Текст книги "Крещатик № 94 (2021)"

Максим ЯКУБСОН

/ Санкт-Петербург /

СЛОВО

Н. К.

Слово наше заговаривает боль.

Братец, братец мой, сестру свою уволь!

Трудно, трудно пить и в зеркало смотреть.

Так и тянет провалиться и запеть.

И поплыть, в холодной люльке полететь.

Загореться; и сгореть, сгореть, сгореть.

Только ты, мой братец, ждёшь, не расколдован.

Ты, душа моя, огнём зимы закована.

Что растопит эту боль и этот лёд?

Птица мертвая железная поёт.

Как дослушать ее песню, верещание её?

Стук колёс, её железное жильё.

Памяти крылатой перезвон.

Телефона незнакомого день-дон.

Как подняться с дна морозного денька?

И ответить – я жива, жива пока;

Пока есть ещё минута для любви.

И ты тоже, брат, живи, живи, живи.

РАНА

В.Х.

Тебе ли принадлежит рана, обнимающая небо и землю?

Можно ли обладать раной?

Мне ли принадлежит она?

Где границы раны?

Можно очертить тело, лежащее на асфальте.

Можно остаться образом на экране,

Эмалью на камне, иконой для храма или иконой стиля.

Но можно ли оставить образ на плащанице?

Оставить, как след пути, свою рану?

Дверь имени, парус иного ветра,

Судно неизбежности.

Тело надежды.

* * *

Со звёзд видна, видна малютка-жизнь.

Она видна, она и есть звезда.

Раскроет скорлупу ореха.

Гляди, корабликом пускай,

Любуйся, изучай, играй.

И больше ничего понять

Не сможешь ты —

Конец, начало,

Что радовало, огорчало…

В горсти, как сор и сон пустой.

Стучи – выстукивай морзянкой

О твёрдости и пустоте,

Дыхание держа осанкой,

Молчание зажав в узде.

ИЗ ГЛУБИНЫ

Нет ничего прекрасней шизофреника,

Глядящего в пучину своей грусти.

Кто падает – не чувствует падения.

И знает: Бог дурного не допустит.

Кто не умеет выражать эмоции —

Кричит или хватает твою голову.

Шагай, шагай, бесстрашный новобранец,

Пока здесь расплавляют твоё олово.

Не держат тело ноги,

Снег не тает,

Зима пришла,

Весна не наступает.

Принять конечность этой остановки —

Как прядь со лба её убрать. Неловко.

* * *

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

А.С. Пушкин

Найдя себя на куче хлама,

Обложку памяти захлопнув,

Когда прощаться ещё рано,

А обольщаться уже поздно,

Терпя зловонный запах мифов,

Укрывшись прошлогодним пледом,

Иван Васильевич Сизифов

Над смертью празднует победу.

И жизнь и смерть он не заметил,

Но ядовит промозглый климат.

Он ждёт, сознанием покинут,

товарища по эстафете…

* * *

От подступающей волны

В каком убежище укрыться?

В парадных перьях стрекозы

Уносится в театр столица.

Течет река вместо ручья.

Поэт ушёл, оставив птицу.

А та, в пейзаже растворяясь,

На холст жены моей садится.

Кто знает с кем? Куда идти?

Зачем? Как долго? С кем вернуться?

Где сердце? Рядом, впереди?

Или, как чай, налито в блюдце?

Людмила МАРШЕЗАН

/ Париж /

ВЛАДИМИР ЗАГРЕБА. СЛЕДЫ ПРОШЛОГО

Воспоминания часто пишутся после ухода со сцены жизни главного действующего героя, который по понятным причинам не может возразить, объяснить или рассмеяться в лицо. Мои заметки – это совсем другое. Мне искренне хотелось дотянуться до душевного одиночества, быть «яблоком задора» для вновь возвратившегося к жизни, после инфаркта миокарда, писателя Володи Загребы. И я была награждена за свою писанину трогательным откликом Владимира:

– Ну, Маршезанка, ты меня удивила! Лихо! Тепло… Я даже послал разным литературным людям. Атмосфера точна. И свет… свет дружбы и любви. Ты прямо какая-то madame de Sévigné XXI века. Ты меня приятно удивила. Ну, я заключаю тебя в мои объятия.

Эти записки были озаглавлены просто: «Как хороши, прекрасны наши встречи». Вот они.

15 апреля 2018 года

Позвонил Борис Марковский:

– Людмилка, лови моё парижское мгновенье у Загребы и приезжай на чай.

– Без его личного приглашения я не… – тут же в телефонной трубке раздался насмешливый, с приятной хрипотцой, голос Володи:

– Детка, записывай: 36 rue St Maur. Ты легко найдёшь по многочисленной толпе поклонников у дверей моего дома. Не комплексуй и проходи без очереди. Тебя ждёт неслучайная чайная встреча.

И вот я на улице Saint Maur. Моё внимание привлекает оригинальное, вернее, странное здание, напоминающее сейф из необработанного, небритого бетона, сохранившего при литье дырочки-отверстия, создающие необыкновенный узор. Удивительно, почему меня привлекают странные вещи, строения, люди. Ведь я такая правильная, дисциплинированная, ответственная. Может быть, тянет на то, чего мне не хватает? Невидимый настройщик неба золотым мажором солнца ввёл меня в какое-то смешливое настроение, и увидев внушительную очередь перед № 36, я невольно рассмеялась. Заинтригованная, решила узнать в чём дело. Моя любознательность и улыбка помогают раскрывать секреты Парижа, получившего в 17 веке название Города Света. Мы все хорошо помним описанные в «Трёх Мушкетёрах» стычки, нападения, ночные побоища на узеньких тёмных улицах столицы. Атос (1615–1645), обитавший на rue Férou (знаменита своей поэтической стеной «Bateau ivre» Артюра Рембо), не дожил до указа 1667 года об обязательном освещении Парижа. Портос, родившийся в 1617 году, не оставил никаких документальных следов о своей смерти, и лишь д’Артаньян, ушедший в иной мир в 1673 году, увидел Париж в полном блеске огней. Жил он на улице Могильщиков (сейчас rue Servandoni, рядом с Люксембургским садом, где проживаем и мы). Покровителем могильщиков был Saint Maur! Вот так, все истории Парижа, переплетясь между собой, вывели меня на улицу Saint Maur, которая раньше была дорогой, ведущей в одноимённый монастырь.

Подойдя к зданию под номером 38, построенном в индустриальном стиле, узнаю, что раньше здесь находилась литейная мастерская, производившая всё необходимое для железных дорог Франции с 1855 по 1929 год. После закрытия предприятия долго думали, как же использовать помещение. И вот, в этом году, открылся первый в Париже центр виртуального искусства под названием «L’Atelier des Lumières», где проходит выставка Густава Климта (1862–1919). Это цветной «обман» феерического света, создающего впечатление объёмного присутствия живописи, потрясает зрителей. Вот поэтому так покорно они стоят в очереди в предвкушении современного чуда.

Мир улыбался мне. Ровно в назначенное время, смущенно войдя в квартиру Загребы, увидела знакомые милые лица: фото-Графа Владимира Базана, светлый лик Николая Бокова (писатель-философ), бородатого редактора Бориса Марковского. Только с хозяином я не была знакома. Его глаза ласково и пристально рассматривали меня. Я покраснела до непристойности. Разрядил ситуацию Базан, увлёкший меня в… туалет, где на полках красовалась коллекция разношерстных и разномастных верблюдов всех калибров.

– Вот этот малыш родился сегодня, – заметил с гордостью фотограф, демонстрируя горбатого дромадера.

– Где? В туалете? – растерянно спросила я, ещё не зная, что в основном верблюдоводство пополняется подарками Володи Базана.

Раздался всеобщий смех и прозвучал экспромт присутствующих мужчин:

 
Нет ничего прикольнее на свете,
Чем появленье Люды в туалете…
 

«Мне стало легко и уютно в этом мужском весёлом квадрате. Ведь мы были разными, какая благодать! Прекрасно дополняли мы друг друга. Что одинаковость нам может дать? Лишь ощущенье замкнутого круга» (Марина Цветаева).

Все соревновались в остроумии, смеялись, читали стихи, пили чай, а Владимир Загреба осторожно прикасался к моей спине, проверяя, растут ли крылья. Ведь это он автор знаменитого «Летающего верблюда», а от верблюда до Люды только рукой подать. Момент моей застенчивости прошёл, и я почувствовала себя совершенно свободно и раскованно в квадрате гениальных мужчин, поняв, что благоустроенные слова здесь были бы не к месту. Загреба сразу вышел из коридора устоявшихся фраз и представлений. Грациозность интонаций его речи, необыкновенный парадоксальный юмор, неуёмная фантазия и детскость – завораживали. Невесомый, летучий, романтический флирт кружил головы. Праздничное изобилие дружбы. Как жаль, что нет рядом моих подруг, чтобы разделить с ними шквал комплиментов. Ребята были интересными собеседниками, забавно «игравшими» словами, и мы веселились, как дети. Наш Фотограф снимал для истории.

Неудержимо летело время. Боков и Базан, взглянув на часы, покинули нас, оставив меня в равнобедренном треугольнике. За все мои словесные выкрутасы я была награждена сборником, посвящённым 20-летию международного литературного журнала «Крещатик», по страницам которого «в разных направлениях прогу(г)ливаются полторы тысячи бездельников». Оценив эстетику обложки, над которой потрудились Михаил Архипов и Олег Целков, открыв книгу, улыбнулась надписи: «С нежным удовольствием, В.Загреба». Его глаза источали свет и радость.

18 апреля 2018 года

Было особое состояние неба: наконец-то оно заболело весной! Смеялся день – озорной, благоуханный. Я вновь приглашена на чайно-литературную церемонию к Загребе. На сей раз, приготовив домашнее печенье в форме сердечек и заметив, с каким наслаждением Марковский их поглощает, я назвала его сердцеедом. Опять мы развеселились, а мне хотелось серьёзного разговора о романе «без швов» «Летающий верблюд». Критика писала, что это не «книга – черный ящик Пандоры. Это роман, героем которого является язык. Кажется, что смысл этого сюрреалистического тома заключается в том, что стоит жить под знаком СВОБОДЫ, ТВОРЧЕСТВА, ДРУЖБЫ». Только открыв эту книгу, сразу понимаешь, что она не такая, как все: безответственный редактор, некорректный корректор, Хвостословие, т. е. предисловие Алёши Хвостенко и т. д. Фразы из романа давно живут самостоятельной жизнью. Их цитируют, думая, что это классика: отцы – не дети; жизнь коротка – искусство увечно; вооружённые мощи советского народа; поколениям всё по колено и т. д. Я попросила мастера литературного скандала, разрушившего дистанцию между читателем и произведением, подписать мне свой шедевр. Вот эти строки:

 
Летающей на вертолёте Люде,
От верблюда такого же…
 

В. Загреба

Умом всё это не понять, поэтому необходимы объяснения. В предыдущую встречу, говоря о Шарле Бодлере, я вспомнила оригинальное высказывание одного французского писателя: «Цветы зла» Бодлера – это маленький домик, который поэт построил на литературной Камчатке». Естественно, мне захотелось поделиться воспоминаниями о нашем семейном путешествии на полуостров и полёте на вертолёте в Долину Гейзеров. Это был незабываемы день, когда, распахнув все окна большого вертолёта, вместимостью в 20 человек, мы мчались среди вертикально подымающихся парогазовых струй, вырывающихся из огнедышащего горла действующего вулкана Карымский, любовались яркой бирюзой, изумрудностью, янтарностью кратерных озёр, фонтанированием многочисленных гейзеров, загадочной дымкой сверкающей скалы Витраж. А как всех позабавили медведи, спешащие из Долины к Курильскому озеру на дегустацию икры (нерест лосося). На Колю Бокова, прожившего долгое время в пещере для усмирения гордыни, рассказ о вертолёте произвёл впечатление удивительное. Он заподозрил меня в связях с КГБ, не понимая, что билет на этот вид транспорта может купить каждый, у кого есть деньги. Стоит дорого, но красота, которая спасёт мир, стоит этого. Присутствующие забавлялись шутками, прочно связав моё имя с вертолётом и зарифмовав Люду с верблюдом. Благоглупости!

У Володи Загребы оригинально и смешно вытанцовывались забавные стихи. Он умел связать то, что никак не связывается. Даже в его квартире всё необычно, как и сам хозяин. Чувствуется характер и тонкий эстетизм, не боящийся эклектики и, конечно же… верблюдов, которых ему бесконечно дарят друзья. Но это не создаёт ощущение музея, наоборот – всё уютно и притягательно. Однако мне не терпится увидеть описанную в «Летающем верблюде» Стену Плача – два пятьдесят на метр двадцать – фотографии и рисунки друзей, которых с нами уже нет, но память сердца сильнее смерти, сильнее рассудка памяти. В честь Виктора Некрасова, которого Загреба лечил, помогал, спасал, дочь свою назвал Викой. Эта стена – сакральное место в доме, напоминающее о близких, замечательных людях, так как в его окружении не было случайных проходимцев.

В разговоре В.З. вёл себя так, будто мы давно знакомы, и мне казалось, что это действительно так. Мне нравилось, что им никогда не обладало блаженство лени, но только блаженство творения.

Губительный и неумолимый бег времени. Как не хочется прощаться, поэтому мужчины, прихорошив – Борис – бороду, Владимир – шляпу – идут меня провожать. Взяв их под руки, торжественно шагаю мимо небольшого сквера, принимая реверансы цветущих белым кустов. Цветы сакуры, при виде гениев, в глубоком обмороке теряют лепестки, но мои друзья так увлечены утончёнными шутками, что ничего не замечают. Мы смеёмся, мы так много смеёмся, думая, что впереди у нас целая вечность последней молодости.

19 апреля 2018 года

Закончился неофициальный дружеский визит Бориса в Париж. Перед отъездом Марковский вместе с Загребой решили написать «ужасно смешные стишки», которые послужили началом «Загребариков». Я упала от смеха на ковёр, когда Володя с его неподражаемыми интонациями читал стихи по телефону. Ребята юморили и меня уморили по полной программе. Смехотерапия!

20 апреля 2018 года

Жаркий исход апрельского дня. Время расшаталось и притихло. Я заскучала и по их голосам и шуткам.

23 апреля 2018 года

И вот я снова мчусь на rue Saint Maur, стремясь своим бегом укротить бег времени, что мне волшебно удаётся. В назначенный час звоню в знакомую дверь. Меня ждёт сюрприз – приглашение сесть на… подоконник! Вот так оригинально будет названа книга-альбом, посвященная художнице Франс Требюк (жене Загребы), и меня приглашают написать о её работах, о её мире, о ней. Заманчиво – ответственное дело! Вначале моя беседа с Франс напоминала осторожное течение маленькой речки, огибающей на своём пути все препятствия, но потом вдруг открылись шлюзы, и мощный поток симпатии и взаимопонимания сблизил нас моментально. Она не любила своё патриотическое имя и представлялась Фредерикой, что мне совсем не нравилось. Тогда Франс предложила мне своё домашнее прозвище Фану, которое так шло ей своим музыкальным изяществом, подчёркивая её тонкость и красоту. Её муж, художник слова писатель Загреба, не вмешиваясь в наш разговор, набивал курительную трубку английским табаком и исчезал в дымной вуали. Как говорят в Одессе, у меня делается тоска при виде врача, который берёт в рот такую гадость. Прощаясь с Фану и трижды расцеловав её, я поняла, в чём заключается притягательность её работ – в необыкновенном умении сделать своим и уютным абсолютно всё, к чему прикасается лёгкий её талант. Совсем не прост простой карандаш в руках Франс. Мне захотелось сесть рядом с ней на подоконник и тихо наблюдать за её работой. Но мэтр Загреба, докурив трубку, в плаще и шляпе ждал меня, чтобы проводить к метро.

25 апреля 2018 года

Мне было легко и радостно писать о Фану, о её графике, её стиле, о любви не только к Парижу, но и к людям, самым обыкновенным людям, живущим обыкновенной жизнью. Представив себе, что в этот момент Фану по синему краю неба ведёт карандашом линию, может быть, линию жизни, устремлённую к горизонту набережных, я почувствовала запах уходящего времени. В её рисунках, как и в сердце, вольный дух и божественное умение быть самой собой, умело соединяя воспоминания и вот этот, уже исчезающий миг – золотистый, воздушный, нежный.

26 апреля 2018 года

Утро улыбнулось телефонным звонком Загребы. Характерный, легко узнаваемый голос произнёс:

– Детка, ты написала лучше, чем я думал.

Эта фраза меня здорово развеселила. Впервые меня приняли за глупышку! Наконец-то я достигла женского совершенства!

По всей видимости, Володя Загреба сделал себе пересадку мозга в сердце и посвятил мне гениальные поэтические строчки. Отменив тормоза слов, он остановился на краю тайны, не забыв надеть свои крылья. Я ещё чувствовала тень звука подаренных мне стихов, а Загреба уже раструбил – разослал их по всему свету. Писателю нужны читатели!

27 апреля 2018 года

Утром я надеваю платье из счастья и по синему весеннему небу ухожу из дома в книги. Вдруг – облако в окно, даже без стука, просто так, в гости. Уютно и радостно. Меня не покидает утреннее лёгкое возбуждение от предчувствия восхождения к вершине дня.

С Леночкой У. мы взлетаем на четвёртый этаж. Радушный-радужный Загреба ждёт нас за чайным столом. Мы с Леной переполнены живыми эмоциями после вчерашнего спектакля – карнавала любви с прекрасными костюмами, декорациями, настоящим пением и игрой на различных музыкальных инструментах. Юные студенты ENS с чувственным задором сделали всё, чтобы заставить понять зрителей, что любовь – это глагол!

Слушая наш щебет, Володя медленно возвращался домой из своего внутреннего мира. А потом решил, что нельзя пускать женщин на самотёк, и взял нас в оборот, т. е. начал читать стихи Михаила Марковского, брата-близнеца Бориса.

 
И туда не поздно
мне уйти, куда
весело и грозно
канула звезда.
 

Мы все приговорены к смертной жизни. Совсем недавно Миша покинул нас. «Смерти – смерть», проговорила Лена, а Загреба грустно улыбнулся.

29 апреля 2018 года

Сегодня день рождения Бориса Марковского. На телефонные звонки он не отвечает, и тогда я пишу ему акростих:

 
Безмерный
Обалденный
Роковой
И отменный
С днём рождения!
Умиление!
 

Ждать какой-то реакции от новорождённого бессмысленно. У редактора профессиональное отвращение к буквам, а я – люблю их, особенно первобытное рычащее р-р-р, притягивающее меня в именах Владимир и Александр. Вова и Саша – просто манная каша, поэтому наш сын с пелёнок звался Александром. Но Загреба, сохранивший душу ребёнка, подтверждая поэтические строки: «а мужчины – наши дети», предпочитает уменьшительные имена: Вовочка и т. д. Покорно согласившись, вкладываю всю теплоту души, произнося его имя, что не отменяет наших жестоких словесных сражений, где никто не может уступить друг другу. Характер!

Начиналось всё с остроумной радости-встречи. Шутки кипели, как самовар.

– Представь, собравшись уже к тебе, на пороге услышала голос сына Давида, спросившего, куда же я исчезаю.

– Пить чай в Загреб, – ответил мой муж.

– Круто, – рассмеялся сын, не поняв юмора, но зная, что мама отличается оригинальностью.

Загреба улыбается. У него сохранилось интеллигентная привычка не говорить о себе, а живо интересоваться собеседником. И я выкладываю последние новости о Ксении Триполитовой, русской балерине, которой 24 апреля исполнилось 103 года! Её любимый муж Николай покинул сей мир почти полвека назад. Для одинокой Ксении я устроила праздник с музыкой, пением, шампанским. Чтобы доставить ей радость воспоминаний о её любимой сиамской кошке, принесли красавца Лео, пятнистого, как леопард, котёнка. Он нежился на коленях у Ксении, а балерина счастливо смеялась, глядя на его чистокровный шик и игривое изящество.

– Детка, ты идиотка… романтическая. Ты должна писать, у тебя лёгкое перо (но тяжёлый характер), а ты… с котятами развлекаешься.

– Ну, не только. Ещё побывала на концерте у франкмасонов (Grand Orient de France). На входе стоял огромный детина, и все входящие выполняли какой-то ритуал: их головы склонялись то вправо, то влево. Я поцеловала его и справа, и слева, но вдруг услышала его шепот: «Пароль! Я не услышал пароль…»

– Ты, конечно же, сказала какие-то глупости, и он тебя пропустил.

– Да, что-то вроде этого.

– Детка, ты идиотка.

– Меня это не портит.

– Тебя ничего не портит, настолько ты уже испорчена.

Я улыбаюсь, мы все улыбаемся ему: Леся, Леночка Д. и Леночка У. – на его любимое выражение «идиотка», которое он выговаривает с нежностью и добротой.

1 мая 2018 года

Ландышевое утро. Голова кружится от запахов ландышей, подаренных моим мужем. Такова французская традиция – преподносить эти цветы первого мая. Беру один из горшков с белым ароматным чудом и еду поздравить Фану. Как сказал один из моих любимых писателей Ромен Гари: «на душе нельзя экономить». Вот он и оказался нашей «горящей точкой» преткновения.

Для меня Ромен Гари – герой нашего времени, умеющий выжимать гармонию и красоту из самых обычных слов. А сколько у него оттенков печали и грусти, а самое главное – стремление изменить мир, сделать его добрее и справедливее. «Писатель – это вообще счастливое сочетание тех или иных данных и способностей. Писатель должен быть по возможности совершенен». И Гари стремился к совершенству, доказав это своей жизнью и даже смертью.

– Детка, мне надоели твои охи и ахи по поводу Романа Кацева. У него тоже были недостатки.

– У него даже пороки были совершенными. Многих ли ты знаешь, получивших дважды Гонкуровскую премию? Или ты можешь назвать кого-нибудь, кто за короткий период с 1974 по 1980 год написал 11 шедевров, создав абсолютный роман Эмиля Ажара?

– Тебя впечатляют только премии и лауреаты.

– У меня всегда восторг при свете целей.

– Детка, в тебе много хорошего и дивного, но тебе кое-что мешает, особенно твои друзья, безжалостно пожирающие время. А это не время идёт – это сама жизнь.

– Я живу одним днём, но каждый день, не забывая, что есть дела поважнее, чем жизнь, продолжая любить друзей, которые так много для меня не сделали.

– Идиотка. Тебе не грозит разрыв сердца, потому что у тебя его нет.

Сердце пульсирует в кончиках моих пальцев. Глубоким взглядом я опускаюсь в его серо-зелёные-чайные глаза. Оцепенение. Он разливает чай в красивые чашки и угощает меня сластями, наговорившись всласть.

– Детка, ты смотришь на мир славным птичьим взглядом и вот-вот зачирикаешь. Я подарю тебе наручники, чтобы каждое утро твои сыновья приковывали тебя к письменному столу и ты могла бы нормально писать, а не бегать по всему Парижу, как бешеное животное.

Я смотрю на черно-белую фотографию на стене: красивая, молодая, улыбающаяся мама с обожанием смотрит на шестнадцатилетнего юношу в форме военного училища. Его дивные мягкие глаза утопают в океане материнской любви. Но я уже знала, что этого милого мальчика Вову страшно лупили сверстники-антисемиты. Чудовищно!

Мне вспомнились стихи Фаины Загребы (1915–2001), посвященные сыну:

 
Я спасла тебя, сын,
И рассеялась мгла,
Но от бед защитить
Я тебя не смогла…
 

Захотелось сказать ему: «Володя, ты молодчина, столько бед перенёс и не сломался, мне так близко твоё обострённое восприятие мира и натянутые до предела чувства, я люблю, как ты пишешь, и с нетерпением жду твоих «Загребариков» каждый день. Я больше не буду дразнить твою литературную ревность, ведь каждому писателю просто необходимо иметь читателей-почитателей, поклонников и обожателей. Это стимулирует творчество и придаёт ему смысл и радость создавать решительно непохожие творения».

Загреба заслуживает поклонение. Ему грозил студёный ГУЛаг, и только по счастливой случайности он оказался в Париже. Я медленно подымаюсь со стула, подхожу к нему, забираю его игрушку-трубку – и вот сейчас обязательно скажу ему что-то приятное, но я молчу. Иногда мы стесняемся прилива чувств, а надо бояться отлива. Загреба надевает плащ, шляпу, перчатки и провожает меня. Как быстро протикало время. Конечно, я умею изобретать его, переведя стрелки в часах, но сегодня всё не так, и обгоняя себя, время вздрагивает от звона моих каблуков, пронзающих асфальтовое небо. Это молодое нетерпеливое время старит нас, но доктор Загреба считает, что вся жизнь еще впереди.

Погода всё хорошеет, а мои белые брюки подобны одинокому парусу. Они резко контрастируют с плотным романтическим одеянием Володи. На нас обращают внимание, а мы спокойно классически просто идём. Вдруг доктор-писатель выдаёт экспромт:

 
А твои льняные брюки,
Так и рвутся… на поруки.
 

Мы смеёмся, как сумасшедшие. Обычно телефонный разговор В.З. заканчивает фразой: «Целую тебя в левый глаз», поэтому, остановившись у входа в метро, я прикрываю левый глаз, ожидая обещанного поцелуя, но он целует меня в лоб и говорит: «До встречи, взрослая». Вот так я выросла в его глазах.

25 мая 2018 года

Домашнее затворничество Загребы тревожило меня. Он много работал над «реанимационным» романом «До завтра, Дант…». Первоначальный вариант названия был ещё хуже: «Последняя репетиция смерти», – о его двухмесячном пребывании в реанимации парижской клиники «Моцарт». Будучи доктором, В.З. прекрасно понимал, что ОНА играет с ним в прятки. Не на поле брани (браниться он не любил) вызвал писатель её, а на юмористический турнир, придумав впечатляющий эпиграф для книги: «Перед смертью не напишешься». Он убил меня своим юмором. Мне хотелось отвлечь, развлечь В.З., и я пригласила его на конференцию в институт славистики на rue Michelet, предупредив, что вечер состоится в том же зале, где 26 октября 1986 года выступал Бродский. «Ну и что», – без энтузиазма ответил Загреба. Я озадаченно рылась в памяти, придумывая, чем бы его заинтересовать.

– Володя, рядом со славянским институтом раньше находился Международный институт социальной истории. Представь себе, в ночь на 7 ноября 1936 года – символическая дата – кто-то украл из института 80 килограммов архивов Троцкого! Тебя же забавляют такие истории, можешь вставить в очередной роман.

– Уже вставил. Твоего знакомого. Помнишь, господина Болта – болтуна болтливого. На первой же странице он исполняет роль кота: любимого, молчаливого, дохлого.

Мы встретились в кафе на бульваре St Michel. Когда он удобно уселся и вытащил трубку, я поняла, что никакая сила не сможет сдвинуть его с этого места. Столики в парижских кафе устроены как зеркала, чтобы отражать и отражаться. Французы говорят: «видеть и быть видимым». В глазах у Загребы светилось небо.

– Я прочту тебе стихи матери, написанные в 1945 году, – произнёс В.З., отложив трубку.

 
Я шагаю, как слепая,
Сквозь ряды солдат…
Мир мой,
Выдуманный мир мой —
На кресте распят.
 

Незаметно подкрались сумерки. Нам нравится наблюдать это мгновение, когда простое платье парижского дня сменяется вечерним нарядом. Я смотрю в его непонятные, но понятые глаза серо-зелёно-чайного цвета, а последние лучи солнца сплетаются в золотой нимб над головой Загребы.

Антракт. Летние каникулы

Так заканчиваются мои записи, которые Володя успел прочитать, и его впечатления вам уже известны.

А дальше время закружило нас. Было приятно видеть Загребу на презентации моей книги «Рассказы из Парижа», где он развлекал шутками всех гостей. Приехав недавно из Санкт-Петербурга, я привезла ему из дома-музея Ф. Достоевского матерчатую сумку с чёткой надписью «Идиот» и вручила под радостный смех Леси Тышковской и остальных присутствующих. Он, как всегда, элегантный, в шляпе, с пёстро-цветным ярким шарфом, с трубкой в руках царственно принял подарок, а Борис Давидович Гессель запечатлел фотоаппаратом этот миг.

Через год вышла его книга в Киеве «До завтра, Дант…». Я специально летела в Одессу через Киев, чтобы привезти Загребе его новое произведение. Ведь для писателя рождение книги – большое событие, и держать свою книгу в руках, рассматривая обложку – большая радость. Он был потрясён в полном смысле слова, когда я выложила на стол 30 экземпляров!

Фану устроила сладкое торжество по этому поводу, а Володя сказал: «Ну, Маршезанка, что сказать, ты настоящий друг. Если бы ты мне привезла три экземпляра, я был бы тебе благодарен и подарил швейцарский шоколад, но ты привезла тридцать! И у меня нет слов…»

– А шоколад есть? – спросила я серьёзно.

Все рассмеялись. Было радостно и светло необыкновенно.

Презентацию «До завтра, Дант…» Загреба решил устроить у Коли Бокова, чтобы отвлечь его от тяжёлой болезни. Николаю стало лучше, и его выписали из больницы. Это совпало с приездом его сына Максима с очаровательной женой Татьяной из Москвы. В эйфории встречи мы не услышали шепоток смерти. Боков покинул нас 2 декабря 2019 года. Зимнее солнце, спрятавшись за облака, ушло в сон. В аллеях Люксембургского сада ни души, только тела, одетые грустно и однообразно. Я останавливаюсь у скульптуры французского поэта с душой ребёнка и музыкой в душе – Поля Верлена. Скульптурная группа трёх женских фигур символизирует три души поэта: душу ребёнка, душу религиозного человека и душу чувственности. Возникшая мгновенно связь с Николаем Боковым перешла в уверенность – у него тоже были эти три души. Сразу же звоню Загребе. Он внимательно слушает и, на удивление, соглашается со мной:

– Детка, напиши об этом… А какая скульптура напоминает меня?

Я знаю, что он шутит, но отвечаю совершенно серьёзно:

– Это «Гений искусств» – словно устремившийся в полёт, уносимый движением в высь. Ты же – летающий.

– Конечно, с летальным исходом. Можно посмотреть на гения?

– Пожалуйста. В Люксембургском саду, XIX век, скульптор Жюль Далу. Памятник Эжену Делакруа, окружён бронзовой скульптурной группой: Время, Слава и Гений искусств. Ты узнаешь сразу.

– Ты потеряла чувство юмора. Могла бы просто сказать: «Хочешь увидеть Гения – посмотри в зеркало!» Впрочем, всё это ерунда. Будь человеком, помоги Максиму организовать достойные похороны отца. Он без французского языка, а с английским, сама знаешь, во Франции не очень.

Мы сдружились (я и мой муж Филипп) с Максимом и Татьяной, помогли во всём разобраться, приезжали к ним в квартиру Бокова, где все стены были уставлены книгами. Коля редко пускал кого-либо в мир своих состояний. Поздно ли теперь войти в этот мир, или же есть ещё впереди целая вечность?

Несмотря на забастовку многие приехали в нео-византийский крематорий кладбища Père-Lachaise. На экране, в зале церемоний, высвечивалась фотография Николая Бокова с жизнеутверждающим взглядом. Я читаю друзьям посвященные ему строки:

 
Время вспахало плугом утрат,
Жертвой ненужною падают листья…
Ты невиновен, а кто виноват
В этом мире без истин?
Вот с фотографии – острый взгляд
И детская полуулыбка…
Есть ли Там обмен и возврат,
Когда происходит ошибка.
 

Фану, сидящая рядом с Филиппом, внимательно вслушивается в мою речь о трёх душах Коли, а Загреба уже уехал домой – он устал, плохо себя чувствует, и это меня настораживает.

Перед Рождеством Фану просит меня заехать к ним. Меня ждёт сюрприз: Загреба вручает ангела, у которого «летают» крылья.

– Это ты, – говорит он, а Фану крепко меня целует.

Уход Бокова подорвал здоровье Загребы, но он продолжал писать, несмотря на частые госпитализации. Были изданы ещё две замечательные, элегантные книжки с иллюстрациями Михаила Архипова. Володя задумался об организации презентации этих книг и попросил меня помочь. Решили, что лучше всего собрать друзей в середине сентября.

6 апреля 2021 года в день рождения Загребы мы с Филиппом отправились к ним в гости. Наши семьи так сдружились, что главные праздники стали отмечать вместе. Заблаговременно готовился подарок к этому событию. Моя знакомая художница нарисовала волшебно-красивые крылья, укрепив их на спине изысканного верблюда. Пусть хотя бы один из его коллекции будет летающим!