Текст книги "Весы Правосудия Божиего. Книга первая"

Глава 17

Зловещая тишина второго корпуса, лишь иногда прерываемая лязгом дверных засовов-собак, и постоянный гул, создаваемый вечным движением первого, анализу сравнения вряд ли может поддаться, но при духовном желании, наверно, все же можно найти пару слов, чтобы попытаться-таки описать этот апофеоз парадоксов…

^{Втором во крыле, где камера что монастырская келья,}

^{Там узник изгой, от искушений отрекшись мирских.}

^{Чуть не святый монах, в глубоком посту и молитвах,}

^{Смысл жизни он познает, Божию кару смиренно неся.}

^{Незыблему благодать получает Господню, неистово каясь}

^{Во грешных поступках мирского пути своего.}

^{Просвещается там человек, читая писания мудрых,}

^{Ликует душою он, мысль познав от истины и бытия.}

^{А во первом крыле, где месиво что в преисподней.}

^{Сошлась там отборная нечисть мира сего и теперь.}

^{В бесстыжий свой похоти пляс, распоясавшись, скачут.}

^{Вакханалии нечеловечной безумцы, опустив портки.}

^{Меры не зная, предела не видя, людские ли дети.}

^{Нет, вы не дети людские, да дьяволы вы во плоти.}

^{Пляшите, но вскоре пред вами откроются адские врата.}

^{Вам придется войти, чтобы пламенем синим сгореть.}

^{Ибо нечисти сей, на землю однажды попав по ошибке,}

^{Не вернуться уже вам сюда, где ни попадя больше не гадить.}

^{Ни телом смердящим своим, ни гадкой душой изувера.}

^{Исчадие ада, Содомы, Гоморры, племянники вы Сатаны.}

Ну вот примерно такие вот впечатления, да, разумеется, не все там прям конченые злодеи, но хватает и нескольких моральных уродов, чтобы испоганить жизнь многим и многим нормальным сидельцам.

Так вот, за время его двухмесячного отсутствия в хате сменилась власть, малой кровью, точно так знали приколоть-рассказать те, кто остались от старой Бронькиной команды.

Ростика и Севера увезли на суды, а потом, получив сроки, они растворились где-то по лагерям бескрайней Сибири. Ну а те, кто остались, сдав свои позиции, теперь ютились на вторых ролях, вслед за новыми хозяевами ситуации.

Оно, движение такого рода, как раз нормально в тех местах, людей привозят и увозят, с тем самым и власть меняется, но беда в том, что, сколько нас есть на свете, столько и характеров.

– Так, брат, в моей бригаде места все заняты, куда же тебя определить?

Перед Бронькой возникло на первый взгляд накачанное тело, ростом не ниже его самого, но на низком лбу и в пустых, под воздействием наркоты остекленевших глазах этого человека горы, черты интеллекта ну никак вот просто напрочь не просматривались.

– За меня не беспокойся, не впервой я тут, братуха, так что место мое найдется само собой.

– Наслышан, тут братва глаголет, что я, мол, на твоей шконке разлегся, так что, хочешь меня подвинуть или как? Знаешь, я люблю острые предметы… пользоваться ими люблю.

Малоинтеллигентный оратор, отхаркавшись из глубин прокуренной трахеи, для пущего эффекта добавив еще и из воспаленного синусита, с размаху, «мастерски» выплюнул свою зеленую соплю, а та, сделав дугу высоко под потолком, плюхнулась на стенку точно над его, а ранее бывшей шконкой Броньки.

Отвратительная масса, за собой оставляя слизистый след, медленно сползала вниз по вертикали стены, направляясь прямо к спальному месту.

Ну разумеется, что после такого «жеста» на ту шконку себя уважающий человек уже ну никак не ляжет.

Эту мысль Бронислав придержал за зубами, ну какой смысл с ходу бросаться аж в крайности.

С гордостью проследив за полетом своего искусного харчка, новый хозяин хаты в идиотской ухмылке обнажил желтые, до корней прогнившие зубы наркомана, по пояс раздетый, Кинг-Конг пытался демонстрировать свои дисгармонично раскачанные мышечные группы.

Если бицепс был раздут по максимуму, то тут напрочь отсутствовал трицепс и трапеция, а большая голова держалась на тонкой шее, так что особого устрашения от этого асимметричного недочеловека Бронька вовсе не испытывал.

– Да что ты, бродяга – уважительная форма обращения к любому уголовнику.

– Шконка не моя, она тюремная, так что без суеты, спокойно, а острыми предметами я работал годами на моем личном мясокомбинатике, но поверь, брат, всего лучше мной предпочитается пользоваться человеческим мозгом, таким, знаешь, извилистым и на редкость непредсказуемым серым веществом.

Свой монолог он произнес с такой интонацией, что шизофренику вроде его оппонента вполне могло показаться, что Бронька частенько прям так и питается вышеназванной субстанцией…

– Ну, давай, эй, Макака, покажи бродяге его новое место.

Недоносок явно респектировал ростом гигантского и не менее самоуверенного Броньку.

В сервисе Макаки он не нуждался, ибо поблизости на своих шконках особняком сидели пятеро мужиков и распивали черный чай, пуская по кругу небольшую эмалированную кружку с искусно заплетенной ручкой.

Трое из них были еще из старого состава и, махнув, мол, присаживайся, подали свеженького напитка Богов, как нередко каторжане воистину величали свой единственный и всеми многоуважаемый эликсир вечной молодости под кодовым названием чифир.

– Божественный напиток Дьявола.

Отведав суперкрепкого чаю, Бронька не смог воздержаться от комментария:

– Это кто же такой щедрый, что сыпет двойную дозу заварки, ажнак скулы выворачивает, ну спасибочки, братки, раскумарили, однако, вроде как рукою ломку душевную сняли.

Он шутил от души, от приятного подъема настроения, помнят и уважают ребята.

– Да все путем, будем вшестером на четырех шконорях ютиться, в тесноте, да не в обиде.

– Все же лучше, чем вон те, – один из ребят качнул головой в сторону скалы, где опущенные – петухи кучковались аж вдесятером на двух спальных местах, да, впрочем, как и всегда.

Те бедолаги и на самом деле спали как поросята, друг на друге, обнимаясь без комплексов, а что им было комплексовать-то, у них уже было отнято все, да и, поди, по заслугам, однако ведь «Бог шельму метит».

– За этих пару месяцев у нас большие перемены, тебя увели, Ростика с Севером тоже, мы остались втроем, ну и что сделаешь. Закинули эту банду наркоманов, на героине сидят. Видел помощничка этого, большого дебила, Макака, так он полный рабочий петух, активно трудящийся проституткой, спит вон с теми всеми у скалы, а ходит по хате как дома, ужас, такого еще не видали. Скорей надо с этим разобраться.

– Одни петушары вокруг, вот так дожили, демократия, мать ее, то ли дело было раньше, пару раз за неделю передрались, раны зализали и жили спокойно.

Кто-то шутил из ребят, мужики завернули косого – сигарету травушки марихуанушки и, курнув, продолжали полушуточные разговоры о жизни, будь она неладна, долюшка родимая.

Виталик, двадцать девять отроду, скрав картину Айвазовского из частной коллекции, повез ее в Германию на уже условленную продажу, но на границе с Польшей был пойман по глупости, из-за пары фальшивых долларов, что ему подсунули еще в обменном пункте, когда собирался в дорогу.

– Стали обыскивать машину, и вот он я, практически в гостях у сказки… будем знакомы.

Он работал на радио при Союзе, а потом, видите ли, решил сменить амплуа, но неудачно. Тощий как спагетти, интеллигент, и только. Всегда найдет что сказать, отвечая шуткой на любой серьезный вопрос.

Настоящий папарацци, проныра и журналюга, с лицом человека, интересующегося всем, что видит, слышит и даже осязает своим длинным носом, на который опираются очки искусной работы с совершенно круглыми стеклами линз явно немалых диоптрий дальнозоркости.

Гриша, этот приятель, опытный каторжанин, второй раз сидит за золотишко, которое просто любит, а также и знает, где да как искать сей презренный металл на бескрайних просторах Сибири.

Свое не лишенное романтического риска ремесло он начал еще по молодости, старателем в небольшой, но успешной артели, а теперь уже к пятому десятку уверенно подбирался, что, судя по его телу, вообще-то не сказать. Этот человек имел также и опыт побега, проходя через тайгу почти семьсот километров, растерял двоих спутников, так как бежали-то втроем, а дошел он один.

Настоящий уссурийский тигр, а на вопрос, куда делись его приятели, он преспокойно отвечал:

– Тайга большая, разбрелись.

И на самом деле вполне возможно, что и не врал, хотя по тюрьмам не зря ведь ходят легенды, что в побег из мест не столь отдаленных некоторые брали живую консерву с собой, ну а когда уже, заблудившись, и голодные путешественники доходили до отчаяния, то с помощью поедания друг друга сильнейшему нередко удавалось все-таки выжить… на такое он вряд ли способен, но чего же не сделаешь ради идеи, в конце-то концов.

Честен, но безэмоционален, что говорит о железной воле характера. Всегда во внимании, даже во сне, мощного телосложения и хозяин уже подвыцветших серо-голубых, тотально холодных глаз, которые, похоже, что видят насквозь, и не то что любого, а невольно сдается, даже полутораметровые стены.

Егор, профессиональный гангстер и карточный игрок, он всегда с улыбкой на лице, двухметровый красавец, тридцати пяти лет отроду. Пойман во время драки с перестрелкой в казино. Сколько у него эпизодов вообще, он и сам-то, похоже, не помнит, но ограбление почты к его делу пришито конкретно.

Сидеть до звонка – конца предполагаемого немалого срока он и не помышляет, а будет бежать при первой же возможности. Ловок, как кот, и уверен в себе, как орел во время падения на жертву.

– Все было в ажуре, черт возьми, Лас-Вегас уже дрожал в предчувствиях моего приезда, но было мне надо сунуться в это проклятое казино, напоследок оттянусь, думал, и карта вроде поперла, а вот надо же встретить там старых недругов, и понеслась…

Андрюха, как раз тридцать три.

– Я всего-то продавец.

Он скромно отшучивался, но был замешан в торговле оружием, по удобному случаю в Чечню гнал инструменты войны.

Невысокого роста, с лысиной, немного пухловатый, но тюрьма вскоре поправит этот недостаток, на такой-то диете да любой толстяк, если только не кишкомет-обжора, высохнет на глазах за считаные недели.

Глядя на его весьма интеллектуальный лоб, любой проникнется к нему доверием, светло-карие спокойные глаза явно говорят о высшем образовании, и эту догадку еще подкрепляют тонкие очки, квадрат, почти без оправы. С виду далеко не спортсмен, но утверждает, что в молодости боксом занимался и аж до кандидата в мастера спорта успешно добрался, руками пробивая себе дорогу сквозь десятки соперников на ринге, так что при необходимости сдачи дать, по его самого словам, вполне был готов.

Дитя, по погонялу-кличке, на самом деле молодой пацан восемнадцати лет, убийца.

– Нас было десять пацанов, а тех других в полтора раза больше. Встретились в парке для выяснения отношений, у всех бейсбольные биты и арматуры. Дрались почти час, и, кто убил того парня, никто не в курсе, но совершеннолетним оказался один я, вот и посадили, но говорят, что разберутся.

В этой истории, полностью совранной, «устами младенца» прослушивалось все то, что толкнуло его на убийство.

Вожак банды себе подобных, выросший за гранью бедности, глядя на достаток других сверстников, собирал злость и качал мышцы, единственное доступное ему бесплатное увлечение, а потом, выходя на улицы, разумеется, демонстрировал свою силу, чтобы хоть как-то совокупить постоянно переживаемый стыд то за то, что у него нету велосипеда, то просто денег на мороженое или кино, чтобы пригласить подругу.

Потом и машины пошли, на которых его сверстники уже стали увозить девушек… а он оставался со своей злостью и мышцами наедине… вот и пришел день, когда он доказал, что сильнее, смелее и лучше всех… да нет, на самом деле было все вовсе не так.

Его душа переполнилась несправедливостью, озлобилась на весь мир, который его то и делал, что унижал, он устал от стыда за свои драные одежды, за вечно пустой карман, вот и не выдержала подточенная психика пацана…

Теперь среди взрослых дядек в тюрьме, где не было никаких материальных различий между ним и другими сидельцами, он в конце-то концов был практически счастлив, тут ему нечего было стыдиться, а молод, красив и силен он оставался и тут.

Гордился пацан тем, что его приняли в достойную компанию, позволяя сидеть между уважаемыми паханами, и не только, слушать серьезные разговоры респектабельных по отношению к его возрасту бывалых… к нему тоже прислушивались и еще доверяли столь почетную да ответственную миссию, как заваривать и даже распивать с ними чифир.

Эта компания, где Бронька был не последним членом из достойных, теперь уже не нуждалась ни в физической поддержке, ни в интеллектуальной, ребята собрались всех мастей и за себя постоять могли, то уж точно.

Приняв дозы героина, «люди» человека горы, во главе с самим заправилой-лидером, добавляли еще и Рояля-алкоголя, а, как всем известно, этот коктейль отнимает остатки рассудка.

Вот тогда-то они и устраивали свои оргии, совершая акты половых извращений прямо на глазах у всей камеры, бедные опущенные – петухи трудились в поте лица, делая им минеты, стоя на коленях часами, пока и не добьется оргазма обдолбанного мучителя, а потом за оказанный сервис еще и получали по голове.

Монстр в гигантском теле человека, согласитесь, это опасно, а шестеро таких извращенцев, где по большому счету всем друг на друга плевать, становится уже серьезной язвой в данном обществе, то есть не дает же покоя целыми сутками.

Эта банда сутенеров, каким-то образом собравшись в одно место и, видимо, имевшая неплохую поддержку на свободе, ведь кто-то их снабжал героином, терроризировала полтораста человек в постоянном режиме.

В общем, компания сия, словно заноза в пятке, не давала покоя каторжанам сутками напролет.

Похоже, у них водились денежки, и немалые, да что там, ведь торговля женскими прелестями, говорят, самая древняя профессия в мире, и одна из прибыльных, вот только какую роль тут должны играть такие паразиты вроде подобных ублюдков?

– Сутенеры, видите ли, да раньше таких самих опускали в первый же момент, а теперь вон гляньте, разухабились, слов просто нету. Перерезали бы им глотки в наше время за две секунды, нечисть поганая, – вполголоса буркнул некто из старых сидельцев, читавший классику на соседней шконке.

Уважаемый старик уж точно в жизни видов повидал, а теперь под старость держался особняком.

– Да уж, братцы, нам через не хочу, а придется этим заняться рано или поздно, – невольно высказал свое мнение Бронислав, и как в воду глядел…

Надзиратели проходят максимум три раза в сутки, заодно с баландерами – разносчиками питания, и на все, что происходит в камерах, им глубоко наплевать.

В случае трупа в хате его просто убирают без вопросов, а что спрашивать, ведь все равно никто ничего не видел, кого бы ни спроси. Легче написать простой диагноз, суицид, ведь у пятидесяти процентов заключенных нету никого, кто мог бы ими поинтересоваться. А вдруг приедет мать-старушка через пару лет, не дождавшись весточки от сына, то ей лаконично пояснят.

– Ваш сынок, уважаемая матушка, видите ли, оказался слабохарактерным и покончил с собой, повесившись на оконной решетке, а вы что, так и не знали, ну не надо лить тут нам слезы, так он у вас ведь был наркоманом, да не простым, а героинщиком, да-да, понимаем, горькая, но правда.

И никто не узнает, где могилка моя…

Атмосфера в камере была явно на грани событий, ведь такой беспредел долго продолжаться попросту не мог.

Было ясно, что вскоре должна быть серьезная потасовка, но чем же Асан думает, неужели некому стукануть куда надо о происходящем, ведь хозяин-то должен знать, какая тварь распоясалась, в прямом смысле этого слова, ну снимают штаны аж посреди хаты, и ведь совершенно невозможно смотреть, что, обколовшись героином, эти ублюдки творят с убогими петухами.

– Гриша, ты вроде как старший среди нас, знаешь, я посадил бы этого человека-гору вместе с его Макакой в одиночку, вот там пусть друг друга и трахают всласть, а не мозги у целой хаты, порядком поднадоело, блин буду.

– Браток, не наше дело до них, а уж если они мучают тех петухов, то так им и надо, будут знать, как насиловать малых детей там на воле, да ты присмотрись, мне порой кажется, что им это вполне даже по кайфу.

На шконках петухов начиналась новая оргия… человек-гора и его команда после уколов героина, подпершись спиртом, все еще не теряли сознания и, чтобы достичь уже полного счастья, немедленно желали «серьезного» секса…

Глянув туда, любой нормальный сказал бы, что не зря все же Господь спалил Содом и Гоморру.

– Эти ублюдки теряют рассудок, про героин с водкой вперемешку известно прекрасно, такая гремучая смесь попросту срывает головы, я бьюсь об заклад, скоро они должны сделать что-то сверхбеспредельное, вот тогда-то мы их и выбросим из хаты, без проблем, а пока что спокойно, нам не надо, чтобы по тюрьме за нас слушок прогремел, будто мы за петухов мазу тянем – заступаемся.

Представь, ведь вовеки уже не отмоешься…

Но как только будет серьезный повод, так тут же я дам знак, и все атакуем вместе, а пока не спеши, перетрем по ходу с пацанами.

Гриша был прав, славу петухозаступника не дай Бог сыскать, там, не ровен час, и самому в ту компанию угодить недолго, никакая сила не поможет, спаси и сохрани.

Свежее мясо – закинут вновь прибывший, двери камеры закрылись за мужиком явно бывалым, опытный взгляд, первоходку с рецидивистом не спутает ни в коем разе, он стоит ошеломленный неизвестной реальностью, но этот был далеко не такой.

Макака, сам сидевший по первому разу, да и вообще недалекого ума, буквально подскочил к новозакинутому на правах шестерки заправилы.

– Иди сюда, мужик, что за история у вас, уважаемый, ух ты, мать честная, да ведь у него баул-рюкзак набитый, давай-ка посмотрим, чего доброго в нем наложено, припрятано, заныкано.

Потерявшая всякий стыд и уважение к окружающим, эта тварь пыталась выставить себя за некого замдиректора по хозвопросам, на самом-то деле будучи тем же петухом, только с той разницей, что был он личной прислугой и любовницей заправилы-самозванца.

Он попытался ухватиться за сумку новопришельца.

И на самом деле обоеполое существо, ну петух ведь.

– Слушай, пацан, оставь меня в покое, – он уверенно подвинул Макаку в сторону и шагнул вглубь камеры.

– Кто тут смотрящий? – спросил мужик так, как и положено по понятиям.

Банда человека-горы как раз спала в полном ауте после оргии, один только Макак прыгал вокруг, предлагая свои услуги по размещению новичка, мол, он тут почти главный.

– Иди падай у нас, – Бронька как раз занимался тем, что разливал свежий чай.

– Ну и как ваши беды? – он обратился ко всем зараз, без малейшего пафоса, как бы вышедший на волю лишь ради недолгой прогулки, вроде прям по договору служащий солдат усиленно тренированных войск, вернувшись с отпуска.

А он оказался егерем из глубокой тайги.

– Мое погоняло Снайпер, но не за охоту на людей, просто я профессиональный охотник.

Первый раз подсел на три года.

Он грустно ухмыльнулся и, расслабившись, выдохнул:

– Эх, тюряга – дом родной.

Охотник со знанием дела хлебнул предложенного чаю.

Потом, спокойно закурив, оглянулся и изрек весьма оптимистическую для заключенного фразу:

– Не тужите, пацаны, наши удачи еще впереди.

Слова, вселяющие надежду, были произнесены с такой интонацией, что никак не допускали обратной гипотезы.

Это была уверенность в себе на сто процентов или игра на публику, нет, не так, то говорил на самом деле тертый волчара. Поведение, конечно, можно играть, но недолго, в столь экстремальных условиях скоро покажешь, кто ты такой, братва все тут же заметит годами тренированным глазом и растолкует с философической точки зрения, а спешить-то некуда…

Ведь уголовнички там внутри то и делают, что общаются, оттачивая свой, хоть и не в ту сторону повернутый, но порой все же вызывающий восхищение интеллект.

Психологом-аналитиком там становится каждый второй, ведь то и дело плетутся самые коварные планы да интриги, а мышление, оно все-таки тренирует мозги, пусть в этом случае злодейские в основном, но что делать, судьба, зато оттуда уже тонкие специалисты выходят, с повышенной, так сказать, квалификацией.

Ведь не зря говорят, мол, тюрьма от университета только тем и отличается, что тут академический год не дается, на заочный не перейдешь и, вообще, учебу по своей воле не бросишь.

Ребята, там не скроешь, кто ты такой, да потому, что в экстремальных условиях любой человек очень скоро покажет, чем дышит он на самом деле.

Люди, не по своей воле прожившие годы в таких вот условиях, уничтожены навсегда, да там, по сути, нормальных-то нет… а если и был таковым, то по мере отсидки становишься сумасшедшим.

Вот и попробуй, как попрет-то она, жизнь среди братвы… там все серьезно… чуть что, к ответу призовут и глазом не моргнут, как приблуда-нож под ребром окажется.

А тут шедевр природы, сын тайги, ну просто высоконравственная личность, с ним спорить не стоит, да и не приходится.

Ну совершенная уверенность в своих действиях, он вообще не предполагает, что в мире мир… со всеми из этой идеальной, но, к сожалению великому, несбыточной метафоры вытекающими последствиями. Не верит никому, кроме себя, так он привык, этот сын тайги, она его не ласкала, а заставляла не допускать промаха ни в стрельбе, ни в выборе тропы, по которой именно ближайший путь до очага дома родного.

Иначе можно запросто вернуться ни с чем или заблудиться и замерзнуть, сгинуть в пурге, кроме шуток.

Любому из нас грозила бы неминуемая гибель в условиях, где он жил преспокойно.

– Оттарабанил, дескать, отсидел до звонка, прихожу, а та сука с лесничим вовсю на диване скачет, ну что ж, думаю, природа-матушка. Так нет же, оказалось, она с ним еще до того лося, что я тогда нам на зиму завалил, половую связь имела.

Ох какой бежал красавец, жаль было стрелять, да если упустишь, то, кто знает, когда снова такой подойдет, одни рога сорок килограмм весом и в полтора метра размахом.

Да, черт побери, ведь всегда на зиму лося валим, а он меня за решетку упек, видите ли, браконьера поймал, да оказывается, только из-за того, чтобы женушку, супружницу-то мою, поспокойней на постель-то таскать, мать его так.

Вишь ли, я блондинку в тайгу себе привез, а он пользуется, лесник, блин буду, что охотнику делать…

Этот раз я ему нос сломал, вот и сидеть опять Снайперу.

Так, гляди, и квалификацию потерять-то недолго.

– О да, он прав, братва.

Каждое его изречение было переполнено смыслом, хоть и простым, так ведь гениальное, оно все просто. Как, например, недавно русскими учеными, кстати тоже сбежавшими за границу, изобретенный сверхпроводник, в основе чего легла линия, проведенная по листу бумаги простым графитным карандашом, а Нобелевской премии удостоились.

Оглядев камеру, где явно кучковались два лагеря и назревал конфликт, он как бы для себя изрек вот такую вот ну прям вот стерильную фразу:

– Ребята, давайте жить дружно…

То из мультика про кота Леопольда с грызунами, так ведь не в бровь, а в глаз.

– Сколько бы ни дали мне за его нос, но, отсидев, я обязательно устрою за ним охоту. Благодарю Господа, что не дал мне с ней деток, москвичка, будь я проклят, блондинка крашеная. Думал, деньги есть, почему бы не жениться на красавице, так вот что, шайтан побери, из этого вышло.

Снайпер обреченно смотрел в никуда. Человек, кто не боялся встречи даже со стаей голодных волков и ни с уссурийским тигром, не мог разлюбить предавшую его женщину, он даже не винил ее, а гнобил участкового лесника, к которому та ускользнула уже давненько.

– Да ладно тебе, может быть, лесник не так-то и виноват, ведь если сучка не захочет, то кобель же не вскочит, – проронил кто-то из компании с целью развития другого направления надоевшей темы разговора.

Братва пила чай, и, как всегда, при появлении нового сокамерника все внимание привязывалось к свежей информации, в данном случае к весьма странному по происхождению, не поддающемуся классификации по этническому признаку свежему сидельцу… то ли чукча, то ли европеец?

– Смотрите, если его сопоставить европейцу, то явно просматривается азиат, а среди азиатов он смахивал бы на европейца.

Ну просто чудо природы, таких мало, да и, вообще, аналогов, наверно, уж нету.

Виталик, протерев очки, интересовался.

– Это, наверно, геологи его заделали, по обычаю, чукча ведь жену свою гостю дает на ночь как угощение, вот и Снайпер родился полуарийских кровей, – братва не унималась подкалывать охотника, а тот, видимо давно привыкший к такого рода обсуждениям его внешности, даже наслаждался повышенному вниманию к его персоне.

– То еще моя прабабушка согрешила с русским златоискателем, с тех пор в нашем роду всякие рождаются, все же жаль, что у меня с москвичкой сын не получился, вот же красавец вырос бы, – сетовал безутешный Ромео тайги.

– Вы, пацаны, старому особисту чайку-то не откажите, а иначе уж ноги ватные становятся, оно это тут, зудят от ревматизму, сырость, походу, виновна, а на воле так сами до лавочки ювелирной принесли.

Сам не знаю, как внутри оказался, ну было открыто, вот и заглянул, а там рыжья проклятого на несметные тысячи лежит.

Осмотрелся, никого, ну я стеклышко подвинул, дай, думаю, загребу-ка долю малую.

Вот так фарту-то привалило, ныряю туда обеими клешнями и давай цепочки да брюлики по карманам рассовывать, кольца да браслеты на грабли свои надевать.

И ни сигнализация заорала, ни то меня кто видел, а менты прям как из-под земли и выросли, ведь носит же земля этих мерзавцев.

Да я же не баран, цацки вмиг сбросил, мол, не пойман – не вор, дескать, мусорочки дорогие, посмотреть зашел, глядь, а тут вон беспорядок и нет никого, дай, думаю, хозяев дождусь, присмотрю, пока суть да дело, ну чтоб кто чего не спер, мало ли, злоумышленник наведается, не ровен час, чего греха таить, мол, искушение-то – вон оно какое.

Так они мне и говорят: «Складно лепишь, папаша, да у нас доказулечки вон имеются» – и давай меня по их телику показывать.

Гляжу, и вправду я, но как красиво работал, сказка, и только.

Не спеша, с расстановочкой, вот только жаль, что конец все ж таки не получился по-моему, фортуна отвернулась, а то, раскладывая кольца да браслеты по карманам клифта, уж размечтался: сдам добришко, думаю, да на острова, старые кости погреть, как в кино, отправлюсь, авось и старушенцию какую присмотрел бы себе.

Что ж не вышло, опять вон на нарах, а че, человеку-то быть где-то надо, а выхода всего лишь два: нары, ну или Канары.

Зато на фильм сняли, и то хорошо, для поколений наглядное пособие останется, урок старого жулика.

Особиста престарелого все слушали не перебивая, он в основном на шконке валялся, книжки почитывая, но за хатой следил будь здоров.

Старый знал все про всех, и, выбрав правильных ребят, он сам в нужное время подходил, заводя разговор о легендарном прошлом, а молодые, уважая его преклонный возраст, даже гордились его визиту.

Бедолага не знал, не ведал, что, пока он чалился, за последних десять лет мир так изменился, что вместо охранников да сигнализаций давно уж как камеры работают.

Так вот сидя за чаем пусть и о глупостях разных лясы точат, но за непринужденной беседой время летит, и порой даже не замечают, что дело-то в тюрьме, однако, и что происходит вокруг.

– Бронька, в сторону, – это крикнул Детя, толкая его в бок что было сил.

Нож человека-горы, прорезая пространство буквально в нескольких сантиметрах, миновав шею, в сторону сбитого Броньки, по рукоятку бесшумно воткнулся в спину Детя, и тот медленно пополз вниз по стойке шконки, с удивлением и блаженством одновременно на юном лице.

Моментально превратившись в кувалду для убийств, в тот же момент здоровенный кулак Бронислава сокрушительным ударом стукнулся о переносицу нападающего, раздробляя ее на десятки частей, но Детя уже ничто не могло спасти.

Краем глаза заметив кончину приятеля, он озверел в прямом смысле этого слова.

– Конченые твари, кто вас на землю-то пустил, должно быть, по ошибочке, не иначе, вы, дьяволы, сюда угодили, чтобы нормальным людям жизнь отравлять…

Человек-гора еще раз по инерции махнул руками и рухнул вырубленным на пол, под ноги взбесившейся массе людей, только и ждавшей сигнала к действию.

Разделенные на два лагеря безумцы начали резню братьев своих, почувствовав запах крови, озверевшие люди уже не задумывались об исходе боя, а попросту инстинктивно сражались насмерть в закрытом пространстве.

Виталик и Гриша оказались прямо в центре событий, они, встав спина к спине, отбивались от дружков человека-горы, а те, вооруженные кто чем, били и резали каждого, кто попадался под руку.

Известный враг, он не так опасен, чем тот, о чьей неприязни к себе ты даже не догадываешься. Такой подонок, ждавший месяцами выгодного случая, теперь под шумок достает из-под матраца приблуду, где-то раздобытый колющий или режущий предмет, и исподтишка бросается в атаку, чтобы, в конце-то концов, свести счеты с ненавистным ему кем-либо.

Так, что в месиве бойни оказываются практически все. Даже петухи вытаскивают какие-нибудь вооружающие их предметы и идут резать своих обидчиков.

Издавая удивительно схожие с настоящим приматом произносимыми звуки, Макака с завидной ловкостью скакал по верхнему ярусу шконок, в руке держа уже знакомый нож человека-горы, доставшийся ему по наследству.

Если кто-то наблюдал бы за происходящим со стороны, то, наверно, мог бы подумать, что это бой гладиаторов до последнего выжившего, то есть победителя.

Егор сражался на втором ярусе, похоже, он спал во время начала атаки. Так, вот этим воспользовавшись, один из дружков человека-горы, тоже похожий на Кинг-Конга, набросив ему удавку на шею, пытался бедолагу спящего задушить и ведь исполнил бы, гад, свой подлый замысел, если в тот момент не освободился бы Бронька.

Послав очередного недоноска в нокаут, он с ловкостью гепарда заскочил на второй ярус и, вложив всю свою ненависть к подлости во вдвое сплетенные пальцами пясти, нанес единственный, но, похоже, сокрушительный удар по шее душившего Егорку Кинг-Конга, он почувствовал, как хрустнули позвонки подлого ублюдка, и тот, замертво падая вниз, получил свой последний, наверняка даже не нужный уже удар, головой приземляясь о бетонный пол, этим бесславно заканчивая свою никчемную жизнь.

Гриша где-то пропал в страшном месиве, Андрюху прижимали к проему оконной арки, но он не был один, мужики, принявшие сторону команды Броньки, здорово ему помогали.

Пробивая себе путь в безумной массе, он решил продвигаться на выручку Андрюхе, а Макака, видимо уверовав в то, что он и на самом деле может летать, в сопровождении пронзительного крика, очень схожего с боевым кличем дикой обезьяны, максимально разогнавшись по второму ярусу, взмыл вверх в головокружительном прыжке, решив непременно покончить со своим ворогом с воздуха.

Хотя и был строго занят пробиванием пути в сторону окна, где прижимали к стене его приятеля, краем глаза Бронька все же заметил выпрыгнувшего ввысь безумца.