Текст книги "Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование"

На мирные рельсы. Вместо послесловия

Выявленная документальная база позволяет оценить некоторые этнические аспекты трансформации Вооруженных Сил СССР, связанные с окончанием войны и переходом советского общества и армии к послевоенному мирному строительству. К таковым относятся вопросы репатриации бывших советских военнопленных на родину, демобилизации армии и перехода к ее комплектованию по штатам мирного времени.

Изучение национального состава репатриированных позволяет сделать некоторые наблюдения и в отношении категории советских военнослужащих, имевших самую трагическую судьбу, – военнопленных. Численный состав репатриантов, конечно, не отражает всего состава военнопленных, а лишь только тех, кому посчастливилось пережить войну и кто пожелал вернуться на родину или был возвращен принудительно. Освобождение военнопленных из нацистских концлагерей началось еще в период войны. Созданным 23 октября 1944 г. Управлением уполномоченного Совнаркома СССР по делам репатриации генерал-полковника Ф.И. Голикова количество репатриированных советских военнослужащих оценивалось в 1825 тыс. человек[1429]1429
  Данные, обнаруженные В.Н. Земсковым в фонде ведомства генерала Ф.И. Голикова (ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 3. Д. 53. Л. 175, 270–271). В Центральном архиве Министерства обороны РФ автором данной книги также со ссылкой на органы репатриации найдена ссылка на 2015 тыс. бывших советских военнопленных, но без детализации национального состава (ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26. Д. 28. Л. 1).


[Закрыть] по состоянию на 1 марта 1946 г., когда главная волна репатриации была завершена.

Амбивалентность положения освобождаемых военнопленных заключалась в том обстоятельстве, что они одновременно оказывались и ценным мобилизационно-трудовым ресурсом, и лицами, подозреваемыми органами НКВД в измене родине и сотрудничестве с врагом. Как уже отмечалось выше, согласно руководящим документам, рядовой и сержантский состав, так же как и интернированное гражданское население военнообязанных возрастов, «не вызывавшие подозрений», направлялся на армейские сборно-пересыльные пункты, а затем – в армейские или фронтовые запасные части. Весь офицерский состав, а также военнопленные и гражданские лица, служившие в вермахте и в коллаборационистских формированиях, направлялись в спецлагеря НКВД[1430]1430
  Герман А. Репатриация советских граждан немецкой национальности: характер проведения и результаты // Немцы СССР в годы Великой Отечественной войны и в первое послевоенное десятилетие 1941–1955 гг. Материалы 7-й международной научной конференции. Москва, 19–22 октября 2000 г. М., 2001. С. 257–270.


[Закрыть].

В большинстве случаев бывшие военнопленные красноармейцы восстанавливались на военной службе и пополняли действующие войска Красной армии. Так, по состоянию на 10 июля 1945 г. в распоряжение органа комплектования – Главупраформа КА – было передано 1086 тыс. репатриантов, а в распоряжение НКВД – только 211,8 тыс. человек. Еще 1267,4 тыс. человек (гражданских лиц и непризывных возрастов) были отправлены по месту жительства[1431]1431
  ЦАМО. Ф. 33. Оп. 11477. Д. 90. Л. 156.


[Закрыть]. Как правило, рядовой и сержантский состав направлялся в обычные воинские части, а офицеры лишались воинских званий и обращались на комплектование офицерских штрафных частей. После окончания войны освобождаемые офицеры направлялись на проверку в лагеря НКВД или в запасные части, после чего «ни в чем не замешанные направлялись в войска для дальнейшего прохождения службы или увольнялись в запас». Рядовой и сержантский состав возрастов, подлежавших демобилизации, увольнялись в запас, а остальных восстанавливали на военной службе, используя как в войсках, так и для укомплектования рабочих батальонов[1432]1432
  Земсков В.Н. К вопросу о судьбе советских репатриантов в СССР (1944-1955) // Политическое просвещение. 2011. № 1 (https://www.politpros.com/journal/read/?ID=141&journal=68, дата обращения: 14.04.2020).


[Закрыть]. Репатриированные представители этносов, репрессированных в Советском Союзе (немцы, калмыки, чеченцы, ингуши и др.), выделялись из общей массы и специальными эшелонами направлялись в места «вечного» поселения.

В ходе выявления и проверки военнопленных национальность обязательно вносилась в учетные карты, заводившиеся на всех репатриируемых советских граждан[1433]1433
  Репатриация советских граждан с оккупированной территории Германии, 1944–1952: Сб. док-тов. В 2 т. Т. 1. М., 2019. С. 72.


[Закрыть]. Данные национального состава репатриированных военнослужащих Красной армии имеются на 1 569 572 человека.[1434]1434
  Земсков В.Н. Указ соч.


[Закрыть]. Кроме того, до 20 марта 1945 г. в декадные сводки Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации граждан СССР вносились данные о происхождении репатриированных граждан по союзным республикам СССР. В дальнейшем форма отчетности была изменена и эти данные больше не отражались в сводках.

Таким образом, сохранившаяся отчетность позволяет определить национальный состав хотя бы части людских потерь Красной армии, которые в годы войны относили к безвозвратным. Правда, из современного расчета безвозвратных потерь (в официальных изданиях последние 30 лет озвучивается одна цифра – 8 668 400 человек[1435]1435
  Великая Отечественная война 1941–1945 годов: В 12 т. Т. 12. Итоги и уроки войны. М., 2015. С. 154.


[Закрыть]) вся масса репатриантов-военнослужащих исключается.

В представленной ниже таблице 67 отражены абсолютные и относительные данные репатриированных бывших советских военнопленных по национальности. Для сравнения приведено процентное соотношение представительства военнослужащих по национальности перед началом войны (на 1 января 1941 г.), затем на 1 июля 1942 г. – на исходе самого тяжелого, первого года войны, отмеченного наивысшими потерями пленными, и в самом конце войны (на 1 января 1945 г.).

Достаточно даже беглого взгляда на таблицу, чтобы заметить существенный дисбаланс среди военнопленных трех восточнославянских национальностей в пользу украинцев и белорусов[1436]1436
  С этими данными коррелируют сведения сводки Уполномоченного республиканскому гражданству бывших военнопленных по состоянию на 20 марта 1945 г. (позднее такие сведения не вносились в декадные сводки): на 256 215 бывших военнопленных из РСФСР были 23 009 человек, из БССР – 53 972 человек, из УССР – 152 955 человек, из ЭССР – 13 540 человек, из ЛитССР – 10 458 человек, из ЛатССР – 2281 человек (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 11477. Д. 90. Л. 125).


[Закрыть]. К этому следует добавить, что, по данным Управления уполномоченного Сов наркома СССР по делам репатриации, из учтенных на 3 октября 1945 г. 1368,8 тыс. репатриированных советских военнопленных 49,2 % попали в плен в 1941 г., 32,8 % – в 1942 г., 11,7 % – в 1943 г., в то время как на 1944–1945 гг. приходится лишь 6,3 % военнопленных[1437]1437
  Гриф секретности снят. С. 339.


[Закрыть]. Получается, что свыше 80 % учтенных по национальности репатриантов были пленены в первые полтора года войны.

Однако имеющаяся информация не дает оснований для выводов о масштабах пленения представителей тех или иных национальностей без учета общей численности советских военнопленных. В отношении последней консенсуса в литературе до сих пор нет (напротив, имеется крайне широкий разброс мнений – от 4059 тыс. человек[1438]1438
  Гриф секретности снят. С. 339.


[Закрыть] до 5 млн человек[1439]1439
  Дембицкий Н.П. Судьба пленных // Война и общество. 1941–1945. Кн. 2. М., 2004. С. 236.


[Закрыть] и даже 6,3 млн человек[1440]1440
  Земсков В.Н. «Статистический лабиринт». Общая численность советских военнопленных и масштабы их смертности // Российская история. 2011. № 3. С. 22–32.


[Закрыть]). Кроме этого, следует принять в расчет данные о сверхвысокой смертности в лагерях, учесть дифференцированное отношение нацистов к военнопленным различных национальностей (освобождение из плена представителей ряда национальностей[1441]1441
  До 1 мая 1944 г. немецким командованием освобождено 823 230 военнопленных. До 13 ноября 1941 г. освобождались лица по национальности немцы, жители Прибалтики, украинцы, белорусы (всего освобождено 318 770 человек), а после этого – лица, вступившие в добровольческие коллаборационистские формирования (Гриф секретности снят. С. 333–334).


[Закрыть]), численности и национального состава сотен тысяч «невозвращенцев»[1442]1442
  По состоянию на 1 июля 1948 г. в западных зонах оккупации Германии находились, по данным советских комиссий по репатриации, 233 928 советских граждан: 63 238 украинцев, 78 412 латышей, 23 658 эстонцев, 47 505 литовцев, 9292 русских, 1029 белорусов, 4998 советских немцев, 5796 других национальностей. Таким образом, на 90,1 % эта категория состояла из представителей четырех национальностей: украинцев (западных), эстонцев, латышей и литовцев (Репатриация советских граждан с оккупированной территории Германии, 1944–1952: Сб. док-тов: В 2 т. Т. 1. М., 2019. С. 26–27).


[Закрыть] и военных коллаборационистов (власовцы, легионеры национальных частей вермахта и СС и др.) и другие факторы. Выявленную диспропорцию в национальном представительстве военнопленных можно предложить будущим исследователям в качестве нерешенной проблемы.

Таблица 67. Данные о национальном составе советских военнопленных, репатриированных на родину, по состоянию на 1 марта 1946 г.

Составлено по: Земсков В.Н. К вопросу о судьбе советских репатриантов в СССР (1944–1955) // Политическое просвещение. 2011. № 1. (https://www.politpros.com/journal/read/?ID=141&journal=68; дата обращения: 14.04.2020); ЦАМО. Ф. 7. Оп 26. Д. 123. Л. 2, 21; Д. 181. Л. 35; Д. 220. Л. 29–48; Д. 234. Л. 27–46; Д. 366. Л. 1–17.

* * *

Теперь обратимся к демобилизации и переходу огромной армии на штаты мирного времени. Этот сложный процесс не мог пройти одномоментно. Он занял более пяти лет и осуществлялся в несколько очередей. Послевоенная перестройка порядка комплектования Советской армии имела определенные национальные аспекты.

Но вначале посмотрим, что представляла собой в этническом отношении армия-победитель. В нашем распоряжении имеются учетные данные из «Альбома списочной численности личного состава Красной армии по социально-демографическим признакам» по состоянию на 1 октября 1945 г., составленного отделом планирования укомплектования и учета численности Вооруженных Сил Генерального штаба Красной армии. К этому времени армия находилась в движении: часть войск перемещалась в связи с войной на Дальнем Востоке. Поэтому были недополучены социально-демографические сведения на более чем 400 тыс. военнослужащих. Кроме того, развертывался процесс демобилизации, вследствие чего Красная армия сократилась уже более чем на 3 млн человек по сравнению с пиковым значением начала 1945 г. (12,3 млн человек). Фактическая численность Красной армии по донесениям из войск о боевом составе на 1 октября 1945 г. составляла еще очень внушительную цифру – 9 089 427 человек[1443]1443
  ЦАМО. Ф. 7. Оп. 32. Д. 12. Л. 2.


[Закрыть]. Из них национальный состав определен на 8655,4 тыс. человек (см. таблицу 68).

Таблица 68. Национальный состав Красной армии по состоянию на 1 октября 1945 г. (без учета раненых и больных)

Составлено по: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 32. Д. 12. Л. 68–75 об.

Как видно, тенденции национального представительства в Красной армии соответствуют тем, которые мы определили в целом для последнего периода войны. Демобилизация личного состава (в сравнении с данными за 1 января 1945 г.) также происходила равномерно в этническом отношении.

Сложность перехода к комплектованию мирного времени состояла в том, что за годы войны очередность призыва возрастов вынужденно была нарушена. Возрастные интервалы существенно уплотнились: за три года (с осени 1941 по осень 1944 гг.) было призвано шесть призывных возрастов (с 1922 по 1927 гг. рождения) вместо четырех. Осенью 1944 г., когда состоялся последний возрастной призыв военного времени, в армию отправились 17-летние юноши 1927 года рождения, в то время как по действовавшему с 1939 г. призывному закону срок призыва для большинства из них (без полного среднего образования) наступал лишь осенью 1946 г. Следовательно, при нормальном порядке комплектования очередной возраст (1928 г. рождения) мог быть призван в ряды вооруженных сил только осенью 1947 г.

Одновременно с этим требовалась срочная демобилизация переменного состава, прошедшего войну и служившего уже 4–5 лет (граждане 1922–1923 гг. рождения, призванные еще в начале войны).

Нормальная штатная численность переменного состава Вооруженных Сил СССР (Министерства обороны, МВД, Железнодорожных войск) исчислялась без малого в 3175 тыс. человек, а ежегодный призыв требовался в размере 1565 тыс. человек[1444]1444
  ЦАМО. Ф. 25. Оп. 48. Д. 1. Л. 90.


[Закрыть]. Но при столь остром дефиците мобилизационных ресурсов продолжали действовать введенные в годы войны ограничения на призыв определенных категорий граждан, в том числе и по этническому признаку (не поступили в войска призывники 1927 г. рождения закавказских и среднеазиатских национальностей; призывники горских национальностей Северного Кавказа 1926–1927 гг. рождения; призывники репрессированных этносов и ряд других).

18 июня 1946 г. главком Сухопутных войск Маршал Советского Союза И.С. Конев представил начальнику Генерального штаба Вооруженных Сил СССР Маршалу Советского Союза А.М. Василевскому доклад «О переходе к нормальному комплектованию Вооруженных Сил Советского Союза». Конев предлагал в 1946 г. призвать остатки ресурсов 1923–1927 гг. рождения, каковых насчитывалось 881,6 тыс. человек, не призванных в годы войны по причине отсрочек[1445]1445
  ЦАМО. Ф. 25. Оп. 48. Д. 1. Л. 65–66.


[Закрыть]. Одновременно предлагалось использовать возникший в годы войны запас призывников «местных национальностей» 1927 г. рождения, которые, как было показано в параграфе 6.5, не были призваны в 1944 г. вместе со своими сверстниками. Таковых насчитывалось 115,7 тыс. человек[1446]1446
  Закавказских национальностей – 57 989 человек, среднеазиатских – 18 704 человека, молдаван – 14 339, эстонцев – 4241, латышей – 3962, литовцев – 16 509 (Там же. Л. 66).


[Закрыть]. Этими мерами, а также набором сверхсрочнослужащих маршал Конев рассчитывал добиться того, чтобы осенью 1946 г. иметь возможность вообще не призывать юношей 1928 г. рождения, а призвать их в следующем, 1947 г.

8 августа 1946 г. начальником Главного штаба Сухопутных войск генерал-полковником Г.К. Маландиным и его заместителем генерал-полковником Н.И. Четвериковым на имя начальника Генерального штаба и Главнокомандующего Сухопутными войсками были направлены предложения «Об использовании местных национальностей на укомплектовании Вооруженых Сил». В данном случае в расчет были включены не только призывники 1927 г. рождения и старших возрастов, но и граждане 1928 г. рождения. Всего таковых насчитывалось 381 740 человек[1447]1447
  ЦАМО. Ф. 25. Оп. 48. Д. 1. Л. 69–70.


[Закрыть]. Этот ресурс предлагалось использовать следующим образом:

– национальности прибалтийских республик (47 985 человек) – прежде всего для укомплектования трех остававшихся национальных стрелковых дивизий. Лишний контингент предназначался на укомплектование строительных, портовых, рабочих частей, расположенных на территории прибалтийских республик;

– закавказские национальности (107,7 тыс. человек) – прежде всего использовать для укомплектования трех национальных дивизий; остальных – для укомплектования остальных частей ЗакВО и других военных округов с мягким климатом;

– среднеазиатские национальности (113 тыс. человек) – использовать пропорционально для укомплектования стрелковых, кавалерийских, инженерных, артиллерийских, тыловых, строительных и рабочих частей во всех округах, кроме дальневосточных, сибирских и северных;

– уроженцев Молдавии, западных областей Украины и Белоруссии использовать на общих основаниях[1448]1448
  ЦАМО. Ф. 25. Оп. 48. Д. 1. Л. 71–72.


[Закрыть].

Таким образом, и в предложениях И.С. Конева, и в докладе Г.К. Маландина и Н.И. Четверикова в целях налаживания нормального комплектования армии мирного времени ограничения приема на военную службу по национальному признаку отменялись. В последующие годы в документах, связанных с подготовкой очередных годовых призывов, численность уроженцев Закавказья, Средней Азии и Прибалтики отмечалась отдельно от основного контингента. Например, в 1949 г., когда призывалась молодежь 1930 г. рождения, таковых насчитывалось 162 066 человек[1449]1449
  ЦАМО. Ф. 25. Оп. 48. Д. 2. Л. 58.


[Закрыть]. В то же время сведений об ограничении их призыва не обнаружено.

Наконец, на исходе 1949 г. в истории ограничений в военной службе по национальному признаку была поставлена формальная точка. 21 декабря было принято постановление Совета Министров, подписанное И.В. Сталиным, «О мероприятиях по переходу Вооруженных Сил к нормальному прохождению службы солдатами, матросами, сержантами и старшинами в соответствии с Законом о всеобщей воинской обязанности». Документ регламентировал окончательный переход к нормальному комплектованию по штатам мирного времени, завершавшийся весной 1951 г., всех солдат, матросов, сержантов и старшин 1924–1927 гг. рождения, призванных на военную службу еще в годы Великой Отечественной войны и прослуживших без малого 6–8 лет. Последний пункт постановления гласил: «Установить, что граждане закавказских, среднеазиатских и прибалтийских республик подлежат призыву на действительную военную службу на общих основаниях, согласно Закону о всеобщей воинской обязанности»[1450]1450
  ЦАМО. Ф. 25. Оп. 48. Д. 2. Л. 96.


[Закрыть].

Таким образом, ограничения на прием в армию по этническому признаку, как продукт чрезвычайных условий военного времени, окончательно были сняты. В это же время этническая статистика призыва перестает быть значимой и исчезает из отчетных документов[1451]1451
  В то же время еще долгие годы отмечался контингент призывников, не владевший или слабо владевший русским языком. Впрочем, таковых было уже относительно немного. Например, в 1961 г. среди призывников 1942 г. рождения таковых насчитывалось 19 884 человека (около 2 % от всех призывников) (Там же. Д. 3. Л. 27–31).


[Закрыть].

Заключение

Анализ историографии и источниковой базы, в том числе изучение массива статистических документов советского военного ведомства, органов власти и партийных органов, позволил изучить те отрасли строительства Красной армии в 1920-х – первой половине 1940-х гг., в которых существенную роль играл национальный фактор, а именно: организационное строительство войск (в части развития национальных воинских формирований); систему комплектования личным составом (в части использования нерусского контингента граждан); подготовки и использования кадров командно-начальствующего (офицерского) состава (в части целенаправленного формирования корпуса комсостава нерусской национальности).

Исследование проблем истории национальных воинских формирований Красной армии позволило выявить возлагавшиеся на них государством функции, которые стимулировали развитие этого специфического сегмента Красной армии. И напротив, деактуализация государственных функций приводила к быстрой деградации национальных формирований в смысле утраты ими моноэтничного состава и особого статуса. Поэтому определение места нацформирований в военной истории страны в изучаемый период представляется правильным через определение их функций. Соотношение этих функций не являлось константой, а, напротив, менялось с развитием внутренне– и внешнеполитической ситуации страны. Для межвоенного периода их можно сформулировать следующим образом.

Первое. С точки зрения интересов строительства вооруженных сил конечной целью государственной программы национальных формирований было привитие советским этносам, особенно официально считавшимся «культурно отсталыми», устойчивой социально-культурной традиции несения обязательной военной службы по призыву и формирования на случай мобилизации в национальных регионах обученного запаса рядовых и комначсостава. К концу 1920-х и в первой половине 1930-х гг. большинство национальных формирований по боевым качествам достигли уровня номерных частей и соединений РККА.

Второе. С точки зрения интересов внутренней политики Советского государства программа национальных формирований, безусловно, являлась продолжением общего курса национальной политики советского правительства на коренизацию, с ее широкими преференциями титульным этносам в национальных регионах и целенаправленной дерусификацией общественной и культурной сфер. В 1920-х гг. программа национальных формирований стала олицетворением коренизации в военном строительстве, переняв у нее принцип максимально возможного удовлетворения запросов самых незначительных национальных меньшинств (именно отсюда возник суррогат национальных формирований в виде практики концентраций, подробно рассмотренной в книге).

Третье. С внешнеполитической точки зрения национальные формирования нацеливались руководством страны и военного ведомства на дальнейшую революционную экспансию СССР в сопредельные страны, особенно на Востоке. Усилиями прежде всего наркомвоенмора М.В. Фрунзе национальные части были органично вплетены в концепт мировой революции, в осуществлении которой им отводилась роль застрельщиков, передового отряда, особого национального эшелона советских войск.

В 1920-х гг. господствовали вторая и третья функции нацформирований, расценивавшиеся как важный политический инструмент для решения внутренних и внешних задач молодого социалистического государства. В этот период советское политическое и военное руководство даже допускало временное ухудшение уровня боеспособности РККА в период становления нацчастей, ради реализации с их помощью политических целей (дальнейшая советизация окраинных народов и экспорт революции в сопредельные страны). Конечно, вся Рабоче-Крестьянская Красная армия была институтом политическим, классовым, однако у национальных частей их политическое предназначение нередко превалировало над собственно военными. Это уникальное качество отличает их от всех прочих воинских частей Красной армии.

Исследованием выявлена корреляция между развертыванием нацформирований и масштабным переводом частей РККА на территориальный принцип комплектования. Национальные формирования были плоть от плоти территориальной системы, поскольку последняя обеспечивала минимальный отрыв гражданина от родного дома и места работы. Развитие территориальных и национальных формирований в 1920–1930-х гг. шло бок о бок, большинство национальных частей комплектовались именно на территориальных началах. В то же время между нацформированиями и территориальными частями существовало и глубокое различие: если первые несли особую политическую миссию и нацеливались на решение национального вопроса в молодом Советском государстве и за его пределами, то вторые своим появлением обязаны исключительно тяжелому экономическому положению страны и были призваны сэкономить скудный бюджет военного ведомства.

С рубежа 1920–1930-х гг. и до конца Великой Отечественной войны заметно доминировала первая, собственно военная функция национальных формирований, в основе которой стояли практические задачи повышения боеспособности Красной армии в условиях нараставшей международной напряженности.

К середине 1930-х гг. национальные формирования оказались в парадоксальном положении: с одной стороны, большинство из них по боевым качествам встало в один ряд с обычными (номерными) частями Красной армии, а призыв в армию для прохождения службы в своей национальной части вошел в быт местных этносов, и, стало быть, сформировалась искомая (хотя и неглубокая) традиция несения военной службы у народов, прежде никогда к ней не привлекавшихся.

С другой стороны, в начале 1930-х гг. коренизация как политический курс и нацформирования как его воплощение в строительстве Красной армии стали препятствием на пути мобилизационной модели развития государства, предполагавшей форсированную организационную перестройку, перевооружение и увеличение численности вооруженных сил, создание многочисленного обученного запаса военнообязанных и кадров комначсостава, унификацию и стандартизацию способов комплектования армии личным составом. Миссия же национальных формирований строилась на платформе языкового плюрализма и равноправия местных государственных языков с русским. Она не предполагала ликвидации языкового барьера, а, напротив, допускала политическое и военное соразвитие советских этносов в единой «семье народов». Другой проблемой стало то, что в силу своей малой штатной емкости национальные формирования не обеспечили и объективно не могли обеспечить в национальных регионах накопления значительного запаса военно-обученных граждан местных национальностей.

Как показал анализ документальных материалов, в среде политического и военного руководства страны в этот период возобладало скептическое отношение к возможности своевременного и полноценного комплектования национальных частей в случае общей мобилизации и дальнейшего поддержания национального баланса в ходе боевых действий. Поэтому в 1938 г. в рамках общей реформы системы комплектования Красной армии национальные формирования без долгих рассуждений были упразднены.

Однако уже в первый год Великой Отечественной войны формирование национальных частей и соединений не только было возобновлено, но и существенно расширено по сравнению с довоенным периодом. Уже в ходе мобилизации 1941 г. выяснилось, что военнообязанные нерусской национальности старших возрастов в массе своей слабо владели русским языком, имели низкий уровень грамотности, не были обучены военному делу. Все это – последствия того, что до войны срочную военную службу прошла лишь незначительная часть военнообязанных из национальных регионов, а обязательное обучение русскому языку в национальной школе было введено лишь в конце 1930-х гг. Эти обстоятельства сделали решение высших государственных и военных органов управления о возвращении к мононациональному комплектованию частей и соединений в тех экстремальных условиях единственно возможным. За короткий период времени – с ноября 1941 по февраль 1942 г. – было сформировано 53 национальных соединения из представителей титульных народов 12 союзных республик и 4 автономных республик РСФСР (еще одно, 54-е по счету национальное соединение было сформировано вне общего потока в 1944 г.). Общая штатная численность национальных соединений в начале 1942 г. достигала 370 тыс. человек.

Изучение исторического пути всех национальных соединений, созданных в период Великой Отечественной войны, позволило разделить их на две группы: первая, большая (30 соединений), была расформирована еще до отправки на фронт, причиной чему послужила их низкая боеготовность после реорганизации, особенно в кавалерии. Ко второй группе (24 соединения) отнесены национальные формирования, принявшие участие в вооруженной борьбе на фронте. Особенности их боевого пути позволили выделить внутри второй («фронтовой») группы три подгруппы. К первой подгруппе отнесены соединения, понесшие большие боевые потери, вслед за этим расформированные и более не воссоздававшиеся как национальные или переформированные в обычные (не национальные) соединения; ко второй группе отнесены: закавказские, два казахских, одно башкирское соединения, и к третьей – все прибалтийские соединения.

Во время войны ярко проявились по крайней мере две из трех сформулированных выше функций нацформирований – военная и внутриполитическая, хотя экстремальные условия военной обстановки сделали доминирующим их собственно военное предназначение. В ряде операций и сражений (таких как оборона Крымского полуострова в начале 1942 г., битва за Кавказ 1942–1943 гг. и ряд других) национальные соединения использовались массово и сыграли важную роль в противоборстве с врагом.

Но и политическая «нагрузка» на них в годы Великой Отечественной войны была весьма сильна. Именно она способствовала тому, что органы государственного и военного управления целенаправленно поддерживали моноэтничность личного состава некоторых соединений и сохраняли их национальный статус до самого конца войны. Установлено, что таким политическим мотивом в 1941–1945 гг. являлась оборона или освобождение родного края, ибо участие национальных формирований в боях за малую родину носило, помимо решения задач вооруженной борьбы, также и характер политической демонстрации. Оно имело большое моральное значение как для военнослужащих нацформирований, так и для местного населения, особенно когда отмечались проблемы с политической лояльностью местного населения Советскому государству. Национальные формирования зримо и непосредственно олицетворяли вклад своего этноса в общее дело борьбы с нацизмом.

И напротив, когда идеологический концепт защиты родного края исчерпывался (например, в случае с кавказскими национальными соединениями с окончанием оборонительного сражения за Кавказ) или же не актуализировался вовсе (в случае со среднеазиатскими соединениями), то интерес государственных и военных органов управления к национальным частям как к особым политическим субъектам неминуемо утрачивался. В этом случае запускался неизбежный и необратимый процесс этнической энтропии личного состава, вызванный постоянным его перемешиванием маршевыми пополнениями в ходе доукомплектования и переформирования частей. В конечном итоге это вело к утрате национальной идентичности (а часто – и формального национального статуса) таких соединений. Поддержание баланса титульного этноса в национальных формированиях иногда в инициативном порядке брали на себя республиканские власти, заинтересованные в пролонгации их идеолого-пропагандистской функции.

Исследование деятельности центральных и местных органов государственного и военного управления по последовательному расширению мобилизационной базы вооруженных сил за счет демографического ресурса народов СССР позволило определить этапы и содержание проблем комплектования войск контингентом граждан нерусской национальности. На всех этапах этот процесс коррелировал с развитием призывного законодательства и общими тенденциями в строительстве вооруженных сил.

Первый этап (начало 1920-х гг. – 1928 г.) характеризовался опорой на традиции, унаследованные от дореволюционной Русской императорской армии, трансляцию которых обеспечили военспецы, которыми в этот период были в значительной мере комплектованы организационно-мобилизационные органы РККА. Установлено, что в первой половине 1920-х гг. на военную службу не призывалось около ста этносов, населявших СССР. Их перечень во многом повторял аналогичный дореволюционный список. Большинство непризываемых этносов относились к официальной категории «культурно отсталых» и считались по своим социально-культурным параметрам неготовыми к службе в армии. Но следует подчеркнуть, что для граждан всех национальностей был открыт индивидуальный прием в армию на основе добровольной вербовки. Именно добровольцами комплектовались первые национальные части РККА.

Переход из категории непризываемых народов в категорию призываемых в середине 1920-х гг. происходил главным образом под настойчивым политическим давлением местных национальных партийно-советских элит, трактовавших военный призыв как символ эмансипации и признания политической зрелости своих народов, а отказ в призыве – как продолжение великодержавной угнетательской политики со стороны доминирующей русской нации. В принятый в сентябре 1925 г. закон «Об обязательной военной службе» была включена компромиссная формула: военная служба объявлялась общеобязательной для всех советских граждан, но предусматривалась отсрочка по этническому признаку для народов, перечень которых надлежало перед каждым призывом согласовывать между Наркомвоенмором и местными властями.

Анализ итогов первых после окончания Гражданской войны пяти призывов мирного времени – с 1924 по 1928 г. – показал, что войска в этот период до 90 % пополнялись призывниками восточнославянских национальностей (русскими, украинцами, белорусами) при общем удельном весе восточных славян среди населения Советского Союза, составлявшем лишь 77,3 % (по Всесоюзной переписи населения 1926 г.). Это превышало аналогичный дореволюционный показатель и в корне противоречило курсу центральных и местных органов государственного и военного управления на расширение представительства в армейских рядах всех народов СССР.

Первый практический шаг к реализации этого курса удалось сделать только в ходе всесоюзного призыва в РККА 1928 г., опыт которого следует признать революционным для строительства отечественных вооруженных сил, поскольку военный призыв впервые в истории был распространен на те национальные регионы (Средняя Азия, Кавказ и ряд других), где он не проводился никогда (в том числе и до революции). Анализ источников показал, что призыву предшествовала большая работа центральных и местных военных, советских и партийных органов по учету, изучению, обучению допризывной молодежи. Широкая агитационно-пропагандистская работа, сопровождавшая допризывные мероприятия и сам призыв, была направлена на формирование позитивного образа военной службы не только у самих призывников, но и у членов их семей и у этносов в целом.

Как показал анализ учетно-статистических материалов по личному составу Красной армии, в конце 1920-х гг. удельный вес военнослужащих неславянских национальностей в войсках оставался незначительным, однако само по себе проведение всеобщего призыва уже на десятом году советской власти следует оценивать как большой шаг вперед в деле расширения мобилизационного ресурса страны и включения окраинных народов в советское строительство, важной частью которого являлась служба в рядах РККА.

Второй этап (1929 – первая половина 1941 г.) был связан с быстрым приростом списочной численности личного состава Красной армии (с 1930 г. по 1940 г. она выросла в 5,8 раза) и последовательным наращиванием военнообученного мобилизационного резерва за счет представителей народов СССР. Вопрос расширения призыва среди граждан нерусской национальности стоял тем острее, чем глубже становилась «демографическая яма», вызванная тем обстоятельством, что в начале 1930-х гг. в призывной возраст вступали малочисленные поколения, родившиеся в годы Первой мировой и Гражданской войн. К тому же ужесточались критерии социально-классового отбора призывников в армию в связи с обострением социально-экономической и политической ситуации в стране.