Текст книги "Легендарные миллиардеры"

Уильям Рандолф Херст
(1863–1951)

«Неспособен заработать ни доллара», но «когда он чего-то хочет!..»

Любимое дитя Судьбы

Когда в марте 1891 года нотариус зачитал завещание старого сенатора Джорджа Херста, его единственный сын, двадцативосьмилетний молодой человек, который сидел и сучил от нетерпения ногами, не смог сдержать возмущенного возгласа. Он от всего сердца любил и почитал отца, но удар, который тот нанес ему, был слишком жесток. Опасаясь, как бы скопленные ценой тяжких трудов восемнадцать миллионов долларов не пошли прахом, сенатор перед смертью решил назначить жену пользователем всего своего состояния и распорядителем доходов, объяснив это тем, что сын его не имеет никаких деловых качеств, одержим всепоглощающей страстью к журналистике и никогда не будет способен заработать ни доллара.

На всем западном побережье Соединенных Штатов это неожиданное решение Джорджа Херста было воспринято как посмертная пощечина нетерпеливому молодому человеку, который рассчитывал на наследство, чтобы воплотить в жизнь свои грандиозные прожекты. Многие из друзей младшего Херста полагали, что этот удар станет смертельным для его затеи и заставит молодого человека стать более сдержанным в своих честолюбивых устремлениях. Однако они ошиблись. Если Уильям Рандолф Херст и не обладал, как утверждал его отец, никаким деловым чутьем, то журналистское чутье у него было просто от Бога. И через несколько лег он, ко всеобщему удивлению, станет человеком № 1 в мировой прессе.

Неукротимая воля

Хотя решение отца явилось некоторой помехой в исполнении планов Уильяма Рандолфа, оно ничуть его не обескуражило, совсем даже напротив. Его отец был совершенно прав, сказав незадолго до смерти: «Что мне больше всего нравится в Уилли, так это его неукротимая воля. Уж ежели он чего хочет, то хочет по-настоящему и, как правило, добивается своего».

В ожидании, когда его мать, которой было всего сорок восемь лет, соблаговолит передать ему все или хотя бы часть отцовского наследства, Уильям был вынужден претворять свои планы в жизнь собственными силами, самостоятельно становиться миллиардером. Кроме огромного состояния, владельцем которого он рано или поздно все равно должен был стать, у него, чтобы преуспеть в своих начинаниях, имелся еще один важный козырь – пример собственного отца.

«Гражданин Кейн»

Снимая свой знаменитый фильм «Гражданин Кейн», Орсон Уэллс вдохновлялся личностью Уильяма Херста. Он представил своего героя циником, руководствующимся в своих действиях единственным побуждением – жаждой власти, воплощением аморального капиталиста, который убежден, что если имеешь деньги, тебе дозволено все.

Крез-старший

Родившийся в 1830 году во Франклине, захолустном округе штата Миссури, Джордж Херст являл собой великолепный американский образчик человека, который сам проложил себе дорогу. Сын неграмотных иммигрантов, юность свою он провел, ковыряя землю на небольшой отцовской плантации. Вне всяких сомнений, его ждала бы ничем не примечательная судьба, не проявись в нем уже в ранней юности подлинная страсть к горному делу. Прочитав несколько книг по геологии (то были единственные книги, которые он, по собственному признанию, открыл за всю жизнь), ведя долгие и частые беседы с шахтерами окрестных шахт, он в конце концов стал таким специалистом в этой области, что жившие по соседству индейцы, восхищенные знаниями этого совсем еще молодого паренька, прозвали его «человек, с которым разговаривает земля».

Само собой, в 1849 году, когда началась знаменитая золотая лихорадка, он был одним из первых, кто ринулся в самую глушь Калифорнии на поиски золота. Ему пришлось пережить все то, о чем пишется в вестернах, – холеру, схватки с бандитами, нападения индейцев, снимавших с бледнолицых скальпы, – и удалось разбогатеть, но разбогател он не потому, что нашел богатое месторождение, а потому, что пышный титул «эксперт по геологии», который он присвоил себе, сумел убедить других, что его обладатель может помочь им отыскать золото. После нескольких лет весьма плодотворной и прибыльной деятельности на избранном поприще он за смехотворную сумму купил шестую часть территории Невады, где, как он непреложно верил, золота столько, что хоть лопатой греби. Чтобы все шло, как он задумал, руководство разведывательными работами он взял на себя и через несколько дней упорного труда действительно нашел… но не золото, а серебро – самую богатую серебряную жилу в Соединенных Штатах.

Уильям Херст

Горные разработки, железнодорожные компании, скотоводство – вот сферы, в которые новый Крез вкладывал огромные прибыли, которые в ту эпоху непрерывно поступали с его серебряного рудника. За несколько лет он стал одним из самых богатых людей на атлантическом побережье, занял завидное место в клубе миллионеров. Он последовательно стал владельцем половины золотого прииска «Алва Голд», половины самого богатого в Соединенных Штатах золотоносного месторождения «Хоумстейк» и баснословного по своим запасам медного рудника «Анаконда». А поскольку душа у него была буколическая, он приобрел несколько земельных участков, где пасся его скот: десять тысяч гектаров в Аризоне, тысячу восемьсот гектаров в окрестностях Сан-Франциско, шесть тысяч гектаров в Мексике и сто десять тысяч гектаров в Калифорнии. И наконец, ради удовлетворения своих политических амбиций купил «Сан-Франциско Экземинер», газету, которая расходилась очень плохо, пожирала кучу денег, но которая должна была обеспечить ему избрание в 1886 году в сенат штата Калифорния.

Политика

Херст не испытывал ни малейшей симпатии к европейцам, исключение составлял Адольф Гитлер, которого он считал «спасительной силой, предназначенной укрепить мир» (з1с). Относясь не слишком сурово разве что только к немцам, он не любил англичан, высокомерно игнорировал французов и яростно ненавидел испанцев. На всю жизнь он остался убежденным изоляционистом. Он провел шумную антииспанскую кампанию перед войной за независимость Кубы, боролся против вмешательства Соединенных Штатов в оба мировых конфликта, был противником вступления своей страны в Лигу Наций и упорно требовал от европейских стран уплаты долгов Америке, которые они наделали во время войны 1914–1918 годов. Слава богу, американские президенты не слишком прислушивались к его советам.

Крез-младший

Самое меньшее, что можно сказать о детстве и отрочестве Уильяма Херста, это то, что рос он отнюдь не среди бедности и лишений. Когда 29 апреля 1863 года он явился на свет в роскошном особняке, который его отец купил на холмах Сан-Франциско, одно лишь серебряное месторождение в Неваде приносило четыре миллиона долларов в год, так что семья Херстов могла безбоязненно смотреть в будущее. В этом позолоченном мире маленький Уилли вырастал в холе и неге; все его баловали, наперебой исполняли его желания; отец ни в чем не отказывал, мать ничего не запрещала. Подобное воспитание, оставлявшее многого желать в смысле дисциплины, оказало большое воздействие на мальчика; правда, не меньшее воздействие оказали и отец с матерью, бывшие, что называется, полной друг другу противоположностью. Джордж Херст остался неотесанным мужланом, которому плевать и на культуру, и на светские манеры. Феба, его жена, в отличие от него, и по воспитанию, и по происхождению была аристократка, стремящаяся к светской жизни, и пылкая поклонница всего, что имело хоть какое-то отношение к литературе и искусству. Она содрогалась, слушая, как ее муж-сенатор коверкает английский язык, приходила в отчаяние, видя его беспредельное безразличие к самым прославленным шедеврам, и все время возила своего любимого Уилли по музеям Европы, чтобы сформировать у него хотя бы какое-то элементарное представление о культуре. От отца мальчик унаследовал глубочайшее презрение к общественным условностям, от матери – вкус к искусству, который он сохранил до конца жизни, и от обоих – полнейшую неспособность пасовать перед трудностями.

Патриция

Самой знаменитой после легендарного Уильяма Рандолфа сейчас в семействе Херстов бесспорно является его внучка Патриция. Эта жизнерадостная молодая женщина, вполне достойная своего прославленного деда, способствовала взлету тиражей всех американских газет, после того как в 1974 году стала жертвой похищения, за которым последовало требование выкупа. После того как ее родители выплатили похитителям требуемые два миллиона долларов, полиция обнаружила, что красавица была сообщницей похитителей. Месяцем позже ФБР передало американским газетам фотографию, на которой Патриция запечатлена с автоматом в руках во время ограбления одного из банков в Сан-Франциско.

Призвание

В Гарварде Уильям пробыл недолго. После двух лет учебы ему вежливо предложили поискать другое поприще для своих эксцентрических выходок. Внимание университетских властей он привлек своими шутками весьма сомнительного вкуса, а у однокашников добился известности незабвенными попойками, которые он щедро оплачивал деньгами, что без счету слал ему отец. Пребывание в Гарварде стало бы для него потерянным временем, не признай его друзья мастером каламбура и не предложи единодушно стать директором и главным редактором «Лампиона» – сатирической студенческой газеты. На этом посту он и открыл, что его призвание – журналистика. Изменив оформление и содержание газеты, Херст сделал ее настолько популярной, что уже через несколько месяцев она стала приносить прибыль, которая, естественно, шла все на те же попойки.

Презрение к богатству

Когда Уильям возвратился в Сан-Франциско, отец, которого ничуть не возмутили студенческие проказы сына, предложил ему половину доходов от «Хоумстейка» и треть от «Анаконды», а чтобы сыночку было где подышать свежим воздухом, еще и ранчо в Нью-Мексике, по площади сравнимое с каким-нибудь французским департаментом. Он был полностью убежден, что Уильям, не проявлявший чрезмерного прилежания в учебе, будет рад, если ему позволят безмятежно жить на отцовские деньги. Но, видно, он плохо знал своего сына или просто не принял в расчет его новую страсть.

Уильям категорически отказался. «Нет, папа, это не то, что мне нужно, – заявил он. – Выдели мне в качестве доли только “Сан-Франциско Экземинер”». Старый золотоискатель удивленно уставился на него. «Сынок, – сказал он, – по-моему, ты чего-то не понимаешь. На этом листке ты не заработаешь ни доллара». Но Уилли оставался непреклонен: «Я хочу “Экземинер”». Дни за днями он приставал и приставал к отцу. Он хотел газету, таково было его желание, и никакими силами переубедить Уилли было невозможно. Из Вашингтона он написал отцу потрясающее письмо. Оно начиналось следующими словами: «Если ты отдашь мне “Экземинер”, я сделаю следующее…». А дальше с каким-то лихорадочным энтузиазмом он перечисляет правила, которые вскоре станут принципами всех популярных газет: крупные заголовки, реклама, предпочтение сенсационным материалам, иллюстрации, романы с продолжением и т. д. Короче, Уилли действовал так настойчиво, что в конце концов Джордж Херст сдался. Тем не менее он не смог удержаться от снисходительной улыбки, когда сын торжествующим голосом пообещал ему: «Вот увидишь, через год наш тираж перевалит за десять тысяч, через два мы будем давать доход, а через пять мы станем самой влиятельной газетой на тихоокеанском побережье».

Французский образец

В журналистике Уильям Херст отнюдь не был первооткрывателем. Во Франции существовал издатель, чьи методы Херст перенес в американскую прессу. Мы имеем в виду Полидора Мийо, создавшего в Париже знаменитый «Пти журналь».

Босс, который вкалывает как пес

Встав во главе «своей» газеты, балованный ребенок Уилли превратился в первоклассного руководителя. Более того, он понял: чтобы газета полностью соответствовала его идеям, ему придется все руководство ею взвалить на себя. И с каким-то сверхчеловеческим рвением он взялся за работу. Каждый день он сидел в редакции, прочитывал все заметки, рассылал репортеров, выбирал заголовки, исправлял на верстальном столе верстку каждой полосы. Работа эта занимала его дни и ночи, но тем не менее он находил время, чтобы быть в курсе всех новинок в области фотографии и печати.

Преступления, насилия, несчастные случаи и катастрофы, описанные со смакованием зачастую весьма грязных подробностей, нравились грубой, необразованной публике, которую собирался завоевать Херст. Именно эти материалы и обеспечили «Экземинеру» невероятный успех. Благодаря упорному, напряженному труду (а также, не надо забывать об этом, десяти миллионам долларов, вложенным в газету Джорджем Херстом) бывший гадкий утенок сан-францисской прессы за пять лет, далеко обойдя всех конкурентов, стал самой крупной ежедневной газетой на западном побережье.

Бросок на Восток

Успех этот при всей его эффектности тем не менее оставался для Уильяма Херста полууспехом, так как он не сумел переубедить ни отца, который, как мы уже видели, умирая, не оставил ему свои деньги, ни мать, которую он регулярно просил передать ему отцовские миллионы, но которая по-прежнему не решалась это сделать. И тогда, завоевав на западе все, что стоило завоевать, он обратил взоры на восток, то есть к Нью-Йорку, уже в те времена огромному городу, где в газетном деле главные места были захвачены монстрами, стократ более могущественными, чем жалкие газеты Сан-Франциско.

Из всех газет уже издавна самой влиятельной была «Нью-Йорк Уорлд». Ее главный редактор и владелец звался Джозеф Пулитцер. По общему мнению, которое разделял и Херст, это был самый умный и образованный человек среди американских газетчиков. Вступить с ним в конкуренцию да еще на его собственной территории – это выглядело химерою чистой воды. Но Херст по своему характеру любил невозможные задачи. И он взялся за ее осуществление. По дешевке Херст приобрел агонизирующую газетку «Монинг Джорнал» и храбро объявил войну «Уорлду».

Давид против Голиафа

Поначалу затея Херста беспокоила Джозефа Пулитцера не больше, чем слона комариный укус. Но даже если он и не боялся за свои тиражи, то методы, к которым прибег молодой калифорниец, чтобы сделать «Джорнал» читабельным, вскоре все-таки заставили его нахмуриться. В методах тот не стеснялся. Херст, вкладывая в газету гигантские суммы, приглашал самых известных писателей и рисовальщиков и бессовестно переманивал лучших журналистов из газеты конкурента. Чтобы привлечь их к себе, он платил им вдвое и втрое больше, что приносило ему двойное преимущество: во-первых, он обретал популярность в журналистских кругах, а во-вторых, вынуждал Пулитцера делать то же самое. Кроме того, снизив вполовину продажную цену «Джорнала», он принудил «Уорлд» совершить аналогичный шаг, что отнюдь не повышало его рентабельности. Ко всему прочему форма и содержание нового «Джорнала» была полностью скопированы с «Экземинера», правда, с двумя нововведениями: результаты спортивных состязаний печатались на первой странице, и еще в газете шел комикс с продолжением «The Yellow Kid» («Желтый мальчишка»), который вскоре прославился на всей территории Соединенных Штатов.

Пресса

В газетную империю Херста входили не только крупные ежедневные газеты. После Первой мировой войны она наложила лапу на многие специальные и иллюстрированные журналы, в частности на «Cosmopolitan», «Good Housekeeping», «Town and Country», «Motor».

Решительные средства

Раздувая любые слухи и сплетни, с удовольствием копаясь в грязи и крови и заманивая публику хвастливой и зачастую лживой рекламой, «Джорнал» за год обогнал по тиражу «Уорлд» и стал первой газетой восточного побережья. Но Херст был не слишком удовлетворен. Одержать победу над старым гениальным Пулитцером, конечно, лестно, но это был всего лишь этап в его восхождении, которому он не видел конца. Он жаждал большего, жаждал, чтобы его «Джорнал» стал самой крупной ежедневной газетой на земле и обогнал по тиражам свой европейский эквивалент, знаменитый «Пти журналь» Полидора Мийо. Чтобы достичь этой цели, по его мнению, все средства были хороши и тут не следовало обременять себя никакими предрассудками.

Раздор между Испанией и Дядей Сэмом

«Оставайтесь на Кубе. Пришлите мне фотографии, а я обеспечу вам войну». Такой вот телеграммой, оставшейся в истории американской прессы, в 1898 году ответил Херст своему репортеру Ремингтону, когда тот телеграфировал ему из Гаваны: «Здесь полнейшее спокойствие, никакой войной не пахнет». Имелась в виду война, которая вот-вот должна была вспыхнуть между Соединенными Штатами и королевством Испанией из-за независимости Кубы. Уильям Херст очень хотел этой войны, с одной стороны, по причине своих резко антиевропейских убеждений, с другой – потому, что знал: в случае конфликта тираж «Джорнал» мгновенно взлетит. И вот из патриотических побуждений, а также, если можно так выразиться, из профессиональных соображений он мужественно взялся разжигать эту войну. Используя все средства, в том числе и самые бесчестные (дезинформация не нынешнее изобретение), он развязал шумную газетную кампанию и через несколько месяцев все-таки добился своего: вспыхнула кровавая война, в которой он с рекламными целями принял самое непосредственное участие, превратив свою личную яхту «Буканьер» в военный корабль, которым сам и командовал.

Желтая пресса

Комикс «Желтый мальчишка» стал вехой в истории американской журналистики. Он породил выражение «желтая пресса», используемое по ту сторону Атлантики для определения популярных, бульварных газет.

Рывок к власти

Успех этой патриотической акции, хотя некоторые критиканы весьма резко упрекали за нее Херста, еще больше разжег его неутолимое честолюбие: Херст стал лелеять мечту, самую грандиозную, какая только может родиться в голове американца – вступить в Белый дом, стать президентом Соединенных Штатов. И тут его ждала первая и, пожалуй, единственная крупная неудача в жизни. Как кандидат от демократической партии он был избран в Конгресс и тратил астрономические суммы для упрочения своей политической карьеры, однако потерпел сокрушительное поражение, баллотируясь в мэры Нью-Йорка, а затем в выборах на пост губернатора штата Нью-Йорк. У Херста хватило ума сойти с политической арены, и остаток жизни он посвятил увеличению своей газетной империи, в чем блистательно преуспел.

Накануне великого кризиса 1929 года его состояние оценивалось более чем в двести миллионов долларов. Он был владельцем двадцати пяти самых крупных американских газет, дюжины журналов, распространявшихся по всей стране, и, разумеется, нескольких студий в Голливуде, без чего ни один американский миллиардер не смог бы войти в легенду.

Дворец для Марион

Кроме журналистики, у Херста было в жизни две страсти: дом, получивший название «Сан-Симеон», и женщина (с которой он не состоял в браке) по имени Марион Дейвис. Дом он построил на одном из участков, что оставил ему в Калифорнии отец, а женщину нашел среди роковых красоток, что ритмично задирают под музыку ноги в кабаре.

Дворец «Сан-Симеон» наследники Уильяма Херста завещали штату Калифорния, и сейчас он считается Slade Monument, то есть государственным памятником. И он вполне заслуживает того. Со своими ста пятьюдесятью комнатами, колоннадами, башенками с прорезанными бойницами и фронтоном в ионическом стиле он являет собой неподражаемый шедевр безвкусицы. Чтобы заполнить и украсить его, Херст разослал по всему свету своих агентов с поручением систематически опустошать за любую цену все аукционы и антикварные магазины. Результатом стало чудовищное нагромождение всевозможных чудес, которые весьма неуютно чувствуют себя в декорациях, более подходящих для какого-нибудь дурного голливудского мюзикла.

К счастью для себя, Уильям Херст в женских прелестях разбирался лучше, чем в таланте архитекторов. Марион была красавицей. Он безумно влюбился в нее в 1918 году, когда ему уже было пятьдесят пять лет. Ей же еще не было двадцати пяти. От нее не укрылось, что Херст уже несколько погрузнел и в волосах у него поблескивают серебряные нити, но, видимо, она нашла в нем другие достоинства и решила ответить на его чувства взаимностью. Как нетрудно догадаться, после этого она сделала молниеносную карьеру на сцене и в кино, но вопреки привычному сценарию, стремительно прославившись, не бросила своего «покровителя». Тридцать три года Уильяма Херста и Марион соединяла взаимная любовь. Он умер у нее в доме на Беверли-Хиллз, где они жили вместе с 1947 года. Наследниками после него остались пятеро сыновей и законная жена, с которой он вступил в брак ради соблюдения приличий, когда решился на борьбу за президентский пост, и с которой, надо полагать по причине природной верности, так никогда и не развелся.

Mezza Voce

Политической карьере Уильяма Херста, кроме его болезненной застенчивости, немало мешало еще и то, что у него был очень слабый голос и во время публичных выступлений его почти не было слышно. Однажды на митинге в Нью-Йорке какой-то человек, обладавший трубным голосом, вызвал всеобщее веселье, крикнув Херсту: «Я отдам за вас свой голос, но мне только очень жаль, что у вас нет моего голоса».