Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

В. И. Гурко, находя вполне реальной опасность крушения государственного строя в последние месяцы 1905 г., ставил в заслугу П. Н. Дурново ее предотвращение к началу 1906 г.: «Революцию 1905 г. предотвратил всецело Дурново, именно он и только он проявил в то время правильное понимание положения вещей и с редкой планомерностью, хотя, право, и с беспощадностью, удержал от крушения разваливающийся государственный механизм»; «при подавлении революционного движения 1905 г., он, несомненно, сыграл решающую роль»[632]632
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 525, 225.


[Закрыть]. Так же считали А. Д. Голицын, С. Е. Крыжановский, П. Г. Курлов, В. П. Мещерский[633]633
  Голицын А. Д. Воспоминания. М., 2008. С. 138; Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 74; Курлов П. Г. Указ. соч. С. 23, 51–52, 110; Мещерский В. П.. Дневники // Гражданин. 1911. № 30. С. 14; № 45. С.15.


[Закрыть] и многие другие.

К такому же, по существу, выводу приходит и исследователь: «В ретроспективе представляется, что <…> без человека такой редкой широты ума и твердости во главе МВД государство вполне могло разрушиться зимой 1905–1906 гг.»[634]634
  Lieven D. Op. cit. S. 216.


[Закрыть]

В Государственном Совете

В составе реформированного Государственного Совета П. Н. Дурново пробыл почти девять с половиной лет – с апреля 1906 г. по август 1915 г. Все это время, несмотря на преклонный возраст (ему было 64–73 года) и болезнь глаз (в январе и мае 1911 г. ему сделали операции в Берлине), он был бодр, энергичен и деятелен: руководя группой правых, активно участвовал в работе комиссий (постоянной, особых, согласительных) в качестве председателя, заместителя председателя, члена.

П. Н. Дурново стоял у истока правого объединения в Государственном Совете. 29 апреля 1906 г. в Мариинском дворце, где граф К. И. Пален и А. А. Половцов собрали «около 30» членов верхней палаты, в основном выборных, П. Н. Дурново «обстоятельной и длинной речью» о пагубных последствиях политической амнистии склонил большинство присутствующих на свою сторону[635]635
  Дневник А. А. Половцова // Красный архив. 1923. № 4. С. 107.


[Закрыть].

Сама идея правого политического объединения в «верхней палате» принадлежала П. Н. Дурново; с нею он выступил в кружке сановников, собиравшихся в мае – июне 1906 г. на квартире члена Государственного Совета по назначению С. С. Гончарова и за «чашкою чая» обсуждавших очередные вопросы.

5 июня 1908 г. П. Н. Дурново был избран председателем бюро правой группы Государственного совета, ежегодно переизбирался и пробыл в этом качестве более 7 лет. П. Н. Дурново, по свидетельству С. И. Тимашева, «несмотря на свой преклонный возраст сохранил всю прежнюю энергию, ему удалось прочно сплотить своих единомышленников и высоко поставить партийную дисциплину»[636]636
  Записки С. И. Тимашева // РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 48. Л. 64.


[Закрыть]. Руководителем он оказался требовательным, отлично председательствовал, вселял надежды в своих товарищей. «Общее настроение подавленное, – делился с другом граф С. Д. Шереметев, – но наш председатель мастер своего дела»[637]637
  С. Д. Шереметев – А. К. Варженевскому, 30 нояб. 1909 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 3005. Л. 55; Дневник С. Д. Шереметева. Запись 30 нояб. 1909 г. // Там же. Д. 5054. Л. 154.


[Закрыть]. Скоро группа, руководимая «властной и твердой рукой», стала наиболее дееспособной и влиятельной, а П. Н. Дурново превратился в авторитетнейшего лидера правых.

Значение П. Н. Дурново как лидера правых оттенила принудительная отправка его в отпуск весной 1911 г.: группа ощутила недостаток «сдерживающего начала», стало не хватать умения находить по многим законодательным вопросам «общий язык с инакомыслящими коллегами». «С уходом Дурново, – вспоминал А. Н. Наумов, – стало заметно ощущаться отсутствие согласованности во взглядах и выступлениях членов правой группы»[638]638
  Наумов А. Н. Из уцелевших воспоминаний. Кн. 2. Нью-Йорк, 1955. С. 211–212.


[Закрыть].

В октябре 1911 г. Николай II передал П. Н. Дурново через В. Н. Коковцова «свое желание видеть его на своем посту», сопровождаемое «лестными для него пояснениями». 15 октября П. Н. Дурново появился в Совете. «Он здоров, бодр и весел». В группе встретили его «очень радушно»[639]639
  Н. А. Зверев – С. Д. Шереметеву, 16 окт. 1911 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5105. Л. 219 об.–220.


[Закрыть] и вновь избрали председателем бюро группы[640]640
  Новое Время. 1911. 20 окт./2 нояб.


[Закрыть].

16 апреля 1912 г. у Кюба правая группа дала обед «в честь П. Н. Дурново» (50-летие пребывания в офицерских чинах). Были также представители других групп – А. С. Ермолов, И. П. Шипов и Н. С. Авдаков. А. П. Струков «сказал слово, обращенное к Дурново – очень удачное»[641]641
  Дневник С. Д. Шереметева. Запись 16 апр. 1912 г. // Д. 5057. Л. 77.


[Закрыть].

Политические противники П. Н. Дурново – кто по недомыслию, а кто и намеренно – искажали смысл его деятельности в Государственном Совете. Одним она представлялась «любопытным сплетением закулисной политической интриги с видимой открытой деятельностью в преобразованной законодательной палате»[642]642
  См., напр.: Русское слово. 1915. 12 сент.


[Закрыть]. Другие называли его «душой реакционной партии»[643]643
  См., напр.: Извольский А. П. Воспоминания. М., 1989. С. 21–22.
  В этом случае следует принять во внимание свидетельство М. М. Ковалевского, с одной стороны, хорошо знавшего ситуацию, а с другой – далекого от симпатий к П. Н. Дурново: «Не следует думать, что в правой [группе Гос. Совета] Дурново представляет собой самое крайнее направление. Имеется целая группа людей, которые стоят по отношению к нему в некоторой оппозиции» (Ковалевский М. М. Моя жизнь: Воспоминания. М., 2005. С. 401–402). Имелись в виду кн. А. А. Ширинский-Шихматов, А. П. Струков, В. К. Саблер и некоторые другие.


[Закрыть]. Третьи утверждали, что он «работал неустанно, чтоб задержать и отвергнуть законопроекты, могущие с его точки зрения поколебать основы государственного строя старого уклада»[644]644
  Новое время. 1915. 12 сент.


[Закрыть].

В. И. Гурко утверждал: «Вообще, Дурново, стоявший во главе правой группы членов Государственного Совета и пользовавшийся в ее среде большим влиянием, увы, руководствовался преимущественно личными соображениями и чувствами личной неприязни к Столыпину» (как в таком случае он мог пользоваться «большим влиянием» – Гурко умалчивает. С. Ю. Витте руководствовался «личными соображениями», так над ним в Государственном Совете смеялись[645]645
  «В один из своих приездов в Петербург в 1911 г., когда Витте произносил в Гос[ударственном] совете ультраправые речи, я спросил Пихно, как относятся “правые” в Гос[ударственном] совете к этим речам Витте. “Смеются, – ответил он. – Кто ему поверит?”» (Сидоров А. В Киеве /Из воспоминаний бывшего цензора/ // Голос минувшего. 1918. № 7–9. С. 138). См. также: Львов Л. (Клячко Л. М.). За кулисами старого режима (Воспоминания журналиста). Т. 1. Л., 1926. С. 145.


[Закрыть]).

Отклонение правым большинством Государственного Совета весной 1914 г. законопроекта о мелкой земской единице В. И. Гурко объяснил так же несложно: «Причина же была простая – против этого законопроекта, как вообще против всяких проектов, внесенных министерством внутренних дел, был П. Н. Дурново, не перестававший надеяться вновь занять должность министра внутренних дел на почве откровенно правых консервативных взглядов»[646]646
  Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 604, 619.


[Закрыть].

Его упрекали в «боевом консерватизме», лишенном какой-либо программы. «Новое время» утверждало: «Его лидерство выражается главным образом в устройстве искусственных пробок и заторов в деятельности законодательных палат. Нет такого назревшего, подсказанного неотложными общественными и государственными потребностями законопроекта, который он даже после самого всестороннего рассмотрения не хотел бы заново сдать в комиссию. Маг и волшебник в деле создания различных препон и преткновений, он ведет борьбу не против враждебных течений государственной мысли, а против поставленных на определенном месте лиц, все использует как орудие канцелярски-оппозиционного спорта и сводит консерватизм, долженствующий охранять прочную и неразрывную связь законодательства с историей, к непрерывной законодательной обструкции»[647]647
  Беспринципная оппозиция (Редакционная) // Новое время. 1912. 26 апр./9 мая.
  «Что ни происходит, как ни толкает, ни вертит, ни учит жизнь – Дурново все также требует “держать и не пущать”; <…> В обычное время деятельность Дурново весьма вредна <…> Так было. Но так уже не есть, ибо сейчас <…> война. <…> Деятельность “Дурново” так вредила России и уже так навредила ее сегодняшней задаче, что едва ли стоит сейчас останавливаться на пояснениях. Сейчас яд этот открыт, губительность его, кажется, ясна для всех. Не слишком ли поздно? Другой вопрос. Но факт, что мы кое-как восприняли в этой стороне наглядный урок жизни. Однако вред – продолжается. <…> Правые – и не понимают, и не идут, и никого никуда не пускают». Вот так «понимала» его З. Н. Гиппиус (Общественный дневник /Август – Сентябрь [19]15 г./ // Гиппиус З. Н. Дневники: В 2 кн. М., 1999. Кн. 1. С. 406, 407).


[Закрыть].

В действительности же П. Н. Дурново руководствовался интересами страны, государства, как он их понимал; исходя при этом из конкретной ситуации как внутриполитической, так и международной. «Закон, – утверждал он, – следует писать с большим спокойствием и с большим беспристрастием». Законодатели обязаны рассматривать дело так, как приказывает им их разумение, исключительно по руководству их понятий, их знаний, опыта и совести[648]648
  Гос. Совет. Ст. отчеты. 1909–1910 годы. Сессия пятая. СПб., 1910. Стб. 2806, 2795.


[Закрыть].

Поэтому чрезвычайное законодательство П. А. Столыпина раздражало П. Н. Дурново, вызывало досаду. «Если бы закон о старообрядческих общинах, – сетовал он в общем собрании Государственного Совета 12 мая 1910 г., – поступил на наше рассмотрение в обыкновенном порядке, то мы, Члены Комиссии, при рассмотрении этого дела не испытывали бы постоянно тяжелого ощущения как бы связанных рук, и позволю себе заявить, что наше руководящая в этом деле мысль получила бы более правильное, более последовательное и более соответствующее пользам государства осуществление». «Необходимо признать, – говорил П. Н. Дурново, – что в случаях, подобных настоящему, положение Государственного Совета и выбранной им Комиссии представляется весьма сложным. Если, с одной стороны, мы не можем, а по моему убеждению, и не имеем права, при наших законодательных решениях считаться с соображениями, не вытекающими непосредственно из предложенного нашему рассмотрению законопроекта, то, с другой стороны, никакие рассуждения не могут устранить представления о совершившемся факте, который, хотя бы сам по себе и был неоснователен, тем не менее вносит в практическую жизнь более или менее осязательное влияние». Тем не менее это не должно, подчеркивал он, предопределять решение законодателей: «Если бы по статье 87 Основных Законов был издан закон, явно, по нашему разумению, вредный и вовсе необдуманный, то, не взирая ни на какую давность, мы должны его отклонить, дабы предотвратить и остановить распространение зла, которое неизбежно производит всякий необдуманно пущенный в народную жизнь легкомысленный закон»[649]649
  Там же. Стб. 2795–2796.


[Закрыть].

Характерна в этом отношении его позиция весной 1911 г., когда П. А. Столыпин попытался ввести земское самоуправление в 6-ти западных губерниях. Как известно, законопроект провалился в заседании Государственного Совета 4 марта: 92-мя голосами против 68-ми общее собрание отклонило ст. 6 о делении избирателей на национальные курии. Исход баллотировки решили 28 правых: голосуй они «за», курии были бы приняты большинством 96-ти против 64-х.

Утверждение, что законопроект о западном земстве был выбран в качестве повода, чтобы свалить Столыпина, а «сам по себе он был вполне приемлем для большинства» Государственного Совета[650]650
  Это утверждали некоторые современники (см., напр.: Новое Время. 1911. 8/21 марта), это повторил и А. Я. Аврех (Столыпин и третья Дума. М., 1968. С. 319).


[Закрыть], не выдерживает критики. Проектируемое земство оказалось неприемлемым по своему существу – бессословным характером и пониженным цензом. Уже в Особой комиссии Государственного Совета были высказаны «сомнения относительно целесообразности и своевременности введения земских учреждений в западных губерниях в виду отсутствия в них достаточного количества русского культурного населения, а равно опасения о том, что земское управление, устроенное на основаниях настоящего законопроекта возбудит национальную в крае рознь». Большинство комиссии высказало опасение, что «при таком понижении ценза <…> мелкие землевладельцы <…> задавят крупных и средних»[651]651
  Всеподданнейший отчет председателя Государственного Совета за сессию 1910–1911 гг. СПб., 1911. С. 11–12; Гос. Совет. Ст. отчеты. 1910–1911 годы. Сессия шестая. СПб., 1911. Стб. 155, 772.


[Закрыть]. Позиция правых, голосовавших против курий, определялась ясным сознанием антагонизма между крестьянством и помещиками; одобрить законопроект значило для них отдать местное самоуправление в руки враждебно настроенного крестьянства. П. Н. Дурново в заседании правой группы (25.02.1911) высказался «против проекта и против курий»[652]652
  Дневник С. Д. Шереметева. Запись 25 февр. 1911 г. // Д. 5056. Л. 39.


[Закрыть]. Еще задолго до обсуждения в общем собрании он в записке царю указывал, что намечаемая мера крайне опасна в политическом отношении: она оттолкнет от правительства польских землевладельцев и усилит среди них антирусские стремления; весь культурный землевладельческий класс совершенно отойдет от местной работы, которую немыслимо строить на одном крестьянстве. В. Ф. Трепов на аудиенции у царя перед самым голосованием в Государственном Совете развивал эти же мысли, характеризуя проект как «чисто революционную выдумку, отбрасывающую от земской работы все, что есть культурного, образованного и консервативного в крае»[653]653
  Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903–1919. Т. 1. Париж, 1933. С. 452–453.


[Закрыть]. Подобные же взгляды высказывал на страницах своего журнала В. П. Мещерский[654]654
  Гражданин. 1911. № 6. С. 6–7; № 7. С. 12.


[Закрыть].

Депутация от Юго-Западного края просила царя дать им земства и объяснила, что курии им необходимы, так как иначе все должности по выборам будут замещены поляками. Царь обещал им земство и, по слухам, одобрительно отнесся к куриям. П. А. Столыпин известил о результатах депутации М. Г. Акимова, последний по телефону сообщил П. П. Кобылинскому, а этот информировал правую группу. В группе пришли к выводу, что им приказывают баллотировать за курии. Однако, выражая готовность всегда делать угодное монарху, члены группы полагали, что как члены законодательной палаты, они «должны вотировать по совести, а не по приказанию». Для выяснения, было ли приказание голосовать за курии, П. Н. Дурново написал М. Г. Акимову, однако ответа не получил. Тогда 3 марта группа отправила в Царское Село В. Ф. Трепова.

Николай II объяснил, что он «лишь хотел обратить внимание Государственного Совета на важность вопроса», и не возражал против голосования по совести. В. Ф. Трепов обратил внимание царя на «маргариновую депутацию», состоявшую «из столыпинских чиновников». Когда В. Ф. Трепов вернулся и рассказал о беседе с царем, то часть группы решила баллотировать против курий[655]655
  Дневник С. Д. Шереметева. Д. 5056. Л. 42, 48. Записи 4 и 13 марта 1911 г.; А. И. Шувалова – Е. А. Воронцовой-Дашковой, 11 и 12 марта 1911 г. // НИОР РГБ. Ф. 58.87.4. Л. 47–47 об., 47 об.–59, 59–59 об., 59 об.–48, 48–48 об., 48 об.–58, 51 об. – 57 (листы перепутаны).


[Закрыть].

5 марта П. А. Столыпин подал в отставку, обвинив лидеров правой группы в интриге.

«Несколько дней никто не знал, как окончится этот инцидент, – сообщала А. И. Шувалова новости своей матери. – Новое Время металось – то на его столбцах статьи об уходе, то о том, что Столыпин остается. Столыпин говорил многим, что он рад работать, не покладая рук и в ущерб здоровью, готов рисковать жизнью, но не может быть игрушкою интриги. Со своими секретарями, дежурящими у него по очереди, он простился, семейство Нейдгарт всем говорило, что Стол[ыпин] ни за что не останется. Очень близкий Столыпину человек сказал мне, что вряд ли останется, а если останется, то при условии, что Дурново и Трепову предложат полечиться за границей»[656]656
  А. И. Шувалова – Е. А. Воронцовой-Дашковой, 11 марта 1911 г. // Там же. Л. 48.


[Закрыть].

Царь принял условия П. А. Столыпина, уволив 11 марта П. Н. Дурново и В. Ф. Трепова «в отпуск по 1 января 1912 г.». «Дурново и Трепов, – писали Е. А. Воронцовой-Дашковой ее дочери, – стали героями – к[а]к только в газетах был напечатан их отпуск, к ним валом повалили люди всех партий и (слово не разб. – А. Б.). Дурново говорит, что два человека никогда не переступали порог его дома – М. А. Стахович и Пуришкевич и оба у него были. Мейндорф, бывший товарищ председателя Думы, вполне спокойный человек, не знакомый ни с тем, ни с другим, завез им карточки»[657]657
  Там же. Л. 51 об., 57; И. И. Шереметева – Е. А. Воронцовой-Дашковой, 16 марта 1911 г. // Там же. Ф. 58.85.126(1–2). Л. 262 об.–263.


[Закрыть].

Проявленное сочувствие трудно совместить с тезисом об интриге. Как заметил С. Д. Шереметев, «заслуги Дурново, сдержавшего революцию, велики, что так обращаться произвольно нельзя, что это акт произвола и заносчивости», что Дурново наказан «за правду»[658]658
  Дневник С. Д. Шереметева. Записи 27 марта 1911 г. и 15 янв. 1912 г. // Д. 5056. Л. 59; Д. 5057. Л. 13.


[Закрыть].

П. Н. Дурново, по свидетельству посетившего его С. Д. Шереметева, был «спокоен на вид, любезен и прост в обращении, без рисовки», подтвердил слухи об удалении в принудительный отпуск его и В. Ф. Трепова. Тут-то и вырвалось у П. Н. Дурново: «Ну вот и скажите, можно ли служить?»[659]659
  Там же. Д. 5056. Л. 47. Запись 12 марта 1911 г.


[Закрыть]

15 марта Николай II передал через М. Г. Акимова, что уважает П. Н. Дурново и ничего лично против него не имеет и группа не лишилась его доверия[660]660
  Там же. Л. 49. Запись 15 марта 1911 г.; А. И. Шувалова – Е. А. Воронцовой-Дашковой, 21 марта 1911 г. // НИОР РГБ. Ф. 58.87.4. Л. 60 об.


[Закрыть].

11 апреля 1911 г. С. Д. Шереметев, будучи в Аничковом дворце у императрицы Марии Федоровны, высказал надежду, «что к Пасхе решен будет вопрос о Дурново, раз что нам возвращено “доверие”, несмотря на распростр[анение] “клеветы”, что пасхальный день тому подходим, простим вся Воскресением»[661]661
  Дневник С. Д. Шереметева. Запись 11 апр. 1911 г. // Д. 5056. Л. 65.


[Закрыть]. С этим и связана попытка Николая II вернуть П. Н. Дурново в Государственный Совет. Однако под влиянием аргументов П. А. Столыпина возвращение его было отложено до возобновления занятий Государственного Совета осенью 1911 г.[662]662
  См.: П. А. Столыпин – Николаю II, 1 мая 1911 г. // П. А. Столыпин: Переписка. М., 2004. С. 70–71.


[Закрыть]

2(15) мая 1911 г. П. Н. Дурново с дочерью выехал в Берлин для лечения глаз. «На Варшавском вокзале члены Государственного Совета устроили Дурново демонстративные проводы». Проводить собралось «множество». Пришли не только единомышленники из правой группы. Архиепископ Николай обратился к П. Н. Дурново «с теплым словом», пожелав поправить здоровье; от группы преподнесли дорогую складень-икону с надписью «На добрый путь». П. Н. Дурново «был взволнован» и обещал вернуться в июне[663]663
  Новое Время. 1911. 3/16 мая. С. 4 (Хроника); Дневник С. Д. Шереметева. Запись 2 мая 1911 г. // Д. 5056. Л. 74; ГАРФ. Ф. 1463. Оп. 2. Д. 384 (Воспоминания Т. И. Буткевича). Л. 174.


[Закрыть].

Где тут интрига? Со стороны П. Н. Дурново и правых противников западного земства ею и не пахнет. Интригу во всем этом увидел П. А. Столыпин и неспроста: провести правых и протащить под флагом национализма бессословное земство с пониженным имущественным цензом не удалось, а возразить правым по существу было нечем.

По мнению И. И. Толстого, в марте 1911 г. была интрига, но не П. Н. Дурново, а П. А. Столыпина: «Для меня несомненно одно: вся кампания проведена путем интриги и влияния на государя через приближенных к нему “националистов”. Самое печальное во всем этом то, что такими средствами пользуется человек весьма ограниченных способностей и для проведения более чем сомнительной политики»[664]664
  Толстой И. И. Дневник в двух томах. Т. 2. 1910–1916. СПб., 2010. С. 166. Запись 14/27 марта 1911 г.


[Закрыть].

Как начало «правильно организованной кампании» против В. Н. Коковцова было истолковано выступление П. Н. Дурново при обсуждении законопроекта о всеобщем начальном обучении[665]665
  См, напр.: Голос Москвы. 1912. 1 февр. С. 3.


[Закрыть]. Дело, однако, было не в личности В. Н. Коковцова. П. Н. Дурново и его правые единомышленники были недовольны внутренней политикой правительства: в ней они не видели ни ясной программы, ни определенного направления, считали, что она неправильно понимает государственные нужды и политические задачи данного времени; осуждали они и внешнюю политику. В данном законопроекте П. Н. Дурново смутила предполагаемая Государственной Думой, правительством и двумя комиссиями Государственного Совета (причем тут личность В. Н. Коковцова?![666]666
  Сам В. Н. Коковцов свидетельствует: «П. Н. Дурново, лично, тем не менее, выраж[ал] ко мне крайне внимательное отношение» (Коковцов В. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 319).


[Закрыть]) прогрессивная фиксация на 10 лет вперед громадной суммы из государственного казначейства на устройство всеобщего обучения; и это – в обстановке обостряющегося международного положения. Позиция П. Н. Дурново была адекватна ситуации: «все наши финансовые усилия должны быть направлены прежде всего на оборону нашего отечества»[667]667
  Гос. Совет. Ст. отчеты. 1911–1912 годы. Сессия седьмая. СПб., 1912. Стб. 1255–1262.


[Закрыть].

Характерны в этом отношении дневниковые записи и переписка С. Д. Шереметева. «Переживать эпоху Госуд[арственного] разложения не легко, – пишет он 20 февраля 1912 г. – У меня такое чувство, что 1912 год даст нам новое нашествие иноплеменных и обновит ужасы 1612 и 1812 гг. Быстрый ход разрушительных реформ при любезном содействии нового Гришки даст нам новый сочный плод от нового древа познания добра и зла»[668]668
  С. Д. Шереметев – А. К. Варженевскому, 20 февр. 1912 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 3008. Л. 286–287.


[Закрыть]. Еще более показательна дневниковая запись: Был обед у А. П. Струкова. После обеда сидели в кабинете хозяина: М. Г. Акимов, С. Д. Шереметев, А. А. Ширинский-Шихматов, А. А. Бобринский. «Акимов был очень разговорчив, но говорил о безотрадности, беспросветности общего положения, о трудности работать без опред[еленной] цели и надежды в виду общего разлада. И это говорят люди в его положении, люди честные и благонамеренные. Сводится все к одному, чего не хочется высказать»[669]669
  Дневник С. Д. Шереметева. Запись 8 янв. 1913 г. // Там же. Д. 5058. Л. 5.


[Закрыть].

По существу, то же инкриминировал правительству и А. И. Гучков на совещании октябристов 8 ноября 1913 г., с той лишь разницей, что приписывал все это победившей «реакции»: «Иссякло государственное творчество. Глубокий паралич сковал правительственную власть: ни государственных целей, ни широко задуманного плана, ни общей воли! <…> Государственный корабль потерял свой курс, потерял всякий курс, зря болтаясь по волнам. Никогда авторитет правительственной власти не падал так низко. Не вызывая к себе ни симпатий, ни доверия, власть не способна была внушить к себе даже страха. Даже то злое, что она творит, она творит подчас без злой воли, часто без разума, какими-то рефлекторными, судорожными движениями. <…> Развал центральной власти отразился, естественно, и полной дезорганизацией администрации на местах. <…> Но паралич власти оказался не только внутренним развалом. <…> Наша внешняя политика, бездарная и малодушная, не только упустила все те выгоды, которые <…> открывались перед Россией, но и потеряла все прежние позиции»[670]670
  Российские либералы: кадеты и октябристы (Документы, воспоминания, публицистика). М., 1996. С. 168–169.


[Закрыть].

Так же оценивал ситуацию В. И. Гурко, тогда оппонент П. Н. Дурново: «У нас <…> застой во всем и везде: правительство стремится жить au jour le jour[671]671
  Au jour le jour – со дня на день (фр.)


[Закрыть] и из министерства с определенной политической окраской и ясно выраженными целями само себя превратило в то, что на западе именуется «деловым министерством», т. е. занимается лишь мелочными текущими делами управления»[672]672
  В. И. Гурко – А. А. Бобринскому, 4 июля 1913 г. // РГАДА. Ф. 1412. Оп. 3. Д. 635. Л. 26.


[Закрыть].

П. Н. Дурново работал на сохранение дееспособности государственного аппарата. Поэтому он и его единомышленники блокировали в 1907 г. попытку 39 членов группы центра возбудить вопрос о реформе Сената по инициативе Государственного Совета. При этом движим был П. Н. Дурново отнюдь не желанием отстаивать «всевластие администрации»[673]673
  П. Н. Дурново «отстаивал всевластие администрации и ее опеку над всеми сословными и местными об-вами, – утверждает В. А. Демин. – В частности, выступил против (успешно) предложенной группой центра (А. А. Сабуровым) проекта реформы Сената в смысле введения его независимости от администрации» (Петр Аркадьевич Столыпин: Энциклопедия. М., 2011. С. 173). Это неверно по существу, да и с русским языком не все ладно.


[Закрыть].

Реформаторы предполагали: учредить должность Первоприсутствующего с правом непосредственных сношений с верховной властью; предоставить I департаменту избирать кандидатов для замещения открывающихся вакансий; установить условия и порядок применения прав и исполнения обязанностей Сената; обязать министров доносить Сенату о принимаемых ими чрезвычайных мерах; предоставить Сенату определять необходимость принятых чрезвычайных мер, отменять их, назначать сроки их действия и, если меры приняты с соизволения монарха, то представлять ему свои соображения.

Сенат, считал П. Н. Дурново, «не есть орган управления, в нем нет места оценке чьих-либо интересов или вопросов о целесообразности», и справедливо заподозрил авторов проекта в намерении наложить «на Министров узду безответственного сенатского контроля». «Никакое Правительство, – убежденно говорил он, – не может существовать, если у него из рук будет вырвана возможность руководить политикой государства». «Если Сенат, – продолжал с знанием дела он, – пополненный выборными Сенаторами, ни за что и не перед кем не отвечая, не имея ни малейшего представления кроме газетных сведений о том, что и как делается в государстве, начнет проверять и отменять распоряжения поставленного Государем Правительства, то мы неизбежно будем иметь два Правительства, взаимно друг друга исключающие, и наступит в России полная смута в управлении, которой не найти исхода. Что станет с Министрами? Отписываться перед Сенатом, отвечать на запросы Думы и Государственного Совета, разбираться в вероятных противоречиях взглядов Думы со взглядами Сената и среди такого дергания ответственно управлять Государством!»[674]674
  Гос. совет. Ст. отчеты. 1907 год. Сессия вторая. СПб., 1907. Стб. 410, 413.
  Примечательно, что один из подписавших проект, поляк И. О. Корвин-Милевский, не хотел предоставлять Сенату права «избирать своих сочленов»; при этом мотив был тот же, что и у П. Н. Дурново: это было «совершенно несовместимо» с его понятием «о Правительстве, ограниченном в законодательной сфере, но сильном и едином, которое необходимо для Российской империи» (Там же. Стб. 419).


[Закрыть]

Еще в Совещании под председательством А. А. Сабурова (1-я половина 1905 г.) П. Н. Дурново, будучи товарищем министра внутренних дел, был против превращения Сената в орган высшего управления и отстаивал независимость управления. «Я, по обязанности представителя Министерства и по глубокому убеждению, – вспоминал он позднее, – объяснял, что Губернаторы люди весьма почтенные и ничем не хуже других служащих, и старался доказать, что в нашем Отечестве, при несовершенстве законов, малочисленности судов и проистекающей отсюда судебной медлительности, при ни чем не оправдываемом сентиментальном отношении к подсудимым и обвиняемым, только одна администрация и полиция еще являются наилучше организованной силой, которая сдерживает бушующие страсти, и потому нельзя ставить каждый их шаг под контроль безответственного учреждения. Мой взгляд сводился к тому, что Губернаторы, дозволяя себе даже превышение власти в целях неотложного охранения порядка, исполняли свой долг, а те, которые вместо энергичных распоряжений искали в законах подходящей статьи или соответствующего циркуляра, – нарушали свою обязанность». Если бы тогда допустили «вмешательство Сената в дело управления, – не сомневался П. Н. Дурново. – Правительству пришлось бы довольно жутко»[675]675
  Там же. Стб. 403–404.


[Закрыть].

Позиция П. Н. Дурново и в этом вопросе была глубоко продуманной с точки зрения государства, его способности обеспечить нормальные условия жизни общества. «В моих глазах дальнейшее развитие Сената, – говорил он в заключение, – неизбежно пойдет по пути преобразования его в высший административный суд в том смысле, что в сфере управления должно быть признано право существования административного усмотрения, вне всякого контроля административной юстиции. Этим я далек от того, чтобы проповедовать произвол – но дискреционная власть осуществляет политические задачи согласно требованиям целесообразности, и в этой области никто ей мешать не может; административная юстиция решает вопросы о правах и обязанностях, основанных на публичном праве, или, другими словами, действие административного суда начинается лишь тогда, когда кто-либо считает свое право нарушенным. Поэтому административный суд не должен задаваться поддержанием объективного правопорядка в области управления, а призван исключительно к ограждению субъективных прав публичного характера. При такой постановке вопроса устраняется опасность вмешательства Сената в управление, и с течением времени правосудие Сената в качестве высшего административного суда рядом мудрых решений установит ту законность управления, к достижению которой стремятся, по мнению моему, слишком торопливо и неверным путем составители основных положений ради сохранения авторитета Сената и того высокого положения, которым он пользуется; все, что выходит из пределов ограждения прав публичного характера отдельных лиц и учреждений, – должно быть изъято из компетенции Сената, потому что правительственное его значение как органа начальственного в будущем не уживается с действующим порядком управления»[676]676
  Там же. Стб. 414–415.


[Закрыть].

П. Н. Дурново защищал власть от разбазаривания ее отдельными агентами этой власти. При обсуждении законопроекта «Об учреждении Бакинского градоначальства» в заседании Государственного Совета 25 ноября 1911 г. он заявил: «Но я никак не могу оставить без возражения мысль о возможности Правительству входить в переговоры с частными лицами и, сообразно с деньгами, которые частные лица уплачивают на те или другие государственные потребности, делать им из общих законов исключения и уступки. <…> Не может быть принимаемо во внимание то соображение, <…> будто бы между Правительством и съездом нефтепромышленников происходили какие-то неизвестные нам переговоры и что на основании этих переговоров Правительство часть своей власти уступило нефтепромышленникам. Такое соображение я считаю в высочайшей мере зловредным при обсуждении закона»[677]677
  Там же. 1911–1912 годы. Сессия седьмая. Стб. 624.


[Закрыть].

П. Н. Дурново был необыкновенно чуток к малейшим угрозам государственному аппарату. Нисколько не заблуждаясь относительно личного состава государственной службы, он был убежден, что «в данное время Россия не может дать ничего другого», и считал необходимым «сохранить то, что есть». Поэтому намерение передать служебные преступления в руки суда присяжных весной 1913 г. встретил в штыки. Эта передача, – справедливо указывал он, – предполагает у присяжных, кроме беспристрастия и развития, «способности и умения оценить, с государственной точки зрения, целесообразность и неизбежность тех или других важнейших распоряжений административной власти». Между тем, «население, которое поставляет присяжных, далеко уже не то, каким оно было раньше, и хотя оно, по мнению меньшинства Комиссии, выиграло в общем развитии, но я сомневаюсь, чтобы этот выигрыш был ценным вкладом в общую сумму тех качеств, которыми должен обладать беспристрастный судья, призванный к оценке служебных действий, например, губернатора. Посудите сами – чему учится народ в обыденной жизни? В дешевых газетах, проникающих в самые глухие деревни, он читает злобные, иногда прямо клеветнические сказания о ненавистной служебной деятельности поставленных Правительством властей; сказания эти пишутся часто совершенно несведущими людьми, которые толкуют тенденциозно, по своему, всякие распоряжения Правительства, критикуют, извращают их смысл и, разрушая все, чему народ привык верить, сеют в народе семена недоверия и отрицания. Но это еще не все, – в самых авторитетных собраниях происходит то же самое, и, таким образом, в народе постепенно нарождается отрицательное отношение к властям. <…> Тут <…> дело идет о разрушении государственной службы во всей ее совокупности». По мнению П. Н. Дурново, суд надо устроить «так, чтобы служащие твердо знали, что их никто не засудит без вины, ради антипатии, мести, или политических расчетов и что виноватого не укроет никакое заступничество. Этому, в пределах человеческой возможности, удовлетворяет то, что у нас есть»[678]678
  Там же. 1912–1913 годы. Сессия восьмая. СПб., 1913. Стб.1293–1294.


[Закрыть].

Не уставал он ратовать за укрепление обороноспособности державы. По Дурново, обеспечение внешней безопасности – первейшая задача власти. Он публично солидаризировался с М. М. Ковалевским, своим всегдашним оппонентом по всем вопросам внутренней политики, заявившим при обсуждении законопроекта об Амурской железной дороге, что «сила есть единственный и верховный вершитель международной судьбы государств, и потому денег на устройство армии жалеть нельзя».

Согласился он и с П. А. Столыпиным (о параллельных руслах, по которым в ближайшем будущем потекут-де государственные расходы – на оборону и на культуру), уточняя, что «течение по руслу обороны должно идти неизмеримо быстрее, нежели по руслу культуры, и это до тех пор, пока первое течение не доведет нас до уверенности, что мы в своем собственном доме можем жить покойно и безопасно»[679]679
  Там же. 1907–1908 годы. Сессия третья. СПб., 1908. Стб. 1711.
  Согласитесь, это совсем не то, что приписывает П. Н. Дурново современный исследователь: «Предлагал тратить средства не на нар. образование, а на армию и полицию» (Петр Аркадьевич Столыпин: Энциклопедия. М., 2011. С. 173).


[Закрыть].

Забота П. Н. Дурново об обороноспособности империи не сводилась к одним лишь ассигнованиям. «Следует признать, – говорил он, – что в государственном обиходе есть такие предметы, к которым надо относиться с величайшей осторожностью, которые родились за много лет до нас, росли и жили при самых разнообразных условиях, выработали свои формы, обычаи, предания и в свое время сослужили службу отечеству». К их числу он относил службу, дисциплину, военный порядок, традиции, «почти семейное общение и духовную связь» между офицерами и матросами, опытность и авторитет командиров, доверие к ним, дух истинных воинов, военную доблесть. «Казалось бы, – продолжает П. Н. Дурново, – нужно употребить все усилия, чтобы сохранить и сберечь как зеницу ока такие драгоценные качества, дабы их носители передали их потомству в лице будущих русских моряков». Между тем, с горечью констатировал он, «плохо осведомленная, но весьма необузданная, чтобы не сказать больше, печать, разные статьи, брошюры, речи несведущих в морском деле людей, точно толпа накинулись на флот <…>. Вся эта неслыханная вакханалия клеветы и злословия создала вокруг флота в высшей степени удушливую и тяжелую атмосферу». Никто не подумал о том, как «эти опасные речи отзовутся на офицерах и командах», не внесут ли они «в личный состав флота язву сомнения, дух недоверия к начальству и отсюда упадок дисциплины»[680]680
  Гос. совет. Ст. отчеты. 1907–1908 годы. Сессия третья. Стб. 1712–1715.


[Закрыть].

Угроза военному могуществу империи исходила, по мнению П. Н. Дурново, и от Государственной Думы. Последняя не упускала случая выйти за пределы своих полномочий и наиболее удобными для этого считала вопросы обороны. Поэтому П. Н. Дурново был всегда на страже Основных законов, справедливо полагая, что только так можно оградить вооруженные силы от некомпетентного вмешательства.

Так, Государственная Дума, находя систему управления Морского министерства не соответствующей потребностям флота, отказала в кредитах на постройку 4-х броненосцев. С точки зрения Дурново, это – «полное смешение понятий о власти»: отклонение кредитов «в зависимости от реформы морского управления есть вторжение в непринадлежащую нам область Верховного Управления». Ссылаясь на ст. 14 Основных законов, он утверждал: «Все это дело не наше, наша роль сводится к финансовой стороне дела».

Главное при этом было не в формальной стороне дела. Мы, говорил П. Н. Дурново, «нарушили бы свой долг, если бы вздумали подносить вопросы об устройстве вооруженных сил и обороны государства на благовоззрение Государственной Думы и свое собственное. Приверженцы западного конституционного порядка управления назовут мои слова конституционной ересью, но меня это смутить не может. Я охотно остаюсь в этой области еретиком и вот почему: я опасаюсь, что без этой ереси вся оборона государства, все устройство вооруженных сил Империи перейдет в руки законодательных учреждений». Ничего хорошего для дела обороны в этом случае он не видел[681]681
  Там же. Стб. 1715, 1719.
  Ст. 14 Основных законов гласит: «Государь Император есть державный вождь Российской армии и флота. Ему принадлежит верховное начальствование над всеми сухопутными и морскими вооруженными силами Российского Государства. Он определяет устройство армии и флота и издает указы и повеления относительно: дислокации войск, приведения их на военное положение, обучения их, прохождения службы чинами армии и флота и всего вообще относящегося до устройства вооруженных сил и обороны Российского Государства. Государем Императором, в порядке верховного управления, устанавливаются также ограничения в отношении права жительства и приобретения недвижимого имущества в местностях, которые составляют крепостные районы и опорные пункты для армии и флота».


[Закрыть].