Текст книги "Изумрудный сад"

Глава 10

– Добрый вечер, мастер Квентин.

Квентин меньше всего ожидал в половине третьего ночи услышать приветствие Бентли.

– Бентли? – Он заморгал, стараясь, чтобы глаза привыкли к свету ламп при входе, – ламп, которые в такое время уже не должны были гореть.

После нескольких часов бесцельной езды по улицам Котсуолда ему хотелось только одного – забыться в благословенном сне, хотя у него были подозрения, что сон не придет.

– Не хотите ли выпить, сэр? – поинтересовался Бентли, затягивая пояс халата. – Или, быть может, поужинать?

– Ужин? В такой час? – Квентин оглядел дворецкого, приготовившегося ко сну, а затем, словно в подтверждение своих слов, схватился за часы. – Уже почти три, – объявил он. – Почему ты вдруг разгуливаешь по замку?

Бентли сцепил руки за спиной и принял достойный вид, насколько это позволял халат.

– О том, чтобы удалиться на покой в обычный час, не могло быть и речи, сэр. – Последовала короткая пауза. – Мне пришлось готовить подходящую форму для завтрашнего дня, так как моя теперешняя пострадала.

– Ах да, пропавшая пуговица, – кивнул Квентин, слегка улыбнувшись. Несмотря на душевное смятение, его согрела уловка Бентли, к которой тот прибегнул из лучших побуждений. – Мне следовало догадаться, что ты никогда бы не согласился появиться перед гостями Колвертона в костюме, не отвечающем требованиям безупречности.

– Разумеется, сэр. – Бентли фыркнул от одного предположения. – Как бы то ни было, когда я подготовил новую форму, я провел остаток вечера, прочесывая крыло для слуг в поисках подходящей пуговицы, чтобы заменить пропавшую. Было бы преступлением выбросить форму в отличном состоянии из-за одной потерянной пуговицы.

– Согласен. Ну и что, нашел ты подходящую пуговицу?

– К счастью, да. – Лицо Бентли оставалось бесстрастным.

– Чему я совсем не удивлен. – Скорбные морщины вокруг рта Квентина разгладились. – Ты мошенник, Бентли. – Он отмахнулся от начавшего было протестовать дворецкого. – А еще ты отличный друг – и для Бранди, и для меня. Прости, что заставил тебя не спать и волноваться о моем благополучии. Забирай свою выдуманную пуговицу и отправляйся спать.

– Я не особенно устал, сэр, – ответил Бентли, внимательно изучая лицо хозяина и делая какие-то выводы. – А вот вы наверняка устали.

– Нет. – Квентин покачал головой. – У меня слишком много забот, чтобы чувствовать усталость, хотя, Бог свидетель, времени решить все проблемы было предостаточно: я разъезжал по деревне несколько часов. И все же я по-прежнему далек от какого-то решения.

– Возможно, вам просто нужен внимательный слушатель.

Квентин невесело рассмеялся:

– Боюсь, мне нужно гораздо больше. Теперешняя проблема выходит за рамки моего опыта, а заодно и моего понимания.

– Тогда я предлагаю пройти в гостиную и выпить. Эти поможет вам расслабиться и даст нам возможность поговорить.

Квентин невольно бросил взгляд на лестничную площадку второго этажа, ясно вспомнив обещание брата продолжить их горячий спор позже вечером. Перспектива еще одной перебранки с Дезмондом была совершенно ему не по вкусу и послужила второй причиной, почему он затягивал возвращение в замок. В голове у Квентина все еще звучала гневная отповедь Бранди, губы все еще помнили ее тепло, его терзала неуверенность, и последний человек, с которым ему хотелось бы сейчас столкнуться, был сводный брат.

– Дезмонд спит? – спросил он Бентли.

– Да, – подтвердил дворецкий, кашлянув. – Мы с Сандерсом отнесли его в постель несколько часов назад.

– Другими словами, Дезмонд напился и не мог сам идти.

– Он действительно отключился. Но Сандерс и я были очень осторожны: мы убедились, что в холле и на лестнице никого нет, прежде чем нести мастера Дезмонда в спальню. Я помог заодно облачить герцога в ночную рубашку, Сандерс вряд ли сам управился бы – все-таки ноша в двести фунтов.

Квентин поморщился:

– Бедняга Сандерс. Когда он работал на отца, то был только камердинером. Теперь ему также приходится быть сторожем и носильщиком. Как бы я хотел, чтобы Дезмонд нашел в себе силы и перестал топить горе в бутылке. Этим отца не вернешь.

Бентли дипломатично пропустил это замечание, вернувшись к началу разговора.

– В любом случае вам не стоит беспокоиться, что мастер Дезмонд нас услышит. Итак, пройдем в гостиную, как я предлагал?

– Вперед, Бентли.

Они пересекли холл и закрыли за собой дверь гостиной. Бентли не мешкая подошел к буфету и налил две порции мадеры:

– Готово, сэр.

– Спасибо. – Квентин остановился лишь на секунду, чтобы взять протянутый бокал, а затем вновь принялся вышагивать по ковру ручной работы, охваченный тем же беспокойством, от которого так и не смог избавиться, покинув Бранди.

– А я думал, милорд, что вы, возможно, сегодня вообще не вернетесь в Колвертон, – заметил Бентли. Квентин замер на ходу:

– Почему? Где я, по-твоему, провел бы ночь?

– В Изумрудном домике.

– Проклятие! – Квентин одним глотком выпил вино и со стуком поставил бокал на сервировочный столик. – И ты тоже?

– Простите?..

– Дезмонд уже обвинил меня в том, что я пытаюсь соблазнить Бранди. Должен ли я предположить, что ты разделяешь его мнение?

– Ни в коем случае, милорд. – Бентли напыжился, всем своим видом выражая праведное возмущение. – Я просто имел в виду, что для мисс Бранди в ее теперешнем состоянии неожиданная депеша из военного министерства могла оказаться чересчур сильным испытанием. Она наверняка расстроилась, и ей понадобились ваша поддержка и утешение. У меня и мысли не было о соблазнении.

– В самом деле? – Квентин отвернулся от него. – Тогда ты гораздо лучше, чем я. Потому что у меня такая мысль как раз была.

– Вы излишне суровы к себе, милорд.

– Разве? – Квентин резко повернулся, чтобы посмотреть в лицо другу. – Я знаю Бранди всю ее жизнь, провел с ней больше времени, чем все обитатели Колвертона вместе взятые. Я научил ее стрелять, ловить рыбу, ездить верхом. Я радовался ее жизнелюбию, поощрял ее самостоятельность, я говорил себе, что делаю это ради нее, что ей нужен рядом понимающий друг, крепкое плечо – мое. Я никогда не рассчитывал, что однажды я могу… она… мы… – Он замолчал и прошел по комнате, чтобы наполнить бокал.

– Повторяю, вы излишне к себе суровы, милорд. Квентин медленно поставил бутылку мадеры в буфет, не отрывая от нее взгляда.

– Бентли, лучше я скажу прямо. Чувства, которые я испытываю к Бранди в последние несколько дней, никак не назовешь братскими.

– Она превратилась в прелестную молодую леди, не правда ли? – мягко заметил Бентли.

От неожиданности Квентин вскинул голову и вперился взглядом в лицо Бентли:

– Так ты не удивлен?

– Чему удивляться? Что вас потянуло к мисс Бранди как к женщине? Нет, не удивлен, сэр. Прошу простить за фамильярность замечания, но мисс Бранди красивая, умная, восхитительная собеседница. Ваши чувства к ней всегда были сильны – даже когда она была совсем ребенком. Так почему бы им затухнуть теперь?

– Бентли, мне кажется, ты не понимаешь, что я говорю. Речь сейчас вовсе не о силе моих чувств, а о том направлении, которое они приняли. Дезмонд прав. Мне действительно нужна Бранди, но не как друг или сестра или нечто столь же платоническое. Я хочу ее. Именно так, как говорил Дезмонд. Ну, теперь-то тебе все ясно?

Бентли слегка приподнял бровь:

– Я понял все с первого раза, милорд. И смею добавить, ваше желание, вспыхнувшее к мисс Бранди, не является для меня величайшим открытием. Желание может быть рождено множеством причин. И проявляется оно по-разному. Но что бы ни говорил мастер Дезмонд, о соблазнении тут не может быть и речи, по крайней мере для вас и мисс Бранди.

Квентин пораженно покачал головой.

– Твоя интуиция потрясает, – проговорил он с неприкрытым восхищением. – Неужели, что бы я ни сказал, тебя ничем не удивишь и не шокируешь?

– Думаю, да. – Бентли едва заметно усмехнулся, – Видимо, мисс Бранди сделала правильный вывод: я знаю вас обоих гораздо лучше, чем вы сами знаете себя. – Он помолчал и скромно добавил: – Хотя в данном случае не нужно быть провидцем, чтобы разглядеть очевидное.

– И теперь, когда мы разглядели очевидное, как я должен поступить?

– А как вы хотите поступить?

– Как я хочу поступить и как велит мне долг – это разные вещи.

– Как скажете, сэр.

Квентин прищурился:

– Это что, своего рода ответ?

– Вовсе нет, милорд. Только вы можете найти ответы, которые ищете. И мне кажется, вы пока не готовы к этому.

– Видимо, не готов. Проклятие… я совершенно растерян. – Квентин потер виски. – Бранди страдает, и страдает из-за меня. А я не знаю, как облегчить ее боль. Что бы я ни сделал, ей будет только хуже.

– Не забывайте о своем глубоком чувстве.

– Об этом мне напоминать не нужно.

– Конечно же, нужно. Иначе вы бы ни на секунду не задумались над смехотворным утверждением мастера Дезмонда. Соблазнение – мелкий, эгоистичный поступок. Любовь – ни то ни другое, особенно когда она взаимна. И думаю, вы не сомневаетесь, что мисс Бранди отвечает на ваши чувства, не так ли?

– Нет. – У Квентина перехватило дыхание. – Не сомневаюсь. – Он уставился в никуда, вспомнив красоту Бранди, когда она смотрела ему в глаза, ее восторженный взгляд, раскрасневшееся лицо.

«Квентин, разве ты не понимаешь? – Он слышал ее голос так ясно, словно она находилась сейчас в этой комнате. – Я хочу отдать тебе все. Я люблю тебя»

– Проклятие. – Сжав кулаки, Квентин затряс головой, отгоняя прочь откровенное признание Бранди, да и свою собственную слабость. – Я знаю, что чувствует Бранди, я даже знаю, что ей кажется, будто она чувствует. Но она слишком молода и слишком невинна, чтобы предвидеть последствия того, что происходит между нами. Она не может ясно думать. Да она вообще ни о чем не думает. Поэтому я должен принимать решения за нас обоих.

– А вы, милорд, ясно мыслите?

– Достаточно ясно. И я понимаю, что для Бранди лучше всего. – Квентин решительно выпятил подбородок. – Я не имею права лишить ее всего, что она заслуживает, – и не намерен так поступать. Она едва оправилась от одного душевного потрясения, и я не хочу служить причиной другого.

Бентли наклонил голову, мгновенно уловив новую напряженную интонацию в голосе Квентина.

– Сегодня еще что-нибудь произошло?

– Да. Мы с Дезмондом были одни, когда он выпалил свое обвинение. Оно переросло в безобразную горячую перепалку… и тут как раз появилась Бранди.

– Она услышала, в чем вас обвинил мастер Дезмонд?

– Нет, но она сразу поняла, что является причиной ссоры. И настояла, чтобы я подробно все ей рассказал.

– Это меня не удивляет, сэр. Мисс Бранди довольно настойчива, когда пожелает.

– Я знаю, – вздохнул Квентин. – Как бы то ни было, намек Дезмонда очень расстроил ее. Наверное, она не ожидала с его стороны такого выпада после того сочувствия, которое он проявлял к ней последние две недели.

– Надеюсь, вы перестали обманывать себя, думая, что у мастера Дезмонда и мисс Бранди есть общее будущее?

– Нет, эта мысль больше не преследует меня. Не только я убежден, что Дезмонд обманывается насчет Бранди, она сама убеждена. Нет, что касается роли Дезмонда в жизни Бранди, то у меня только две причины для беспокойства. Первая – это то, что он попытается использовать свое опекунство, чтобы сломить ее волю, – и я очень надеюсь, что ты помешаешь его попытке в мое отсутствие.

– Сделаю все, что смогу, сэр.

– И моя вторая боль – та, которая действительно не дает мне покоя, – это то, что Дезмонд окажется слишком слаб, чтобы обеспечить безопасность Бранди.

Бентли изумился:

– Безопасность мисс Бранди, милорд?

– Да. Вот почему я вдвойне рад, что завтра ты отправишься в Изумрудный домик искать свою несуществующую пуговицу. – Квентин помрачнел. – У меня нет оснований для дурных предчувствий. Несомненно, я проявляю излишнюю осторожность. Так всегда происходит, если речь идет о Бранди. Поэтому я не стал с ней обсуждать именно эту версию. А также еще и потому, что не хотел лишний раз волновать ее теорией, которая, весьма вероятно, беспочвенна.

– Я ровным счетом ничего не понимаю, сэр.

Квентин задумчиво отставил бокал:

– Нам до сих пор неизвестно, кто убил Ардсли и моих родителей, а также на кого именно готовилось покушение. Предположим, что по каким-либо причинам целью убийцы был именно Ардсли. Разве это не означало бы, что теперь Бранди находится в опасности? Подумай как следует, Бентли. Каков бы ни был мотив убийства, чем бы ни стремился завладеть убийца – деньгами, семейными ценностями, имуществом, – разве нельзя предположить, что Ардсли завещал это Бранди и она теперь, ни о чем не подозревая, является их владелицей?

Бентли побледнел:

– Мне и в голову не пришло, что такое возможно.

– Это еще одна причина, по которой я отказываюсь покинуть Котсуолд до тех пор, пока не будет раскрыто убийство. Не только чтобы родители покоились в мире, но и чтобы Бранди чувствовала себя в безопасности – в полной безопасности. Я отказываюсь доверить ее благополучие Дезмонду, особенно теперь. Даже при лучших обстоятельствах на него нельзя положиться. А после смерти отца он все время напивается до полной потери рассудка. Нет, я никак не могу оставить Англию именно сейчас. Мне нужно убедить чиновников военного министерства отложить их приказ. – Квентин устало потер глаза. – Кстати, мне нужно попытаться поспать хотя бы несколько часов. Скоро рассвет. Я хочу пораньше выехать в Лондон.

– Конечно, – согласился Бентли, отметив, что небо на востоке приобрело бледно-желтый оттенок. – В какое время подать карету?

– В семь. – Квентин пересек комнату и замер, взявшись за дверную ручку. – Будем надеяться, мое присутствие в колонии требуется не так уж срочно и что, как только я расскажу о результатах следствия, проведенного на Боу-стрит, мои начальники пересмотрят свое решение и отложат мой отъезд.

– Уверен, они так и поступят, милорд. А что касается безопасности мисс Бранди, по крайней мере на ближайший день или два, пока вас не будет, то не беспокойтесь. Я позабочусь, чтобы она не оставалась одна.

– Спасибо, Бентли. – Квентин глубоко вздохнул. – Ты незаменим. Как бы мне хотелось, чтобы опекуном Бранди вместо Дезмонда был ты.

Бентли задумчиво уставился вслед удалявшейся фигуре хозяина.

– Это уже не важно, сэр, – пробормотал он себе под нос. – Чутье мне подсказывает, мисс Бранди недолго будет нуждаться в опекуне.

Бранди чувствовала, что ей нужен чей-то совет, но у нее и мысли не возникало об опекуне.

Она разметалась на подушках и уставилась в потолок, жалея, что не обращала больше внимания на слова Памелы, когда та лирически описывала любовь. Уж кто-кто, а Памела разбиралась в этом.

«Памела, как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас была здесь и могла дать мне совет», – думала Бранди, и сердце у нее сжималось от знакомого чувства потери.

Куда пойти, чтобы найти ответы? Где поэты черпают свои знания, куртизанки свое умение, любовницы свое очарование? Им всем наверняка приходилось начинать с нуля, так же как и ей. Ведь они тоже были когда-то неопытными и несведущими, а как же иначе? Тем не менее где-то как-то они узнали все, что им нужно было знать об этом таинственном чувстве, называемом любовью.

А как ей узнать?

Отбросив одеяло, Бранди села, обхватив колени руками, и решила оставить все попытки заснуть.

Судя по тому, что она помнила из рассказов Памелы и поэтических сонетов, ей сейчас следовало испытывать умопомрачительную радость или раздирающую сердце боль. Вместо этого она чувствовала полное разочарование и непреодолимый гнев.

Она даже не представляла, что Квентин окажется таким болваном. Двадцать лет она боготворила его, смотрела снизу вверх, как на самого лучшего из всех мужчин.

Сегодня он продемонстрировал все, что угодно, только не блестящий ум.

Как он мог так запросто отмахнуться от того, что происходит между ними, отказаться признать в этом любовь? Как он мог вообразить, будто это чувство исчезнет, если они станут его игнорировать?

Ведь это была любовь. И черт бы его побрал, Квентин знал это.

Бранди схватила подушку, энергично взбила ее, потом положила на колени и уперлась в нее локтями.

Она знала о романах Квентина даже больше, чем он мог себе представить. За столько лет она повидала их предостаточно: статных, красивых женщин, цеплявшихся за его руку подобно ухоженному плющу. Квентину она ничего не говорила, разумеется. Он, как и ее отец, как все прочие гости, съезжавшиеся на тихие приемы в загородный дом, полагал, что она спит в этой самой комнате: прелестной комнате, украшенной зеленью и цветами, которую Памела специально оставляла для визитов своей любимицы. Но Бранди не спала. Она выжидала, пока не начнут играть скрипки, и тогда выбиралась из окна, скатываясь в темноте на землю. Оказавшись внизу, она быстро бежала к раскидистой пихте перед покоями гостей, за которой начинался густой лес. Это было очень удобное место, потому что она легко пряталась среди мохнатых ветвей дерева и, никем не замеченная, обозревала всю территорию перед Изумрудным домиком.

Это оказалось очень познавательно.

За ночь с полдесятка пар осторожно скользили между деревьями, явно пытаясь укрыться в темноте. К шести годам Бранди выросла настолько, что уже могла дотянуться до нижней ветви и вскарабкаться на пихту. К восьми она уже понимала смысл происходящего: это были тайные свидания, не похожие друг на друга, – одни пары ограничивались неспешной прогулкой под луной, другие начинали в пылу срывать с себя одежду. Хотя, конечно, до нее не доходило, с чего это вдруг два человека стремятся прилипнуть друг к другу, как два облизанных леденца.

Но видимо, эти свидания доставляли молодым людям удовольствие, потому что Квентин часто тоже был в их числе – он и какая-нибудь дама, приехавшая в гости. Некоторых его спутниц Бранди узнавала, других – нет.

Она ясно помнила леди Пенелопу Маллер, светлые волосы которой всегда были уложены в одинаковое количество аккуратных буклей. Леди Пенелопа тихо смеялась и таращилась на Квентина, словно тот был божеством, посланным на землю. После нее была дочь угрюмого виконта – как ее там звали? – Эдвина. Леди Эдвина какая-то. Немного старше восемнадцатилетней Пенелопы, ей было года двадцать два. А волосы у нее были черные как ночь. Но звонкий смех и восхищенные взгляды – такие же.

Были толпы других.

Бранди смутно помнила потрясающую красавицу графиню из Йоркшира, еще дочь канадского чиновника… а поток была вдова – маркиза Элмсвуд. Юную Бранди тогда потрясло, что матроне, побывавшей замужем и достигшей преклонного возраста, тридцати одного года, захотелось целоваться в губы с молодым человеком восемнадцати лет. Тем не менее вдова, казалось, наслаждалась этим, если судить по ласковым словечкам и тихим глубоким стонам.

Замужние женщины тоже бегали за Квентином. Это шокировало Бранди больше всего. Но, как она и ожидала от Квентина, отличавшегося моральной чистотой, он пресекал все их заигрывания и имел дело только со свободными женщинами, которые могли прогуливаться по лесу, не рискуя, что за ними прибегут разгневанные мужья и вызовут Квентина на дуэль.

Хотя, вспомнила Бранди с улыбкой, была все-таки парочка разгневанных отцов. Они особенно негодовали, когда прогулки Квентина с их дочерьми переросли границы игривой болтовни и невинных поцелуев. Квентин был осторожен в своем выборе, приберегая самые пылкие и смелые объятия для опытных светских женщин. Бранди всегда угадывала, когда он задумывал нечто более скандальное, чем поцелуи, потому что тогда он уводил даму дальше в лес, где даже Бранди со своего отличного наблюдательного поста не могла разглядеть их действия.

К тому времени, когда ей исполнилось двенадцать, Бранди потеряла счет женщинам Квентина. Причем только тем, с кем он хороводился в Изумрудном домике. Одному Богу известно, сколько их было вообще. Она даже не представляла, какие запретные встречи происходили в клубе «Олмак» во время лондонского сезона или в течение долгих месяцев, когда Квентин жил в Оксфорде. Или во время пышных приемов в Колвертонском замке, которые постоянно устраивали Памела и Кентон и которые Бранди постоянно отказывалась посещать. Она с плачем молила отца, и он в конце концов сдался и освободил ее от тяжкой обязанности сопровождать его на балы. Когда она была ребенком, Колвертон казался ей огромным холодным домом.

Губ Бранди коснулась ироничная усмешка. Сейчас она стала взрослой, а мнение о Колвертоне у нее такое же.

В любом случае, несмотря на ее юный возраст и некоторую неосведомленность, ночные бдения под пихтой научили ее даже с расстояния в двадцать футов распознавать первые признаки того, что Квентин увлечен женщиной: хриплые нотки, появлявшиеся в его голосе; осторожные прикосновения к лицу женщины, ее волосам, даже плечам; решительность, с которой он брал ее за подбородок и приподнимал его, чтобы добиться поцелуя; и, правда очень редко, едва заметная потеря самообладания, когда он держал даму в объятиях.

Тогда ею двигало простое детское любопытство, которое заставляло подглядывать за Квентином, чтобы понять его действия.

Теперь это было нечто большее.

Вздохнув, Бранди провела пальцами по тонкому муслину своего пеньюара. Она сравнивала то, что наблюдала много лет назад, с тем, что пережила сама, оказавшись несколько восхитительных раз в объятиях Квентина. Он, конечно, сохранял свое проклятое самообладание, хотя с трудом. Но дрожь в его голосе, когда произносил ее имя, затрудненное дыхание, порывистость движения, когда он привлекал ее к себе, – все это говорило о внутренней борьбе, происходившей в его душе. Такого раньше с ним не случалось, по крайней мере насколько помнила Бранди. И внутренний голос подсказывал ей шепотом, что если мир исчезает каждый раз, когда Квентин оказывается рядом с ней, то это чудо внове не только для нее, но и для него тоже.

И тем более оно его пугает, потому что их давняя дружба диктует ему роль старшего брата и он вбил себе в голову, что обязан защищать ее.

Если бы только он позволил чувству взять верх над разумом – лишь разок. Если бы только он отбросил в сторону благородство и мысли о долге и прислушался к собственному сердцу. Тогда, возможно, он понял бы правду.

Бранди легко коснулась кончиками пальцев своих губ, упиваясь воспоминанием о том, с каким невероятным усилием Квентин оторвался от нее.

Он считал, что она наивна.

А на самом деле это он глупец.

Он считал, ее неопытность не позволяет отличить любовь от страсти.

Он никогда еще так не ошибался.

Он считал ее ребенком – маленьким и слабым, нуждающимся в его защите.

И как он не видит, что, отказывая ей, а заодно и самому себе, он причиняет ей больше боли, чем любая его отлучка. Потому, что Бранди понимала – он принадлежит в первую очередь Англии. Она бы довольствовалась даже самыми краткими встречами, которые судьба могла бы им подарить, и вынесла бы боль каждого расставания, и ей не страшны были-бы бессонные ночи, потому что она молилась бы за него и ждала его скорейшего возвращения.

А вот чего она не могла вынести, так это мысли, что вообще его не получит.

«Квентин, – горестно сокрушалась она, вглядываясь в темноту комнаты. – Как мне открыть тебе глаза? Я больше не та непоседливая девчонка, которая лила слезы, когда ты с ней прощался. Хотя, наверное, что-то во мне от нее осталось. Возможно, навсегда. Но я уже выросла, о чем сама не подозревала, пока ты не вернулся. Ну как мне убедить тебя, что я изменилась? Что мы оба изменились? И то, что происходит сейчас между нами, – красиво и правильно? Назад нам уже нет пути. И даже если бы был, то мне этого не нужно. Да и тебе тоже».

Она поднялась и. выдвинув ящичек трюмо, достала пистолет, который держала под рукой с тех пор, как Квентин подарил его четыре года назад. Она с любовью погладила резную рукоять, вспоминая ту минуту, когда Квентин объявил, что пистолет отныне принадлежит ей. Тогда он собирался в путь. Это была реальность, с которой она, совсем еще ребенок, не могла смириться. А теперь? Теперь, если в министерстве настоят на своем, он снова уедет.

Прекрасная возможность показать ему, какой сильной она стала. Так она и сделает, после того как лишит его проклятого самоконтроля.

С новой решимостью Бранди крепче сжала пистолет, вспомнив состязание по стрельбе, которое предшествовало отъезду Квентина, – тогда она одержала победу.

До сих пор она ни разу не проиграла Квентину. И сейчас не время.