Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

Однако поддержки в коллегах по Совету министров он не находил[413]413
  «После образования в конце октября 1905 года нового министерства в его составе немедленно обозначился раскол. На одной стороне оказались все министры, кроме одного, а на другой – один П. Н. Дурново, сумевший сразу занять обособленное положение» (Урусов С. Д. Указ. соч. С. 608). С. Д. Урусов был товарищем министра внутренних дел с октября 1905 г. по февраль 1906 г.


[Закрыть]. Состав «кабинета» С. Ю. Витте был, по свидетельству А. Ф. Редигера, «крайне пестрый: наряду с членами либерального и даже левого направления, как Кутлер, граф Толстой, князь Оболенский (Алексей), в нем заседал совсем консервативный Дурново; консерваторами были также Бирилев и я, но мы в политические вопросы не вмешивались. В самом трудном положении был Дурново. Его Министерство имело тогда наибольшее значение, и все обсуждавшиеся в Совете вопросы относились именно к нему, – и заседания были заполнены резкими спорами Дурново с председателем и сочленами по Совету»[414]414
  Редигер А. Ф. История моей жизни. Т. 1. М., 1999. С. 474.


[Закрыть]. Положение П. Н. Дурново осложнялось еще и тем, что он был только «управляющим министерством», что подчеркивало, по мнению И. И. Толстого, «возможность замены его другим лицом во всякую минуту»[415]415
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 161.


[Закрыть].

Попытки найти поддержку оказывались неудачными. «Чуть ли не первым коллегою, встретившим меня в Совете, – вспоминал И. И. Толстой, – был П. Н. Дурново: мы были с ним давно знакомы, хотя и не близко. Он встретил меня восклицанием: “Как я рад, граф Иван Иванович, что вижу Вас здесь! Уверен, что найду в Вас поддержку, а то тут собрались фантазеры, Вы увидите, какие тут проповедуются теории”. Через несколько недель тот же Дурново говорил, что я хороший человек, но часто расхожусь с ним во взглядах, а через несколько месяцев заявил <…>, что в моем лице заседает в Совете министров представитель “кадетской” партии и притом самых крайних воззрений»[416]416
  Там же. С. 162.


[Закрыть].

С членами кабинета П. Н. Дурново был «в отношениях довольно сухих, с некоторыми даже в натянутых. Исключение составлял новый министр юстиции М. Г. Акимов. <…> По всем вопросам Дурново и Акимов держались вместе в Совете министров»[417]417
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 463.


[Закрыть].

Держался П. Н. Дурново в Совете корректно: не вмешивался в дела коллег, но и не допускал их вмешательство в свои. «Погруженный с головой в заботы о прекращении массовых беспорядков, возникавших чуть ли не ежедневно в ряде губерний и, наконец, в Москве, [он] принужден был силою обстоятельств принимать меры, далеко не соответствующие тому строю управления, который обрисовался в умах либеральной части общества <…>. Его занимали не отвлеченные вопросы, а практические задачи текущего дня, которые он в круге порученных ему обязанностей старался разрешить успешно <…>. В данном случае перед ним стояла задача прекратить охватившие страну пожары, грабежи и всякого рода насильственные действия. Он эту задачу и выполнял в полной уверенности, что поступает правильно, и совершенно не интересуясь тем, как относятся к его действиям и распоряжениям не только общественное мнение, но и вновь организованный под председательством С. Ю. Витте Совет министров, членом которого он состоял. Как с председателем Совета, так и с прочими его членами П[етр] Н[иколаевич] вскоре перестал совещаться и считаться»[418]418
  Урусов С. Д. Указ. соч. С. 602.
  Широко распространенное обвинение П. Н. Дурново: «игнорировал общественное мнение», презирал его, не считался с ним. Но он и не мог на него опереться, ибо оно ориентировалось на революцию. Это уже позже, при Столыпине, появилась возможность опереться на общественное мнение: «эксцессы 1905 года испугали многих так называемых либералов, почувствовавших серьезную опасность для своего кармана. Провинциальные либеральные деятели среди дворянства и земства значительно поправели и пошли навстречу мероприятиям П. А. Столыпина по восстановлению государственного порядка» (Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 110). Не мог не понимать П. Н. Дурново и того, что было очевидно для М. О. Меньшикова: «Так называемое общество у нас (образованный класс) насчитывает едва один процент населения, причем этот один процент разбит на 33 партии, навязывающие правительству каждая свою программу, <…> под именем общественного мнения следует понимать чаще всего кошачий концерт озлобленных еврейчиков, заполонивших печать» (Подъем власти // Новое Время. 1907. 21 авг.).


[Закрыть]. Такую позицию П. Н. Дурново в Совете министров С. Д. Урусов объясняет следующими предположениями: «Укрепив свое положение у царя, которому его смелый и самостоятельный образ действий, очевидно, нравился, он, конечно, предчувствовал, что его министерская карьера окончится с началом деятельности Государственной думы, и потому мало интересовался последней. Он, вероятно, считал, что весной прилетят новые птицы и запоют новые песни, а ему, обеспеченному в служебном отношении креслом в Государственном совете, а в материальном отношении щедрым царским подарком, можно будет спокойно взирать критическим оком на комедию, которая будет разыгрываться идеологами-политиканами. При этом он в случае надобности смог бы, и не без основания, утверждать, что его стараниям Россия обязана тем, что Дума могла собраться и приступить к занятиям в нормальных условиях, обеспеченных восстановленным в стране порядком»[419]419
  Урусов С. Д. Указ. соч. С. 602.


[Закрыть].

Разумеется, отсутствие понимания и поддержки со стороны коллег по кабинету осложняло и без того непростое положение министра внутренних дел. «Мое положение в области непосредственного управления министерством, – писал он С. Ю. Витте 20 марта 1906 г., – в высшей степени тяжелое и я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь выдержал, один, в течение 5 месяцев то, что пало на мою долю»[420]420
  РГИА. Ф. 1662. Оп. 1. Д. 312. Л. 1–1 об.


[Закрыть]. Тем не менее трудно согласиться с С. Д. Урусовым: не такой был человек П. Н. Дурново, чтобы мечтать о покое и быть готовым отойти в сторону.

Замена С. С. Манухина М. Г. Акимовым

Более других неготовым к борьбе с революцией оказалось судебное ведомство. С мест потоком шли жалобы военных и полицейских на то, что их усилия в борьбе с революцией не находят поддержки судебной власти. «Главный военный суд почти сплошь состоял из лиц, уже не способных к работе; в числе председателей окружных судов были тоже устарелые лица и один даже полуслепой»[421]421
  Редигер А. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 450.


[Закрыть]. Министр юстиции С. С. Манухин, по словам П. Н. Дурново, был теоретичен, не умел и даже не хотел «внушить не только судьям, но и прокуратуре нужную строгость и быстроту в преследовании и наказании лиц, замешанных в политические и аграрные преступления и проступки». Более того, С. С. Манухин брал под защиту «своих судейских», доказывал неосновательность обвинений в их адрес, протестовал против произвольных будто бы мер представителей МВД. П. Н. Дурново удалось убедить Николая II в том, что С. С. Манухин «слишком мягок, недостаточно энергичен, а потому не соответствует потребностям времени»[422]422
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 162.


[Закрыть].

В заседании Совета министров 18 ноября 1905 г. под председательством Николая II С. Ю. Витте поддержал П. Н. Дурново: «Правительство не находит поддержки в судебной власти, которая освобождает политических преступников от всякого преследования»; прокуратура стала бы «более энергичною, если бы министр юстиции побуждал ее к этому»[423]423
  Дневник А. А. Половцова // Красный архив. 1923. Т. 4. С. 87.
  Правда, в «Воспоминаниях» С. Ю. Витте значительно смазал свою тогдашнюю позицию: «Я, со своей стороны, признавая, что такие явления, к сожалению, бывают, заявил, что, вообще, судебные места действуют правильно, и было бы ошибочно обобщать обвинение и подрывать одно из наиболее культурных ведомств в империи». Все свалил на П. Н. Дурново («указывая на слабость репрессии», договорился-де до «забастовки судебных мест»), К. И. Палена («более склонялся к нападению на С. С. Манухина, <…> нежели к его защите») и «наушничество» Д. Ф. Трепова, «главного недоброжелателя С. С. Манухина (Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 351).


[Закрыть].

Министром юстиции, вместо С. С. Манухина, был назначен М. Г. Акимов. «Говорят, – пометил в дневнике Г. О. Раух, – человек сильно консервативных взглядов и очень энергичен, beau frère[424]424
  Beau frère – шурин (фр.)


[Закрыть] Дурново; это победа последнего, ибо Витте ни за что не хотел»[425]425
  Дневник Г. О. Рауха. Запись 22 дек. 1905 г. // Красный архив. 1926. Т. 6 (19). С. 93.


[Закрыть]. В. И. Гурко «охотно» допускал, что назначение М. Г. Акимова «состоялось не без давления со стороны Дурново», указывая на «весьма дружеские отношения между ними»[426]426
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 475.


[Закрыть]. С. Ю. Витте, однако, утверждал, что это он, без чьей-либо подсказки, по официальной справочной книжке подобрал М. Г. Акимова как «профессионала», а П. Н. Дурново «не очень радостно встретил это известие», опасаясь – по предположению С. Ю. Витте – «конкуренции на поприще реакционного консерватизма»[427]427
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 353.


[Закрыть].

С первых дней управления министерством М. Г. Акимова, вспоминал один из его подчиненных, «все почувствовали, что твердая рука прикоснулась к власти»[428]428
  Щегловитов И. Г. Памяти Михаила Григорьевича Акимова. Пг., 1914. С. 6–7.


[Закрыть]. Остался доволен и Николай II: «Мне очень нравится новый министр юстиции Акимов <…>. Он, к сожалению, немолод, но замечательно бодрый и энергичный, с чистыми взглядами, и начал сильно подтягивать свое поганое ведомство»[429]429
  Николай II – императрице Марии Федоровне, 12 янв. 1906 г. // Красный архив. 1927. Т. 3 (22). С. 187.


[Закрыть]. Высокую оценку получила деятельность М. Г. Акимова в этой должности и в среде Объединенного дворянства[430]430
  См., напр.: Труды второго съезда уполномоченных дворянских обществ 31 губернии. 14–18 ноября 1906 г. СПб., 1907. С. 92, 107.


[Закрыть].

Правовая основа борьбы с революцией

Борьба с революцией была развернута на основе закона 14 августа 1881 г., который позволял министру внутренних дел и генерал-губернаторам вводить состояние «усиленной охраны», что существенно расширяло пределы власти административных и полицейских органов, а правительству – состояние «чрезвычайной охраны», что позволяло прибегать к «исключительным мерам». Генерал-губернаторы могли предавать преступников военному суду, а в губерниях, где первых не было, предание военному суду могло быть по соглашению министров внутренних дел и юстиции.

По инициативе С. Ю. Витте и отдельных министров правовая база борьбы с революцией была существенно расширена. Так, по предложению П. Н. Дурново Совет министров принял дополнения Правил об охране государственного порядка и общественной безопасности и Правил о полицейском надзоре, что позволило существенно усилить репрессии со стороны полиции и местной власти. Министерство внутренних дел разработало специальное разъяснение местным властям и после одобрения его Советом министров циркулярно разослало в губернии и уезды – местные власти должны были оказывать «решительное противодействие нарушителям законного порядка»: наказывать государственных служащих, виновных в бездействии и небрежении своими обязанностями. Министерство внутренних дел предписало военным губернаторам, губернаторам и градоначальникам следить за благонадежностью служащих, доносить в департамент общих дел о тех из них, кто поддерживает противоправительственное движение, увольнять их[431]431
  Королева Н. Г. Первая российская революция и царизм. Совет министров России в 1905–1907 гг. М., 1982. С. 61, 69.


[Закрыть].

Забастовка служащих почты и телеграфа

22 октября 1905 г. на митинге почтово-телеграфных служащих в Москве было решено создать профсоюз, избрано Центральное бюро союза и сформулированы экономические требования. П. Н. Дурново приказал оповестить всех служащих ведомства, что образование союза незаконно и что вступившие в союз будут уволены. Служащие пригрозили забастовкой.

14 ноября по приказанию П. Н. Дурново были уволены члены Центрального и Московского комитетов союза, а 15-го – в ответ – стачка, охватившая многие города империи. Собравшийся в Москве съезд делегатов от местных союзов почтово-телеграфных служащих объявил забастовку. Противоправительственная печать поддерживала требования бастующих[432]432
  Вот как отразилась обстановка тех дней в дневнике А. В. Богданович (Указ соч. С. 361–362):
  10 ноября: «Обостряется вопрос почтово-телеграфный. Чиновники устроили союз. Начальство, Дурново и Севастьянов, запретили эти союзы. Чиновники угрожают забастовкой».
  16 ноября: «Забастовали все телеграфы по всей России. В почтамте осталось мало чиновников на местах. Говорят, что завтра и почта забастует. На Николаевской железной дороге между Петербургом и Москвой только железнодорожный телеграф пока действует».
  17 ноября: «Отрезаны мы от России и Европы – телеграфного сообщения нет, почта тоже забастовала, вагоны в Москве с корреспонденцией не разгружались. На 21-е ожидается здесь общая забастовка всего, даже полиции».
  18 ноября: «Почтовая забастовка Бог весть когда кончится <…>. Положение в России все более и более становится тревожным. Пресса все смелеет».
  20 ноября: «Почтовая стачка продолжается. Завтра ожидается общая забастовка всего, т. е. и железных дорог. Говорят, будто 3 тыс. извозчиков забастовали. Идут слухи, что якобы и полиция забастует».
  22 ноября: «Много лиц из общества работали сегодня на почте. “Русь” им угрожает».
  23 ноября: «Забастовка почты продолжается. Требований их не исполняют».


[Закрыть]. Правительство осталось без связи[433]433
  «Забастовка на правительственном телеграфе <…> причинила наибольший ущерб действиям правительства, так как она лишила правительство возможности давать распоряжения», – вспоминал позднее С. Ю. Витте (Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 491).


[Закрыть]. Обыватели ныли[434]434
  «Почтово-телеграфная забастовка – большое лишение, почти несчастье. Она волей-неволей выбивает вас из колеи, в которой каждый из нас более или менее сознательно движется с сорокалетнего возраста. Она отнимает Вас от “собственного Вашего мира” и лишает равновесия. И во главе самого важного МВД стоит “продажный” Дурново» (И. С. Беляев – графу С. Д. Шереметеву, 23 нояб.[1905 г.] // Отечественные архивы. 2005. № 6. С. 97).


[Закрыть].

Забастовщики использовали телеграф для дезорганизации правительства, для усиления паники. Так, инспектор почт и телеграфов Довяковский, командированный в Сибирь, связался по телеграфу из Иркутска с П. Н. Дурново. «От Дурново он услышал, что царь убит, царица с наследником бежала, провозглашена республика, Витте – президент, на Казанской площади – бунт и т. д., а Дурново по телеграфу читал, что в Иркутске – резня, армия взбунтовалась и т. д. Оказалось, что весь этот разговор был сочинен самарскими телеграфистами»[435]435
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 497–498. Запись 2 авг. 1911 г.
  Довяковский – инспектор почт и телеграфов.


[Закрыть].

Многие ответственные чиновники ведомства растерялись и готовы были идти на уступки забастовавшим. Так, начальник Иркутского почтово-телеграфного округа Пономарев признавал, что брожение среди чинов ведомства «принимает уродливые формы и крайности в прямое нарушение закона», а «петиции чинов, разбираемые по частям, вызывают к ним отрицательное отношение». Тем не менее П. Н. Дурново призывал отвлечься «от частностей», вникнуть «в дух их» и возвестить, что все заявленное бастующими «представляет неотложную реформу, что этим займутся теперь же, что этому всему придано значение». Уверял, что «тотчас же начнется умиротворение, что чины ведомства <…> терпеливо будут ждать результатов»[436]436
  ГАРФ. Ф. 1463. Оп. 3. Д. 188 Донесение начальника Иркутского почтово-телеграфного округа Пономарева управляющему МВД П. Н. Дурново о революционном движении почтово-телеграфных служащих.
  «Дух» петиций чиновников он изложил следующим образом:
  «Первое: чины требуют шестичасового дня работы, закрытия учреждений в праздники, уменьшения ночной работы; требования тяжелые и в Европе не имеющие места, но урегулировать рабочие часы надо, и это безусловно.
  Второе: чины требуют прибавки жалования огульно в 50 процентов – требование огромное и тяжелое, но урегулировать вопрос о жаловании надо, установить ценз знаний для вознаграждения надо, урегулировать прибавки в зависимости от срока службы надо: так делают в Европе.
  Третье: чины требуют товарищеского суда, выборных должностей старшего и других; требование, может быть, невозможное, но урегулировать причины и поводы к увольнениям и наказаниям надо – здесь больше всего нужна полная закономерность.
  Четвертое: чины требуют союза и съездов, чтобы разработать и заявить свои нужды; Европа не допускает этого и это, может быть, противоречит Государственному праву, но собраться на съезд представителям округов нужно, разработать нужды ведомства нужно и разбить этим вечный антагонизм между округами и Главным управлением нужно».
  П. Н. Дурново признавал справедливость многих требований бастовавших и готов был пойти им навстречу, но лишь после восстановления нормальной жизни страны. Об этом свидетельствует М. М. Осоргин. Тульская губерния, где он был губернатором, не примкнула к почтово-телеграфной забастовке. М. М. Осоргин просил П. Н. Дурново «поощрить чинов тульской почтово-телеграфной конторы». В ответной телеграмме П. Н. Дурново, находя «возбуждение ходатайства о поощрении совершенно» несвоевременным, выразил «свое удовольствие, что среди общей разрухи остались чины, верные своему долгу и присяге», и уполномочил М. М. Осоргина объявить почтово-телеграфным служащим Тульской губернии, «что по водворении порядка в России будет приступлено к выработке мер для улучшения служебных условий и быта чинов почт-телеграфного ведомства» (Осоргин М. М. Воспоминания /1905–1914/ // НИОР РГБ. Ф. 215.2.7. Л. 114–115).


[Закрыть].

П. Н. Дурново, по наблюдениям И. И. Толстого, «был крайне смущен забастовкой своих подчиненных»; ранее долгое время управлявший почтой и телеграфом, он не ожидал ее. С. Ю. Витте, продолжает И. И. Толстой, «решил предоставить Дурново полную свободу действий в этом деле, полагаясь на его административную опытность»[437]437
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 164; Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 491.


[Закрыть].

П. Н. Дурново энергично принялся за наведение порядка: арестовал главарей московского съезда делегатов; наладил телеграфное сообщение с главными центрами страны при помощи специальных воинских частей; по его телеграмме от 19 ноября были одновременно арестованы организаторы стачки во всех городах; организовал разборку и доставку почты силами добровольцев; 21 ноября оповестил служащих ведомства, что те, кто не приступит к работе с 22 ноября, будут тотчас уволены; принял меры по ограждению возвращающихся к работе от насилий революционеров; на основании указа от 11 ноября 1905 г.[438]438
  Этим указом политические стачки государственных служащих признавались незаконными; предусматривались наказания за антиправительственные стачки: рядовым участникам – тюремное заключение до 1 года и 4 месяцев, организаторам – до 4 лет.


[Закрыть] помещения почт и телеграфов были заняты полицией и войсками; забастовщики были выселены из казенных квартир.

25 ноября был опубликован циркуляр, написанный в основном «рукою самого Дурново», который произвел «громадное впечатление, всюду показав, что с забастовкою чиновников правительство шутить не намерено». Главнейшие его положения были следующие: «никаких соглашений или условий с чиновниками, дерзнувшими, в переживаемое государством тяжелое время, нарушить данную ими присягу, допущено быть не должно. Потому – как общее правило: все самовольно, скопом, оставившие занятия увольняются без прошения от службы. Местному начальству разрешается разобраться: кто из них подчинился угрозам подстрекателей по малодушию и из страха и кто действовал, отдавая себе отчет в последствиях нарушения служебного долга. Лишь относительно первых может быть вопрос о принятии их вновь на службу»[439]439
  Любимов Д. Н. События и люди. Л. 459; Любимов Дм. На рубеже 1905–1906 гг. // Возрождение. 1934. 17 июня. № 3301. С. 5.


[Закрыть].

Его распоряжения на места были конкретны и жестки. «Депешу вашу получил. Признаю необходимым: 1) главных виновников и производивших насилия по почтово-телеграфному мятежу немедленно судить военным судом за бунт против верховной власти и привести в исполнение приговор о тягчайшем наказании; 2) второстепенных почтовых мятежников немедленно посадить в тюрьму и держать, согласно военному положению, не менее 3-х месяцев; 3) главных революционеров, а равно всех членов стачечных комитетов судить военным судом (слово не разб. – А. Б.) по обвинению в бунте против верховной власти и приговоры исполнить; 4) никаких митингов, собраний и шествий не дозволять, а собравшихся разгонять без всякого снисхождения силою оружия; 5) все предыдущее распространяется на лиц всех званий; 6) чиновников, дозволивших себе революционные действия, устранять от службы; 7) вообще подавить мятеж самыми суровыми мерами»[440]440
  Ответная телеграмма министра внутренних дел управляющему Иркутской губернией. 2 янв. 1906 г. // Карательные экспедиции в Сибири в 1905–1906 гг. Документы и материалы. М.; Л., 1932. С. 88.


[Закрыть].

Результаты не заставили себя ждать. «Я вернулся в Минск в момент почтовой забастовки, – вспоминал бывший минский губернатор. – <…> Через несколько дней из С.-Петербурга стали поступать определенные телеграммы: не допускать никаких нарушений порядка и немедленно покончить с почтовой забастовкой, предложив нежелающим приступить к работе подать в отставку, и очистить находившиеся в их распоряжении казенные квартиры. Твердость приказаний произвела немедленное действие: забастовка прекратилась, и о никаких публичных антиправительственных выступлениях не было и речи[441]441
  Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1991. С. 57–58.


[Закрыть].

П. Н. Дурново победил. Стачка прекратилась. «Это был несомненно поворотный пункт революции 1905 г. <…> дело революционеров с этого момента ими проиграно»[442]442
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 515.


[Закрыть]. Либеральный И. И. Толстой, констатируя «успех, увенчавший меры строгости Дурново по отношению к почтарям», заметил: «Хотя “сознательная” публика и распространяла слухи о возмутительной строгости в этом деле управляющего министерством внутренних дел и об увольнении чуть ли не половины почтарей и телеграфистов, в действительности жертв начальнической строгости оказалось сравнительно немного в процентном отношении к массе служащих»[443]443
  Воспоминания министра народного просвещения… С. 164.


[Закрыть].

Успех, известно, редко прощают. Не удержался и И. И. Толстой: «Забастовка прекратилась, отчасти вследствие нелепости самой затеи, сравнительно скоро и, можно сказать, довольно радикально. Этот результат был приписан главным образом умению Дурново и много содействовал укреплению его престижа в глазах консервативных элементов. Сам он довольно ловко воспользовался этим настроением для усиления своего влияния»[444]444
  Там же.


[Закрыть].

Борьба с революционным движением

В октябре – ноябре 1905 г. власть была растерянна, правительство не прибегало к арестам, опасаясь ухудшить ситуацию. Осторожничал и П. Н. Дурново. «С первого своего свидания с Дурново, – вспоминал А. В. Герасимов, – я настаивал на необходимости больших арестов и в первую очередь ареста Совета рабочих депутатов. Дурново ездил к Витте и возвращался с ответом, что предлагаемые мною меры совершенно немыслимы. Единственное, на что они давали согласие, – это на конфискацию отдельных, наиболее возмутительных изданий или на арест отдельных лиц. <…> Решение каждого вопроса, каждый арест или конфискация, давались тогда с трудом»[445]445
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 47–49; Бельгард А. В. Указ. соч. С. 219; Николаевский Б. И. История одного предателя. Террористы и политическая полиция. М., 1991. С. 162–163.


[Закрыть].

26 ноября был арестован по личному распоряжению П. Н. Дурново председатель Петербургского Совета рабочих депутатов Г. С. Хрусталев-Носарь за подстрекательство и руководство почтово-телеграфной забастовкой[446]446
  Русское слово. 1905. 10 дек./ 27 нояб.


[Закрыть]. Арест Хрусталева вызвал открытый призыв готовиться к вооруженному восстанию.

2 декабря был опубликован «Финансовый манифест»[447]447
  «Манифест» призывал отказаться от взноса выкупных и всех других платежей; требовать при всех расчетах, включая заработную плату и жалование, уплаты только золотом; изымать вклады из ссудо-сберегательных касс и из Государственного банка; иностранные государства предупреждались, что народ не допустит уплаты долгов по займам правительства. Манифест был издан от имени Петербургского Совета рабочих депутатов, Главного комитета Всероссийского крестьянского союза, ЦК РСДРП, ЦК ПСР и ЦК Польской социалистической партии.
  Характерна реакция на этот «манифест» М. А. Кузмина: «Сегодня вышел “манифест” всех мерзавцев. Я говорю сам для себя и называю все своими именами; жиды и жидовствующие нахалы, изменники и подлецы губят Россию; они ее не погубят, но до полнейшей нищеты и позора могут довести. <…> Я ненавижу всеми фибрами души этих наглых выскочек и их прихвостней <…>. И эти гадости: “Зритель”, “Стрелы”. “Пулеметы”… Что им Россия, русская культура, история, богатство? Власть, возможность изблевывать свое лакейское, поганое краснобайство, дикая пляска наглых осатанелых жидов. “Манифес”! Проклятые, проклятые, проклятые» (Кузмин М. А. Дневник. 1905–1907. СПб., 2000. С. 79. Запись 2 дек. 1905 г.).
  Кузмин Михаил Алексеевич (1872–1936) – поэт, прозаик, литературный критик, переводчик.


[Закрыть], рассчитанный на то, чтобы посеять панику среди обывателей, вложивших свои деньги в сберегательные кассы. Это была серьезная угроза. По мнению В. И. Гурко, «исполнение, хотя бы частичное, населением этого приказа могло бы иметь самые тяжелые последствия и поставить правительство в безысходное положение, тем более что одновременно подрывало наш международный кредит». П. Н. Дурново, продолжает В. И. Гурко, «конечно, сразу это понял и решил, не ожидая дальнейшего развития событий и вящего укрепления престижа власти, нанести революционному центру окончательный удар. 3 декабря он производит арест этого центра, который все еще представляется населению обладателем некоторой революционной силы и принципов, которого оно почти не смеет ослушаться. Оцепив полицией во время его пленарного заседания Совет рабочих депутатов, он его целиком заключает в тюрьму»[448]448
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 516; Д. Н. Любимов также утверждает, что Совет рабочих депутатов «был арестован по приказанию Дурново» (Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 472).
  Был арестован Совет и его исполком – всего 267 человек во главе с Л. Д. Троцким; закрыты большевистская «Новая жизнь» и меньшевистское «Начало».


[Закрыть].

С. Ю. Витте приписывает это себе: «После ареста Носаря я распорядился арестовать весь Совет, что Дурново исполнил лишь 3 декабря. Дурново опасался, что если он начнет арестовывать членов Совета порознь, то они разбегутся, и ожидал собрания. Совет же боялся собраться, а как только он собрался 3 декабря в Вольно-экономическом обществе, он был арестован»[449]449
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 490.


[Закрыть].

В. И. Гурко рисует иную картину: «В день этого ареста в Совете министров обсуждался проект правил о союзах. Дурново, невзирая на всю важность этого вопроса, в Совет не поехал, а командировал туда в качестве своего представителя чиновника департамента общих дел, наказав ему не обмолвиться ни единым словом о предстоящем в тот же вечер аресте. <…> Не успел, однако, Совет министров окончить обсуждение упомянутого проекта, как Витте доложили, что его просит к телефону министр внутренних дел. <…> Возвращение Витте не способствовало успокоению присутствующих. С буквально белым лицом и с прерывающимся от дрожи голосом он в величайшем волнении сказал: “Все погибло. Дурново арестовал Совет рабочих депутатов”. Слова эти произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Некоторые члены Совета даже вскочили со своих мест, а управляющий делами Совета Н. И. Вуич затрясся как осиновый лист»[450]450
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 518.


[Закрыть].

Итак, не С. Ю. Витте. Однако и не П. Н. Дурново.

«Вопрос об этом аресте, – вспоминает А. В. Герасимов, тогда начальник Петербургского охранного отделения, – я ставил с самого начала. Но его все время отодвигали, отодвигали <…>. [П. Н. Дурново] опасался, что за арестом Совета последует революционный взрыв. <…> Ввиду моих настояний Дурново решил устроить совещание для решения вопроса об аресте Совета рабочих депутатов». В совещании под председательством И. Г. Щегловитова А. В. Герасимова поддержал только П. К. Камышанский.

«Я чувствовал, – продолжает А. В. Герасимов, – что продолжение прежней политики грозит большой катастрофой, и отправился еще раз к Дурново». Во время доклада А. В. Герасимова в кабинет зашел министр юстиции М. Г. Акимов и молча слушал соображения Герасимова и сомнения Дурново. Когда П. Н. Дурново, заключая, заявил, что он склоняется «к мнению большинства совещания», в разговор вмешался Акимов. «А я, – заявил он, – целиком согласен с полковником. И если вы как министр внутренних дел не считаете возможным принять предлагаемые меры, то это сделаю я». И взяв лежавший на столе блокнот, тут же уполномочил А. В. Герасимова произвести арест. П. Н. Дурново «не возражал, – пишет А. В. Герасимов. – И у меня было впечатление, что он даже рад тому, что мера, которая и ему представлялась необходимой, решена не им».

Получив в свое распоряжение войска, А. В. Герасимов оцепил помещение Вольно-Экономического общества и произвел арест.

«Как это ни странно, – замечает А. В. Герасимов, – но и этот арест еще не решил окончательно вопроса о перемене курса правительственной политики. Совет рабочих депутатов был арестован, но аресты вообще не производились»[451]451
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 47–49.
  Камышанский П. К. (1862–1910) – прокурор Петербургской судебной палаты (1905–1909).
  О выдающейся роли А. В. Герасимова в переходе правительства к репрессиям см.: Бельгард А. В. Указ. соч. С. 219–220, 229; Воспоминания министра народного просвещения. С. 162; Николаевский Б. И. Указ. соч. С. 162–163.


[Закрыть]. В. И. Гурко поясняет: «Шаг этот был решительный и, по имевшимся тогда у правительства представлениям, рискованный: признавалось, что последствием его явится немедленное возобновление всеобщей забастовки и выступление всего рабочего населения Петербурга. <…> Не сопровождавшийся никакими выступлениями толпы арест первого состава Совета разрушил тот ореол, которым организация эта была окружена, и притом не только в глазах населения, но и в представлениях правительства и самого Витте»[452]452
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 516, 518–519.


[Закрыть].

Перелом наступил через несколько дней. П. Н. Дурново решился перейти в наступление ночью на 7-е декабря, узнав о решениях московского железнодорожного съезда. «Вы правы, – сказал он вызванному тут же А. В. Герасимову, – мы сделали ошибку, что так долго тянули. Надо действовать самым решительным образом. Я уже говорил с Царским Селом. Царя разбудили, и он примет меня в 7 часов для экстренного доклада. К 9-ти я буду обратно. Ждите меня. Все ли готово для ареста?» П. Н. Дурново «был совсем иной, – свидетельствует А. В. Герасимов. – Никакого колебания у него не было. Видно было, что человек уже решился»[453]453
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 50.


[Закрыть].

С этого времени борьба с революционными эксцессами резко активизируется по всем направлениям.

С. Ю. Витте инициировал карательные экспедиции П. К. Ренненкампфа, А. Н. Меллер-Закомельского по транссибирской магистрали и капитана I ранга О. О. Рихтера в Прибалтику[454]454
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 421–422.
  13 декабря 1905 г. Николай II телеграммой приказал генерал-адъютанту Н. П. Линевичу «безотлагательно возложить на генерал-лейтенанта Ренненкампфа восстановление среди всех служащих на Забайкальской и Сибирской железных дорогах полного с их стороны подчинения требованиям законных властей». П. Н. Дурново об этом поручении Ренненкампфу узнал лишь 23 декабря (Карательные экспедиции в Сибири в 1905–1906 гг. Документы и материалы. М.; Л., 1932. С. 16).


[Закрыть].

П. Н. Дурново телеграммой просил командующего Сибирским военным округом генерал-лейтенанта Н. Н. Сухотина подавить мятеж «самыми решительными мерами, с применением военной силы, без всякой пощады и колебаний», арестовать «всех руководителей и подстрекателей железнодорожной и почтово-телеграфной забастовок»[455]455
  Доклад управляющего министерством внутренних дел Дурново Николаю II. 20 дек.1905 г. // Там же. С. 50–51.


[Закрыть].

В Петербурге вырабатывается диспозиция на случай вооруженного восстания: «все караулы занимаются военными училищами», у дворца – Павловский полк с артиллерией[456]456
  Дневник Г. О. Рауха. Запись 26 дек.[1905 г.]. С. 94.


[Закрыть].

На случай повторения забастовки на железных дорогах вел. кн. Николай Николаевич приказывает сформировать 4 поезда-тарана; в составе каждого – рота л. – гв. Стрелкового полка, 2 орудия, 2 пулемета, взвод кавалерии, жандармы, саперы, рабочая команда; задача – «пробивать путь и возобновлять движение»[457]457
  Там же. Запись 29 дек.[1905 г.]. С. 95.


[Закрыть].

Декабрьское вооруженное восстание в Москве

Среди современников бытовали подозрения, что правительство спровоцировало вооруженное восстание в Москве, чтобы запугать среднего обывателя. Об этом писал П. Н. Милюков, ссылаясь на письмо в «Matin» петербургского корреспондента Пьера Леру, взявшего интервью у Ф. В. Дубасова[458]458
  «Провокация» или не провокация // Речь. 1906. 26 февр. (№ 4).


[Закрыть]. Г. М. Катков связывал это с П. Н. Дурново: о нем-де «говорили, что в 1905 году он спровоцировал рабочее восстание, чтобы подавить его силой оружия»[459]459
  Катков Г. М. Февральская революция. М., 1997. С. 410.


[Закрыть].

По-видимому, это не так. С. Ю. Витте утверждал, что П. Н. Дурново «действительно не знал, что там (в Москве. – А. Б.) творится»[460]460
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 299.


[Закрыть]. По мнению С. Е. Крыжановского, московское восстание – «прямой плод колебаний политики Витте»[461]461
  Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 74.


[Закрыть]. В. И. Гурко также считал московское восстание результатом политики С. Ю. Витте: «Удачная ликвидация Петербургского Совета рабочих депутатов окрылила Витте, и он задумал покончить с революцией одним ударом, а именно позволить Московскому восстанию выступить наружу, <…> и затем дать предметный урок населению и одновременно расправиться со всеми наиболее деятельными главарями революции. Некоторым из своих ближайших сотрудников по Министерству финансов, как, например, А. И. Путилову, на выраженное им изумление, почему власть допускает открытую на глазах у всех подготовку вооруженного выступления в Москве, он именно это и объяснил»[462]462
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 519.


[Закрыть]. Если к этому принять во внимание явный перевес сил на стороне восставших в начале восстания, то следует заключить: П. Н. Дурново не мог его провоцировать.

Что касается подавления московского восстания, то здесь роль П. Н. Дурново была, без сомнения, решающей. Правда, С. Ю. Витте утверждал, что «во всем деле восстания в Москве управляющий Министерством внутренних дел П. Н. Дурново не принимал никакого участия». В. Ф. Джунковский полагал, что в Москве «единственно спасли положение» Ф. В. Дубасов, «его мужество и политическая честность»[463]463
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 403; см. также С. 304; Джунковский В. Ф. Воспоминания. Т. 1. М., 1997. С. 138. Это утверждает и И. И. Толстой, правда, противореча себе: в самом деле, если роль П. Н. Дурново «в этом деле была минимальна, а может быть, и отрицательная», то каким образом «исход декабрьского восстания в Москве» мог иметь «еще большее [чем подавление всероссийской почтово-телеграфной забастовки] для него значение в этом смысле [роста влияния и престижа]»? (Воспоминания министра народного просвещения. С. 164, 165).


[Закрыть].

В это невозможно поверить. Во-первых, Ф. В. Дубасов, каким его охарактеризовал В. Ф. Джунковский, не мог обойтись без опытного в таких делах руководства. «Это был человек с железной волей, – пишет В. Ф. Джунковский, – это был честный, благородный солдат, он не был администратором, дела он не знал, но у него был здравый смысл и он умел различать честное от нечестного. В душе он был добрым человеком и гуманным, но вспыльчивость его не знала границ, он в эти минуты забывал все и бывал очень неприятен, так как переходил должные границы. Часто эта вспыльчивость бывала от недовольства самими собой, когда ему что-нибудь докладывали, и он не мог схватить сути дела. Тогда он начинал сердиться, и тут ему противоречить нельзя было, так как он выходил из себя. Такими поступками он наводил панику на подчиненных, которые робели, а робости он также не переносил. <…> Во время вооруженного восстания он ни на минуты не терялся, сохраняя полное присутствие духа»[464]464
  Джунковский В. Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 110.


[Закрыть].

Во-вторых, не таким был П. Н. Дурново, чтобы упускать из своих рук дело, к которому приставлен. Сразу, по назначении генерал-губернатором в Москву, Ф. В. Дубасов получил от П. Н. Дурново конфиденциальное письмо с планом подавления забастовки почтово-телеграфных служащих[465]465
  РГАВМФ. Ф. 9 (Дубасов Ф. В.). Оп. 1. Д. 415. Л. 2–3 об.


[Закрыть]. Советуя «непосредственно по прибытии в Москву» обратить внимание на почтово-телеграфный мятеж, П. Н. Дурново подчеркивал: мятеж является «при настоящих обстоятельствах величайшим государственным вопросом, от правильного разрешения которого зависит судьба всей государственной службы в России». Его распоряжения сводились к следующему: «1) Арестовать всех зачинщиков забастовки, председателя, членов и делегатов мятежнейшего “союза” и передать их для обвинения в судебном порядке прокурорскому надзору, причем подвести их действия под ст. 344 и 384 Улож[ения] о нак[азаниях] и ни под каким видом не выпускать из тюрем <…>. 2) Всех забастовавших уволить от службы и принимать только тех из них, которые, по мнению начальства, действовали по слабости и неведению, повинуясь угрозам и насилию. До разбора дела часть уволенных будет считаться уволенной без прошения. 3) Жалование 20 ноября выдать только тем, которые не покидали службы; затем все дни забастовки вычисляются из жалования тех, которые могут быть приняты вновь. 4) После того как личный состав таким образом очистится от забастовщиков, проверяются все по отношению к вступлению в “союз”, что им было категорически запрещено три раза. До проверки все те из принятых, которые были сознательно членами “союза”, увольняются от службы без прошения, и 5) Все начальники <…>, проявившие слабость, трусость и бездействие, увольняются от службы».

«От этих распоряжений, – заключал П. Н. Дурново, – я ни при каком случае отступить не могу, ибо считаю, что малейшая уступчивость погубит почтовое дело в России навсегда. <…> повторяю, что Москва, в моих глазах, есть центр мятежа, и он должен быть подавлен в Москве же».

Вследствие распоряжения П. Н. Дурново были арестованы главные руководители забастовки почтово-телеграфных служащих; были проведены обыски. Были арестованы и руководители «Всероссийского крестьянского союза».

В-третьих, дневник Ф. В. Дубасова[466]466
  Из дневника Ф. В. Дубасова // Исторический архив. 1998. № 5–6. С. 83–97.


[Закрыть] свидетельствует, что московский генерал-губернатор, при всех его широких полномочиях, действовал в тесном контакте с министерством внутренних дел, докладывая о:

положении в первопрестольной (8 декабря – о забастовке всех железных дорог кроме Николаевской, 11-го: «Положение становится очень серьезным. Кольцо баррикад охватывает город все теснее. Войск для противодействия становится явно недостаточно. <…> Дело скверно. Кольцо баррикад все суживается. Борьба становится бессильной. <…> Толпы небольшие, но во всех местах»);

ходе подавления восстания (10-го – о действиях пехоты и артиллерии; 12-го: «Работа идет очень деятельно. Стража действует превосходно, разобрали баррикады. Вчера ночью Сытинская типография вся погребена развалинами здания»);

действиях войск (10-го: «Войска работают превосходно, с примерной стойкостью»; 17-го: «Ведет Мин очень толково и доведет до конца. Уничтожил общежитие и столярную фабрику Шмидта»);

своих планах (12-го: «Сегодня ночью предполагаю взять очаг революции – студенческое общежитие. <…> План оцепления тщательно разрабатываем»; 17-го: «Отряд для занятия Пресненского квартала остался на ночь. <…> Операция будет закончена завтра полным очищением квартала»);

потерях (17-го: «У нас 1 убит (нижний чин) и 4 ранено»);

успехах (17-го: «На Московско-Курской ж. д. открыто движение. Все мятежники бежали. Гучков пришел сказать о телеграмме, составленной Союзом Союзов или стачечным комитетом условным ключом о том, что они постановили прекратить забастовку»);

просил (8-го – ходатайствовать о присылке «из Петербурга железнодорожной команды в необходимом составе»; 10-го – доложить императору, «что все обойдется благополучно»; 11-го – просить вел. князя Николая Николаевича о присылке бригады; 12-го: «Петр Николаевич, у меня есть к Вам важная просьба: “Дайте мне Рачковского”»[467]467
  Эта просьба Ф. В. Дубасова была исполнена. Когда, по свидетельству В. И. Гурко, «Московское вооруженное восстание не только вспыхнуло, но приняло грозные размеры, а московские власти не проявили для его подавления ни умения, ни должной решимости, Дурново командировал в Москву вице-директора департамента полиции Рачковского лично руководить действиями полиции и войск» (Гурко В. И. Указ. соч. С. 519).


[Закрыть]);

не соглашался (15-го: «Надо вести борьбу не с мертвыми домами, а с живыми людьми. Колоть и расстреливать.<…> Дело Фидлера военному суду я не согласен. Непопулярное учреждение, лучше мы переколем. Не связывайте мне рук, я по совести поступлю»).

Есть другие свидетельства руководящей роли П. Н. Дурново в подавлении вооруженного восстания в Москве. Он «очень беспокоился, благополучно ли пройдет отправка [Семеновского] полка из Петербурга в Москву. Были приняты экстренные меры охраны. Все опасные места были заняты железнодорожными батальонами и жандармскими командами – как это полагается при проезде царя». По совету А. В. Герасимова предоставил генералу Мину, по сути, свободу рук: «Не допускайте, чтобы на улице собирались группы даже в 3–5 человек. Не останавливайтесь перед применением артиллерии. Артиллерийским огнем уничтожайте баррикады, дома, фабрики, занятые революционерами»[468]468
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 51–52.


[Закрыть].

«Севастьянов присутствовал при разговоре Дурново с Дубасовым по телефону насчет начавшихся беспорядков в Москве. Дурново, узнав, что 12 тыс. революционеров заперлись в “Аквариуме”, приказывал Дубасову никого оттуда не выпускать, а если их нельзя взять живьем, то чтобы истребить огнем, 4 тыс. войска окружили “Аквариум”, но не сумели распорядиться, чтобы они все были взяты: пока по два человека выпускались из “Аквариума” и попадали в руки полиции, остальные все успели бежать другими ходами. Дурново требовал их всех уничтожить»[469]469
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 389–390. Запись 10 мая 1906 г.


[Закрыть].

По мнению С. Е. Крыжановского, подавление вооруженного восстания в Москве, как и в других местах, – заслуга П. Н. Дурново, именно он «рядом энергичных действий быстро ликвидировал бунты, как Московский, так и в других местах вспыхнувшие»[470]470
  Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 74.


[Закрыть].