Текст книги "Крещатик № 94 (2021)"

Во всех основных религиях и многих верованиях древности присутствует триада. Проще говоря, символическая цифра 3.

В христианстве она приняла доступную для усвоения формулу: отец – сын – святой дух.

В чём сокровенное значение триады?

Знакомый ангел по этому поводу говорит: «Когда вы уясните значение триады, тогда, наконец, и поймёте: кто вы и откуда. И, более того, осознаете, в чём смысл вашего существования на Земле. Ведь общепонятно, Земля без вас очень легко может обойтись, как это было прежде 120 миллионов лет подряд во времена динозавров. А вы без неё ни в коем случае».

Ангел сказал, Дани задумался. И в памяти возникло:

Три великие пирамиды были возведены на плато Гиза в Египте 4000 лет назад.

Три дня пророк Иона провел в чреве кита.

Три волхва пустились в путешествие, чтобы известить о рождении младенца. И принесли ему три дара: благоуханную смолу – ладан, масло, символизирующее загробную жизнь, – миро и металл, не подверженный распаду и ржавчине, – золото.

Иисус Христос три дня был мёртвым, а потом воскрес.

Ещё Дани подумал: что за три мучительных дня предстоит пережить нам в мёртвом состоянии, чтобы потом воскреснуть? А воскреснуть предстоит непременно, ибо триада – это комбинация неистребимого кода, заложенного в нас навечно, наше божественное проявление.

«Воскреснуть! Воскреснуть!»

Но пока Дани ощущал себя мёртвым, погребенным в собственном теле, и только самопроизвольно сочиняющиеся стихи позволяли думать, что он жив.

«Странности разные, смыслы утрачены, гробится время в тоске по любви», – ритмически, с интервалом в секунду, вбивалось в мозг. И не остановить, не выставить преграду. Воля, и та теперь, после похищения Любаши, давала слабину. Всё валилось из рук, да и не было особой охоты заниматься чем-либо, кроме как валяться на диване и эскизно-чёрным рапидографом заполнять альбом то ли корявыми строчками, то ли размашистыми рисунками, в зависимости от настроя.

Так и проводил время: полулёжа, прислоняясь к мягкой диванной спинке, напротив телеящика с выключенным звуком. Бездумно чертил пером и, поднимая глаза от бумаги, посматривал на движущиеся картинки. Машинально прочитывал титры, скользящие по нижнему полю экрана. И с внезапным удивлением, а удивление – это признак возвращения к жизни, ловил себя на мысли, что только-только, думая о несбывшемся, мечтательно произносил в уме: «Махнуть бы в Париж от забот земных». И – на тебе! – эти же слова, но, разумеется, на английском, герой голливудского боевика вкладывает между поцелуев, если верить титрам, в ушко своей пассии.

«Странности разные, смыслы утрачены»… А ведь и в прошлом нередко происходило подобное. Правда, раньше не обращал на это внимания – совпадение! Однако если довлеют странности разные, а смыслы утрачены, то лишь совпадениям и прокладывать пунктиром дорогу к проблематичному завтрашнему дню, когда «мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах».

Услышим ли ангелов? Он и сегодня слышит. А небо в алмазах… это изданные книги, выставленные в престижных галереях картины. Впрочем, что нам небо, когда на экране новое совпадение. Опять титры принимают значение мелькнувшей секунду назад мысли: «раньше не обращал на это внимания».

Интересно, на что?

А, может, не ждать разгадки, а подсказать? Ты, допустим, не обращал внимания на приставучую Нелли Голдтову, журналистку с явной желтизной на писучем пере. А он? Ну да – здрасте-приехали! – и этот американский хлыщ туда же. И он не обращал внимания на Нелли, которая, как выясняется, домогалась его ласки. Ох, и словечки: «домогалась», «ласки». И это мафиози? Или дамский парикмахер? Сподобился вешаешь лапшу на уши, так будь любезен…

Внезапный звонок в дверь прервал досужие размышления.

«Кого несёт нелёгкая?»

Дани поднялся с дивана. Автоматически подумал: «Нелли». И не ошибся.

– На ловца и зверь бежит! – сказал, впуская журналистку, внёсшую в холостяцкую квартиру одуряющий запах знаменитых ленинградских духов «Воздух осени».

– Кто у нас тут зверь? – игриво подхватила Нелли, входя в салон.

– Зверь задохнулся от твоих ароматов. А кто у нас побывал в Питере? – отпарировал Дани, приглашая гостью к столу.

– Питер-Питер! Ты наша радость! – артистически воскликнула Нелли, не отказываясь «за компанию» глотнуть коньячка.

– Что там нового?

– Всё новое – это хорошо забытое старое.

– В Израиле не забытое. Меня ведь перестройка не коснулась, я уехал при Брежневе. Под перезвон его медалей и орденов.

– Старое, согласна, не забытое. Но перекрашенное под новые веянья.

– Триколор взамен одноцвета?

– Красное опять в моде…

– Не о пятнах ли ржавчины на поверхности Невы ведёшь речь? На днях, это, к слову, телеканал «Санкт Петербург» передавал… – Дани порылся в стопке бумаг на журнальном столике. – Здесь у меня выписка. Послушай: «В пробах невской воды ученые обнаружили мышьяк, цинк, свинец – в количестве, превышающем предельно допустимые нормы в разы. В пойманной щуке обнаружена ртуть выше нормы. Рыба, отравленная ртутью, вызывает тяжелейшие заболевания. Вплоть до смертельного исхода».

– Что за страсти-мордасти? А я ничего подобного не заметила.

– Просто из головы не выходит: «Знак рожденья – Лев и Солнце, и потрава невских вод. Он родится инородцем. Он родится в пятый год».

– Сам сочинил?

– Не тебя же просить!

– Намекаешь на нынешний год, с пятеркой на конце?

– Ни на что я не намекаю. Жду!

– Ну и жди! А мне… с моим диагнозом… не до Мессии. Я простая журналистка, без пророчеств в голове. Мы заговорили о красном, вспомянув попутно советскую власть, вот я и намеревалась сказать в тему: мол, новые русские носят красные пиджаки, цвета пролитой крови, как прежде флаги на демонстрациях. Но при этом метят в олигархи. А у олигархов буржуазные причуды – собирать разные коллекции, скупать раритеты. Я и придумала…

– Не напрягай мозги, Нелли. Тебе это вредно.

– Сунь свои остроты коту под хвост! Не сама придумала… С подачи твоей жёнушки.

– Как она?

– Выглядит ничего. Но всё же… Ты живёшь врозь со своей старушкой из-за разницы в темпераменте? – с деланным равнодушием, пытаясь скрыть растущее любопытство, поинтересовалась Нелли, как это случается с одинокими женщинами при встрече с потенциальными холостяками.

Дани уклонился от разъяснений семейных коллизий. Не с охочей до сенсаций журналисткой, право же, заниматься исповедью? К тому же знакомой без года неделя. Какая тут откровенность?

– Зачем тебе понадобилась Люба?

– Больше не у кого там брать интервью о деятельности Сохнута на берегах мятежной Невы.

– Не мятежной, а тихой и спокойной, пока не наступит пора наводнения и отравленная вода прольется на город.

– Подать поэту на конфету! Поправку принимаю. И на радостях от несвойственной мне уступчивости сообщаю: по твою безденежную душу выискала деловое предложение, пальчики оближешь.

– На радостях она взялась за ум! – усмехнулся Дани, ожидая подвоха, и налил по второй. – Я полон внимания.

– Пришло время солить капусту. И обогатиться без лишних забот, если передать в умелые руки карту викингов, с координатами утонувшей Атлантиды, что у тебя в заначке, как посекретничала Люба. Кстати, она тоже нуждается в деньгах и имеет права на определённую часть. А что касается покупателя, то проявился на горизонте надёжный человек…

– Небось, гебист?

– Выкинь эту терминологию из головы! Деньги не пахнут.

– А люди? От тебя несёт ароматами давнего Питера, но мне уже не двадцать лет. И меня не купишь пустыми посулами: «молодым у нас дорога».

– Это не пустое. Человек – надёжный, без пяти минут новый репатриант, был на приёме у Любы. Оформлялся на ПМЖ в Израиль. Но это для него промежуточная остановка. Он искатель кладов, но не авантюрист, а серьезный исследователь. И в спонсорах не нуждается, сам располагает кругленькой суммой. За карту обещал отвалить тот ещё кусок.

– Видели мы и не такие горизонты!

– Тебе подавай небо в алмазах? Или достаточно цитаты? – Смешно растягивая губы, словно изображая чтицу художественного слова, Нелли продекламировала: «жить пошло, скучно, безынтересно нельзя», «в человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и мысли…» А? Что скажешь?

– По-чеховски жить не запретишь. Живу не скучно, – сказал Дани. – Но мои алмазы там, – демонстративно направил указательный палец в сторону спальни, где у стенки в углу, под книжной полкой, пылились картины, а в пластиковой бельевой коробке рукописи. – Безызвестность их вотчина.

– Эх, ты! Горе-угадайка! Приготовься к сюрпризу, товарищ Безызвестность! – Нелли выпила вторую рюмку и вынула из просторной кожаной сумки, лежащей на коленях, толстый фолиант. – Это тебе. Тут каратов на сто наберётся. Букинистическая редкость. От кого? От твоей жёнушки, понятно. Я мужикам подарки не раздаю. Жду от них.

– Жди-жди, – проворчал Дани, жадно загребая увесистый том, о котором слышал от знакомых художников, но держать в руках не приходилось.

– Другой благодарности и не ожидала, – обидчиво произнесла Нелли, наблюдая с какой поспешностью Дани перекладывает плотные листы с рисунками, дойдя до номинации «Станковая графика».

– 120-я страница, 121-я, 122-я, 123-я. Вот… Моя работа.

– Среди самых именитых питерцев.

– Остался бы в Ленинграде…

– Понятно, в своем отечестве нет пророка.

– В советском.

Дани бережно погладил обложку книги цвета ночного балтийского неба, чувствуя ладонью тиснение крупных серебряных букв: «ВТОРАЯ БИЕННАЛЕ ГРАФИКИ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ».

На развороте, под заглавием, значилось: «Выставочный Центр Санкт-Петербургского Союза художников 23 июня – 4 июля».

Ниже: «Центральный Выставочный Зал МАНЕЖ 25 июня – 19 и юля».

Дальше шли сопроводительные тексты.

«БИН–2004 – такое название получила Вторая независимая Международная Биеннале графики в Санкт-Петербурге.

Название обусловлено временем проведения выставки и участием в ней художников из России, стран ближнего зарубежья, а также самобытных мастеров графики около 30 стран».

Олег Яхнин, Евгения Федина.

«Санкт-Петербург графически органичен. Сфумато его мглистой дымки, туманов – тоновая основа богатства его графики. Прозрачность воздуха в солнечную погоду вскрывает многообразие его линейных очертаний, как город, возникший усилиями многих наций, Санкт-Петербург универсален по своей культуре. Культурный универсализм этого уникального города, сплавленный с универсализмом графического искусства, станет той основой, на которой окажется возможным построить надёжный мост в будущее».

Александр Сизиф

Директор Института Футуристических Исследований

Председатель жюри конкурса искусствоведов.

«Благородная и прекрасная идея проведения международного Биеннале графики в Санкт-Петербурге принадлежит Олегу Яхнину. И я, как, надеюсь, и многие петербургские деятели культуры, бесконечно благодарна ему за осуществление этого замысла.

В нашем странном настоящем распад времени и пространства очевиден. Биеннале графики 2004 принципиально важна не количеством участников и даже не географическим разнообразием. Вы попадаете в фантастический мир, насыщенный энергией цвета, многообразием пространственных смещений, новой динамикой…

Данная выставка обречена на зрительское внимание. И как явление искусства и как акт формирования нового представления о Петербурге – городе, открытом современной международной культуре».

Доктор искусствоведения, профессор Татьяна Юрьева.

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Сегодня – срок – грядущего начало.

Мир белой ночи правит в этот час.

И без предела То, Что Возжелало,

под зов Мессии, зарождаясь в нас.

ПСИХОГРАФИЯ

XII

Россия присмирела снова,

И пуще царь пошёл кутить.

Но искра пламени инова

Уже издавно, может быть,

На звёздном небе засверкала,

Как порождение сигнала,

Что снова в сабельный поход

Туда-туда, где ждёт народ

Освобожденья от сатрапа

И от его коварных слуг,

Где правит совестью испуг,

Заткнув свободу слова кляпом.

Не век так жить, придёт пора

И сгинут к бесу шулера.

Александр Сергеевич Пушкин,

восстановленное, надо полагать, стихотворение из Х главы «Евгения Онегина», которую Пушкин, как известно, уничтожил, оставив только зашифрованные четверостишия.

7

«Надёжный человек» от Нелли Голдтовой долго не плутал в поисках Дани Ора. Перехватил его по наводке журналистки на кладбище, у надгробия почившего Копейкина, когда наждачной бумагой, для пущего блеска, художник подчищал циферки рождения-смерти 1939–2015.

– О, надо же, как угораздило: родился 1 сентября, в день начала Второй мировой, – басовито раздалось за спиной Дани, и он, поднявшись с колен, оглянулся. Перед ним стоял одутловатый, лысеющего контингента мужчина, приблизительно одного с ним роста, с портфелем крокодиловой кожи на блестящих замках. – Самсонов! Его величество Лев, когда при деньгах! – представился довольно витиевато.

– И сейчас? – полюбопытствовал Дани, не представляя, кого нелёгкая принесла.

– Сейчас, как всегда! – незнакомец щёлкнул замками, распахнул портфель и продемонстрировал кладку стошекелевых кредиток.

– Зачем это мне? – удивился Дани.

– Не зачем, молодой человек. А «за что»? Разве ваш материальный достаток равен духовному?

– Простите, не понял.

– Не поняли, за что?

– Не понял панибратского «молодой человек». Мне кажется, мы погодки, а то я и постарше буду.

– Тогда примите комплемент. Хорошо сохранились. И пусть ваш материальный достаток догонит духовный.

Дани машинально подтянул брючной поясок и, заинтригованный видом даровых денег, решил не вступать в выяснение отношений насчёт возраста. Кто старше, кто моложе, не суть дела. Главное, наклёвывается возможность неплохо подзаработать. И не где-нибудь, а судя по всему, не отходя от рабочего места.

– Как величать вашего покойника? Чем занимался? Какие пристрастия? На каком участке лежит?

Лев Самсонов расплылся в улыбке, будто его позабавил кладбищенский художник своими несуразными, хотя и вполне профессиональными вопросами. Пошлёпал ладонью по портфелю: «Всё твоё!», и подыгрывая, в тон, но с приметной иронией, сообщил:

– Мой покойник лежит на дне океана. Занимался завоеванием окружающих земель. Пристрастия? От Платона… нет, скорей, от Эдгара Кейси известно: пристрастился к огромному магическому кристаллу, который…. Из-за чрезмерной нагрузки взорвался, вызвал энергетический коллапс и под вспышки небес и стоны земной коры ушёл под воду.

– Атлантида?

– Она самая, подруга грёз моих суровых! Вам деньги – мне координаты затопления.

– Вы кладоискатель, приятель Нелли Голдтовой?

– Поисковик сокровищ. И как видите, – потряс портфелем, вручая его Дани, – удачливый.

– Настолько, что материальный достаток превысил духовный? – Дани, задумчиво поглядел на гостя, защёлкнул замки на портфеле и передал его хозяину. – Пруха – не старуха, но вы не по адресу. Здесь вам удача изменила.

– Чего так? Деньги не пахнут.

– Это я и от Нелли слышал.

– Тогда по доброте душевной.

– Нет в наличии, сегодня – не базарный день.

Незнакомец покатал желваки, сдерживая себя, чтобы не взорваться.

– Антисемиту Копейкину памятник украшаешь, а брату еврею помочь не хочешь?

– Просто предпочтительнее, чтобы евреи занимались Копейкиными на кладбище, укладывая их в могилу, чем Копейкины занимались бы евреями в прессе и давили из нас масло. А что касается вас, мил-человек, у меня никаких предпочтений. Разве что на посошок скажу: не суйтесь к Атлантиде, пока не всплыла. Эдгар Кейси утверждал: всплывет обязательно. Всплывет – и одарит нас своими сокровищами. Без всяких посредников-кладоискателей.

– Не городи чепуху!

– Мы перешли на «ты»?

– А что? Коробит?

– Когда и ты ляжешь в израильскую землю, тогда, так и быть, выгравирую на твоем надгробии координаты Атлантиды. Другим без понятия, что это, а тебе для личного пользования в самый кайф – видит око да зуб неймёт.

– Так за чем же дело, молодой человек? Рисуй сейчас! Твоя цена?

– Опять «молодой человек»? – поморщился Дани.

– Меня интересует цена!

– На кладбище про цену не спрашивают. Тут цена известная. За жизнь платят смертью.

– Философия! Тоже мне, Диоген Синопский! Глядите на него, – Лев Самсонов потряс руками, демонстрируя, подобно экранному итальянцу, возмущение. – Человек, который звучит гордо, в деньгах не нуждается! Готов жить впроголодь, без средств к достойному существованию?

– Да хоть в бочке!

– Кто согласен жить в бочке, тот в результате оказывается в заднице! – психанул искатель подводных богатств.

И? Незамедлительно последовала ответная реакция.

Дани и сам не осознал, как у него чудесным образом прорезался удар, будто он опять в возрасте 33-х лет, когда представлял Израиль на Сеульской олимпиаде 1988 года. В одно мгновение кроссом справа по челюсти он положил наглеца в глубокий нокаут. И, потирая костяшки пальцев, подумал: «Откуда бойцовая прыть на старости лет?» Целая жизнь прошла с тех пор, как он чемпионил на ринге. Целая жизнь… И вот сейчас… Впрочем, тут же вспомнилось старое ленинградское присловье: «когда даешь волю рукам, не забывай делать тотчас ноги».

И он «сделал ноги», чтобы не выяснять отношения с полицией на своём рабочем месте. На кладбище.

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Время пришедших из дальнего мира.

Тот, кто не проклят, будет любим.

Новый пророк превратится в кумира.

Спустится с неба Иерусалим.

ПСИХОГРАФИЯ

Когда возродится всемирная база данных, утраченная в день гибели Атлантиды, тогда возникнет предположение, что с незапамятных лет помимо некогда исчезнувшего земного Интернета чуть ли не вечность существует также Интернет Вселенский, объединяющий людей космических цивилизаций. Просто к нему у землян из-за недостаточного уровня духовного развития нет до сих пор подхода. Но со временем, с появлением пятой расы, к нему будет способен подключиться почти каждый, кто чист сердцем и разумом. И без всяких сложных приборов, благодаря природному компьютеру – своему мозгу.

Этим природным компьютером успешно пользовались величайшие умы всех времён и народов, такие как верховный жрец Атлантиды Ра-Та, библейский Авраам, гений Возрождения Леонардо да Винчи, основатель классической механики, президент Лондонского королевского общества Исаак Ньютон, создатель теории относительности Альберт Эйнштейн.

Величайший изобретатель Никола Тесла не раз утверждал, что сложнейшие научные данные о электродвигателях, генераторах и трансформаторах переменного тока черпал из неведомого источника, находящегося в информационном поле высоко над Землёй.

Спрашивается, с какой целью, кроме духовных основ, выдаётся человечеству и техническая информация? Объяснение одно: для того, чтобы земные люди прошли тот же эволюционный путь и последовательно изобретали те же приборы, что и космические предшественники. В этом случае они подготовят себя к реальной встрече с пришельцами из космоса. И смогут общаться с ними на языке родственных понятий и представлений об устройстве и развитии Вселенной, когда пронзающие пространство и время звездолёты будут восприниматься людьми именно в качестве космических кораблей, а не в виде мифических небесных повозок, подобных квадриге Аполлона.

Илиягу Анови (Илья-пророк).

Тот, кто был взят живым на небо в огненной колеснице.

Глава четвёртая

Имена и шедевры

8

Первое апреля – никому не верю. Даже телевизору, хотя он во всю электронную мощь выставляется, демонстрируя клоунов, эстрадников, а те – скетчи, пародии и разнокалиберные шутки не слишком зубастого рта… Смотришь на этот фейерверк и думаешь: и тебе сегодня вечером, несмотря ни на что, включая дрянное настроение, выступать в роли юмориста-затейника на радио «Голос Израиля» – «РЭКА». Вспомнили о твоих забойных эпиграммах и афоризмах, гуляющих на просторах Интернета, страницах еженедельника «Секрет» и необходимых в застолье, как острая приправа к сорокоградусной.

Но с чего начать выступление?

Наверное, с предыстории праздника.

Итак…

На первых порах 1 апреля праздновалось в нашем подлунном мире как день весеннего равноденствия. Этот день был наполнен баловством, шалостями, прибаутками. А побудительной причиной для рождения розыгрышей послужили капризы природы, не скупящейся на довольно неожиданные перепады погоды: вместо теплого дождичка подчас одаривала обвальным снегопадом.

В начале восемнадцатого века День смеха, или День дурака, как его нередко называли в России, добрался до Москвы. В 1703 году в белокаменной глашатаи призывали на улицах всех желающих сходить «за бесплатно» на «неслыханное представление». Почитателей Мельпомены набилось в театр, как сельдей в бочку. Но когда распахнулся занавес, зрителям вместо языкастых артистов предстало бессловесное полотнище с надписью: «Первый апрель – никому не верь!»

Так в народе родилась предпосылка для сочинения знаменитого присловья «Бесплатных бутербродов не бывает». А у писателей новая тема для своих произведений.

Например, осенью 1825 года А.С. Пушкин писал в письме А.А. Дельвигу:

«Брови царь нахмуря,

Говорил: «Вчера

Повалила буря

Памятник Петра».

Тот перепугался:

«Я не знал! Ужель?»

Царь расхохотался:

«Первый, брат, апрель!»

Ох, «первый, брат, апрель!» Каких только розыгрышей не случалось, приводя иногда к трагическим последствиям.

Ролан Быков, желая правдиво сыграть роль Скомороха в картине Тарковского «Рублёв», пошёл в спецхран за оригинальными текстами искрометных шутников 15–16 веков. И обнаружил, что эти тексты представляют собой сплошной мат. Предложил съемочной группе пару оригинальных «изюминок» прежних королей юмора на зуб, и вызвал вместо приступов смеха полную растерянность и непонимание: «Хочешь, чтобы нам закрыли фильм?»

Исходя из этого, вернее, зная хотя бы понаслышке о решительной невозможности отобразить принципы юмористики наших предков, скрупулёзный исследователь «истории развития смеха в России» может констатировать: Быков неправдиво сыграл роль Скомороха.

Констатировать может, но только в том случае, если бы фильм снимался в 15–16 веке и, скажем так, при его жизни, родись он на сотни лет раньше.

Но он родился в своё время…

Дани, и ты родился не в чужое. Ни на год раньше своего, ни на год позже. И тебе так же, как Быкову, хочется ругаться матом. Даже сегодня, в день смеха. Нет, не за тем, чтобы соответствовать роли, а чтобы отвести душу. К тому же ты не на экране. А где? Понятно и без наводки, в радийном буфете, куда спустились после записи радиожурнала «Израильский кругозор». Ведущий Бен Захав, он же в переводе псевдонима с иврита на русский Сын Золота, угостив кофейком и рогаликами, помчался в студию. Ему по долгу служебному необходимо прослушать передачу прежде, чем выпускать её в эфир. Ибо боец журналистского фронта обязан убедиться: записанный звукооператором материал на все сто процентов соответствует высокому духу Дня смеха. А вам, гости дорогие, после трудов праведных в процессе непринуждённой болтовни у «открытого микрофона» полная свобода: делитесь впечатлениями о своих выступлениях, ругайте, если приспичило, придирчивого Беню-ведущего, регламентирующего секундомером юморной забег каждого острослова. А их – вот из-за этого и подмывало Даню на мат, как скоморохов на Руси – вряд ли имело смысл величать острословами, так себе, начётчики, эпигоны, эксплуататоры чужих талантов. Надо дойти до такого абсурда, чтобы в одну компанию с ним включить, смеха ради, понятно, Смартута Пиарского, учредителя премии «Гений бездарности» за худшее стихотворение года, и Лину Лайкову, сподвижницу его проектов. Впрочем, что не бывает в День дурака? Умных, наверное, не водится в этот день. Так что…

На дурака и повёлся разговор в девятой студии – уютной звуконепроницаемой кабинке, забранной стеклом от пола до потолка.

– Кто написал самое бездарное стихотворение? – взял быка за рога Бен Заахав, поясняя пальцем, чтобы отвечали не разом – иначе накладка звука, а по отдельности и не мешали репликами друг другу.

– Лауреаты, конечно, определены, – неопределенно отозвался Пиярский, намериваясь взять разгон и рвануть по юморным кочкам.

– А призы?

– Призы вручены. Каждому – фига в кармане.

– Наш слушатель умирает от любопытства. Имена и шедевры?

– О, да это замечательный заголовок для книжки! Имена и шедевры! – добавила свои пять копеек в живой эфир Лина Лайкова.

– Итак?

– На первом месте у нас Ира Углова. Её шедевр… Читаем?

– Вы читаете, а мы аплодируем.

 
– Я дура, а ты, выходит, дурак.
Я отдавалась тебе за так.
А теперь – в обличье жены —
Говорю тебе: «Деньги нужны!»
Толстая баба, что в будке, тебе не даст.
Ты для нее ни на что не горазд.
А для меня ты, хотя и дурак,
Но все же навроде мужа, что не пустяк.
Мимо, сквозь жизнь, летят поезда.
В небе полдневном стоит Звезда.
Ты возлежишь, я возлежу.
На лысого Черта с обидой гляжу.
Так мы пробудем всего полчаса.
Сердце – на сердце, глаза – в глаза.
Баба, что в будке, тебе не в смак.
Но и со мною ты полный дурак.
 

– Браво! Переходим к следующему номеру программы, – радостно, будто заодно он и конферансье, повёл Бен Заахав.

– Второе место, как переходящее красное знамя, вручено поэту наших солдатских будней.

– Наших? В смысле, израильских?

– Рой Приманкин других в своих творениях не держит. Читаем?

– Вы читаете, а мы аплодируем.

 
– Идут ученья в Бейт-Джабриль.
Стреляю я, они стреляют.
И пули, превращаясь в пыль,
на фоне неба быстро тают.
Отстрел закончен. И, ускорив шаг,
Идем по стрельбищу к далекой цели.
Со мною рядом Малер, Гаммер, Шлаг.
За нами Шварц, Вербовский, Вейлер.
А сбоку Гриша, Коля, Стах,
Крученных, Пушкин и Есенин.
И Гробман на своих ногах
бежит взглянуть в глаза мишени.
Окстись, поэт! Без промаха мы бьём.
Кому по лбу, кому по глотке.
Потом в ночной палатке пьём
Свою еврейскую по-русски водку.
 

– Браво! Душа радуется в День дурака от таких виршей, – Бен Захав продемонстрировал собравшимся оттопыренный большой палец правой руки, сигналя таким образом, что передача удалась на славу. – Присоединяю и свою фигу в кармане в подарок лауреату. Кто у нас будет на третьего?

– Нет, имя потом. Потому как вас ожидает сюрприз. Из цикла «Нарочно не придумаешь», – загадочно улыбнулся Пиярский…

– Заинтриговали. Кто же это?

– Нет-нет, сначала стихи. Читаем?

– Вы читаете, а мы аплодируем.

Смартут Пиарский прочистил голос, кашлянув три раза в эфир, и тут же сказал по-культурному: «извините». Затем, искусно придав голосу женский тембр, прочитал с выражением, как на экзамене в школе:

 
– когда бы снова легко усесться
промежду строк
но год какой живу без сердца
без рта и ног
живу без носа живу без почек
в любви провал
и отчего-то мой зябкий почерк
куриным стал
смотрю я прямо ты смотришь криво
во взгляде вздрог
и в нем я вижу отнюдь не диву
ни рта, ни ног
 

– Автора! Публика просит автора! – настойчиво произнёс Бен Захав.

– Он среди тут.

– Кто?

Это был самый неприятный момент для Дани Ора. Не дай Бог, именно смеха ради, именно в День дурака, как бы по ошибке, вполне простительной в столь знаменательный день, назовут его имя. Но нет, пронесло. Потупив очи, Лина Лайкова отозвалась на вызов автора.

– Это я.

– Вы?

Смартут Пиарский пояснил:

– И отрицательный пиар имеет положительный резонанс для литературного имени. Звучим ведь не где-нибудь в Тмутаракани, а на радио – и, значит, по всему миру. Пусть нас слышат в Америке и России, в Канаде, Франции, Австралии…

– И в Израиле, – подсказал ведущий.

– И в Израиле, – согласился, не переча, учредитель идиотской премии. – Пусть слышат и учатся…

– Как не надо писать стихи?

– Надо-не надо – без разницы. Стихи пишутся там же, где заключаются браки. На небесах. И когда они не в масть, это не обязательно вина бедного поэта. Он написал, что ему продиктовали сверху.

– А если ему продиктуют сверху писать нечто такое, что не соответствует его убеждениям, взглядам на жизнь? – не удержался Дани Ор. – Вы не забыли, товарищ Пиарский, из какой мы страны?

– Мы не забыли. Это вы забыли, уважаемый, что мы из разных стран! – загорячился его оппонент – Вы из Союза – страны социалистического реализма, где каждый редактор учил писателя, что можно и что нельзя. А мы уже из России, свободной от Союза.

– Прежде всего, если судить о грамотности, от редакторов! Но не от идеологии. Что можно и чего нельзя делать сегодня, вам превосходно известно, лучше, чем мне, уехавшему позавчера! – желчно откликнулся Дани.

И вот теперь, после перепалки, сдерживая в себе скомороха эпохи Рублёва, приспело попивать с ними кофеек, как ни в чём не бывало, и выслушивать поливы вечно молодящейся Лины Лайковой, всё ещё не потерявшей надежды проникнуть в его сердце: коли не на высоких каблуках, так хоть в тапочках на босу ногу.

– А я бы выпила сейчас «крепыша» советского образца вместо этого… – Лина брезгливо отодвинула чашку с напитком асфальтового цвета. – Или соточку коньячка. В прошлый раз, когда меня приглашали, об этих моих желаниях не позабыли. Не то, что сейчас.

Дани кивнул, уловив намёк, и отошёл к стойке.

– Ицик, – сказал буфетчику, с которым познакомился в пору прежних выступлений по «Голосу Израиля». – Три по сто, и ни в одном глазу.

– Эйн баёт! Нет проблем!

Разместив на подносе бокалы полупрозрачного стекла, Дани спиной уловил торопливый шепоток:

– Ходят слухи по бомонду: мужик обзавёлся новой подружкой.

– Кто она? Откуда?

– Лина! Каждому любопытно. Но Дани никому её не показывал. Боится, что оторвут с мясом.

– Смартут! Ты у нас вегетарианец.

– Я – да. Но ты ведь охотница до мяса.

– Не даётся.

– А пригласи его «на третьего». В ходе соавторства, как известно, рождаются не только рукописи, но и дети.

– Вообще-то, это идея!

Что за идея витала в воздухе радийного буфета? Секрет? Для большинства – да, но отнюдь не для посвященных в тайны мадридского двора, правильнее, творческой кухни маленького Израиля. И Дани был проинформирован тут же, как опрокинули по сто. При этом идея окуталась бриллиантовым дымом, готовым в считанные дни преобразоваться в золотые тугрики и обрушиться с небес проливным дождём российских гонораров.

Оказывается, известный романист, популярный у домохозяек и прочих потребителей массовой литературы Смарлид Троян представляет собой в натуре тройку бойких борзописцев. Это Смартут Пиярский, Лина Лайкова и Дима Муркин, махнувший с лотерейным счастьем в виде Грин-карты в Штаты. Договор на серию книг о непростой израильской действительности, включая теракты, взрывы автобусов, контрмеры израильской армии и провалы с абсорбцией новых репатриантов, уже подписан с крупным российским издательством СОС. Но для полного соответствия имени на обложке, многозначного Смар-Ли-Д, требуется взамен Димы – предателя сообщества равно-пишущих собратьев по перу – новый автор на букву Д.

– Будешь на третьего? – спросила Лина, предвкушая часы творческого бдения, когда строка сменить другую спешит, дав сексу полчаса. – Пойми, голова садовая. Еврейская мудрость гласит: если хочешь идти быстро, иди один. Если хочешь проделать большой путь, иди с людьми.