Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

В борьбе с революцией Союз русского народа сыграл большую роль. На этот счет есть немало свидетельств представителей власти разного уровня. Так, В. А. Дедюлин, тогда петербургский градоначальник, позднее говорил: «Он нужен был для противодействия уличной толпе, ходившей по улицам с красными тряпками. <…> Союз русского народа был нужен, когда нужно было гнать красные тряпки, и в этом он оказал огромную услугу»[557]557
  Беседа Дворцового коменданта генерал-майора Дедюлина с правым деятелем, делопроизводителем канцелярии С.-Петербургского градоначальника потомственным дворянином Николаем Николаевичем Жеденевым в связи с его всеподданнейшим письмом о грозящей Николаю II опасности // Исторический архив. 2000. № 1. С. 90.


[Закрыть].

«Мне хорошо известны те неоценимые заслуги, – писал Н. Ч. Зайончковский, – которые оказал этот Союз Правительству и России в борьбе со смутой. Конечно, по самому преобладающему в нем составу членов и по приемам борьбы, Союз с его Отделами был орудием грубым; но ведь пушки, пулеметы, ружья со штыками – орудия еще более грубые, однако, необходимые. Самый факт возникновения Отдела Союза в какой-нибудь весьма революционной местности сразу полагал в ней конец революционным выступлениям»[558]558
  Из отчета члена Совета министра внутренних дел тайного советника Н. Ч. Зайончковского /по командировке в г. Смоленск в ноябре 1913 г./ на имя министра внутренних дел Н. А. Маклакова // Исторический архив. 2000. № 1. С. 104.
  Зайончковский Н. Ч. (1859–1918) – землевладелец Смоленской губернии, чиновник МНП, член Совета министра внутренних дел (с 1906), товарищ обер-прокурора Св. Синода (с октября 1915), сенатор I департамента Сената (с октября 1916).


[Закрыть].

Позднее, уже в эмиграции, Н. В. Краинский расставлял акценты: «Дурново усмирил этот страшный бунт при содействии здоровых сил русского народа»[559]559
  Краинский Н. В. Фильм русской революции в психологической обработке. Белград, [192?]. С. 24.


[Закрыть].

Однако «окончилась смута – и от Союза с его Отделами как-то сразу отвернулись»[560]560
  Из отчета… Н. Ч. Зайончковского. С. 104.


[Закрыть]. «А теперь, – говорил 5 февраля 1908 г. В. А. Дедюлин, – он уже не нужен: красных тряпок на улицах уже нет». При этом пренебрежительно отзывался о членах Союза («толпа», «хулиганы»)[561]561
  Беседа Дворцового коменданта… С. 90.


[Закрыть].

Союз стал неудобен: «Деятельность Союза под руководством доктора Дубровина стала во многих случаях крайне бестактной, вызывающей, с претензиями давать Правительству директивы. Союз под влиянием отдельных честолюбцев начал раскалываться».

Виновато, продолжает Н. Ч. Зайончковский, правительство: «Его не захотели или не сумели “упасти”, его оставили вариться в соку собственных дрязг, а в отдельных губерниях Отделы Союза вызывали к себе неблагожелательное отношение гг. губернаторов»[562]562
  Из отчета… Н. Ч. Зайончковского. С. 104.


[Закрыть].

Правительство П. А. Столыпина оказалось не способным ни понять, ни оценить по достоинству это народное движение; «не сумело дать этой организации необходимой идеологии и образовать из нее сильную народную партию». Свели ее «на задворки полицейских управлений», использовали «лишь как орудие для подавления открытых беспорядков, предоставив ей самой применять ею же измышленные приемы борьбы с революцией». Руководство ею было предоставлено второстепенным агентам правительства. Самостоятельно выдвинувшиеся вожди движения скоро были развращены «неумелой поддержкой денежными субсидиями» правительства[563]563
  Там же; Бельгард А. В. Указ. соч. С. 263–264.
  «Должен сказать, – свидетельствовал бывший директор департамента полиции в ЧСК 19 марта 1917 г., – правые организации в 1906 году были не те, что в 1908 году, они представляли собою известную идейность, а потом они выродились в чисто коммерческие предприятия» (Падение царского режима. Т. 1. Л., 1924. С. 106).


[Закрыть].

Взаимоотношения П. Н. Дурново и С. Ю. Витте

Взаимоотношения П. Н. Дурново и С. Ю. Витте даже для близко наблюдавших их людей казались загадочными. «Природа этих отношений, – говорил И. И. Толстой, – представляется весьма сложной и трудно поддающейся точной и правильной характеристике, ибо она полна недоговоренности и невыясненности. <…> Я могу лишь засвидетельствовать, что отношения между Витте и Дурново были прекрасными и до последнего времени они не испортились, но с каждым днем получали все более странный и непонятный для нас (членов правительства. – А. Б.) оттенок»[564]564
  Львов Л. Беседа с гр. И. И. Толстым // Речь. 1911. 22 нояб. Цит. по: Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 1052.


[Закрыть]. «Я никогда не понимал отношения Витте к Дурново, – признавался В. А. Маклаков, – он о нем отзывался по-разному, часто с большой горечью и обидой»[565]565
  Маклаков В. А. Власть и общественность на закате старой России (Воспоминания современника). Т. 3. Париж, 1936. С. 421.
  Это было не просто уже в силу сложности их натур. «Знать Витте было легко, но познать очень трудно», – признавался В. И. Ковалевский (Ковалевский В. И. Из воспоминаний о графе Сергее Юльевиче Витте // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. № 2. Л., 1991. С. 56).


[Закрыть].

В обществе о их взаимоотношениях судачили по-разному. «Держалось представление, – утверждал М. М. Ковалевский, – что жестокие репрессии, производимые в отдельных местах губернаторами, предписываются не кем иным, как Дурново. <…> Никто, конечно, не думал, что у Витте не хватает силы для более энергичного выступления, что Дурново ведет при нем свою линию и что никакой солидарности между министрами в действительности нет»[566]566
  Ковалевский М. М. Моя жизнь: Воспоминания. М., 2005. С. 359, 360.


[Закрыть]. По мнению Н. А. Зверева, П. Н. Дурново действует «круто по соглашению с Витте, по его указке, <…> по взаимному соглашению у них якобы нелады, но промеж себя согласье. Витте все репрессии сваливает на Дурново, сам либеральничает якобы, но эти репрессии идут от Витте». «По словам [Н. А.] Зиновьева, <…> оба они друг друга побаиваются», а по А. А. Кирееву, «между двумя плутами идет борьба»[567]567
  Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 368, 369. Записи 6 и 11 февр. 1906 г.; Киреев А. А. Дневник. С. 111. Запись 16 нояб. 1905 г.


[Закрыть].

С годами многое прояснилось, и сотрудники их и коллеги характеризовали их взаимоотношения следующим образом.

«С того самого момента, как для него выяснилось, что манифест 17 октября не внес успокоения в общество и не превратил его самого в кумира страны», С. Ю. Витте, по свидетельству В. И. Гурко, стал обнаруживать «полнейшую растерянность и утратил сколько-нибудь определенную политическую линию. <…> Не препятствуя при таких условиях Дурново подавлять суровыми мерами революционные выступления, он тем не менее стремился лично сохранить перед общественностью либеральный лик и по издавна установившейся в нем привычке продолжать действовать столь излюбленными им средствами – лестью и обманом»[568]568
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 516–517.


[Закрыть].

Тем не менее, первые месяца полтора своей министерской деятельности П. Н. Дурново, по наблюдениям начальника Петербургского охранного отделения А. В. Герасимова, был во всем солидарен с С. Ю. Витте, ссылался на его авторитет, «советовался с ним, ничего не делал самостоятельно». Его политическую позицию в этот период характеризует ответ Герасимову, предложившему закрыть типографии, печатавшие революционные издания, и арестовать 700–800 человек: «Ну, конечно. Если пол-Петербурга арестовать, то еще лучше будет. Но запомните: ни Витте, ни я на это нашего согласия не дадим. Мы – конституционное правительство. Манифест о свободах дан и назад взят не будет. И вы должны действовать, считаясь с этими намерениями правительства как с фактом»[569]569
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 52, 43. «Достойно внимания, – пишет С. Ю. Витте, – что в защиту расширения амнистии [в заседании Совета министров 21 окт. 1905 г.] весьма толково говорил П. Н. Дурново» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 271).


[Закрыть]. Это подтверждает и А. В. Бельгард: «Новые, совершенно исключительные условия службы вплотную столкнули меня с новым министром. Как ставленник графа Витте, он всецело был проникнут новым либеральным настроением, которое, однако же, в силу необходимости и под влиянием событий очень скоро испарилось. Эта перемена произошла в нем в течение нескольких дней у меня на глазах»[570]570
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 257.


[Закрыть].

Вместе с тем, участвуя в заседаниях Совета министров, П. Н. Дурново, по свидетельству В. И. Гурко, «сразу стал на определенно правую позицию»[571]571
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 479.


[Закрыть], что обусловило «странные», по определению И. И. Толстого, отношения его с премьером: «Дурново возражал почти против каждого предложения Витте, как бы принципиально не одобряя всю конституционную затею, находя ее преждевременною, не соответствующею характеру русского народа. Возражения делались, однако, редко прямо, а как-то обиняками, предупреждениями о могущих быть печальных последствиях. Это страшно, видимо, бесило Витте, и он, по обыкновению, не стеснялся в выражениях, бывал очень груб, доходя иногда фактически до крика. Тогда Дурново обыкновенно съеживался и говорил: “Да я, Ваше сиятельство, выражаю только свое мнение, дело Ваше – принять его или не принять, как Вы решите, так и будет…” и т. п. Особенно часты были столкновения между ними по поводу назначения того или иного губернатора, а также по поводу введения в отдельных местностях усиленной или чрезвычайной охраны: в этих случаях Дурново говорил обыкновенно по часу подряд, что особенно выводило из себя нашего председателя; он кричал тогда, что это со стороны Дурново обструкция, что так мы ничего не успеем сделать и что совместная их служба, по его убеждению, становится невозможною. Доведши Витте до такого состояния, Дурново умолкал, прося извинить его, иногда уступая, иногда обещая представить новые данные к следующему заседанию. Несмотря на такие пререкания, принимавшие иногда весьма резкую форму, Витте постоянно в начале каждого почти заседания обращался за советом прежде всего именно к Дурново, как бы подчеркивая, что он необыкновенно высоко ставит его административный опыт и считает его советы особенно ценными; затем начиналась обычная история с криком и упреками, и на это уходила добрая половина заседания, а иногда и почти все заседание, так что остальные министры не имели даже возможности доложить о своих делах или принуждены были комкать свои доклады. До января 1906 г. взаимные отношения эти имели такой вид, что Витте держит Дурново в руках и что, пользуясь его полицейскою опытностью, он направляет ее в нужную ему сторону, а Дурново, хотя и брыкается, но, подчинившись более сильной воле, не решается идти прямо против председателя, и если и повертывает иногда дела по-своему, пользуясь частыми всеподданнейшими докладами, то делает это с оглядкою и считаясь с опасным для него политическим противником»[572]572
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 165–166.


[Закрыть].

Сам С. Ю. Витте так определил свою позицию: «Я был солидарен с министром внутренних дел, что раз есть смута, выражающаяся в насилии и неподчинении законным требованиям властей, то против таких проявлений нужно мобилизировать силу, что сила эта должна прежде всего действовать морально, своим присутствием, что если эта сила – войска – встречает насилие, то это насилие должно быть подавлено силою, и в этом случае необходимо действовать решительно и энергично, без всякой сентиментальности. Но раз порядок восстановлен силою, затем не должно быть ни мести, ни произвола, должен войти в действие закон и законная расправа. Должен сознаться, что это в некоторых случаях не исполнялось»[573]573
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 422–423.


[Закрыть].

Перелом в позиции и политике Дурново-министра произошел в первых числах декабря 1905 г. и был связан, по свидетельству А. В. Герасимова, со следующими событиями. В ночь на 7 декабря П. Н. Дурново, получив с телеграфа копию телеграммы Московской конференции железнодорожников с призывом к всеобщей забастовке с последующим переводом ее в вооруженное восстание[574]574
  5–6 дек. 1905 г. в Москве конференция депутатов от 29-ти железных дорог обсуждала вопрос о всеобщей политической стачке. «Необходимость такой стачки и неизбежность перехода ее в вооруженное восстание не встречала возражений». Единогласно принята резолюция: «Конференция объявляет с 7 декабря всеобщую политическую забастовку». 6 декабря депутаты от железных дорог, Московский комитет, Московская окружная организация РСДРП и Московский комитет ПСР объявили всеобщую политическую забастовку и призвали в 12 часов 7 декабря бросить и остановить работу на всех фабриках и заводах, во всех городских и правительственных предприятиях и призвали к вооруженному восстанию (Революция 1905 г. Материалы и официальные документы. М., 1925. С. 78–79).


[Закрыть], позвонил в Царское Село. Царя разбудили, и он назначил аудиенцию на 7 часов утра для экстренного доклада. Выслушав П. Н. Дурново, Николай II полностью согласился на предложенные им «решительные меры»: «Да, вы правы. <…> Ясно, что или мы, или они. Дальше так продолжаться не может. Я даю вам полную свободу предпринять все те меры, которые вы находите нужными». Вернувшись в министерство, П. Н. Дурново тут же отдает распоряжения во все жандармские управления империи о немедленном аресте руководителей революционных партий и организаций и подавлении всех революционных выступлений и митингов, «не останавливаясь перед применением военной силы»[575]575
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 50–51. Судя по известным публикациям дневника Николая II, этот факт не нашел в нем отражения.


[Закрыть]. В этот же день были арестованы руководители комитета Николаевской железной дороги и члены Московского федеративного совета РСДРП, который должен был стать «боевым штабом руководства восстанием»[576]576
  История Коммунистической партии Советского Союза. В 6 т. Т. 2. М., 1966. С. 139.


[Закрыть].

Поездка к царю утром 7 декабря была едва ли не первым решительным шагом, предпринятым П. Н. Дурново без ведома С. Ю. Витте, и она явилась переломным пунктом в их отношениях. «Дурново после этого перестал считаться с Витте, стал его игнорировать»[577]577
  Герасимов А. В. Указ. соч. С. 52.


[Закрыть]. С. Е. Крыжановский связывал эту перемену в их отношениях с декабрьским восстанием в Москве: оно «стало началом крутого перелома в поведении Дурново, который с этой минуты повел свою собственную линию»[578]578
  Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 74.


[Закрыть].

С подавлением московского восстания П. Н. Дурново уже не сомневался, «что и в других местах он справится без особого труда, если – говорил он В. Н. Коковцову – “Витте не будет слушать всяких сплетен разных общественных деятелей и перестанет бороться с восстанием газетными статьями и бесконечными совещаниями с пустыми болтунами”»[579]579
  Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. Т. 1. Париж, 1933. С. 116.


[Закрыть].

«К концу декабря игра, в сущности, была сыграна: если вначале Государь не без больших колебаний верил в возможность для Витте достигнуть хороших результатов, то с этих пор доверие пропало почти окончательно; Дурново же <…> почувствовал себя неоспоримо победителем в своем скрытом состязании с Витте, который, в свою очередь принужденный терпеть его в Совете рядом с собою, не мог в душе не возненавидеть его». П. Н. Дурново утверждается министром, его постоянный противник в Совете министров С. С. Манухин заменен М. Г. Акимовым. «На новогоднем приеме в Царском Селе, – рассказывал И. И. Толстой, – можно было констатировать, что оба факта считались непреложным доказательством поражения “премьера” и торжества Дурново, вокруг которого толпа поклонников из придворных сфер заметно увеличилась»[580]580
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 180, 166; Дневник Г. О. Рауха. Запись 22 дек. 1905 г. С. 93.


[Закрыть].

С января 1906 г., продолжал И. И. Толстой, «взаимные отношения между Витте и Дурново, если и не резко, но по существу весьма заметно изменились. Хотя Витте и продолжал иногда кричать на Дурново, но последний перестал “ежиться” и отвечал иногда довольно резко, энергично настаивая на своей точке зрения; иногда, чего он раньше никогда не посмел бы сделать, он после сцены с председателем прекращал на неделю и больше свое хождение в заседания Совета, причем не считал нужным извиняться за свое отсутствие»[581]581
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 167. «Дурново иногда приезжал очень аккуратно, иногда опаздывал, а в январе и феврале очень часто и совсем не являлся» (Там же. С. 175).


[Закрыть]. «Под тем или иным предлогом, а то и без всякого предлога, – подтверждает В. И. Гурко, – он просто не являлся на заседания Совета, а заменял себя кем-либо из состава министерства, не считаясь при этом с служебным рангом заместителя». Позволял иногда дерзость по отношению к С. Ю. Витте[582]582
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 479, 483.


[Закрыть]. 2 февраля 1906 г. А. А. Киреев пометил в дневнике: «По-видимому, два течения в нашем правительстве обостряются. Дурново за репрессию – Витте говорит, что Дурн[ово] не в состоянии понять положение, что репрессия не достаточна»[583]583
  Киреев А. А. Дневник. С. 127.


[Закрыть]. Скоро П. Н. Дурново, по свидетельству И. И. Толстого, «отбился совершенно от рук и стал играть первенствующую роль в подробностях внутренней политики»[584]584
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 239.


[Закрыть].

19 февраля 1906 г. П. Н. Дурново в беседе с С. Д. Шереметевым заявил: «Я веду свою линию[585]585
  Дневник С. Д. Шереметева // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5051. Л. 18.


[Закрыть]. Это было видно и со стороны: «Он сделался при дворе persona grata и, поддерживаемый умным, крайне правым Акимовым, повел свою, особую от Витте, политику – сильной власти. <…> Он всегда знал, чего хотел, и упорно шел к намеченной цели. Такому человеку трудно было подчиниться, подобно другим, указке Витте. Он ей и не подчинился»[586]586
  Сазонов С. Д. Воспоминания. Берлин, 1927. С. 358.


[Закрыть]. Признавал это и сам С. Ю. Витте: «Дурново эмансипировался от меня как председателя Совета Министров и от Совета и начал вести собственную политику»[587]587
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 134.


[Закрыть].

В конце марта 1906 г. в салоне Богдановичей констатировали: между С. Ю. Витте и П. Н. Дурново «глухая вражда»[588]588
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 379. Запись 30 марта 1906 г.


[Закрыть].

«Витте реагировал на торжество Дурново просьбою об отставке, которая, однако, принята не была ввиду главным образом финансового положения России»[589]589
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 167.


[Закрыть].

С. Ю. Витте, не выдерживая тут сравнения с П. Н. Дурново, объясняет перемену его позиции одними карьеристскими соображениями: «Когда П. Н. Дурново увидел направление государя и то, что я был назначен председателем по необходимости, что я играть роль ширмы не намерен и что государь, как только ему окажется возможным найти более солидную ширму, со мной охотно расстанется, то он – Дурново – и решил, что лучше быть персона gratissima в Царском Селе, нежели в Петербурге у графа Витте, тем более что наша жизнь так коротка, а пребывание на постах министров еще короче»[590]590
  Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 320. См. также: С. 419–420, 498.


[Закрыть]. Не малую роль тут, по мнению С. Ю. Витте, сыграл и царь: он «обольстил» П. Н. Дурново и, стремясь «иметь дело даже с министрами объединенного министерства помимо председателя Совета, так сказать, en cachette[591]591
  En cachette – тайком (фр.)


[Закрыть] от него», имел такие отношения с П. Н. Дурново[592]592
  Там же. С. 321, 390.
  «Дурново во все время моего премьерства ни разу мне не говорил о своих докладах и беседах с Его Величеством» (Там же. С. 319).


[Закрыть].

Объективнее пытается быть И. И. Толстой: «Наблюдая грозные явления, последовавшие за обнародованием Манифеста, события, следовавшие одно за другим с головокружительной быстротой и ясно доказывавшие ему, человеку в таких делах опытному, развитие революции, серьезно угрожающей уже всему тому, чего даже Витте не думал касаться, как-то монархической власти, целости России и всего ее социального строя сверху донизу, он должен был, по складу ума и по выработанным убеждениям, признать, что зашли слишком далеко и что наступило время тормозить машину, если уж нельзя повернуть ее обратно». «Виноват» отчасти и сам премьер: «Естественные колебания Витте, не скрываемое им смущение перед разросшимся движением, направленным против правительства и лично против него, наконец, доверие, оказываемое им опытности и знанию Дурново, дали последнему известные козыри в руки». Не удержался, чтоб не лягнуть П. Н. Дурново: «Рядом с этим Дурново видел, что придворная партия, большинство сановников и высшее общество относились с явным недоверием и даже отвращением к новому курсу». Вот, заключает И. И. Толстой, «сложивши все вместе, нетрудно понять, на какую политику он должен был решиться. Не прибегая к открытому разрыву с председателем Совета, он смело повел “собственную линию”, тормозя, где можно, всюду критикуя легкомысленность Витте и намекая, где можно, что ему приходится смотреть в оба, чтоб не стряслось беды»[593]593
  Воспоминания министра народного просвещения. С. 180.
  «Дурново, – замечает И. И. Тхоржевский, – оказался и сильнее, и умнее, и коварнее, чем думал Витте. Но сгубило в данном случае Витте – его собственное коварство» («Джиоконда» Витте: из воспоминаний // Возрождение. 1933. 2 марта /№ 2830/. С. 2).


[Закрыть].

Возможно, прав был В. А. Маклаков, заключивший из бесед с П. Н. Дурново, разговаривать с которым, по его замечанию, «было возможно и интересно»: «Он был таким же реалистом, как Витте, еще менее его был пленником предвзятой идеи. <…> он согласился пойти в министерство не затем, чтобы интриговать против Витте и взрывать кабинет изнутри. Дурново, как и Витте, понимал, что самодержавие невозможно без самодержца, с конституцией помирился и готов был ей служить». Однако, увидев вскоре, «чего требует наша общественность, – продолжает Маклаков, – он проникся презрением к ее непрактичности. Дожидаться ее отрезвления он считал бесполезным». И видел, что власть достаточно сильна, чтобы с революцией справиться[594]594
  Маклаков В. А. Указ. соч. Т. 3. С. 421–423. П. Н. Дурново, рассказывал В. А. Маклаков, позднее повторял по-французски фразу, ходившую по Петербургу: «Ваша революция еще более глупа, чем ваше правительство».


[Закрыть]. Происходит переоценка манифеста 17 октября. 8 января 1906 г. С. И. Четвериков в соединенном совещании петербургского и московского отделений ЦК «Союза 17 октября», при обсуждении отношения последнего к правительству Витте, сообщил «справку, полученную им недавно в Петербурге из авторитетного источника, будто П. Н. Дурново держится упорно мнения, что манифест 17 октября есть добровольный акт царской милости, ничем не ограничивающий его самодержавной власти»[595]595
  Центральный комитет «Союза 17 октября» в 1905–1907 годы. Документы и материалы // История СССР. 1991. № 3. С. 172.


[Закрыть]. 19 февраля 1906 г. П. Н. Дурново в беседе с единомышленником характеризовал манифест как «крупную политическую ошибку», а усиление революции – прямым его следствием[596]596
  Дневник С. Д. Шереметева. Д. 5051. Л. 18.


[Закрыть]. Эту оценку в несколько смягченной форме он повторил в Царскосельском совещании 7 апреля 1906 г., подчеркнув, правда, что «с существом этого акта нельзя не считаться»[597]597
  Былое. 1917. № 4. C. 193.


[Закрыть].

Их развело различное представление о способах подавления революции. П. Н. Дурново, по словам Д. Н. Любимова, так сформулировал суть своих расхождений с С. Ю. Витте: «Не время теперь заниматься эквилибристикой! Витте хочет держаться на узком гребне манифеста 17 октября, ни направо, ни налево; а спасение – только направо; налево сплошь социалистическое болото, в котором барахтаются и захлебнутся кадеты[598]598
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 464.
  С. Ю. Витте ошибся в оценке соотношения силы. Он, писал Н. Н. Покровский, «по общему отзыву, растерялся и не сумел взять надлежащий тон. Революции был нанесен ущерб, войска, в громадной своей массе, оставались непоколебленными, а при этих условиях не было основания играть двойную роль. Эта двойная роль, как рассказывают, довела почти до того, что неизвестно было, кто кого арестует: Витте – Хрусталева или Хрусталев – Витте. Поэтому министр внутренних дел П. Н. Дурново, вовремя понявший необходимость решительных действий, взял первый шаг и заслонил С. Ю. Витте» (Воспоминания Н. Н. Покровского о Комитете министров в 90-е гг. XIX в. // Исторический архив. 2002. № 2. С. 195).


[Закрыть]. П. Н. Дурново сделал ставку на силовые методы и стал поощрять черносотенное движение[599]599
  Белецкий С. П. Григорий Распутин. Из воспоминаний // Былое. 1923. № 22. С. 242.


[Закрыть]. «Витте, – поясняет В. А. Маклаков, – связал себя с манифестом, должен был опираться на общество и ради этого шел на компромиссы. Дурново был свободный»[600]600
  Маклаков В. А. Указ. соч. Т. 3. С. 421.


[Закрыть].

С начала 1906 г. у С. Ю. Витте крепнет желание отделаться от П. Н. Дурново. Революция заметно шла на убыль, нужда в нем притуплялась, да он оказывался и помехой: чрезмерные репрессии стали, по мнению С. Ю. Витте, причиной крайне неблагоприятных для правительства результатов выборов в Государственную Думу; раздражало вошедшее в обиход прессы словосочетание «кабинет Витте – Дурново»; представлялось немыслимым предстать перед Думой, имея в составе своего кабинета столь одиозную фигуру. Более того: утверждение его в должности министра и другие царские милости по адресу П. Н. Дурново заставляли опасаться, не заменит ли он Витте в кресле председателя Совета министров[601]601
  Это представлялось вполне возможным. Д. Н. Шипов в соединенном заседании С.-Петербургского и Московского отделений ЦК «Союза 17 октября» 8 янв. 1906 г. в Москве, констатируя, что «все одинаково относятся с недоверием к политике графа Витте», тем не менее полагал, что «не следует содействовать падению кабинета»: «В случае падения графа Витте вероятна возможность назначения премьером П. Н. Дурново» (Партия «Союз 17 октября». Протоколы съездов и заседаний ЦК. Т. 1. 1905–1907 гг. М., 1996. С. 47).


[Закрыть].

Справедливо полагая, что Николай II не согласится по его, Витте, желанию заменить П. Н. Дурново другим кандидатом, С. Ю. Витте подает прошение об увольнении, мотивируя его преимущественно расхождением с Дурново[602]602
  ГАРФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 537. Л. 4–6 об.; Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 731; Т. 2. С. 419, 501.
  И. И. Толстой прокомментировал это следующим образом: «Витте все-таки ввернул в свое письмо указание на невозможность явиться в Думу вместе с Дурново, которого он обвинял прямо только теперь, в последнюю, так сказать, минуту, в неудачных результатах внутренней политики, отказываясь от всякой солидарности с наиболее влиятельным министром своего кабинета. Я позволю себе утверждать, что это было сделано с целью: с одной стороны, он знал, что “общественное мнение” не только в России, но за границею больше всего ставило ему в вину именно то, что творилось по ведомству Министерства внутренних дел, а потому документальный отказ от солидарности с действиями министра, заведовавшего этим ведомством, не мог помешать его репутации, а с другой – говоря Государю, что он не одобряет тактики Дурново, Витте как бы заявлял, что решительно расходится с Его Величеством в оценке людей и событий, так как знал, что Государь ценит энергию Дурново, обвинявшего Витте в неумении справиться с революцией и в заигрывании с нею» (Воспоминания министра народного просвещения. С. 228).


[Закрыть]. В. И. Гурко по этому поводу не без язвительности замечает: «Исходил Витте при этом, несомненно, из никогда не покидавшего его убеждения, что он сам незаменим и что в ответ на поданное им прошение государь его не отпустит, а Дурново сам уволит»[603]603
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 533.


[Закрыть].

Любопытно, что в 1911 г. в Виши, по свидетельству В. А. Маклакова, они общались, и «тогда отношения их казались хорошими»[604]604
  Маклаков В. А. Указ. соч. Т. 3. С. 421. «С Дурново у него сохранились хорошие личные отношения, но вследствие разномыслия по многим принципиальным вопросам они виделись редко и избегали деловых разговоров», – писал С. Ю. Витте о себе в третьем лице (Письмо в редакцию «Нового времени», 25 сент. 1911 г. // Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 904). Некоторые их встречи отмечены в его воспоминаниях (См.: Там же. Т. 2. С. 237, 244, 455).


[Закрыть]. Можно, видимо, полагать, что и раньше, в бытность их в составе одного «кабинета», между ними не было особых разногласий. Некоторые из современников, близко наблюдавшие их отношения, это подтверждают. Д. Н. Любимову, например, представлялось, что между ними «сразу установились строго официальные, но вполне корректные» отношения. «Витте предоставил Дурново всю черную работу по подавлению революции, сам решительно от него отмежевался, ведя политику на два фронта. С одной стороны, выражая молчаливое согласие на деятельность Дурново, по возможности в нее не вмешиваясь, иногда только в разговорах с общественными деятелями ею возмущаясь; а с другой – продолжая заигрывать с различными слоями оппозиционной общественности»[605]605
  Любимов Д. Н. События и люди. Л. 462; Любимов Дм. На рубеже 1905–1906 гг. // Возрождение. 1934. 17 июня. № 3301. С. 5.


[Закрыть].

Не расходились они и по другому, столь же важному тогда вопросу. П. П. Менделеев, бывший секретарем в заседаниях Совета министров при обсуждении новой редакции Основных законов, свидетельствует: «Все дело Витте крепко держал в своих руках, вел его к единой цели: сохранить как можно больше прерогатив за Царской властью. <…> Усилить значение Монаршей власти по отношению к новым законодательным учреждениям, обеспечить Государю возможность править, в случае надобности, и без их участия – было главной заботой Витте. Дурново и Акимову оставалось только помогать ему в нахождении наиболее удачного изложения принимаемых постановлений»[606]606
  Менделеев П. П. Указ. соч. Л. 60, 61.


[Закрыть].

Была легенда о либеральном Витте, с большим искусством созданная, прежде всего, им самим. «Как <…> выяснено с документальной точностью, – писал еще Е. В. Тарле, – граф Витте, вопреки ходячей легенде, не только не останавливал [П. Н. Дурново], но, напротив, подстрекал и натравливал на самые крутые действия». «Полнейший знак равенства» проводил Е. В. Тарле между ними и «в смысле отношения к осуществлению принципов манифеста»[607]607
  Тарле Е. В. Соч. в 12 томах. Т. V. М., 1958. С. 554.


[Закрыть].

Увольнение

По мнению В. И. Гурко, у П. Н. Дурново «не было никаких оснований думать, что близок час потери им власти. У государя он неоднократно встречал приветливый прием и выражение ему доверия; с обоими братьями Треповыми он был в лучших отношениях и, следовательно, с этой стороны не мог ожидать никакого, выражаясь вульгарно, подвоха»[608]608
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 536.
  В. А. Дедюлин, будучи у Богдановичей, рассказывал, «что вчера в полночь был у Дурново, прямо спросил его, уходит ли. Дурново отвечал, что несколько часов назад был у царя, который очень был к нему милостив, благодарил его за его действия и просил его с той же неуклонной твердостью продолжать действовать, что он не уходит» (Богданович А. В. Указ. соч. С. 366. Запись 31 янв. 1906 г.).


[Закрыть]. И С. Ю. Витте «казалось несомненным, что во всяком случае Дурново останется министром внутренних дел»[609]609
  Из архива графа С. Ю. Витте. Т. 1. С. 731.


[Закрыть]. Сам он, по словам А. В. Бельгарда, «искренне был убежден, что Государь ни в каком случае не решится с ним расстаться в создавшемся, благодаря неудачным выборам, исключительно трудном положении»[610]610
  Бельгард А. В. Указ. соч. С. 278.


[Закрыть]. Ходили слухи, что он рассчитывал после ухода С. Ю. Витте стать премьером[611]611
  Богданович А. В. Указ. соч. С. 389. Запись 8 мая 1906 г.


[Закрыть]. Слухи эти не были беспочвенны: П. Н. Дурново, по словам В. И. Гурко, доставлял компрометирующие С. Ю. Витте данные влиятельному кружку (И. Л. Горемыкин, А. В. Кривошеин, В. Ф. Трепов), который через дворцового коменданта Д. Ф. Трепова «не упускал случая почти с самого назначения Витте председателем Совета министров представить его деятельность государю в неблагоприятном свете»[612]612
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 534–535.


[Закрыть].

По-видимому, и Николай II не собирался с ним расставаться. С. Ю. Витте рассказывал, что за два дня до указа об увольнении П. Н. Дурново его жена заезжала к жене С. Ю. Витте и «говорила о том, что государь просил ее мужа остаться и что вот теперь она едет на Аптекарский остров осматривать дачу министра внутренних дел, так как они намерены в самом непродолжительном времени туда переехать»[613]613
  Из архива графа С. Ю. Витте. Т. 1. С. 732.


[Закрыть].

Однако «новый кабинет не пожелал нести за действия его ответственность перед новою Думою»[614]614
  Дневник А. А. Половцова. 1906 г. Запись 25 апр. // Красный архив. 1923. Т. 4. С. 105.
  А. Ф. Редигер со слов В. Н. Коковцова пишет: «Государь предполагал только частичное преобразование кабинета с назначением Акимова его председателем; но Акимов заявил государю, что у него нет таких способностей, чтобы занять эту должность, и прибавил, что старому кабинету за смутное время столько пришлось совершить беззаконий, что ему лучше не показываться в Думе. Государь с этим согласился, и весь кабинет был сменен, за исключением, кажется, только министров: Двора, Военного и Морского» (Редигер А. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 48).


[Закрыть]. «Неблагоприятный результат выборов в Государственную думу и проявляемая общественностью к Дурново непримиримая ненависть» побудили влиятельный кружок, по утверждению В. И. Гурко, рекомендовать царю сменить и его, чтобы «доказать таким образом общественности, что увольнение Витте вовсе не означает поворота политики в сторону реакции. Устранение от дел одним общим указом Витте и Дурново должно было, наоборот, как бы связать эти два лица воедино и таким образом окончательно развенчать Витте в глазах передовых элементов общества, лишив его того ореола либерализма, которым он так старательно стремился себя окружить». Д. Ф. Трепов считал, что П. Н. Дурново раздражает общественность, что «свою роль усмирителя революции» он уже сыграл[615]615
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 534–535.


[Закрыть].

21 апреля в Совете министров П. Н. Дурново «сообщил, что он во время последнего своего всеподданнейшего доклада [20 апреля] спросил Государя о своей дальнейшей судьбе, причем Его Величество изволил указать, что считает нужным, хотя и с сожалением, расстаться с ним; тогда он подал прошение об отставке»[616]616
  Воспоминания министра народного просвещения… С. 224. «Принял доклад Дурново в последний раз», – пометил царь в дневнике 20 апреля.


[Закрыть]. Прошение это, написанное им собственноручно, «было очень кратко. Указывая, что при назначении ему была поставлена одна лишь задача: так ли иначе ли, водворить порядок – он эту задачу исполнил, а потому – просит об увольнении»[617]617
  Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 580. Д. Н. Любимов слышал это лично от П. Н. Дурново.


[Закрыть].

В. И. Гурко, прочитав в газетах указ об увольнении П. Н. Дурново, немедленно к нему приехал и застал его за письменным столом разбирающим бумаги. «Сохраняя по наружности спокойный облик, не обнаруживая никакого возмущения, он был в определенно подавленном, грустном настроении и отнюдь не старался этого скрыть. “Да, для меня это большой удар, – сказал он мне откровенно, – быть у власти и лишиться ее для людей, посвятивших всю свою жизнь государственной службе, очень тяжело. Вы, впрочем, сами это когда-нибудь испытаете, – добавил он, взглянув на меня несколько иронически. – Ну а теперь пока что принимайте от меня власть на законном основании”. Поговорив со мною о некоторых не терпящих отлагательства делах, <…> Дурново на прощание, внезапно оживившись, воскликнул: “Нет, а Витте – вот злится-то, наверно, что мы с ним вместе уволены!”»[618]618
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 536–537. Для сравнения: В. Н. Коковцов заехал 19 апреля к С. Ю. Витте и застал его «за разбором бумаг перед выездом из Зимнего Дворца и первыми словами его были: “Перед Вами счастливейший из смертных. Государь не мог мне оказать большей милости, как увольнением меня от каторги, в которой я просто изнывал. Я уезжаю немедленно заграницу лечиться, ни о чем больше не хочу и слышать и представляю себе, что будет разыгрываться здесь. Ведь вся Россия – сплошной сумасшедший дом, и вся пресловутая передовая интеллигенция не лучше других”» (Коковцов В. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 166–167).


[Закрыть]

Уволен П. Н. Дурново с подарком 200 тыс. рублей, любезным рескриптом, пожалованием в статс-секретари с оставлением сенатором и членом Государственного совета; при этом за ним сохранялись содержание по должности министра (18 тыс. рублей) и аренда (3 тыс. рублей).

«Под счастливой звездой родился Дурново! – заметила А. В. Богданович. – После всех произведенных им репрессий, арестов ушел целым и невредимым из Министерства внутренних дел»[619]619
  Богданович А. В. Указ соч. С. 385. Запись 21 апр. 1906 г.


[Закрыть].

* * *

27 апреля (10 мая) 1906 г. П. Н. Дурново был в Зимнем дворце[620]620
  Кони А. Ф. Открытие I Государственной думы // Кони А. Ф.Из бранное. М., 1989. С. 101.


[Закрыть]. Затем уехал за границу.

Проживая в Париже, сохранял полное инкогнито, не бывал в посольстве; жил в гостинице «Континенталь». Заведующий агентурой А. Гартунг организовал его охрану «посредством наблюдательных агентов». В Берлине он жил в гостинице «Бристоль»; здесь также его охраняли агенты Гартунга и, по просьбе нашего посольства, берлинская полиция[621]621
  А. Гартунг – директору Департамента полиции, 31 авг./13 сент. 1906 г. // ГАРФ. Ф. 102 ОО. 1906. Оп. 235. Д. 435. Л. 16–16 об.


[Закрыть].

19 августа (1 сентября) Т. А. Леонтьева убила Ш. Мюллера, приняв его за П. Н. Дурново. 21 августа (3 сентября) П. Н. Дурново выехал из Берлина нордэкспрессом домой. Директор Департамента полиции приказал жандармскому подполковнику Мясоедову в Вержболове «учредить самую тщательную охрану».

Переезд П. Н. Дурново из казенной квартиры на частную (Моховая, 27) вызвал переполох среди других квартиронанимателей: боясь теракта, они заявили, что вынуждены будут приискивать себе другие квартиры[622]622
  Свобода и Жизнь. 1906. 9 окт.


[Закрыть].

Видимо, в связи с терактом Леонтьевой П. Н. Дурново стал весьма подозрительным. Для него была организована охрана: двойная смена городовых в подъезде квартиры и 6 агентов охранной полиции; при выходе из квартиры за ним следовал опытный пожилой агент охранного отделения Дмитриев; женская прислуга в квартире менялась каждые 2–3 дня; были столь же строгие предосторожности и в отношении пищи; сам П. Н. Дурново внимательно просматривал «газеты прогрессивного направления»[623]623
  Биржевые ведомости. 1906. 31 окт.


[Закрыть].

Дурново-министр в оценках современников

Результаты короткого министерства П. Н. Дурново были поразительны для современников, вызывая филиппики и угрозы слева и восхищение справа.

«Заслуги Дурново в подавлении повсеместной смуты и недопущение ее перейти в открытую революцию, со всеми ее роковыми последствиями, для всех знавших положение России в 1905 году неоспоримы, – утверждал Д. Н. Любимов. – Несмотря на вихрь событий, не обращая внимания на клокотавшую ненависть и озлобление вокруг него, Дурново ни на минуту не выпустил туго натянутых вожжей из своих рук. Аппарат власти все время оставался в его руках. В этом и есть его несомненная историческая заслуга. Неизвестно, чем бы кончились в 1905 году повсеместные беспорядки, волнения и восстания, будь на месте Дурново его ближайшие предшественники, или кандидат русской общественности – кн. Урусов. <…> Если в начале 1906 года не случилось того, что произошло в начале 1917-го, то этим мы во многом обязаны энергии, мужеству и распорядительности Петра Николаевича Дурново»[624]624
  Любимов Дм. На рубеже 1905 и 1906 годов // Возрождение. 1934. 17 июня. С. 5.
  П. Н. Дурново, не сомневался и А. А. Половцов, «своею энергиею принес, несомненно, большую пользу делу подавления революции» (Дневник А. А. Половцова. 1906 г. Запись 25 апр. // Красный архив. 1923. № 4. С. 105). Так считали и на местах: решительные меры П. Н. Дурново «положили начало к прекращению общего бесчинства» (Из годового отчета Смоленского губернатора // Революция 1905 года и самодержавие. М.; Л., 1928. С. 249).


[Закрыть].

Другие осведомленные современники, разделяя мнение Д. Н. Любимова, конкретизируют заслуги Дурново-министра.

Он вернул, пишет Е. Г. Шинкевич, «к порядку нарушенную забастовками деятельность правительственного аппарата и довел Россию до Государственной Думы, без изъяна свободам, провозглашенным в манифесте 17 октября»; подтянул «органы местной администрации»[625]625
  Шинкевич [Е.Г.]. Воспоминания и впечатления. 1904–1917 гг. // РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 51. Л. 9 об., 10.


[Закрыть].

«В крепких руках П. Н. Дурново власть перестала плыть по течению и решительно выступила на путь механического подавления революционного движения», – свидетельствует В. И. Гурко[626]626
  Гурко В. И. Указ. соч. С. 430.


[Закрыть].

Он «законопатил тоже всех маломальских влиятельных и энергичных революционных вожаков»[627]627
  В. И. Гурко – А. Н. Яхонтову, 1 дек. 1925 г. // Совет министров Российской империи в годы первой мировой войны. Бумаги А. Н. Яхонтова. СПб., 1999. С. 484.


[Закрыть].

«Твердая и умная власть министра внутренних дел П. Н. Дурново чувствовалась во всем и везде: и в деревенской сумятице, и в мятежной Москве, и в насмерть перепуганном, теперь успокоившемся Петербурге», – вспоминал начало 1906 г. В. М. Андреевский[628]628
  Воспоминания В. М. Андреевского // URL: http://www/kraeved.ru/tambovdem/memory.php?id=andreevsky (дата обращения: 22.12.11).


[Закрыть].

В подавлении революции 1905–1906 гг. большую роль сыграли многие представители центральной и местной администрации; инициатива многих суровых и весьма эффективных мер исходила от великого князя Николая Николаевича, С. Ю. Витте, некоторых министров его кабинета[629]629
  Так полагал, напр., А. И. Спиридович: «И если возникшие уже после манифеста вооруженные восстания не привели к падению тогда монархии, то этим Россия обязана главным образом русской армии и министрам П. Н. Дурново и С. Ю. Витте» (Спиридович А. И. Ох рана и антисемитизм в дореволюционной России // Вопросы истории. 2003. № 8. С. 32).


[Закрыть]. Тем не менее многие современники выделяли П. Н. Дурново, приписывая подавление революции лично ему. Так, Б. В. Никольский безапелляционно утверждал: «На наших глазах П. Н. Дурново обрисовался элементарно-властной и одиноко-властной фигурою на фоне сановных трусишек бюрократии наверху, а внизу – камаринских товарищей»[630]630
  Никольский Б. В. К характеристике К. Н. Леонтьева // Памяти Константина Николаевича Леонтьева. 1891: Литературный сборник. СПб., 1911. Цит. по: Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М.; СПб., 1992. С. 362.


[Закрыть].

«Считаю, – записывал Г. О. Раух, – что он один спас положение и провел поворот к более энергичной внутренней политике, что и не преминуло дать свои плоды. Начало надо считать с почтовой забастовки, против которой он первый повел энергичную борьбу и с успехом. Затем постепенно эта энергия передалась и в остальные сферы внутренней жизни и преимущественно полиции, печати. Начались аресты всяких революционных деятелей вроде Носаря-Хрусталева и др., аресты газет и листков, их редакторов и издателей, энергичные действия в Москве и в окрестностях, на железных дорогах и т. д. Я уверен, что первая заслуга, первый толчок целиком принадлежит ему»[631]631
  Дневник Г. О. Рауха. Запись 2 янв. 1906 г. С. 95.


[Закрыть].