Текст книги "Миллиард долларов наличными"

– Ты что, не остаешься на яхте?

– Нет. Да и, думаю, ты тоже не останешься на яхте.

– С чего ты взяла?

– Взяла. – Быстро посмотрев на него, отвернулась. – Юра… Я долго пыталась оттянуть этот момент…

Что она имеет в виду? Она пыталась оттянуть какой-то момент. Стараясь не глядеть на нее, спросил:

– Какой момент?

– Этот момент, который наступил сейчас… Или даже вообще не говорить тебе этого… Я боролась с собой, боролась изо всех сил… Но поняла: я должна сказать тебе это в любом случае. В любом. Именно сейчас. Потому что потом будет поздно. – Отвернувшись, подставила лицо ветру. – Молчишь?

– А что я должен сказать?

– Неужели ты все еще ничего не понимаешь? – Снова отвернулась. – Я тебя люблю.

Вдруг понял: она плачет. Плачет молча, слизывая слезы. Обняв ее за плечи, сказал:

– Алла… Алла, ну ты что?

Вырвалась:

– Отпусти… Сейчас же отпусти меня… Немедленно отпусти…

Он отпустил ее. Утирая слезы руками и все еще всхлипывая, сказала, уворачиваясь от ветра:

– Да, я люблю тебя, люблю… Но это не дает тебе права обнимать меня… И вообще что-то делать… Молчи… И слушай…

– Но, Алла…

– Молчи. Слушай все, что я тебе скажу… Слушай и ничего не отвечай. Понял?

– Хорошо. – Он чуть отодвинулся.

Достав платок, она долго вытирала глаза. Сказала, не глядя на него:

– Я самый несчастный человек на земле, понимаешь?

– Почему?

– Молчи! Слышишь? Молчи! Иначе я уйду.

– Хорошо, молчу.

– Впервые в жизни я встретила такого, как ты. Впервые в жизни. Но я не могу ничего. Ничего, что я хочу. Я не могу даже признаться тебе в любви. Не могу тебя поцеловать. Не могу мечтать, чтобы ты предложил мне выйти за тебя замуж. Я ничего не могу, ничего, ничего, ничего… Я растоптана. Растоптана жизнью, понимаешь? – Внезапно разрыдавшись, уткнулась лицом ему в грудь. – Я растоптана, понимаешь… Растоптана… Я ничего не могу… Ничего… Ниче-е-е-гооо… – Она тряслась в рыданиях, беспомощно, по-детски дыша ему в грудь.

– Но почему? – Боясь обнять ее, он осторожно прикоснулся руками к ее плечам. – Алла, почему?

Отстранилась. Сказала, не глядя на него:

– Я не могу тебе этого объяснить… Не могу, понимаешь?

Он молчал. Он ведь сам многого не мог ей объяснить. Подняв голову, сказала:

– Ладно. Пойдем в Ленкину каюту. Не хочу, чтобы нас кто-то увидел. Пойдем, у меня есть ключ.

Он пошел за ней. Открыв дверь каюты, она пропустила его. После того как он вошел, заперла дверь. Глубоко вздохнув, сказала:

– Страшный у меня вид?

– Да нет. Как у тебя может быть страшный вид?

– Подожди, приведу себя в порядок. Я зареванная как не знаю кто.

Ушла в ванную, некоторое время он слышал звук льющейся воды. Наконец, выйдя, села на койку. Кивнула:

– Садись.

Он сел на стул.

– Хочешь чаю, кофе? – спросила она. – Выпить чего-нибудь?

– Спасибо, нет.

– А я немножко выпью. Чтоб успокоиться. Ладно?

– Конечно.

Достав из шкафчика бутылку коньяку, налила рюмку, выпила. Улыбнулась:

– Извини. Просто со мной что-то случилось. – Помолчала. – Знаешь, сейчас я вывалю на тебя все свои женские капризы. Если не вывалю, потом я себе этого никогда не прощу. Не обижайся, ладно?

– Какое я имею право обижаться?

– Имеешь. Но сначала, до капризов, – о Глебе. Насчет Глеба, знаешь: просто уж это так случилось. Случилось, и с этим уже ничего не поделаешь. Не знаю, интересует тебя это или нет, но… – Закусила губу. – Ладно. Я ничего не хочу объяснять тебе о Глебе. Ничего. Забудем о Глебе. Я-то уж точно забуду о нем через несколько дней – навсегда. – Усмехнулась. – Вообще, то, что я объясняю тебе что-то о Глебе, должно быть стыдно. Но мне ничуть не стыдно. Мы ведь с тобой тоже расстанемся через несколько дней. И тоже навсегда.

Он попытался понять, что могут означать ее слова. Сказал:

– Может, не расстанемся?

– Расстанемся. Я знаю точно. Но прежде чем мы расстанемся, я хочу сказать тебе, как ты меня мучил. Я понимаю, что не имею на это права. Но хочу, чтобы ты всегда, всю свою жизнь помнил, какую ты мне причинил боль.

Ошарашенно посмотрел на нее:

– Я тебя мучил? Я тебе причинял боль?

– Конечно. Ведь я тебя ревновала. Страшно ревновала.

– Ревновала? К кому? Когда?

– Много раз. И было к кому.

– Но к кому?

– О господи… – Подняв рюмку, слизала из нее остатки коньяка. – Первый раз – когда ты переспал с Галей.

– Но я с ней… – Замолчал.

Усмехнулась:

– Хочешь сказать, ты с ней не переспал?

– Нет.

– Нет, вы посмотрите на него. Неужели ты думаешь, она мне сама не объяснила все в красках?

– Алла… В каких красках? Она напилась пьяная. И лежала пьяная всю ночь, ничего не помня.

– Ничего не помня? Ладно, допустим. Она говорила мне, что немного перепила. Но ты-то? Ты же лежал с ней в одной кровати? Всю ночь?

– Ну лежал. Что из этого?

– Лежал, как мальчик-паинька? И спал сладким сном?

– Что, я не могу спать? Я в тот день уродовался как не знаю кто в море. И плевать хотел на Галю. Я спал всю ночь и ее не трогал, клянусь тебе.

– Врешь.

– Нет, не вру.

– Он не врет… Ладно, допустим, я поверила этому чудовищному вранью, что ты не трогал Галю. Ну а в Джибути? Ты хочешь сказать, в Джибути тоже ничего не было?

– А что было в Джибути?

– Ах, что было в Джибути? – Встав, прошлась по каюте. Снова села. – Нет, вы послушайте его, он спрашивает меня, что было в Джибути. Да весь корабль говорит о том, что ты проделывал в Джибути.

Вдруг он увидел: она снова плачет. Она сидела, слизывая слезы, шмыгая носом, и шептала:

– И тебе отпереться не удастся… Не удастся, слышишь… Не удастся…

– Алла, но что было в Джибути? О чем говорит весь корабль?

– О чем… – Налив рюмку, выпила, расплескивая коньяк. Вздохнув, сказала: – Он о том говорит, что ты пять часов провел в бардаке. И на спор перетрахал там всех проституток. Вот он о чем говорит.

– Алла… Но не было этого. Не трахал я никаких проституток.

– Трахал.

– Не трахал.

Топнула ногой:

– Да трахал же, я знаю!

Сжав ее лицо руками, заглянул в глаза:

– Алла, клянусь всем святым, всем, что у меня есть, родителями, ангелами, не знаю еще чем, – я ни одну женщину не тронул в Джибути. Ни одну.

Некоторое время смотрела ему в глаза. Наконец сказала:

– Да?

– Да.

– Честное слово?

– Честное слово.

Высвободив лицо, отвернулась. Сказала тихо:

– Я одного не пойму – почему ты передо мной оправдываешься? Почему пытаешься доказать, что не спал ни с Галей, ни с проститутками? Зачем тебе это?

– Ты неправильно ставишь вопрос. Я не пытаюсь тебе доказать, что не спал с кем-то. Я в самом деле ни с кем не спал – с тех пор, как увидел тебя.

– Хорошо, допустим, я тебе поверила. Но почему?

Он молчал, и она повернулась к нему. Спросила:

– Так почему?

– Я тебя люблю.

– Да?

– Да.

Достав платок, вытерла щеки. Посмотрев на платок, превратившийся в плотный влажный комок, засунула его в карман.

– Что, серьезно?

– Серьезно.

– И давно?

– С тех пор, как тебя увидел.

Посидела, будто раздумывая над чем-то. Усмехнулась:

– Мне приятно это слышать.

– И все?

Прошло очень много времени, прежде чем она сказала:

– И все.

– Почему?

– Потому что, Юра, пойми: у нас с тобой все равно ничего не получится.

– Почему?

– Не получится, и все. До конца перехода я все равно буду с Глебом. Я не могу его оставить. Сейчас.

– А после конца перехода?

– А после конца перехода я исчезну.

– Исчезнешь – куда?

Ответила она не сразу:

– Не важно. Уеду к родителям. Вернусь в консу, буду учить сольфеджио. Я исчезну, запомни, исчезну. Навсегда.

– А я, тоже запомни, все равно буду тебя искать.

– О, Юрочка… – Поцеловала в щеку. – Спасибо. Но ты меня не найдешь. В любом случае.

– Найду.

– Ладно, найдешь – значит найдешь. А пока прекратим разговор на эту тему, хорошо?

– Хорошо.

– И до конца перехода не будем к нему возвращаться, ладно?

Пожал плечами:

– Как скажешь.

– Иди.

– Что сказать Глебу?

– Скажи Глебу, что обыскал весь крейсер, но меня не нашел. Вообще, вы оба меня не увидите до вечера. Я буду отлеживаться здесь. Все, иди.

– Хорошо.

Выйдя из каюты, сам не заметил, как слетел по трапам вниз, на верхнюю палубу. На палубе постоял, вдыхая бьющий в лицо ветер, и двинулся к ангару.

Выслушав все, что ему рассказал Лапик, Петраков достал и развернул на столе карту.

– Они назвали порт Чахбехар?

– Да, Чахбехар.

Нащупав на углу стола штурманский угольник, Петраков машинально взял его. Повел угольником по карте.

– Посмотрим, где это… Так… Примерно двадцать шестая широта… И шестьдесят первая долгота… Отличное место… Восточная часть иранского побережья… До Бендер-Аббаса – миль пятьсот…

– Леонид Петрович, очень вас прошу… Карту вы посмотрите потом… Немедленно дайте мне текст двух радиограмм, Симутенкову и Брагину… Чтобы я зашифровал их и отправил. Формально просьба иранцев должна быть утверждена сегодня, но обязательно нужно, чтобы в Москве уже лежало ваше подтверждение.

– Володя, тексты я дам. Десять минут ведь ничего не решают. В дверь каюты постучали. Лапик молча сделал знак: никого не пускать.

– Кто там?! – крикнул Петраков.

– Леонид Петрович, это я, Лена!

– Что тебе?

– Завтрак подавать?

– Подожди с завтраком! Я же сказал, я позвоню!

– Хорошо…

Вернувшись к изучению карты, Петраков несколько раз щелкнул пальцами:

– Черт… Вот черт… Это они придумали хорошо… По-азиат ски… Сволочи, гады, но придумали хорошо…

– Очнитесь, Леонид Петрович. – Лапик мрачно пожевал губами. – Очнитесь.

– А что?

– Это все я придумал. От начала до конца.

– Хорошо, ты, ты… Ты у нас вообще гений… Здорово ты придумал, что транспорты будут под российскими флагами… И эсминец… Они сказали – эсминец?

– Да, эсминец. Бортовой номер – 447.

– Черт… Нужно, чтобы наши зубры, Бегун, Чурылин, остальные, не сомневались, что команда эсминца – действительно российская.

– Они не будут сомневаться.

– Да они же… Они прошли огни и воды… Ведь до «Тимирязева» этот эсминец будет тащить их, наверное, часов двенадцать… Если не больше…

– Они сомневаться не будут. Рустамбек сообщил, он лично занимается этим.

– Рустамбек… – машинально сказал Петраков, продолжая изучать карту. – Да, Рустамбек – человек дела.

– Еще одно, Леонид Петрович.

– Что?

– Я уже говорил об этом, но напомню еще раз. Не должно быть никакой утечки по крейсеру. Никакой.

– Ты имеешь в виду – утечки об изменении маршрута? – Да. Утечка будет означать, что об изменении места передачи крейсера тут же узнают на корабле ГРУ.

– Ну, положим, не узнают. Но ты прав. Остается придумать, что я скажу штурманам, когда после Эль-Хадда мы не повернем на норд-вест, а будем продолжать идти на норд.

– Это вы придумаете.

– Пожалуй. Скажу, таковы условия боевого задания. – Еще несколько раз передвинув угольник, посмотрел на Лапика. – Ладно. Сейчас дам тебе текст радиограмм в Москву.

– Давайте.

Взяв пустой бланк и ручку, Петраков написал текст радиограммы. Зачеркнув и исправив несколько слов, взял другой бланк, переписал начисто. Подписав, протянул Лапику:

– Посмотри, все ли правильно.

Пробежав глазами текст, Лапик кивнул:

– Все нормально. Я иду к радистам.

– Так иди. Чего ты ждешь?

– Сейчас. – Посидел, разглядывая стол. – Леонид Петрович, я хотел поговорить с вами еще об одном.

– О чем?

Встав, Лапик прошелся по каюте. Остановился, глядя в иллюминатор.

– Об очень серьезной вещи, Леонид Петрович.

– О какой серьезной вещи?

– На корабле уже долгое время находятся трое посторонних. Глеб Довгань, Юрий Седов и Алла Позднякова.

– Глеб Довгань не посторонний. Он мой друг и партнер.

– Хорошо… друг и партнер. Но иногда друзья и партнеры могут принести больше вреда, чем посторонние.

– Володя, я сам знаю, кто мне приносит больше вреда, а кто – пользы. К чему ты клонишь?

– Я клоню к тому, что Довгань давно хочет опробовать яхту на ходу.

– И что?

– А то, что войти в гавань Чахбехара мы ведь не сможем, это маленький порт. Скорее всего, мы встанем там на бочку на рейде. Так ведь?

– Да, скорее всего.

– То есть это будет идеальный момент спустить яхту на воду, чтобы опробовать. Подайте Довганю эту идею.

– Ему не нужно подавать никакой идеи. Он сам все время заводит со мной этот разговор. Ждет не дождется, когда сможет проверить, как прошел ремонт.

– Очень хорошо. На стоянке в Чахбехаре скажите, что вы не против, чтобы он опробовал яхту на ходу. Яхта с Довганем, Седовым и Поздняковой на борту выйдет в море. И не вернется.

– Что?

– Ничего, Леонид Петрович. Яхты такого класса хоть и приспособлены для плавания в океане, но не застрахованы от случайностей. Аравийское море – это практически Индийский океан. Если яхта не вернется, ни к кому на крейсере, в том числе и к вам, никто не сможет предъявить никаких претензий.

– Черт… Володя, что ты несешь?

– Я ничего не несу, Леонид Петрович.

– Слушай… – Взявшись за лацканы кителя Лапика, Петраков трясанул его. – Ты что, хочешь, чтобы я потопил Довганя?

– Успокойтесь, Леонид Петрович. Отпустите мой китель.

– Черт… – Петраков оттолкнул его. – Говно ты…

Спокойно оправив китель, Лапик посмотрел на Петракова:

– Леонид Петрович, я понимаю ваши чувства. Но я исхожу из жесткой реальности. Три посторонних человека на борту крейсера могут сорвать все, что мы с вами готовили долгие месяцы. Реально могут сорвать, понимаете? Реально!

Не дождавшись ответа, продолжил:

– В нашем арсенале есть самые лучшие дистанционные мины. Скажите, вы ждете еще каких-нибудь деловых выгод от Довганя?

Подойдя вплотную к Лапику, Петраков хотел что-то сказать. Но, встретив взгляд спокойных глаз, только потряс головой.

– Так ждете вы каких-нибудь выгод от Довганя, Леонид Петрович? – повторил Лапик.

– Ты дьявол… – прошипел Петраков. – Дьявол… Неужели ты не понимаешь этого? Не неси чушь.

– Конечно, я дьявол. А Довгань – святой ангел. Но не будем о чуши. А также о дьяволах и ангелах. Есть большие деньги. Очень большие. Которых из-за этой троицы мы можем лишиться. Это не только деньги, Леонид Петрович. Это еще и ваша карьера. ГРУ не успокоится, поверьте мне. Оно обязательно выйдет на Довганя. И будет его трясти. Вам нужен такой свидетель?

Петраков ничего не ответил.

– Вы отлично знаете, если сделка в Чахбехаре пройдет успешно, вы станете контр-адмиралом. Поскольку уже представлены к этому званию. А если вы станете контр-адмиралом, вы никогда больше не появитесь в Новороссийске. У вас будет совсем другая жизнь. Зачем вам какой-то Довгань? Зачем? Понимаю, у вас давние отношения. Но чем-то надо жертвовать. Такова жизнь.

Петраков покачал головой:

– Ну ты и иезуит, Володя. Страшный иезуит.

– Да, я иезуит. Но иезуиты были не такие плохие люди. Все, иду относить радиограмму. Только поймите, Леонид Петрович, вы не должны ни мне, ни кому-то еще ничего приказывать. Поймите это. Всем этим займусь я. В нашем распоряжении несколько десятков опытных десантников-спецназовцев. Установить дистанционную мину на корпусе яхты так, чтобы этого никто не заметил, для них плевое дело. Яхта выйдет в море, и… – Усмехнулся. – Мне от вас нужно только одно… Скажите, если яхта выйдет в море и не вернется, вы не вытащите пистолет и не выстрелите в меня?

Посмотрев на Лапика, Петраков подошел к бару. Взял бутылку коньяку, налил полный стакан, выпил одним махом. Сказал не поворачиваясь:

– Нет. Не выстрелю.

Глава 14

На верхних этажах здания Совета министров России, там, где находились помещения премьер-министра, вице-премьеров и их аппарата, охрану несли особые формирования. В эти формирования отбирались лучшие из лучших, люди, сначала зарекомендовавшие себя в спецподразделениях «Альфа» и СОБР, а потом уже переведенные сюда. Естественно, пост начальника охраны «большой тройки», премьер-министра и двух его вице-премьеров, мог занять только многократно проверенный и действительно доказавший свои достоинства человек.

Генерал-майор Виталий Судебников, занимавший сейчас этот пост, был выпускником известного Рязанского высшего военного училища воздушно-десантных войск. Успешно пройдя все испытания, которые положено пройти офицеру ВДВ, в том числе и Афганистан, он после короткого пребывания в Службе безопасности президента был рекомендован для учебы на Высших курсах ФСБ. Поскольку глава государства успел обратить внимание на Судебникова и запомнил его, ему сразу же после окончания курсов и присвоения генеральского звания был предложен пост, который он занимал сейчас.

Судебников, которому только что исполнилось сорок пять, был невысок, плотен, нетороплив в движениях. Серые глаза прятались в узкие щелки век, лицо, само по себе круглое, тоже как бы состояло из округлостей – округлых щек и губ, округлого маленького носа. Но невзрачная внешность не мешала генерал-майору добиваться непререкаемого авторитета у подчиненных. Люди, работающие под его началом, волей-неволей были вынуждены выполнять свои обязанности не за страх, а за совесть. В противном случае они тут же теряли работу, считавшуюся в ФСБ наиболее престижной.

В это утро на обязательной пятиминутке, которая проводилась в его кабинете, Судебников, покончив с разбором обязанностей тех, кто отвечал за безопасность премьер-министра и одного из вице-премьеров, посмотрел после этого на полковника Елисеева, отвечающего за безопасность второго вице-премьера Петра Петракова.

– Дмитрий Денисович, хочу обратить ваше внимание на некоторые сбои в охране Петра Николаевича.

– Виталий Иванович… – Елисеев помолчал. – Может быть, сбои есть у меня лично. Но я первый раз слышу о сбоях в моем подразделении.

– Сбои касаются супруги Петра Николаевича, Екатерины Дмитриевны. Последнее время Петр Николаевич и Екатерина Дмитриевна слишком часто уезжают из здания Совета министров вместе, в одной машине.

Судебников подождал, что скажет Елисеев, но тот промолчал.

– Тем самым две цели, – продолжил Судебников, – за безопасность которых мы отвечаем в одинаковой степени, вице-премьер и его супруга, концентрируются в одной точке. Это грубое нарушение правил охраны правительственных лиц и членов их семей. Нам желательно, чтобы возможные для нападения цели были рассредоточены. Особо недопустимо, Дмитрий Денисович, чтобы Петр Николаевич уезжал из здания Совмина на машине Екатерины Дмитриевны. Потому что небронированная «Волга» Екатерины Дмитриевны – совсем не то, что бронированный правительственный ЗИЛ. С этим надо категорически покончить.

Понимая, что отмолчаться не удастся, Елисеев сказал:

– Виталий Иванович, я принимаю ваши претензии. Но встаньте на мое место. Петр Николаевич – член правительства, и в связи с этим я иногда попадаю в ложное положение. То, о чем вы говорите, я заметил давно, и по этому поводу у меня с Петром Николаевичем давно уже возникают постоянные конфликты. Но если он садится в машину жены, отказываясь ехать в своей машине, что, мне хватать его за руку? Вытаскивать?

– Да, вытаскивать! Именно вытаскивать!

– Виталий Иванович, это несерьезно.

– Хорошо, не вытаскивать, но проводить с ним работу. Уговаривать, убеждать. Висеть на плечах. Вы понимаете, что такое висеть на плечах?

– Виталий Иванович…

– Дмитрий Денисович, повторяю вопрос: вы понимаете, что такое висеть на плечах?

– Понимаю.

– Вот и действуйте таким образом. У остальных какие-нибудь вопросы есть?

Вопросов не было, и руководители правительственной охраны, отпущенные Судебниковым, разошлись по своим местам.

Вице-премьер Петр Николаевич Петраков, высокий человек с лицом, которое при общей костлявости можно было назвать весьма даже привлекательным, в свои пятьдесят шесть лет чувствовал себя достаточно молодым. После того как два года назад у него умерла жена, от которой у него остались двое взрослых детей, он, встретив через год на одном из приемов красивую женщину, которая была моложе его на тридцать лет, влюбился в нее, сделал предложение и женился.

Рабочий день на этаже здания Совета министров, занимаемом вице-премьером Петраковым, начинался рано. Петр Николаевич имел привычку приезжать в Совмин за полчаса, а то и за час до начала рабочего дня, и четырем помощникам и секретарше, работавшим в приемной вице-премьера, приходилось это учитывать.

В это утро Петраков вошел в свой кабинет в восемь тридцать, за полчаса до официального начала работы. После того как за ним закрылась дверь кабинета, сидевшие в приемной секретарша и четыре помощника переглянулись. Шеф с ними не поздоровался, что означало – настроение у него в этот день хуже некуда.

Примерно через десять минут на столе Колесникова, старшего помощника, загудел зуммер. Уже готовый к вызову, Колесников, взяв папку с заранее подготовленными бумагами, встал и прошел в кабинет.

Подойдя к столу, молча положил папку перед Петраковым.

Буркнув что-то, что должно было означать приветствие, Петраков начал просматривать бумаги. Заканчивая разбор, взял один из документов. Перечитав его, посмотрел на Колесникова:

– Запрос иранцев на перенос пункта передачи крейсера «Хаджибей»?

– Совершенно верно, Петр Николаевич.

– Вы знаете, что эта сделка у нас на особом контроле?

– Конечно, Петр Николаевич.

– Тогда почему эта бумага лежит в самом конце?

– Петр Николаевич…

– Подождите. Потом, я смотрю на дату – бумага поступила сюда вчера. Почему вы вчера не дали мне ее на подпись? Что происходит?

– Петр Николаевич, бумага поступила сюда вчера, когда вы уже уехали. Потом, я подумал, эту бумагу лучше всего будет подписать не вам, а Брагину.

– Почему Брагину?

– Формально бумага прислана на имя Брагина. В тот же день, тоже на имя Брагина, поступила радиограмма того же содержания от… – Колесников сделал короткую паузу. – От командования крейсера «Хаджибей». Я подумал, лучше будет, если резолюцию на оба документа наложит Брагин.

Опытный чиновник, Колесников отлично знал, как вести себя с начальством.

– Да? – Петраков еще раз прочитал документ. – А где радиограмма от командования крейсера?

– Здесь, в папке. Вы ее еще не взяли.

Взяв радиограмму, Петраков прочел ее. Помолчав, кивнул:

– Пожалуй.

Колесников ничего не ответил, ожидая, что скажет Петра ков.

– Вы связывались с Брагиным?

– Конечно, Петр Николаевич. Он уже наложил положительную резолюцию. Вчерашним числом. Кроме того, нам вчера звонили из Главморштаба, от вице-адмирала Симутенкова. Они получили по поводу крейсера «Хаджибей» такие же документы, как мы. Симутенков уже подписал их. С положительным решением.

– Ага…

Петраков положил документы в папку. Колесников терпеливо ждал, понимая, что одержал победу.

– Хорошо, Юрий Борисович. Занимайтесь своими делами. Подзывать меня к телефону прошу только в особо важных случаях. Остальным говорите, что я занят. И попросите Майю Андреевну сделать мне кофе.

– Обязательно, Петр Николаевич.

Повернувшись, Колесников вышел из кабинета. Остановился у стола, за которым сидела секретарша. Майя Андреевна, женщина средних лет, безусловно привлекательная, была одета подчеркнуто скромно. Казалось, она нарочно решила сделать все, чтобы ее привлекательность как можно меньше бросалась в глаза. Нарочито сухим голосом Колесников сказал:

– Майя Андреевна, Петр Николаевич попросил кофе.

– Хорошо, сейчас подам.

Встав, секретарша прошла в специально оборудованный в соседней с приемной комнате буфет. Выйдя оттуда через пару минут с подносом, на котором стояли кофейник, молочник, сахарница и чашка, скрылась в кабинете.

Проводив ее взглядом, Колесников сел за свой стол. Увидев, что на него смотрит младший помощник, отвернулся. Однако, когда тот прошептал: «Юрий Борисович, как?» – посмотрел в сторону кабинета и незаметно показал большой палец. Это означало, что, на его взгляд, настроение Петракова, безнадежно испорченное с утра, улучшилось.

Проработав до середины дня, Петраков с досадой посмотрел на не вовремя загудевший зуммер. Снял трубку:

– Да?

– Петр Николаевич, вас Екатерина Дмитриевна, – доложила секретарша. – Соединить?

– Конечно.

Подождав, услышал голос жены:

– Петя?

Новую жену, Екатерину Дмитриевну, которая еще год назад была просто Катей, известной московской красавицей, работавшей фотомоделью, Петраков любил по-настоящему. Новая жена была моложе его на тридцать с лишним лет, хорошо сложена, красива, но главное – отлично понимала его и умела подлаживаться под его тяжелый характер. Он это ценил и с течением времени все больше ею очаровывался.

– Да, Катя?

– Слушай, я всегда путаю твои номера. У тебя их столько. Сейчас я позвонила по прямому?

– Нет, Катюша. Но это не имеет значения.

– Имеет, отлично знаю, что имеет. Я знаю, ты любишь, когда я звоню по прямому. Ладно, в следующий раз я буду их помечать. Когда ты сегодня освободишься?

– Не знаю. Хочешь, чтобы я освободился пораньше?

– Конечно. И хочу заехать за тобой. И сама повезти на дачу. Ты хочешь?

Помолчав, Петраков сказал:

– Конечно хочу. Только…

– Что «только»?

– Да тут охрана моя все время поднимает крик. Ладно, мы ее обманем. Во сколько ты хочешь, чтобы я освободился?

– Как можно раньше.

– Хорошо, попробую освободиться в полпятого. На обед не пойду, буду работать. Сделаем так: к полпятому въезжай во двор и жди меня у подъезда. Хорошо?

– Хорошо. Ты умница. Я тебя целую.

– Я тебя тоже. – Положив трубку, посмотрел на часы. До половины пятого оставалось три часа с небольшим.

Луи и Рудольф, сидевшие в неприметном черном «ниссане» в переулке недалеко от здания Совета министров, молчали. Вчера на этой точке они продежурили около двадцати часов подряд, продежурили впустую, и, судя по всему, сегодня им тоже предстояло просидеть столько же.

Точка была хороша тем, что отсюда свободно просматривался путь, по которому из двора здания Совмина выезжали правительственные и личные машины.

Они сидели в тишине, не было даже музыки. Приемник в машине был выключен, поскольку в раковину правого уха каждого был воткнут крохотный наушник. За все время их дежурства в наушниках, настроенных на особую частоту, не раздалось ни звука.

Внезапно оба напряглись – шуршание эфира нарушил голос:

– Луи?

– Да, я, – ответил Луи, узнавший голос Чала. – Что там?

– Они только что разговаривали.

Под словом «они» подразумевались Петраков и его жена. Переглянувшись с Рудольфом, Луи спросил:

– Так что?

– Наклевывается второй вариант.

Слова «второй вариант» означали, что к себе на дачу Петраков поедет на машине жены.

– Когда наклевывается?

– В полпятого.

– Понял. Ты в точке?

«Точкой» обозначалась оборудованная в машине-автофургоне радиодиспетчерская.

– Да.

– Предупреди всех троих. И подготовь малого, пусть малый ведет ее по миллиметру. Когда все сделаешь, доложишь.

– Понял.

В наушниках снова стало тихо. Луи и Рудольф переглянулись. То, что Петраков поедет на машине жены уже на второй день после того, как они поставили в засадах снайперов, можно было считать удачей. Слова «предупреди всех троих» означали, что Чал теперь должен предупредить троих разных снайперов, дежуривших на чердаках высоких зданий на трех разных маршрутах, по которым могла проехать черная «Волга». На этой «Волге» людям Луи удалось незаметно установить миниатюрный радиодатчик. Слова «пусть малый ведет ее по миллиметру» означали: техник-радиопеленгаторщик должен будет, после того как «Волга» выедет из двора здания Совмина, постоянно сообщать маршрут, по которому машина будет передвигаться.

– Луи? – раздалось в наушниках. – Все путем. Я предупредил.

– Хорошо. Связываемся ближе к полпятого.

Услышав в двадцать минут пятого зуммер телефона прямой связи, Петраков снял трубку:

– Алло?

– Петенька, это я. – Он узнал голос жены. – Я звоню из машины. Я уже здесь, у подъезда.

– Ты в машине одна?

– Одна.

– А где охрана?

– Ой, не знаю. По-моему, они ехали за мной. Подожди, сейчас посмотрю… Да, они стоят за мной.

– Ладно, жди, я спускаюсь.

– Жду.

Выйдя из кабинета, Петраков хотел было дать указания помощникам, но, увидев стоящего в дверях офицера охраны Елисеева, мощного человека почти двухметрового роста, повернулся к нему:

– Что-то случилось?

– Пока ничего не случилось. Петр Николаевич, вы когда уезжаете с работы?

– Сейчас.

– Вам подать машину?

– Нет. Я поеду на машине жены.

– Петр Николаевич, все-таки лучше вам поехать на своей машине.

– Дмитрий Денисович, повторяю: я поеду на машине жены.

Помолчав, Елисеев сказал:

– Хорошо. Позвольте мне проводить вас до машины жены?

– Ладно, проводите, – Петраков досадливо поморщился, – раз уж нельзя по-другому.

– Извините, Петр Николаевич. Но это моя служба.

– Хорошо. – Петраков обернулся: – Юрий Борисович, вы знаете, как распорядиться до конца рабочего дня.

– Конечно, Петр Николаевич, – ответил старший помощник. – Не беспокойтесь.

Выйдя вместе с Елисеевым в коридор, Петраков сказал на ходу:

– Дмитрий Денисович, вы мне просто дышать не даете.

– Я вам не даю дышать? Да из-за вас меня сегодня начальник охраны чуть не снял с работы.

– Это еще почему?

– Потому что вы слишком часто возвращаетесь с работы на машине жены. Это сбивает все наши меры предосторожности.

Они подошли к лифту. Елисеев нажал кнопку; после того как они вошли и лифт пошел вниз, Петраков крякнул:

– Меры предосторожности… Слушайте, Дмитрий Денисович, вы знаете, что такое для меня значит лишний час пообщаться с женой?

– Петр Николаевич, я это прекрасно понимаю.

– Вы ведь знаете, я всегда прихожу на работу раньше обычного, а ухожу позже. Я не могу отказаться от поездок с женой, понимаете?

– Понимаю, Петр Николаевич. Но правила есть правила.

– Правила… Собственно, Дмитрий Денисович, в чем дело? Для моей жены выделена машина с охраной, из вашего же управления.

– Петр Николаевич, дело ведь не в том, что это одно и то же управление. Дело гораздо сложнее. Здесь множество тонкостей.

– Тонкостей… – Выйдя вместе с Елисеевым в открывшуюся дверь лифта, Петраков остановился. – Давайте так: я сам поговорю с Судебниковым. В ближайшее же время, хоть завтра. А вы пока не будете мешать моим совместным поездкам с женой. Хорошо?

Помолчав, Елисеев вздохнул:

– Очень тяжело с вами говорить, Петр Николаевич.

– Наверное. Но и мне с вами очень тяжело говорить.

– Давайте так: сейчас вы поедете домой на машине жены. Но в эту машину вместе с вами сядут два охранника, один за руль, другой рядом с ним. А вы с Екатериной Дмитриевной расположитесь сзади. Машина вашей супруги оборудована внутренним подъемным стеклом, вы поднимете его, и никто вам не будет мешать.

– О, силы небесные… – Петраков взялся за виски. – А если я не соглашусь?

– Если не согласитесь, я буду вынужден задержать выезд. И вызвать начальника охраны. Я не могу выпускать вас из здания Совмина в машине, где вас будет только двое. Да еще с Екатериной Дмитриевной за рулем.

Посмотрев на часы, Петраков кивнул:

– Хорошо. Вызывайте ваших охранников.

– Их не нужно вызывать. Они уже здесь.

Увидев выехавшую из двора Совмина вслед за машиной охраны черную «Волгу», Луи, глядя в бинокль, сказал:

– Она.

– Вижу… – Рудольф, тоже рассматривающий «Волгу» в бинокль, подкрутил фокус. – Подожди… Я должен сосредоточиться, Луи. Хорошо?