Текст книги "Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование"

Если все прочие национальные соединения неуклонно отдалялись от своих республик, нередко – за тысячи километров, то прибалтийские, напротив, приближались к родным краям. Во второй половине 1944 г. они вступили на территорию Прибалтики и получили возможность пополняться непосредственно в родных местах, чем активно и пользовались, поддерживая национальный состав в стабильном состоянии[851]851
  Так, в 8-м эстонском стрелковом корпусе в августе 1944 г. числилось 79,5 % эстонцев; в 43-й гвардейской латышской стрелковой дивизии к сентябрю 1944 г. латыши составляли 45 % личного состава; в 16-й литовской стрелковой дивизии к 1 октября 1944 г. литовцы составляли 50 % личного состава, причем их представительство по отношению к июлю 1944 г. возросло более чем в 2,5 раза. (Подсчитано по: Великая Отечественная война. 1941–1945: Док-ты и мат-лы. Т. III. Национальные формирования Красной армии. С. 101, 104–109, 133, 173.)


[Закрыть]. Более того, с приближением к территории Прибалтики произошло организационное укрепление прибалтийских частей. В июне 1944 г. был сформирован 130-й латышский стрелковый корпус (в составе 43-й гвардейской и 308-й латышских стрелковых дивизий). 308-я стрелковая дивизия формировалась одновременно с корпусом и стала последней национальной дивизией, созданной в годы войны. Это лишний раз подтверждает выдвинутый тезис о политической значимости национальных частей в связи с защитой родного края.

Из латышей же была сформирована единственная за годы войны национальная авиационная часть – сначала 24-я отдельная латышская авиаэскадрилья, а затем, на ее базе, – 1-й латышский бомбардировочный авиационный полк. Он был сформирован 3 июля 1943 г. и укомплектован летчиками и техническим персоналом, эвакуированным еще с территории Латвийской ССР в 1941 г., и латышами из других авиационных частей Красной армии. Полк летал на так называемых ночных бомбардировщиках У-2 и принял активное участие в освобождении территории Латвии, поддерживая наземные войска[852]852
  Райнс А., Рейзин В., Эльвих П. В воздухе Латышский Режицкий…: Латышские летчики в Великой Отечественной войне. Рига, 1965. С. 5–67.


[Закрыть].

Летом и осенью прибалтийские соединения наконец вступили на родную землю. 18 июля 1944 г. части 130-го латышского стрелкового корпуса вошли в пределы Латвии; бойцы корпуса одними из первых перешагнули административную границу республики[853]853
  История Латвийской ССР. Т. 3… С. 572.


[Закрыть]. В составе 2-го Прибалтийского фронта латышские дивизии участвовали в Режецко-Двинской (10–27 июля 1944 г.), Лубанско-Мадонской (1–28 августа 1944 г.), Рижской (14 сентября – 16 октября 1944 г.) и других фронтовых наступательных операциях[854]854
  Савченко В.И. Гвардейская Латышская. Рига, 1961. С. 339–340.


[Закрыть].

В свою очередь, части 8-го эстонского стрелкового корпуса под командованием генерал-лейтенанта Л.А. Пэрна принимали активное участие в операциях по освобождению Эстонии, участвуя с 17 по 26 сентября 1944 г. в Таллинской наступательной операции Ленинградского фронта, в результате которой была освобождена вся материковая часть Эстонии. Затем эстонские дивизии участвовали в десантных операциях на острова Моонзундского архипелага. На момент начала боев 90 % личного состава 7-й и 249-й стрелковых дивизий составляли эстонцы, из которых 81 % были уроженцами Эстонии[855]855
  ЦАМО. Ф. 217. Оп. 1217. Д. 598. Л. 291–297.


[Закрыть]. Партийно-комсомольская прослойка в 8-м эстонском корпусе составляла 40,2 %[856]856
  Мяги А.А. Партийно-политическая работа в войсках Советской Армии в ходе освобождения Эстонской ССР от немецко-фашистских захватчиков: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Л., 1970. С. 11.


[Закрыть].

28 июня 1945 г. приказом наркома обороны за проявленные героизм и отвагу, стойкость и мужество, дисциплину, организованность и умелое выполнение заданий командования в боях с фашистскими захватчиками корпус был преобразован в 41-й гвардейский стрелковый эстонский Таллинский корпус, 7-я дивизия – в 118-ю гвардейскую стрелковую эстонскую Таллинскую Краснознаменную дивизию, 249-я дивизия – в 122-ю гвардейскую стрелковую эстонскую Краснознаменную дивизию[857]857
  Эстонский народ в Великой Отечественной войне Советского Союза 1941–1945. Т. 1. Таллин, 1973. С. 636.


[Закрыть].

В боях за свою родину также участвовала 16-я литовская стрелковая дивизия, вступившая на территорию Литвы одним из первых соединений Красной армии – 12 июля 1944 г. Еще на этапе боевой подготовки дивизия характеризовалась как крепкое, вполне боеспособное соединение[858]858
  ЦАМО. Ф. 56. Оп. 12234. Д. 71а. Л. 319–320.


[Закрыть]. Вступив в боевые действия в феврале 1943 г., дивизия участвовала в Курском сражении, а затем до конца войны ей пришлось вести тяжелые бои за малую родину, отбивая контрнаступление немцев в районе города Шауляй, а затем – с окруженными группировками противника сначала в Курляндии и в районе города Клайпеда.

Хотя анализ обстоятельств формирования на территории Советского Союза иностранных войск не входит в задачи данного исследования, однако их стремительное становление в последний период войны напрямую наследовало затухавшим национальным формированиям Красной армии: они точно так же готовились к освобождению родного края титульным этносом. Такие воинские формирования предназначались для совместного с частями Красной армии вступления на территорию своих стран, придания этому событию освободительного характера, легитимации зарубежного похода Красной армии в глазах европейского общественного мнения. Поэтому в конце Великой Отечественной войны формированию союзных иностранных воинских частей советским военно-политическим руководством уделялось огромное внимание и материальные ресурсы. Так, к началу декабря 1944 г. созданные в СССР польские части насчитывали 10 пехотных дивизий, 5 танковых бригад, 1 авиадивизию и 3 авиабригады, 1 артиллерийскую дивизию и 12 артиллерийских, зенитных и минометных бригад, много других частей и соединений. Они были объединены в две полевые армии Войска Польского и насчитывали по штату до 300 тыс. человек. К концу войны штатная численность польских частей достигла огромного значения – 446,2 тыс. человек[859]859
  ЦАМО. Ф. 15а. Оп. 1917. Д. 7. Л. 1–95.


[Закрыть], а списочная – 304 тыс. человек[860]860
  ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26. Д. 357. Л. 132–134.


[Закрыть]. Для укомплектования польских частей за 1944 г. военными округами и фронтами Красной армии было призвано или выделено из воинских частей и отправлено на укомплектование польских частей 156 770 лиц польской национальности (граждан СССР и бывших граждан Польши)[861]861
  ЦАМО. Ф. 7. Оп. 881805. Д. 208. Л. 115.


[Закрыть]. Кроме польских, на территории СССР формировались чехословацкие, югославские, румынские, французские части, правда, значительно более малочисленные, чем польские. На укомплектование чехословацких частей в 1944 г. было отобрано 6378 лиц чешской и словацкой национальностей; остальные иностранные формирования были еще меньше[862]862
  ЦАМО. Ф. 7. Оп. 881805. Д. 208. Л. 115.


[Закрыть].

Столь пристальное внимание советского военно-политического руководства в конце Великой Отечественной войны иностранным союзным формированиям, прибалтийским частям Красной армии и одновременная утрата интереса к прочим национальным частям Красной армии подчеркивают важную политико-идеологическую функцию национальных формирований, не присущую иным воинским частям. Эта функция заключалась в символическом олицетворении обороны или освобождения родного края представителями титульного этноса.

* * *

Проведенный анализ показал, что возврат в первые месяцы Великой Отечественной войны к практике мононационального комплектования воинских формирований был обусловлен культурно-языковыми особенностями контингентов военнообязанных, мобилизованных в национальных регионах Советского Союза, прежде всего из Средней Азии и с Кавказа. Слабое владение русским языком, низкий уровень грамотности, слабая военная подготовка красноармейцев, недостаток национальных командных кадров существенно замедляли и затрудняли боевое слаживание подразделений и последующее их использование в боевой обстановке.

В ответ на сложившуюся ситуацию в период с ноября 1941 г. по февраль 1942 г. руководством страны был реализован комплекс решений, включавший в себя создание новых национальных частей и соединений и перегруппировку личного состава по национальному признаку в уже готовых соединениях. Всего за годы войны в Закавказье, на Северном Кавказе, в Средней Азии, на Южном Урале и в Прибалтике было сформировано 54 стрелковые и кавалерийские соединения и части (см. таблицу 15). Однородная языковая и культурная среда в таких воинских частях способствовала ускорению боевой подготовки бойцов нерусских национальностей, повышению ее качества, укреплению дисциплины в подразделениях и моральной стойкости личного состава.

Анализ последующего опыта боевой подготовки и боевого применения национальных частей в годы войны показал, что они сыграли положительную роль в общем укреплении боевой мощи Красной армии и внесли свой вклад в общее дело Победы над немецким фашизмом. В отдельных операциях и сражениях национальные соединения использовались массово (бои за Крым в 1942 г., битва за Кавказ 1942–1943 гг., освобождение Прибалтики в 1944 г.). Однако в целом их боевые качества оказались ниже, чем у воинских частей с преимущественно славянским личным составом. Более того, вследствие низкой боеспособности большая часть национальных соединений была расформирована еще до отправки на фронт.

Установлено, что в период Великой Отечественной войны вновь, как и в 1920-х гг., ярко проявилась политическая функция национальных формирований, заключавшаяся в их использовании для защиты или освобождения своего родного края. Участие национальных частей в боях за малую родину носило характер политической демонстрации и имело большое моральное значение как для военнослужащих, так и для местного населения. Именно это обстоятельство способствовало сохранению части национальных формирований (прежде всего прибалтийских) и целенаправленному поддержанию их национального состава до конца войны. И напротив, с исчерпанием идеологического концепта защиты родного края утрачивался интерес к ним со стороны органов государственного и военного управления именно как к национальным частям (в случае с закавказскими соединениями). Неизбежная энтропия национального состава в ходе пополнений и переформирований вела к утрате ими национальной идентичности, а с ней – и формального статуса. Те формирования, для которых концепт защиты родного края вовсе не актуализировался (среднеазиатские), имели самую короткую историю. В отдельных случаях инициативу поддержания положительного баланса титульного этноса в национальных дивизиях брали на себя республиканские власти, заинтересованные в продлении их идеологической функции.

Таблица 15. Национальные формирования Красной армии периода Великой Отечественной войны

Глава 6. Особенности комплектования Красной армии представителями народов СССР

6.1. Комплектование РККА представителями народов СССР в 1920-х гг.

Этническая проблематика изначально присутствовала в дискурсе вокруг комплектования Красной армии личным составом. Эту тему актуализировал опыт последних войн, включая Гражданскую, свидетельствовавший, что русские военнослужащие (и шире – восточные славяне) значительно преобладали в армейских рядах, превосходя свой удельный вес среди населения страны. С другой стороны, равных условий военного призыва требовали национальные коммунистические элиты, трактовавшие это как символ политической эмансипации и роста своих этносов. Неравноправный прием советских этносов в армейские ряды и составлял существо национального вопроса в строительстве новой социалистической армии.

На пути к практическому его решению стоял целый ряд проблем, которые в свое время не смогло решить царское правительство. Наиболее сложные из них – налаживание воинского учета и регулярного военного призыва. Особенно остро эта проблема стояла в отношении народов, прежде, в досоветский период, в армию не принимавшихся и не имевших исторического опыта несения обязательной военной службы.

Вопрос расширения призыва в Красную армию наталкивался на тяжелейшее материальное положение страны. Все 1920-е гг. армия содержалась на «голодном пайке». После окончания Гражданской войны советская власть встала перед необходимостью жесткой экономии государственных средств, в том числе на оборонные нужды. Квинтэссенцией экономической политики в военном строительстве можно считать призыв наркомвоенмора М.В. Фрунзе о «максимальном сокращении всего, что не является абсолютно необходимым для работы»[863]863
  Фрунзе М.В. Собр. соч. Т. 2. 1924 г. М., 1926. С. 132.


[Закрыть].

В первые послевоенные годы численность армии была многократно сокращена. В декабре 1920 г., когда начался первый этап сокращения войск, численность Красной армии достигала 5300 тыс. человек[864]864
  РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 143. Л. 111.


[Закрыть]. Уже к 1 сентября 1921 г. она была сокращена до 1800 тыс. человек[865]865
  РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 143. Л. 113.


[Закрыть], а к 1 октября 1922 г. была доведена до 796,9 тыс. человек[866]866
  РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 34. Л. 4.


[Закрыть]. К 1 октября 1924 г. штатная численность РККА была доведена до 537,5 тыс. человек[867]867
  Реформа в Красной армии. Кн. 1. С. 265.


[Закрыть], сократившись по сравнению с периодом Гражданской войны в 10 раз. Это был тот предел, за которым, по мнению М.В. Фрунзе, дальнейшее уменьшение было «мыслимо лишь путем расформирования целых дивизий, то есть путем ослабления основного костяка армии и ее боевой мощи»[868]868
  РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 476. Л. 27 об.


[Закрыть]. Списочная, то есть реальная, численность армии в этот период была еще ниже: на 1 сентября 1924 г. она составляла лишь 478,5 тыс. человек[869]869
  Реформа в Красной армии. Кн. 1. С. 267.


[Закрыть]. В таком составе многими руководителями армия признавалась небоеспособной[870]870
  Красная армия в 1920-е годы. С. 84.


[Закрыть], однако в условиях хозяйственной разрухи указанный лимит пришлось выдерживать (с некоторыми коррективами) до начала 1930-х гг.

До весны 1924 г. из соображений экономии бюджетных средств красноармейский состав Красной армии фактически не обновлялся: плановые всеобщие призывы не проводились. До этого времени приходилось задерживать демобилизацию красноармейцев, многие из которых служили четвертый-пятый год подряд. Лишь в 1922 г. был осуществлен допризыв граждан 1901 г. рождения из числа не призванных по различным причинам ранее. К этому времени законодательно вопрос об обязательной воинской обязанности для нерусских национальностей, рассматривавшийся с 1920 г., еще не был решен. В постановлении СНК РСФСР от 6 сентября 1922 г. о допризыве граждан, родившихся в 1901 г., оговаривалось: «Граждан, кои по своим национальным, бытовым и экономическим условиям не призывались в ряды армии при ранее бывших призывах, от призыва согласно настоящего постановления освободить»[871]871
  Красная армия в 1920-е годы. С. 84.


[Закрыть]. В пояснительной записке к проекту постановления СНК зампредседателя РВСР Э.М. Склянский разъяснял, что под «ранее бывшими призывами» понимались как советские призывы в Красную армию периода Гражданской войны, так и дореволюционные призывы в Русскую императорскую армию: «Строгой определенности в этом вопросе в настоящее время законом не установлено»[872]872
  РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 956. Л. 2.


[Закрыть]. Таким образом, перебрасывался мостик к дореволюционной эпохе.

Отсутствие обязательного призыва в той или иной местности, населенной нерусскими народами, автоматически делало избыточной трудоемкую и дорогостоящую работу по воинскому учету лиц военнообязанных возрастов, что специально в декабре 1924 г. разъяснил Юридическо-статистический отдел Военведа. От воинской повинности и учета освобождались лошади, упряжь и повозки этих народов[873]873
  РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 2259. Л. 18.


[Закрыть]. В таких регионах обязательному воинскому учету и призыву на общих основаниях подлежало только русское население[874]874
  РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 2259. Л. 12–12 об.


[Закрыть]. Поэтому само содержание местного военного аппарата в таких регионах становилось избыточным. В течение 1920-х гг. в связи с малыми объемами работы штаты военкоматов в национальных регионах, где местные национальности были освобождены от несения военной службы, сокращались. Например, в Дагестанской АССР, где на воинском учете состояло лишь 12 тыс. человек славянских национальностей, республиканский военкомат был переведен на штаты уездного военкомата[875]875
  РГВА. Ф. 109. Оп. 10. Д. 66. Л. 29.


[Закрыть]. То же произошло в Калмыкии.

Первый всесоюзный призыв молодежи 1902 г. рождения, как уже отмечалось, удалось организовать лишь весной 1924 г.[876]876
  РГВА. Ф. 54. Оп. 3. Д. 28. Л. 16.


[Закрыть] В этом году состоялось два призыва – весной и осенью. В дальнейшем весь изучаемый период призывы проводились единожды в год – осенью, в течение сентября (с конца 1920-х гг. на призыв отводилось два месяца – сентябрь и октябрь).

Материалы первого всесоюзного призыва 1924 г. показывают, что в армию, кроме русских, были призваны украинцы, белорусы, грузины, армяне, тюрки (азербайджанцы), евреи, башкиры, ряд поволжских тюркских (татары, чуваши), финно-угорских народов (мордвины, марийцы) и ряд других. Все эти этносы, за исключением азербайджанских тюрок, в общем порядке призывались в армейские ряды и в дореволюционный период, то есть историческая традиция несения военной службы у этих народов имелась.

Призыв национальностей, освобожденных от службы в армии еще в дореволюционный период, пока не осуществлялся. Слишком незначительная штатная емкость частей РККА позволяла пренебречь «проблемным» контингентом; их комплектование с избытком покрывалось имевшимся контингентом призывников. Формируемые для таких народов национальные части комплектовались добровольцами.

Первоначально, за неимением актуального перечня непризываемых народов, советское военное ведомство пользовалось списком этносов, освобожденных от воинской повинности по Уставу о воинской повинности Российской империи по состоянию на 1913 г.[877]877
  В этнических и административных номинациях начала 1920-х гг. это: самоеды, киргизы, сарты, узбеки, каракалпаки, таджики и другие тюркские народы Туркестанского края, татары из числа коренных жителей Турккрая, Тобольской, Томской, Енисейской, Иркутской, Бакинской, Елизаветпольской, Тифлисской и Эриванской губерний, бухарцы, дунгане и таранчи, кипчаки, курама, кашкарлыки, персы, туземные евреи (проживавшие в Средней Азии), уйгуры, джемшиды, белуджи, арабы, афганцы, зыряне, остяки, вогулы, ногайцы, тунгусы, якуты, буряты, татаро-бухарцы, все малые народы Севера (гиляки, орочи, тазы, ноны, остяки, чукчи, коряки, юкагиры, камчадалы, алеуты, эскимосы, айны и прочие народности, обитавшие в Туруханском и Бугучанском отделениях Енисейской губернии, Сахалинской, Камчатской, Приморской и Приамурской областях, Верхоянском, Средне-Колымском и Вилюйском округах Якутской области, Тогурском отделении Томского уезда, Сургутском и Березовском уездах Тобольской губернии), монголы, калмыки, киргизы, казаки (казахи), туркмены, ингилойцы-мусульмане, абхазцы, курды, иезиды, каракалпаки, турки, аджарцы (лазы), народности Дагестана (аварцы, кумыки, лезгины и пр.), чеченцы, ингуши, горцы Терской, Кубанской и Черноморской областей (адыгэ, черкесы, абадзехи, натухайцы, осетины-мусульмане, кабардинцы, балкарцы и пр.) (Сост. по: РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 464. Л. 42, 216; Д. 464. Л. 111; Д. 510. Л. 5). В документации мобилизационных органов встречаются и более общие перечни непризываемых народностей, в которых, как правило, достаточно произвольно (лишь с учетом географического ареала обитания) этнические группы были объединены в суперобщности, например горцы Северного Кавказа, татары из различных местностей, малые народы Севера и некоторые другие (Сост. по: РГВА. Ф. 54. Оп. 5. Д. 3. Л. 4).


[Закрыть] Тем самым, вопреки декларациям о равенстве, советская власть вынуждена была буквальным образом воспроизводить практику царского правительства по ограничению доступа десятков этносов в армию.

В 1920-х гг. благодаря принципу территориальности при комплектовании воинских частей новобранцами межокружные и даже межгубернские (в рамках одного военного округа) перевозки призывников сводились к минимуму, что давало экономию бюджету. В итоге очень быстро военные округа стали обретать специфическую национальную окраску, повторявшую этнический фон занимаемых ими территорий. Так, например, уже после первого призыва молодежи рождения 1902 г. в 1924 г., с весенним пополнением, в войска Западного военного округа влилось 22,7 % белорусов, а с осенним – 36,6 %. Украинский военный округ был укомплектован в 1925 г. на 74,2 % украинцами, зато Московский – на 94 % русскими[878]878
  РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 476. Л. 249.


[Закрыть]. При дальнейших призывах ситуация повторялась. В 1926 г. с призывом молодежи 1904 г. рождения в УВО численность украинцев достигала 70 %, в БВО численность белорусов – 31,4 %, в Краснознаменной Кавказской армии численность кавказских народов превысила 35 %[879]879
  РГВА. Ф. 9. Оп. 26. Д. 261. Л. 90 об.


[Закрыть]. В то же время в Среднеазиатском военном округе, где обязательный призыв местных национальностей в тот год еще не объявлялся, их удельный вес по итогам переписи РККА 1926 г. составлял всего 6,3 %[880]880
  РГВА. Ф. 40442. Оп. 3а. Д. 4. Л. 33.


[Закрыть]. В дальнейшем эта тенденция лишь укреплялась и считалась одним из положительных эффектов национального военного строительства[881]881
  Так, в 1929 г. русских в МВО числилось 91,7 %, в ЛВО – 86,1 %, в При-ВО – 87,8 %, в СибВО – 87,5 %; украинцев в УВО – 60,4 %; закавказских национальностей в ККА – 37,3 %; среднеазиатских национальностей в САВО – 11,3 % и т. д. (Характеристика личного состава Рабоче-Крестьянской Красной армии (социально-демографическая). Кн. 3. М., 1931. С. 154–155).


[Закрыть].

В середине 1920-х гг. ситуация с призывом в армию граждан различных национальностей была неодинаковой. Например, в РККА без ограничений принимались советские граждане финской, немецкой, румынской, польской национальностей, то есть представители народов, чьи соплеменники совсем недавно воевали против Российской империи или Советской России. Также в армию принимались представители иных национальностей, относимых к категории «иностранных» – чехи, сербы, корейцы и проч. Все они в тот период квалифицировались прежде всего представителями пролетариата и прочих трудовых слоев, а не носителями специфической этничности, чуждой Советскому Союзу. Более того, удельный вес представителей «заграничных буржуазно-националистических стран» был достаточно высоким в самой важной социальной группе военнослужащих – среди коммунистов. Например, в 1924 г. «иностранцами» оказались 1033 коммуниста, или 4,3 % всех членов РКП(б), состоявших на службе в Красной армии[882]882
  РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 770. Л. 335 об.


[Закрыть].

В первые годы после революции, когда надежда на дальнейшую революционную экспансию у руководства страны еще была сильна, мотива политического доверия или недоверия военнослужащим по признаку их национальности вообще не просматривалось. Ограничивающим фактором в тот период была способность нерусских военнослужащих к культурно-языковой адаптации в русскоязычной армейской среде. Но он не носил политической коннотации. Как правило, представители так называемых европейских или западных национальностей (таких как поляки, латыши, эстонцы, немцы) были достаточно образованны, обрусели и хорошо владели русским языком, в связи с чем культурно-языковой барьер был незначительным или отсутствовал вовсе. Они могли служить в обычных номерных частях.

Иная ситуация была с десятками народов, которые в дореволюционный период не призывались в силу своих культурно-языковых особенностей или политической нелояльности царизму, что нередко совпадало. В ранний советский период эта категория этносов получила официальный статус культурно отсталых народов, дававший их представителям определенные льготы в государственном и культурном строительстве. Сюда относили большинство народов Северного Кавказа, Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока, а также малые народности Крайнего Севера – всего около ста этносов. Проведенное в 1927 г. Главным управлением РККА исследование социально-культурных характеристик призывной молодежи 1902–1905 гг. рождения, ставшее возможным с введением в 1924 г. «личных карт призываемого на военную службу», показало более низкий по сравнению со славянами, евреями, представителями европейских национальностей уровень грамотности у народов Поволжья и Закавказья (представители среднеазиатских народов не обследовались). Среди них было меньше городских жителей и представителей рабочего класса. В лучшую сторону выделялись армяне и грузины[883]883
  Призывные контингенты (1902–1905 гг. рождения). М., 1928. С. 78–80.


[Закрыть]. В 1920–1930-х гг. номенклатура таких народов являлась величиной более или менее постоянной. Во всяком случае, еще в 1932 г. в утвержденном Наркомпросом перечне культурно отсталых народностей, имевших льготы для поступления в вузы, перечислялось 97 этносов[884]884
  Мартин Т. Указ. соч. С. 179, 236–237.


[Закрыть]. Комплектование национальных воинских частей для таких этносов на первых порах осуществлялось за счет добровольцев.

Анализ документальной базы показывает, что инициаторами призывов в местностях, где ранее таковые не производились, в большинстве случаев выступали местные власти. Наряду с формированием национальных частей это подтверждало их государственный суверенитет. В этом стремлении местные большевики нередко шли вразрез с мнением военных специалистов, считавших, что общеобразовательный и социальный уровень местных призывников еще не соответствует требованиям службы в Красной армии. Так, 27 февраля 1924 г. ЦИК Узбекской ССР издал постановление об обязательном военном призыве в трех областях республики для формирующихся нацчастей в связи с тем, что добровольный набор не дал необходимого числа желающих служить в армии. Призыв был объявлен, несмотря на отрицательное заключение РВС Туркестанского фронта, считавшего, что призывать узбеков еще рано из-за отсутствия воинского учета населения и негативного отношения местных жителей к военной службе. После жалоб призываемых лиц узбекской национальности Верховным судом СССР было вынесено представление о неконституционности постановления ЦИК УзССР. Однако позднее, 8 октября 1924 г., секретариат ЦИК СССР все же утвердил решение ЦИК УзССР в виде исключения, поскольку призыв фактически уже был осуществлен[885]885
  РГВА. Ф. 54. Оп. 3. Д. 41. Л. 11.


[Закрыть]. Аналогичный запрос в Президиум ВЦИК осенью 1924 г. поступил и из Киргизского ЦИК[886]886
  РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 2259. Л. 7.


[Закрыть]. В следующем, 1925 г. «во исполнение воли трудящихся» был проведен пробный призыв среди карелов, якутов, узбеков, казахов, калмыков и бурят-монголов. Призывы оформлялись совместными постановлениями ЦИК и СНК СССР от 21 и 28 августа 1925 г.[887]887
  РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 37. Л. 6 об.


[Закрыть]

Пробные призывы проводились именно после настойчивых запросов местных центральных исполнительных комитетов. Например, ЦИК Калмыцкой автономной области принял резолюцию, в которой утверждал, что «калмыцкий народ вполне пригоден к военной службе в кавалерии, а по боеспособности и выносливости ничем не отличается от военнослужащих других национальностей». В связи с этим «устранение калмыков от священного долга службы в армии» предлагалось считать «унижением калмыцкого народа, выделяющим его из общей семьи народов СССР»[888]888
  РГВА. Ф. 54. Оп. 6. Д. 318. Л. 3.


[Закрыть]. Служба в армии представлялась местным властям важнейшим социальным лифтом, способным вырвать калмыцкий народ из темноты бескультурья и безграмотности. «Условием первостепенного значения [для] увеличения культурности населения, ликвидации азбучной, правовой и политической малограмотности и создания недостающего кадра сознательных, дисциплинированных, подготовленных и честных общественных работников, признать прохождение калмыками военной службы в Красной армии, дающей все эти качества», – утверждалось в постановлении Калмыцкого ЦИК[889]889
  РГВА. Ф. 54. Оп. 6. Д. 318. Л. 3.


[Закрыть].

В отдельных случаях, когда призыв в определенной местности считался с политической точки зрения полезным, а местные власти не проявляли инициативы, идея выдвигалась из Москвы, но, «дабы не создавать нежелательных последствий, необходимо провести это как инициативу местных органов»[890]890
  РГВА. Ф. 7. Оп. 7. Д. 707. Л. 2.


[Закрыть]. Так, например, было с формированием егерского батальона в Карельской трудовой коммуне, лишь недавно добровольно вошедшей в состав РСФСР, «в силу чего возникает опасение, как бы призыв в РККА не был истолкован в сторону лишения национальной самостоятельности»[891]891
  РГВА. Ф. 7. Оп. 7. Д. 707. Л. 14.


[Закрыть].

Но чаще всего, если руководство того или иного национального региона не проявляло особой активности по части призыва среди своих сограждан, военное ведомство предпочитало отсрочивать их прием в армию. В своей докладной записке начальник Управления по войсковой мобилизации и укомплектованию ГУ РККА Я.Я. Алкснис отмечал, что в 1924–1925 гг., при допризыве граждан 1901 г. рождения, а также в призывах граждан 1902 и 1903 гг. рождения «вопрос о призыве национальных меньшинств решался в смысле непризыва тех национальностей, которые не призывались при ранее бывших призывах, в том числе и при призыве в старую армию» (здесь и далее выделено мной. – Авт.)[892]892
  РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 549. Л. 5.


[Закрыть]. В то же время следует подчеркнуть, что для представителей непризываемых народов «никакими узаконениями не возбранялось вступать в ряды армии по своему желанию»[893]893
  РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 2259. Л. 2–2 об.


[Закрыть]. Как и в Русской императорской армии, фактически любой желающий гражданин, если он отвечал определенным требованиям, мог вне зависимости от своей национальности поступить на военную службу.

31 июля 1925 г. РВС СССР внес в СНК СССР подготовленный Главным управлением РККА проект постановления ВЦИК и СНК «Об освобождении от призыва в ряды РККА народностей Кавказа, Туркестана, Казакской (Казахской) АССР, Поволжья и северных окраин СССР» «впредь до особого распоряжения» с точным перечислением тех местностей и национальностей, «в отношении которых признается необходимым в настоящее время воздержаться от призыва в обязательном порядке» (здесь и далее курсив мой. – Авт.)[894]894
  РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 2259. Л. 2–2 об.


[Закрыть]. Законопроект ссылался на цитированное выше постановление СНК от 6 сентября 1922 г., а также отказ многим народам во время призыва в 1924 г.

Всего в документе было перечислено 98 народов, хотя на самом деле их перечень был шире, поскольку упоминание каждой региональной группы этносов завершалось фразой: «а также прочие народности, не призывавшиеся при ранее бывших призывах, в том числе и [при] призыве в старую армию»[895]895
  РГВА. Ф. 54. Оп. 5. Д. 9. Л. 38. Наличие такой оговорки оставляло место для решения частных вопросов, неизменно возникавших уже в ходе самих призывов: почему от призыва освободили один народ, но не освободили соседний, близкий по языку, культуре и уровню социально-экономического развития? Например, после освобождения от призыва малой народности лопарей, проживавших в Мурманской области, возник вопрос о призыве близкородственной им народности ижемцев и т. д. (Там же. Л. 28).


[Закрыть]. Таким образом, формировалась определенная нормативная традиция, связанная с ограничением призыва в Красную армию по национальному признаку, по форме и содержанию продолжавшая аналогичную дореволюционную традицию. В качестве компенсации в законопроекте предусматривался призыв этих же этносов в национальные части или же частичный призыв, что, по замыслу РВС СССР, могло способствовать более «равномерному распределению тягот военной службы между народностями СССР»[896]896
  РГВА. Ф. 54. Оп. 5. Д. 9. Л. 37.


[Закрыть].

Этот законопроект находился на рассмотрении правительства в течение нескольких месяцев, в него вносились многочисленные правки (автором обнаружено около десяти рабочих вариантов). Однако его принятие было отложено в связи с утверждением 18 сентября 1925 г. ЦИК СССР и СНК СССР закона «Об обязательной военной службе», предложившего более мягкую формулировку, вместо прямого отказа в призыве нерусских народов. Новый закон регулировал все аспекты организации военной службы граждан Советского государства. Здесь не делалось исключений ни для отдельных граждан, ни для целых народов, но содержалось классовое ограничение – призыву не подлежали «нетрудовые» классы. В то же время в законе не было императивного требования массового, поголовного призыва в национальных республиках. В ст. 16 предусматривался особый порядок прохождения обязательной военной службы для народов СССР, перечень которых еще предстояло согласовать с республиканскими ЦИК. Особый порядок предусматривал освобождение от военной службы в кадровом и переменном составе. Действительная военная служба могла быть пройдена вневойсковым порядком, то есть фактически без отрыва от дома и рабочего места. Разумеется, речь в данном случае могла идти лишь о формальном и поверхностном знакомстве с азами военных дисциплин. На практике нередко вневойсковики вовсе освобождались от всякой военной подготовки, поскольку средств в бюджете военного ведомства на эту категорию военнослужащих практически не закладывалось[897]897
  Красная армия в 1920-е годы. С. 132.


[Закрыть].

Новый закон с его казуистическим толкованием понятия военной службы ожидаемо вызвал разночтения на местах. Фундаментальное положение о всеобщем характере воинской повинности в СССР для трудовых слоев населения в возрасте от 19 до 40 лет, закрепленном в ст. 1 и ст. 3 закона, многие республиканские власти предпочитали понимать буквально – как императивное требование о призыве титульных национальностей в своих республиках и автономных областях. В одной из докладных записок заместителя начальника ГУ РККА в РВС СССР сообщалось, что при практическом воплощении в жизнь нового закона «у наркомвоенмора получились разногласия» с некоторыми ЦИК союзных и автономных республик. Ряд республик настаивал на немедленном призыве коренных народов в общем порядке, «не считаясь с наличием общей подготовки, другие же республики протестуют против призыва даже и в том случае, когда проведение такового уже возможно»[898]898
  РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 549. Л. 5.


[Закрыть].

Чтобы пресечь возникшую путаницу, в апреле 1926 г. на рассмотрение РВС СССР вновь был внесен отложенный ранее законопроект 1925 г. об освобождении от службы нескольких десятков народов. Однако ввиду явного его противоречия духу и букве нового призывного закона он был снят с обсуждения[899]899
  РГВА. Ф. 54. Оп. 5. Д. 9. Л. 47–48.


[Закрыть]. Вместо него получило развитие понятие особого порядка прохождения службы, прописанного в ст. 16 закона «Об обязательной военной службе»[900]900
  РГВА. Ф. 54. Оп. 5. Д. 9. Л. 49.


[Закрыть].

В целом в первые годы после принятия призывного закона для большинства нерусских национальностей призыв фактически так и не начался. В преддверии призыва 1926 г. с ходатайствами о начале призыва выступили ЦИК Калмыцкой АО, Казакской (Казахской) и Якутской АССР[901]901
  РГВА. Ф. 54. Оп. 5. Д. 9. Л. 15.


[Закрыть]. Однако всем перечисленным регионам было отказано в призыве под предлогом их большой территории, слабой транспортной сети, невозможности провести допризывную подготовку молодежи, ее учет и приписку к призывным участкам. Лишь Калмыцкой АО было разрешено навербовать в добровольном порядке 100 человек[902]902
  Отчет о призыве на действительную службу в 1926 г. граждан рождения 1904 г. М., 1927. С. 12–13.


[Закрыть].

Как и прежде, в отдельных случаях республиканские элиты брали на себя инициативу решения о начале призыва. Например, «в Туркестане с призывом сложилось довольно-таки нелепо: туркестанские власти объявили призыв на основании [закона о все]общей воинской повинности. Они там по этому поводу проделали кампанию, после чего, разумеется, призыв продолжает производиться». После замечания из Москвы призыв был отменен «и кажется теперь незаконным»[903]903
  РГВА. Ф. 54. Оп. 3. Д. 41. Л. 84.


[Закрыть].

15 июля 1927 г. потребовались специальные разъяснения порядка правоприменения ст. 16 призывного закона. В военные округа было разослано циркулярное письмо народного комиссара по военным и морским делам К.Е. Ворошилова, в котором подчеркивалось, что «ряд военных округов до настоящего времени входят с представлениями как в Реввоенсовет ССР, так и в ЦИК республик о распространении Закона об обязательной военной службе на ту или иную национальность, что является совершенно неправильным»[904]904
  РГВА. Ф. 9. Оп. 28. Д. 549. Л. 45–46.


[Закрыть]. В циркуляре предлагалось: во-первых, издать и широко распространить закон среди трудящихся на языках народов СССР; во-вторых, оповестить ранее не призывавшихся в соответствии с утвержденным Наркомвоенмором планом призыва о предстоящем призыве и порядке привлечения их к обязательной военной службе[905]905
  РГВА. Ф. 54. Оп. 3. Д. 41. Л. 57–59.


[Закрыть].