Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

А. И. Бычков, сосланный в 1883 г. по решению Киевского военно-окружного суда на поселение в Верхоленск, бежал и в 1887 г. в Москве был арестован, но уже под другой фамилией. П. Н. Дурново, присутствовавший на его допросе в 1881 г. в Киеве, по фотокарточке узнал его. Бычкова доставили в Петербург. Дурново предложил Бычкову рассказать, как ему удалось бежать, обещая вернуть на место ссылки без последствий, т. е. без наказания за побег. Бычков отказался, и Дурнов удивлялся: «Не понимаю, к чему вы упрямствуете? Я говорю все это для вашей же пользы… Не подумайте, что я не имею средств для восстановления вашей личности»[314]314
  «Но Дурново возмутил меня до глубины души, – писал А. И. Бычков. – Я был рад бросить ему в лицо обвинение в том, что он торгует сделками с совестью» (Бычков А. Два побега. Отрывки из воспоминаний // Каторга и ссылка. 1926. № 3 /24/. С. 178).
  Бычков Александр Иванович (1862–1925) – член «Народной воли». Арестован в 1881 г. в Киеве. Решением Киевского военно-окружного суда сослан на поселение в Верхоленск Иркутской губ. (1883). Бежал; был снова арестован. Петербургским окружным судом приговорен к 4 годам каторги (1890). Отправлен в Акатуй, затем переведен на Кару. На поселение вышел в декабре 1892 г. После ссылки работал в Москве, Томске, в Сумах, Харьковской губ.


[Закрыть].

Закоренелые в своей революционности, естественно, видели в этом лишь подлость, попытку склонить их к предательству. П. Н. Дурново производил на них «впечатление “щедринского удава”, который старается прикинуться добрым малым» (П. Л. Антонов).

К таким у П. Н. Дурново не было желания быть снисходительным: это были враги, и он был суров, даже жесток. Так, шлиссельбуржца Л. Ф. Яновича департамент полиции одновременно известил о смерти семи близких его родственников. Женатому узнику П. Н. Дурново сообщил, что жена его вышла замуж за другого. В 1889 г., увидев в камере С. А. Иванова «Историю Великой французской революции» Минье, он приказал изъять из тюремной библиотеки «все, имеющее какую-нибудь связь с общественными и политическими взглядами заключенных»[315]315
  «Директор департамента полиции Дурново отказал маме в разрешении переписываться, отказал снять с нее портрет перед разлукой, причем, топая ногами, сказал ей, что не советует ей даже справляться о Соне первые два года, так как ей предстоят еще сюрпризы. Естественно, что в силу этих угроз мать присмирела и первое время боялась даже справляться» (К биографии С. М. Гинсбург // Каторга и ссылка. 1926. № 3 (24). С. 218).


[Закрыть].

О П. Н. Дурново-директоре Департамента полиции Л. А. Тихомиров вспоминал: «Он мог быть добр и даже старался быть добр, например, к политическим преступникам, уже пойманным и обезвреженным. Он легко давал льготы ссыльным, и с этой стороны его многие хвалили и благодарили. Но когда нужно было сломать человека, – он не останавливался перед этим. Это была натура бойца»[316]316
  Дневник Л. А. Тихомирова. Запись 12 сент. 1915 г. С. 128.


[Закрыть].

В заключение приведем мнение М. А. Алданова: «Из людей революционного лагеря, которых я спрашивал о Дурново, ни один не говорил мне, что он был человек злой и жестокий. Напротив, все (сходясь с сановниками) признавали, что он был человек скорее благожелательный, с легким (а может быть, и не “легким”) циничным уклоном. Когда он мог без труда оказать кому-либо услугу, он ее оказывал. По службе он совершал немало беззаконий и, в частности, твердо веря в человеческую продажность, усердно склонял неопытных революционеров к тому, чтобы они, продолжая свою работу, в действительности служили Департаменту полиции и занимались “внутренним освещением” своих организаций: это было нечто среднее между провокационной деятельностью и тем, что делает полиция в большинстве стран, даже стран культурных и передовых. Никакой ненависти к революционерам у него не было. Он к ним относился благодушно-иронически, а тем из них, кого считал людьми умными и талантливыми, как, например, писателям Короленко и Анненскому, ученому Клеменцу, даже старался быть полезным, поскольку это от него зависело. Если его просили о незначительной административной услуге, как, например, о разрешении на жительство высланным, он обычно в этом не отказывал и даже помогал советом, когда дело зависело не от него или не только от него.<…> Видных революционеров он, впрочем, охотно приглашал в свой кабинет, сажал их и вступал с ними в политические беседы, причем некоторых усиленно убеждал писать мемуары. <…> Все же отдадим ему должное: на фоне нынешних полицейских методов, на фоне того, что делают всевозможные Гиммлеры из всевозможных гестапо и ГПУ, он и в этом отношении выделяется чрезвычайно выгодно. В денежный подкуп он верил, но ему и в голову не могло прийти, что можно вынуждать у человека показанья пыткой и мучениями. Ни единого подобного факта за ним не значится, в этом его никто никогда не обвинял. В смысле же ума с ним, конечно, смешно и сравнивать разных европейских Гиммлеров»[317]317
  Алданов Марк. Предсказание П. Н. Дурново // Журналист. 1995. № 4. С. 59–60.


[Закрыть].

* * *

В начале 1893 г. блестящая карьера была прервана скандалом: женолюбивый[318]318
  «Имел слабость к женщинам», – отмечали как одну из важнейших его черт близко и долго его знавшие (См..: Дневник С. Д. Протопопова. 1896–1917 // РГАЛИ. Ф. 389. Оп. 1. Д. 46. Л. 92 об.).
  Эту способность увлечься красивой женщиной П. Н. Дурново пронес через всю жизнь. П. М. Кауфман пометил в дневнике 8 декабря 1900 г.: «Из театра поехали пить чай к Петру Дурново. Его дома не застали; он теперь увлечен М-ме Митусовой, рожд[енной] Роговскою, брошенной мужем. Каждый вечер у нее. Жена его, Екатерина Григорьевна, махнула на него рукою и помирилась с неизбежным и умно делает» (Кауфман П. М. Дневник. Ч. 2. // РО РНБ. 1975. 22. Л. 101 об.). «Дурново имел и до сего времени сохраняет некоторую слабость к женскому полу, – писал С. Ю. Витте в авг. 1909 г., – хотя в смысле довольно продолжительных привязанностей» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. СПб., 2003. С. 263).
  Черта неслабых людей. Многие современники отмечали женолюбие государственного канцлера А. М. Горчакова. Яркая личность, сильный характер, Л. Б. Красин (1870–1926) признавался: «И вот, все тянет меня… к женщинам… и тяготение это сильнее меня самого… сильнее всех моих революционных стремлений… Ничего не поделаешь – гони природу в дверь, она влезет в окно. <…> Скажу прямо и просто: честолюбие это у меня велико и вечно толкает меня. Но, с другой стороны, мне мало одного “инженерного” честолюбия. Беда в том, что честолюбие у меня многогранное и тянет меня чуть не во все стороны… и особенно к женщинам…» (Соломон Г. А. «Присоединившийся», или история одной дружбы // Вопросы истории. 2009. № 2. С. 21–22).
  Соломон Георгий Александрович (1868–1934) – потомственный дворянин, племянник сенатора и члена Государственного Совета П. И. Саломона (1853–1908), один из организаторов «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», близкий друг Л. Б. Красина; невозвращенец; автор воспоминаний о В. И. Ленине, книги «Среди красных вождей» (1930).
  Было нечто рыцарское в отношениях П. Н. Дурново к женщине. Вдова А. Л. Шанявского в хлопотах об университете посетила и его, и он обещал ей не выступать в Государственном Совете против университета. Однако 17 июня 1908 г., накануне заседания, надо полагать, после собрания правой группы, он предупреждает Л. А. Шанявскую: «Милостивая Государыня Лидия Алексеевна, несколько дней тому назад Вам угодно было посетить меня, и во время нашей беседы о народном университете я сказал Вам, что не буду говорить в заседании Государственного Совета по этому вопросу. Очень сожалею, что мне приходится в настоящее время изменить свое первоначальное предположение, и я считаю себя обязанным сообщить Вам, что завтра намерен представить Государственному Совету свои соображения по интересующему Вас делу – соображения мои склоняются к тому, чтобы проект был отвергнут. Пожалуйста, не посетуйте на меня за такое мое намерение и благоволите принять уверения в моем совершенном почтении и преданности». На это Л. А. Шанявская сочла долгом ответить: «Только что вернувшись от всенощной, получила Ваше письмо – очень мне прискорбно Ваше решение, но каждый человек поступает по своему убеждению, и мне остается Вас поблагодарить за Ваше рыцарское предупреждение: “Иду на Вы с войной”. С глубоким уважением и совершенной преданностью» (НИОР РГБ. Ф. 554 /Шанявские/. Оп. 1. Д. 59. Л. 1; Д. 34; Записки Михаила Васильевича Сабашникова. М., 1995. С. 334–335).
  В общем собрании Государственного Совета 18 июня 1908 г. П. Н. Дурново подверг законопроект детальному анализу и убедительно показал, что «положение написано с целью, чтобы университет никому не подчинялся», и предупредил: «Если Вы утвердите это положение, то утвердите такое учебное устройство, которое ровно ничего не обеспечивает, ни правильность преподавания, ни надзор за порядком, и главным образом Вы не обеспечите тех мер, которые препятствовали бы лекциям обратиться в ряд публичных митингов». «Время ли, – задавался он вопросом, – давать ход такому делу и пускать его прямо под чрезвычайную охрану. <…> правильно ли, заведомо понимая, что это так будет, рисковать тем, что это заведение может быть закрыто путем чрезвычайной охраны, и не лучше ли написать для него такие законы, которые обеспечивали бы его от такой горькой судьбы?» И, расходясь со своими политическими единомышленниками, сделал попытку спасти университет, предложив Государственному Совету утвердить «это положение на известный срок», чтобы «Министр Народного Просвещения, наблюдая, что выйдет из всего этого», мог войти с новым представлением и в этом новом представлении предусмотреть все те неправильности, предусмотреть все те мелочи, те обстоятельства, которые необходимо иметь в виду при устройстве подобного заведения» (Гос. Совет. Ст. отчеты. 1907–1908 годы. Сессия третья. СПб., 1908. Стб. 1947–1953).
  Любопытные сведения о П. Н. Дурново конца 80-х – начала 90-х годов оставил Л. А. Тихомиров: «Он, конечно, препровождал жизнь далеко не добродетельную. Организм ему был дан могучий. Небольшого роста, коренастый, П. Н. Дурново дышал нервной силой и энергией. Физическую крепость он сохранил до поздней старости. Развивать нервную энергию мог в громадных размерах, и говорят, был страшен в порывах своих. Натуру он имел властную. Полагаю, что у него должны были быть пылкие страсти. <…> Насколько мне известно, любил-таки наслаждаться жизнью. Может быть, я даже видел у него эту даму, из-за которой он пал.
  Мои визиты к нему сначала были строго официальны, в момент его служебных приемов, но потом он сказал: “Заходите на квартиру, тут дела мешают”, и я раза два был уже на квартире его (на Владимирской). Это было огромное помещение, которое меня поражало своей пустынностью. Множество комнат, меблировка прекрасная, и – ни души, ни звука. “Есть ли у него семья?” – спрашивал я себя. Я уже тогда слыхал о том, что у него есть какая-то любовница. И вот, когда мы с ним сидели и пили чай, – вошла какая-то особа. Замечательно стройная, высокая, в полном смысле красавица, совсем молодая, она вошла с какими-то пустячными вопросами к нему. Он меня представил ей, но так неясно пробурчал, кто она такая, что я не мог разобрать ровно ничего. Через минуту – это видение исчезло. Я тогда объяснил себе это появление так, что, вероятно, эта особа полюбопытствовала взглянуть на столь редкого зверя, каким в это время был я.
  Возможно, что это была именно она» (Дневник Л. А. Тихомирова. Запись 12 сент. 1915 г. С. 128, 129).


[Закрыть] П. Н. Дурново, подозревая любовницу в измене, приказал своим агентам доставить ему изобличающие ее письма – последовало бурное объяснение; та пожаловалась возлюбленному, секретарю бразильского посольства, последний обратился в министерство иностранных дел; история дошла до Александра III, и П. Н. Дурново убрали в Сенат. Жалование было сохранено, арендное производство после этого дважды продолжено, однако перспектив служебного роста он лишился. Как говорил он сам, «с этого места в министры не попадают»[319]319
  История эта закрепилась в разных редакциях. См., напр.: Дневник А. В. Богданович. Записи 4, 6, 7 и 8 февр. 1893 г. // РГИА. Ф. 1620. Оп. 1. Д. 256. Л. 13, 15, 16; Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 263; Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 44; Гурко В. И. Указ. соч. С. 223; Иванчин-Писарев А. Указ. соч. С. 59; Кафафов К. Д. Воспоминания о внутренних делах Российской империи // Вопросы истории. 2005. № 5. С. 82; Суворин А. Дневник. М., 1992. С. 22–23, 24 (Записи 4 и 8 февр. 1893 г.); Дневник Л. А. Тихомирова. Запись 12 сент. 1915 г. С. 128; Алданов Марк. Указ. соч. С. 60.


[Закрыть].

П. Н. Дурново был возмущен. «Удивительная страна! – говорил он. – 9 лет я заведовал тайной полицией, поручались мне государственные тайны, и вдруг какой-то растакуэр, бразильский секретаришка, жалуется на меня, и у меня не требуют объяснения и увольняют! Какая-то девка меня предала, и человека не спросят! Я не о себе – мне сохранили содержание, дали сенаторство, <…> но что это за странная страна, где так поступают с людьми – в 24 часа!»[320]320
  Суворин А. Указ. соч. С. 26–27. Запись 28 февр. 1893 г.). Растакуэр – пройдоха.


[Закрыть]

Возможно, опала имела другую основу. В дневнике князя В. М. Голицына читаем: «П. Дурново удален из Д[епартамен]та полиции в Сенат; не без значения это новое торжество сплетни»; через неделю: «Падение полицейского Дурново находится в связи с какими-то данными им льготами поднадзорным. Говорят, что вследствие этого и положение одноименного министра поколебалось»[321]321
  Дневник кн. В. М. Голицына.1892–1893. Записи 5 и 9 февр. 1893 г. // НИОР РГБ. Ф. 75.17. С. 482, 487–488. Подчеркнуто нами. – А. Б.


[Закрыть]. Есть некоторое подтверждение этим слухам в воспоминаниях А. И. Иванчина-Писарева: «По рассказам современников драмы в жизни П. Н. Дурново, в начале 1887 года к нему явилась на прием изумительная красавица, сестра одного мичмана, арестованного вместе с другими по политическому делу. Она пришла просить директора смягчить участь брата. Большой любитель женской красоты, Петр Николаевич сразу потерял равновесие в обществе красавицы и стал все чаще и чаще назначать ее свидания. Сначала под влиянием забот о брате (впоследствии, вместо ссылки, он получил дальнюю командировку по службе), а потом из интереса сношений с высокопоставленным, оригинальным человеком красавица не уклонялась от частных встреч… Скоро у них завязалось близкое знакомство с обменом мыслей и чувств не только в разговорах, но и путем переписки». Это была племянница А. М. Евреиновой, издательницы журнала «Северный вестник»[322]322
  Иванчин-Писарев А. И. Указ. соч. С. 59.


[Закрыть].

По званию сенатора П. Н. Дурново было положено содержание в 10 тыс. рублей в год и 2 тыс. рублей «вместо аренды», назначенные ему в 1887 г. на 6 лет (15 марта 1893 г. «аренда» была продолжена еще на 4 года). При этом излишне выданные столовые «за время с 3 сего февраля по 1 будущее марта, в количестве 228 руб. 66 коп. по расчету из 3000 руб. годовых», были удержаны из жалования его как сенатора[323]323
  ГАРФ. Ф. 102. Д-1. Оп. 1. 1881. Д. 274. Л. 178.


[Закрыть].

По-видимому, П. Н. Дурново был задет. «Милостивый Государь Иван Николаевич, – писал он министру внутренних дел, – при назначении меня 3 февраля сего года Сенатором я лишился большей половины получаемого мною по должности Директора Департамента полиции содержания, а именно вместо 22 400 руб., не считая аренды, я в настоящее время вынужден ограничить свои расходы до суммы 10 000 руб. (не считая аренды). Признавая вполне, что назначенное мне содержание доказывает высокую милость Государя и доброе участие ко мне Вашего Высокопревосходительства, я очевидно не смею ни малейшего права просить о каком бы то ни было улучшении моего финансового положения, ибо совершенно сознаю, что для меня при данных обстоятельствах было сделано, быть может, гораздо больше, нежели я мог ожидать. Но тем не менее необходимость продолжать воспитание детей так же, как оно было начато, побуждает меня обратиться к Вашему Высокопревосходительству с усерднейшей просьбой, не изволите ли Вы признать, что мое долголетнее управление Департаментом полиции может служить оправданием моему ходатайству о пожаловании мне ежегодного пособия на воспитание детей в размере 2000 рублей, не раздельно впредь до достижения дочери моей совершеннолетия или выхода в замужество. Не мне подобает свидетельствовать о своих служебных качествах и заслугах, – я могу лишь ссылаясь на официальные сведения привести в подкрепление моей просьбы справку о продолжительности управления бывшим III отделением и Департаментом полиции, моими предшественниками, начиная с 1856 года: А. Е. Тимашев – 4 года 10 месяцев, Граф Шувалов – 8 месяцев, А. А. Потапов – 2 года 7 месяцев, Н. В. Мезенцев – 6 лет 10 месяцев, А. Ф. Шульц – 6 лет 11 месяцев, Н. К. Шмидт – 1 год 5 месяцев, Барон Велио – 1 год, В. К. Плеве – 3 года 4 месяца и, наконец, я – 8 лет 6 месяцев»[324]324
  Там же. Оп. 13. 1893. Д. 1640. Л. 2–3. Александр III согласился на выдачу пособия в размере 1 тыс. рублей.


[Закрыть].

Переход в Сенат после столь успешной карьеры дался нелегко.

17 февраля П. Н. Дурново просит заграничный отпуск с сохранением содержания на 2,5 месяца «сверх вакационного в сем году», а всего с 15-го марта по 15-е августа «вследствие расстроенного здоровья». Царь согласился. 26 августа П. Н. Дурново просит министра юстиции Н. А. Манасеина исходатайствовать «по семейным обстоятельствам продолжение отпуска до 1-го октября, с сохранением причитающегося» ему содержания. Александр III согласился и на это. И только 13 октября 1893 г. П. Н. Дурново был назначен присутствовать в 5-м департаменте Сената.

Через полгода, 21 апреля 1894 г., П. Н. Дурново просит министра юстиции исходатайствовать отпуск с сохранением содержания с 15 мая на месяц «для лечения минеральными водами». Была удовлетворена и эта просьба. Видимо, Александр III внял предупреждению К. П. Победоносцева, когда тот писал ему, уговаривая принять М. Д. Скобелева: «Люди до того измельчали, характеры до того выветрились, фраза до того овладела всем, что уверяю Вас честью, глядишь около себя и не знаешь на ком остановиться. Тем драгоценнее теперь человек, который показал, что имеет волю и разум, и умеет действовать: ах, этих людей так немного! Обстоятельства слагаются к несчастию нашему так, как не бывало еще в России, – предвижу скорбную возможность такого состояния, в котором одни будут за Вас, другие против Вас. Тогда, если на стороне Вашего Величества будут люди, хотя и преданные, но неспособные и нерешительные, а на той стороне будут деятели, – тогда может быть горе великое и для Вас, и для России»[325]325
  К. П. Победоносцев – Александру III, б. д., 1881 г. // Победоносцев К. П. Великая ложь нашего времени. М., 1993. С. 347.


[Закрыть].

Возможно, что этот перманентный отпуск обусловлен отчасти и тем, что назначение П. Н. Дурново «вызвало в то время большое негодование в сенатских кругах», «разгорелся новый скандал, уже внутренний – страшно обиделись все сенаторы!» Но время шло, он и в Сенате «обнаружил свои выдающиеся способности и государственный ум», и держал себя «так умно и так либерально, что понемногу с собой там примирил»[326]326
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 223; Тхоржевский И. И. Последний Петербург. Воспоминания камергера. СПб., 1999. С. 66.


[Закрыть]. «И все время, – подтверждает и С. Ю. Витте, – отличался между сенаторами разумно-либеральными идеями; <…> являлся в Сенате сенатором, на которого обращали внимание и с логикой и знаниями которого считались»[327]327
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. СПб., 2003. С. 263. Подобным образом С. Ю. Витте аттестовал П. Н. Дурново и М. М. Ковалевскому: «Он пользовался репутацией самого либерального из сенаторов» (Ковалевский М. М. Моя жизнь: Воспоминания. М., 2005. С. 401).


[Закрыть].

П. Н. Дурново пробыл в Сенате 7 лет; 15 декабря 1893 г. он был переведен в I департамент, в 1894 г. и 1895 г. временно присутствовал в соединенном присутствии I и Кассационного департаментов. Это было время политического «небытия» П. Н. Дурново, «даже о нем мало и говорили»[328]328
  Дневник Л. А. Тихомирова. Запись 12 сент. 1915 г. С. 129, 130.


[Закрыть]. Вместе с тем опыт деятельности в Сенате и шестилетнее сотрудничество с Сенатом в качестве товарища министра позволили П. Н. Дурново весьма компетентно и с большой пользой участвовать в законодательной работе Государственного Совета.

* * *

Назначенному в октябре 1899 г. управляющим министерством внутренних дел, а затем и министром бездарному и ленивому Д. С. Сипягину[329]329
  Сипягин Дмитрий Сергеевич (5.03.1853, Киев–2.04.1902, Петербург) – из русского дворянского рода 1-й половины XVII века. Православный. Земле– и домовладелец: приобретенное имение (803 дес.) его и родовое жены (имение «Клусово») в Московской губ. и каменный дом в Петербурге. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1874). Служба с 1876 г. по МВД. Волоколамский уездный предводитель дворянства (1881–1887). Камергер (1885). Харьковский вице-губернатор (1886–1888). Исправляющий должность курляндского губернатора (1888). Дсс (1890). Курляндский (1890–1891), московский (1891) губернатор. Товарищ министра гос. имуществ (1893). Товарищ министра внутренних дел (1894–1895). Егермейстер (1894). Главноуправляющий с. е. и. в. канцелярией по принятию прошений (1895–1899). Управляющий МВД (1899), министр внутренних дел (1900–1902). Смертельно ранен эсером С. В. Балмашовым. Свояк графа С. Д. Шереметева. Шурин Ф. В. Дубасова.
  «Ретроград и не подготовленный ни к какой деловой работе» (Романов В. Ф. Старорежимный чиновник /Из личных воспоминаний от школы до эмиграции. 1874–1920/ М/п. 1922 // ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 598. Л. 112).
  «Вообще, это человек со здравым смыслом, но что касается знаний, таланта, опыта, то он гораздо ниже Плеве. Но зато Сипягин – это человек убеждений; убеждения его очень узкие, чисто дворянские, он придерживается принципа самодержавия, патриархального управления государством на местах; это его убеждения и убеждения твердые. Вообще, Сипягин своих убеждений не меняет; человек он прекрасной души, по натуре весьма гуманный, твердый и представляет собою в истинном смысле слова образец русского благородного дворянина. <…> Человек безусловно честный и порядочный, дворянин в лучшем смысле этого слова, неглупый, был отличный губернатор в Балтийском крае, человек не без знаний, но не орел, честного и твердого характера. <…> Был честнейший и благороднейший человек, совершенный дворянин, ультраконсерватор» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 338, 424; Т. 2. С. 34, 60).


[Закрыть] нужен был помощник, толковый, работоспособный, хорошо знакомый с делами министерства внутренних дел и в то же время не опасный, без шансов занять его место. Для П. Н. Дурново открылась возможность продолжить карьеру: 1 января 1900 г. он награждается орденом Белого Орла, а 25 февраля, с учреждением должности третьего товарища министра внутренних дел, его назначают на эту должность с оставлением сенатором. Ему положили 12 тыс. рублей содержания, 3 тыс. рублей столовых и казенную квартиру; через год аренда, при возобновлении, была увеличена до 3-х тыс. рублей. В этой должности П. Н. Дурново останется и после убийства Д. С. Сипягина – при министрах В. К. Плеве (04.04.1902–15.07.1904), князе П. Д. Святополк-Мирском (26.08.1904–18.01.1905) и А. Г. Булыгине (20.01.–22.10.1905).

Д. С. Сипягин, вознамерившись взять П. Н. Дурново в товарищи, советовался с С. Ю. Витте. «На это я ему ответил, – пишет С. Ю. Витте, – что Дурново должен отлично знать министерство, что ему – Сипягину – необходимо умного и дельного, и опытного товарища, но я ему, Сипягину, не советовал бы поручать Дурново дела полиции и вообще такие дела, в которых есть вещи неконтролируемые, делаемые не на белом свете. На это мне Сипягин ответил: “Это я знаю”»[330]330
  Там же. Т. 2. С. 264.


[Закрыть]. На П. Н. Дурново было возложено управление Департаментами общих дел и духовных дел инославных исповеданий и Главным управлением по делам печати, а также и участие за министра в Сенате по делам этих управлений.

П. Н. Дурново был снова привлечен к решению ряда вопросов внутренней жизни империи: вторую половину 1900 г. временно управлял министерством (возвратившийся из Ливадии в декабре Д. С. Сипягин благодарил от имени царя «за блестящее управление»); он – член от МВД в комитете Попечительства о домах трудолюбия и работных домах (1901), председатель Особого совещания по еврейскому вопросу (1901), председатель Особого совещания для установления хода и размеров дальнейшей разработки материалов переписи 1897 г. и определения размеров необходимых к доассигнованию сумм (1901), член комитета Главного попечительства детских приютов (1902); под его руководством создается исторический обзор деятельности МВД по случаю столетия его существования.

Д. С. Сипягин, по свидетельству С. Ю. Витте, «с ним советовался тогда, когда нуждался в том или другом совете», и П. Н. Дурново вел себя «совершенно корректно»[331]331
  Там же.


[Закрыть]. Хотя порученной ему частью министерства правил, по утверждению В. И. Гурко, «бесконтрольно»[332]332
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 88.


[Закрыть]. И, видимо, не только частью. «Главную роль в М[инистерст]ве играет г. Дурново!» – с некоторым раздражением замечает князь В. М. Голицын[333]333
  Дневник В. М. Голицына за 1900–1901 гг. // НИОР РГБ. Ф. 75.22. С. 309.


[Закрыть]. Однако после личного свидания проникается к нему уважением. «П. Н. Дурново <…> долго меня продержал и что-что не наговорил он мне про наш московский режим, который здесь им всем оскомину набил; он дал мне несколько ценных указаний и советов. <…> Справедливо говорил мне П. Н. Дурново, что здесь все основано на бумаге, что вся правительственная деятельность сводится на это. Сочиняются правила, регламентации, теории, и дальше ничего нет, и все таким образом созидаемое ниспровергается практикой. Я никак не ожидал такого взгляда от него, думал, что он более других заразился общепетербургским, чиновничьим духом или недугом. Побольше бы таких взглядов, и дело у них пошло бы гораздо лучше»[334]334
  То же за 1901–1902 гг. // Там же. Ф. 75.23. С. 131, 132–133.


[Закрыть].

Самолюбивый и честолюбивый, он не мог не думать о министерском кресле: основания к тому были. «По природному уму, по ясному пониманию всего сложного комплекса обстоятельств времени, по врожденным административным способностям и, наконец, по твердому и решительному характеру П. Н. Дурново был, несомненно, головой выше остальных лиц, занимавших ответственные должности в центральном управлении министерства»[335]335
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 221.


[Закрыть].

В эти годы о нем, по свидетельству П. М. Кауфмана, «говорят разно: одни его считают не чистым на руку, другие – честным. Все знают, что он юбочник, и никто не отрицает, что он умный и знающий. Последними двумя качествами вместе не обладают ни Сипягин, ни Стишинский, ни Оболенский. При теперешнем безлюдьи, пожалуй, он был бы лучшим мин[истро]м вн[утренних] дел»[336]336
  Кауфман П. М. Указ. соч. Л. 102.


[Закрыть].

После убийства Д. С. Сипягина он назывался одним из кандидатов на должность министра внутренних дел, наряду с министром юстиции Н. В. Муравьевым и В. К. Плеве[337]337
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 129.


[Закрыть].

В. К. Плеве, назначенный министром внутренних дел 4 апреля 1902, уже 10-го выехал в Полтаву и Харьков, оставив министерство на П. Н. Дурново, а в июне закрепил за ним дела Департамента общих дел и Главного управления почт и телеграфов.

С В. К. Плеве они хорошо знали друг друга по прежней совместной службе, однако «вполне хороших личных отношений» между ними, утверждает В. И. Гурко, «никогда не было. <…> Почитая себя самого за знатока полицейского дела, Плеве вообще не хотел иметь никакого посредника между собою и директором департамента полиции. Ввиду этого он предложил Дурново <…> вполне самостоятельно заведовать Главным управлением почт и телеграфов, представлявшим по своей обширности целое министерство. Этим делом и ведал Дурново при Плеве, и ведал им с несомненным умением и даже любовью. Постановка почтово-телеграфного дела у нас была, несомненно, образцовая, и если она не получила того быстрого развития, которого требовала развивающаяся народная жизнь, то лишь за отсутствием надлежащих для сего денежных средств. При Дурново, с умением, стойкостью и жаром отстаивавшем в Государственном совете сметные ассигнования почтово-телеграфному ведомству, темп развития этого дела, несомненно, ускорился, и общая постановка значительно усовершенствовалась. Тем не менее ни честолюбие, ни самолюбие Дурново, конечно, не были удовлетворены присвоенным ему Плеве положением. Будучи по времени назначения и по чину старшим товарищем министра внутренних дел, т. е. тем из них, кто в случае отсутствия министра или его ухода должен временно исполнять его должность, Дурново фактически был совершенно устранен от всякого участия в собственно политической деятельности этого министерства. Разрабатываемые в министерстве законодательные предположения, равно как вообще общие намерения и политическая программа самого министра, были ему даже неизвестны, что его в высокой степени раздражало. Неудивительно поэтому, что он под рукой критиковал деятельность Плеве и даже завязал близкие сношения с политическим противником Плеве – Витте, причем, вероятно, снабжал его материалом, могущим служить для опорочивания действий Плеве. Материал этот был ему доступен, ибо если официальной связи с другими, кроме Главного управления почт и телеграфов, отделами Министерства внутренних дел он не имел, то личные сношения его со многими из служащих в них бывшими его подчиненными он, конечно, сохранил.

<…> От устранения от политической стороны деятельности этого министерства Дурново в конечном результате, несомненно, выгадал. Это дало ему возможность с переменою министра <…> не только удержаться на занимаемой должности, но даже вновь принять деятельное участие в управлении всем ведомством. В это время он настолько отмежевался от реакционной политики Плеве, что даже приобрел репутацию либерала-прогрессиста»[338]338
  Там же. С. 223–224.
  Самостоятельность П. Н. Дурново в Главном управлении почт и телеграфов подтверждает и С. Д. Урусов: «В узкой сфере выделенного ему почтового ведомства был полным хозяином и П. Н. Дурново» (Урусов С. Д. Записки. Три года государственной службы. М., 2009. С. 594).
  Позднее, будучи уже министром, П. Н. Дурново не оставил своей заботы о почте. МВД обратило внимание на пересылку почтовой корреспонденции из казенных учреждений и обнаружило невероятное: «Военное ведомство пересылало по почте из С.-Петербурга в Иркутск солдатские сапоги, Иркутское же военное начальство весь укупорочный материал» (рогожи, веревки) по той же почте возвращало в столицу; «пересылали даже паркет». По инициативе П. Н. Дурново Государственный Совет издал правила, которые регулировали порядок почтовой пересылки (Гос. Совет. Ст. отчеты. 1913–1914 годы. Сессия девятая. СПб., 1914. Стб. 3087–3088).
  И будучи членом Государственного Совета, он продолжал заботиться о развитии почтово-телеграфного дела. Так, при обсуждении сметы расходов ведомства на 1909 г. он, демонстрируя высокую осведомленность о состоянии дела в России и мире, убедил Государственный Совет «выразить пожелание об усилении расходов по Почтово-Телеграфному ведомству» (То же. 1907–1908 годы. Сессия третья. СПб., 1908. Стб. 1189–1193).


[Закрыть].

П. Н. Дурново не только отмежевался. А. С. Суворин у Богдановичей утверждал, что «Витте и Мещерский крепко работают, чтобы провалить Плеве», а хозяйка салона констатировала: «Отовсюду доходят слухи, что Дурново тоже топит Плеве»[339]339
  Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 285–286. Запись 21 мая 1903 г. Сыграло тут, быть может, определенную роль и то, что личность В. К. Плеве была, по свидетельству С. Е. Крыжановского, «чрезвычайно непривлекательна. <…> Все нити его души были глубоко недоброкачественны. Плеве был величайший циник, для которого не существовало ничего святого. Он всегда и везде усматривал лишь мелкое, смешное и пошлое. Он был весь подозрение и весь недоверие. Он презирал всех вокруг себя, и это презрение проистекало из глубокого убеждения, что прочие люди – такие же циники, как и он, но менее умные. Владея внешней формой, умея быть приветлив и любезен, очаровывая дам, Плеве на всех, входивших с ним в близкие деловые отношения, производил отталкивающее впечатление и рано или поздно отвращал от себя» (Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 3. С. 131).


[Закрыть].

После гибели В. К. Плеве П. Н. Дурново заведовал текущими делами министерства в течение месяца, однако, по утверждению В. И. Гурко, «он лишен был возможности деятельно продвигать свою кандидатуру, так как главная его опора того времени – Витте не пользовался благоволением свыше и к тому же находился вне Петербурга, на Кавказе»[340]340
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 350.


[Закрыть].

С назначением министром внутренних дел князя П. Д. Святополк-Мирского[341]341
  Святополк-Мирский Петр Дмитриевич (1857–1914) – князь, из дворянского рода польского происхождения. Православный. Окончил Пажеский корпус (1875) и Академию ген. штаба (1881). Участник русско-турецкой войны (1877–1878). Генерал-майор (1894). Пензенский (1895–1897), Екатеринославский (1897–1900) губернатор. Товарищ министра внутренних дел (1900–1902). Виленский, ковенский и гродненский генерал-губернатор (1902–1904). Генерал-адъютант (1904). Владелец приобретенного имения (800 дес.) в Харьковской губ. Жена – графиня Е. А. Бобринская (1864–1926, Париж), владелица родовых имений (5500 дес.) в Московской, Орловской и Пензенской губерниях.
  «Он, несомненно, уступал своему предшественнику в отношении способностей, служебной подготовки, твердости характера и умения подчинять окружающих людей своему авторитету, но вместе с тем он был лишен и тех свойств жесткости, подозрительности и замкнутости, которыми Плеве был наделен в избытке. Внутренней политике, поскольку последняя проявляется в деятельности МВД, Мирский с первых дней вступления своего в должность дал направление, противоположное бывшему при Сипягине и Плеве. Им были вновь провозглашены забытые во время царствования последних двух императоров лозунги доверия и благожелательности по адресу общественных сил, самоуправления таких государственных учреждений, как независимый от администрации суд. Вспомнилось время “диктатуры сердца” и попытка Лорис-Меликова связать правительство и общество общей работой и взаимным доверием. В министерстве внутренних дел нахмурились и насупились приближенные к Плеве чиновники и подняли головы люди, которых он держал в черном теле». Был критически настроен по отношению к Николаю II (Урусов С. Д. Указ. соч. С. 491, 537).
  «Был высокопорядочным человеком <…>, а также человеком с хорошими связями и общественным положением» (Бельгард А. В. Указ. соч. С. 145).


[Закрыть] были, в соответствии с курсом на сотрудничество с «обществом», уволены товарищи министра Н. А. Зиновьев и А. С. Стишинский, командир корпуса жандармов В. В. Валь, директор департамента общих дел Б. В. Штюрмер. Положение же П. Н. Дурново резко изменилось: он, отметила А. В. Богданович, «является у Мирского persona grata – он у Мирского и завтракает, и обедает, наставляет, руководит его». Минчагин, бывший курьер В. К. Плеве, рассказывает у Богдановичей: «П. Н. Дурново часто бывает у Мирского, сидит долго, по 3–4 часа». Минчагин возмущен: «Дурново – взяточник, а теперь он первый человек в министерстве, всем орудует». Правые возмущены либеральным министерством; Н. А. Зверев пророчит: «Мирский еще недели 2–3 останется министром»; А. А. Мосолов, зять Треповых, «ждет нетерпеливо метлу, которая бы смела трех лиц из Министерства внутренних дел – Мирского, Лопухина и Дурново»[342]342
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 295 (запись 17 сент. 1904 г.), 300 (22.10.1904), 306 (7.11.1904), 329 (1.01.1905), 338 (15.01.1905).


[Закрыть].

Действительно, при П. Д. Святополк-Мирском роль П. Н. Дурново становится более заметной, а его либерализм ярче. Так, он замещает министра в Комитете министров, обсуждавшем меры по исполнению указа 12 декабря 1904 г., и высказывает «мысли разумные и либеральные». По свидетельству И. И. Тхоржевского, он «вообще производил впечатление самого умного, наиболее живого и самого независимого из всех тогдашних коллег Витте»[343]343
  Тхоржевский И. И. Указ. соч. С. 65. Имеется в виду председательство С. Ю. Витте в Комитете министров.


[Закрыть]. По словам С. Ю. Витте, «он с большой компетентностью выяснил все отрицательные стороны» Положений о чрезвычайной и усиленной охране, «заявив, что в результате они принесли для правительства гораздо более вреда, нежели пользы. Они способствовали революционизированию России»[344]344
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 265, 133, 131.


[Закрыть]. В. И. Гурко нашел, что П. Н. Дурново «рисует целую картину русского бесправия и произвола администрации»[345]345
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 379.


[Закрыть].

Действительно, П. Н. Дурново, выступая по 5-му пункту указа, подверг жесткой критике способы применения на местах правил об усиленной охране: полномочия, предоставляемые чинам местной администрации и полиции, истолковываются последними «в расширительном смысле», что неизбежно ведет к росту произвола на местах: воспрещение пребывать в данной местности, административная высылка политически неблагонадежных под гласный полицейский надзор, аресты, обыски, наложение административных взысканий за нарушения обязательных постановлений местных властей – все это весьма часто без достаточных на то оснований. В результате – распространение противоправительственной пропаганды на местности, где ее прежде не было; обыватели Восточной Сибири оказываются под влиянием туда сосланных; рост числа выселенных под гласный полицейский надзор (с 830 в 1893 г. до 6000 в августе 1905 г.); переполненные тюрьмы; глухое раздражение в обществе против распоряжений правительственных властей. В заключение П. Н. Дурново приходит к выводу о необходимости безотлагательно пересмотреть действующие законы о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия наряду с Положением о гласном полицейском надзоре. При этом находил желательным, во-первых, «в общегосударственных видах <…> если не совсем вычеркнуть высылку из списка карательных мер, налагаемых административным порядком на политически неблагонадежных лиц, то по крайней мере всемерно ограничить применение оной»; во-вторых, «введение у нас для рассмотрения правонарушений <…> особого упрощенного порядка судебного разбирательства, по примеру некоторых западных государств, где на сей предмет выработаны специальные приемы, применяющиеся на практике с несомненным успехом»[346]346
  Журналы Комитета министров по исполнению Указа 12 декабря 1904 г. СПб., 1905. С. 99–108. Товарищ министра юстиции С. С. Манухин полностью солидаризировался с П. Н. Дурново.


[Закрыть].

Вообще тогда П. Н. Дурново, по свидетельству В. И. Гурко, «выказывал определенный либерализм. Он громко заявлял, что так дольше государство жить не может, что правительство представляет каких-то татар, живущих в вооруженном лагере»[347]347
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 379.


[Закрыть].

Председательствуя в особой комиссии для пересмотра паспортного устава 1894 г., П. Н. Дурново, по словам В. И. Гурко, «предлагал отменить запрещение выезжать за границу без особых паспортов и даже отстаивал право членов крестьянской семьи начиная с восемнадцатилетнего возраста получать отдельные виды на жительство без согласия на то, как этого требовал закон, главы семьи»[348]348
  Там же. С. 379–380.


[Закрыть]. Проект комиссии оказался весьма либеральным: «бессрочная паспортная книжка должна была служить только удостоверением личности»[349]349
  Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 119.


[Закрыть].

Либерализм П. Н. Дурново был продиктован не только соображениями карьеры. Его позиция по конкретным вопросам внутренней политики всегда была результатом трезвого анализа ситуации и определялась интересами государства, как он их понимал. В. И. Гурко справедливо замечает: «Если высокими принципами П. Н. Дурново не отличался и не был разборчив в средствах, могущих обеспечить его служебные и вообще частные интересы, то все же простым карьеристом его признать отнюдь нельзя: судьбы русского государства составляли предмет его постоянных мыслей и забот»[350]350
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 224.


[Закрыть]. Так, когда «Новое время» опубликовало фельетон М. О. Меньшикова, где он заявил, что «у нас нет флота», и великий князь Алексей Александрович пожаловался своему племяннику, П. Н. Дурново, от которого Николай II потребовал доклад, принял сторону газеты[351]351
  Суворин А. Дневник. Запись 31 июля 1904 г. С. 372.


[Закрыть]. В это время он заведовал текущими делами МВД после убийства В. К. Плеве, и желанный пост был, казалось, совсем близко. Что бы не потрафить?

Не терял здравого смысла П. Н. Дурново и накануне 9 января 1905 г. Провокационный характер затеваемой демонстрации был для него очевиден. На совещании у П. Д. Святополк-Мирского 8 января он «поднял, было, вопрос о том, известно ли властям, что рабочие вооружены, но этот весьма важный по существу вопрос, даже самый кардинальный вопрос, лишь скользнул по собранию и как-то затушевался. Растерявшийся градоначальник ничего толком не знал и ничего разъяснить не мог. Было решено, наконец, рабочих ко дворцу не допускать, при неповиновении действовать оружием, Гапона же арестовать». П. Н. Дурново же предлагал «обойтись нагайками» или «рассеиванием толп кавалерией»[352]352
  Спиридович А. И. Записки жандарма. Харьков, 1928. С. 173–174; Любимов Д. Н. Гапон и 9 января // Вопросы истории. 1965. № 9. С. 116; Первая революция в России: взгляд через столетие. М., 2005. С. 174.


[Закрыть].