Текст книги "Повседневные психические расстройства + Мир нарциссической жертвы"

Нэнси Мак-Вильямс описывает восемь основных характеров, которые сочетаются между собой на невротическом уровне организации психики и становятся все более выраженными в своих изолированных формах по мере продвижения к пограничному и психотическому уровню. В современной психологии чаще всего пользуются именно ее наработками, формулируя психологический диагноз как «пограничный шизоид», «истерик невротического уровня», «обсессивно-компульсивный невротик», «психотический шизоид». То, что использовано с определением «невротик» или «невротичный», соответствует условной норме, дает хорошие терапевтические прогнозы и сосредотачивает терапию на коррекции симптомов невротического уровня вроде пищевых расстройств, обсессий, тревоги, депрессии и так далее. То, что используется с определением «пограничный», соответствует описанию личностных расстройств в медицинских классификациях. То, что диагностируется как психотический уровень организации, соответствует психическим заболеваниям вроде шизофрении или маниакально-депрессивного психоза.

Нужно отметить, что Отто Кернберг считает, что структура характера и уровень функционирования психики связаны менее гибко. По его наблюдениям, структура определяет степень нарушенности: так люди с шизоидным или шизотипическим расстройством личности функционируют на глубоком пограничном уровне, нарциссы относятся к высокому уровню пограничной организации, а депрессивные, истерические или обсессивно-компульсивные существуют на уровне невротическом. Сами описания структур, их количество и названия у него также несколько отличаются от системы Мак-Вильямс.

Для формирования определенной структуры нужны определенные условия, которые формируют определенные защиты и, соответственно, определенные динамики в поведении личности. Эти характеристики остаются устойчивыми на любом уровне функционирования. Опишем эти устойчивые структуры, сосредотачиваясь на их дезадаптивных проявлениях, которые и делают тип характера личностным расстройством. Исключением будут депрессивный и маниакальный типы характеров, которые уместнее было рассмотреть в главе о депрессиях, где это и было сделано.

Описанная логика развития будет носить предположительный характер.

После этого перейдем к описанию пограничного расстройства личности, которое в общие психологические классификации не входит, но является чем-то вроде универсального для таких трудностей диагноза. Рассмотрим его с точки зрения как медицинского подхода, так и психологических взглядов Кернберга и Мак-Вильямс.

Определение типа личности и уровня функционирования психики имеет неоценимое значение в качестве диагностического инструмента, который позволяет верно подобрать лечение. Однако описанные здесь структуры характера и уровень организации могут быть использованы шире, чем диагностика, и приносят огромный языковой и смысловой пласт в психологию описательную. «Нарциссизм», «пограничность», «шизоидность» и другие слова вполне могут быть использованы для роста самоосознания любой личности «обычного невротика», у которого нет выраженных психических трудностей. Он может проявлять нарциссические или мазохистические черты и говорить о них как о своих частях или радикалах. Он может описывать какое-то сложное для себя время и говорить: «Я тогда больше делал, чем чувствовал, это было время моей обсессивно-компульсивной части». Он может обнаруживать в себе пограничные и даже психотические чувства и реакции, без потребности и необходимости их как-то лечить, но как неотделяемые части собственной психики.

Шизоид формируется тогда, когда ребенок с достаточно высоким интеллектом и творческими способностями оказывается под опекой сверхопекающей, поглощающей матери, защищаться от которой остается возможным лишь с помощью создания собственного мира и ухода в него. Такие дети много фантазируют в одиночестве, их игры отражают глубокую проработанность особенных, уникальных сюжетов, которые могут захватывать внимание стороннего наблюдателя, но доступа в которые у этого стороннего наблюдателя нет. Эти игры могут казаться странными, вычурными, поскольку могут выходить за рамки интереса сверстников или за средний уровень развития интеллекта, что делает родителей такого ребенка озабоченными возможным развитием шизофрении. Однако дети шизоидного склада остаются эмоционально сохранными, пусть отстраненными, но не уплощенными в своей эмоциональной жизни, в отличие от детей с развивающейся шизофренией.

Этот уход во внутренний мир защищает ребенка от вторгающейся в него матери или от двусмысленных, противоречивых посланий, исходящих от нее и имеющих название «двойных посланий» или «шизофреногенных посланий». Это такие вербальные и невербальные посылы, на которые невозможно отреагировать верно, поскольку любая реакция будет осуждена и отвергнута. Эти посылы могут касаться обычной повседневной жизни («Ты толстая – почему ты не ешь мамины пироги»), ситуаций, с которыми сталкивается ребенок («Ты не должен драться – ты слабак») или больших жизненных стратегий («Твой отец козел – как ты с отцом разговариваешь»). Эти безумные посылы могут дестабилизировать психику настолько, что раньше такие коммуникативные паттерны считались одним из серьезных факторов в развитии шизофрении. Если у ребенка достаточно интеллекта и творческих способностей – то он создаст мир, в котором будет защищен и от таких посылов, и от родителей, которые такие посылы дают.

Этот искусственно созданный внутренний мир выполняет свою функцию, но не решает конфликта, стоящего перед шизоидной личностью. Шизоиду одиноко, однако близости он вынужден избегать, поскольку его значимый взрослый понимает близость как поглощение. Этот конфликт остается с шизоидом и во взрослом возрасте: его тянет к людям, он страдает без близких отношений и радуется, ощущая себя понятным и принятым, но страх насильственного присвоения его личности и пространства его жизни, которые как будто неминуемо произойдут внутри отношений, не дают ему быть с кем-то. Окруженный границами, которые защищают его высокую чувствительность, шизоид живет внутри созданного собственным мышлением и воображением кокона, который защищает и изолирует его от других.

Нормализация шизоидного типа личности в сторону более невротичной касается смягчения его границ для тех людей, которые способны дать ему достаточно теплоты при том, что не будут претендовать на присвоение. Гибкие, но ясные границы, опыт симпатии и теплоты при отсутствии претензий, уважительность, которая есть в терапевтических отношениях, могут со временем помочь шизоиду стать более удовлетворенным и адаптированным с помощью построения подобных безопасных для себя отношений и за пределами клиент-терапевтических.

Костя, выросший с безумной, нарциссической матерью, которая воспринимала сына как продолжение своей личности, пришел на терапию в связи с серьезными ухудшениями психического и физического здоровья. Обострившиеся конфликты с матерью и расставание с девушкой, к которой он испытывал глубокие чувства, но претензии которой на его частную жизнь он не смог пережить, привели его к психотическим эпизодам галлюцинаций, невозможности выполнять профессиональный труд, астении, анорексии и импотенции (последний симптом очень точно описывал его чувства к человеческим отношениям: «Я бы очень хотел, но физически не могу»). Косте не подходили глубокие терапевтические интервенции, нацеленные на изменение чего-либо, или интерпретации, выходящие за рамки уже известного ему. Он нуждался в человеке, которому он был бы интересен и который смог бы отреагировать на происходящее с ним так же, как реагировал на это он сам, и тем самым Костя понял бы, что он адекватен в своих мыслях и чувствах. Год он рассказывал о книгах, которые читал, об играх, в которые играл, о духовных и физических практиках, которыми он восстанавливал свои порушенные тело и разум. Иногда он говорил о матери: не о своих чувствах, а о ее поступках, неизменно вызывая у терапевта реакцию: «Она же просто безумна. Это совершенно неадекватно». Через год Костя закончил терапию, рассказав, что ему намного легче, что ему было очень важно провести этот год с человеком, который считает его адекватным, и что он собирается вернуться на работу.

Я попробую воспроизвести одну из «историй про маму», хотя, как каждую безумную историю, воспроизводить ее довольно сложно, поскольку ни логикой, ни эмпатией такое поведение понять не удается. Мама попросила у Кости несколько книг. Он согласился и предложил встретить ее у метро, чтобы проводить к себе, поскольку в его новой квартире мама еще не была и не знала, как туда идти. От того, чтобы Костя сам привез эти книги, мама отказалась: Костя был слаб и болен, поэтому она не хотела его напрягать. В первый день мама не пришла, хотя Костя прождал ее весь день, а мама отбивала СМС «через час выезжаю». Во второй день она приехала, и даже раньше времени, но не стала ждать его у выхода метро, а пошла ему навстречу. Костя, который вышел на ее поиски, долго не мог ее найти, поскольку она заблудилась. К метро мама возвращаться отказалась, поскольку забыла, откуда пришла, а свое местоположение описать не могла, потому что была очень расстроена из-за того, что заблудилась и подвела сына, и вместо описаний места она жаловалась на то, какая же она беспомощная и ни на что не способная, так что Косте приходилось утешать маму и искать ее самостоятельно. Когда они наконец пришли к Косте домой, у мамы от переживаний случилось расстройство кишечника, и она должна была воспользоваться туалетом. Костя объяснил, что его сантехника не вполне исправна, и показал, что делать, чтобы не произошло протечек. Мама все сделала неправильно, что привело к небольшой аварии, и Косте пришлось убирать санузел от последствий маминого расстройства. Потом обнаружилось, что у мамы нет с собой сумки для книг, и вообще она хочет взять слишком много, одна она такое количество не унесет. Поэтому мама решила, что вернется завтра и, кстати, купит Косте новый стол, потому что его стол отвратителен.

Когда мама ушла, Костя чувствовал себя вымотанным, взбешенным и неадекватным. Сил на завтрашний мамин визит у него уже не было, и он расшатался настолько, что следующие три дня спал, а следующие полгода не отвечал на входящие звонки от мамы, ощущая себя безумцем.

Ситуации, вызывающие рост страха поглощения и увеличивающие отрыв от реальности, будут увеличивать дезадаптацию шизоида, то есть уменьшать его способность работать и строить отношения с людьми. Такими ситуациями могут быть попытки привлечь его к обязательствам, находящимся внутри отношений: например, усиление контроля на рабочем месте, или желание партнера придать динамику романтической связи и изменить статус этих отношений, или упрекающие просьбы родителей о том, чтобы им звонили, писали, навещали чаще. Такие претензии способны еще больше усилить жесткие границы шизоидной личности, вплоть до расставания. В конфликте между потребностью в близости и потребностью в дистанции шизоидная личность всегда будет выбирать дистанцию.

Это же самое происходит при неудачных попытках сближения, когда опыт отношений оказывается для шизоида с его трудностями доверия подтверждающим всю его настороженность, ранящим, не оправдывающим затрат на себя. После тяжелых расставаний убежденность шизоида в том, что одиночество лучше, и механизмы, которые поддерживают это одиночество, усиливаются.

Отказ от мира реального в пользу мира внутреннего также может нарастать в ходе личного развития шизоидной личности. Одаренные интеллектуально, с высокой чувствительностью к честности и искренности, они могут быть сильно разочарованы в мире после своих наблюдений. Теплые и принимающие люди в их окружении снижают это недоверие к миру, но в мире есть не только они. Внутренние фильтры шизоида заставляют его обращать внимание на то, как люди лгут, предают, притворяются, манипулируют, используют других ради своих целей, требуют, бросают, используют насилие, чтобы получить желаемое. Чем больше таких наблюдений – тем глубже уход и тем более шизоидные черты достигают уровня личностного расстройства, поскольку чувства, которые испытывает шизоид в таком мире, слишком сильны и требуют грубых, примитивных защит, что и отличает пограничный уровень от уровня невротических нарушений.

Для шизоида невротического уровня организации психики такие наблюдения также будут важны и неприятны, но их эффект лучше корректируется, и возросшая дезадаптация будет иметь временный характер. Шизоидное, или шизотипическое, расстройство личности – это глубокая поглощенность своим внутренним миром и событиями, происходящими в нем, глубокое недоверие к любому человеку вовне, невозможность приблизиться к кому-то настолько, чтобы сам этот кто-то, а также его поступки и слова имели значение.

Для диагностики шизоидного расстройства личности дезадаптация должна быть выраженной, аномальные проявления должны быть всеобъемлющими и хроническими, они должны появиться рано – в детстве или подростковом возрасте, и продолжить свое существование в зрелости (это общее место для всех личностных расстройств). Также значимым критерием является уровень субъективного страдания от склада собственной личности, но этот феномен становится заметен со временем и с возрастом. Среди специфических черт, кроме поглощенности фантазиями, медицинские классификации называют «мало или ничего не доставляет удовольствия», «слабая ответная реакция как на похвалу, так и на критику», «незначительный интерес к сексуальным контактам», «заметная нечуткость к превалирующим социальным нормам и условиям», «эмоциональная холодность, отчужденная или уплощенная аффективность, неспособность проявлять как нежные чувства, так и гнев», «отсутствие близких друзей или доверительных связей (или существование лишь одной) и отсутствие желания иметь такие связи». Для постановки такого диагноза в МКБ-10 достаточно трех из перечисленных признаков. Также в МКБ-10 указано, что шизоидное расстройство личности может быть выражено в стеническом или сенситивном варианте: у стенического шизоида больше защит, больше отстраненности и работоспособности, больше равнодушия, а у сенситивного больше чувств и даже сверхчувствительности, что делает его уязвимым и подверженным депрессиям и астениям, которые осложняют его профессиональную и социальную жизнь.

В русской адаптации МКБ-9 встречается диагноз «шизотипическое расстройство», которое в общем описывает вялотекущую шизофрению и в современных диагностических системах не используется. По отношению к выраженной шизоидности у детей используется термин «синдром Аспергера».

Терапия шизоида эффективна, если шизоидный человек чувствует себя в безопасности – то есть находится в достаточных границах и имеет достаточно искреннего терапевта (подозрительность шизоида, восприятие им внешнего мира и его объектов через призму своих нелестных наблюдений и оценок, а также его чувствительность делают важным предъявление терапевтом своих настоящих чувств и мыслей без попыток как-то специально или тайно воздействовать на своего клиента). В этих условиях становится возможной работа по нормализации и генерализации. Нормализация – это постепенное взращивание в шизоидном человеке позиции, согласно которой с ним все в порядке, что его чувства, интерпретации, мысли адекватны, что он не является каким-то уродцем, что его творческая сила и интеллект не смешны, не обидны, не заслуживают обесценивания, а, напротив, должны быть приняты и уважаемы как им, так и другими людьми. Удовольствие, которое получает терапевт от общения с таким клиентом, его искренняя поддержка и эмпатия, его уважение к тому, кем клиент является, его податливость для формирования неких особых условий (например, отказ от силы и влияния, или буквально увеличение расстояния, на котором стоит стул, или честное прояснение собственных чувств в ответ на подозрительность) постепенно формируют у шизоида видение того, как именно он может строить отношения с людьми, оставаясь в границах и тем самым удовлетворяя не только одну часть своего конфликта потребностей, но обе из них. Генерализация – то есть расширение того, что происходит на терапии, до всей своей частной жизни – может существенно повысить повседневное качество этой жизни. Для шизоидов нередки варианты гостевых браков или отдельных спален, удаленной работы, жизни в квартире, в которую никому нет входа, кроме него самого. На таких условиях (так же, как на условиях отодвинутого стула) шизоид может строить насыщенные, глубокие и удовлетворяющие его профессиональные, дружеские и романтические связи.

Медикаментозной поддержкой шизоида будет симптоматическое лечение: антипсихотические препараты (нейролептики) в малых дозах могут быть использованы при критически растущем отчуждении от других людей, антидепрессанты (трициклические и СИОЗС) и малые дозы транквилизаторов рекомендованы при социальной тревожности. При снижении либидо и уменьшении общей радости от жизни и способности получать удовольствие (ангедонии) рекомендован атипичный антидепрессант бупропион.

В вопросах самопомощи шизодные личности и люди с шизоидным расстройством личности довольно часто обращаются к веществам, изменяющим сознание, или алкоголю. И то и другое может уменьшать ангедонию и увеличивать способность контактировать с другими людьми, делать доступным переживание общности с другими и радости от взаимодействия с ними. Понимание этих своих потребностей и особенностей, а также рост знаний о себе вообще, признание своей структуры и своих специфических сложностей и талантов будут способствовать нормализации и оказывать целительный эффект, уменьшая потребность в веществах. Позволение себе особых границ и особых условий для отношений позволят шизоиду найти «свое окружение», «свою стаю», в которой он сможет чувствовать себя в безопасности. Рост осознанности позволит также создать подходящие условия для жизни и работы.

Параноид формируется тогда, когда жизненная и агрессивная сила ребенка систематически подавляется, унижается, останавливается родителями и потому превращается в мощную враждебность. Любое запрещенное чувство от этого запрета не исчезает, а, напротив, вырастает в тени и принимает свои худшие, болезненные формы. Запрещенная любовь превращается в компульсивную зависимость, запрещенная печаль – в депрессию, а остановленный гнев – в подозрительность и враждебное отношение к окружающим. Подавляющие родители мешают своему сыну или дочери обнаружить в себе скапливающийся ком агрессии, поскольку выражение злости в таких семьях запрещено под угрозой наказания и отвержения. Ребенок, формирующийся по параноидному типу, начинает пользоваться двумя мощными защитами от собственной злости: отрицанием и проекцией.

Параноид отрицает свою враждебность и проецирует ее на окружение, с тем чтобы получить право легально отреагировать собственные чувства, но не нести за них ответственности, не бояться наказания, поскольку если меня спровоцировали – то мой гнев превращается в справедливое возмездие, а для параноида это единственная доступная для проживания форма гнева. Своеобразным помощником для такого рода отреагирования накопленного аффекта становится мегаломания – сосредоточенность внимания на собственной персоне таким образом, что все происходящее вокруг имеет к ней непосредственное отношение. Именно этот феномен называется в повседневной жизни «паранойей»: когда человек живет, подозревая других в слежке, обмане, в том, что у него за спиной говорят о нем плохо, что его преследуют, что кто-то хочет причинить ему вред, и находит подтверждение этим мыслям в таких словах и поступках других людей, которые не только обладают сомнительной враждебностью, но и вообще могут не иметь к личности параноидного склада никакого отношения. Чем дальше личность находится от невротичного уровня и чем ближе к пограничному и психотическому, тем заметнее количество времени, которое параноид проводит в своих интерпретациях, а также глобальность его проекций, слабость стимула, их вызывающего, и непосредственное влияние на жизненные решения.

Валерий думает, что когда люди вокруг него улыбаются – то они над ним издеваются, поскольку он сказал что-то глупое или он сам смешон. Таким же образом он интерпретирует любые поступки по отношению к нему: когда его сосед отворачивается, Валера думает, что таким образом он выражает презрение, когда друг одалживает ему машину – то, кроме благодарности, он чувствует, что о нем пришлось позаботиться, поскольку он такой ни на что не способный, и что это акт не только помощи, но и презрения. О своем начальнике он говорит, что тот агрессивен, как все темнокожие. О жене приятеля – что у нее негибкие политические взгляды. О своей возлюбленной – что он ей не подходит, что ее интересуют только его деньги, что ей нужен отец для ее двоих детей, что она заинтересована в эмиграции в Австралию, которую сможет получить в качестве его супруги, что она скорее всего смеется над ним со своими подругами и крутит роман за его спиной. В терапии всего этого не проверишь, поскольку терапевт никогда не увидит этих людей, но стереотипность и глобальность его подозрительности дают возможность интерпретировать это как параноидный тип личности.

Однажды Валерий предупредил, что некоторое время он не будет выходить на связь. После вопросов он рассказал, что несколько дней назад он пил вино и сидел на одном из тематических форумов по своим интересам (оружие). На этом форуме у него завязался диалог с кем-то, кто по нескольким его фразам (что-то вроде «О, в этом ролике дворы, как в моем детстве!») догадался, где Валерий жил, когда был маленьким, и даже назвал первые цифры его прежнего номера телефона (подстанции), поскольку, видимо, сам жил или живет в этом районе. Для Валеры это оказалось непереносимо: он стал думать о том, что этот человек найдет его старого отца, который до сих пор живет по этому адресу, и причинит ему вред, что этот человек работает где-то в спецслужбах, он пытался вспомнить, были ли какие-то запрещенные вещи в его подарках отцу или в его переписке с отцом, которую, как он уверился, этот человек легко может взломать и прочитать. Действительно, в переписке было обсуждение серьезных медицинских препаратов – Валера принимает нейролептики – и способов их переправки из России за границу, где Валера живет, поскольку этот конкретный препарат доступен только в России. Валера решил, что эту переписку можно квалифицировать как контрабанду наркотиков и его отцу угрожает тюрьма из-за его оплошности, удалил все переписки, аккаунты, истории и запланировал несколько недель не заходить в интернет, чтобы за это время враг потерял к нему интерес.

Кроме гнева, параноидная личность отрицает в себе и проецирует на окружающих жадность, зависть и сексуальное желание. Это те чувства, которые часто запрещают детям и которые у параноидов так же вырастают в свои искаженные, абсурдные формы. И если со злостью у параноидной личности остается хотя бы вариант праведного гнева, ради которого он искажает всю картину мира и реальность поступков и чувств других людей, то с завистью, жадностью и сексуальным возбуждением у нее не остается другого выхода, кроме как полностью приписывать эти качества другим. Довольно известный пример здесь – это бред ревности параноидной личности, в котором спроецировано собственное желание. Допустим, есть две семейные пары, которые иногда общаются, и допустим, что параноидный муж в одной семье испытывает симпатию и сексуальное влечение к жене в другой семье. Возможные проекции разнообразны: он может считать, что это его жена желает чужого мужа, или что этот муж желает его жену, или что чужая жена соблазняет героя и напрашивается к нему в гости, или что чужая жена соблазняет его жену, или что чужой муж испытает к герою гомосексуальное желание (у параноидов есть особые отношения с гомосексуальностью, в которой они тайно себя подозревают, – запрещенное желание не дает возможности его исследовать, и потому ясности в отношении своей ориентации у параноидной личности нет), или что все они вместе давно состоят в сексуальной связи и обманывают его за его спиной. При росте его сексуального желания такой бред будет ухудшаться и может быть близок к психозу, когда любая отлучка жены, любая ее переписка вызывает уверенность в том, что это измена.

Усиление чувства, которое внутри не принято и нуждается в проецировании, вызывает нарастание дезадаптации параноидной личности и движение ее к глубокому пограничному спектру.

Катя приехала поступать в университет в столицу из небольшого города. Ее пригласил отец, который жил со своей второй женой, Венерой. У Венеры с Катей установились хорошие отношения: женщина опекала юную девушку, заботилась о ее здоровье, оплатив ей дорогое обследование и лечение, предоставила условия для учебы, познакомила с городом. Несколько лет они были близкими подругами: поскольку у Венеры не было подруг своего возраста, а ее муж много работал, она окружила вниманием падчерицу и получала благодарный ответ. Венера рассказывала Кате, что в столице нужно быть настороже, что все будут хотеть Катю использовать, обмануть, а она такая хорошая и такая наивная, что и не заметит, что рядом с ней плохие люди. Вот она, Венера, уже собаку съела на таких историях и потому сейчас не допускает к себе никого, потому что все предатели. Например, Катина мама – точно предательница и психопатка, которая разрушает жизнь дочери, выдумывает себе болезни, чтобы Катя ездила к ней и чтобы ее мама получила возможность говорить гадости про Венеру. С мамой Кате лучше было не общаться, и она не общалась, разорвав отношения после какой-то истории про деньги, которую Венера проинтерпретировала как доказательство своей теории о том, что Катя матери не нужна, а нужен только доступ к ее, Венериным, ресурсам и возможностям.

По мере учебы Кати Венера планировала Катино будущее. Катя должна была поступить в аспирантуру, обеспечить себе заграничную стажировку и уехать жить в Европу, взяв с собой отца и Венеру. Ради этой цели Венера выбирала наиболее перспективных, на ее взгляд, преподавателей, специализацию и даже тему диплома, который должен был стать диссертацией и проложить всей семье дорогу на Запад. Эти идеальные планы с послушной, юной и не очень осознающей себя Катей разрушили Катины отношения.

Слава, парень Кати, приехал в столицу в последний год Катиной учебы из ее родного города, чтобы жить вместе. У него к этому времени было образование, удаленная работа и доход, который позволял ему содержать девушку и себя в последний год ее учебы. Слава в планы Венеры вписывался только как безмолвный исполнитель ее собственной воли, поэтому сначала она попыталась взять под контроль молодую пару так же, как была под ее контролем Катя. Она отдала им квартиру, которая долгие годы стояла без дела, предложив Кате и Славе жить там бесплатно, но сделать там ремонт. Те согласились. Венера помогла им переехать. Через неделю без предупреждения пришла в гости, открыла дверь своим ключом и обнаружила, что ремонт молодая пара делает не очень-то быстро. Катя пыталась объяснить, что Слава работает, а она учится, и что они уже придумали график, по которому все будут делать на выходных, но Венера сказала: «Значит, вы не цените моей доброты», и начала делать ремонт сама.

Слава оказался человеком, манипуляциям не поддающимся, и Венера усилила давление на Катю. Вместо теплых и поддерживающих отношений она писала Кате длинные послания о том, чтобы она не доверяла Славе, что он использовал ее для того, чтобы переехать в столицу в готовую квартиру, что он получит прописку и женится на хорошей еврейской девушке (при этом Слава не был евреем и никак и никогда к этой культуре не относился), что он никогда не женится на Кате, если она будет слишком ему доверять и заниматься с ним сексом. Она даже нашла психолога для Кати, которому пожаловалась на Катину мать, жертвой которой Катя якобы является, и на то, что Катин жених требует от нее заниматься БДСМ-сексом и она боится, что ее падчерицу просто задушат во время любовных игр.

Венера к этому времени была уже довольно сильно психически дезориентирована, поскольку объект ее контроля уплывал у нее из рук, и когда психолог Кати отказался поддерживать с ней связь и делать то, что Венера скажет, начала вести себя еще более неадекватно. Она придумывала, что встретила Славу на улице и он с ней демонстративно не поздоровался, и раздувала из этого скандал. Он приглашала Катю и Славу в гости и кричала на них: «Вы даже вина к столу не принесете, только пользуетесь мной». В следующий раз Слава приносил бутылку вина, и она рыдала: «Вы считаете меня алкоголичкой, высокомерные, осуждающие твари, думаете, что вы лучше меня». Потом отчаявшаяся Катя приносила в подарок вазу, или браслет, книгу, и, если подарок был дорогим, Венера кричала: «Хочешь меня унизить его деньгами», а если дешевым – «Вот во что ты оцениваешь мою многолетнюю бескорыстную доброту».

Венера продолжала приходить в квартиру, в которую Слава и Катя купили холодильник, плиту, какую-то мебель, поскольку та на момент их вселения была пустой, и находить поводы для истерик. Например, писала Кате о том, что Катя не вымыла окна (а Катя не планировала, и ее никто об этом не просил) и что это предательство. Тон этих писем окончательно стал неадекватным и даже угрожающим, и пара приняла решение съехать с этой квартиры и снять свою, как и планировали на момент переезда Славы. Венера, узнав об этом, долго кричала на Катю, а пока ребята перевозили первую партию вещей, поменяла замки и не отдала ни технику, ни мебель, ни зимнюю одежду, которая осталась в шкафу. Звонила и писала Кате длинные письма о том, что Катя – манипуляторша, что она все продумала заранее, что она такая же, как все остальные предатели в мире, что все должны плясать под Катину дудку, что она своего не упустит, что она все эти годы управляла Венерой исподтишка, а когда Венера вышла из-под Катиного контроля, бросила ее за ненадобностью. Кроме того, оказалось, что Венера все эти годы имела пароли от всех Катиных аккаунтов и читала всю ее переписку, смотрела все фотографии и видео. Среди этих материалов были и интимные фото и видео, которые Катя отправляла Славе во время разлуки. Венера все их посмотрела и теперь обвинила Катю в том, что Катя – шлюха, извращенка, что она испорченная, развратная дрянь, что никто ее замуж никогда после такого не возьмет, что Катя сделала неправильный выбор, встав на сторону извращений, а не на сторону моральной непорочности Венеры (которая, напомню, смотрела все эротические материалы своей падчерицы).

Финальным выступлением Венеры было: «Ты предала нас потому, что любишь анальный секс больше, чем своего отца». Катя заблокировала аккаунты. Когда спустя три недели она встретила Венеру в магазине, та плюнула на девушку и ушла. Отец тоже прервал с Катей все контакты.

Человек с параноидным расстройством личности разрушителен для своих социальных связей. Его враждебность, мегаломания, отрицание и переносы могут причинить настоящий вред, что делает их не только неприятными, но и опасными. Мстительность, свойственная параноидам, низкий уровень критики по отношению к своим поступкам, а также внутренняя неясность по поводу разницы между мыслями и действиями (которая в норме существует и которая отделяет любые наши фантазии от их воплощений, если это небезопасно, неэтично или имеет высокую социальную цену) почти полностью съедают время осмысления и выбора, которое проходит между угрозами и их исполнением. Опыт предательства, который есть в истории параноидных личностей, делает их недоступными для истинно доверительных отношений, хотя способность к любви и продолжительной верности у них сохраняется. Можно сказать, что пограничный параноид всю жизнь мстит всему миру за то, что с ним сделали в раннем детстве.