строй речей Сталина от 6 и 7 ноября.

Менее значимым, но также существенным оказалось влияние внешнего фактора: давление правительства США, побуждаемого христианскими кругами в Америке защитить гонимую Русскую Церковь. Ведь на трехсторонних англо-американо-советских переговорах, проходивших в Москве с 28 сентября по 1 октября 1941 года, А. Гарриман специально спросил Сталина о реализации принципа свободы совести в Советской России. Вождь сослался на соответствующую статью в Конституции. А. Гарриман все понял и сообщал Ф. Рузвельту: «У меня создалось впечатление, что Советы хотят ограничиться словесными обещаниями и некоторыми примерами, которые могли бы создать иллюзию смягчения их позиции, на самом деле практически ничего не меняя в своей нынешней политике» (цит. по: 29, с. 546–547). Но это не беспокоило Белый дом, американская помощь по ленд-лизу[4]4
  Ленд-лиз – государственная программа, по которой Соединенные Штаты Америки передавали своим союзникам по Второй мировой войне боеприпасы, технику, продовольствие, стратегическое сырье. – Ред.


[Закрыть] потекла в СССР без каких бы то ни было условий.

Наконец, скажем и о таком субъективном факторе, как личность И. В. Сталина, всевластного правителя СССР, вершителя судеб народов и людей. Думается, что в данном случае не стоит обольщаться видимой сентиментальностью диктатора. Конечно, ему были дороги воспоминания детства о годах в тифлисской семинарии, о добром инспекторе иеромонахе (впоследствии схиархиепископе) Димитрии (Абашидзе), которого в годы гражданской войны Сталин спас от расправы в застенках киевского ЧК. Но все это не могло подвигнуть жестокого и крайне прагматичного правителя к изменению государственной политики. Вспомним, что без его санкции не могли быть разрушены ни храм Христа Спасителя в 1931 году, ни кремлевский собор Спаса-на-Бору в 1933 году, ни проводиться массовые расстрелы священнослужителей и верующих в 1937–1938 годах. По данным Московского Патриархата, к 1941 году за веру было репрессировано 350 тысяч человек, в том числе не менее 140 тысяч священнослужителей (в одном 1937 году было арестовано 150 тысяч человек, из которых 80 тысяч расстреляно). В Московской Патриархии осталось 4 правящих архиерея и около 10 архиереев находились на покое (206, с. 127, 131). В результате двух десятилетий жесточайших гонений и открытого террора Русская Православная Церковь была практически разгромлена. Могло ли это происходить без участия фактического правителя России? Иное дело то, что с позиций коммуниста-интерна-ционалиста Сталин постепенно перешел на позиции национально-государственные. И только.