Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

А. В. Герасимов утверждает, что Николай II к П. Н. Дурново «очень хорошо относился после того, как он справился с декабрьским кризисом в Москве»[471]471
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 74.


[Закрыть]. Очевидно, что Герасимов и Николай II нисколько не сомневались в том, что П. Н. Дурново, а никто другой, «справился с декабрьским кризисом в Москве».

Не сомневался и Л. Д. Троцкий: «Дурново разгромил рабочих в декабре»[472]472
  Троцкий Л. Внеоктябрьская литература // Минувшее. Исторический альманах. Т. 8. М., 1992. С. 333.


[Закрыть].

И после подавления вооруженного восстания П. Н. Дурново внимательно следил за положением в Москве, периодически предупреждая Ф. В. Дубасова о возможных осложнениях и необходимых в таких случаях мерах. Так, в марте 1906 г. телеграфирует в Москву: «Здесь имеются сведения на возможность забастовки Московского железнодорожного узла. Необходимо при малейшей агитации в этом направлении принять самые решительные меры и немедленно арестовать всех основательно подозреваемых в подстрекательстве». Неделей позже пишет: «По имеющимся агентурным сведениям, в Москве весьма неблагополучно независимо [от] всеобщей забастовки, которая будто бы последует на днях, в Москве все готово к безотлагательному вооруженному восстанию. Означенные сведения обязывают принять необходимые меры предосторожности и быть готовым при малейшей попытке к учинению беспорядков подавить их самым решительным образом»[473]473
  П. Н. Дурново – Ф. В. Дубасову, телеграмма 14 марта 1906 г.; П. Н. Дурново – Ф. В. Дубасову, письмо 21 марта 1906 г. // Революция 1905–1907 гг. в России. Второй период революции. 1906–1907 годы. Ч. 1. Январь – апрель 1906 года. Кн. 1. М., 1957. С. 306, 312.


[Закрыть].

Что касается их личных отношений, то они были, по-видимому, натянутыми. Ф. В. Дубасов был назначен московским генерал-губернатором по настоянию С. Ю. Витте. Так утверждают многие современники[474]474
  См., напр.: Богданович А. В. Указ. соч. С. 414. Запись 12 янв. 1907 г.; Воспоминания министра народного просвещения. С. 165; Тхоржевский И. И. Последний Петербург. С. 67.


[Закрыть]. П. Н. Дурново к этому назначению, по словам С. Ю. Витте, «отнесся как-то равнодушно». Ф. В. Дубасов же относился к П. Н. Дурново, по утверждению С. Ю. Витте, «не то что недоверчиво, но как-то несимпатично, если не употребить более энергичного выражения “гадливо”, не уважал, отзывался о нем “довольно кисло”» и даже поставил будто бы условием согласия на назначение в Москву «непосредственные отношения» с Витте, желая «иметь поменьше дела с Дурново»[475]475
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 301–302, 304, 400. К П. Н. Дурново «Дубасов всегда относился весьма отрицательно, не уважал его и игнорировал», – утверждает и В. Ф. Джунковский (Указ. соч. Т. 1. С. 138).


[Закрыть].

Скорее всего, эта неприязнь, если она была, связана с их кадетскими годами: Дурново шел на три года старше и, будучи унтер-офицером, возможно, «муштровал» кадета Дубасова.

После подавления московского восстания между П. Н. Дурново и Ф. В. Дубасовым возникло разногласие: последний просил императора, «чтобы виновных судили обыкновенным порядком, <…> Дурново же хотел, чтобы виновные были судимы военными судами[476]476
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 402; см. также С. 304. Это подтверждает и В. Ф. Джунковский (Указ. соч. Т. 1. С. 110).


[Закрыть]. Однако попытка противопоставить «кровожадному» Дурново «гуманного» Дубасова не выдерживает критики: современники упрекали Ф. В. Дубасова «в излишней жестокости при подавлении восстания»[477]477
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 110.


[Закрыть], и военный суд он отвергал как «непопулярное учреждение», предпочитая «переколоть»[478]478
  Из дневника Ф. В. Дубасова. С. 92.


[Закрыть].

В. Ф. Джунковский утверждал, будто под влиянием П. Н. Дурново, желавшего приписать себе заслугу подавления восстания в Москве, Дубасов «не получил никакой награды. <…> и только 17 января как бы между прочим» был назначен членом Государственного Совета[479]479
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 138–139.


[Закрыть]. Однако П. Н. Дурново никогда не был столь влиятельным, чтобы определять решения царя, а в Государственный совет Ф. В. Дубасов был назначен по ходатайству С. Ю. Витте как раз за «заслуги» в деле подавления «московского мятежа»[480]480
  Королева Н. Г Указ. соч. С. 66.


[Закрыть].

Борьба с революционным террором

Терроризм как важнейшее в арсенале средств борьбы революционеров был обоснован основоположниками марксизма: «Существует лишь одно средство сократить, упростить и сконцентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство – революционный терроризм»[481]481
  Маркс К. и Энгельс Ф. Победа контрреволюции в Венгрии // Собр. соч. 2-е изд. Т. 5. С. 494.


[Закрыть]. «Только при помощи самого решительного террора <…> можем мы <…> оградить революцию от опасности»[482]482
  Энгельс Ф. Демократический панславизм // Там же. Т. 6. С. 299, 305–306.


[Закрыть]. В. И. Ленин в июне 1905 г. писал о необходимости разделаться «с монархией и аристократией “по-плебейски”, беспощадно уничтожая врагов свободы, подавляя силой их сопротивление», а в октябре призывал «учиться у японцев», которые, преуспев в производстве и применении взрывчатых веществ, «перешли также к ручной бомбе, которой они великолепно пользовались против Порт-Артура». Тогда же он считал, что «каждый отряд революционной армии» должен быть немедленно готов к таким операциям, как «убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных, отнятие правительственных денежных средств для обращения их на нужды восстания»[483]483
  Ленин В. И. Полн. собр. соч.: В 55 т. Т. 11. С. 47, 270, 342. Курсив автора.


[Закрыть].

Так что революционный террор в России в 1905–1906 гг. не был «навязан» революционерам, они развернули его вполне сознательно, как загодя заготовленное оружие. Почва для этого – тот «гнилой и пунцовый туман, из которого сами собою выползают жабы террора»[484]484
  Выражение В. В. Розанова (Преступная атмосфера // Новое Время. 1911. 8 сент.)


[Закрыть], – была подготовлена и всячески удобрялась «прогрессивной» прессой.

Жертвами революционного террора с февраля 1905 г. по май 1906 г. стали: городовые (346 человек – 27 % от общего числа жертв), стражники (257 – 20,2 %), околоточные надзиратели (125 – 9,8 %), гражданские чины (85 – 6,7 %), приставы и их помощники (79 – 6,2 %), урядники (57 – 4,5 %), жандармские нижние чины (55 – 4,3 %), фабриканты и старшие служащие на фабриках (54 – 4,2 %), представители сельской власти (52 – 4,08 %), землевладельцы (51 – 4 %), банкиры и крупные торговцы (29 – 2,27 %), полицмейстеры, уездные начальники и исправники (21 – 1,65 %), агенты охраны (18 – 1,4 %), духовные лица (12 – 0,95 %), жандармские офицеры (8 – 0,63 %), генерал-губернаторы, губернаторы и градоначальники (8 – 0,63 %), строевые офицеры (7 – 0,55 %), вице-губернаторы и советники губернских правлений (5 – 0,4 %), генералы (строевые) – 4 (0,31 %), – всего 1273 человека[485]485
  ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1905. Д. 2554. Л. 32–32 об.


[Закрыть].

Сам П. Н. Дурново был объектом постоянной охоты террористов, «революционеры травили его как дикого зверя»[486]486
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 483; Из архива графа С. Ю. Витте. Т. 2. С. 492.
  Осенью 1904 г. в Париже совещание руководителей Боевой организации и членов ЦК партии эсеров наметило ряд террористических актов. Один из них приурочивался к 24-й годовщине убийства Александра II (1/14 марта 1905 г.). Предполагалось воспользоваться торжественной панихидой в Петропавловском соборе, куда обычно съезжались виднейшие представители власти: запереть все пути к собору и бросить бомбы в командующего Петербургским военным округом великого князя Владимира Александровича, петербургского генерал-губернатора Д. Ф. Трепова, министра внутренних дел А. Г. Булыгина и его товарища П. Н. Дурново. Подготовкой покушения руководил М. Швейцер, глава петербургского отряда Боевой организации. Однако в ночь на 26 февр. (11 марта) он подорвался у себя в номере гостиницы «Бристоль», а 29–30 марта были арестованы все члены его отряда.
  В январе 1906 г. ЦК эсеров решил возобновить террор, и были намечены покушения на П. Н. Дурново, «которого считали главным вдохновителем реакционного курса правительственной политики», и Ф. В. Дубасова – за подавление московского восстания. При этом находили «покончить с Дурново <…> как можно скорее, потому что в апреле должна была быть созвана Государственная дума». Подготовку покушения на П. Н. Дурново вели две группы – под руководством Е. Азефа и Б. Савинкова. Однако первую выследила полиция (Азеф предупредил о готовящемся покушении), а работа второй была свернута из-за угрозы ареста.
  Тогда А. Р. Гоц предложил план открытого нападения на дом, где жил П. Н. Дурново: террористы, «одетые в особые “панцири” из динамита, должны были силой прорваться внутрь дома и там взорвать себя, чтобы под развалинами здания похоронить Дурново и всех, кто был в его квартире». План был отвергнут по ряду причин: не было нужного количества динамита, не знали план дома, мало времени оставалось до открытия Государственной Думы.
  Однако от мысли убить П. Н. Дурново и Ф. В. Дубасова не отказались. За подготовку покушения на П. Н. Дурново взялся Б. Савинков, однако «все усилия <…> остались безрезультатными»: «меры предосторожности, принятые для охраны Дурново, были настолько велики, что террористам не удалось ни одного раза даже просто увидеть его» (Гоц А. Из недавнего прошлого /Отрывки из воспоминаний А. Р. Гоца/ // За свободу. Нью-Йорк, 1947. № 18. С. 144–147; Зензинов В. Памяти А. Р. Гоца // Социалистический вестник. 1947. № 5 (597). С. 80–81; Он же. Пережитое. Нью-Йорк, 1953. С. 279; Савинков Борис. Воспоминания террориста. Л., 1990. С. 224–227, 229, 231, 387; Николаевский Б. И. История одного предателя. Террористы и политическая полиция. М., 1991. С. 99–100, 105, 133, 145, 150, 154; Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 11; Охранка: Воспоминания руководителей охранных отделений. М., 2004. Т. 2. С. 148, 210–215, 263; Бельгард А. В. Воспоминания. М., 2009. С. 424).
  19 августа (1 сент.) 1906 г. убить П. Н. Дурново попытались эсеры-максималисты: бывшая студентка Лозаннского университета Т. А. Леонтьева застрелила в отеле «Юнгфрау» в Интерлакене (Швейцария) рантье из Парижа Шарля Мюллера, приняв его за П. Н. Дурново: ей, как она заявила на допросе, было известно, что он путешествует по Швейцарии под именем Мюллера. Инициатором покушения была Е. Ковальская, участвовали С. Копельзон, Б. Герман (ГАРФ. Ф. 102 ОО. 1906. Оп. 235. Д. 434. Л. 9, 11, 34; Савинков Борис. Указ. соч. С. 133; Герасимов А. В. Указ. соч. С. 14–15; Богданович А. В.Три последних самодержца. М., 1991. С. 397. Запись 23 авг. 1906 г.)
  Леонтьева Татьяна Александровна – дочь якутского вице-губернатора; некоторое время сообщала Боевой организации эсеров сведения о высокопоставленных лицах, затем участвовала в покушении на Д. Ф. Трепова, была арестована; после 17 октября 1905 г. освобождена «за душевной болезнью»; выехала за границу, где примкнула к эсерам-максималистам. 28 марта 1907 г. была приговорена швейцарским судом к четырем годам тюрьмы, но вскоре переведена в психиатрическую лечебницу; 28 сентября 1910 г. освобождена за окончанием срока.
  Была, по-видимому, еще одна попытка убить П. Н. Дурново: 30 мая 1907 г. перед заседанием общего собрания Государственного совета «курьеры совершенно случайно открыли три адские машины под пюпитрами Акимова, Дурново и Дубасова» (Мемуары протоиерея Буткевича Тимофея // ГАРФ. Ф. 1463. Оп. 2. Д. 383. С. 4241).


[Закрыть].

С точки зрения П. Н. Дурново, терроризм – «это очень ядовитая идея, очень страшная, которая создала силу из бессилия»[487]487
  Из архива Л. Тихомирова // Красный архив. 1924. Т. 6. С. 144.


[Закрыть]. Что он мог противопоставить этой напасти? Арсенал средств был невелик.

В декабре 1905 г. были проведены аресты главнейших революционных деятелей, при обысках в их помещениях были изъято большое количество оружия и взрывных устройств[488]488
  Русское слово. 1906. 23/10 янв. (Правительственное сообщение.)


[Закрыть].

Циркуляром от 24 декабря 1905 г. П. Н. Дурново, ссылаясь на ст. 17 Положения об охране и п. 1-й указа от 29 ноября 1905 г., обязал губернаторов и градоначальников все дела о лицах, изобличенных в убийстве и покушении на убийство должностных лиц, «передавать на рассмотрение военного суда для суждения виновных по законам военного времени с применением наказания по ст. 279 Устава о наказаниях»[489]489
  ГАРФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 145. Л. 94.
  Ст. 17 Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия (14 авг. 1881 г.) предусматривала право министра внутренних дел и генерал-губернаторов по их усмотрению передавать на рассмотрение военного суда дела о преступлениях, предусмотренных общими уголовными законами.
  П. 1-й указа от 29 нояб. 1905 г. предоставлял губернаторам и градоначальникам право объявлять местности, вверенные их управлению, в положении чрезвычайной охраны.


[Закрыть].

Однако аппарат МВД оказался неготовым эффективно бороться с террористами. Его агенты – в центре и на местах – не имели нужного опыта, были терроризированы антиправительственной прессой, скованы физическим страхом. Борьбу правительства с террористами тут же окрестили «правительственным террором» и организовали вокруг него свистопляску. Резкое его осуждение раздавалось иногда и с амвона[490]490
  См., напр.: Флоренский П. А. Вопль крови. Слово в неделю Крестопоклонную. Сказано в храме МДА за литургией 12 марта 1873 г. от смерти И[исуса] Хр[иста]. М., 1906. Издание М-на и Х-ва.


[Закрыть].

Из министерства приходилось подсказывать и подталкивать: «Убийца полицмейстера и покушавшийся на убийство вице-губернатора должны быть преданы военному суду. Имейте в виду, что Иркутск с уездом объявлены на военном положении»[491]491
  Карательные экспедиции в Сибири в 1905–1906 гг. Документы и материалы. М.; Л., 1932. С. 61.


[Закрыть].

Приходилось обращать внимание местных властей на опыт эффективной борьбы с террористами: «Сообщаю, что варшавский генерал-губернатор, руководствуясь ст. 12 правил о местностях, объявленных на военном положении, подверг смертной казни расстрелянием одиннадцать лиц, изобличенных в принадлежности к анархическому сообществу, проявившему свою деятельность изготовлением снарядов, террористическими актами, вымогательством, грабежом и насилием»[492]492
  Телеграмма министра внутренних дел временному Иркутскому генерал-губернатору генералу Ласточкину, 8 янв. 1906 г. // Там же. С. 87.


[Закрыть].

Личный состав министерства юстиции почти поголовно страдал «судебным формализмом», был настроен либерально, а в части – и революционно. Приходилось подсказывать местным властям, как если не преодолеть сопротивление прокуратуры, то хотя бы его минимизировать: «В виду разномыслия с прокурорским надзором, следует по меньшей мере иметь настояние, чтобы никто из арестованных не был освобожден и чтобы виновные подвергались самому строгому наказанию по статьям, примененным прокуратурою»[493]493
  Там же.


[Закрыть].

Среди коллег по кабинету П. Н. Дурново не находил должного понимания и поддержки. Так, в заседаниях Совета министров 20 и 23 декабря 1905 г. и 10 и 13 января 1906 г. обсуждался вопрос «Об уголовной репрессии по делам об убийстве чинов войск и полиции и других должностных лиц, падающих жертвами честного соблюдения принятой ими присяги на верность службы». Поскольку в действительности однородные преступления могли, в зависимости от начальствующих, «влечь смертную казнь или же не влечь ее», решили, по предложению министра юстиции М. Г. Акимова, поставить решение в зависимость от закона, а не усмотрения. Однако только часть министров высказалась за «применение смертной казни ко всем лицам, посягнувшим на жизнь должностных лиц по политическим целям»; другая часть была против такого закона. Пришлось идти на уступки: во-первых, закон должен был «действовать лишь в пределах крайней необходимости и относиться только к опаснейшим видам преступлений»; во-вторых, суду предоставлялось ходатайствовать о замене смертной казни бессрочной каторгой.

П. Н. Дурново предложил дополнить Положение об усиленной охране постановлением о наказании за изготовление и хранение взрывных снарядов и веществ с целью употребления их для преступлений против жизни должностных или других лиц или для уничтожения сооружений. Мотивы его были серьезными: участились случаи употребления разрывных снарядов, выросли хищения взрывчатки из складов, нарастало производство снарядов вследствие простоты их изготовления. Министр настаивал на предании «виновных во всех таковых случаях военному суду и смертной казни». Однако и в этом случае некоторые из членов кабинета настаивали на том, чтобы «выделить из всех прочих категорий метание разрывных снарядов, которое не может быть подведено под понятие покушения на убийство должностных лиц»[494]494
  Мемория Совета министров 20 и 23 декабря 1905 года, 10 и 13 января 1906 года // РНБ. Ф. 781 (Толстой И. И.). Д. 248. Л. 1–7.


[Закрыть].

Разошелся П. Н. Дурново с коллегами и по вопросу о замене военного положения положением усиленной и чрезвычайной охраны. Совет министров в заседании 5 марта 1906 г. признал такую замену «крайне желательной». Министр внутренних дел находил, что «военное положение, как и другие исключительные меры, являясь действительным оплотом против революционных посягательств, отнюдь, однако, не стесняют в чем-либо благонадежную часть населения». Ссылаясь на ходатайства частных лиц и общественных организаций о сохранении военного положения и на высочайшее повеление военному министру от 18 января 1906 г., он полагал невозможным отменять военное положение «без ходатайства местных властей»[495]495
  Особое мнение министра внутренних дел по мемории Совета министров 5 марта 1906 г. // Совет министров Российской империи. 1905–1906 гг. Документы и материалы. Л., 1990. С. 318–319.
  В высочайшем повелении военному министру от 18 янв. 1906 г. говорилось: «Вообще, военное положение следовало бы отменять лишь с согласия местного начальства, близко знакомого с положением дел».


[Закрыть].

Тем не менее П. Н. Дурново справился и с этой проблемой. Вот свидетельство из Привислинского края, где «вообще террор процветал <…>, особенно в городах и местечках, и жертвами его были исключительно чины полиции. <…> С приходом к власти П. Н. Дурново и с принятием твердого правительственного курса революционный пожар стал понемногу утихать, чему весьма способствовало введенное военное положение и обретенная наконец военными властями решимость к энергичному подавлению еврейского и рабочего террора. Военные суды работали быстро и уверенно, и казни захваченных террористов скоро образумили обнаглевших революционеров. Край быстро успокоился, а назначение выборов в Государственную думу привлекли к себе все внимание населения»[496]496
  Друцкой-Соколинский В. А. Да благословенна память. Записки русского дворянина (1880–1914). Орел, 1996. С. 182. Автор в то время – правитель канцелярии Петроковского губернатора М. В. Арцимовича.


[Закрыть].

Борьба с революционной печатью

Важнейшим направлением деятельности Дурново-министра была беспощадная борьба с революционной печатью.

После манифеста 17 октября, по свидетельству А. И. Гучкова, «царствовала самая широкая, <…> необузданная свобода печати»[497]497
  Гучков А. И. Письмо в редакцию // Новое время. 1911. 27 сент. Цит. по: Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 906.


[Закрыть].

С 14 по 20 октября газеты не выходили: всеобщая забастовка. 20-го вышел № 3 «Известий Совета рабочих депутатов». Затем стали выходить газеты: «Наши дни», «Северный голос», «Наш голос», «Набат», «Рабочий голос», «Начало», «Новая жизнь», «Сын Отечества», «Русь», «Наша жизнь», «Русская газета», «Буревестник», «Радикал», «Голос среднеучебных заведений», «Молодая Россия», «Голос молодой России», «Наша мысль», «Известия крестьянских депутатов», «Трудовая Россия», «Крестьянский депутат», «Дело народа», «Народный вестник», «Голос», «Мысль» и многие другие.

«В декабре начался ливень из сатирических журналов. Они сыпались одни за другими, как звезды в августовскую ночь, одни остроумные и язвительные, другие пошлые и тупые»: «Зритель», «Журнал», «Маска», «Пулемет», «Стрела», «Пламя», «Нагаечка», «Митинг», «Сигнал», «Сигналы», «Бурелом», «Буря», «Буревал», «Пули», «Жупел», «Фонарь», «Волшебный фонарь», «Свобода», «Девятый вал», «Дятел», «Клюв», «Молот», «Вампир» и др. – всего 84! Появились сатирические журналы на еврейском языке.

Развивалась нелегальная печать: С. Р. Минцлов приводит названия 11 эсеровских изданий, 13 социал-демократических и 2 анархистских[498]498
  Минцлов С. Р. 14 месяцев «свободы печати» (17 октября 1905 – 1 января 1907 г.). Заметки библиографа // Былое. 1907. № 3 /15/ С. 124–132.


[Закрыть].

Хлынул мутный поток порнографических изданий.

Закрытые издания возрождались через два-три дня под другими названиями.

«За последнее время в одном Петербурге вышло новых, по словам “Петербургской газеты”, 35 политико-сатирических журналов одним, двумя и самое большое – семью номерами. <…> Первое место в карикатурах занимал граф Витте – 427 карикатур, затем – Дурново, Победоносцев, Дубасов и др.»[499]499
  Русское слово. 1906. 17/4 февр.
  Вот один из этих «сатириков» – Зиновий Исаевич Гржебин (1877–1929). В 1905 г. издавал «Жупел» и «Адскую почту». З. Н. Гиппиус, хорошо его знавшая, писала о нем: «проходимец», «прохвост». «Прирожденный паразит и мародер интеллигентной среды. Вечно он околачивался около всяких литературных предприятий, издательств, – к некоторым даже присасывался, – но в общем удачи не имел. Иногда промахивался: в книгоиздательстве “Шиповник” раз получил гонорар за художника Сомова, и когда это открылось – слезно умолял не придавать дело огласке. До войны бедствовал, случалось – занимал по 5 рублей; во время войны уже несколько окрылился, завел журналишко, самый патриотичный и военный, – “Отечество”. С первого момента революции он, как клещ, впился в Горького <…> Но, присосавшись к Горькому, Зиновий делает попутно и свои главные дела: какие-то громадные, темные обороты с финляндской бумагой, с финляндской валютой, <…> живет <…> в громадной квартире бывшего домовладельца, покупает сразу пуд телятины (50 тысяч), имеет свою пролетку и лошадь (это в 1919 г. – А. Б.)». «Матерый паук» (Гиппиус З. Дневники: В 2 кн. М., 1999. Кн. 1. С. 483; Кн. 2. С. 21, 100, 215–217).
  «У Гржебина (на Потемкинской, 7) поразительное великолепие. Вазы, зеркала, Левитан, Репин, старинные мастера, диваны, которым нет цены, и т. д. Откуда все это у того самого Гржебина, коего я помню сионистом без гроша за душою, а потом художничком, попавшим в тюрьму за рисунок в “Жупеле” (рисунок изображал Николая II-го с оголенной задницей). Толкуют о его внезапном богатстве разное» (Чуковский К. И. Дневник. 1901–1929. М., 1991. С. 104. Запись 17 марта 1919 г.).


[Закрыть]

Современник свидетельствует: «Книжный рынок сразу наполнился небывалой до того времени литературой двух сортов: порнографической и революционной, одинаково бесстыдной, бьющей на инстинкты неразвитой, но жадной на впечатления толпы. <…> Не было той гадости, не было той брани, которые не печатались бы в этих листках по адресу правительства, которому приписывались такие гнусности, какие только мог придумать человек, не знающий стыда и уверенный в безнаказанности»[500]500
  Козлинина Е. И. За полвека. 1862–1912 гг. Воспоминания, очерки и характеристики. М., 1913. С. 510.


[Закрыть].

Исследователь подтверждает: «Поток антиправительственных публикаций хлынул с конца 1905 года. Наибольшей ядовитостью отличались сатирические произведения. Сотни писателей, художников и редакторов <…> напустились на правительство, императора, царскую фамилию, порой яростно и разнузданно. Многие изображения правительственных чиновников, а также символические изображения государства доходили до бесчеловечности, отличались леденящей кровь жестокостью. <…> По своей грубой физиологичности эти материалы подобны изображению работы прозектора в анатомическом театре; стремление приучить к бесчеловечности напоминает пропаганду зверств времен первой мировой войны»[501]501
  Дж. Дейли, д. и. н., проф. Иллинойского университета, Чикаго // Вопросы истории. 2001. № 10. С. 26.


[Закрыть].

Бюллетени официального Петербургского телеграфного агентства передавали «подряд все известия, получаемые с мест, в том сыром и часто недоброжелательном по отношению к правительственным властям тоне, который вполне гармонировал в то время с общим настроением огромного большинства антиправительственно настроенных повременных изданий»[502]502
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 311–312.


[Закрыть].

В салоне Богдановичей констатировали: «Каждый день Витте все больше и больше теряет почву под ногами, никто ему не верит. Пресса всех оттенков его ругает. Страшно достается и Дурново, даже больше, чем Витте»[503]503
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 363. Запись 24 нояб. 1905 г..


[Закрыть].

Разумеется, никакое правительство подобного терпеть не могло. Борьба с печатью оказывалась объективно необходимой: невозможно было признать естественной безграничную свободу печатать все, что угодно (распространение порнографических литературы и рисунков доказывало это со всей очевидностью); надо было восстановить пошатнувшееся значение правительственной власти и прекратить безудержное злоупотребление провозглашенными 17 октября свободами.

Однако борьба эта оказалась нелегкой потому, прежде всего, что «русское правительство того времени, при всех его недостатках, все же всегда стремилось оставаться в рамках хотя бы относительной законности»[504]504
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 359.


[Закрыть]. А законы, как на грех, были хуже некуда.

Вследствие манифеста 17 октября Главное управление по делам печати отменило 19-го октября все циркулярные распоряжения, изданные на основании ст. 140-й Цензурного устава, по которой министр внутренних дел мог запрещать касаться любого вопроса в печати. Временные правила о периодической печати, утвержденные 24 ноября, заменили предварительную цензуру карательной (последующей). Отменялись: предварительная цензура для изданий, выходивших в городах; административные взыскания; денежные залоги; ст. 140 Устава о цензуре. Ответственность за преступления посредством печати определялась судом. Вводился явочный порядок основания периодических изданий. Редактором мог быть российский подданный, достигший 25-ти лет и обладающий общей гражданской правоспособностью и не лишенный избирательного права. О замене ответственного редактора или изменении условий выпуска следовало сообщить цензору в течении трех дней. Номер должен был доставляться в местный цензурный комитет одновременно с выпуском из типографии и, если в нем обнаруживались «признаки преступных деяний», мог быть арестован только с одновременным возбуждением судебного преследования. Суд мог приостановить издание до судебного приговора.

Обыкновенные меры борьбы с революционной печатью были «почти совершенно бесцельны и не имели ни малейшего смысла», – справедливо считал начальник Главного управления по делам печати. По его совету П. Н. Дурново распорядился закрывать типографии, печатавшие красные юмористические журналы. Это оказалось весьма действенным средством борьбы с революцией[505]505
  Там же. С. 259–260.


[Закрыть].

С 13 ноября, когда вышел и был конфискован первый № сатирического ж. «Пулемет»[506]506
  Его редактор Н. Г. Шебуев заключен в крепость и привлечен к судебной ответственности по ст. 103 (оскорбление Величества) и ст. 128 («дерзостное неуважение к верховной власти») Уголовного уложения; по решению судебной палаты издание прекращено, а редактор – на 1 год в крепость.


[Закрыть], «полился безудержный поток конфискаций всевозможных произведений печати».

3 декабря 1905 г. был закрыт ряд газет за опубликованный накануне «Финансовый манифест».

Конфисковались книги, № № журналов и газет; прекращались периодические издания; опечатывались типографии (за оскорбление монарха, поношение самодержавия, призыв к мятежу и вооруженному восстанию); производились аресты журналов, порнографических карточек и открыток у разносчиков, на складах издательств; кадетские корпуса ежедневно обыскивались, отбирались сатирические журналы, «вредные газеты», порнографические карточки; редакторы и издатели подвергались взысканиям (крепость, тюрьма, штрафы и др.); владельцы издательств предавались суду.

Газеты пестрели сообщениями: «В ночь на 5-е января по непосредственному распоряжению министра внутренних дел Дурново, приостановлено печатание и выпуск первого номера сатирического журнал “Гвоздь”. Конфисковано 40 тыс. экземпляров» (Русское слово, 20(7).01.1906 г.); 3 февраля в Петербурге арестован В. Г. Короленко «в связи с закрытием ж. “Русское богатство”» (Русское слово, 17(4).02.1906); «2 марта 1906 г. редактор сатирического журнала “Забияка” Зузерович-Клебанский был признан виновным по ст. 128 и приговорен к заключению в крепости на 2 месяца с запрещением редакторской деятельности на 5 лет» (Русское слово, 16(3).03.1906); «Сын купца Н. Корней-Чуковский, редактор ж. “Сигнал” приговорен по 2 ч. 103 ст. уголовного уложения за насмешку, направленную против Его Величества, к 6 месяцам крепости, с воспрещением на 5 лет редакторской деятельности. Издание “Сигнала” запрещено навсегда» (Новое время, 23.03.1906); «На 4 месяца тюрьмы осужден СПб-м окружным судом редактор юмор. ж. “Водоворот” С. С. Мендельсон» (Московский листок, 6.04/26.03.1906).

П. Н. Дурново потребовал «положить конец революционной агитации» Петербургского телеграфного агентства[507]507
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 311–312.


[Закрыть]. Предупреждая владельцев типографий быть осторожнее при печатании известий об императорской фамилии и нападках на высокопоставленных лиц, говорил, что про него они могут печатать «что угодно»[508]508
  Русское слово. 1906. 6 февр./24 янв.


[Закрыть]. «Надо сказать, – подтверждает А. В. Герасимов, – что Дурново к этим нападкам [в сатирических журнальчиках] на него лично и на других министров относился вообще довольно благодушно. Но он не мог с таким же благодушием относиться к нападкам на царя»[509]509
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 44. Любопытный штрих: «Довольно терпеливо снося руготню по своему адресу революционных зоилов, Витте положительно не мог переварить критику, исходящую справа. Неоднократно обращался он к Дурново с требованием принять против сатириков суровые меры, но Дурново оставался на это неизменно глух, хотя и сам подвергался насмешкам юных юмористов, и причем знал, кто они» (Гурко В. И. Указ. соч. С. 507. Речь идет о группе правой молодежи). Кстати: «Столыпин отличался повышенной чувствительностью к личным на него нападкам» (Из воспоминаний С. Е. Крыжановского, товарища министра внутренних дел в 1906–1911 гг // Правые партии. Т. 1. М., 1998. С. 629).


[Закрыть].

Успешная борьба с революционной печатью оживленно комментировалась. «Сегодня, – судачили в салоне Богдановичей, – 8 газет арестованы по случаю того, что напечатали манифест рабочих, большими буквами “манифест”»[510]510
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 364. 2.12.1905.


[Закрыть].

При поддержке и содействии министра юстиции М. Г. Акимова П. Н. Дурново в течение декабря 1905 г. – января 1906 г. закрыл «впредь до судебного приговора» 63 издания, а редакторов привлек к судебной ответственности.

Указ 18 марта 1906 г. «Об изменении и дополнении Временных правил о периодической печати» несколько облегчил положение правительства: были затруднены замена ответственного редактора и изменение условий выпуска; представлять № в цензуру должен был содержатель или управляющий типографией; иллюстрированные издания должны были представляться за 24 часа до выпуска из типографии; издателю приостановленного или запрещенного издания запрещалось издавать (лично или через другое лицо) новое периодическое издание до судебного приговора; были ужесточены наказания за нарушения правил.

* * *

Борьба с революционной пропагандой была важнейшим направлением деятельности МВД. П. Н. Дурново требовал закрывать частные собрания (или допускать туда полицию), если они принимали характер публичных собраний. В местностях, объявленных в исключительном положении, – закрывать все собрания, если есть опасность для общественного порядка[511]511
  П. Н. Дурново – С. Ю. Витте, 6 янв. 1906 г. // Совет министров Российской империи. 1905–1906 гг. Документы и материалы. Л., 1990. С. 143.


[Закрыть].

Разрешая, ввиду наступившего успокоения, публичные собрания, предписывал местным властям «руководствоваться следующими принципами»: «разрешать митинги с величайшим разбором лишь людям умеренных воззрений»; «сообразовывать число разрешаемых митингов с возможностью надзора за ними, дабы всегда иметь достаточно полиции, чтобы разогнать митинг силой»; «не допускать многолюдных митингов под видом частных собраний»; не допускать митингов, устраиваемых с очевидной целью революционной пропаганды; не разрешать митингов на открытом воздухе и в зданиях учебных заведений; удалять с митингов военнослужащих и гимназистов; не разрешать митингов, если они угрожают порядку и спокойствию[512]512
  Циркуляр министра внутренних дел П. Н. Дурново генерал-губернаторам и губернаторам о порядке разрешения митингов и собраний. 21 янв. 1906 г. // Революция 1905–1907 гг. в России. Документы и материалы. Второй период революции. 1906–1907 годы. Ч. I. январь – апрель 1906 года. Кн. I. М., 1957. С. 141–142.


[Закрыть].

Потребовал: усилить надзор за различными кружками и агитаторами, руководителей – в тюрьму; «извлечь из деревень всех шляющихся без надобности евреев, земских служащих и студентов»; пересмотреть виновность в переполненных тюрьмах, «освободить наименее опасных, дабы иметь возможность посадить новых революционеров»[513]513
  Циркуляр министра внутренних дел П. Н. Дурново генерал-губернаторам и губернаторам об усилении борьбы с революционной пропагандой // Там же. С. 148.


[Закрыть].

* * *

Острейшей проблемой была для П. Н. Дурново и высшая школа: введенные указом 27 августа 1905 г. Временные правила об управлении вузами (выборные ректоры и деканы, подчиненная им университетская инспекция; студенческие дела – на усмотрение профессорского дисциплинарного суда; право Совета университета разрешать сходки и др.) существенно затрудняли борьбу с революционными эксцессами.

Фактически студенты не учились; не зная, когда возобновятся занятия, оставались в городе и активно занимались революционной пропагандой, участвовали в митингах, устраивали сходки и т. п.

Полиции приходилось, как это было, например, 23 декабря 1905 г. в Петровском-Разумовском, войсками оцеплять учебные заведения, проводить обыски в студенческих общежитиях и в квартирах профессоров и служащих, изымать берданки, револьверы, революционную литературу, производить аресты. П. Н. Дурново справедливо находил, что такое состояние учебных заведений опасно для общественного спокойствия, и полагал наиболее целесообразным закрыть учебные заведения на определенный срок: тогда большинство студентов разъедется по домам, перестанет собираться по квартирам и митингам – будет возможность удержать многих от крайностей и облегчить работу полиции[514]514
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 62.


[Закрыть].

* * *

Законопроект о Временных правилах об обществах и союзах (04.03.1906 г.) был разработан в Министерстве юстиции. При рассмотрении его в Совете министров в конце 1905 – начале 1906 гг. П. Н. Дурново удалось существенно расширить полномочия административной власти «в регулировании создания и деятельности общественных организаций». Исходя прежде всего из интересов охраны общественного порядка и государственной безопасности, он справедливо полагал, что без участия администрации не может «образоваться ни одна организация вне зависимости от способа ее создания и объема получаемых прав»[515]515
  Туманова А. С. Законодательство об общественных организациях России в начале XX в. // Государство и право. 2003. № 8. С. 82–86.
  П. Н. Дурново был достаточно сведущ в этом вопросе: при МВД межведомственное совещание под руководством директора департамента общих дел А. Д. Арбузова разрабатывало постоянный закон об обществах и союзах.


[Закрыть].

П. Н. Дурново и губернаторы

Принявшись за местную администрацию, П. Н. Дурново в течение ноября – декабря 1905 г. учинил, как шутили министерские, «избиение губернаторов»: все растерявшиеся и нераспорядительные в 15 из 48 губерний Европейской России, управляемых на общих основаниях, были заменены[516]516
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 455–456. Делал это Дурново достаточно независимо от Совета министров (см.: Королева Н. Г. Указ. соч. С. 103).


[Закрыть]. Характерная деталь: всю переписку по этим переменам, «крайне часто неприятную, вел лично, в большинстве случаев собственноручно, <…> почти без всякого участия департамента общих дел и канцелярии. Трудоспособность его, в этом отношении, была изумительная».

При этом замена одних другими не приобрела характер «чехарды», все делалось спокойно и обдуманно. Так, М. М. Осоргин, явно перепугавшись, обратился к С. Ю. Витте с просьбой освободить его от занимаемой им должности тульского губернатора. В ответ получил письмо управляющего министерством внутренних дел. «Дурново писал мне, – вспоминал М. М. Осоргин, – что в настоящее смутное время именно и нужны старые опытные администраторы, почему убедительно просил меня не настаивать на своей отставке»[517]517
  Осоргин М. М. Воспоминания (1905–1914) // НИОР РГБ. Ф. 215.2.7. Л. 88 об.


[Закрыть]. Однако в середине декабря 1905 г. его пришлось-таки уволить: «распустил вожжи».

Стремясь побудить власти на местах к более активной и решительной борьбе с революционными эксцессами, П. Н. Дурново всю ответственность брал на себя. Д. Н. Любимов вспоминал, как подготовил, получив задание министра, три проекта циркулярной телеграммы губернаторам. Все они были забракованы. «В них нет успокоительной ноты для губернаторов, – сказал П. Н. Дурново. – Для меня ясно, что большинство губернаторов колеблется принять решительные меры, главным образом опасаясь ответственности и потери места в случае неподдержки министерством их действий». И составил сам. «Это была та знаменитая телеграмма, – пишет Любимов, – столь известная губернаторам того времени, необыкновенная по своей краткости, содержательности и выразительности». Текст ее следующий: «Примите самые энергичные меры борьбы с революцией, не останавливаясь ни перед чем. Помните: всю ответственность я беру на себя. Управляющий министерством внутренних дел, сенатор Дурново»[518]518
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 456–457.


[Закрыть].

Сильных администраторов продвигал. Так, отлично себя зарекомендовавшего тамбовского губернатора В. Ф. Лауница провел градоначальником Петербурга. Некоторые вынуждены были уходить. Так, во время вооруженного восстания в Москве тульский губернатор М. М. Осоргин получил телеграмму с нарочным. «Смысл ее таков: Крестьянский съезд закрылся, участники его разъехались по домам, личность этих участников, а также их политическое credo достаточно выяснились в речах их на заседаниях, почему губернаторам предлагается по возвращении этих лиц на месте немедленно их арестовать, сделать краткое, поверхностное дознание и передать их в руки следственных властей». «Понятно, – продолжает М. М. Осоргин, – я всеми силами души восстал против такого распоряжения». Кончилось все тем, что губернатор написал министру конфиденциальное письмо (с жандармом «для вручения министру в собственные руки»), где заявил о своем принципиальном несогласии и просил дать ход своему давнишнему прошению об отставке. «Я отнесся к своей отставке, – вспоминал М. М. Осоргин, – с некоторым удовлетворением. По совести я сознавал, что не справился с вновь поставленными задачами, блуждая, как в потемках, и не имел надежды найти правильный курс»[519]519
  Осоргин М. М. Указ. соч. Л. 115 об.–120.


[Закрыть].

Поощряя губернаторов к решительной борьбе с революцией, П. Н. Дурново был всегда готов их защитить. Так, когда Д. Б. Нейдгарт и П. Г. Курлов были привлечены Сенатом за превышение власти, он явился в заседание Сената и заявил, что они действовали в интересах правительства, – оба были оправданы[520]520
  Революция 1905 г. Материалы и официальные документы. М., 1925. С. 381.


[Закрыть].

Успешные губернаторы сохранили о «своем» министре «сердечные воспоминания как о выдающемся по уму человеке, для которого главное было – суть дела, а не форма». А. В. Болотов, назначенный пермским губернатором, в первую встречу с П. Н. Дурново 23 ноября 1905 г. «был сразу обворожен этим умным, энергичным, чутким и тонким государственным человеком», был «поражен знанием им всего ведомства и ясным и правильным пониманием текущего момента и всей сложной административной машины». «Все циркулярные телеграммы Дурново, – по его мнению, – дышали энергией и ясностью мысли»[521]521
  Болотов А. В. Святые и грешные. Воспоминания бывшего человека. Париж, 1924. С. 132, 144–145, 188–189.


[Закрыть].

Вот одна из них, от 23 декабря 1905 г.[522]522
  Циркуляр губернаторам, градоначальникам, начальникам губернских жандармских управлений, начальникам железнодорожных жандармских полицейских управлений и начальникам почтово-телеграфных округов. 23 декабря 1905 г. № 36 // РГИА. Ф. 1282 (Канцелярия министра внутренних дел). Оп. 3. Д. 107 (Циркуляры по МВД за 1905 г. Копии). Л. 182–183.


[Закрыть] Замечательный документ: отличная осведомленность, глубокий анализ, трезвая оценка, четкие указания, властные требования – подлинная программа действий для местной власти!

Характеризуя состояние администрации на местах, беспощадно констатирует:

во-первых, местные власти оказались «не на высоте твердого сознания лежащих на них обязанностей» (не проявили должных решительности, энергии, настойчивости, находчивости и умелых приемов управления; не дали «стойкого и быстрого отпора» наглым попыткам мятежных посягательств на государственный и общественный строй; бездействовали; дошли до совершенно пассивного созерцания мятежных посягательств; конфузились осуществлять дарованные им законом полномочия);

во-вторых, губернаторы «не использовали дарованной им власти, замкнулись в пределы узко-ведомственной компетенции, перестали считать себя обязанными вмешаться в дело усмирения мятежа почтово-телеграфных чиновников, наблюдали в качестве посторонних свидетелей попытки разрушить основания всей нашей государственной службы»;

в-третьих, начальники почтово-телеграфных округов «обнаружили совершенную слабость и полное непонимание служебного долга» (не арестовывали виновных, ссылаясь на отсутствие войск и на то, что прокурорский надзор не усматривает в чиновничьей забастовке признаков преступления, и даже просили министра простить виновных, т. к. «они добивались только улучшения своего экономического положения»);

в-четвертых, жандармские управления «совершенно себя упразднили и перестали заниматься возложенным на них делом»;

в-пятых, железнодорожная жандармская полиция «почти везде оказалась не на высоте лежащих на ней задач» (не только не сумела предупредить забастовок железных дорог, но при их возникновении почти повсеместно исчезла и не оказала никакого противодействия);

в-шестых, полицейская власть «оказалась пассивной ко всем случаям мятежных явлений»;

в-седьмых, «совершенная нерешительность административных чинов и управлений»;

в-восьмых, «отсутствие сознательного отношения к объему и значению единичных явлений с точки зрения последствий, ими вызываемых».

Обращает внимание на неизбежные пагубные последствия отмеченного: во-первых, «нарушение правильного течения государственной, общественной и частной гражданской жизни»; во-вторых, спокойная часть населения «совершенно лишена возможности отдаваться мирным занятиям и утрачивает веру в поддержку со стороны законных властей справедливых ее требований и пожеланий»; в-третьих, «начало разложения основных устоев государственной безопасности»; в-четвертых, народные массы «утратили всякое сознание гражданского долга, прекратили взнос податей, открыто посягали на частное и государственное имущество»; в-пятых, «мятеж принял размеры широкой разнузданности масс и для усмирения потребовалось оружие».