Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

П. Н. Дурново и новая редакция Основных Законов

С. Ю. Витте «стоял за необходимость издания Основных законов до Думы», полагая, что их издание закрепит «новый государственный строй, провозглашенный 17-го октября»; в противном случае – «Дума обратится в учредительное собрание, что вызовет необходимость вмешательства вооруженной силы», в результате чего «новый строй погибнет». «Такого же мнения, – замечает С. Ю. Витте, – были все члены Совета, включая Дурново и Акимова, кроме князя Оболенского». Мемория Совета министров как будто подтверждает это единодушие[860]860
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 462; Всеподданнейший доклад С. Ю. Витте. 2 марта 1906 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 7. Л. 1–2, 153–157.


[Закрыть].

По-видимому, это не совсем так. По крайней мере, на первом из заседаний на квартире С. Ю. Витте, посвященных обсуждению проекта Основных законов, 10 марта 1906 г. позиция министра внутренних дел была иной. «По проекту “Основных законов” я нахожу, – писал П. Н. Дурново, – что в этом проекте нет ни одной статьи, которая бы вносила в действующее ныне положение что-либо новое. Повторение в более общей форме недавно изданных законов при настоящих обстоятельствах в высшей мере опасно, ибо опять ставит на очередь те жгучие вопросы, которые после Манифеста 17 октября породили смуту во всей России и едва не погубили Правительство. Еще более опасно вторично объявлять свободу личности и неприкосновенность жилища, не предоставляя никаких гарантий в том, что то и другое будет соблюдаться. Признавая, что теперь первенствующая задача Правительства есть охранение порядка, думаю, что рисковать достигнутыми результатами, ради опубликования теоретических положений в роде “droits de l’homme”[861]861
  Droits de l’homme – права человека (фр.).


[Закрыть], будет действием безумным и противным интересам Государя и Государства. Даже самое обсуждение таких проектов, слухи о чем без малейшего сомнения проникнут в печать, я признаю крайне неосторожным. Провозглашать принципы “всех свобод”, когда половина Империи по закону, остающемуся в силе, ими не пользуется, ради неизвестно чего, не соответствует требованиям практической политики, и такое провозглашение будет новым оружием, которое правительство, без малейшей нужды, с ребяческим благодушием, передает в руки революционеров.

Начертание законов, подобных изложенному в проекте, есть дело будущего и может иметь место лишь после водворения в Империи полного порядка и спокойствия, согласно новым условиям управления.

Наконец, возбуждение вопроса об отношениях Империи к Финляндии грозит такими осложнениями, которые даже нельзя предвидеть. В настоящее смутное время таких вопросов ни возбуждать, ни решать нельзя.

В виду изложенных соображений, я прихожу к заключению, что проект подлежит отклонению безусловно, без подробного обсуждения по статьям»[862]862
  [Записка о проекте Основных законов] Без начала. Копия // РНБ. Ф. 1000. Собрание отдельных поступлений. Оп. 3. Д. 352. Л. 1.
  Похожую позицию занял И. Л. Горемыкин в Царскосельских совещаниях 9 апреля, высказавшись против переиздания Основных законов: опасался, «как бы Дума не подняла неудобных вопросов» (Былое. 1917. № 4. С. 201–202, 203).


[Закрыть].

В апреле 1906 г., участвуя в Царскосельских совещаниях по пересмотру Основных законов, П. Н. Дурново высказался за то, чтобы Основные законы «могли быть изменяемы не иначе, как по усмотрению государя» и «без всякого участия Думы и Совета», утверждая при этом, что «такое постановление вовсе не противоречит манифесту 17 октября и закону 20 февраля»[863]863
  Там же. С. 193, 195.


[Закрыть]. Вместе с тем при обсуждении ст. 4 Основных законов он заявил, что «после 17 октября и 20 февраля неограниченность монарха перестала существовать»[864]864
  Там же. С. 208.


[Закрыть].

П. Н. Дурново и еврейский вопрос

В России начала XX столетия еврейский вопрос на глазах становился одним из острейших. «Еврейский вопрос, – писал П. П. Извольский, – не религиозный, не национальный, не экономический, не культурный вопрос. Он – все вопросы вместе, величайший и страшнейший вопрос нашего времени. Еврейство, вчера еще ютившееся в кривых закоулках гетто, сегодня стоит перед нами как грозный фактор всемирной истории. <…> еврейство как целое дожило до наших дней в виде чуждого типа в семье арийских народов. Но теперь оно вышло из подполья, от обороны перешло в наступление и для этого пользуется тем оружием, которое дает ему современное общество и государство; оружие это – политическая сила денег. <…> пока государство будет таковым, каково оно теперь, т. е. языческим, сила в нем будет за деньгами, а следовательно – за еврейством»[865]865
  Записка П. П. Извольского по еврейскому вопросу // РГИА. Ф. 560. Оп. 1. Д. 20. Л. 1, 3.


[Закрыть].

В российском правящем слое не только программы его решения – единого понимания не было.

Антисемиты, указывая на противоположность расовых свойств арийцев и евреев, на стремление последних к господству (сначала экономическому, а затем и политическому), считали, что мирное сожительство с евреями невозможно, и выход видели в одном: исторгнуть их, как поступали с ними другие народы в древности и в более близкое время.

Другим еврейский вопрос не представлялся столь простым, а его решение столь легким. Так, П. П. Извольский, указывая на «связь еврейского вопроса с социальным, а последнего – с религиозным», видел его решение не на узком пути «вражды и ненависти», а на широкой дороге «любви и понимания мирового значения того народа, которому, по свидетельству апостола, вверено слово Божие»[866]866
  «Современная действительность показывает, – утверждал П. П. Извольский, – что еврейство – нечто большее, чем материальная сила. Тысячами путей – через печать, через искусство, через посредство политической, ученой и судебной кафедры – еврейская мысль проникает в сознание народов, приютивших у себя еврейство». В результате – «глубокие следы еврейского миросозерцания, еврейского способа мышления» в области «волнующих нас вопросов социальной несправедливости». Иудаизм, напоминал он, «совмещал в себе и самый узкий, враждебный миру национализм, и самую возвышенную проповедь любви к человечеству». В характере социалистического движения, по Извольскому, чувствуется «влияние еврейской религиозной мысли»: «страстная любовь к слабым, обездоленным, фанатичная ненависть к богатству, убеждение, что на земле есть бедные только потому, что есть богатые, – этим проникнуто писание». Процитировав пророка («Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места»), он спрашивал: «Не слышатся ли нам за этими пророчествами <…> знакомые, страстные, современные речи? И разве не животрепещут современностью постановления книги Левит, что землю нельзя продавать, ибо она Божия, а люди только пришельцы и поселенцы у Бога? Знакомые и страшные слова, страшные по тем потокам крови, которые ежеминутно могут из-за них пролиться. Страшные прежде всего для государства. В несчастной истории еврейского народа эта опасность выступает с жестокой ясностью. Проповедь пророков ко всеобщему земному счастию не привела, но она привела к беспримерному крушению еврейской государственности в пользу сильных и трезвых государственных организмов. <…> Я думаю, что в темных и грязных переулках средневековых гетто еврейская мысль работала не только в направлении талмудических тонкостей, что там таилась и пророческая мысль, которая медленно, но упорно пробивалась наружу и в наши дни вновь, как в дни расцвета иудейства, вылилась в страстное требование абсолютной справедливости здесь, на земле. <…> Государство, восприняв христианство, осталось языческим: отсюда – прежний культ силы, прежний vae victis в социальной борьбе, тот ряд противоречий между личной и общественной нравственностью, который мучит и пугает современное раздвоенное человечество. Люди ищут исхода, хотя бы кровавого, и отдаются во власть надвигающейся волны семитической религиозной мысли. Мы вновь на повороте всемирной истории. Как во времена дряхлевшего античного мира, нужно найти сочетание религиозного востока с трезвым гражданственным западом. Религиозный по существу своему порыв, охвативший человечество в форме социализма, может снести всю нашу цивилизацию, все, веками накопленное, важное и дорогое; языческое государство не в силах сохранить свое наследие. Нужен новый Константин, нужна новая религиозная государственность, которая претворит в себе новый напор иудейства, нужен новый окончательный синтез востока и запада».
  П. П. Извольский «не задавался целью отыскать готовую политическую формулу» решения вопроса, полагая, что «такой формулы и быть не может». Он считал, что «если искренно и решительно» стать на намеченный им путь решения еврейского вопроса, то «все остальное приложится, и политик, разрешая трудные задачи текущего дня, будет невольно работать для торжества грядущей правды» (Там же. Л. 3–8).
  Vae victis – горе побежденным (лат.)


[Закрыть].

П. Н. Дурново был слишком трезвым политиком и слишком хорошо знал положение дел в этой области, чтобы быть примитивным антисемитом, и всегда, какую бы должность ни занимал, был способен войти в проблемы конкретного еврея (как и человека любой иной национальности), понять, сочувствовать, помочь. «Я лично, – говорил он в заседании Совета министров 20 января 1906 г., – не враг евреев, многих евреев лично знаю и уважаю, когда ко мне обращаются лично евреи – я обыкновенно выполняю их просьбы как по поводу разрешения жительства вне черты оседлости, так и по поводу поступления в учебные заведения сверх нормы»[867]867
  Воспоминания министра народного просвещения графа И. И. Толстого. 31 октября 1905 г. – 24 апреля 1906 г. М., 1997. С. 147.


[Закрыть].

Г. Б. Слиозберг подтверждает: «Фактическим вершителем еврейских дел являлся директор Департамента полиции, которым был Петр Николаевич Дурново… Он всегда был доступен резонам, и я по совести должен сказать, что если применение того или другого ограничительного правила… находилось в явном противоречии с гуманностью, то от [Дурново] всегда можно было ожидать и внимания, и благосклонного к делу отношения»[868]868
  Цит. по: Солженицын А. И. Двести лет вместе (1795–1995). Ч. 1. М., 2001. С. 287–288.


[Закрыть].

По свидетельству С. Ю. Витте, «Дурново являлся всегда в Сенате защитником евреев, когда слушались дела, в которых администрация старалась софистическими толкованиями сузить и без того крайне узкие и несправедливые законы для еврейства»[869]869
  Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. СПб., 2003. Т. 2. С. 263.


[Закрыть].

Иногда масштабы такой помощи были значительны. В 1893 г. Сенат отменил циркуляр МВД 1880 г., по которому оставлялись на местах все евреи, уже поселившиеся вне черты оседлости без законного на то основания. Таковых оказалось около 70 тысяч семей. С помощью П. Н. Дурново, вспоминает Г. Б. Слиозберг, были изданы «спасительные пункты, которые предотвратили, в конце концов, угрожающее огромное бедствие»[870]870
  Солженицын А. И. Указ. соч. Ч. 1. С. 290.


[Закрыть].

В 1903 г., будучи товарищем министра внутренних дел, П. Н. Дурново, по свидетельству С. Д. Урусова, «особенно резко и прямо высказывался за расширение еврейских прав и против существующего “бессмысленного” законодательства о евреях»[871]871
  Урусов С. Д. Записки. Три года государственной службы. М., 2009. С. 347.


[Закрыть].

Циркуляром за № 55 от 16 ноября 1905 г. начальникам губерний и областей, еврейское население которых пострадало осенью 1905 г. «во время народных волнений», МВД «с целью возможного облегчения участи пострадавших семей, предложило безотлагательно выяснить обстоятельства приема в войска в минувший призыв евреев льготных первого разряда по семейному положению» с тем, чтобы освободить их от военной службы.

15 декабря 1905 г. по всеподданнейшему докладу П. Н. Дурново Николай II предоставил министру внутренних дел право «своей властью» освобождать «от дальнейшего прохождения службы в войсках, с зачислением в ратники ополчения II разряда, принятых в призыв этого года евреев льготного I разряда из семей, пострадавших во время антиеврейских беспорядков». В связи с этим было дано распоряжение «задержать на сборных пунктах новобранцев евреев льготных первого разряда по семейному положению» для решения вопроса об их увольнении (Циркуляр от 29.12.1905 г. № 66)[872]872
  РГИА. Ф. 1282 (Канцелярия министра внутренних дел). Оп. 3. Д. 107 (Циркуляры по МВД. 1905 г. Копии). Л. 193–193 об., 196.


[Закрыть].

15 марта 1906 г. П. Н. Дурново нашел возможным сохранить применявшееся до того времени московскою полицией дозволение евреям купцам 1-й гильдии, приписанным к городам вне черты еврейской оседлости, проживать в Москве и Московской губернии, без ограничения числа приездов и времени пребывания. Сделано это было для «успокоения умов еврейского торгово-промышленного класса»[873]873
  П. А. Столыпин – И. Г. Щегловитову, 13 дек. 1908 г. // П. А. Столыпин: Переписка. М., 2004. С. 303.


[Закрыть].

Такой легкий, сквозь пальцы, взгляд на несоблюдение ограничительных законов против евреев был обусловлен не только гуманизмом П. Н. Дурново, но и тем, что, возглавив образованное В. К. Плеве в 1902 г. Особое совещание для разработки вопросов по пересмотру «Временных правил о евреях от 3 мая 1882 г.», он оказался хорошо осведомленным и убедился не только в неэффективности и, следовательно, бесполезности этих ограничений, но и в их величайшей вредности для государства.

П. Н. Дурново был врагом погромной агитации и погромов. Так, в заседании Совета министров 24 февраля 1906 г., где слушали заявления некоторых еврейских общин об опасности еврейских погромов вследствие устной и печатной погромной агитации, «министр внутренних дел объяснил, что подобные опасения не имеют достаточных оснований и возникавшие уже несколько раз слухи о предстоящих массовых насилиях над евреями оказывались ложными, тем не менее со стороны министерства приняты предупредительные меры к тому, чтобы подобные явления не могли в действительности происходить»[874]874
  Мемория Совета министров 24 февраля 1906 г. (О мерах по предупреждению еврейских погромов) // Совет министров Российской империи. 1905–1906 гг. Документы и материалы. Л., 1990. С. 279–280.


[Закрыть].

Совершенно адекватной была реакция П. Н. Дурново на погром в Гомеле 13–14 января 1906 г. По отчету командированного расследовать причины беспорядков Г. Г. Савича он предложил Могилевскому губернатору прекратить деятельность революционных организаций в Гомеле и закрыть «Союз русских патриотов», усилить полицию в городе, а начальнику штаба Отдельного корпуса жандармов – уволить ротмистра Подгоричани и упорядочить пожарную часть в городе[875]875
  П. Н. Дурново – С. Ю. Витте, 24 февр. 1906 г. // РНБ. Ф. 781 (И. И. Толстой). Д. 304. Л. 3–3 об; Мемория Совета министров 28 февраля 1906 г. // Революция 1905 года и самодержавие. М.—Л., 1928. С. 60.


[Закрыть].

26 февраля 1906 г. С. Ю. Витте получил от И. Ф. Мануйлова при письме прокламацию «Воззвание к русскому народу. Причины всех несчастий России. Меры пресечения зла от евреев». Она была разрешена цензурой и отпечатана в типографии петербургского градоначальства. С. Ю. Витте приказал обсудить дело в Совете министров с приглашением в заседание градоначальника и начальника Главного управления по делам печати. И хотя решение Совета министров не было оформлено, П. Н. Дурново поставил «на вид С.-Петербургскому цензурному комитету неправильность дозволения к печати означенного воззвания, а подписавшему его цензору С. С. Соколову, согласно 1007 ст. Улож. о нак., объяв[ил] выговор» и циркулярно распорядился изъять из обращения упомянутое воззвание[876]876
  Совет министров Российской империи. 1905–1906 гг. Документы и материалы. Л., 1990. С. 299.
  «Вы можете быть совершенно спокойны, – писал он С. Ю. Витте 20 марта 1906 г., – что все возможное делается для поддержания порядка. Смею думать, что больше в этой области ничего сделать нельзя. Тем не менее я сейчас посылаю депешу во все местности еврейской оседлости с предупреждением относительно погромов. Со всех сторон получаю сведения, что беспорядков ожидать нельзя. Конечно, при очевидных подстрекательствах печати, сплошь революционной – ручаться ни за что нельзя. <…> Еще раз прошу не сомневаться, что я сделаю все, что в моих силах для поддержания порядка, и не принадлежу к тем людям, которые считают еврейские погромы – полезным явлением» (Письмо Дурново к Витте по вопросам о еврейских погромах и назначении Гурко и Крыжановского товарищами министра. Копия // РГИА. Ф. 1662. /С. Ю. Витте/. Оп. 1. Д. 312. Л. 1–2).


[Закрыть].

Признавая за собою и другими право удовлетворять те или иные нужды евреев в нарушение закона[877]877
  «Кто Вам мешает разрешать все отдельные случаи в утвердительном смысле? – обращался он к И. И. Толстому в заседании Совета министров 20 января 1906 г. – Это Ваше право, и я решительно ничего не имел бы против его осуществления Вами» (Воспоминания министра народного просвещения… С. 147).


[Закрыть], П. Н. Дурново категорически возражал против законодательной отмены даже отдельных ограничений евреев, не говоря уж о введении еврейского равноправия[878]878
  «Я, – говорил он в январе 1906 г. П. Г. Курлову, – совершенно не согласен с вашим представлением генералу Трепову о необходимости еврейского равноправия» (Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 59).


[Закрыть]. Когда И. И. Толстой предложил Совету министров «отменить все особые правила, ограничивающие права евреев при поступлении в высшие учебные заведения ведомства Министерства народного просвещения», П. Н. Дурново, А. А. Бирилев и М. Г. Акимов были решительно против, находя «огульное» решение вопроса «капитальною ошибкою» (неизвестно, как отнесется к еврейскому вопросу Государственная дума, поднимется буря «негодования в широких кругах и поведет к новым серьезным беспорядкам», евреев вряд ли успокоит, а еврейское влияние в русской студенческой среде усилит, затруднит доступ в высшие учебные заведения для русских) и рекомендуя «придерживаться прежних по сему делу правил». Имелось в виду предоставленное Комитетом министров в 1886 г. министру народного просвещения право «принимать частные меры к ограничению приема евреев в учебные заведения». Преимущество такого порядка, по мысли П. Н. Дурново и др., состояло в том, что правительство сохраняло «необходимый в столь спорном вопросе простор»[879]879
  Совет министров Российской империи. 1905–1906 гг. С. 198–199; Воспоминания министра народного просвещения… С. 147–148.
  В какой-то мере позиция П. Н. Дурново в этом вопросе определялась выводом, сделанном им из долгого личного общения с евреями. «У меня никакой ненависти к евреям нет, – говорил он И. И. Толстому, – но я, зная их характер, держался всегда по отношению к ним такого правила: пусть меня хорошенько попросят – и я просьбу исполню; без просьбы – ничего им не давать. И вам советую делать то же. Сохраните норму, и, если вы находите, что ее держаться не нужно, принимайте жидков сверх нормы; но заставляйте их просить, разрешайте их просьбы как милость, а не давайте им права требовать: тогда они вас же заклюют и съедят, помяните мое слово» (Толстой И. И. Дневник в двух томах. Т. 2. 1910–1916. С. 808. Запись 12 сент. 1915 г.).


[Закрыть].

Такая позиция П. Н. Дурново (и его единомышленников) определялась следующими обстоятельствами.

Собственно еврейский вопрос не составлял для правительства особой сложности его разрешить, если бы не был, в представлениях тогдашней российской элиты, частью действительно сложного и грозного вопроса о революции.

На секретном заседании Совета министров на квартире И. Л. Горемыкина 1 июня 1906 г. по вопросу о борьбе с революционным движением П. М. фон Кауфман говорил: «В заключение я позволю себе повторить те общие соображения, которые я уже высказывал не раз, в объяснение причин и последствий охватившей ныне Россию смуты. Я держусь того убеждения, что наша смута – эпизод той же великой революции, которая началась в 1789 г. во Франции, повторилась в 1830 г., перешла в 1848 г. на остальную Европу и ныне разразилась у нас. Как в Европе, так и у нас основная причина (одно слово неразборчиво. – А. Б.) одна и та же: стремление еврейского всемирного союза, слившегося со всемирною масонскою организацией, добиться гражданских и политических прав для евреев, а через них – подчинить Россию верховенству еврейского синдиката капиталистов, как ему уже подчинены все государства и народы Европы. Думаю, что общей судьбы и нам не миновать. Завоевание России этою силою могло бы быть отсрочено и надолго, если бы взрывом патриотизма и чувства национального достоинства мог быть дан наседающему врагу дружный отпор всем народом, но за два последних года я убедился, что русский патриотизм притупился, чувство национальной гордости исчезло, космополитизм пустил в интеллигентных классах глубокие корни, а в массе развился индифферентизм. При таких условиях, кажется, самым благоразумным было бы признать существование той силы, о которой я говорю, фактом и войти с ним в сношения de puissance a` puissance[880]880
  De puissance a` puissance – держава против державы (фр.).


[Закрыть], чтобы договориться. Пока мы находимся в том положении, в котором была наша армия после потери Ляояна. Нужен ли нам удар Цусимы и Мукдена, чтоб заговорить о мире. Условия тогда будут другие. Полученным покоем мы должны воспользоваться для самоукрепления, а когда окрепнем – стряхнуть с себя наносные путы будет не трудно».

«После заседания, – делает примечание П. М. Кауфман, – в котором Гор[емыкин] ни звуком не отозвался на мои слова, он с глазу на глаз сказал мне, что ему довелось в Париже лично познакомиться с некоторыми видными представителями всемирного еврейского союза (масонского) и что в существе мое представление о значении этого союза и его целях верно, но что почвы для соглашения с ним у нас нет, ибо если бы правительство согласилось на объявление равноправия евреев, то народ начал бы их вырезать. Я ему ответил, что я сам в этом убежден, но с тем ограничением, что резня вспыхнула бы лишь в черте оседлости и то не везде: в Польше и Бессарабии этого бы не произошло, но именно в виду такой перспективы и следовало бы объявить равноправие, ибо тогда сами евреи завопили бы, что его не надо. В таком случае вопрос оказался бы исчерпанным надолго: ограничения оказались бы для евреев спасительною бронею. Г[оремыкин] со мною согласился, но предложить это героическое средство не решился»[881]881
  РГИА. Ф. 954. Оп. 1. Д. 310. Л. 3 об. – 4 об. Автограф. 1906 г. Подчеркнуто автором.
  De puissance a` puissance – держава против державы (фр.).
  Кауфман фон, Петр Михайлович (1857–1926) – гофмейстер (1898). Сенатор (1900). Член Гос. Совета (с 02.04.1906). Министр народного просвещения (24.04.1906–01.01.1908). Специально занимался вопросом (оставил труд о влиянии на судьбы России политики мирового сионизма). Поддерживал общение с П. Н. Дурново вне службы.


[Закрыть].

Дело было не только и не столько в участии евреев в революции (хотя и это не было мелочью[882]882
  «Борьба с революционным движением в Полтавской и Черниговской губерниях, – докладывал генерал-адъютант А. И. Пантелеев Николаю II, – встречает особое затруднение вследствие черты оседлости. Евреи почти поголовно принадлежат к крайним революционным партиям» (Царизм в борьбе с революцией 1905–1907 гг. Сборник документов. М., 1936. С. 118).
  По отчету смоленского губернатора, после издания манифеста 17 октября «революционное движение городского и сельского населения очень резко усилилось». По деревням стали разъезжать агитаторы и подстрекатели к волнениям и беспорядкам; главнейший контингент этих лиц «представляла еврейская молодежь, являвшаяся в городах и деревнях руководителем движения» (Сводка из годовых отчетов губернаторов о революционном движении 1905 года // Революция 1905 года и самодержавие. М.; Л., 1928. С. 249).
  «Евреи, – говорил И. И. Толстой Николаю II 30 октября 1905 г., – стоят во многих местах во главе нынешнего революционного движения, почти всюду они являются его участниками или пособниками» (Воспоминания министра народного просвещения… С. 26).
  «В феврале [1905 г.] оппозиционное или революционное движение охватило уже все еврейское общество», – констатировал С. М. Дубнов (Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы для истории моего времени. СПб., 1998. С. 260).


[Закрыть]), сколько в ее финансовом обеспечении. Активная финансовая поддержка революционного движения в России зарубежными евреями не была тайной для русской политической полиции. Две попытки «сговора русского императорского правительства с иностранным еврейством о прекращении им поддержки революционного движения в России» при Александре III и Николае II провалились. «Слишком поздно и никогда с Романовыми», – был ответ еврейских банкиров[883]883
  Давыдов Александр. Воспоминания. 1881–1955. Париж, 1982. С. 223–226.
  Давыдов Александр Васильевич – потомок декабриста В. Л. Давыдова (1793–1855); журналист; участник русско-японской войны и Белого движения, с 1920 г. в эмиграции в Париже, член правления Крымского землячества (с 1922), сотрудник газеты «Возрождение», секретарь масонской ложи «Астрея» (1922); член ложи «Герой Человечества» (1922, Великий Восток Франции); масон 33^о, член-основатель ложи «Гермес» (1924–1928), член ложи «Северное сияние» (1925–1927), досточтимый мастер ложи «Юпитер» (1927–1930, 1936–1938), член Русского особого совета 33-й степени (1935–1940), с 1940 в США, сотрудник «Нового журнала» и «Нового русского слова», член правления Русского литературного кружка в Нью-Йорке.
  Давыдов Леонид Федорович (1866–?) – дсс, в зв. камергера (1909), вице-директор (1905) и директор Особенной канцелярии по кредитной части министерства финансов (1908–1914).


[Закрыть].

Знал ли об этих попытках П. Н. Дурново? Наверное утверждать нет оснований, но предположить можно: если от С. Ю. Витте это знал Л. Ф. Давыдов, от последнего, в бытность его директором Кредитной канцелярии (1908–1914), – А. В. Давыдов, автор воспоминаний, то мог знать и П. Н. Дурново, бывший с С. Ю. Витте в тесном общении на протяжении весьма долгого времени; это будет еще более вероятным, если учесть, что борьба с революцией была их общим делом.

Если П. Н. Дурново не знал об этих попытках, то, на протяжении двух десятилетий непосредственно борясь с революционерами, не мог не осознавать, что они «не только в своих крайних проявлениях, – но и в умеренных, так называемых либеральных, отрица[ют] не частности строения, а самую строющую силу, треб[уют] от нее не тех или иных мер, а того, чтобы она – устранила самою себя, отдала Россию им. Но на такой почве возможна только борьба, полное торжество победителя, полное уничтожение побежденного»[884]884
  Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. СПб., 1992. С. 383. С. Ю. Витте, размышляя о причинах неудачи манифеста 17 октября, приходил к заключению: «В сущности, они (кадеты. – А. Б.) хотели не конституционную монархию, а республику» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 139).


[Закрыть]. В этой ситуации никакие уступки невозможны: любая из них, ослабляя власть, усиливала революцию. Борьба же давала если не шанс, то надежду на победу.

Разделял, надо полагать, П. Н. Дурново и то предположение, общее тогда для многих, что отмена всех ограничительных мер не устранит антисемитизма и, следовательно, не разрешит еврейский вопрос. Так думал и С. Ю. Витте. «Однажды за завтраком, – пишет М. М. Ковалевский, – он сказал мне: “А какое последствие будет иметь, по Вашему, упразднение черты оседлости? По-моему – избиение евреев”»[885]885
  Ковалевский М. М. Моя жизнь: Воспоминания. М., 2005. С. 406.


[Закрыть].

Последующее подтвердило всю основательность этих опасений. Так, А. В. Давыдов свидетельствует: «Погромов, к счастию, за 25 лет, что я бывал в наших краях, ни в Александровке, ни в Каменке не было ни одного, но их риск всегда был. А вдруг приставу, у которого не было никакой вооруженной силы, не удастся, несмотря на получаемое от кагала “пособие”, предотвратить погром? В первый же день революции 1917 года, после того как исчезли приставы и урядники, местечки Каменка и Александровка были начисто разграблены и большинство евреев перебито. Так печально кончились для этих несчастных иллюзии, что революция принесет им равноправие и свободу»[886]886
  Давыдов Александр. Указ. соч. С. 138.


[Закрыть].

П. Н. Дурново и П. А. Столыпин

Впервые П. Н. Дурново и П. А. Столыпин встретились в августе 1904 г. П. Н. Дурново после убийства В. К. Плеве исполнял обязанности министра внутренних дел. П. А. Столыпин, тогда саратовский губернатор, просивший у В. К. Плеве отпуск (с 1 июля), но так и не получивший ответ (Плеве не успел), 31 июля приехал в Петербург. П. Н. Дурново из-за торжеств по случаю рождения наследника принял П. А. Столыпина только 2-го августа. «Дурново встретил меня крайне неприятно; высказал, что перед холерою, казалось бы, я должен быть в Саратове и проч. Уходя после длинной деловой беседы, я ему высказал, насколько неприятно меня поразила манера его встречи. Он засмеялся и сказал – не обращайте внимания». «Все хорошо и прекрасно, – замечает по-французски П. А. Столыпин, – но я к подобному не привык»[887]887
  П. А. Столыпин – О. Б. Столыпиной, 3 авг. 1904 г. // П. А. Столыпин: Переписка. М., 2004. С. 562.
  П. А. Столыпин – барин, с гонором («к подобному не привык»), хотя недоумение П. Н. Дурново более чем справедливое: где же быть губернатору, если губернии угрожает холера?!


[Закрыть]. Заподозрив П. А. Столыпина в манкировании службой, П. Н. Дурново к концу беседы был, по-видимому, вполне удовлетворен состоянием дел в губернии и деловыми качествами П. А. Столыпина.

В 1905 г., в условиях охвативших страну крестьянских волнений, министр внутренних дел оценил саратовского губернатора: 4 января 1906 г. по докладу П. Н. Дурново император телеграммой объявил П. А. Столыпину «сердечную благодарность» за подавление «беспорядков в пределах Новоузенского уезда Самарской губернии», отметив при этом «примерную распорядительность», «личную инициативу» и «верную службу»[888]888
  Революция 1905 года и самодержавие. М.; Л., 1928. С. 169.


[Закрыть].

Ходили слухи, что П. А. Столыпин из губернаторов попал в министры по рекомендации П. Н. Дурново[889]889
  Провинциал Т. И. Буткевич мог это записать только как слух: «По его рекомендации П. А. Столыпин из саратовских губернаторов попал в председатели Совета министров» (Мемуары протоиерея Буткевича Тимофея // ГАРФ. Ф. 1463. Оп. 2. Д. 382. С. 3885). Источником этих слухов был, по-видимому, сам П. Н. Дурново. Так, у А. В. Герасимова читаем: П. Н. Дурново «говорил мне, что он указал на Столыпина как лучшего из всех возможных ему преемников» (Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 74).


[Закрыть]. Тем не менее добрые отношения между ними не сложились.

Скоро они стали политическими противниками, и П. Н. Дурново, по свидетельству Б. А. Васильчикова, «не упускал случая атаковать Столыпина в его слабых пунктах»[890]890
  Васильчиков Б. А. Воспоминания. М., 2003. С. 225.


[Закрыть].

Правые, работая против П. А. Столыпина, выдвигали П. Н. Дурново, находя его «по уму и умению куда выше Столыпина»[891]891
  Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 421. Запись 12 марта 1907 г.


[Закрыть].

П. А. Столыпин, отдавая должное П. Н. Дурново (он сослужил царю «и России в 1905 году большую службу»), характеризовал его как «политического противника», создающего премьеру «искусственную обструкцию» в Государственном совете[892]892
  П. А. Столыпин – Николаю II, 1 мая 1911 г. // П. А. Столыпин: Переписка. С. 70–71.


[Закрыть], инкриминировал ему закулисную работу «против кабинета»[893]893
  Проект телеграммы А. П. Извольскому. Приложение к письму П. А. Столыпина к А. А. Нератову, 15 марта 1911 г. // Там же. С. 410.


[Закрыть]. Современникам был очевиден факт борьбы П. А. Столыпина против П. Н. Дурново[894]894
  «В предпринятых Столыпиным начинаниях налаживания отношений правительства с Государственной Думой кроется весь секрет сознанной необходимости пребывания его на посту председателя Совета министров и министра внутренних дел и успех его борьбы с покойным П. Н. Дурново, окончившейся выездом последнего заграницу», – говорил С. П. Белецкий в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства 24 июня 1917 г. (Падение царского режима. Т. IV. Л., 1925. С. 274). Подчеркнуто нами. – А. Б.


[Закрыть].

После ссылки в принудительный отпуск в марте 1911 г. П. Н. Дурново характеризовался современниками как «непримиримый враг» П. А. Столыпина, готовый на организацию убийства последнего[895]895
  Так характеризовал его М. В. Челноков в письме к графине Е. А. Уваровой. См.: Селезнев Ф. А. Новое о русских либералах начала XX века // Отечественная история. 2004. № 5. С. 144. Ф. А. Селезнев, однако, замечает, что «в письмах, относящихся к периоду после гибели Столыпина, Челноков даже не упоминает о возможной причастности Дурново к этому преступлению».


[Закрыть].

При этом, по утверждению В. И. Гурко, П. Н. Дурново «руководствовался преимущественно личными соображениями и чувством личной неприязни к Столыпину»[896]896
  Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 604.


[Закрыть]. «Личное нерасположение [к П. А. Столыпину] у Петра Николаевича было», – подтверждает С. Е. Крыжановский[897]897
  Крыжановский С. Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 4. С. 108.


[Закрыть]. Основания для этого, по-видимому, были. Так, когда П. Н. Дурново решил «прибрать к рукам выборы» в I Думу и попытался через посланных чиновников «внушить» эту идею губернаторам, П. А. Столыпин уклонился от этого поручения[898]898
  То же. № 3. С. 123. Б. Г. Федоров полагает, что «П. Н. Дурново воспринял это как демонстрацию губернатора против него лично. В бюрократических кругах это было понято как проявление независимости саратовского губернатора. Вероятно, с этого началась взаимная неприязнь Дурново и Столыпина» (Федоров Б. Г. Петр Аркадьевич Столыпин. М., 2003. С. 143).


[Закрыть]. Будучи саратовским губернатором, П. А. Столыпин помнил об имении П. Н. Дурново (так, собираясь в начале июля 1905 г. в поездку по Сердобскому и Петровскому уездам, чтобы «лично воздействовать на крестьян», он намеревался заглянуть и в Трескино[899]899
  П. А. Столыпин – О. Б. Столыпиной, 4 июля 1905 г. // П. А. Столыпин: Переписка. С. 583.


[Закрыть]), однако осенью 1905 г. оно в ряду многих других было разорено. Саратовские помещики были озлоблены на губернатора, и не без основания[900]900
  См.: Бородин А. П. Столыпин. Реформы во имя России. М., 2004. С. 27–28.


[Закрыть]. Возможно, эти чувства разделял и П. Н. Дурново.

В марте 1906 г. они разошлись в оценке положения в Саратовской губернии: «губернатор не шел в своих требованиях далее объявления некоторых уездов в усиленной охране», министр же находил положение губернии «настолько тревожным, что введение в ней, частью или полностью, военного положения являлось бы мерой вполне целесообразной»[901]901
  Особое мнение министра внутренних дел по мемории Совета министров 5 марта 1906 г. // Совет министров Российской империи. 1905–1906 гг. Документы и материалы. Л., 1990. С. 318.


[Закрыть].

Превратное представление о мотивах оппозиции П. Н. Дурново сложилось в результате сознательной и целенаправленной клеветы его политических противников. Так, весной 1909 г. они истолковали позицию П. Н. Дурново и его единомышленников по законопроекту о Морском генштабе как «голую интригу», продиктованную желанием «спихнуть Столыпина, добиться реакционного министерства, кинуть Думу влево, а затем, может быть, ее и распустить»; при этом, выставляя себя патриотами, утверждали, что «о России никто из этих господ не думает»[902]902
  Так говорил, например, председатель Государственной Думы Н. А. Хомяков корреспонденту «Нового времени» (Киевлянин. 1909. 24 сент.).


[Закрыть].

Такого рода инсинуации, громко и широко раздутые тогда, а затем закрепленные в советской историографии, не имеют под собой ничего реального. «Что касается вопроса о генер[альном] штабе морского министерства, – писал в частном письме А. С. Стишинский, – то Вы правы, указывая на нарастание всякого вздора в газетных о нем статьях. Вопрос очень простой и имеет чисто политическое, принципиальное значение и вовсе не поднят с какими-то посторонними целями свержения Столыпина, о чем в нашей среде никто не думает. Единственное правильное толкование закона установляет, что дело Г[осударственной] думы и Г[осударственного] совета ассигновать кредиты на военные учреждения, утверждение же штатов в пределах этих кредитов принадлежит Верховной власти, по представлениям Военного Совета. Бесспорно, что при обсуждении кредитов законодательные учреждения могут входить в рассмотрение частных итогов, из которых слагается кредит и, сообразно своему на то взгляду, уменьшать кредит, но утверждение штата, т. е. определение числа должностных лиц, содержания их и т. д. не их дело. Поэтому Шубинский в своем разговоре с репортером “Нового Времени” допустил несомненную передержку. В указанном выше смысле Гос[ударственный] Совет большинством голосов высказался в прошлом году. Морской министр в своем последнем представлении в Думу просит утвердить кредит, штат же приложен только для сведения, а Дума и его утвердила. В Гос[ударственном] Совете правительство в лице Коковцова распиналось за принятие решения Думы под тем луковым соусом, что этот частный случай не может предрешать общего вопроса о компетенции Думы в делах этого рода, и все министры голосовали по приказу Столыпина за Думу, и этим дали центру перевес. Вот правда в этом деле без прикрас»[903]903
  А. С. Стишинский – Ф. Д. Самарину, б. д. // НИОР РГБ. Ф. 265.201.39. Л. 5 об.–6 об.).
  Стишинский Александр Семенович (1852–1922) – назначенный член Гос. Совета (1904–1917), член бюро его правой группы; председатель Русского окраинного общества.
  Самарин Федор Дмитриевич (1858–1916) – член Гос. Совета по выбору от дворянских обществ (1906–1908), входил в его правую группу, был членом ее бюро; один из основателей газеты «Окраины России».
  Шубинский Николай Петрович (1853–1920) – член III Думы, октябрист.


[Закрыть].

Оппозиция П. Н. Дурново имела своей основой иные, более весомые обстоятельства.

В беседе с другом юности бароном Ф. Ф. Врангелем летом 1907 г. П. Н. Дурново так отозвался о П. А. Столыпине и его политике: «По моему мнению, П. А. Столыпин, человек безусловно достойный и мужественный, грешит тем, что слишком много придает весу общественному мнению».

Роспуск II Думы и изменение избирательного закона П. Н. Дурново одобрял, однако с оговорками. Он находил этот шаг правительства «слабым, а потому не соответствующим» своим взглядам: «Поводов было достаточно распустить их, а теперь сделали это с обходцем: не назначили прямо крайнего срока ответа на требование министерства, вдруг как бы испугались возможности благоразумного решения Думы, скоропалительно закрыли пресловутый парламент, с которым нянчились, как с серьезным законодательным собранием, тогда как его несостоятельность, вернее сказать – непристойность, была давно очевидна. <…> Cest le ton gui fait la chanson[904]904
  Cest le ton gui fait la chanson. – Песня зависит от тона (фр.)


[Закрыть]; власть, себя уважающая и желающая, чтобы ее уважали, должна во всем и всегда действовать прямо, открыто, твердо и честно. Все эти оглядыванья направо и налево, выплясывание то на одной, то на другой ноге, суть признаки слабости и потому вредны».

Избирательный закон, продолжал он, «надо было изменить, в этом, конечно, ни один здравомыслящий человек не сомневается, но я и здесь не вижу каких-либо определенных, для всех понятных, руководящих начал. Так себе, взяли да на глаз прикинули: прибавим-ка тут столько-то голосов, там скинем столько-то, авось ладно выйдет! Да и срок новых выборов слишком близок».

П. Н. Дурново не против временных положений и полевых судов: «Время несомненно ненормальное, и потому для защиты мирных граждан требуются и особые меры, как это было и бывает и в самых правомерных государствах. Но военные суды – это не произвол. Они в областях, охваченных смутою, ведают совершенно определенного рода преступлениями и к этим исключительным правонарушениям применяют сокращенные формы правосудия и более строгие меры наказания, чем суды обыкновенные. Но нельзя применять эти определенные формы произвольно, в одной губернии так, в смежной иначе, смотря по личным взглядам местного сатрапа. Это не сила власти, а дикий произвол».

П. Н. Дурново не разделял надежд на правительство Столыпина: «Я думаю, что нам еще предстоят большие испытания и что, может быть, тогда потребность в мощной руке и выведет сильного человека из мрака неизвестности. Но это так только, мечты для собственного утешения, не основанные на фактах, а только на личном желании»[905]905
  В обновленной России. Впечатления. Встречи. Мысли. Барона Ф. Ф. Врангеля, бывш. директора Императорского Александровского Лицея. СПб., 1908. С. 46–48, 50.


[Закрыть].

«Столыпин страшнее революционеров, – говаривал он, по утверждению газеты. – Он разрушает государственность России. Мне легче видеть министром внутренних дел любого социал-демократа, чем Столыпина. Он вносит туман и смуту. Он подрывает самые корни российского строя»[906]906
  Русское слово. 1915. 12 сент.


[Закрыть].

П. А. Столыпин, в свою очередь, говорил: «Если я уйду, меня может сменить только кто-нибудь вроде Дурново или Стишинского. Я глубоко убежден, что и для правительства, и для общества такая перемена будет вредна. Она может остановить начинающееся успокоение умов, задержать переход к нормальному положению, может даже вызвать Бог знает что»[907]907
  Беседа П. А. Столыпина с П. А. Тверским // П. А. Столыпин. Грани таланта политика. М., 2006. С. 502.


[Закрыть]. Николаю II в марте 1911 г. П. А. Столыпин заявил: «Ваше Величество, если вы одобряете в общем мою политику, направленную к постепенному, все более широкому приобщению общественности к государственному управлению, то благоволите исполнить мои пожелания, без чего я работать в избранном направлении не могу. Но, быть может, Ваше Величество находите, что мы зашли слишком далеко, что надо сделать решительный шаг назад. В таком случае увольте меня и возьмите на мое место П. Н. Дурново»[908]908
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 604–605.


[Закрыть].

Отношение П. Н. Дурново к реформам П. А. Столыпина определялось не чувствами его к личности премьера, а соображениями политической осторожности и предусмотрительности.

Что же делало П. Н. Дурново столь осторожным и умеренным? Главным здесь было, нам представляется, отношение к крестьянской массе. Мужик воспринимался как враг, удовлетворить требования которого было немыслимо; заключить соглашение с ним – невозможно. Такое восприятие крестьянства, общее для правой части политического спектра после 1905–1906 годов[909]909
  Вот какой увидел в 1909 г. русскую деревню М. О. Меньшиков: «За неделю путешествия по родным местам я набрался сильных впечатлений. Идет великое одичание и запустение. На площади в сто квадратных верст не осталось ни одной дворянской усадьбы, ни одного вкрапленного в деревенскую темноту европейского уголка. <…> Наш край на моей памяти поразительно омужичивается, дичает. Культурные помещики или разбежались, или их осталось не больше, чем жемчужных зерен в навозной куче. В большинстве остались некультурные дворяне, малопоместные, которые омужичиваются с каждым поколением – до полного слияния с крестьянами. <…> Огрубение быта, одичание его». Вместе с тем грамотность «растет, <…> на стене прибитые под стеклом и в рамке похвальные листы и свидетельства об окончании курса; <…> комод под вязаной салфеткой, <…> зеркало над комодом, стенные часы, керосиновая лампа, кофейная мельница, <…> фотографии на стенах, олеографии вместо наивных картин коллекции Ровинского; <…> швейная машинка, <…> граммофон с ужасным репертуаром». Книг нет, зато «усиленно идет <…> разброска прокламаций революционного содержания»; парни, «которые прямо в глаза говорят: “Бога нет, попов не надо”, <…> церкви всюду пустуют, <…> драки, <…> стрельба, <…> поножовщина» (Меньшиков М. О. В деревне // Меньшиков М. О. Выше свободы. М., 1998. С. 145, 149, 150–151).
  «Деревня, – делился калужский губернатор с дядей, – превратилась в распивочную на вынос при полном отсутствии законов. Дикари размножаются, а для них узды никакой не готовят. Не весело и даже скорее грустно. Демократизация земских собраний очень пагубно начинает отражаться на делах, настает царство мужика, – мужика невежи, пьяницы, кулака и вора!» (Кн. С. Горчаков – С. Д. Шереметеву, 8 сент. 1910 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5099. Л. 119 об.)


[Закрыть], остановило П. Н. Дурново перед не одним законопроектом из программы Столыпина.

Так, выступая 19 мая 1914 г. в Государственном Совете против волостного земства, он говорил: «Новый закон передает все дело местного управления и хозяйства в руки крестьян, – тех самых крестьян, которые только 8 лет тому назад грабили и жгли землевладельцев и которые до настоящего времени хранят в себе земельные вожделения за счет помещиков. Подавляющее большинство неразвитых и несостоятельных людей в новых волостных учреждениях будет стремиться перенести бремя расходов на более состоятельное меньшинство. Отсюда, прежде всего, последует потрясение едва-едва приходящих в порядок расшатанных грабежами и поджогами 1905–1906 гг. экономических отношений. Поэтому я нахожу, что рискованно создавать самоуправляющиеся единицы, смешивая в них большое число людей неимущих с весьма малым числом имущих, совершенно различных по воспитанию, образу жизни и обычаям, и, наконец, самое главное, когда все помыслы неимущих направлены к отобранию земли у имущих. Вообще, образование местных самоуправляющихся организаций может обещать успех только при условии существования на местах имущественно-обеспеченного большинства. <…> Новые формы землевладения, следует надеяться, помогут образованию класса мелких, но состоятельных собственников, которые и будут служить фундаментом, на котором наши потомки построят всесословную волость. <…> Дело это затеяно несвоевременно. Я отнюдь не закрываю глаз на несовершенства и неурядицу существующего положения, но, к сожалению, далеко запоздавшие условия и отношения нашей жизни не дозволяют резко их изменять и необходимая в таких вопросах политическая осторожность требует от нас жертвы, для одних большей, для других меньшей. Жертва эта есть отклонение перехода к постатейному рассмотрению»[910]910
  Гос. Совет. Ст. отчеты. 1913–1914 годы. Сессия девятая. СПб., 1914. Стб. 2300–2302. Подчеркнуто нами. – А. Б.
  Слева подтверждали: «Крестьянские выборы, как ни мало известно о них, в общем, пошли под старым крестьянским лозунгом: земли!» (Правда. 1912. 13 октября.)


[Закрыть].

Где же тут личное чувство к П. А. Столыпину? Трезвая оценка состояния крестьянской массы и ничего более.

Может показаться, что П. Н. Дурново разделял надежды П. А. Столыпина на крестьян-собственников. И в литературе встречается утверждение, что «его взгляды на крестьянскую реформу Столыпина изменились» и он «признал необходимость перехода к индивидуальному владению наделами»[911]911
  Lieven D. Op. cit. P. 222–223.


[Закрыть]. Думается, не все так однозначно. Конечно, разложение крестьянства и формирование класса крестьян-собственников было для П. Н. Дурново очевидным и объективным фактом. Он и допускает (видимо, в неблизком будущем) возможность введения всесословной волости, когда этот класс состоятельных крестьян образуется. Однако от трезвого взгляда П. Н. Дурново (и многих других близко стоящих к крестьянству) не укрылось активное участие в аграрных волнениях как раз состоятельных крестьян – факт настораживающий!