Текст книги "Миллиард долларов наличными"

– Все, молчу.

Рудольф отлично помнил, что, когда «Волга» въезжала во двор, за рулем сидела жена Петракова, блондинка с нежным профилем. Сейчас же на переднем сиденье разместились два парня с прическами «бобрик». Тех же, кто сидел на заднем сиденье, видно не было, их скрывали занавески. Рудольфу, самому когда-то работавшему в правительственной охране и знавшему наработанные схемы, было ясно: жену и самого Петракова наверняка переместили на заднее сиденье. А вперед посадили охранников.

– Ну что? – спросил Луи.

Не отрывая от глаз бинокля, Рудольф процедил:

– Они в «Волге». Сто процентов. Сидят на заднем сиденье.

– Я тоже так думаю. – Луи нажал кнопку: – Точка?

– Да? – отозвался Чал.

– Все в порядке. Марья Ивановна вышла гулять. С ней Иван Иваныч, как всегда первый. Понял?

– Как не понять.

– Малый работает?

– Еще как.

Переговоры означали, что «Волга» вместе с машиной охраны, идущей первой, выехала. Как только техник-радиопеленгаторщик определит, по какому из трех вероятных маршрутов пойдет машина, одному из трех снайперов будет дана команда занять боевую позицию.

Сидя у чердачного окошка на раскладном брезентовом стульчике, Гарий Клебанов спокойно разглядывал открывающийся внизу Кутузовский проспект. На голове у него были наушники, от которых шли провода к автомату. Автомат «АКА-Стигма», последней модели, экспериментального выпуска, лежал рядом на двух картонных коробках. Изредка Гарий клал руку на ложе и ствол, будто лишний раз хотел убедиться, что это чудо оружейного искусства находится рядом. На пристрелку автомата Гарий получил только двенадцать часов, но и за эти двенадцать часов смог убедиться, что это – настоящее чудо-оружие. Прицельный огонь из автомата без глушителя можно вести на тысячу метров, с глушителем, как сейчас, – на пятьсот. На этом расстоянии пули свободно пробивают дюймовый стальной лист. Автомат снабжен специальной радионаводящей системой, позволяющей прицельно поражать цели, от которых исходит даже небольшое радиоизлучение. В данном случае, если ему придется стрелять по машине, снабженной радиодатчиком, промах вообще исключен. Правда, неизвестно, придется ли ему стрелять вообще.

Взяв с пола термос, Гарий отвинтил крышечку, налил в нее все еще теплой кисловато-сладкой жидкости. Стал осторожно отхлебывать, смакуя каждый глоток. Эту жидкость, смесь лимонника, брусники, меда и цейлонского чая, его научил делать дед – еще в Уссурийске, где Гарий родился. Дед говорил, что этот рецепт использовал еще его собственный дед, когда уходил в тайгу на охоту. Потом уже сам Гарий много раз проверял безотказные качества напитка, укрепляющего силы и не дающего заснуть, – когда сидел в засаде на границе. Сейчас же проверяет на гражданке.

Задание, которое он сейчас выполнял, ему нравилось. Если ему придется стрелять, его предупредят по радио, и он, настроив наушники, спокойно выпустит по проходящей внизу цели всю кассету. За это он получит по тысяче долларов за каждый день дежурства и тридцать тысяч за стрельбу. Если же стрелять ему не придется, он получит вместо тридцати тысяч пятнадцать. Тоже неплохо.

Он успел отпить ровно половину чашечки, когда в наушниках прозвучало:

– Третий, на исходную позицию. Приготовьтесь встретить Марью Ивановну.

– Понял.

Взяв автомат, Гарий отодвинул стульчик. Не спеша, выверяя каждый сантиметр, придвинул к окну подготовленную им подстилку, три разломанные и положенные друг на друга картонные коробки. Под картонный щит для высоты была засунута ветошь. Лег, выставив в окно часть глушителя.

«Встретить Марью Ивановну» означает, что стрелять все-таки придется ему. Что ж, тем лучше. Тридцать тысяч баксов явно лучше, чем пятнадцать.

– Третий, готов? – спросил голос.

– Да, готов.

– Будь наготове. Они пройдут по контрольной полосе. Как только Марья Ивановна начнет приближаться, буду считать расстояние. По метрам. На Ивана Ивановича, который впереди, внимания не обращай, понял?

– Понял.

Напоминание об Иване Ивановиче, машине охраны, было лишним. У машины охраны нет радиодатчика, а у «Волги» – есть. Так что стрелять он в любом случае будет только по «Волге».

В «Волге», идущей без помех по Кутузовскому проспекту вслед за машиной охраны, было тихо. Охранники сидели молча, молчали на заднем сиденье и Петраков с женой. Общения в дороге, на которое Петраков рассчитывал, не получилось. На все его вопросы жена, настроение которой явно было испорчено, отделывалась однозначными ответами. Ясно, во всем виновата охрана. Если бы они ехали сейчас одни, настроение у жены было бы совсем другим. Она – красивая женщина, привыкла к тому, что называется светским обществом. К общению, к смеху, к шуткам, к ухаживанию, в конце концов. К веселью. Он же ничего этого дать ей не может.

Ничего, он компенсирует все это, когда они поедут в отпуск. Уедет с ней на какой-нибудь мировой курорт. В Монте-Карло. Почему бы нет? Нет ничего, что помешало бы ему провести с ней отпуск в Монте-Карло. Осенью, в сентябре. Самое идеальное время, бархатный сезон.

Посмотрев на жену, сказал:

– Катюша, что с тобой?

Пожала плечами:

– Не знаю. Просто испортилось настроение.

– Дай руку…

Протянула руку. Он осторожно сжал ее – и вдруг ему показалось, что над передним сиденьем машины пошел град, по крыше машины что-то застучало. В следующую секунду понял, что это не град, – оба охранника, голова и шея которых внезапно ни с того ни с сего покрылись красными пятнами, сползли на сиденье. Машина ушла вбок, он машинально потянул к себе жену – будто специально, чтобы пули, пробив крышу над задним сиденьем, ударили по ней, а потом и по нему.

Машина, пройдя без управления несколько метров, стукнулась о кромку тротуара с левой стороны трассы. Покачавшись, остановилась. Глядя остекленевшими глазами на окровавленную жену, Петраков попытался закричать, но не смог. Из его горла вырвался только какой-то хриплый гортанный звук.

Он продолжал сидеть в столбняке, сжимая руку жены, когда двери машины открылись.

– Осторожнее… – услышал он словно сквозь сон. – Он еще жив… Осторожнее…

Только после этих слов он ощутил острую боль в левом плече. Покосился – на светлом пиджаке набухало кровавое пятно.

Кто-то взял его под мышки, стал вытаскивать из машины. Он не сопротивлялся, хотя почему-то продолжал крепко сжимать руку жены. Почувствовал: кто-то осторожно разжимает его пальцы. Потом понял, что уже лежит на носилках. Увидел над собой лица охранников из первой машины. Один из охранников, пригнувшись, спросил:

– Петр Николаевич, как вы?

Он хотел объяснить многое. Хотел сказать, что у него всего одно ранение, в плечо. Хотел спросить, жива ли жена. Но горло, которое пыталось вытолкнуть из себя эти фразы, было словно деревянным.

Наконец он ощутил, как его носилки кто-то вдвигает в фургон «скорой помощи». Ощутил движение машины, услышал вой сирены. Увидел склонившееся над ним лицо медсестры. Огромным усилием воли заставил себя сказать:

– Где… Где…

Замолчал, не в силах продолжать. Сестра улыбнулась:

– Не волнуйтесь, больной. Сейчас я введу вам укольчик. И все будет хорошо.

Он почувствовал, как ему задирают вверх рукав, как в вену входит игла. После этого наступило забытье.

Гарий, как и хотел, выпустил по черной «Волге» всю кассету. Правда, последние пули ушли в мостовую – поскольку машина, потеряв управление, выпала из зоны обстрела, уйдя влево. Но большая часть пуль, он это видел, попала в цель.

Оглядевшись, снял наушники. Достав платок, тщательно вытер им автомат. Положив оружие на картонную подстилку, посмотрел с жалостью. Такая вещь, а приходится бросать. Взяв термос, подошел к люку, ведущему к лифтам. Спустившись сначала по пожарной лестнице, а потом по лестничному пролету к двери лифта на верхнем этаже, нажал кнопку. Войдя в подошедший лифт, спустился на нем вниз. Ему везло, в подъезде, когда он выходил из лифта, никого не было. Но даже если бы и был – что с того? У него был самый обычный вид. Обычный парень лет двадцати с небольшим, одетый в парусиновые брюки и ковбойку навыпуск. Серые волосы, серые глаза, курносый нос. Таких в Москве тысячи.

Дверь подъезда выходила в большой двор с деревьями, неработающими фонтанами, качелями и песочницами, в которых копошились дети.

Пройдя по двору, Гарий ненадолго остановился, чтобы допить то, что оставалось в термосе. Термос, аккуратно завинтив крышечку, поставил у одной из скамеек. Затем, свернув в переулок, вышел к остановке троллейбуса.

Стоя на остановке, увидел: движение по улице перекрыто. Посмотрев вдаль, увидел несколько троллейбусов, стоящих друг за другом перед скоплением милицейских машин.

Что это было за скопление, он отлично знал. Но теперь, войдя в обычный ритм улицы и смешавшись с прохожими, он был спокоен. Оглядев затор, повернулся и не спеша двинулся к центру города.

На следующий день практически все центральные российские газеты вышли с сообщением о попытке покушения на вице-премьера правительства страны Петра Петракова. Сообщалось о беспримерном по наглости террористическом акте, о снайпере-киллере, засевшем на чердаке одного из домов по пути следования машины, в которой, помимо П.Н. Петракова, находились его жена и двое охранников. Киллер, сообщалось в газетах, при появлении машины открыл по ней сверху беспорядочную стрельбу. В результате прямых попаданий были убиты жена П.Н. Петракова Е.Д. Петракова и двое находившихся в машине охранников. Сам П.Н. Петраков, получивший ранение в руку, в настоящее время находится в больнице. Его жизнь вне опасности, он скоро будет выписан из больницы. Как сообщил вице-премьер побывавшим в больнице корреспондентам центральных российских и иностранных газет, по выходе из больницы он собирается сразу же приступить к работе.

Сообщения о снайпере-киллере были короткими. Как сообщали корреспонденты, поисковая группа, составленная из работников правительственной охраны и милиции, довольно скоро обнаружила на чердаке одного из близлежащих домов место, откуда велась стрельба. На этом месте был найден брошенный автомат системы «Калашников», что говорит о том, что действовал профессионал. ФСБ и милиция ведут поиски преступника.

Сообщения о покушении на вице-премьера правительства России были перепечатаны большинством газет мира и переданы в вечерних выпусках теле– и радионовостей всех без исключения стран.

Петраков стоял у окна огромной палаты, разглядывая больничный двор. Плечо ныло, но уже не болело – ему только что ввели обезболивающий укол. Разглядывая парк, скамейки между деревьями, сидящих на скамейках и прогуливающихся по парку людей в халатах, попытался понять, кто и почему мог это сделать. Кому была нужна его смерть? Перебирал фамилии, события, поступки – и тут же отбрасывал их.

В дверь постучали, заглянула дежурная сестра. Улыбнувшись, сказала:

– Петр Николаевич, тут на ваше имя еще пришла почта.

– Почта? Что за почта?

Утром он уже получил несколько телеграмм с соболезнованиями по поводу смерти жены. Пришло много записок от знакомых и родственников, присланных в конвертах.

– Вот. – Сестра протянула ему открытку.

Взяв открытку, на лицевой стороне которой было изображено здание Совета министров России, подумал: все-таки обо мне помнят. Кивнул:

– Спасибо.

Сестра ушла. Подойдя к окну, перевернул открытку. Ровным незнакомым почерком на обороте было написано:

«Уважаемый Петр Николаевич! Скорбим вместе с Вами. Но все же помните, кто сделал Вас человеком. Ваши верные друзья». Подписи, равно как и марки и почтовой печати, не было.

Он стоял, механически перечитывая текст, и в конце концов понял, от кого открытка. И понял, почему стреляли по «Волге» и почему погибла его жена. Понял он также, кем были снаряжены катера, которые, как туманно сообщал в радиограмме его сын, пытались напасть на «Хаджибей».

Внезапно его охватил приступ ярости. Скомкав открытку и прошептав: «Как они смеют?» – подошел к двери. Резко распахнул ее, собираясь позвать сестру и спросить, как и каким образом эта открытка могла попасть в отделение правительственной больницы.

Он уже открыл было рот, но тут же сдержал себя. Осторожно прикрыл дверь. Отошел в глубину палаты.

Скрипя зубами, подумал: смешно спрашивать, как эта открытка могла попасть в отделение правительственной больницы. Да и, собственно, какие у него могут быть претензии к этой открытке? Ведь текст на обороте – самый невинный. Он вполне к месту. Верные друзья выражают ему сочувствие и скорбят вместе с ним. Хорошо еще, что смысл текста понимает только он.

Шевельнулось: а ведь они могут прослушивать его телефон. Здесь. Ведь домашний телефон они точно прослушивали, поэтому и узнали маршрут машины.

Проклятье. Но нет, он еще подержится. Только теперь он должен все пересмотреть. Все.

Подойдя к пластиковому ведру для отходов, нажатием педали поднял крышку. Мелко порвав открытку, бросил кусочки бумаги в ведро. Подумал: хорошо, что в ведре лежат окровавленные клочки ваты и спирали использованных бинтов. Санитарка все выкинет.

Отпустив педаль, подошел к окну. Почувствовал: колотится сердце. Сын. Вот что волнует его теперь больше всего. Они могут добраться до сына.

Нет, он все еще силен. Все еще. Утром, чтобы справиться, как он себя чувствует, ему звонил сам президент.

Постояв, подумал: а ведь все не так плохо. После этого покушения его шансы осуществить давнюю мечту, самому стать президентом, наверняка повысятся. Его рейтинг как политика и раньше был высок. Сейчас же, когда его имя у всех на слуху, рейтинг станет еще выше. Надо только все пересмотреть. Все.

Лег на кровать, повторяя про себя: все будет хорошо, все будет хорошо. Вот только сын…

Попытался вспомнить, когда же будут передавать «Хаджибей» иранцам. Завтра? Послезавтра? Проклятье… Точно он не помнил. Если бы он был на работе, тут же бы это выяснил. Но здесь он бессилен. Ясно, что по телефону из больницы он больше ни с кем разговаривать не сможет.

Но ничего, он выкарабкается. Обязательно выкарабкается.

Подойдя после завтрака к ангару, Седов увидел двух старшин из боцманской команды. Надев маски и вооружившись автогенными горелками, старшины методично разрезали ворота на части. Засовы уже были срезаны, четверть одной из створок ворот – тоже.

Глеб и Алла стояли в ангаре возле яхты. Посмотрел на Глеба:

– Что происходит?

– А… – Глеб махнул рукой. – Мужики говорят, их прислал «дед».

– Прислал зачем?

– Считает, что пора резать крейсер.

– И начать решил именно с нашего ангара?

– Наверное. Да какая разница. Осталось день-два, потерпим.

Один из старшин, откинув маску, кивнул:

– Мы не мешаем?

– Нет, – сказал Глеб. – А мы вам?

– Нет. Да мы скоро уйдем. Нам на вахту. – Снова опустив шлем, старшина включил горелку, повел струей голубого пламени по металлу.

Понаблюдав за ним, Седов подумал: спрашивать больше ничего не нужно. Надо действовать, а как действовать – он знает.

Старшины в самом деле скоро ушли. Вместе с Глебом и Аллой он до обеда занимался подчисткой яхты и мелким ремонтом такелажа. Затем ушел обедать первым, чтобы потом сменить Аллу и Глеба.

В кают-компании во время обеда Слепень, потирая руки, сказал:

– Жду не дождусь, когда окажусь на «Тимирязеве». Вот уж отдохну вволю. За все годы.

– На «Тимирязеве»? – переспросил Седов.

– Ну да. В Бендер-Аббасе ведь большинство команды списывают и переводят на военно-санитарное судно. У судна громкое название «Академик Тимирязев». К счастью, мы с Колей попали в число большинства.

– Рад за вас. А что это вообще за санитарное судно?

– В военных условиях используется как госпиталь, сейчас – как санаторий. Это бывший «рысак»[10]10
  «Рысак» – круизное судно (мор. жарг.).


[Закрыть], ходивший в круизы. Раньше он назывался «Карелия». Каюты люкс, бассейн на верхней палубе, все дела. «Тимирязев» потащит нас в Новороссийск, причем идти будем в два раза дольше, чем сюда. Это ж тихоход. Красота.

– Поздравляю, – сказал Седов. – В самом деле отдохнете.

– Спасибо, Юра.

– Значит, переход к концу. То-то я смотрю, «дед» приказал резать на части верхние надстройки.

– Резать на части верхние надстройки? – Слепень пожал плечами. – «Дед» такого приказать не мог.

– Почему?

– Резать на части надстройки – не наша забота. Этим займутся иранцы. Кто и где чего резал?

– Двое из боцманской команды, я сам видел.

– Это у них какие-то свои дела. Придешь сегодня на вахту? Одна из последних вахт, до Бендер-Аббаса ходу меньше двух суток.

– Обязательно приду.

Вернувшись после обеда в ангар, Седов, после того как Глеб и Алла ушли, взялся за работу. Подготовил электродрель, специальный скотч для ремонта корпуса, нитрокраску. Теперь, для того чтобы осуществить задуманное, ему оставалось вырезать в двух местах корпуса небольшие углубления. Но он решил подождать – углубления могли заметить Алла и Глеб, а им пока говорить о его подозрениях было рано.

Работу он продолжил вечером, после того как отстоял вахту в машинном отделении и поужинал. Как только Глеб и Алла ушли к себе в каюту, поднялся на яхту и, вытащив ящик рундучка, достал спрятанные в глубине ниши свертки. Развернув оба свертка, внимательно осмотрел технику. Отобрал три сверхчувствительных мини-микрофона, представляющие собой три плоских металлических диска диаметром чуть больше четырех сантиметров. Подумав, добавил к трем дискам еще два. Положил рядом с дисками настроенный на волну мини-микрофонов портативный приемник размером с портсигар. Спрятав остальную технику на прежнее место, подумал: работа дрелью, которая ему предстоит, будет связана с некоторым шумом. Но Глеб и Алла из своей каюты этого шума не услышат точно, а члены экипажа не обратят на шум никакого внимания. Пока они ремонтировали яхту, к шуму вроде этого на крейсере привыкли.

Сунув микрофоны и приемник в карман, спустился вниз. Внимательно осмотрел яхту. Затем, взяв электродрель, принялся за работу.

Сначала, встав так, чтобы корпус яхты загораживал его от обзора, вырезал на пластиковом днище у носа и кормы два дискообразных углубления. Затем, по очереди вставив в углубления микрофоны, заклеил их квадратиками скотча. Наконец, осторожно покрыв две заплатки ровным слоем нитрокраски и разгладив ее, полностью скрыл следы микрофонов. Ненадолго отойдя и вернувшись, попробовал на глаз определить места, где были скрыты жучки. Сделать это он смог лишь после напряженного изучения корпуса.

Микрофон у дверей ангара установить было гораздо легче – здесь и раньше было полно пазов и выбоин. Сейчас же, когда всюду валялись куски металла и окалина, замаскировать жучок ничего не стоило. Еще два диска-микрофона он умело скрыл в разбросанной по палубе ветоши.

Все это он делал с учетом, что двери ангара сняты и за его поведением в освещенном тысячевольтовой лампой помещении могут наблюдать.

Закончив работу, выглядевшую как обычная подчистка корпуса после ремонта и окраски, взял на яхте две бутылки пива. Выставив у дверей ящик, сел на него и не спеша, смакуя, выпил одну за другой обе бутылки. Встал, погасил свет в ангаре и поднялся на яхту.

Здесь, включив в каюте внутренний свет, на всякий случай достал из рундучка и положил под подушку пистолет. Надел подсоединенные к приемнику наушники. Теперь оставалось только ждать.

Выключив свет, лег на койку. Долгое время он слышал в наушниках только свист ветра и вибрацию ходовых двигателей. Наконец, примерно через час, услышал чьи-то громкие голоса и смех. Напрягся, но тревога оказалась ложной, это шли мимо ангара мотористы, сменившиеся с вечерней вахты. Обрывки их разговора и смех, буквально грохотавшие в наушниках, скоро стихли.

Вскоре он понял, что ему придется сделать серьезное усилие, чтобы перебороть сон. Голова клонилась к подушке сама собой, и он начал даже подумывать о таблетке кофеина, которую мог бы взять в аптечке.

Все же в конце концов сон удалось отогнать.

Примерно в три часа ночи он услышал в мембране характерный шорох. По опыту он знал: в сверхчувствительных наушниках так, с характерным попискиванием-поскрипыванием, должна шуршать обувь, когда человек пытается идти бесшумно.

Шорох стих. Через несколько секунд он услышал в наушниках шепот:

– Думаете, спит?

– А что ему еще делать?

Это были спецназовцы. Второй голос принадлежал Кулигину. После некоторой паузы этот голос прошелестел в наушниках:

– Пошли.

Снова раздалось попискивание-поскрипывание шагов. По мере удаления от одного микрофона и приближения к другому шум в наушниках то стихал, то увеличивался.

Он нарочно оставил дверь каюты открытой. Однако сейчас, пытаясь понять, используют ли вошедшие в ангар фонарь, он не смог увидеть даже отблеска. Но профессионалы вроде спецназовцев могли работать со специальным ночным фонарем, с лучом синего цвета.

– Ну что? – еле слышно прошелестел даже в сверхчувствительных наушниках голос Кулигина. – Краска готова?

– Да, – ответил такой же тихий шелест.

– Ткань?

– Ткань тоже…

– Давай. Здесь будет хорошо…

Шепот стих. В наушниках теперь раздавалось лишь легкое поскрипывание, изредка сменяемое шорохом. Вслушавшись в это поскрипывание и шорох, Седов в конце концов понял: Кулигин и его напарник занимаются сейчас тем же, чем он сам занимался несколько часов тому назад. Они устанавливают что-то на корпусе яхты, причем устанавливают так, чтобы затем это «что-то» скрыть. Метод, с помощью которого они хотят скрыть следы своей работы, тот же, к которому прибег он: скотч и нитрокраска. Причем работают они где-то в районе кормы.

Наконец шорох и поскрипывание стихли. Голос Кулигина прошептал:

– Сваливаем…

Шаги двух человек, старающихся идти бесшумно, некоторое время отчетливо звучали в наушниках. Затем все стихло.

Полежав, подумал: сейчас выходить из яхты нельзя. От Кулигина и его напарника вполне можно ожидать засады. Эту засаду они очень даже запросто могли устроить, чтобы проверить, крепко ли он спал. Что ж, у него есть самый простой и естественный выход: заснуть. Заснуть без всяких задних мыслей. Единственная предосторожность, к которой он прибегнет, – наушники. Он их просто не снимет. А утром, проснувшись, выйдет и проверит, что именно могли установить на корме с такими предосторожностями Кулигин с напарником.

Он так и сделал. Провалившись ненадолго в сон, в шесть утра без всякого будильника проснулся. Полежав, понял: ход крейсера и вибрация корпуса остаются такими же ровными. С момента, когда здесь побывал Кулигин, прошло около трех часов. Если они и устроили засаду, то должны были давно ее снять. Да и вообще, теперь, когда все закончено, он может вести себя естественно. А естественным для него будет сделать то, что он делает каждое утро: зарядку на пятачке перед ангаром.

Раздевшись до плавок, спустился с яхты, вышел из ангара. Оглядевшись, размялся, сделал несколько упражнений на растяжку, затем перешел к кувыркам и кульбитам.

Он оказался прав: и рядом с ангаром, и вообще на палубе было пусто.

Покончив с зарядкой, вернулся в ангар. Делая вид, что занимается подчисткой, начал осматривать корпус. Нарочно начал осмотр с носа. Подойдя к корме, вгляделся. Тщательно осмотрел все поверхности, в том числе винт и лопасть руля. Нет, ничего подозрительного здесь, на корме, не было. Во всяком случае, он ничего не видел.

Постояв у кормы, подумал: ладно. Его глаза не замечают никаких изменений, но у него ведь есть техника. Самая совершенная разведтехника, которую смог достать для него Гущин. Чтобы понять, что мог здесь установить Кулигин, не нужно быть мудрецом. Теоретически Кулигин мог установить здесь две вещи: или скрытый мини-микрофон, или мину. И то и другое он может выявить с помощью приборов, которые отобрал из кейса Гущина. У него есть и особо чувствительный миноискатель, и определитель местонахождения жучков.

Хотя, по логике, устанавливать скрытый мини-микрофон под кормой яхты – полная нелепость, начать, конечно, надо с поиска жучка. Кулигин с его изощренностью мог поставить мини-микрофон, чтобы выяснить, о чем они говорят в конце перехода.

Взяв на яхте оба прибора, незаметно исследовал корму. Сколько он ни прижимал к борту определитель, исследуя каждый миллиметр поверхности, скрытых жучков в районе кормы не оказалось.

Не подавал сначала признаков жизни и миноискатель. Однако после того, как он провел им наверху, с торца кормы под самым штирбортом, прибор издал характерный звук.

Вглядевшись, Седов понял принцип маскировки, который использовал Кулигин. Воспользовавшись округлыми обводами кормы, спецназовец поставил мину, накрыв ее сверху специально изготовленной искривленной пластиной. Эта пластина, искусно подклеенная тканью и покрытая краской, вписалась в полуовал боковой части кормы как влитая.

Постаравшись, чтобы его движения выглядели как можно более естественными, спрятал миноискатель в карман. Достав платок, вытер появившийся на лбу пот. Ощутил внезапно появившуюся сухость во рту. Значит, на корме – мина. Интересно только, когда Кулигин собирается ее взорвать. Вряд ли он сделает это сейчас, когда яхта стоит в ангаре. Скорее всего, это произойдет, когда они спустят яхту на воду. А спустят они ее скоро, когда крейсер войдет в гавань Бендер-Аббаса. И все же время у него есть, до Бендер-Аббаса как-никак остается больше суток ходу.

О том, что он обнаружил на корме яхты мину, он должен сказать Глебу и Алле. Но вот когда он скажет им об этом – он должен тщательно взвесить.

Крейсер должен был вот-вот пройти мыс Эль-Хадд, после которого намеченный маршрут следовало без лишних вопросов изменить. Учитывая это, Петраков поднялся в ходовую рубку сразу же после восьми утра. Он уже слышал о покушении на отца – сначала во вчерашних вечерних новостях, после которых обменялся радиограммами с Москвой, затем в повторном сообщении, переданном только что.

Подумал: те, кто стоит сейчас в ходовой рубке рядом с ним, конечно же тоже знают об этом. Но молчат, проявляя тем самым сдержанность и своего рода морскую солидарность. Остановившись рядом со штурвальным, он не заметил ни одного брошенного в его сторону взгляда.

Первым, кто завел разговор об отце, был Бегун. Поднявшись в рубку вскоре после Петракова, старпом, остановившись рядом, сказал негромко:

– Леонид Петрович, я потрясен. Я только что слышал последние известия. Не могу поверить.

– Спасибо, Кирилл Степанович. Но с отцом все в порядке, я только что получил радиограмму от главврача. Поэтому давайте будем гасить на крейсере разговоры на эту тему, хорошо?

– Конечно, Леонид Петрович. Но вообще можете располагать моей поддержкой. – Помолчав, старпом спросил: – После Эль-Хадда сворачиваем на норд-вест?

– Нет, продолжаем идти на норд. Даже на норд-норд-ост. В связи с особыми условиями задания. Прошу, Кирилл Степанович, проследить за младшими штурманами, чтобы они держали этот курс. И главное, чтобы все обходилось без лишних расспросов. Вы поняли мое указание?

– Так точно, понял, Леонид Петрович. Куда примерно мы будем держать курс?

– Пока на Чахбехар. А потом я скажу.

– Хорошо, Леонид Петрович. Все будет сделано, как вы говорите.

– И предупредите старших офицеров, чтобы после обеда не расходились. Я проведу с ними короткую беседу.

– Есть, Леонид Петрович.

Петраков простоял в ходовой рубке почти до самого обеда. За полчаса до того, как они втроем, он, Глеб и Алла, должны были, как обычно, сесть обедать у него в каюте, позвонил Глеб. На завтрак Глеб и Алла не пришли, поэтому первое, что сказал Глеб, было:

– Леня, черт возьми… Что ж ты мне не сказал про отца?

После памятного разговора с Лапиком Петраков вдруг осознал, что не может уже говорить с Довганем так, как говорил раньше. Помолчав, выдавил:

– Глеб, было некогда. Да и потом – ведь все обошлось. У отца легкое ранение. Он выписывается.

– Я рад. Как насчет обеда? Приходить? Смотри, мы можем пообедать где-то еще.

– Почему, приходите. Буду ждать вас, как обычно.

Во время обеда разговор в каюте Петракова не клеился. Ничего, кроме того, что было уже известно из последних новостей, Петраков рассказать не мог. Довольно сухо сообщив о том, что киллера найти не удалось, а жена отца, его мачеха, скончалась на месте, он замолчал.

Лишь к концу обеда, когда Глеб и Алла собирались уходить, сказал:

– Глеб, если хочешь опробовать яхту, можешь сделать это завтра утром.

– Завтра утром?

– Да. По моим расчетам, мы встанем на бочку часов в девять. Подойдет наш корабль, чтобы забрать экипаж, – и сразу же можете спускать яхту. Без экипажа крейсер будет стоять на бочке несколько суток. На нем будут только я и еще человек двадцать, чтобы проинструктировать иранцев, на что и где нажимать.

– Отлично. Будем готовиться.

После обеда Петраков дождался, пока в каюту придет старший лейтенант Качуров. Спросил:

– Ну что?

– Леонид Петрович, свободные от вахты офицеры ждут вас в кают-компании.

– Бегун и Чурылин там?

– Так точно, Леонид Петрович.

– Хорошо, идем. – Взяв подготовленную заранее папку с несколькими приказами по кораблю, спустился вместе с Качуровым в кают-компанию.

Здесь сидели девять офицеров, все свободные от вахты. Кивнув им, сел за стол, положил папку перед собой. Выждав, сказал:

– Друзья! Наш переход подходит к концу. Переход был трудным, вы это знаете. Было все. Но вы, каждый из вас, все до последнего человека, выдержали проверку на прочность. За что я вам благодарен. Большое вам спасибо, друзья. Сердечное спасибо.

– Служим России! – ответили сидящие почти в один голос.

Оглядев всех, Петраков вздохнул:

– Теперь – не как подчиненным, а как друзьям по службе. Вы знаете, что для меня конец перехода был омрачен случившимся в Москве. К счастью, для самого близкого мне человека, отца, все обошлось благополучно. Он легко ранен и выписывается из больницы. Больше я не хотел бы говорить на эту тему.

Офицеры промолчали. Выдержав паузу, Петраков раскрыл папку:

– Я только что подписал приказ о вашем списании с крейсера. Об этом списании мы все знали, готовились к нему и понимали: списание с корабля совсем не означает расставание навеки. Уверен, мы с вами еще встретимся на других кораблях, на других флотских соединениях. И будем служить вместе – так, как служили здесь.

Поскольку военно-санитарное судно «Академик Тимирязев», которое должно доставить вас в Новороссийск, не имеет достаточного запаса хода и не успевает подойти к месту стоянки крейсера к завтрашнему утру, технически переход на «Академик Тимирязев» будет происходить так: завтра утром, после того, как мы встанем на бочку, к нам подойдет находящийся в Аравийском море эсминец «Основательный». Вы и остальные члены экипажа должны будете сразу после завтрака построиться на палубе с вещами. Переход будет проводиться на рейде, вас и остальных членов экипажа будут переправлять на «Основательный» четыре катера, два наших и два с эсминца. Во время перехода на эсминец все должно быть рассчитано по минутам, поэтому попрошу всех вас позаботиться о заблаговременном получении документов, а также суточных денег… – Помолчал, пережидая оживление. – Да, суточных денег в валюте, поскольку вам предстоит несколько заходов в иностранные порты. Документы и деньги вам и остальным членам экипажа выдаст старший помощник, капитан второго ранга Бегун. Предупредите об этом ваших подчиненных. Сейчас старший лейтенант Качуров зачитает приказ по кораблю, в который включены списки всех, кто переходит на судно «Академик Тимирязев». Все услышавшие свои фамилии должны знать, что завтра утром они перейдут на эсминец «Основательный», который доставит их к борту судна «Академик Тимирязев». Командира «Основательного», капитана второго ранга Сергея Владимировича Дранникова, я лично не знаю, но слышал, что это прекрасный моряк и офицер. Говорю это к тому, что вам до перехода на «Академик Тимирязев» придется провести на эсминце двенадцать часов, может, чуть больше. – Посмотрел на Качурова. – Зачитайте приказ.