Текст книги "Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус"

К. М. Станюкович вспоминал его как «справедливого и доброго человека, кое-что сделавшего для корпуса и желавшего, быть может, сделать более того, что сделал, но болезненного, престарелого и не имевшего достаточно энергии, чтобы основательно вычистить эти воистину Авгиевы конюшни»[162]162
  Станюкович К. М. Указ. соч. С. 277.
  О доброте А. К. Давыдова свидетельствует и Д. И. Завалишин: «Алексей Кузьмич был очень бедный человек, и однако же, получая как учитель дополнительное жалование к жалованию по званию его кадетского офицера, поддерживал из него своего женатого и семейного брата» (Завалишин Дмитрий. Указ. соч. С. 637).


[Закрыть].

С иронией пишет о нем Д. Ф. Мертваго, шедший на год старше П. Дурново: «Воспитанники Морского корпуса между собой звали его “Кудимкой”. <…> Его педагогия, по-видимому, заключалась в принципе немедленного воздаяния, в известных формах и приемах, за все совершенное воспитанниками, как за хорошее, так и за дурное. Относительно классных распорядков, насколько помнится, ежемесячно производилась перекличка в классах и посадка воспитанников по скамьям по их относительным учебным отметкам. Для каждого из воспитанников вычислялся его средний балл в течение прошедшего месяца. Ученик с высшим средним баллом садился на правом фланге самой задней скамейки; самый неспособный или самый ленивый ученик занимал место на левом фланге самой передней скамьи.

К разряду немедленных официальных воздаяний воспитанникам за содеянное ими во время недели при Алексее Кузьмиче Давыдове относились раздачи кому следует – яблок и кому следует – розог.

Часам к трем по субботам классная канцелярия подготовляла общие для всех воспитанников корпуса недельные списки учеников, получивших отметки в 10, 11 и 12 баллов, с постановкою во главе списка фамилий получивших наибольшее число таких отметок. <…> В 4-м часу по субботам <…> десяточники и выше, т. е. двух, трехдесяточники и т. д., выстраивались в обеденной зале от входа направо. Таким же порядком, но только от входа в залу налево, выстраивались шеренги “нулевиков”, т. е. получивших в продолжении последней недели за свои ответы в классах по одному или по нескольку нулей. “Нулевиков”, конечно, было всегда неизмеримо меньше “десяточников”.

<…> О готовности “парада” давали знать директору, и он прибывал в залу самолично, с лентою и звездами на виц-мундире; из кухонных же дверей служители тащили бельевые корзины, полные великолепнейших яблок. Торжество начиналось приветственною речью директора, обращенною к “десяточникам”, и продолжалось раздачею яблок. Яблоки были крупные, наливные.

<…> по отделении, на этот раз во всех отношениях “правых”, батальонный командир корпуса капитан I ранга Терентьев командовал яблочникам: “Налево. По ротам. Шагом марш”. “Десяточники” уходили из залы, по совершенной очистки которой от яблочного аромата, и по затворе входных дверей как можно-накрепко, начинался парад с “нулевиками”. Директор и им говорил речь, но, вероятно, уже без улыбок и по содержанию укоризненную. Далее, смотря по обстоятельствам, передней шеренге приказывалось приготовиться к порке».

«Однажды, – продолжает Д. Ф. Мертваго, – <…> произошло “восстание” против преподавателя английского языка, англичанина Сакса, которому “повстанцы” начали кричать, что он “булочник” и, нажевав бумагу, бомбардировали жвачками беззащитного иностранца, заставив его» бежать из класса. «Весь класс» перепороли, в т. ч. и скромного и благовоспитанного Владимира Буняковского, сына известного математика академика В. Я. Буняковского (1804–1889). «Алексей Кузьмич оправдывался тем, что если бы в классе находился его собственный сын, то он и его бы высек».

Летом 1857 г. на учебном корабле «Прохор», где были гардемарины среднего курса и назначенный к ним мичман фон Дек, возник конфликт и «практиканты-воспитанники нанесли своему офицеру какую-то, крайне недисциплинарную, обиду. Фон Дек, по обязанности службы, донес об инциденте по команде, а потом дошло дело и до директора Морского корпуса». А. К. Давыдов в полной парадной форме прибыл на корабль и «всех выпорол»[163]163
  Из записок Д. Ф. Мертваго. С. 51–53, 57–59.


[Закрыть].

А. К. Давыдов был сын своего времени. Н. А. Энгельгардт (поступил в МКК в апреле 1822 г. и был определен в 3-ю кадетскую роту, где были В. А. Корнилов, В. И. Истомин; начальником отделения был лейтенант А. К. Давыдов) свидетельствует: «В то время самым обыденным наказанием было сечение кадетов, и, дай им Бог царствие небесное, пользовались им наши наставники всласть». При этом справедливо замечает: «Нисколько не защищая дурного, надо отдать справедливость и хорошему; как теперь выражаются, из прежних корпусов фабриковались офицеры; может быть и так, но никак ни анархисты, ни нигилисты, а верные слуги государю и отечеству! Кто были главные защитники Севастополя? Старые кадеты: Нахимов, Корнилов, Истомин, Хрулев и многие другие»[164]164
  Морской кадетский корпус. Из воспоминаний Николая Александровича Энгельгардта. 1822–1829 гг. // Русская старина. СПб., 1884. Т. XLI. Февраль. С. 375, 379.


[Закрыть].

Вместе с тем лейтенант А. К. Давыдов был уважаем и любим «и воспитанниками его роты, и учениками его класса»[165]165
  Завалишин Дмитрий. Указ. соч. С. 625.


[Закрыть].

Больше, конкретнее и с явной симпатией пишет о нем В. В. Верещагин: «Толстый, неуклюжий, очень некрасивый, но толковый, разумный и деятельный, <…> завел совсем иные порядки. <…> стал обходить корпус во всякое время, чем заставил всех быть настороже. Увидавши массу пеклеванных хлебов, валявшихся по всем углам рот, он велел спросить кадет, не желают ли они получать в 11 часов по куску черного хлеба, а по утрам иметь чай не через день, т. е. не вперемежку со сбитнем, а каждый день? Все с радостью согласились, и с этих пор стали ходить пить чай в столовый зал, да и черный хлеб не бросали как “пеклеванный”, а ели, да еще с аппетитом. Пища тоже заметно улучшилась. Даже преподаватели подтянулись, стали лучше заниматься, перестали “манкировать”, так как заведены были вычеты из жалования за неявку, без особо уважительных причин.

Кажется, я до сих пор с закрытыми глазами могу нарисовать портрет “Кудимыча” – как прозвали нового директора: нос картошкой, с большими круглыми очками на нем, нависшие над губами большие щетинистые усы, и под ними кусок жирного подбородка с мешочком; череп лысый с немногими, зачесанными на него прядями волос. Талии и помина не было; огромная голова на сильно сутоловатой спине и коротеньких ножках, целый день безустанно носивших этого доброго, хорошего человека, честного заправителя наших голов, душ, сердец и желудков. Мы стали лучше одеты; обращено внимание на то, чтобы меньше бранились дурными словами; сечь ротным командирам, не посоветовавшись с директором, позволено было только в самых крайних случаях». Над ним «все мы подтрунивали, но которого я искренно любил, потому что видел его всегда и справедливым начальником, и добрым покладистым папашей, у него дома – ходя часто к сыну, моему товарищу, я нередко встречался с отцом в его домашней обстановке»[166]166
  Детство и отрочество художника… С. 177–178, 268. Сын директора Алексей, «хороший, добрый мальчик, поступил в наш класс и сел третьим» (Там же. С. 178).


[Закрыть].

Успеху дела много способствовал инспектор классов А. И. Зеленой, «умный, образованный, во всех отношениях достойный человек. <…> умел держать преподавание на довольно высоком уровне, несмотря на небольшие сравнительно средства. <…> глаз его поспевал всюду, все замечал, исправлял: все его уважали и любили. <…> Некоторые из плохих дурно учивших и бравших взятки <…> были выжиты» им[167]167
  Там же. С. 141, 135.
  Зеленой Александр Ильич (1809, Псковская губ.–1892, СПб.) окончил МКК мичманом, 1-м по выпуску (1826). Офицер МКК: адъюнкт, преподаватель математики, помощник инспектора, инспектор классов (с 1851). Капитан-лейтенант (1841). Капитан 2-го ранга (1849). Капитан 1-го ранга (1852). Начальник Штурманского училища в Кронштадте (1860). Генерал-майор (1861). Генерал-лейтенант (1868). Член Комитета морских учебных заведений (1869). Начальник Технического училища Морского ведомства в Кронштадте (1872). Член конференции Николаевской морской академии (1877). Переименован в вице-адмиралы, член Адмиралтейств-совета (1879). Адмирал (1880). Кавалер ордена св. Георгия IV ст. (1854). Автор «Исторического очерка Штурманского училища» (1872), статей по морской истории.


[Закрыть].

С. С. Нахимов, бывший помощник А. К. Давыдова, продолжал начинания предшественника: совершенствовалась система экзаменов (теперь преподаватели проводили их не по билетам, а по программе, в своем классе и в свои часы); улучшилось преподавание иностранных языков (были приглашены преподаватели французского и английского для занятий и разговоров вне классного времени); обновлена обсерватория; оборудован особый физический класс для производства опытов; устроены два отдельных кабинета с моделями по практической механике, корабельной архитектуре, морской артиллерии и инструментами по навигации, астрономии, гидрографии; приобретены модели локомотива, паровой машины и канонерской лодки; гардемарины стали обучаться стрельбе в цель в стрельбище лейб-гвардии Финляндского полка; улучшилась система летних практических занятий: гардемарины стали плавать на судах дивизий, совершавших обычные крейсерства в Балтийском море, а кадеты – ежегодно – на фрегатах особой эскадры под флагом директора Корпуса[168]168
  Обзор преобразований Морского кадетского корпуса с 1852 года. С. 18.
  Нахимов Сергей Степанович (1805–1872) – из дворян Смоленской губ., православный. Окончил МКК 10-м из выпуска (1820). Плавал на судах Балтийского флота (1820–1842), адъютант контр-адмирала С. Г. Шишмарева (1830–1836). Временный член ученого и кораблестроительного комитета (1836–1842). Эконом, казначей, затем на корпусных фрегатах обучал кадетов морской практике (1843–1850), помощник директора (1855) и директор (1857) МКК. Член Морского генерал-аудиториата (1861), Главного военно-морского суда (1867).
  Был награжден орденами: св. Станислава III ст. (1841), св. Анны II ст. (1850), св. Георгия IV ст. (1851, за 25 лет службы в офицерских чинах), св. Анны с имп. короною (1854), св. Владимира IV ст. (1856, за 35 лет службы), св. Владимира III ст. (1857), св. Станислава I ст. (1864). Имел бронзовую медаль на Андреевской ленте в память войны 1853–1856 гг., знаки отличия за XV, XX, XXV и XXX лет. Отмечен монаршим благоволением (1854) и денежною наградою (400 руб. в 1855 г.).
  Женат на Александре Семеновне Шишмаревой, имел сына Павла (1840) и дочь Александру (1837). Без недвижимого имущества (РГАВМФ. Ф. 432. Оп. 1. Д. 3935. Л. 19–38).


[Закрыть].

Брат великого флотоводца, «почти всю свою жизнь проведший в стенах корпуса на неответственных и незначительных должностях, человек очень мягкий и добрый, но, кажется, и сам никогда не мечтавший о таком важном посте, требующем больших и особенных способностей, не говоря уже о знаниях»[169]169
  Станюкович К. М. Указ. соч. С. 269.


[Закрыть]. «Новый директор не отличался ни как педагог, ни по учености или развитию», – подтверждает В. В. Верещагин и утверждает: «Назначением этим он был обязан своему имени и дружбе с тогдашним управляющим Морским министерством Краббе»[170]170
  Детство и отрочество художника… С. 268.


[Закрыть].

Ситуацию серьезно осложнял новый инспектор классов, ремесленник и «дипломат», «державшийся при выборе учителей правила “хоть и дерет, но в рот хмельного не берет”»[171]171
  Станюкович К. М. Указ. соч. С. 269. В 1859 г. А. И. Зеленого сменил А. П. Епанчин.


[Закрыть]. Последствием этого было то, что «множество корпусных офицеров, до тех пор только дежуривших и наблюдавших за фронтом, теперь было призвано к преподаванию; живя в самом корпусе, они меньше манкировали, да и к тому же стоили дешевле приходящих извне. <…> всплыли всякие бездарности». Уровень преподавания снизился, да и «во всех порядках» имел место упадок[172]172
  Детство и отрочество художника… С. 300, 135, 268.


[Закрыть].

Преобразование всей системы воспитания в духе новых начал связано с именем В. А. Римского-Корсакова, заменившего С. С. Нахимова в декабре 1861 г.

* * *

Важнейшей частью учебно-воспитательного процесса в МКК были летние плавания на судах корпусной эскадры. «Этим способом, – писал А. П. Боголюбов, – невольно смолоду изучались все снасти, вооружение фрегата и даже архитектура, компас и направление румбов. Так что в 12 лет я уже знал все морские мелочи твердо и любознательно»[173]173
  Боголюбов А. П. Указ. соч. С. 12.


[Закрыть].

«Приходилось с 6 часов утра и до 6 часов вечера проводить на воздухе и почти все время на мачте, накладывая такелажи, проводя снасти, привязывая паруса и т. п. Руки целый день были вымазаны в смоле или краске, так как весь такелаж “тировался” жидкой смолой, а все дерево и железо красилось для предохранения от ржавчины и гниения. Кроме работы, мы воспитанники стояли вахты наравне с командой. Вахты распределялись следующим образом: с 12 дня до 6½ вечера, с 6½ вечера до 12 ночи, с 12 ночи до 4 утра, с 4 утра до 8 утра, с 8 утра до 12 дня. <…> Тогда служба во флоте была сплошным спортом, так как плавали почти всегда под парусами, разводя пары только в исключительных случаях. И в море, и на якоре беспрерывно шли парусные учения, захватывающие весь судовой состав стремлением обогнать в скорости исполнения маневра другие корабли отряда. Придумывались всевозможные ухищрения и приспособления, изобретались новые способы все только для этого соревнования. Часто люди жертвовали или рисковали своей жизнью, только чтобы не осрамить свой корабль перед соперником. Все это невольно сплачивало состав команд кораблей, и между офицерами, унтер-офицерами и рядовыми матросами общность интересов порождала крепкую спайку»[174]174
  Фабрицкий С. С. Указ. соч. С. 20–21, 22–23.


[Закрыть].

Практически осваивая морское дело (гребля на шлюпке, плавание под парусами, такелажные работы и т. п.), кадеты крепли физически, развивали силу, ловкость, выносливость, решительность, терпение. «Парусное учение я любил, – вспоминал Н. А. Римский-Корсаков, – и с удовольствием, довольно смело лазил по мачтам и реям. Я был охотник до купания и вместе со Скрыдловым и другими товарищами оплывал вокруг корабля без остановки и отдыха до двух с половиной раз»[175]175
  Римский-Корсаков Н. А. Указ. соч. С. 37.
  Скрыдлов Николай Илларионович (1844–1918, Петроград) окончил МКК (1862). Отличился на Дунае в русско-турецкую войну 1877–1878 гг. (орден св. Георгия IV ст.). Командующий Черноморским флотом и портами Черного моря (1906–1909). Адмирал (1909). В отставке (1909). Умер от голода.


[Закрыть].

Море приучало к строгой дисциплине, вырабатывало самостоятельность, твердость, трудолюбие.

Совместная жизнь в продолжение нескольких лет и «в особенности во время летних плаваний на прежних судах вырабатывала», по мнению А. Н. Крылова, «доброжелательное отношение к окружающим». Плавание и морская служба приучали «считать, что скорое решение вопроса, решение, может быть, и не вполне совершенное, но зато принятое вовремя, лучше медлительной нерешительности, что особенно важно в делах практических»[176]176
  Крылов А. Н. Памяти князя Б. Б. Голицына.


[Закрыть].

Заграничные плавания знакомили с иными странами, народами, порядками – расширяли кругозор, будили мысль.

Возведенная в культ чистота корабля, безукоризненность его внешнего вида, лихое исполнение любого маневра формировали чувство гордости от сознания своей причастности к морской семье. «Морской дух, благодаря которому были Лазаревы, Нахимовы и Корниловы, приобретался на корабле, а не в Корпусе», – утверждал К. М. Станюкович[177]177
  Станюкович К. М. Указ. соч. С. 266.


[Закрыть].

Усваивалось – естественно, в разной степени – и то негативное, что было тогда на кораблях. «У нас на корабле, – вспоминал К. М. Станюкович, – дрались почти все офицеры, дрались, конечно, боцманы и унтер-офицеры; а самая невозможная и отборная ругань, свидетельствующая о виртуозной изобретательности моряков по этой части, стоном стояла во время учений и авралов»[178]178
  Там же. С. 289–290.


[Закрыть]. «То было время – время линьков и битья по морде, – подтверждает Н. А. Римский-Корсаков. – <…> Командиры и офицеры, командуя работами, ругались виртуозно-изысканно, и отборная ругань наполняла воздух густым смрадом. Одни из офицеров славились пылкою фантазией и изобретательностью в ругательствах, другие зубодробительным искусством»[179]179
  Римский-Корсаков Н. А. Указ. соч. С. 37. Ругань не исчезла и позже. «По старинной шкале только плохой моряк не извергал ежеминутно бранных, нецензурных слов, чему придерживался и Владимир Павлович, уснащая свою речь или приказания зачастую такими трехэтажными выражениями, что мы, воспитанники, только удивлялись красоте и мощности русского языка» (Фабрицкий С. С. Указ. соч. С. 18.).
  Мессер Владимир Павлович (1840–?) окончил МКК (1859), имел репутацию опытного моряка, строгого и принципиального командира, командовал Учебным отрядом судов МКК (1894–1895), Учебной эскадрой Балтийского моря (1899). Вице-адмирал (1898).
  «Тогда на флоте процветала ругань, во время учений ругались все» (Евдокимов С. В. Указ соч. С. 68).


[Закрыть]. И позднее «на старых парусных судах, – по свидетельству А. Н. Крылова, – процветала “словесность” старших офицеров, вахтенных начальников и боцманов; училищные офицеры, столь вежливые и корректные в стенах корпуса, ступив на палубу корабля, беспрестанно подкрепляли, стоя на вахте, всякую команду, каким-нибудь затейливым ругательством “в третьем лице”, и хотя это официально воспрещалось, но унаследованный со времен Петра обычай был сильнее всяких приказов»[180]180
  Крылов А. Н. Мои воспоминания. С. 65.


[Закрыть].

«Повышенное радостное настроение на корабле по временам, однако, омрачалось тяжелыми сценами телесных наказаний. <…> Большинство офицеров того времени бравировало своей черствою властью, наказывая матросов за самые ничтожные провинности, выкрикивая вахтенного боцмана и величаво командуя дать такому-то 15 или 20 линьков, приказывая нашему брату гардемарину или кадету присутствовать при экзекуции. <…> Команда, вызванная наверх, стоит фронтом. На шканцах вызван караул. Господа офицеры стоят на правой стороне в линию, раздается команда “Смирно!”. Читается постановление суда, присудившего матросу 200 розог; выводят присужденного, раскладывают, и начинается продолжительная, отвратительная “порка”. Осужденный от сильнейших ударов начинает орать во все горло, прося пощады, а командир, в сущности не злой человек, наставительно говорит: “хорошенько его, хорошенько”. Двести ударов! Это вечность… Дерут с паузами, старший врач щупает пульс, слышен счет ударов, те, которые бьют, из опасения за слабый удар быть в свою очередь выдранными, силятся в своих взмахах, и утомленные сменяются другими невольными палачами; наказуемый все слабеет, падающий голос замирает, доктор свидетельствует, и если силы у несчастного еще есть, то продолжают добивать число назначенных ударов»[181]181
  Чайковский И. И. Указ. соч. С. 82, 83–84. Линек – отрезок веревки (линя), иногда с завязанным на конце узлом; употреблялся для телесных наказаний на судне.


[Закрыть].

Сходя на берег, много пили. Напивались и некоторые гардемарины, иногда – до положения риз; предавались разврату. Приведем без комментариев письмо командира корабля «Орел» капитана 1-го ранга Д. И. Кузнецова директору МКК А. К. Давыдову от 5 сентября 1856 г.:

«Ваше Превосходительство Алексей Кузьмич!

При сем честь имею представить аттестацию 20 Гардемарин, бывших в кампании на командуемом мною корабле “Орел”, и считаю долгом приложить в этом письме дополнение к аттестации.

Несмотря на то, что при гардемаринах был превосходный наставник барон Мирбах, который ставил себе священным долгом обучать их и быть им лично превосходным примером во всем, присмотреть за ними по обстоятельствам было почти невозможно: корабль “Орел”, имея ныне большею частию отдельное плавание, часто был при береге для освежения команды; гардемарины, посылаемые по службе на гребных судах по крепости ветра долго оставались при береге, также увольняемые к родственникам или для прогулки, выходили совершенно из-под надзора; они дозволяли себе заходить во все публичные дома, где предавались всему непозволенному, особенно в товариществе с непорядочными офицерами. Гардемарин Болотников был болен болезнию, полученною в развратном доме в Кронштадте, Огилева и Трофимовский были также предосудительно больны. Я не хочу называть настоящим именем бесстыдно-безнравственное поведение гард[емарин] Ивашинцева, Всеволожского и Брянчанинова. Не могу умолчать о дерзком и невежественном поступке гард[емарина] Трубникова: по поручению своего брата кап[итан]-лейт[енанта] Трубникова он скрытным образом накупил в Гельсингфорсе 18 бутылок наливки. Это на корабле открылось, и все закупки гардемарина (табак, папиросы и спички) были по моему приказанию отобраны. По окончании кампании на “Орле”, когда их назначили на корабль “Память Азова”, я выбросил все за борт и выдал за наливку деньги барону Мирбаху. Гард[емарин] Трубников, получивши деньги, два раза приходил ко мне на квартиру с требованием 18 бутылок наливки и деньги за них бросил у меня на столе по приказанию своего брата!

Вообще поведение Гардемарин на берегу со всех кораблей было предосудительно. Гардемарины с “Орла”, будучи под сильным влиянием своего превосходного наставника, были из лучших по поведению.

С глубочайшим почтением имею честь быть

вашего Превосходительства покорнейшим слугою

Дм. Кузнецов»[182]182
  РГАВМФ. Ф. 432. Оп. 1. Д. 3916. Л. 46–47 об.
  Кузнецов Дмитрий Иванович (1805–1889) окончил МКК (1822). Плавал на Балтийском море. Участвовал в обороне Кронштадта (1854–1855). Капитан II ранга (за отличие). Капитаном I ранга возглавил 1-й Амурский отряд (1857). Контр-адмирал (1858). Служил на Каспийском море (1860–1861). Второй кронштадтский комендант (1864). Вице-адмирал (1871). Член Главного военно-морского суда. Адмирал (1878).


[Закрыть].

В походах, несмотря на запрещение, играли в карты.

Случалось, что отдельные гардемарины оказывались жертвой антиправительственной пропаганды, попадали в крепость и под суд.

* * *

Итак, каков же итог семилетнего пребывания в Морском кадетском корпусе?

Разумеется, многое зависело от самого воспитанника, его способностей, целеустремленности, воли, характера, домашних воспитания и подготовки.

Очевидно, однако, что в Морском корпусе были созданы условия для получения хорошей профессиональной подготовки и не только.

Так, в 1859–1860 учебном году в Корпусе была 22-часовая неделя во всех семи отделениях – от приготовительного до старшего гардемаринского; преподавалось 29 предметов.

Из них на изучение специальных предметов (теоретическая механика, навигация, астрономия, теория кораблестроения, корабельная архитектура, морская съемка, практическая механика, морская артиллерия, военно-морская история, физическая и морская география, фортификация, морская практика) отводилось 32 часа в неделю.

На математику (арифметика, алгебра, геометрия, плоская и сферическая тригонометрия, аналитическая геометрия, начертательная геометрия) – 35 часов.

Языки изучались на протяжении всех лет обучения: русский – 16 часов, французский и английский – по 15 часов.

География изучалась 5 лет – по 9 часов.

История – 4 года – по 8 часов.

На физику, законоведение и черчение – по 2 часа.

Рисование преподавалось первые 4 года – по 6 часов.

Закону Божию отводилось по часу в неделю на протяжении всех лет обучения – 7 часов.

И на чистописание в первые 2 года отводилось по 5 часов[183]183
  См.: Отчет по Морскому кадетскому корпусу… за 1860 г.


[Закрыть].

В Корпусе была библиотека, музей, обсерватория, модели кораблей; хранились реликвии и трофеи русского флота; мраморные доски увековечивали имена воспитанников, погибших в Крымскую войну; бережно сохранялись корпусные традиции; его стены украшали картины А. П. Боголюбова и И. К. Айвазовского.

Воспитанники, оставившие воспоминания, с благодарностью отмечают, что Корпус приучил их к строгой дисциплине, выносливости, к чрезвычайной экономии своего времени, к точности в работе, к доброжелательному товарищескому отношению к людям, что в Корпусе закалилось их здоровье, развивалось и укреплялось мышление, дисциплинировалась воля, развивались трудолюбие, работоспособность, бо́льшая производительность, копились силы для жизненной борьбы, формировались решительность, твердость, самостоятельность в решениях, желание бескорыстно служить Отчизне.

«Мне казалось, да и теперь кажется, – писал А. С. Зеленой – что не было и нет учебного заведения в России лучше прежнего Морского кадетского корпуса моего времени… Были в нем недостатки, например, держание 20-летних юношей с тою же строгостью и за таким же присмотром, с каким содержатся 10-летние институтки; грубость нравов и обычаев воспитанников, постоянные драки и взаимные побои их между собою, результат принципа “задорства”; скученность в одной роте, а в походах на одном фрегате, слишком большого числа кадет, – но эти недостатки тонули, так сказать, в хороших сторонах воспитания, в особенности в том военно-морском духе воспитанников, который господствовал в Морском корпусе в мое время и который, как мне кажется, породил впоследствии покрывших себя вечною славою севастопольских героев»[184]184
  Зеленой А. С. Указ. соч. С. 605.


[Закрыть]. Так считали многие из воспитанников Корпуса.

Исследователь духовной атмосферы и быта кадетских корпусов России конца XVIII – первой половины XIX вв. приходит к вполне обоснованному, на наш взгляд, выводу: «Нельзя сказать, что кадеты были менее начитаны, чем студенты, менее интересовались вопросами общественной и культурной жизни, но у них был специфический круг чтения, определенный “Журналом для чтения воспитанников военно-учебных заведений”. С другой стороны, богатый состав корпусных библиотек во многом расширял кругозор воспитанников и помогал им стать достаточно образованными людьми». И, процитировав отзыв современника об одном из них («это были, люди пламенно любившие свою Родину, твердо верившие в ее высокое предназначение, смотревшие на свои обязанности как на священный долг, который надлежало нести бескорыстно, безропотно и безупречно»), заключает: эти слова «в полной мере соотносимы с комплексом личностных черт, свойственных типу бывшего кадета в целом»[185]185
  Аурова Н. Н. Атмосфера и быт в кадетских корпусах Российской империи в конце XVIII – первой половине XIX вв. // Военно-историческая антропология. Ежегодник 2002: Предмет, задачи, перспективы развития. М., 2002. С. 193.


[Закрыть].

Значит, справедливо утверждал А. Н. Крылов, Корпус указывал «каждому молодому офицеру его настоящую дорогу»[186]186
  Крылов А. Н. Памяти князя Б. Б. Голицына.


[Закрыть].