Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

Во главе Министерства внутренних дел

Перед судом истории усмирители 1905 года окажутся более правы, чем те, кто из самых самоотверженных побуждений начал восстание, ему содействовал и радовался, что власть попала в тупик. <…> Пока мы не посмеем это признать, мы еще не можем объективно судить наше прошлое.

В. А. Маклаков

Назначение

Возвращение П. Н. Дурново к активной деятельности связано с С. Ю. Витте. Впервые они встретились в конце 1899 г. или в начале 1900-го (С. Ю. Витте пишет: «в начале министерства Сипягина»): сенатор просил приема у министра финансов. «Я его принял, – вспоминал С. Ю. Витте в августе 1909 г., – и он сразу, в первый раз меня увидавши, отрекомендовавшись мне, просил меня выручить его из большой беды. Он играл на бирже и проигрался; чтобы его выручить, ему нужно было безвозвратно шестьдесят тысяч рублей. Я ему ответил, что сделать это не могу и не имею никакого основания просить об этом Его Величество. Он спросил, а как я поступлю, если ко мне обратится с подобною просьбою м[инистр] в[нутренних] д[ел] Сипягин. Я ему ответил, что, несмотря на наши добрые с Сипягиным отношения, я ему откажу и советую ему, если он – Сипягин – обратится к Его Величеству, тоже меня оставить в стороне, ибо я буду противиться и государю. На другой день я встретился с Сипягиным, и он меня спросил, как я отношусь к П. Н. Дурново; я ему сказал, что к деятельности его в Сенате я отношусь с уважением, как к деятельности толкового и умного человека, а так, вообще, я Дурново не знаю. Он меня спросил, что я думаю, если он его, Дурново, пригласит в товарищи; на это я ему ответил, что Дурново должен отлично знать министерство, что ему – Сипягину – необходимо умного и дельного, и опытного товарища». П. Н. Дурново был назначен товарищем министра, а деньги ему были выданы из сумм департамента полиции[353]353
  Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 2. СПб., 2003. С. 263–264.


[Закрыть].

В действительности произошло, по-видимому, нечто большее, чем позволил себе сказать об этом С. Ю. Витте. П. Н. Дурново, с его умом, опытностью, энергией, трудоспособностью и одновременно безвыходным положением, не мог не найти места в планах С. Ю. Витте прибрать к рукам министерство внутренних дел. Состоялся сговор: Витте проводит Дурново в товарищи к С. Д. Сипягину, а тот – служит министру финансов верой и правдой. Отсюда (не бывает дыма без огня!) и слухи о том, что своим назначением на должность товарища министра при Сипягине Дурново обязан Витте.

В начале 1905 г. С. Ю. Витте, по свидетельству С. Д. Шереметева, настойчиво выдвигал «свою креатуру, Петра Дурново» в министры внутренних дел, «при условии своего личного верховного надо всем главенства»[354]354
  «Преддверие смуты». 1905. Отрывки из воспоминаний С. Д. Шереметева // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5580. Л. 48–48 об. По-видимому, С. Ю. Витте считал возможным просто купить Дурново, ибо незадолго перед тем характеризовал его С. Д. Шереметеву так: «Дайте 10 000 р. он будет за конституцию, дайте 20 000 – он будет за Самодержавие».


[Закрыть]. Это подтверждает княгиня Е. А. Святополк-Мирская: «17 января 1905 г. <…> Вечером Дурново опять приезжал сказать, что Витте его вызывал. <…> разговор о том, о сем, и между прочим он спросил: “Что, если вас назначат министром внутренних дел, вы будете идти со мной рука об руку?” Дурново говорит, что смазал ответ, но очень возмущен, но вместе с тем и смущен. Уйти он не может, а боится, если назначат министром, скоро прогонят. Одним словом, и хочется и колется»[355]355
  Дневник кн. Е. А. Святополк – Мирской за 1904–1905 гг. // Исторические записки. Т. 77. М., 1965. С. 278.


[Закрыть]. Подтверждает это и С. Ю. Витте, правда, косвенно: суждения Дурново по указу 12 декабря 1904 г. «обратили мое на него внимание»; они «отличались знанием дела, крайней рассудительностью и свободным выражением своих мнений»[356]356
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 134, 133.


[Закрыть].

Со временем, однако, соотношение сил менялось. П. Н. Дурново в качестве товарища министра «заведовал ближайшим образом почтами и телеграфом, а следовательно, и всей перлюстрацией, потому знал многое из того, что другие не знали»[357]357
  Там же. С. 237.


[Закрыть]. В. К. Плеве, по словам графа С. А. Толя, «не терпел Витте и собирал материалы об его вредности и в день, когда был убит, вез царю документальные данные об изменнике Витте»[358]358
  Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 312.


[Закрыть]. Портфель Плеве при взрыве не пострадал и был осмотрен П. Н. Дурново[359]359
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 655. С. Ю. Витте, видимо, со слов П. Н. Дурново, пишет о найденном в портфеле письме «русской еврейки» о готовящемся покушении на царя и «живом участии» в нем его, Витте.


[Закрыть]. После В. К. Плеве П. Н. Дурново полтора месяца управлял министерством внутренних дел, разбирал бумаги убитого и рассказывал, что «он разбирает кабинет третьего министра и что нельзя себе представить, что было у Плеве: все полно перлюстрацией и доносами на разных людей, в особенности на Витте, а что доклад, который он вез, когда был убит, был весь наполнен такого рода сведениями»[360]360
  Там же. Т. 2. С. 31; Дневник кн. Е. А. Святополк-Мирской. Запись 17 авг. 1904 г. С. 241. Это подтверждает и В. И. Гурко: «После кончины Плеве, когда был произведен осмотр находящихся в его кабинете бумаг, между прочим выяснилось, что он хранил у себя, не передавая их в департамент, бесчисленное количество копий перлюстрированных писем таких лиц, заподозрить участие которых в какой-либо конспирации не было возможности. Все эти письма были строго классифицированы, и на них имелся азбучный указатель» (Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 132).


[Закрыть]. В результате в руках П. Н. Дурново оказался материал, способный уничтожить С. Ю. Витте. Теперь уже ставил условия П. Н. Дурново.

После возвращения С. Ю. Витте из Америки (16.09.1905) П. Н. Дурново «одним из первых» прислал ему поздравительную телеграмму, был у него «несколько раз», интригуя против Д. Ф. Трепова («главная причина происходящего развала заключается в Трепове», если он «не уйдет, то мы доживем до величайших ужасов») и выказывая себя сторонником либеральных преобразований и противником исключительных положений[361]361
  Тарле Е. В. Соч. в 12 томах. Т. V. М., 1958. С. 550; Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 207.


[Закрыть].

А. В. Бельгарду, бывшему 18 октября в кабинете А. Г. Булыгина, последний сообщил, что «пока его оставляют совершенно вне того, что делается и предпринимается в высших правительственных сферах, но что от товарища министра П. Н. Дурново он уже знает, что Дурново определенно намечен его преемником». А в телефонном их разговоре 19-го октября П. Н. Дурново назывался как «фактически назначенный уже» заместитель А. Г. Булыгина[362]362
  Бельгард А. В. Воспоминания. М., 2009. С. 253.


[Закрыть].

На следующий день после увольнения А. Г. Булыгина, 23 октября 1905 г., П. Н. Дурново был назначен «временно-управляющим МВД с оставлением в занимаемой должности» товарища министра. «Это дело Витте, уже давно этого желавшего», – прокомментировал С. Д. Шереметев[363]363
  Дневниковые записи С. Д. Шереметева о С. Ю. Витте. Запись 25 окт. 1905 г. // Отечественная история. 1998. № 2. С. 160.


[Закрыть].

С. Ю. Витте, формируя свой «кабинет», уже понимал, что ошибся: с помощью манифеста 17 октября «перескочить» через революцию не удалось. «Вопреки наивному ожиданию Витте, Манифест 17 октября не только не внес успокоения в страну, а, наоборот, усилил повсеместное общественное и народное брожение»[364]364
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 487.
  «Столь несвоевременная рассылка манифеста, которая, вероятно, имела место не только по отношению ко мне, но и по отношению к другим губернаторам, повлекла за собой неизмеримые, вредные для всей России последствия. Если принять во внимание, что самый текст манифеста заключал в себе лишь обещания будущих законов, необходимо было о содержании его заранее поставить в известность губернаторов, преподав им определенные указания об общей и единообразной деятельности местных властей при разрешении, по опубликовании манифеста, вытекающих из него практических вопросов. В равной мере не определен был и высочайше утвержденный доклад графа Витте, так как он далеко не содержал в себе необходимой с точки зрения правильно понимаемой государственной власти точности и твердости. Произошло нечто невообразимое: в каждой губернии манифест истолковывали и применяли по-своему, что одно представляло уже большую опасность при стремлении антиправительственных партий толковать манифест в самом широком смысле. Отсюда – смута в умах народа, разразившаяся эксцессами и чуть-чуть не доведшая Россию до революции» (Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1991. С. 51–52).


[Закрыть]. «Этим думали успокоить страну, больно переживавшую поражение на Дальнем Востоке. Как известно, результат получился обратный. Либеральные реформы только подзадорили революционные элементы и толкнули их на активные действия», – справедливо заметил В. В. Шульгин[365]365
  Шульгин В. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990. С. 114.


[Закрыть]. А. В. Бельгард свидетельствует: «В население сведения о Манифесте проникли только поздно вечером, и тотчас же начались во всем городе шумные манифестации, которые продолжались затем во все последующие дни. Необходимо заметить, что и самые манифестации, и статьи, вышедших на другой день газет, и общее настроение толпы на улицах отнюдь не утратили своего антиправительственного характера, а скорее даже наоборот, под влиянием возвещенных свобод приобрели значительно более агрессивный оттенок»[366]366
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 252–253.


[Закрыть]. «Все помнят, – писал граф И. И. Толстой, – дикий взрыв политических страстей, последовавший по всей России вслед за 18 октября, громкое заявление недоверия правительству, которое заподозривалось в фальшивой игре, грубые манифестации, дошедшие до вооруженных восстаний и до всеобщей забастовки, в которую были вовлечены даже агенты правительства. Даже акт трогательного в другое время милосердия – амнистия 21 октября, освободившая массу политических заключенных и эмигрантов, подлила масла в огонь, так как огромная часть освобожденных, очутившись на свободе, моментально пристала к революционному движению, не чувствуя ни малейшей благодарности к правительству, так что и эта благая сама по себе мера тоже повернулась против него»[367]367
  Воспоминания министра народного просвещения графа И. И. Толстого. 31 октября 1905 г.–24 апреля 1906 г. М., 1997. С. 153.


[Закрыть]. Это было очевидно для всех. Признавал это и С. Ю. Витте: «К этому времени уже выяснилось, что крайние левые не успокоились Манифестом 17 октября и вообще буржуазной конституцией, что вообще смута в умах так распространилась, что еще придется переживать большие эксцессы с их стороны, но что было самое серьезное – это то, что Конституционно-демократическая партия (кадеты) <…> не решилась явно порвать свои связи с крайними революционерами, исповедующими революционные насилия, до бомб включительно»[368]368
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 910; Т. 2. С. 316.


[Закрыть].

Стало ясно, что революции надо противопоставить силу. В беседе с князем С. Д. Урусовым 26 октября 1905 г. С. Ю. Витте «очертил положение дел в стране, упомянул об ожидаемых сопротивлениях созыву Думы со стороны крайних партий, недовольных манифестом, который далеко не соответствовал их радикальным программам; указал на ряд показателей, грозящих возобновлением беспорядков, и высказал решительное мнение относительно предстоящей необходимости поневоле принять ряд принудительных, а затем и карательных мер в отношении противников нового строя, желающих сорвать Думу и заменить мирное развитие государственной жизни крутым переворотом»[369]369
  Урусов С. Д. Записки. Три года государственной службы. М., 2009. С. 588.


[Закрыть]. А это предполагало опытного, энергичного и, главное, способного взять на себя ответственность за непопулярные в обществе репрессии министра внутренних дел. Таковым, по мнению С. Ю. Витте, был П. Н. Дурново, человек «твердый, решительный и знающий организацию русской секретной полиции», давно ему известный и ценимый за ум, опытность, работоспособность и в эти дни быстро и умело взявший в руки министерство. При этом, отстаивая кандидатуру Дурново перед общественными деятелями, С. Ю. Витте подчеркивал и гуманность Дурново-директора департамента полиции, и разумно-либеральные идеи Дурново-сенатора, и корректность Дурново-товарища министров Сипягина, Плеве, Мирского и Булыгина, и взаимную ненависть Дурново и Плеве, и критическое отношение Дурново к Д. Ф. Трепову, и то, что он видел «единственный выход из создавшегося положения вещей <…> в широких либеральных преобразованиях и в уничтожении исключительных положений»[370]370
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 822, 910; Т. 2. С. 207, 262–265, 317, 318.
  И. И. Колышко «шарахнулся», когда услышал от С. Ю. Витте, что во главу МВД тот наметил П. Н. Дурново. Однако у С. Ю. Витте все было продумано: «Дурново знает прекрасно полицейское дело, и он за еврейское равноправие… А еврейский вопрос – самый острый. <…> Вводить конституцию буду я. На его обязанности будет подавить революцию…» (Колышко И. И. Великий распад: Воспоминания. СПб., 2009. С. 153).


[Закрыть].

Возможно, было еще одно обстоятельство, побуждавшее С. Ю. Витте с такой энергией проводить П. Н. Дурново в министры. «Говорили, что Дурново заставил Витте дать ему министерский портфель, угрожая в противном случае предать огласке имевшиеся в его руках письма Витте, которые будто бы могли окончательно скомпрометировать Сергея Юльевича в глазах Государя»[371]371
  См.: Менделеев П. П. Воспоминания. 1864–1933 гг. // ГАРФ. Ф. 5971. Оп. 1. Д. 109. Л. 42. Правда, не все разделяли это подозрение. «До сих пор еще не замерла легенда, что Плеве, в день своей гибели, вез царю доклад, изобличающий Витте в сношениях с иностранными революционерами, и что этот доклад попал в руки Дурново, почему Витте и вынужден был пригласить его себе в сотрудники», – писал в эмиграции И. И. Колышко (Указ. соч. С. 156).


[Закрыть]. Видимо, и в этом случае дым был не без огня. Сам С. Ю. Витте писал, что инициатива исходила от П. Н. Дурново: «еще до 17 октября» и «немедленно после 17 октября» он, посещая С. Ю. Витте, «намекал, что единственно, кто мог бы удовлетворить требованиям для поста министра внутренних дел, это он»[372]372
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 262.


[Закрыть]. Может быть, «намекал» – не то слово? В. И. Гурко утверждал, что С. Ю. Витте обещал П. Н. Дурново пост министра внутренних дел еще до своего назначения председателем Совета министров и что «обещание это было, несомненно, вынужденное, <…> дано оно было вследствие какой-то таинственной его зависимости от Дурново. <…> Сам Дурново был настолько уверен в своем назначении, что мысленно распределял свою мебель в присвоенной министру внутренних дел квартире и даже послал на эту квартиру, еще занимаемую Булыгиным, снять точную мерку одной из комнат с целью выяснить, может ли в ней поместиться какой-то исключительных размеров шкап»[373]373
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 472. В. И. Гурко приводит еще и такой факт: «Витте счел себя настолько обязанным Андронникову за оказанную ему услугу (через Андронникова Витте добился приема М. А. Ушакова вел. князем Николаем Николаевичем. – А. Б.), что, вернувшись 17 октября из Царского Села с подписанным манифестом, он тотчас написал записку П. Н. Дурново, прося его причислить к министерству внутренних дел М. М. Андронникова. Любопытно, что просьбу эту он обратил не к Булыгину, как ни на есть все еще занимавшему должность министра внутренних дел, а к Дурново, видя в нем в то время будущего заместителя Булыгина» (Там же. С. 466).
  О том, что П. Н. Дурново не сомневался в своем назначении министром внутренних дел еще до манифеста 17 октября (что, естественно, могло иметь своим основанием только твердое обещание или обязательство С. Ю. Витте) свидетельствуют и другие современники. «Было три часа ночи [с 17 на 18 окт. 1905 г.]. В кабинете Булыгина, в доме Министра Внутренних Дел на Фонтанке, еще виделся огонь. Я зашел к нему. <…> “Кажется и мне приходит конец”, – сказал Булыгин и рассказал, что днем приходила к ним гувернантка П. Н. Дурново, по прозванию Кикиша, которая была у них в доме своим человеком (Булыгин был через Акимовых в свойстве с Дурново), осматривала Министерскую квартиру и вымеряла простенки, видимо распределяя, где и как разместить мебель. “И подумайте только, какая бесцеремонность у Дурновых. Уже переезжать на мое место собираются, а мне ничего не говорят”» (Крыжановский С. Е. Воспоминания. Из бумаг С. Е. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи. Б. м.: Петрополис, б. г. С. 56–57). «Булыгин, – пишет А. В. Бельгард, бывший у министра также в ночь на 18-е октября, – <…> сообщил мне, что <…> от товарища министра П. Н. Дурново он уже знает, что Дурново определенно назначен его преемником» (Бельгард А. В. Указ. соч. С. 253).


[Закрыть].

Однако провести П. Н. Дурново на пост министра оказалось делом непростым и не потому, что против его кандидатуры решительно выступали общественные деятели, с которыми в это время С. Ю. Витте вел переговоры (П. Н. Дурново воспринимался ими как человек, тесно связанный со старым режимом, с весьма сомнительной к тому же моральной репутацией[374]374
  См.: Старцев В. И. Русская буржуазия и самодержавие в 1905–1917 гг. Л., 1977. С. 15–19. Хотя А. И. Гучков расставлял акценты иначе: Возражения общественных деятелей «имели в виду не столько политическую, сколько моральную фигуру кандидата. Ведь политическая физиономия господина Дурново в то время еще мало обрисовалась, а я лично имел некоторые веские данные, чтобы считать будущего борца против революции не столь непримиримым реакционером, каким он, видимо, перейдет в потомство. Я имел основание считать его достаточно гибким и покладистым, чтобы сделаться верным слугою всякого политического порядка, лишь бы этот порядок был прочен. На основании этих данных я легко мог себе представить господина Дурново в качестве министра внутренних дел при том конституционно-монархическом строе, который был заложен Манифестом 17 октября, правда, при условии, чтобы этот строй был вне посягательств. Повторяю, главные возражения против этой кандидатуры относились к нравственной личности кандидата, к событиям из его прошлого, между прочим, и к тому происшествию, которое нашло себе характеристику в одной высочайшей отметке» (Гучков А. Письмо в редакцию // Новое время. 1911. 27 сент. Цит. по: Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 905–906). И сам П. Н. Дурново именно так понимал претензии к нему общественных деятелей. «Не могу точно передать дальнейших его слов, – писал С. Д. Урусов, – но смысл их был тот, что у него имеются твердые принципы и что свою служебную деятельность он не боится открыть свободной критике, но что, насколько ему известно, этой стороны его личности никто не критиковал» (Урусов С. Д. Указ. соч. С. 593). «Для нас (коллег П. Н. Дурново по Совету министров. – А. Б.) не было секретом, – говорил И. И. Толстой, – что комбинация с общественными деятелями не удалась из-за Дурново, но мы тогда не приписывали это отрицательному отношению к деятельности Дурново, ибо ведь тогда он не считался вовсе крайним реакционером» (Львов Л. Беседа с гр. И. И. Толстым // Речь. 1911. 22 окт. Цит. по: Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 1052). Да и С. Ю. Витте на вопрос П. Н. Дурново – «Что же они против меня имеют?» – «ответил, что они не объясняют, но, вероятно, все это женские его истории, довольно в свое время нашумевшие» (Там же. Т. 2. С. 318).


[Закрыть]). Теперь, когда ни манифест, ни всеподданнейший доклад не сработали, это обстоятельство уже мало волновало С. Ю. Витте. Тем более что П. Н. Дурново заявил: вступить в энергичную борьбу с революцией он может лишь будучи совершенно самостоятельным. И С. Ю. Витте, по свидетельству Д. Н. Любимова, проводил П. Н. Дурново «со свойственной ему страстностью, <…> жертвуя общественными деятелями и Урусовым»[375]375
  Любимов Д. Н. События и люди (1902–1906) // РГАЛИ. Ф. 1447. Оп. 1. Д. 39. Л. 451.


[Закрыть].

Против был царь[376]376
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 318, 498.


[Закрыть]. Смущала подмоченная репутация. Даже в конце ноября, когда стало ясно, «что самый надежный человек (способный на энергию) среди правительства – Дурново», царю не хотелось «его назначать окончательно, потому что он грязненький (история выслеживания португальского посланника у его любовницы правительственными агентами, когда он был директором Департ[амента] полиции)»[377]377
  Киреев А. А. Дневник. 1905–1910. М., 2010. С. 114. Запись 1 дек. 1905 г. П. П. Менделеев подтверждает: «Бесспорно человек выдающийся, незаурядный. Широкий умственный кругозор, большой государственный опыт, сильная непреклонная воля, смелость в решениях и действиях – резко выделяли его из состава новых министров» (Указ. соч. Л. 42).


[Закрыть]. Как предполагал С. Ю. Витте, настораживал царя и либерализм П. Н. Дурново, выказанный им в Комитете министров при обсуждении вопросов по указу 12 декабря 1904 г. и в бытность товарищем у Булыгина, когда он «либеральничал и соперничал с [Д. Ф.] Треповым». Противился назначению П. Н. Дурново и влиятельный тогда дворцовый комендант Д. Ф. Трепов, «видя в нем ставленника Витте». «Такое отношение к Дурново в Царском Селе, – пишет С. Ю. Витте, – служило мне также одним из доводов именно в пользу назначения Дурново, так как я уже тогда инстинктивно понимал, что Трепов стремится управлять министерством внутренних дел или, вернее, полицией»[378]378
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 498, 118.


[Закрыть].

Только после троекратного ходатайства С. Ю. Витте удалось получить согласие Николая II, да и то условное: «Хорошо, но только не надолго»; и не министром, а лишь управляющим министерством[379]379
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 451–452, 462.
  «Витте написал несколько собственноручных писем к Государю, умоляя его согласиться на назначение Дурново, – и безуспешно. Только четвертое письмо вернулось – в мое дежурство – с памятною собственноручною надписью Государя синим карандашом: “Хорошо, только ненадолго”» (Тхоржевский И. И. «Джиоконда» Витте: из воспоминаний // Возрождение. 1933. 2 марта /№ 2830/. С. 2). Это подтверждает и П. П. Менделеев: «Николай II долго не соглашался на назначение Дурново; уступил только настойчивым просьбам Витте» (Указ. соч. Л. 42).


[Закрыть].

Революция оказывалась сильнее всех противников П. Н. Дурново. «Нужны были те затруднения во внутренней политике, которые возникли после 17 октября 1905 г., чтобы забыть все это и призвать к управлению Министерством П. Н. Дурново, который был известен как человек твердой воли, дисциплины и умевший осуществлять власть», – справедливо заметил Е. Г. Шинкевич[380]380
  Шинкевич [Е.Г.]. Воспоминания и впечатления. 1904–1917 гг. // РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 51. Л. 9.


[Закрыть]. «Лишь бы дело делал», – махнул на прошлое П. Н. Дурново и генерал А. А. Киреев[381]381
  Киреев А. А. Дневник. С. 114.


[Закрыть].

Несколько иначе объясняет назначение П. Н. Дурново управляющим МВД В. И. Гурко. С. Ю. Витте, понимая, что П. Н. Дурново, в силу своего характера, не будет ему безоговорочно послушен, и «всемерно желая вовлечь» представителей общественности в свой кабинет, «формально представил Дурново государю в качестве своего кандидата на должность министра внутренних дел, но при этом так его охарактеризовал, что государь на назначение не согласился». В этой ситуации П. Н. Дурново, рассчитывал С. Ю. Витте, должен был согласиться остаться товарищем князя С. Д. Урусова, кандидатура которого на пост министра была приемлемой для общественности: не уходить же ему снова в Сенат.

Однако, продолжает В. И. Гурко, «провести Дурново было не так легко. Он сразу понял, что отказ государя был ему подсказан самим Витте. Мне случилось видеть Дурново почти тотчас после получения им от Витте записки, извещающей его о решении государя. Он был положительно в ярости. Как зверь в клетке бегал он по своему кабинету, повторяя десятки раз те же слова: “Я ему покажу! Нет, я ему покажу!” И он действительно ему показал».

«Что именно Дурново сказал Витте, – заключает В. И. Гурко, – чем он ему пригрозил, я в точности не знаю, но было оно, во всяком случае, в связи с какими-то не то документами, не то перлюстрированными письмами самого Витте, которые, будучи представлены государю, могли его окончательно погубить в глазах Николая II. Словом, так или иначе, но Витте окончательно сдался, и притом настолько, что, получив вторичный отказ государя назначить Дурново, счел себя вынужденным “всеподданнейше” доложить, что без привлечения Дурново к руководству всем имперским полицейско-административным аппаратом он не может ручаться за охранение существующего строя от революционного натиска»[382]382
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 472–475.


[Закрыть].

Этим предположениям есть некоторое подтверждение в воспоминаниях А. И. Гучкова: в ходе переговоров с общественными деятелями С. Ю. Витте, под угрозой обнародования в левой прессе компрометирующих Дурново материалов, отказался от его кандидатуры; однако «за ночь передумал и нам заявил, что <…> он вынужден вернуться к кандидатуре Дурново». А. И. Гучков замечает: «Значит, какое-то воздействие было»[383]383
  Александр Иванович Гучков рассказывает… М., 1993. С. 41–42.


[Закрыть]. Кто же мог оказать воздействие в этом смысле на С. Ю. Витте, кроме П. Н. Дурново?

Вместе с тем следует принять во внимание и мнение И. И. Тхоржевского, близко наблюдавшего события, – он был дежурным секретарем при Витте-премьере: С. Ю. Витте, «во-первых, хотел, чтобы политическая полиция находилась в испытанных и верных руках, а, во-вторых, хотел еще втайне, чтобы “одиум” политических репрессий падал не на него, Витте, а на другое лицо; он же сам мог рисоваться “налево” своим конституционным либерализмом. Поэтому он продолжал настаивать и умолять Государя согласиться на назначение Дурново министром внутренних дел. <…> Таким образом, легенда о том, что Дурново был назначен помимо и вопреки Витте, сущий вздор»[384]384
  Тхоржевский И. И. Последний Петербург. Воспоминания камергера. СПб., 1999. С. 66. «План Витте был ясен: взять “полицейскую собаку” Дурново для репрессий и свалить на него весь “одиум”, а самому рисоваться налево “Джиокондою”» (Тхоржевский И. И. «Джиоконда» Витте).


[Закрыть].

Очевидно, что объективные обстоятельства в октябре 1905 г. «поборствовали» П. Н. Дурново, однако главной пружиной развития событий был он сам: энергичный, компетентный, инициативный и властный, П. Н. Дурново оказался на месте и не ждал, пока его позовут. Вот как рисует возвращение его к власти Д. Н. Любимов, тогда директор канцелярии министра. После манифеста 17 октября С. Ю. Витте был занят «организацией» правительства. Между тем, «существовавшая государственная власть как-то совершенно стала стушевываться, по крайней мере в главнейшей отрасли внутреннего управления – в министерстве внутренних дел, где она была сведена почти на нет. Д. Ф. Трепов был назначен дворцовым комендантом <…>, А. Г. Булыгин демонстративно показывал, что он уже более не министр и только и ждет, чтобы передать дела своему преемнику[385]385
  «Как строгий консерватор, Булыгин не сочувствовал усиливающемуся в обществе освободительному движению, очень опасался его последствий, но как администратор действовал в приличных и законных формах. Азартно бороться с этим неприятным явлением, не обращая внимания на выбор средств, он по своей натуре, воспитанию и барским привычкам не мог. Поэтому он в скором времени, не покидая своего поста, упустил из рук власть и превратился как бы в главу фирмы, оказывающего лишь малое влияние на ход дел. Впоследствии я слышал о нем от его товарища П. Н. Дурново такой отзыв: “Что такое был Булыгин? Толстый человек, который сидел в кресле и улыбался”» (Урусов С. Д. Указ. соч. С. 517).


[Закрыть] <…>. В эти тяжелые дни всеобщей разрухи стало быстро выдвигаться одно лицо, так сказать захватным правом, и сразу стало властью среди крушения всякой власти».

А началось это в ночь на 18 октября. Прочитав в прибавлении к «Правительственному вестнику» манифест, П. Н. Дурново около 12 часов ночи позвонил А. Г. Булыгину. Министр «уже легли почивать». П. Н. Дурново потребовал, чтобы его разбудили, и спросил, посылаются ли губернаторам телеграммы о манифесте и текст манифеста, так как в виду продолжающейся почтовой забастовки «Правительственный вестник» не мог быть доставлен на места. А. Г. Булыгин стал сноситься с Д. Ф. Треповым и С. Ю. Витте[386]386
  Другие современники подтверждают Д. Н. Любимова: «От Витте я поехал к Булыгину <…>. Булыгин ничего не знал официально о последовавших переменах, и лишь по моем прибытии ему принесли из редакции “Правительственного вестника” черновой оттиск доставленного туда для обнародования Манифеста 17 октября. Булыгин спокойно негодовал» (Крыжановский С. Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 2. С. 121–127; № 3. С. 121–123, 127–129). А. В. Бельгард привез министру «первый корректурный оттиск Манифеста. <…> А. Г. Булыгин, как оказалось, ничего не знал о Манифесте, так как все было сделано помимо него» (Бельгард А. В. Указ. соч. С. 252).


[Закрыть]. «Наконец, все было поручено Дурново». Он поехал на главный телеграф и организовал рассылку телеграмм губернаторам и градоначальникам. С 18 октября, свидетельствует Д. Н. Любимов, П. Н. Дурново «стал проявлять особую деятельность по министерству, в которую влагал много энергии. Он вызывал к себе директоров департаментов, делал распоряжения по всем департаментам <…>. В начале распоряжения делались “по указанию министра”, а затем “за министра” <…>. Витте по всем делам ведомства внутренних дел обращался исключительно к Дурново»[387]387
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 439–442. См. также: Любимов Дм. На рубеже 1905 и 1906 годов. События и люди. По личным воспоминаниям и документам // Возрождение. 1934. 27 мая (№ 3280). С. 4.
  Таким образом, С. Ю. Витте, настаивая во время переговоров с общественными деятелями на кандидатуре П. Н. Дурново, говорил правду: Дурново «в своих руках держит весь узел борьбы с революционными течениями. <…> Если государь в безопасности и жив, если мы с вами спокойно обсуждаем эти вопросы, то только благодаря ему, потому что на нем все держится» (Александр Иванович Гучков рассказывает… М., 1993. С. 41).


[Закрыть].

Таким образом, назначение П. Н. Дурново 30 октября управляющим МВД было результатом резко обострившейся революционной обстановки и его личных усилий, вопреки желаниям Николая II и, по-видимому, С. Ю. Витте.

До 30 октября П. Н. Дурново, чувствуя себя калифом на час, а «отчасти, быть может, и нарочно, – подозревает В. И. Гурко, – дабы вернее принудить совершенно растерявшегося к тому времени Витте настоять перед государем на его назначении на министерский пост, никаких планомерных действий к водворению порядка не предпринимал»[388]388
  И. И. Толстой отмечал бросившийся ему в глаза факт, подтверждающий подозрения В. И. Гурко: с 18 октября «полиция с нескрываемым злорадством не только стала все допускать, но даже как бы поощряла всякие эксцессы, и все ее поведение явно носило характер: делайте как можно больше, пусть все видят последствия свободы» (Львов Л. Беседа с гр. И. И. Толстым // Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 1051).


[Закрыть]. Как только назначение состоялось, так П. Н. Дурново «тотчас смело, решительно и толково принялся за подавление революции»[389]389
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 511.


[Закрыть].

Положение в стране

Как глава МВД П. Н. Дурново начинал в крайне неблагоприятных обстоятельствах. Во-первых, почти неподвластная правительству обстановка в стране: стачка почтово-телеграфных служащих, всеобщие политические стачки в Петербурге, Ростове-на-Дону, Харькове, Риге, забастовка в Донбассе; бунты и восстания воинских частей (в Кронштадте, Владивостоке, Свеаборге, Ташкенте, Ашхабаде, Баку, Севастополе, Батуме); беспорядки запасных в Иркутске и Чите; революционные эксцессы в провинции (многолюдные манифестации – в Оренбурге и Перми во главе с захваченными губернаторами Цехановецким и Наумовым, захваты тюрем, освобождение арестованных, требования передать полицейскую власть милиции); крестьянские волнения в Московской, Тверской, Нижегородской, Курской, Тамбовской, Воронежской, Самарской, Саратовской, Киевской, Харьковской, Черниговской, Екатеринославской, Минской, Пензенской и других губерниях, на Дону, в Прибалтике, Закавказье – крестьяне жгут и грабят помещичьи усадьбы, захватывают скот и хлеб, рубят леса и фруктовые деревья, отказываются платить подати, исполнять повинности, возникают крестьянские комитеты; в Петербурге с 14 октября действует Совет рабочих депутатов (обращается непосредственно к председателю Совета министров, уведомляет градоначальника о незаконных действиях полиции, учреждает в рабочих районах милицию, проводит почтово-телеграфную забастовку, организует помощь забастовщикам через городскую думу, открыто собирает деньги на вооруженное восстание), возникают Советы рабочих депутатов в Москве, Твери, Луганске, Саратове, Самаре, Екатеринославе, Ростове-на-Дону, Киеве, Одессе, Николаеве, Новороссийске, Красноярске, Чите и других городах; сепаратистское движение в Прибалтике (латышские вооруженные отряды), Царстве Польском (стачки, уличные беспорядки, убийства чинов полиции и земской стражи); в Россию возвращаются политические эмигранты, выпущены из тюрем почти все политические, идет открытая продажа нелегальных изданий, возникают революционные издания в России, издаются легальные революционные газеты, хлынула волна революционных плакатов, листков, брошюр, сатирических журналов, высмеивающих всех и вся; появляются признаки проникновения разложения в армию; повальные грабежи (лавок, касс, имений, почты) и нарастающий ком убийств представителей власти; 2 ноября Петербургский совет рабочих депутатов объявляет всеобщую забастовку: столица без света, телефона, газет, трамваев, хлеба; бастуют рабочие, парикмахеры, прислуга ресторанов и гостиниц, разносчики газет, приказчики магазинов; в учебных заведениях – митинги[390]390
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 257; Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 43–46; Гурко В. И. Указ. соч. С. 487–493.
  «Крестьянским движением в настоящее время, – докладывал Д. Ф. Трепов 17.11.1905. Николаю II, – охвачены 19 губерний. <…> крестьяне жгут и грабят помещичьи усадьбы, убивают помещичий скот, расхищают хлебные и иные запасы, рубят фруктовые сады и лес в помещичьих дачах» (ГАРФ. Ф. 595 /Д. Ф. Трепов/. Оп. 1. Д. 24 /Докладные записки генерала Трепова Д. Ф. Николаю II/. Л. 7).


[Закрыть].

Во-вторых, «правительство бездействовало», оно «совершенно утратило сознание своей силы и настоятельной необходимости при помощи оставшегося ему верным войска восстановить порядок. <…> Оно все еще по-прежнему продолжало надеяться на примирение с общественностью»[391]391
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 258.


[Закрыть]. Оно «явно потеряло государственный курс, и власть у всех на глазах выпадала из его рук», – свидетельствует Д. Н. Любимов[392]392
  Любимов Д. Н. События и люди. Л. 452–453.


[Закрыть]. «Растерянность власти, которая имела место еще перед 17 октября и дошла до небывалых размеров после этой исторической даты. Ведь это было нечто прямо невообразимое, никто из властей предержащих не разбирался в происходящем и никто не знал, что ему делать», – подтверждает И. И. Толстой[393]393
  Беседа с гр. И. И. Толстым // Речь. 1911. 12 окт. Цит. по: Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 1051.


[Закрыть]. Жандармы перестали работать: «Общая растерянность, разноречивые толкования и непонимание направления правительственной политики привели в конце концов к тому, что наше жандармское управление мало по малу прекратило всякую деятельность. Находившиеся в производстве дознания оказались за амнистией ненужными, новых не возникало, хаос был всеобщий. Нашлись офицеры в нашем управлении, которые попросту уничтожили свои дознания. Мы собирались, обсуждали слухи и… ничего не делали!»[394]394
  Мартынов А. П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей политического сыска. Т. 1. М., 2004. С. 105.


[Закрыть] «Прежде всех забастовало само Самодержавие, устранив от себя должные репрессии, т. е. практическое обуздание начавшегося буйства и убийства высоко поставленных лиц», – справедливо заметил И. Е. Забелин[395]395
  Забелин И. Е. Дневники 1905 г. // Забелин И. Е. Дневники. Записные книжки. М., 2001. С. 215.


[Закрыть]. Более того, началось разложение власти: «Правительственные чиновники стали высказывать свое несогласие с мнением начальства, а суды стремились выказать свою независимость, присуждая лиц, замешанных в освободительном движении, к самым легким наказаниям, а то и вовсе их оправдывая. Полиция усмотрела в происходивших событиях основание для усиления взяточничества»[396]396
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 511. Генерал-адъютант А. И. Пантелеев, командированный 23.11.1905 г. в Орловскую, Курскую, Полтавскую и Черниговскую губернии для выяснения причин аграрных беспорядков и их прекращения, доносил 30 декабря 1905 г. С. Ю. Витте: «По имеющимся у меня сведениям во многих местах должностные лица своими речами и действиями поддерживают противоправительственную агитацию» (РО РНБ. Ф. 781 /Толстой И. И./. Д. 249 /Пантелеев, ген. – адъютант. Копии шифрованных телеграмм Николаю II и С. Ю. Витте о необходимости принятия особых, крайних мер для удаления из правительственных и общественных учреждений лиц, поддерживающих революционное движение. М/п. 30.12.1905–1.01.1906/. Л. 3).


[Закрыть].

В-третьих, развращение общественных нравов достигло невиданных прежде масштабов: открылось множество кафе, «кишевших темными дельцами, альфонсами и дешевого разбора уличными Венерами»; горы порнографической литературы; в газетах – объявления с предложением интимных услуг; в кафешантанах – циничные песенки полуголых девиц; расцвели игорные дома – «всеобщая распущенность захватила самые разнообразные круги»[397]397
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 511.
  В 1905 г. «был такой момент, когда полиция совершенно вышла из строя, она не знала, что делать и как себя вести, а главное, абсолютно потеряла веру в себя и без гвардейской кавалерийской охраны боялась куда-либо показаться. В этот короткий момент самые парадные улицы Петербурга – Невский проспект и Морская – превратились в какой-то непристойный притон. Из каких-то совершенно невероятных трущоб вылезли типы, которым могло быть место только в старину в Муромских лесах; на Невском в 12 часов дня бегали полуголые мальчики, предлагавшие свои услуги педерастам, вместе с ними шлялись почти совершенно голые, одетые в крупную сетку девчонки 13–14 лет, предлагая услуги любителям этого жанра. И все это не встречало ни малейшего вмешательства полиции» (Ивановский А. В. Воспоминания // НИОР РГБ. Ф. 414.2.2. Л. 220).


[Закрыть].

В-четвертых, дряблость, пассивность, безропотность и покорность русской обывательской массы поражала: с нее собирали деньги на забастовщиков, на вооруженное восстание, на ее глазах поругали ее святыни.

В-пятых, со всей силой проявились аморальность леволиберальной общественности, отсутствие у нее патриотизма и государственности. «Эта общественность последовательно продолжала начатую ее вождями непримиримую борьбу за власть, не желая отмежевываться от революции»[398]398
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 258.


[Закрыть]. «Всяческое мало-мальски патриотическое настроение или действие толпы, враждебной радикалам революции, немедленно осмеивается или обругивается Черною сотней. Газеты старательно пользуются всяким случаем, чтобы привести все русское в омерзение. Вся Русь, ее история, а тем паче современный быт изображается в самых отвратительных картинах», – свидетельствует И. Е. Забелин[399]399
  Забелин И. Е. Указ. соч. С. 216; Гурко В. И. Указ. соч. С. 493–506.


[Закрыть].

В-шестых, недоброжелательное отношение общества к самому министру, против него предубежден царь, не любили его и чины министерства («это чувство разделялось между прочим и мною», – признается Д. Н. Любимов).

Наконец, положение осложняли свойства «главы правительства, с которым, как ни на есть, Дурново приходилось, хотя бы и в ничтожной степени, считаться или же вести борьбу»[400]400
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 487.


[Закрыть].

«Было отчего в отчаяние прийти. Время было прямо ужасное», – справедливо заключает Д. Н. Любимов.

Начало деятельности

Однако П. Н. Дурново, «которого я близко наблюдал, – продолжает Д. Н. Любимов, – особенно первое время, нисколько не был этим угнетен. Напротив, он как-то сразу воспрял духом <…>. Он стал говорить как-то громче, как-то даже выпрямился, так что это производило впечатление, – по крайней мере на меня – точно он стал выше ростом». Сразу стал подтягивать все подразделения министерства. Сам работая «с раннего утра до поздней ночи», жестко потребовал работы других[401]401
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 452–453.


[Закрыть].

«Первые недели после назначения министром он положительно не отходил от своего письменного стола, и его телефонный звонок не раз будил меня даже ночью, но зато все служащие знали, что и его в случае необходимости можно потревожить во всякое время»[402]402
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 265.
  «За время моей сравнительно продолжительной государственной службы, – продолжает А. В. Бельгард, – мне пришлось иметь непосредственные деловые отношения с целым рядом министров внутренних дел. Не касаясь личных достоинств каждого из них как государственных деятелей, я должен признать, что в отношении техники работы и знания мельчайших подробностей всех отраслей управления министерством, а также в отношении быстрого охватывания сути каждого дела и определенности предъявляемых требований П. Н. Дурново значительно превосходил всех других министров.
  В виде общего правила, он никогда не покидал вечером своего служебного кабинета, пока не подпишет всех представленных ему на подпись бумаг и не ознакомится самым тщательным образом со всеми лежащими у него на столе докладами и переписками. При этом на каждой требующей дальнейшего направления или решения бумаге он своим четким бисерным почерком надписывал всегда очень точную и ясную резолюцию, никогда не смешивая, кому и когда бумага или дело должны быть направлены» (Там же).


[Закрыть].

Начал он с главного: надо было во что бы то ни стало поднять авторитет власти. «В этих видах, – вспоминал В. И. Гурко, – он сразу прекратил издание таких распоряжений, которых власть по обстоятельствам времени не была в состоянии исполнить, а принялся бить по местам наименьшего сопротивления. Здесь он выявил ту последовательность и даже беспощадность, которые должны были внушить населению уверенность, что власть не играет словами и осуществляет принятые ею решения до конца».

Первое время, до непосредственного ознакомления с общим положением страны, «Дурново не отдавал себе отчета о степени опасности, угрожавшей государству», чем и объясняется, по мнению В. И. Гурко, его отрицательная реакция на предложение А. В. Герасимова произвести массовые аресты в столице. Когда же командиры воинских частей гарнизона столицы, кроме Г. А. Мина, заявили на собранном им совещании, что не ручаются за свои части «в случае их привлечения к подавлению народных волнений», а городовые и околоточные одной из частей Петербурга отказались исполнять свои обязанности, он осознал масштаб угрозы[403]403
  «Чины полиции, – подтверждает и А. В. Бельгард, – уклонялись от исполнения своих прямых служебных обязанностей» (Там же. С. 258).
  Мин Георгий Александрович (1855–1906) – из дворян. Окончил 1-ю классическую гимназию в Петербурге. Служба с 1874 г. вольноопределяющимся 2-го разряда в л. – гв. Семеновском полку. Участник русско-турецкой войны (1877–1878). Полковник (1898). Командир 12-го Астраханского гренадерского полка. Командир л. – гв. Семеновского полка (1904–1906). Подавил московское вооруженное восстание (14–19.12.1905). Флигель-адъютант (1905). Генерал-майор свиты (1906). Убит 13 августа на перроне станции Новый Петергоф эсеркой З. В. Коноплянниковой на глазах дочери и жены, урожденной княжны Волконской, Екатерины Сергеевны.


[Закрыть].

«Тем не менее, – продолжает В. И. Гурко, – Дурново не растерялся и без излишней торопливости и нервности продолжал идти по избранному пути. Сильная власть главного руководителя как-то сразу почувствовалась ее исполнителями, как столичными, так и провинциальными, и каким-то магнетическим током передалась им. <…> Выказывает в это время Дурново и умение лично импонировать на людей и внушать им веру в непреклонность своих решений»[404]404
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 511–512.
  Красноречиво в этом отношении свидетельство харьковского уездного предводителя дворянства: «Я никогда не забуду того разговора, который подслушал 17 октября 1905 года, приехав из своей деревни на станцию Мерефа, чтобы дачным поездом следовать в Харьков. Я застал там всеобщую железнодорожную забастовку. Жизнь на крупной дачной станции замерла; все служащие толпились возле телеграфиста, который передавал отрывочные сведения из Харькова. Сообщение о назначении П. Н. Дурново Министром Внутренних дел произвело сенсацию. Пошли комментарии, и общее мнение сводилось к тому, что, по сведениям из революционных кругов Харькова, “этот живо скрутит всякое поползновение к восстанию; этот – шутить не будет. Держи ухо востро”» (Голицын А. Д. Воспоминания. М., 2008. С. 536, 234. Очевидно: автор запамятовал дату разговора).


[Закрыть].

Вот одно из многих подтверждений: «Во главе Министерства внутренних дел, – вспоминал А. П. Мартынов, – стал Петр Николаевич Дурново, маленький сухонький старичок с ясным умом, сильной волей и решимостью вернуть растерявшуюся власть на место. Несколько ясных и твердых распоряжений – и сонное царство ожило. Все заработало, машина пошла вход. Начались аресты, запрятали вожаков, и все стало, хотя и понемножку, приходить в норму. Наше управление тоже проснулось от спячки, и мы, как никогда, погрузились в производство громадного числа новых дознаний»[405]405
  Мартынов А. П. Указ. соч. С. 106.


[Закрыть].

Произвел ряд новых назначений: директором департамента общих дел – А. Д. Арбузова, бывшего до этого вице-директором, по отзыву С. Д. Урусова, «очень порядочного и спокойного человека»[406]406
  Урусов С. Д. Указ. соч. С. 594.


[Закрыть]; директором департамента духовных дел – В. В. Владимирова. Отправил в Сенат директора департамента полиции Н. П. Гарина, «по своему характеру и почти болезненным странностям большого оригинала и в то же время идеального канцелярского исполнителя, но человека без всякой самостоятельной инициативы»[407]407
  Бельгард А. В. Указ соч. С. 226.


[Закрыть], и полицией «ведал непосредственно сам». При этом «всех своих ставленников П. Н. Дурново энергично отстаивал»[408]408
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 452–454.


[Закрыть].

П. Н. Дурново развернул формирование полицейских команд; увеличил оклады полицейским, отличившимся в борьбе с революционными изданиями (обнаружение, конфискация) околоточным надзирателям ввел ежемесячные надбавки в 10–15 рублей; отличившихся при переводе в провинцию повышал в чинах.

Были увеличены силы и средства полиции в ряде городов; в Москве кроме конного жандармского дивизиона была образована коннополицейская стража; отличившиеся полицейские получили награды «на общую сумму 5 000 000 рублей»[409]409
  Царизм в борьбе с революцией 1905–1907 гг. М., 1935. С. 48, 51.


[Закрыть].

Скоро он получил мощную поддержку со стороны дворцового коменданта. «Увидев энергию, с которой П. Н. Дурново принялся за дело, – пишет Д. Н. Любимов, – Трепов, со свойственной ему прямотою, стал постоянно его поддерживать. Сношения между ними происходили главным образом через Вл. Ф. Трепова, который почти ежедневно бывал у того и другого. Это было очень важно для Дурново, так как значение Трепова было исключительно»[410]410
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 462.


[Закрыть].

Скоро он приобрел и доверие Николая II. «Отношение Государя к Дурново к концу ноября сильно изменилось к лучшему». «Помню, – продолжает Д. Н. Любимов, – как Дурново волновался, когда ехал на свой первый всеподданнейший доклад». Это было 2 декабря. «Но вернулся чрезвычайно довольный – видимо, доклад был успешный. Это окрылило Дурново. <…> С этого дня Дурново, заслоняя собою Витте, стал распоряжаться еще более властно и решительно, особенно в тяжелые дни первой половины декабря»[411]411
  Там же. Л. 463–464. Любимов Дм. На рубеже 1905–1906 гг. // Возрождение. 1934. 17 июня (№ 3301). С. 5.


[Закрыть].

П. Н. Дурново в составе «кабинета Витте»

В начале своей деятельности в качестве управляющего МВД П. Н. Дурново в разговоре с В. И. Гурко об общем политическом положении согласился с последним в том, «что всякие послабления власти при охватившем общественность революционном психозе могут способствовать лишь его дальнейшему развитию, а отнюдь не успокоению». Хотя, замечает В. И. Гурко, он «вполне в это время сознавал, что весьма решительные реформы во всем государственном строе безусловно необходимы. <…> Но идти сейчас в порядке полного осуществления провозглашенных свобод – это значит заменить одну тиранию другой, безмерно худшей, от которой неминуемо погибнет государство»[412]412
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 484–485.


[Закрыть].