Текст книги "Миллиард долларов наличными"

– Думаю, ты понимаешь, палить из этой пушки на крейсере бессмысленно. Самое лучшее – просто вызвать меня по сотовому телефону. Я все улажу. Расклад ясен?

– Ясен.

– Оставайся здесь. Если кто-то из чужих будет заглядывать, скажи, прибираешься. Я сейчас пойду к Петракову, думаю, проверну все это дело быстро.

Глеб вышел. Он не обманул: через полчаса к яхте подогнали специальную транспортную платформу. Пока яхту перекантовывали на платформу и потом, когда дрезина по проложенным на палубе рельсам тащила ее к ангару, Глеб, Алла и Седов все время находились рядом с яхтой.

Примерно через два часа яхта надежно встала в пустом ангаре на металлический стапель. А еще через час динамики внутреннего вещания сообщили, что крейсер подходит к проливу Босфор.

Глава 9

Во время ужина в мичманской кают-компании крейсера было шумно. Сидящие здесь отлично знали друг друга и, отпуская в адрес соседей по столам шутки и подначки, особо не церемонились. Разговоры в основном крутились вокруг спасения яхты и только что завершенного успешного перехода через проливы Босфор и Дарданеллы. Некоторое время обсуждалась тема возможного захода в кипрский порт Лимасол, который приказом командира корабля был отменен утром. Но затем разговоры снова вернулись к яхте.

При обсуждении деталей спасения особенно доставалось второму боцману, мичману Нечаевскому, толстому добродушному сверхсрочнику, командовавшему, в соответствии с авральным расписанием, спасательным катером. Достоинства девушки, оказавшейся на яхте, давно уже были на крейсере оценены, и шутки касались в основном тех, кто успел оказаться к этой девушке ближе других. Первым из них был Нечаевский. Он командовал спасательным катером, кроме того, весь экипаж уже знал о том, что, когда Алла перебиралась с яхты на палубу крейсера, полный и неуклюжий Нечаевский помог ей, подхватив за талию.

Главным заводилой подначек по поводу спасения яхты был молодой и статный старший мичман Белянкин из радиометрической службы. Незаметно подталкивая соседей и поглощая выданный перед ужином традиционный флотский салат, Белянкин говорил, глядя в пространство:

– Ставлю рупь за два, Нечаевский с самого начала ее заприметил.

– Да быть не может, – поддакнул кто-то.

– Я сам видел, он еще в море держал ее за корму.

– Кого держал за корму, яхту? – невинным голосом бросил кто-то из дальнего угла.

Реплику оборвал громовой хохот.

– Обижаешь… – Белянкин сделал вид, что пытается рассмотреть подавшего реплику. – Кто это там? Потапенко, ты? Скажи, вот зачем Нечаевскому держаться за корму яхты? Ты видел корму этой яхты? Она же вся разбитая.

От нового взрыва хохота задрожали стаканы на столах.

– Его другая корма интересует. Правда, Нечаевский? – Белянкин, невозмутимо постучав ложкой по оловянной миске и добившись тишины, спросил старающегося не смотреть на него второго боцмана: – Валя… Нечаевский… Мы ведь свои ребята. Вот так, между нами, как на духу скажи – успел немного подержать?

Переждав хохот, добавил:

– Ты же буксир заводил. А она там крутилась Я в бинокль смотрел, видел.

– Ага! В бинокль смотрел! – не выдержал Нечаевский. – У тебя еще там, на борту, слюни потекли!

– Так его, боцман! – крикнул кто-то. – Задай радистам!

Хохот прогремел снова, но в этот момент открылась дверь кают-компании. Мичманы и старшины, увидев старпома и стоящего рядом с ним Седова, притихли.

– Друзья! – Старпом выждал, пока установится тишина. – Позвольте представить вам Юрия Седова, члена экипажа потерпевшей бедствие яхты «Алка». Он будет столоваться в вашей кают-компании. Оставляю его здесь, прошу любить и жаловать.

После того как старпом ушел, Седов оглядел небольшое уютное помещение. За ближним к нему столом два места были свободны. За этим столиком сидели два мичмана средних лет.

Один из мичманов, здоровяк с усами цвета спелой пшеницы, нижняя часть которых стала ядовито-желтой от постоянно употребляемой махорки, поймав взгляд Седова, кивнул:

– Если хотите, садитесь к нам. У нас целых два места.

Сев за стол, Седов улыбнулся:

– Спасибо. Меня зовут Юра.

– Меня Петр Викторович. – Доев последнюю ложку салата, мичман отодвинул тарелку. – Можете называть просто Петром, я еще не старик. Петр Слепень, если уж полностью. А это Николай Иваныч Куторгин.

Второй мичман, черноволосый, жилистый, чем-то напоминающий жука, кивнул. Матрос, дежуривший по камбузу, подкатил к столику тележку, на которой друг на друге в довольно сложном порядке были расставлены тарелки с горячей едой. Покосившись на Седова, сказал:

– Выбирайте, Петр Викторыч. И вы, Николай Иваныч.

– Было б из чего… – Слепень оглядел тарелки. – Что дают? Гуляш?

– Гуляш. И макароны по-флотски. Гуляш хороший, советую.

– Ладно, возьму гуляш. Коля, тебе что?

– Мне тоже гуляш.

Поставив на стол две тарелки с гуляшом, Слепень посмотрел на Седова:

– Берите, молодой человек. На выбор.

Взяв себе тоже тарелку с гуляшом, Седов принялся за еду.

После того как все три тарелки опустели, Слепень осторожно промокнул рот бумажной салфеткой. Скомкав салфетку и бросив ее в тарелку, спросил:

– Что случилось-то с вами? Говорят, вас обстреляли?

– Обстреляли.

– Как дело-то было?

– Да подошел какой-то катер, будто бы пограничный, оттуда дали команду остановиться для досмотра. Мы отказались.

– Чей катер? Флаг на нем был?

– Флаг был чем-то испачкан. Думаю, нарочно.

– На каком языке они с вами говорили?

– На русском. Применяя болгарские слова.

Куторгин покосился:

– Что значит «будто бы пограничный»? Если катер пограничный, сразу видно, что он пограничный.

– Внешне-то он был как пограничный. Но повели они себя не как пограничники. Наш шкипер сразу это понял.

После некоторой паузы Слепень сказал:

– Шкиперу виднее. А вы кем на этой яхте?

– Шкотовым.

– Так вам в палубную команду надо попроситься. У нас. Чтобы делом заняться.

Седов улыбнулся:

– Я бы, чтобы делом заняться, скорее бы к механикам попросился.

– Да? – Слепень переглянулся с Куторгиным. – Вы что, механик?

– В свое время окончил электромеханический факультет питерского высшего инженерно-морского. Ходил вторым[5]5
  Ходил вторым – работал вторым механиком (мор. жарг.).


[Закрыть] на дизель-электроходе «Сестрорецк».

– Коль, слышишь? – Слепень многозначительно посмотрел на соседа.

– Слышу, – отозвался Куторгин.

– Во дела… Мы ведь, Юра, тоже механики.

– Очень приятно. Значит, поймем друг друга.

– Конечно поймем. Николай вот – старший пом по подсобным двигателям, я – то же самое на главной машине. Так приходите к нам на вахту, серьезно!

– Я бы пришел. Только ведь у вас военный корабль. Кто меня пустит?

– Я поговорю с «дедом»[6]6
  «Дед» – старший механик (мор.).


[Закрыть]. «Дед» даст добро, лишний человек нам не помешает. Постоите часок у главной машины. А потом, может, и на вахту встанете.

– Хорошо, Петр Викторович. Только скажите когда. Я должен выбрать время, мы ведь тут еще яхту будем ремонтировать.

– Хорошо, я предупрежу заранее.

Допив компот, оба мичмана встали. Слепень спросил:

– Если что, где вас искать?

– В ангаре двадцать шесть. Там наша яхта стоит на стапеле, я на ней буду жить. Все время.

– Чего так? У нас ведь полно пустых кают.

– Петр Викторович, мне как-то удобнее на яхте.

– Живите где хотите, мне все равно. Я к тому, что я как раз сейчас иду к «деду». Значит, если он даст добро, я пошлю кого-нибудь, и этот человек проведет вас в машину. Там спросите меня, я все объясню.

– Хорошо.

Вечером, отстояв вместе с механиками, электриками и дизелистами полуторачасовую вахту у главной машины, Седов понял: своего он пока добился. Никто из команды не будет теперь ощущать, что он здесь чужой.

Из стереосистемы в каюте приглушенно звучала обволакивающая слух мелодия смут-джаза. На экране установленного под потолком телевизора разворачивались события боевика, хотя звук был выключен.

Легко пригнувшись над столом, за которым сидели Довгань и Петраков, Лена осторожно ставила перед ними тарелки с закуской. На столе постепенно появлялись осетрина, севрюга, семга, черная икра, маринованные грибы, лобио, сациви. Закончив, спросила:

– Пить что будете, Леонид Петрович?

– Глеб, выпьем водочки? Или по коньячку? По случаю прохода через проливы?

– Лучше водки.

– Тогда, Лен, достань «Смирновской». Только из морозильника, хорошо?

– Конечно, Леонид Петрович.

– И брусничный сок поставь, слышишь?

– Обязательно, Леонид Петрович. – Лена ушла в буфетную. Посмотрев ей вслед, Петраков сказал:

– Как кадр?

Глеб пожал плечами:

– Крепкая девка.

– Может, хочешь пройтись?

– Пройтись?

– Ну да. – Петраков незаметно сделал понятный всем мужчинам жест. – Если хочешь, я не возражаю. Можешь прямо здесь. Поверь, она это делает замечательно.

Довгань усмехнулся:

– Спасибо. Но у меня есть Алла.

– Ну вот, Алла. Алла даже не узнает.

– При чем тут «не узнает»? Пойми, я ни на кого, кроме Аллы, смотреть не хочу. Да и не могу.

– Ладно. Тогда позови Аллу, посидим вчетвером.

– Алла сейчас на яхте. Проверяет вместе с Юрой корпус.

– Ах, ну да, я забыл. Вы же хотите ее отремонтировать.

– Мы должны успеть хоть что-то сделать, корпус подготовить, с винтом что-то решить. Чтобы, когда ты нас высадишь в Лимасоле, сразу встать на ремонт.

Улыбнувшись, Петраков широко развел руками:

– Глеб, я разве тебе не говорил? Насчет Лимасола?

– Насчет Лимасола? Нет. А что?

Лена, подойдя, поставила перед ними покрытую инеем бутылку «Смирновской», графин с брусничным соком. Петраков цокнул языком:

– Вот это я понимаю. – Положил ладонь Лене на талию. – Ленусь, ты пока пойди к себе.

– Как скажете, Леонид Петрович. – Лена совсем не пыталась освободиться от прикосновения его руки.

– Но будь наготове, если что, я тебя вызову.

– Конечно, Леонид Петрович.

– Иди. – Петраков легко хлопнул ее по ягодицам.

Лена ушла.

Взяв салфетку, Петраков открыл бутылку, разлил водку по рюмкам. Подняв свою рюмку, сказал:

– Что, будем?

– Будем.

Чокнувшись и выпив, они взялись за закуски. Прожевывая бутерброд с семгой и запивая его брусничным соком, Довгань спросил:

– Ты там что-то хотел сказать насчет Лимасола?

– Что? А-а… – Ложка, которой Петраков намазывал на хлеб икру, на секунду застыла. – Я хотел тебе сказать, что мы в Лимасол не заходим.

– То есть как это не заходите? – Глеб перестал жевать. – Шутишь?

– Никаких шуток. После проливов идем сразу в Красное море.

Помолчав, Глеб отодвинул тарелку:

– Леня… Ты меня подсекаешь под корень. Без ножа режешь.

– Ладно тебе. Давай по второй… – Петраков потянулся было к рюмке друга, но тот прикрыл ее рукой.

– Но почему заход отменен?

– По очень важным причинам.

– И что – ты сразу идешь в Бендер-Аббас?

– Нет, по дороге зайдем в Джибути. А потом в Бендер-Аббас.

– Джибути… – Довгань помолчал. – Это где-то у черта на рогах?

– Почти. В Аравийском море.

– А вода? Горючее?

– Горючим и водой будем заправляться на ходу. – Вырвав наконец силой у Довганя пустую рюмку, Петраков налил туда водки. – Утром подойдут танкер и два транспорта, перекачаем воду и солярку. Глеб, да брось, в конце концов. Давай. Первая колом, вторая ясным соколом… Да что с тобой? Я что, виноват, что тебя обстреляли и ты получил пробоину? Когда я брал тебя на борт, заход в Лимасол был давно уже отменен. Ты ведь отлично знаешь, зачем мы гоним крейсер в Иран.

– Знаю.

– Да что ты мрачный такой? Ну, пойдешь с нами до Бендер-Аббаса. Ну потеряешь две недели, ну и что? Земля не перевернется. Пока будем идти, яхту свою отделаешь, как конфетку. Сам знаешь, какие у нас мастерские.

– Пойду с вами до Бендер-Аббаса, а потом?

– А потом я всем вам куплю билеты до Кипра. На «Бритиш эйруэйз». Тебе, Алле и твоему парню. За свой счет, первым классом. Шесть часов – и вы в Никосии.

– А яхта?

– А что яхта? Отправишь ее малой скоростью куда хочешь. Тоже за мой счет.

Встав, Довгань медленно подошел к Петракову. Взяв его за ворот рубахи, поднял со стула. Сказал свистящим шепотом:

– Леня… Я не могу отправить яхту малой скоростью. Никуда. Понимаешь?

– Ну вот… – Петраков осторожно освободил свой воротник от захвата. – Глеб, не психуй. Все хорошо. Садись. Ну?

Подождав, пока Довгань сядет, сказал:

– Не можешь, не надо. Ты только успокойся. Чем тебе плохо дойти до Бендер-Аббаса? Ты ведь там после всех расчетов навар получишь. От меня. Как мы договорились.

– Навар… Если я сейчас не окажусь с яхтой в Лимасоле, я потеряю больше.

– Интересно, сколько же ты потеряешь?

Довгань одним махом выпил рюмку. Усмехнулся:

– Лимон.

– Лимон? – Петраков поднял свою рюмку. Посмотрев ее на свет, опрокинул в рот. Вытащив пальцами из тарелки гриб, с хрустом надкусил. Вытер руки о крахмальную салфетку. – Хорошо. Я тебе обещаю: если в Бендер-Аббасе все будет в порядке, ты получишь лимон.

– Да? – Довгань налил себе соку. – Посмотрим.

– И смотреть нечего, лимон твой. Но в походе ты должен будешь мне помочь.

– Было, когда я тебе не помогал?

– Не было.

– Ладно.

Пока Петраков оценивал достоинства сациви, Довгань мелкими глотками отхлебывал сок. Наконец, поставив стакан на стол, сказал:

– Ты прав. В том, что меня обстреляли, ты не виноват.

– Нет, конечно. – Петраков поднял было вилку, но его отвлек стук в дверь. Отложив вилку, спросил: – Кто там?

Ему никто не ответил.

– Глеб, подожди. Пойду посмотрю, кто балуется. Если не по делу, уши оторву. – Выйдя из гостиной, подошел к входной двери в каюту. Приоткрыв ее, вгляделся в темноту. Спросил негромко: – Кто стучал?

Из неясной тени надстройки вышла Лена.

– Ты? – удивился Петраков. – Я ж тебе сказал…

– Леонид Петрович, я тут ни при чем. Вас хочет видеть капитан третьего ранга Лапик.

– Лапик?

– Да. Он сказал, по очень важному делу.

– Дьявол… Что, он не мог позвонить по телефону?

– Не знаю. Он сказал, чтобы я постучала в вашу каюту и вызвала вас. Обязательно.

– Черт… – Петраков помолчал. – Ветер такой, что задубеешь.

– Принести вам штормовку?

– Не нужно. Где он?

Лена кивнула:

– Вон там, за надстройкой, на верхней палубе. Леонид Петрович, я пойду. Если что – я у себя.

– Хорошо.

Пройдя несколько шагов, Петраков увидел стоящего у лееров Лапика.

– Володя?

– Простите, Леонид Петрович, но нам надо поговорить.

Лицо Лапика, бесстрастное, как всегда, неясно белело из-под капюшона штормовки.

– Обязательно сейчас? Потом, почему ты не позвонил мне по телефону? Ветер дикий.

– По телефону я не смог бы сказать, что скажу сейчас. Если вам холодно, давайте зайдем в укрытие.

– Ладно, обойдусь. В чем дело?

– Сейчас объясню. Это очень серьезно, Леонид Петрович.

– Без предисловий. В чем дело?

– Вы хорошо знаете этого человека – с яхты Довганя?

– Шкотового? Юру Седова?

– Да, шкотового.

– Постольку-поскольку. На яхту его брал Довгань. А в чем дело?

– А в том дело… В том дело, что он может быть агентом ГРУ.

Ветер, свистевший на верхней палубе, через легкую рубашку буквально сек тело. Лицо Лапика по-прежнему не меняло выражения. Посмотрев на него, Петраков понял: это никогда не меняющееся лицо, эти редко моргающие светлые глаза давно уже вызывают у него острую неприязнь. Но он отлично знал: Лапик ему нужен.

Моргнув несколько раз, капитан третьего ранга сказал:

– Леонид Петрович… Я понимаю, что причинил вам неудобства. Но я должен был сказать вам это. Наедине, без всяких телефонных звонков. Это важно.

Постаравшись подавить раздражение, Петраков спросил:

– Вы что, всерьез считаете, что это важно? Что эта чушь, которую вы мне только что сказали, – важна?

– Это не чушь, Леонид Петрович. Вы знаете этого человека?

– Нет. Но мне и не нужно его знать.

– Этот человек, Юрий Седов, смог попасть на крейсер без нашего захода в Лимасол.

Без сомнения, он гениальный компьютерщик, подумал Петраков. Но ему и надо заниматься компьютерами. Только. А не лезть в дела, касающиеся людей.

– Володя, шкотового Довгань нанимал на свою яхту при мне. До этого Довгань перебрал с десяток кандидатур, и он никого из них не знал – в том смысле, в котором вы это имеете в виду. Довганю плевать было, что это за люди, ему было важно, умеют ли они работать с парусами. К тому же, если шкотовый Довганя – агент ГРУ, мечтающий попасть на крейсер, то он полный идиот, что нанялся на яхту к Довганю. Потому что в тот момент Довгань понятия не имел, когда он пойдет на Кипр и пойдет ли вообще. И, естественно, понятия не имел, что его обстреляют в море и мы, как по заказу оказавшись рядом, возьмем его на борт. Или, может, вы считаете, что и Довгань – агент ГРУ?

– Леонид Петрович, я этого не говорил. Но…

– Что «но»? Все, о чем вы говорите, могло случиться лишь при одном условии: если Довгань работает на ГРУ. Но Довгань не работает на ГРУ. Даю вам гарантию. Или работает?

– Нет, – помолчав, сказал Лапик.

– Значит, и его шкотовый не работает на ГРУ.

Лапик, отвернувшись от ветра, молчал. Петраков положил руку ему на плечо:

– Володя… Вы отличный специалист своего дела. Я вас ценю. Но не вызывайте меня больше из каюты без телефонного звонка, ладно?

Лапик пожал плечами:

– Леонид Петрович, все, что я делаю, я делаю только для пользы дела.

– Понимаю. Хорошо, Володя, идите. Если уж вам так хочется, понаблюдайте за этим шкотовым. Я не запрещаю.

– Обязательно понаблюдаю, Леонид Петрович. – Натянув поглубже штормовку, Лапик застучал вниз по трапу.

Вернувшись в каюту, Петраков сел за стол. Довгань, решивший в его отсутствие последить за перестрелкой на экране, спросил:

– Что-то важное?

– Да нет, просто подчиненные больно ретивые. Выключи ты эту жеванину, давай посидим нормально. – Подождав, пока Довгань выключит звук и повернется, разлил водку по рюмкам. – Ветер на палубе страшный, колотун пробрал. По маленькой, а?

– С удовольствием.

– Давай за удачу. Выпьем, а потом я скажу Ленке, чтобы принесла горячее.

После того как они выпили, Петраков спросил:

– Глеб, что ты вообще скажешь про своего шкотового?

Довгань посмотрел на Петракова:

– Ты имеешь в виду Юру?

– Да. Как он, нормальный парень?

– Нормальный. А почему тебя это интересует?

– Ну… ты ведь все знаешь. Про наш поход. Тут случайные люди не нужны.

– А, ты об этом… – Довгань надолго замолчал. – Леня, я вот что тебе скажу. Я никогда бы не взял на «Алку» человека, не проверив его.

– Значит, ты его проверял?

– Конечно. Он из Питера, а у меня там есть люди. В первый же день, как я его встретил, я им позвонил. Они проверили все.

– И что же они узнали?

– Если не считать, что он яхтсмен, – обычный парень. Несколько лет ходил механиком на торгашах. Своей семьи нет, отец с матерью живут в Питере. Перед самым приездом в Новороссийск собирался жениться, но невеста в последний момент предпочла другого. На свадьбе он устроил драку, попал в милицию. Но отбился. И поехал в Новороссийск.

– Сам он тебе об этом рассказывал?

– Не все. Про невесту и про драку на свадьбе – нет. Но я сразу понял, что у него что-то не то с личными делами.

– И все это ты проверил?

– Да. Мои люди побывали в этом яхт-клубе, потом на коробке, на которой он ходил. Даже поговорили с братом невесты.

– Понятно… А вообще как он?

Довгань пожал плечами:

– Леня… Ну вот бывает: повезет. Так вот и мне повезло, что я нашел такого шкотового. У меня случилась пара тяжелых случаев на Черном море. И он показал себя человеком.

– Ладно, извини. Мне вообще-то все равно, просто я к слову спросил. – Петраков взял трубку, набрал номер. – Лена? Как там насчет горячего? Ага… Смотри, картошечку не забудь… Давай неси… – Положил трубку. – Сейчас горячее будет.

– Только, Леня, через двадцать минут я ухожу.

– Что так?

– Меня ждет Алла. Сам понимаешь.

– Но рюмку со мной ты еще выпьешь. А?

– Куда я денусь. Но после этого сразу уйду.

Здесь, в гулком ангаре, освещенном висящей наверху тысячесвечовой лампой, слышался только вибрирующий звук главной машины крейсера. Изредка звук машины перебивал завывающий свист ветра, трущегося о стены.

Однако через несколько секунд Седов и Алла услышали: со стороны кормы крейсера доносится неясный звук шагов. Затем шаги стихли, слабо стукнул засов. Вделанная в ворота металлическая дверь открылась, вошел Глеб. Подойдя к яхте, осмотрел корму. Кивнул:

– Молодцы. Только можно было не спешить.

– Почему? – Взяв ветошь, Алла вытерла руки.

– Крейсер в Лимасол не заходит.

Алла положила ветошь:

– Интересно… То есть мы остаемся здесь?

– Как минимум на две недели, до Бендер-Аббаса.

Седов подумал: пока все складывается одно к одному, как по заказу. Сначала он вопреки всему попадает на крейсер, причем попадает именно в том качестве, в котором должен был попасть, – как доверенное лицо друга командира корабля. Сейчас наконец отпадает последнее препятствие, которое могло помешать ему остаться на борту, – заход в Лимасол. Обняв Аллу за плечо, Глеб кивнул:

– Юра, мы пойдем. Ты уж не обижайся, но мы с Аллой будем столоваться у Петракова. Он сам предложил, отказаться было неудобно.

– Глеб, какие обиды, вы же с ним друзья. За меня не беспокойся, в мичманской кают-компании я прекрасно устроился.

– Значит, до завтра? Встречаемся утром, после завтрака, здесь?

– Да.

Алла, улыбнувшись, подняла руку:

– Чао!

– Счастливо.

Проводив Аллу и Глеба до двери, Седов закрыл ворота на засов. Осмотрев ангар, вернулся к яхте. Подумал: похоже, он недооценил Чемиренко. Он помнит его слова: «Ваша задача – чтобы Довгань взял вас на яхту шкотовым. Остальное приложится». Так и получилось. Он попал на яхту, а об остальном, то есть о том, чтобы он попал на крейсер, позаботился центр. То есть Гущин.

Подумал: обстрел яхты неизвестным катером – отличный трюк. Правда, трюк на грани фола, но трюк отличный. И, конечно, то, что Гущину удалось фальшивыми сигналами радиомаяка свести вместе, в одной точке, курсы «Хаджибея» и «Алки», – действительно виртуозная работа.

Теперь он понимает, что мог и просмотреть какой-то еще из трюков Гущина. Ведь он, после того как они вышли из Новороссийска, не один раз замечал проходящие мимо торговые суда, военные корабли, пролетающие над яхтой вертолеты. С какого-то из этих кораблей или вертолетов люди Гущина запросто могли вести наблюдение за «Алкой». Может быть даже, они пытались подать ему какие-то знаки, но он их не заметил.

Взяв приставной трап, поднялся на яхту. Втащил трап на палубу. Пройдя в каюту, постелил свежее белье, заботливо положенное у изголовья Аллой. Разделся, лег, попытался заснуть. Полежав с полчаса, понял: сон не приходит.

Он лежал, разглядывая подволок и раздумывая о трюках Гущина. Что же Гущин мог еще приготовить?.. Что же еще?..

А что вообще было на их пути сюда? Море, одно море. Впрочем, нет, не одно море. Был еще Карадаг.

Некоторое время лежал, беззвучно ругаясь про себя. Недотепа, дебил, идиот. Конечно, Карадаг, бухта Барахта. Вошедший в бухту через несколько часов после их появления там милицейский катер.

Кстати, там ведь был не только милицейский катер. Там крутилась еще и четверка туристов.

Полежав, подумал: нет, на подготовленную заранее группу эти туристы были не похожи. Конечно, ребята и девочки, на голубом глазу распевавшие с ними песни у костра, могли быть подсадными. Но зачем их мог послать Гущин? Для того чтобы убедиться, что он, Седов, еще существует в природе? Нет, на Гущина не похоже. А вот в том, что катер, в котором сидели ребята в форме украинской милиции, был изобретением Гущина, он теперь не сомневается.

Он вдруг отчетливо вспомнил один из моментов. Это случилось, когда Довгань ненадолго отошел и парень в милицейской форме, сидящий на носу лодки, вдруг уставился на него. Теперь он понимает: это был взгляд с каким-то особым значением. Парень пытался дать ему какой-то знак. Какой?

Он лежал, перебирая детали. Может, что-то особое было в этой милицейской форме? Или в разговоре? Или в самой лодке?

Нет, ни в форме, ни в разговоре, ни в лодке ничего особенного не было. Или ему кажется, что не было.

Что может быть особенного, скажем, в лодке? Цвет, форма? Буквы и цифры на носу?

Буквы и цифры на носу. А что? В этом что-то есть.

Полежав, отчетливо вспомнил: на носу той лодки было написано «Ч.А.Ст. 38-3». На вопрос Глеба один из милиционеров объяснил, что надпись переводится как «Черноморская аэрофизическая станция», занимающаяся охраной окружающей среды.

Полная белиберда. С какой стати аэрофизическая станция должна заниматься охраной окружающей среды… И вообще, что это за астрофизическая станция такая…

Снова выругал себя. Нет, степень его собственного кретинизма просто не поддается описанию. «Ч.А.Ст.» – ну конечно же это частота. Частота волны, на которой его вызова будут ждать. А «38-3» – мегагерцы. Впрямую, в лоб, Гущин написал специально для него на носу лодки: «Седов, не будь дураком, срочно выходи на волне 38,3 мегагерца в эфир». А он ничего не понял. Он оказался настолько тупым, что сообразил это только сейчас.

Сев на койке, придвинулся к вмонтированному в переборку передатчику. Включив сеть, настроился на волну. Повел стрелку по частотам. Вот 40 мегагерц… 39,5… 38,5… 38,3… Та самая частота. Сейчас все станет ясно. Взялся за ключ. И тут же отпустил его. Вытер выступивший на лбу пот. Выключил сеть.

Черт, хорошо, он не успел нажать на ключ. Он чуть было не сморозил страшную глупость. Здесь, на крейсере, радисты несут круглосуточную вахту. И корабельная радиостанция обязательно засекла бы его выход в эфир. И в первую очередь засекла бы волну, на которой он начал бы работать. После чего на этой волне, 38,3 мегагерца, он мог бы поставить жирный крест. А сам тут же попал бы под подозрение.

Застонал от отчаяния. Лишь сейчас он сообразил: если бы он сразу понял, что означает надпись на лодке, мог бы выйти в эфир в первую же свою вахту на «Алке». Там, на яхте, никто бы этого выхода в эфир засекать не стал. Теперь же, когда у него есть частота для связи, частота, на которой его ждут, он ничего не может сделать.

Халид уже собирался уходить из посольства, когда зажужжал телефон. Сняв трубку, услышал приветствие на родном языке. Голос человека показался ему знакомым, тем не менее для верности Халид ответил неопределенно:

– Алейкум ассалам, уважаемый. С кем имею честь?

– Дорогой Халид, вы уже забываете голоса. Вас беспокоит Гамаль Латиф.

Черт, как же он не узнал его голос… Генерал службы безопасности Гамаль Латиф… Человек, отвечающий в Департаменте безопасности за выполнение специальных поручений. Это имя вызывает дрожь у всех граждан его страны. В том числе и у него, Халида. Да что там, Гамаля Латифа побаивается сам директор Департамента безопасности Риид Лахи.

– Ради аллаха, простите, господин Гамаль… Поверите или нет, но я подумал сначала, что это вы… Но потом решил переспросить для верности…

– Дорогой Халид, перестаньте оправдываться.

– Но, господин Гамаль…

– Дорогой Халид, все хорошо. Я знаю, у вас в Москве много дел. Как вы себя чувствуете? С делами все в порядке?

– Спасибо, господин Гамаль. Аллах милостив ко мне. Пока все в порядке.

– Мы могли бы сейчас с вами встретиться?

– Сейчас? – Халид помедлил. – Господин Гамаль, а где вы?

– Я в Москве.

– В Москве?

– Да. Просто… – Халид услышал смешок. – Просто пока я не хотел бы, чтобы люди в посольстве знали, что я в Москве.

Уф, вздохнул Халид, кажется, смертельной опасности нет.

– Понимаю, господин Гамаль.

– Кроме вас, об этом знает лишь посол и водитель посла Хабиб, который приехал меня встретить. Увидеться с вами я хотел бы не в посольстве, а где-то в другом месте.

– Это легко устроить, господин Гамаль. – Халид помолчал. – Я правильно понял – вы сейчас на машине господина посла?

– Совершенно верно.

– И хотели бы со мной встретиться где-то в городе?

– Да, это было бы идеально. Может быть, в каком-то кафе. Выпили бы кофе, поговорили.

Халид почувствовал: у него отлегло от сердца. Если бы генерал Латиф затевал что-то именно против него, он никогда бы с ним так не говорил.

– Очень хорошая мысль, господин Гамаль. – Халид посмотрел на часы: четыре часа дня. – У вас есть на примете какое-то кафе?

– Нет. Вы, как мне известно, хорошо знаете Москву. Предлагайте.

Подумав, Халид предложил:

– Знаете… Есть очень тихое и уютное кафе «Артист». В самом центре Москвы. В эти часы народу там мало. Хабиб должен знать это кафе. Спросите у него.

– Сейчас… – В трубке наступила пауза, прерываемая неясными голосами. – Да, Хабиб знает это кафе. Он говорит, это недалеко.

– Тогда, господин Гамаль, я подъезжаю туда? И жду вас?

– Или я вас, если подъеду раньше. Договорились?

– Договорились, господин Гамаль. Я выезжаю.

Спустившись вниз, сел в «сааб» и направил машину к кафе «Артист».

Халид попытался привести в порядок мысли. Прилететь в Москву генерала Латифа, по сути второго человека в службе безопасности, могли заставить лишь очень серьезные обстоятельства. При этом совершенно ясно, что негласный патрон Халида, директор Департамента безопасности генерал Риид Лахи, об этом приезде Латифа знает. Больше того, возможно, именно он и послал Латифа в Москву. Подумал: может ли приезд Латифа как-то быть связан со сделкой, которую он всего два дня тому назад заключил с Луи Феро и Анри Балбочем? Насколько он понимает, никаких оснований для беспокойства у него пока нет. Сто тысяч долларов Луи перевел на счет Халида в тот же день, и в тот же день Халид отдал распоряжение перечислить с этого счета пятьдесят тысяч долларов на счет генерала Лахи, открытый в том же банке. Неизвестно, успел ли генерал узнать об этом перечислении. Но в любом случае совесть Халида чиста.

Подъехав к кафе «Артист», Халид сразу же увидел черный «роллс-ройс» посла, стоящий у тротуара. Поставив свою машину сзади, успел заметить: Хабиб в машине. Значит, генерал ждет его в кафе.

Гамаль Латиф сидел в кафе за столиком у окна. Смуглый, небольшого роста, избегающий лишних движений, генерал напоминал Халиду ящерицу, затаившуюся перед броском на добычу. При виде Халида лицо генерала расплылось в широкой улыбке.

– Дорогой Халид, рад вас видеть. Садитесь. – После того как Халид сел, улыбка стала более скупой. – Я уже заказал нам кофе. Сейчас все принесут.

– Спасибо, господин Гамаль.

– В самом деле, очень милое кафе. Вы бываете здесь?

– Иногда. Не очень часто.

– Милое, милое… – Генерал оглядел полупустой зал. Подождав, пока официантка поставит кофе и вазочку с пирожными, сказал: – Дорогой Халид, надеюсь, вы понимаете, что я приехал сюда не пить кофе?

– Безусловно, господин Гамаль.

– Зная, что вы… – Латиф помолчал, – что вы умеете хранить государственную тайну, а потому пользуетесь у службы безопасности доверием, в том числе и моим лично, буду с вами откровенен.

– Спасибо, господин Гамаль. Слушаю вас.

– Начну с главного. Вам известно об исчезновении некоего Абдул-Мажид Насра?

Халид сделал вид, что раздумывает. Наконец сказал:

– Простите, господин Гамаль. Но я не знаю, кто такой Абдул-Мажид Наср.

– Собственно, вы и не должны знать, кто такой Абдул-Мажид Наср. Это наш разведчик, работавший в Москве под вымышленным именем. Работавший, замечу, прекрасно. Но три дня тому назад бесследно пропавший.