Текст книги "Миллиард долларов наличными"

Глава 17

Полет в салоне первого класса обладал своими преимуществами. Пассажиры, покупая билет в этот привилегированный отсек, покупали, как считал экипаж, и право на свободу вести себя как им хочется.

Именно поэтому ни одна из стюардесс ни разу не напомнила Лапику, что сумку гораздо удобнее не держать на коленях, а положить наверх, в багажное отделение.

За считаные минуты до того, как на табло должна была зажечься запрещающая передвижение по салону надпись, он встал. Пройдя в туалет, запер дверь, открыл сумку. Тщательно отобрал секретные коды и остальные корабельные документы. В принципе он, как военнослужащий со спецдопуском, мог доказать таможенникам и пограничникам, что имеет право на ввоз этих документов в Россию. Но он отлично знал, на это ему придется потратить на таможне лишних полтора часа – как минимум. Сейчас же для него была дорога каждая минута.

Спустив штаны, засунул документы и коды в плавки. Снова натянув штаны, застегнул их, затянул ремень. Ощущение было не очень приятным, но он знал – потерпеть стоит.

Вернувшись на свое место, благополучно дождался конца посадки. Войдя в здание аэровокзала, сразу же направился к пункту пограничного и таможенного досмотра. Как вести себя с таможенниками и пограничниками в Шереметьеве, он отлично знал еще по работе в ГРУ.

После того как таможенники проверили сумку, его паспорт взял старший смены, капитан погранвойск. Посмотрев сначала на фото в паспорте, а потом на Лапика, сказал:

– Мало багажа везете, да, Владимир Васильевич?

– Капитан, я служилый человек. Возвращаюсь в Россию с работы. Думаю, вы это видите.

– Вижу, Владимир Васильевич. – Капитан улыбнулся. Протянул паспорт: – С прибытием.

– Спасибо, капитан.

Пройдя за турникет, спустился вниз, в общий зал. Подошел к газетному киоску, купил телефонные жетоны. Остановившись у телефона-автомата, подумал: может быть, сейчас наступает самый важный момент сегодняшнего вечера. Ему должно немного повезти. Совсем немного. Человек должен оказаться дома.

Опустив жетон, набрал номер. Начал считать гудки. Облегченно вздохнул: в трубке щелкнуло, знакомый мужской голос сказал:

– Алло?

– Паша, привет. Это я.

– Володя? Черт… Ты в Москве?

– Да.

– Давно?

– Только что прилетел. Как у тебя?

– Ну… пока все нормально.

– Ты уверен, что все нормально?

– Конечно. Значит, у вас все закончилось?

– Да.

– Черт… Гора с плеч. Ты откуда?

– Паша, нам надо поговорить. Но не по телефону, сам понимаешь. Могу я сейчас приехать?

– Конечно.

– Ты один?

– Пока один. Но поторопись, в восемь я жду даму.

– Понятно. Это святое. Кофе сделаешь?

– О чем разговор.

– Я еду.

– Хорошо, жду.

Положив трубку, достал платок, вытер пот. Подумал: пока все идет без сбоев. Зашел в ближайший туалет, переложил в кабинке документы из плавок в сумку. Выйдя из туалета, прошел на стоянку такси. Сев в машину, назвал свой адрес. На всякий случай запомнил номер машины и имя водителя, запечатленное на карточке у счетчика: Балмаков Вадим Сергеевич.

Когда такси остановилось возле его дома, расплатился, дал задаток и попросил подождать. Поднялся на лифте к себе в квартиру. Не зажигая света, в сумерках проверил метки. Метки были на месте, значит, квартиру не обыскивали. Подошел к серванту, осторожно вынул часть посуды, достав последней стоящую на видном месте большую инкрустированную коробку из карельской березы. На крышке коробки поблескивала мельхиоровая табличка с надписью: «В.В. Лапику от командования».

Поставив коробку на стол, открыл крышку, достал пистолет. Он знал, доверять именному оружию в особо важных случаях опасно. А сейчас был именно такой случай. Но выбора у него не было. Оставалось надеяться, что пистолет, пролежавший в шкатулке несколько лет без употребления, его не подведет.

Пистолет был не заряжен. Несколько раз оттянув и спустив предохранитель, подошел к бельевому шкафу, пошарил между сложенными простынями, нащупал обойму. Вставив ее в пистолет, подумал: сейчас было бы хорошо где-нибудь проверить оружие. Но это исключено, на проверку нет времени.

Поставив на место посуду, достал платок, осторожно стер пыль со всех полок серванта. Спрятав пистолет во внутренний карман пиджака, пустую шкатулку положил в сумку. Открыв бар, достал бутылку коньяку и бутылку водки и сунул туда же. Выйдя из квартиры с сумкой, запер дверь. Прислушался – на лестничной клетке было тихо. Вызвал лифт, спустился вниз.

Таксист, немолодой и, судя по поведению и коротким репликам, достаточно ушлый, ждал его на прежнем месте. Выслушав адрес, молча тронул машину.

После того как машина остановилась недалеко от метро «Сокол», расплатился и вышел. Зайдя в метро, встал у окна – так, чтобы таксист его не видел. После того как машина уехала, вышел, двинулся по прилегающим к метро переулкам.

Дойдя до знакомого дома, вошел в подъезд, остановился у лифта. Убедившись, что он в подъезде один, вошел в лифт, нажал кнопку. Пока ехал на лифте, достал пистолет, оттянул предохранитель. Спрятав пистолет на прежнее место, вышел из лифта. Позвонил в квартиру.

Открывший ему дверь хозяин, высокий мускулистый человек, одетый в майку и пижамные брюки, был старше его лет на пять. Увидев Лапика, улыбнулся:

– Привет, Володя. С приездом.

– Привет. Давно с работы?

– Да нет, только пришел. Едва успел раздеться.

– Как кофе?

– Не волнуйся, сейчас заварю. Проходи.

Пройдя вместе с хозяином на кухню, открыл сумку, достал коньяк и водку:

– Вот, захватил пару пузырей. Вздрогнем по случаю встречи.

– Володя, зачем?.. У меня этого добра полно.

– Ладно тебе… Как-никак ты ждешь даму.

– Моя дама достаточно расположена ко мне и без выпивки.

Шагнув назад, Лапик оставил сумку в прихожей. Вернувшись на кухню, сказал:

– Надеюсь, ты смог ее обольстить. Ладно. Жду кофе.

– Сейчас. – Хозяин квартиры достал из кухонного шкафа кофемолку и банку кофе в зернах. Засыпав кофе в кофемолку, хмыкнул. – Ты же знаешь, для меня это – святой процесс.

– Знаю.

Сказав это, Лапик отошел к окну. Хозяин, включивший кофемолку, теперь стоял к нему спиной. Достав пистолет, взял его обеими руками, повернулся и, шагнув к хозяину, выстрелил точно ему в затылок.

Дернувшись, хозяин стал оседать на пол. Кофемолка при этом некоторое время еще работала.

Пуля прошла навылет, стол и плита впереди, там, где вышла пуля, были забрызганы кровью. Осторожно, чтобы не запачкаться, обошел лежащее на полу тело. Спрятал пистолет в карман. Взяв в передней сумку, вернулся на кухню, положил в сумку стоящие на столе бутылки. Прошел в жилую комнату, в которой горел свет. Оглядевшись, увидел то, что искал, – повешенный на спинку стула пиджак. Обыскав его, нашел записную книжку, спрятал в карман своего пиджака. Подошел к входной двери. Встал, еще раз пытаясь понять, не оставил ли он где-нибудь отпечатков пальцев. Нет, не оставил. Он прекрасно знал, что определить сразу, где именно раздался не очень громкий звук пистолетного выстрела, здесь, в многоквартирном доме, крайне трудно. Во всяком случае, в ближайшие десять-пятнадцать минут он может передвигаться по лестничной клетке и в подъезде совершенно спокойно.

Выйдя из квартиры, стер платком с дверных ручек отпечатки пальцев. Осторожно тронув дверь платком, захлопнул ее. Спускаясь на лифте, подумал: сейчас ему должно повезти в последний раз. Выходя из подъезда, он не должен никого встретить.

Тем не менее, выйдя из лифта, он сразу же закрыл лицо рукой с платком, делая вид, что сморкается. Но предосторожность оказалась излишней, внизу никого не было.

Не было никого и возле подъезда. Переулок, в котором жил его друг Паша, был тихим местом, и он это отлично знал.

Выйдя из переулка, дошел до метро, спустился вниз, купил в кассе жетон. Прошел через турникет, остановился на перроне. Народу, как всегда в это время, было немного. Подошел поезд, и он, войдя в вагон, сел. Пока поезд мчался под Москвой, подумал: лучше всего выйти на «Новокузнецкой». Там река, кроме того, судя по адресу, который ему дал Рустамбек, Тофик живет недалеко от «Новокузнецкой».

Выйдя из метро на «Новокузнецкой», подошел к набережной Москвы-реки. Встал у парапета. Убедившись, что его никто не видит, выкинул пистолет в реку. Перед тем как выкинуть шкатулку, ему пришлось минут пять повозиться, отдирая с помощью перочинного ножа памятную мельхиоровую табличку. Отойдя метров на тридцать от места, где он выкинул пистолет, выкинул в воду шкатулку без таблички. Пройдя еще примерно столько же, швырнул туда же табличку. Затем, вырвав по очереди все листы из записной книжки, бросил их в воду вместе с обложкой. Наконец достал обе бутылки, разбил о парапет и столкнул осколки в реку.

Оглядевшись, перешел улицу на набережной. Подойдя к телефону-автомату, достал жетон. Посмотрел на часы – пятнадцать минут девятого. Время есть. Тем более что главное, что он должен был сделать, он сделал.

Услышав звонок телефона, Петр Николаевич Петраков поморщился. Он сидел в кресле, в холле у себя на даче, и без всякого интереса смотрел телевизор. Но именно оно, это бездумное созерцание двигающихся по экрану теней, было сейчас единственным, что могло его успокоить. Он уже устал от лихорадочных размышлений, что делать. Он должен был просто посидеть. Посидеть без всякой цели. Посидеть и расслабиться.

Раньше он считал, что совершенное на него покушение и смерть жены – самое худшее и самое страшное, что когда-либо могло произойти в его жизни. Но то, что произошло сегодня, было, как он прекрасно понимал, еще страшнее. После того как несколько офицеров ГРУ привезли сегодня утром на самолете из Ирана его сына, тут же поместив его под домашний арест, он отчетливо понимал: с этого момента он повис над пропастью. И, по здравом размышлении, спасти его от падения в эту пропасть не сможет теперь никто и ничто.

Телефон продолжал звонить. Это был прямой телефон, который знали немногие. Но именно поэтому Петр Николаевич не хотел снимать трубку. Сообщить, что он уже летит в пропасть, ему могли именно по этому телефону.

Наконец, выругавшись про себя, снял трубку:

– Да?

Определить, кому принадлежит прозвучавший в трубке голос, он сразу не смог. Но голос этот он наверняка знал.

– Петр Николаевич?

– Да, это я. Кто говорит?

– Петр Николаевич, это я, Володя Лапик.

Капитана третьего ранга Лапика, много лет связанного по службе с его сыном, Петраков отлично знал. Лапик был вхож в их семью, его очень любила покойная первая жена. Да и сам Петраков ценил этого расторопного и явно незаурядного человека.

Помолчав, Петраков переспросил:

– Володя Лапик?

– Да. Мне обязательно нужно с вами срочно встретиться. И поговорить.

– Но… – Помолчал. – Но вы же… Вас не должно быть в Москве.

– Петр Николаевич, я в Москве. Нам с вами нужно срочно встретиться и поговорить. От этого зависит все. Понимаете, все.

– Володя… – Он все еще не мог понять, как отнестись к этому звонку. – Вообще, вы знаете, что произошло?

– Отлично знаю. Я все знаю, поэтому и звоню. Петр Николаевич, слышите – еще ничего не потеряно.

– Ничего не потеряно?

– Да, ничего не потеряно. Все можно спасти. Все. И для всех. Но для этого мы с вами должны немедленно встретиться. Немедленно.

Подумал: да, он летит в пропасть. И спасти его не сможет даже Лапик, человек не просто незаурядно умный, но еще, как он знал, и расчетливый. Но сейчас ему не до рассуждений. Конечно, звонок Лапика, его слова о том, что ничего не потеряно, – соломинка, за которую можно ухватиться только от отчаяния. Но при всем при том он должен попытаться ухватиться за эту соломинку. Должен. Он должен попытаться ухватиться даже за пушинку. Потому что в пропасть сейчас летит не только он, но и его сын.

Осознав все это, сказал:

– Володя, вы где сейчас?

– Я в центре. Недалеко от ресторана «Балчуг». Если можете, подъезжайте сюда. Но только желательно, чтобы вы подъехали один, на вашей личной машине. Без водителя. Вы сможете?

– Не получится, Володя. В это время суток я могу выехать только на служебном ЗИЛе. С двумя охранниками.

– Хорошо, подъезжайте хоть так. Но быстрее.

– Где мне вас найти у «Балчуга»?

– Меня искать не нужно. Я сам найду вас. Встаньте у тротуара метрах в тридцати от ресторана. Вашу служебную машину я знаю, ее трудно не заметить. Петр Николаевич, еще раз говорю: ничего не потеряно. Но мы должны увидеться.

– Хорошо. Ждите, я еду.

Повесив трубку после разговора с Петраковым, Лапик тут же набрал номер, который ему дал Рустамбек. Трубку сняли после трех гудков; голос с еле заметным кавказским акцентом спросил:

– Вас слушают?

– Мог бы я поговорить с Тофиком?

– Я Тофик. Слушаю вас?

– Здравствуйте. Меня зовут Владимир Лапик. Ваш телефон мне дал…

– Я знаю, кто вам дал мой телефон, – быстро перебил голос. – Где вы сейчас находитесь?

– В центре. Недалеко от «Новокузнецкой».

– Очень хорошо, это близко от меня. У вас есть мой адрес?

– Есть.

– Как скоро вы сможете быть у меня?

– Быстро, минут через десять. Мне хотелось бы, чтобы вы все подготовили к моему приходу.

– Все уже готово. Я жду вас.

– Все же мне нужно немного подумать. Подождете?

– Конечно. Думайте.

Прикинул: путь от своей дачи до «Балчуга» у Петракова займет примерно час. Но Петраков, конечно, не сразу сядет в машину. Значит, в его распоряжении сейчас как минимум час десять минут.

– Хорошо, сейчас я к вам подойду.

Дом, в котором жил Тофик, находился на Солянке, сразу за мостом. Преодолев это расстояние за восемь минут, Лапик поднялся пешком на второй этаж и позвонил в дверь. Ему открыл молодой человек, одетый в белую рубашку с длинными рукавами и черные брюки. Юноша был высоким, смуглым, с небольшими усиками. Улыбнувшись, сказал:

– Пожалуйста, проходите. – Обернулся: – Тофик-джан, к вам!

В двери, ведущей, как можно было понять, в гостиную, появился плотный человек среднего роста, темноволосый, коротко остриженный, с большими залысинами. Он тоже был одет в белую рубашку и черные брюки, но поверх рубашки был накинут стеганый атласный жилет. При виде Лапика еле заметно улыбнулся:

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой… Прошу, проходите в гостиную… Хотите чаю, кофе? Что-то выпить?

Остановившись в гостиной, Лапик покачал головой:

– Спасибо, я очень спешу. Меня зовут Владимир Лапик. Вы – Тофик?

– Да, я Тофик.

– Господин Рустамбек сказал, что вы дадите мне деньги.

– Все правильно. Сейчас я дам вам деньги. Садитесь. Можете сесть вот сюда, на диван.

Лапик сел, положив сумку на колени. Тофик покосился:

– Хотите переложить деньги в эту сумку?

– Да. Это мне было бы удобно. Думаю, они там поместятся.

– Поместятся. – Тофик посмотрел на стоящего в дверях юношу. – Джабир, деньги.

Джабир поднял лежащий в углу гостиной кейс. Положив его на стоящий перед диваном стул, открыл крышку. Под крышкой лежали ровные пачки стодолларовых банкнот.

– Здесь восемьдесят пачек по десять тысяч долларов, – сказал Тофик. – Итого восемьсот тысяч долларов. Пересчитайте. Заодно будете складывать в сумку.

Переложив в сумку все до одной восемьдесят пачек, Лапик посмотрел на хозяина квартиры:

– Господин Рустамбек сказал, что вы можете помочь мне с алиби?

– Могу. Послезавтра в час дня у меня будет проездной билет на поезд Тегеран – Москва. И договоренность с проводниками, которые в случае необходимости подтвердят, что вы приехали в Москву именно на этом поезде. Позвоните послезавтра, я дам вам билет и данные проводников. Кроме того, господин Рустамбек просил передать вам, что в списках пассажиров самолета, на котором вы прилетели в Москву, вашей фамилии не будет. Кто проверял ваши документы в Шереметьеве, не помните?

– Какой-то капитан.

– Можете его описать?

– Могу. – Лапик описал внешность капитана.

Тофик посмотрел на Джабира:

– Похоже, Кудрявцев?

Джабир кивнул:

– Это точно Кудрявцев. Сегодня его смена.

– Тогда все в порядке. Смена капитана Кудрявцева кончается завтра утром. На работе его не будет два дня. За это время мои люди с ним договорятся. Что-то еще?

– У вас есть машина?

– Есть.

– Вы могли бы довезти меня на ней до ресторана «Балчуг»? И постоять там со мной немного? Я жду встречи с человеком.

– До ресторана «Балчуг»? Конечно.

– Я без машины. А садиться с такой суммой в такси опасно.

– Какой разговор. Конечно, подвезу. Джабир поведет машину, я буду сидеть рядом. Да, Джабир?

– Конечно, Тофик-джан.

Они спустились вниз. Машина, «жигули»-«десятка», стояла прямо у тротуара. Джабир сел за руль, они с Тофиком разместились на заднем сиденье. Развернувшись, машина проехала к Яузскому мосту, после него по набережной и, завернув, встала напротив «Балчуга».

– Вы сказали, вы кого-то ждете? – спросил Тофик.

– Да. Этот человек подъедет на черном ЗИЛе. – Лапик знал, что сообщение о черном бронированном ЗИЛе и его номере наверняка тут же поступит к Рустамбеку. Но это было в его интересах.

– Хорошо, дорогой. Черный ЗИЛ так черный ЗИЛ. Будем ждать.

Появления черного ЗИЛа Петракова, остановившегося у тротуара недалеко от входа в «Балчуг», они прождали около двадцати минут. За это время Лапик успел переброситься с Тофиком несколькими общими фразами. Когда машина, которую он ждал, остановилась, Тофик спросил:

– Как понимаю, тот самый ЗИЛ?

– Да, Тофик, тот самый.

– Впечатляет. – Тофик протянул руку. – Желаю удачи. И запомните, Владимир: если вам что-то понадобится, тут же звоните мне. Я всегда буду готов помочь вам.

– Спасибо, Тофик. Надеюсь, мы еще увидимся.

– Обязательно увидимся.

Взяв сумку и открыв дверь, услышал сзади:

– Идите спокойно, я прослежу.

Подойдя к ЗИЛу, открыл заднюю дверь. Сказал сидящему в изолированном отсеке Петракову:

– Здравствуйте, Петр Николаевич.

– Здравствуйте, Володя. Садитесь. – После того как Лапик сел, Петраков покосился на сумку. – Вы прямо с вещами?

– Это не вещи, Петр Николаевич. – Кивнул на сидящих за стеклом на переднем сиденье охранников. – Они что-нибудь слышат?

– Ничего не слышат. Стекло звуконепроницаемое.

– С гарантией?

– С гарантией.

– Петр Николаевич, в сумке деньги.

– Деньги?

– Да. Здесь восемьсот тысяч долларов.

– Ого. Зачем так много?

– Сейчас объясню. Но мы должны отъехать.

– Хорошо, сейчас отъедем.

ЗИЛ по указанию Петракова остановился там, где ему посоветовал Лапик, – недалеко от ресторана «Яр», на большой асфальтовой площадке перед универмагом. Сейчас, к ночи, здесь, кроме ЗИЛа, стояли всего три машины.

Петраков посмотрел на Лапика:

– Слушаю, Володя?

– Петр Николаевич, Леонид Петрович сейчас ведь находится у себя в квартире?

– Да, у себя в квартире. Под домашним арестом.

– Не знаете, его допрашивали?

– Леонида? Не знаю. По-моему, нет. Думаю, пока, до предъявления обвинения, его допрашивать не будут.

– Значит, ему еще не предъявили обвинения?

– Нет.

– Как вы думаете, его телефон прослушивается?

– Прослушивается ли его телефон? – Петраков пожал плечами. – Трудно сказать. К чему вы это?

– К тому, что вы должны как-то дать ему понять, что все будет в порядке. Причем как можно скорее. Сообщите ему, что, пока он не переговорит с вами, он никому ничего не должен говорить. Ни слова. Это очень важно. А с вами, после того как вы узнаете все, что я вам скажу, он должен успеть поговорить до завтрашнего утра.

– Подождите, Володя. Сначала объясните: что вы мне скажете?

– Я вам скажу, что все в порядке. Все, от и до.

– Почему вы считаете, что все будет в порядке?

– Сейчас объясню. Вы ведь помните, перед началом перехода был организован визит на крейсер контр-адмирала Сабатеева?

– Прекрасно помню. Если не ошибаюсь, это была ваша идея, так ведь?

– Совершенно верно, моя.

– И что Сабатеев?

– Петр Николаевич, на этом визите Сабатеева сейчас зациклено все. Он, этот визит, спасет всех. И в первую очередь он спасет Леонида Петровича и, простите, вас. Вашу честь, ваше достоинство, ваше положение в стране.

– Подождите, Володя, подождите. Что-то я не очень пойму. Как этот визит может все спасти?

– Так. Этот визит подтвердит всем, вышестоящему начальству, военной прокуратуре, правительству, наконец, народу, что крейсеру «Хаджибей» Главморштабом было дано специальное задание: проверить в походе, замаскированном под продажу списанного крейсера на металлолом, боеготовность экипажа и вообще российских военно-морских сил. Проверить готовность флота отразить угрозу, выстоять в экстремальных обстоятельствах. И крейсер «Хаджибей», возглавляемый вашим сыном, эту задачу с честью выполнил.

– Подождите, подождите, Володя… Это нереально… Мы ведь не сможем ничего этого доказать…

– Нет, мы это докажем.

– Каким образом?

– Сейчас объясню. Только не перебивайте меня, хорошо?

– Хорошо.

– Будем исходить из фактов. Строго из фактов. Что произошло? А вот что. Около месяца тому назад из Новороссийска в направлении иранского порта Бендер-Аббас вышел авианесущий крейсер «Хаджибей» с грузом на борту, среди которого были современные самолеты и вертолеты, а также другое современное вооружение. В печати, однако, о наличии на борту этого вооружения не сообщалось, наоборот, всем и всюду было объявлено, что крейсер списан из состава действующего флота и продан Ирану на металлолом. Крейсер вышел в дальний переход лишь с частью команды, необходимой, чтобы довести его до цели, чтобы затем иранцы, как говорят на флоте, переплавили его на иголки. Однако – запомните это место! – офицеры, старшины и матросы крейсера были предупреждены специально прибывшим на крейсер представителем Главморштаба контр-адмиралом Сабатеевым, что продажа крейсера на металлолом – лишь прикрытие. На самом деле, сообщил им Сабатеев, крейсер будет выполнять важное задание командования ВМС. Что происходит дальше? В Черном море крейсер спасает гибнущее российское судно, яхту «Алку», и поднимает ее на борт. В Красном море крейсер подвергается нападению вооруженной до зубов пиратской армады – и отбивает атаку. Наконец, в Аравийском море, поддавшись обману, командование крейсера совершает небольшую промашку – позволяет людям, маскирующимся под российских моряков, перегрузить вооружение на принадлежащие Мальдивам транспорты, выдав их за суда ВМС России. Но десантники, посланные ГРУ, спасают вооружение и возвращают его на крейсер. Есть и человек, на которого можно списать некоторые грехи. В том числе имевшие место в Новороссийске три случая гибели агентов ГРУ. Это майор спецназа Кулигин, погибший при странных обстоятельствах. Кулигин, объясним мы, в общем-то профессиональный десантник, сам не замечая этого, начал убивать людей без всякой видимой цели, просто из потребности убивать. В Новороссийске он убил трех представителей ГРУ и местного жителя Льва Грекова – только за то, что тот слишком близко от него проехал на своей машине. В Чахбехаре он убил Довганя. Перед этим он со своими спецназовцами хотел убить меня – да, да, меня. Но, опередив его, я, спасая секретные документы, смог покинуть крейсер. В порту меня ограбили, отняли пистолет, сорвали форму. Тем не менее документы я не отдал, смог на самолете метеослужбы добраться до Тегерана, где сел на поезд. Поезд этот прибудет в Москву завтра. Понимаете суть истории?

– Понимаю. Насколько я знаю, вместе с Кулигиным погибло еще несколько спецназовцев.

– Ну вот видите… Теперь ответьте: пропало ли хоть что-то из вооружения, которое нес на своем борту «Хаджибей»?

– Но, Володя…

– Петр Николаевич, я прошу ответить: пропало ли хоть что-то из вооружения?

– Нет.

– Вот именно. Пострадал ли хоть на йоту сам крейсер?

– Нет.

– Петр Николаевич, что же тогда получается? Что крейсер выполнил задание?

– Подождите, Володя… Подождите… Есть множество нестыковок…

– Например?

– Например, десантники ГРУ, высадившиеся на транспорты. ГРУ сделало это само по себе, без всякого Сабатеева.

– Подождите, Петр Николаевич. Не трогайте пока Сабатеева. У него была своя роль, и эту роль он прекрасно сыграл. Мы должны только задокументировать то, что он сделал, – и все. Вы говорите, ГРУ высадило десант на транспорты само по себе?

– Конечно, само по себе.

– Так задание «Хаджибею» было дано в том числе и для того, чтобы проверить деятельность ГРУ. И ГРУ эту проверку прошло, захватив транспорты. Если мы покажем документы, из которых будет явствовать, что Главморштаб, следивший за операцией, в случае, если бы ГРУ прозевало транспорты, обязательно послал бы на эти транспорты собственную штурмовую группу, – к нам не будет никаких претензий.

– Но где мы достанем такие документы?

– Мы достанем их с помощью вашего авторитета. Который будет подкреплен вот этим. – Лапик чуть приподнял сумку. – Вы ведь знаете вице-адмирала Симутенкова? Из Главморштаба? Первый документ, о спецзадании, датированный месяц тому назад, подпишет он.

– Симутенков на это не пойдет.

– Пойдет. Он ведь уже позволил полгода назад перевести на свой счет двести тысяч долларов.

– Да? Я этого не знал.

– Теперь знаете. А сейчас, когда Симутенков получит в виде задатка сразу пятьсот тысяч наличными, ему ничего не останется, как подписать документ.

– Подождите, Володя… – Петраков помолчал. – Силы небесные… Неужели все это в самом деле может получиться?

– Что значит – «может», Петр Николаевич? Все обязательно получится. Просто все это нужно успеть сделать до утра. И предупредить вашего сына, чтобы он не вздумал до утра что-то кому-то сболтнуть.

Петраков вдруг ощутил прилив энергии. Все, что говорит ему Лапик, вполне реально. Ведь, по сути, нужно сделать самую малость – оформить несколько документов задним числом. Самое же главное, он понимал, – идея, только что сообщенная ему Лапиком, должна в принципе устроить всех. Абсолютно всех. Министерство обороны, Главморштаб, военную прокуратуру. Даже ГРУ. Идея ведь в том, что никому ничего на самом деле не было продано. Все осталось на месте.

Он сидел, не веря сам себе. Пропасть, сегодня утром открывшаяся перед ним, исчезла. Все оставалось так, как было. Может быть, даже лучше. Помолчав, спросил:

– А что скажет Талаяти? Он ведь перевел нам все деньги. Все до конца.

– О Талаяти не беспокойтесь. Талаяти я беру на себя.

– Да?

– Да. Так, Петр Николаевич, вы предупредите Леонида Петровича, чтобы он до утра никому не проговорился?

Тот сказал мягко:

– Володя, вы отлично знаете Леонида. Он никому не проговорится. И ничего никому сбалтывать не будет.

– Все же нужно подстраховаться. Вы можете ему позвонить?

– Зачем звонить. Мы сейчас подъедем, я поднимусь к нему в квартиру и все расскажу.

– Сделать это нужно быстро. Нам нужно встретиться еще со многими людьми.

– Володя, не волнуйтесь. Мы со всеми встретимся. И все сделаем. Обещаю вам…

– Только прошу, Петр Николаевич, не забудьте – желательно, чтобы меня видело как можно меньше людей. Сегодня в Москве меня нет. Я появлюсь здесь только послезавтра.

«Алка» подходила к рейду. Еще издали Седов увидел в бинокль: Гущин с одним из десантников стоит у трапа «Хаджибея». Сказал Алле:

– У трапа на крейсере стоит сейчас Виктор Александрович Гущин. Тот самый человек, с которым я разговаривал позавчера. Помнишь?

– Смутно, но помню. Кто это?

– Мой непосредственный начальник. – Помолчал. – Представляю, как ты меня ненавидишь.

– Ненавижу?

– Да, узнав, что у меня есть непосредственный начальник.

Не глядя на него, спросила:

– Думаешь, у меня есть причина для ненависти?

– Ну… все ведь становится понятным.

– Что – все?

– Зачем я появился на яхте.

– Зачем ты появился на яхте, я поняла задолго до сегодняшнего дня.

– Интересно.

– Ничего интересного. Думаешь, это трудно было понять?

– Что, это на тебя никак не повлияло?

– Не повлияло – в каком смысле?

– Ну… мы же с тобой говорили друг другу что-то. О чувствах. И потом, кое-что произошло этой ночью. Между нами.

– А для тебя разве это важно? То, что мы говорили о чувствах? И то, что произошло между нами этой ночью?

– Очень важно.

Она ничего не ответила. Яхта приближалась к «Хаджибею», лица людей на палубе давно уже можно было различить без бинокля. Наконец, закрутив штурвал, чтобы вписаться в разворот к трапу, сказала:

– Юра, на чувства такие вещи не влияют.

– По-моему, наоборот, влияют.

– Не влияют. Чувство, оно такое, оно или есть, или его нет.

– Так оно, это чувство, у тебя есть?

– Прекрасно знаешь, что есть.

– Значит, мы с тобой объяснились.

– Мы с тобой давно объяснились. Только толку мало.

– Почему?

– Потому что все равно это ничего не даст.

Он не удержался, тронул ее за плечо:

– Алла… Не даст – почему?

– Юра, не трогай меня. Я ведь реагирую.

– Хорошо. – Он убрал руку.

– Не даст, и все. И давай не будем больше об этом говорить.

– Раз не хочешь – не будем.

Они замолчали – до момента, пока яхта не подошла к трапу. После того как они поднялись наверх, Гущина у трапа уже не было. Остановившись, Алла сказала:

– Я хотела бы увидеть Глеба. Сразу.

– Хорошо. Ты можешь подождать пять минут? Я разыщу Виктора Александровича и тут же вернусь.

– Не забудь сказать насчет похорон. Что мы хотим похоронить Глеба в море.

– Хорошо.

Двинувшись к главной надстройке, увидел Паламарчука, которому так успешно удалось сыграть в бухте Барахте роль милиционера. Помощник Гущина улыбнулся:

– Здравствуйте. Если вы ищете Виктора Александровича – он в главной надстройке, в первой каюте справа. Он ждет вас.

– Спасибо.

Каюта, в которую он вошел, была небольшой; кроме койки, здесь стояли только принайтовленные к переборкам и палубе рабочий стол и кресло. Сидящий в кресле Гущин кивнул:

– Садись.

– Виктор Александрович, я скоро вернусь, и мы с вами поговорим капитально. Но тут такое дело – Алла хочет проститься с Довганем. Я хотел бы ее проводить. Сами понимаете…

– Понимаю, Юра. Конечно, пойди с Аллой. Он лежит в медсанчасти. Пойдите проститесь с ним. Я буду здесь.

– Еще одно, Виктор Александрович. Алла хотела бы похоронить Довганя в море. Родственников у него нет, Алла – единственный близкий ему человек. Как вы?

– Я не возражаю. Считаю, она имеет право решать, где его похоронить. Да и сам я считаю, что похоронить его в море – единственно разумное решение.

– Тогда, Виктор Александрович, я скоро вернусь.

– Давай. Буду ждать.

Вернувшись к Алле, Седов провел ее в медсанчасть. Сказал сидящему у входа десантнику:

– Мы хотим проститься с погибшим.

– Пожалуйста. – Десантник открыл дверь в соседнюю каюту. – Вот здесь.

Глеб лежал на медицинской каталке в центре, накрытый синей простыней. Подойдя, Алла откинула простыню. Сказала не поворачиваясь:

– Я хотела бы побыть с ним одна.

Седов вышел. Десантника в медсанчасти уже не было, он ушел, видимо решив не мешать.

Алла вышла минут через пять. Постояла у открытого иллюминатора. Повернулась:

– Я сейчас схожу на яхте на берег, куплю цветы. Схожу одна. Я хочу это сделать одна. Тебе ведь, наверное, нужно поговорить с Виктором Александровичем?

– Нужно.

– Поговорите. А я пока куплю цветы. А когда вернусь, мы с тобой выйдем с Глебом в море. И похороним его. Проводишь меня до трапа?