Текст книги "Весы Правосудия Божиего. Книга первая"

Неделю так неделю, раз уж требуется, они оставили машину в руках специалистов и отправились обратно к Петровичу, чтобы продолжить подготовку к транссибирскому туру, еда, питье, все другие причиндалы, как палатка, спальники, оружие, в конце-то концов, не поедешь же в тайгу с пистолетиком одним, отправляясь туда, надо иметь по винтовке как минимум.

Тигры ведь ходят, а еще и двуногие, человеки, которые порою намного опаснее зверей…

Будучи настоящим рыбаком, любителем посидеть на берегу речки, Бронька не забыл прихватить и пару спиннингов с блеснами, ведь рек-то по пути будет как минимум штук двадцать пять, ну неужели таймень не попадется, мечта любого мало-мальски себя уважающего рыболова, а места-то там знатные.

Вечером, обстряпав все дела и оставив Ивана в гостинице, он снова подался налево, настала пора проведать Аню.

«Подлец, ах подлец», – он сам себя хаял по дороге, но ничего с собой сделать не мог, ноги сами несли его не туда, куда, по сути, был должен идти.

В этот раз Аня была особенно ласкова с ним, и даже после того, как они уже насладились плотскими удовольствиями и его убойно клонило ко сну, она неустанно продолжала гладить его тело. Как же он мог знать, что эта женщина зачала в ту ночь, не оповестив о своем намерении родить от него ребенка.

А в том, что она забеременела от него и именно в ту ночь, он позже, подетально вспоминая у нее проведенные часы, убедился на сто процентов.

Существует гипотеза о том, что якобы любящая женщина в момент зачатия на самом деле испытывает необыкновенный прилив ласки к мужчине, от которого только что оплодотворилась, сама не отдавая тому отчета, она уходит в настоящую эйфорию от извержения нежных чувств к партнеру.

Создается новый человек, а значит, вполне реально, что в тот же момент он, получив тело, получает и душу… вместе с ниспосланной вот такой вот порцией ласки, которой женщина и делится со своим возлюбленным.

Да, гипотеза, похоже, верна, Аня в ту ночь просто окутала его такой бескрайней любовью, какую ни до тех пор, ни то потом в своей дальнейшей жизни он так и не испытал. Она гладила его так, как только мать может ласкать своего ребенка.

Не ведая еще о сбывшемся зачатии, женщина вдруг начинает испытывать материнские чувства, ее переполняет нежность к тому, кто дал ей кусочек себя, из которого вскоре вырастет его же копия. Эти процессы непостижимы умам человеческим, и нам остается только гадать, анализируя ту или иную ситуацию, благо хоть это нам не запрещено.

– Я хочу ребеночка от тебя, Броня, – женщина мурлыкала ему на ухо, вовсе не сомневаясь в положительном ответе.

– Это прекрасно, Аня, но ты ведь воспитательница моей же дочери, я женат, и как теперь быть, ты хоть задумывалась о том, как это будет выглядеть со стороны, ну попросту настоящее многоженство.

– Милый, я люблю тебя и прекрасно понимаю всю серьезность ситуации, но ребенка родить желаю только от тебя, пусть даже мы никогда не будем вместе, зато он вырастет такой же, как ты – твой сын.

– Да, конечно, рожай, ведь на планете есть место и для него, кто знает, а может, он будет талантливым малым и хорошим человеком, даст Бог.

Она целовала, ласкала его и так не хотела отпускать, но ему было надо идти.

– На днях отправляюсь в длительную командировку, а там посмотрим, что да как будет дальше, о будущем знать мы не в силах, а если что, пусть вырастет наш богатырь и передай привет ему от беспутного батьки.

– Ты, Бронь, заладил недобрую ноту, все будет прекрасно, езжай спокойно.

Они попрощались, но встали в двери, Аня как будто искала ключ от замка.

– Хоть последних пару ночей мне надо побыть вместе с семьей, подлец я, подлец, и все из-за вас, развратницы этакие.

– И что же делать, если нас по статистике больше, чем вас, мужики, давай, удачи и заходи, тут тебя ждут уже двое.

– Гореть мне в аду из-за вас, девчонки, ну ладно, прощай.

Он шел домой, все вроде в полном порядке: «что еще хочешь, дурак, тебя любят и ждут тут и там, а тебе все еще не кажется вполне хороша эта жизнь», сам с собой ведя безмолвный диалог, но ведь от чего-то на душе нет покоя…

«Так определись ты уже, чего же хочешь, в конце-то концов, и, может, тогда станет легче. Но как теперь их бросать, кого из троих, ведь все они любят и сам я всех их люблю, нет, в этом не разобраться, – так, в противоречивом бою сам с собой, решения не найдя, он дошел до двери квартиры.

Дома оказался он сам один, жена с дочкой, наверно, вышли в магазин, а сын, скорее всего, где-то играл с пацанами, а вот он как раз и зашел, уже сорвиголова, маленький еще, всего девятый год, а шустрый аж за двоих.

– Папа, сними кроссовки, а то так устал, нету сил.

– И с чего ж это вдруг сил твоих нету, на каком поприще трудился?

– Да футбол с пацанами гоняли – голодный как волк.

– Садись, – он снял обувь у своего чемпиона, – а ноги надо беречь, они у тебя одни, запомни, иди их помой, а с едой пока подождем, мама с сестрой придут, будем ужинать вместе.

Ты знаешь, сынок, в этой жизни всякое бывает.

– Ну да уж, всякое.

– Я скоро снова поеду по работе, ты за нашими дамами присматривай, чтобы их никто не обижал, слушай маму, она у тебя одна, и люби сестричку, она тоже одна у нас с тобой.

Мальчик еще, а смотрел так серьезно, как будто тоже предчувствовал, что это последний с отцом у него разговор.

– Мало ли что может случиться со мной, так вот, пока меня не будет, ты один в доме мужчина, береги свою сестру и маму, сынок, как видишь, наша жизнь пошла под откос, уж с тех пор, как тогда случилась беда, не обессудь, если что, и никогда не делай так, как сделал это я, запомни на всю жизнь, лишь только смерть непоправима, а все остальное можно поправить, поверь, ты знаешь, о чем говорю.

– Знаю, и я люблю тебя, папа.

Сын, совсем еще мальчик, буквально в порыве обнял его.

– И я тебя, сынок, вас всех очень люблю.

В тот момент пришли и их дамы, все вчетвером обнялись они в прихожей, и все разом друг другу признались в любви, как это и было принято у них в семье.

– Люблю вас, мои дорогие, – он говорил и целовал всех троих – сына, дочь и жену, человек чувствует, есть интуиция, есть, но есть и судьба, и от нее ты не уйдешь, раз уж тебе суждено. Чувствуешь беду, а ведь все равно идешь на нее, словно заяц к удаву.

Еще несколько дней они прожили последних в согласии, любви и мире, но было суждено им расстаться, как ни жаль.

Словно во сне он ходил эти дни, как бы прощаясь со всеми, но про себя сам не понимал, что происходит, а дурное предчувствие не отставало, и все тут.

В последнее утро перед его отъездом, как и в любой другой день, все обнялись в прихожей еще раз, признались друг другу в любви и разошлись кто куда, словно нормальным, рутинным утром.

Зачем делать драму из голых предчувствий, излишне травмируя тех, кто рядом с тобой.

И Бронька пошел забрал машину, Ивана в гостинице, да подались на край света…

Ну не любил Бронислав сцен прощальных, а кому они доставляли когда-либо приятные чувства, лучше уж разойтись вот так, как будто ни в чем и не бывало.

Да и потом, он ведь уезжал попросту по работе, кто же мог знать точно, что ждет их разлука на долгие, долгие годы, а может, и на всю жизнь…

Вырастут дети, он сам постареет, жизнь пройдет, милый друг, и нам пока неизвестно, суждено ли им будет увидеться снова, вместе вот так вот обняться, когда и где-либо признаться еще раз в любви…

Время, время покажет, мой друг, а пока, пока нам надо пройти немало испытаний рядом с нашим героем.

И какие только переделки его ни ожидают, мы это все скоро узнаем.

Выруливая «тойоту» на большак, он вдруг вспомнил, как однажды зимним утром в той, прошлой жизни его позвала жена и, приложив к губам палец, мол, тихо, указала на инеем затянутое окно спальни, они разбудили детей, и все вместе сквозь небольшое чистое овальное отверстие в ледяными цветами затянутом стекле, прижавшись друг к другу головами, наблюдали вот какую картину… было это еще до начала их бед, а ведь все-таки было…

На инеем покрытых ветвях ясеня сидела целая стайка снегирей, словно красные фонари, они, от мороза выпучив свои алые груди, красовались на белом фоне зимнего сада.

Настоящее чудо природы, случай, что, наверно уж, далеко не всем из нас, мои друзья, довелось наблюдать, ведь и право, не всякий имел возможность увидеть зимой снегиря, хотя бы одного, а тут… целая стая.

 
Снегири
 
 
Видел ли ты, мой милый друг,
Как на ясене в инее белом
Сидят снегири, как фонари,
Зимой во саду белом-белом.
Это чудо природы и не передать
Ни кистью, ни ручкой, ни мелом,
А можно увидеть из спальни окна,
Если ты заслужил это делом.
 
 
И, раз потеряв, уже не найдешь
Дива этого на свете белом.
Берегите любовь, вам говорю,
Снегирей чтоб увидеть на белом.
 

Глава 3

Во времена коммунистов, то есть того советского, почти тоталитарного режима, что на самом деле граничил с безумием, ну надо же, одну шестую часть мира закрыть за железный занавес и вдалбливать им в головы полную чушь о скорой победе коммунизма на целой планете, при этом поместив идола в мавзолей, мумию для поклонения, а по всей стране наставив сотни тысяч изваяний-памятников вождю революции.

Песни славы поэтам слагать заставляли жалкому фарсу параноика, замучившего десятки миллионов невинных душ, в лагерях сгноив, да попросту расстреляв цвет нации, когда люди только по нелегальным каналам узнавали о том, что творится в мире белом… а то даже и не интересовались…

За гранью абсурда, позор и смех на весь мир.

Еще в восьмидесятых, откуда берет начало эта повесть, и то, все еще было под полным контролем красного монстра.

Какие-то джинсы, сносные штаны купить было практически невозможно, все, буквально все держалось под всем советским гражданам хорошо, до боли известной печатью – совершенно секретно.

Записи в те времена популярных во всем мире рок-групп можно было достать в таком случае, если их привозил какой-нибудь смелый моряк из заграничного плавания, рискуя быть пойманным и осужденным на тюремный срок за контрабанду.

Магнитофонные ленты переписывались и продавались на черных рынках, да что там, любая тряпка или другая безделушка, вплоть до элементарного пластикового пакета с рекламным баннером, каким бы он ни был, вещица, если уж приплывала из-за заветной границы, то оценивалась в баснословные суммы, а предприимчивых людей называли спекулянтами и при случае поимки за торговлю, а то еще и иностранными товарами, сажали в тюрьмы, к тому же с полной конфискацией нажитого добришка.

То время как бы ушло в историю, но за собой оставило массу людей, тех, кто вырос под лозунгами, 54321 – а вы знаете, как расшифровывался этот код? Да запросто, как и все гениальное, мой милый читатель. «Даешь пятилетку за четыре года, в три смены, двумя руками и одну зарплату» – вот таким и другими шедеврами невеселой народной сатиры было прошито полностью все общество.

Народный юмор тут и там красноречиво говорил о том, что никто ведь не был в особом восторге от уклада жизни тех времен, но не роптали особо, а, сами над собой пошутив, словно зомби, снова шли на смену, чтобы ковать «светлое» будущее… в которое уже давно никто ведь не верил.

Миллионы, нет, более двухсот миллионов людей, не видавшие пестрых красок жизни, а всего-навсего ту серость и однообразие вокруг, что порождало убогую зависть и алчность, тяготели любыми путями иметь что-то, чем можно удивить соседа любимого, или пойти и донести на него же за то, что просто замучило глядеть, как тот, успешно приторговывая чем-либо, умудрился же нечисть накопить, и вот у него в гараже, что, как вы думаете – нет, не «запорожец», а «Волга» стоит.

Хотя в очередь за «жигулями» шесть лет тому назад вместе вставали, так вот я, мол, честно трудясь на кирпичном заводе, смиренно ожидаю чудо дня, когда в конце-то концов придет повестка о получении лелеянной мечты на колесах, а вот он, спекулянт, на черном рынке за бешеные деньжищи взял да запросто прикупил себе чуть ли не правительственного уровня лимузин, и откуда такие несуразные доходы берутся…

Вчерашний доброжелатель бежал с доносом в ОБХСС, мол, вот я знаю, то да другое, но откуда он таких денег нарыл, надо бы поинтересоваться вам, товарищи, пусть по закону ответит, капиталиста отродье…

И ведь приходили, отбирали, в тюрьмы сажали, а то и вообще расстреливали тут же, чуть ли не на месте, после скоропостижного суда.

Просто, двумя словами сказать, озлобленный народ, люди, которые не пользуются такими фразами, как «добро пожаловать», «будьте любезны» или «благодарю вас».

Теперь, когда в одночасье сняли все запреты, эти поколениями ущемленные «человеки разумные» вдруг рванули вперед за всем тем, чего у них не хватало, в желании догнать и обогнать, не глядя по сторонам, даже сами на себя не озираясь, вдруг позабыв всякую мораль и этику, каждый показывал свое истинное лицо, а оно так однообразно практически у всех: чем больше есть, тем больше хочется.

По мере наживания материального блага стали не считать за людей тех других, к кому фортуна не была столь благосклонна, чтобы разбогатеть в одночасье, или все же не позволяли человеческие достоинства, через трупы чтобы шагать, загребая добришко…

Как же гласит одна пословица мудрая, пардон, повторюсь: «Не дай Бог, слепой да прозреет».

Имея газеты, заводы и пароходы, «человеку разумному» все еще кажется мало, он ищет новые, многообещающие источники дохода, уже не от жажды к деньгам, хотя и эту теорему не стоит отвергать, а, скорее всего, больше побуждаемый характером игрока, а плох тот игрок, кто не рискует сыграть по-крупному.

Ведь «каждому свое», как сказал, кажется, римский оратор, философ и политик Цицерон, ну а потом эта широко известная фраза была использована и другими… нацистами, в частности, и посему обрела весьма негативный облик, хотя на самом деле носит в себе глубоко гуманную мысль.

В те смутные времена все было возможно, «тойота» стояла на платформе, поезд мчался на восток, а путешественники в купе играли в карты, резались в простого дурака ради коротания времени.

Колеса уже который час подряд отсчитывали свой тук-тук, тук-тук. Купе они выкупили на двоих, чтобы не испортить путешествие какими-нибудь не очень удачными спутниками, кто, скорее всего, начнут пьянствовать и галдеть, а там и до неприятностей рукой подать, так вот это в планы ребят не входило.

Учили английский, непринужденно болтая на отвлеченные темы, Иван и на самом деле знал в этом толк, как однажды Бронька ему заметил:

– Ты великий педагог, мой друг.

– Ну не так-то и велик, ведь у меня всего-то один ученик.

– Да, пока один, ты школу запросто открыл бы по изучению разных, тебе одному известных искусств.

– Так и одному, знаешь, сколько таких неприкаянных, как я, бродят по свету – сотни, если не тысячи, а мысль, кстати, хорошая, надо задуматься о старости, блин.

– Не о старости же я говорю, просто будет ведь однажды остановка, свой дом, жена, дети и так далее по классике жанра.

– Пока что мы в пути, а там посмотрим, мой друг, там посмотрим.

Вот женюсь на некой барышне, карапузов настругаю, не верится мне в такие чудеса, привык я жить иначе.

Бронька с ним не был согласен.

В Екатеринбурге объявили стоянку поезда почти на полдня.

На вокзальной площади стоял автобус с вывеской, предлагавшей впрямь-таки прокатить по историческим местам города за умеренную плату, чем и воспользовались наши ребята, решив полезно провести время ожидания.

Вскоре собралось немало зевак, желающих принять участие в познавательной поездке.

Набрав полное чрево любопытных и обиколив центр столицы Урала по явно говорящим о нехватке твердой, хозяйской руки улицам, автобус еще раз заехал и, сделав почетный круг на привокзальной площади, таки вывез своих пассажиров недалеко за пределы ну вот прям-таки бурлящего жизнью Екатеринбурга.

Наверно уж, с целью потянуть время экскурсии или же ради возможности получения туристами неожиданных контрастов, а с тем и впечатлений, видимо, по мнению автора маршрута, конечно же, играющих немаловажную роль в удовлетворении интересов взыскательного и капризного в последнее время клиента, а слухами, как всем нам известно, и мир полнится…

Бальзаковского возраста женщина-гид о чем-то оживленно ворковала более молодому по отношению к ней водителю автобуса почти прямо над ухом. Тот мужественно терпел и даже иногда, явно из вежливости, ей что-то коротко отвечал, причем явно соглашаясь с мнением вышеуказанной особы.

Эта еще не так-то и пожилая дама, но уже точно не первой свежести, пыталась охмурить или, что скорее всего, удержать в своих сетях уже ранее ею охмуренного молодого человека, впрямь выплескивая на него все искусство обольщения, но, несмотря на свою увлеченность шофером, она время от времени все же находилась выкидывать по скупой фразе о том или другом историческом памятнике архитектуры или изобразительного искусства, как, например, умолчала о скульптуре Свердлову, что стояла огаженная птицами до такой степени, что путешественникам так и не удалось рассмотреть структуру исходного материала, из чего же на самом деле мастер изваял эту гигантскую по своим размерам статую.

Женщина-гид не удосужилась просветить туристов о страстных событиях минувшей эпохи, повлекших за собой установку этого забытого всеми, кроме голубей, монументального идола.

Впрочем, как Бронька позже определил, она, скорей всего, и была полноправной хозяйкой этого нехитрого предприятия, а водила, походу, исполнял еще и другие роли в театре жизни сей уже стареющей, но все еще, несомненно, сексуальной особы.

– А вот на этом месте была расстреляна царская семья, – лаконично проронила женщина-гид, выстрелив заученную фразу, но ведь такой интонацией, как бы соседке по подъезду наскоротень излагая о том, где вчера на базаре недорого прикупила картошки, а при этом ловкий торгаш кавказской внешности все же умудрился ее обдурить на целый рубль и двадцать копеек, повлияв, подлец и развратник, на ее осторожность при сделке своим, несомненно звериным, шармом самца.

Дальнейшую историю о месте и событиях цареубийства вполголоса, но явно со знанием дела изложил ему посвященный в секреты истории приятель Иван.

Автобус продолжал свой путь, а на том месте, где в особняке, отобранном у знатного человека красными комиссарами, была уничтожена фамилия российского монарха, не стоял даже символический крест.

От дома не было и намека, поскольку особняк коммунисты бульдозерами сровняли с землей.

Весной 1994 года, когда там проезжали наши герои, то был голый пустырь, красочно говоривший путешественникам о том, какое отношение во время Союза было к таким историческим и, по сути, священным местам.

В наше время, мой дорогой читатель, на том пустыре все же возведено монументальное сооружение, и названо сие здание «Храм на Крови».

– Так вот, – негромко говорил Иван. – После революции 1917 года царскую семью на этом месте зверски расстреляли новые властители России-матушки.

В те нынче исторические времена тут стоял великолепный особняк, Дом Ипатьева, в котором, привезенное под конвоем из Петербурга, содержалось все царское семейство, с детьми, доктором Боткиным и прислугой включительно, одиннадцать человек, походу. Долгие месяцы их томили под арестом, пока в июльскую ночь 1918 года, по одной из гипотез, Свердлов, получивший приказ от Ленина, не прислал нескольких головорезов в кожаных польтах, под которыми те припрятали наганы.

«О Господи, прости их, ибо они не ведают, что творят» – слова Иисуса во время его распятия на Голгофе.

Броньке в голову почему-то пришла именно эта цитата.

– Под предлогом сняться на общую семейную фотографию всем приказали спуститься в подвальное помещение, где и на самом деле их сфотографировали, а потом, достав наганы, хладнокровно расстреляли, всего более десяти человек, семеро членов царской семьи плюс еще и прислугу, ну, по-видимому, дабы не было свидетелей.

Борцы за революцию побросали убитых в подогнанный грузовик и вывезли к заброшенной штольне.

Швырнув без разбора, словно мусор, царские трупы друг на друга и даже не предав земле по-человечьи, есть гипотеза, что их жгли и даже обливали кислотами, над местом захоронения ездили на машинах, так утрамбовывая землю, да кто уже знает, как там все было в деталях, а тогда герои под утро вернулись в город, чтобы править дальше, теперь уже на самом деле, де-факто, обезглавленной страной.

Так вот и закончилась династия Романовых, до ужаса банально, а не получили ли они сей удар судьбы из-за неурядиц на кармическом уровне, говорят же, что за все грехи однажды надо будет платить, ведь власть-то монаршескую над Россией-матушкой Романовы как бы обманом у фамилии князей Рюриков отобрали, и не без кровушки-то обошлось… но это всего лишь легенда, и нечего, не зная истины, в прошлом ковыряться.

– Не нам их судить, Иван, в тех делах разбирается Всевышний, а за Россию все же обидно, – Бронька подвел финишный штрих под исчерпывающим рассказом Ивана.

Вернувшись из столь просветительной поездки, туристы, конечно же, почувствовали голод, а их взгляды тут же наткнулись на свежую вывеску, что гласила «Уральские пельмени», наверно, не случайно ведь полный голодными туристами автобус остановился именно напротив двери сего заведения, ведь бизнес штука тонкая, братуха.

Видимо, был договор у «Уральских пельменей» с туристической компанией, а может, и то и другое, командовал некто ушлый в делах.

– И на самом деле не прогадали, дешево и серьезно, похоже, медвежатинкой балуются екатеринбуржцы.

Бронька уплетал второй рацион великолепных пельменей, после того как они выпили по сотке «Сибирской» и закусили кусочком ну изумительно засоленного сала.

– О да, пельмени знатные, и сама хозяйка мне нравится тоже.

Иван поглядывал на даму, в его же сороковых годах, с роскошными формами бюста четвертого размера, так и зазывавшими любителя утонуть между ними, каким-то чудом держащимися в рамках ну очень уж смелого декольте.

– Так ты же недавно жаловался, что ажнак на пару недель сексуально опустошен.

– Ошибался, может же человек позволить себе иногда ошибаться.

Иван не отрывал глаз от кулона, утопавшего между этими максимально открытыми уральскими горами женской неги и гордости.

– Слышь, до отправления поезда еще четыре часа, а ну-ка я останусь, знаешь, что-то захотелось мне кофию откушать в ее будуаре, а ты сам потусуйся, сходи машину посмотри, то да се, пока суть да дело, а я к отправлению паровоза должен успеть все дела оформить в лучшем виде, клянусь тебе всеми богами Олимпа, она мне только что как подмигнула.

– Ай подлец, каков подлец, – Бронька помахал ему пальцем и, конечно, оставил старика порадоваться жизни.

«Тойота» и на самом деле теперь выглядела более чем внушительно, со всеми наворотами, так сказать.

Мастера гаража еще четыре галогенки на новый, сверкающий хромом багажник установили, вывели трубу воздухозабора аж до крыши, кенгурятник спереди и конкретные пороги-дуги поставили, все это из основательных труб нержавеющей стали было выгнуто и сварено, как на лучшем заводе. Кто бы ни проходил мимо платформы, оглядывался на его красавицу «тойотку», окованную трубами, играющими бликами солнца, стоящую на шипованных колесах (Cross Country) максимально допускаемых размеров, лебедка впереди и невидимый экстрабензобак на три сотни литров в кузове пикапа, а значит, всего она могла взять триста шестьдесят пять литров топлива в дорогу без проблем. Даже четырехлитровый двигатель не мог это выпить за неделю, ну зависит, как кататься, конечно, но во всяком случае запас конкретный.

Потяжелела значительно, но у этой телеги и безо всяких там усилителей, что также поставлены, целых девять сотен с половиной килограмм грузоподъемность, так что практически без проблем можно было еще тонну грузить и, не напрягаясь, отправляться на любое сафари.

На самом деле предстояло серьезное испытание по путям дорожкам пока что неизвестной категории сложности, да, Бронька уже предвкушал наслаждение серьезной ездой.

Но, к сожалению, не только ездой ему предстояло заниматься в ближайшем будущем.

Иван успел-таки на поезд, и, судя по его довольной физиономии, безошибочно можно было определить, что интуиция его не подвела.

– Ну ты жулик, Иван, и как тебе это удается, за каких-то четыре часа успеть дотянуть женщину до постели, поиметь ее и еще не опоздать на поезд?

– Тут, брат, натиск нужен, но никогда не говори женщине, что ты спешишь. Только потом, когда она уже лежит счастливая своей победой, заметь, ее победой, джентльмен имеет право вдруг вспомнить о чем-то ну очень важном, например о вскоре отходящем транспорте, на который он ну никак не имеет права опоздать из-за секретного задания, ведь дело-то чести.

– Мастер, нечего сказать, что, давай-ка дурака с погонами тебе для полного счастья повешу?

– Нам еще три с лишним тысячи километров катиться до Иркутска, а это суток полтора пройдет, успеешь, а теперь давай-ка в люлю.

– Стареешь, маэстро, забрала силенки твои пельменная королева, не так ли?

– А ты что, после своей Зубочистки лучше чувствуешься?

– Обижаешь, учитель, я после Зубочистки еду к воспитательнице дочери, а самый лучший запас оставляю еще и для жены.

На самом деле люблю всех троих одинаково, вот как в этом теперь разобраться?

– Нечего сказать, прям половой гигант, но долго такого темпа ты не выдержишь, и что там разбираться, оставь все так, как есть, а время решит за тебя, вот посмотришь.

– А как же арабы, аж десятками жен имеют, и ничего?

– Так неизвестно же, сколько из них они обслуживают в день, а сколько неудовлетворенных томятся в ожидании своей очереди за доступом к телу, вон какие ковры соткать успевают, мечтая о том светлом дне… ну или ночи.

Они еще перекинулись остротами пару раз, но ночь взяла свое, человек пусть он и большой, но должен отдыхать, так же как и маленький.

Без происшествий поезд достучал до Иркутска, и они, съехав с платформы под завистливые взгляды местных владельцев «жигулей», «Волг» и прочих советского разлива машин, отправились на заправку, чтобы заполнить топливом все емкости, что были прихвачены с собой.

Всего набралось триста шестьдесят пять литров в баки и еще три канистры по двадцать, привязав на крышу, где лежали два запасных колеса, проверив уровни масла и антифриза, не спеша покинули город.

Беспрепятственно за полтора суток они добрались до аэропорта Усть-Кут.

Там все шло как по маслу, самолет их ждал. Видимо, господин Светловский вложил немало долларов в эту авантюру. Буквально через пару часов полета они уже приземлились невдалеке от Якутска на беговой дорожке аэропорта Маган, строенного еще во время Второй мировой войны, тут приземлялись штурмовые истребители, перегоняемые русскими летчиками из Америки, и тяжелые товарные самолеты союзников, поставляющие товары в Россию по ленд-лизу, то есть в долг, ну долг платежом красен, а в те времена, Великой Отечественной войны, этот аэропорт сыграл немаловажную роль в дороге к победе над фашизмом.

Эх, ловко же дядя Сэм миром управляет, войны разжигает, а потом с понтом дела он не при делах, оружием торгует, поправляя свой золотой запас.

Благополучно добравшись до фактического места старта автономного сафари, мужики дозаправили все емкости топливом, еще раз перепроверили все основные узлы джипа и, переночевав на месте при аэропорте, рано с утречка двинулись в путь.

Дорога вела вверх по карте, но вниз по течению вдоль реки, вскоре закончилась грунтовка, и дальше шел лишь накатанный земной путь, благо весна уже высушила поверхность почвы, и было просто приятно ехать на невысокой скорости по созданной местными рыбаками дорожке. Бронька вел машину, а Иван внимательно изучал топографическую карту местности, то есть, исполняя роль штурмана, приговаривал:

– Тут налево через брод на тот берег.

– Ты полагаешь, что наше чудо техники осилит течение, а глубину, поверь, выглядит достаточно серьезно, как бы не остаться посередине реки или, еще лучше, не поплыть корабликом.

– Надо ослабить ремни вентилятора и генератора, иначе лопастями об воду, и будет стоп машина, разобьет радиатор как минимум, ну а генератору не так опасно, а все же береженого Бог бережет.

Проделав нехитрую для знающего механика операцию по ослаблению вышеупомянутых ремней и включив полный привод на пониженных скоростях, спустив «тойотку» к воде да невольно перекрестившись, он форсировал реку, и без какого-то намека на проблему машина, словно амфибия, переползла через тридцатиметровой ширины поток глубиной, уходящей чуть ли не до метра.

Подъем на противоположный берег был значительно круче, но и это препятствие джип преодолел без особых проблем на замедленной скорости, словно сказочный жук, заползая на валунами внушительных размеров покрытый уклон.

– Вот тут-то мы и проверим, на что она способна, арабскими пустынями прославленная «тойотка».

Бронька чуть не ликовал, легко преодолев столь серьезную на первый взгляд преграду, за которой открывался вид на довольно живописную местность, а следа от дороги вперед просто не было видно вообще.

– Наши добытчики отправились на место еще по льду, так что не надейся увидеть их следы, а поворачивай вдоль реки и смотри, аккуратно выбирай дорогу между валунами и деревьями, нам надо за день продвинуться около шестидесяти километров до места ночлега, хотя теперь, когда уже почти что лето на дворе и у нас все необходимое с собой, это не столь важно.

Вперед, мой юный друг, показывай мастер-класс вождения по пересеченной местности, ты ведь опытный тракторист.

– И знаешь, горжусь этим, уж довелось, экстрима разного рода повидал, так что насчет езды я в себе точно уверен, держала бы машина.

Кстати, об этом Бронька мог говорить без стыда, он и на самом деле имел на это полное право, ведь видал виды за годы работы на тракторах, и на полях, и в лесных делянках, там, где дорогу приходится выбирать больше по интуиции, не по знакам да разметкам на асфальте…

Оглядевшись, но не обнаружив и намека на колею, натянув обратно ремни вентилятора, генератора и гидроусилителя руля, на первой скорости, как бы на ощупь, не спеша поползли вперед, примеряясь к условиям, понемногу заценивая крайние техническо-ходовые возможности машины.

Порой проскальзывала мысль, что пешком идти было бы благоразумней, но потом ландшафт немного менялся, стало возможно переключиться на вторую и местами даже на третью скорость, подкинуть оборотов, да испытать настоящий полет, дескать, больше газу – меньше ям.

Надо отдать должное конструкторам «тойоты», это на самом деле является лучшим джипом серийного производства на планете Земля

Продвигаясь вперед, еще несколько раз переползали через реку то в одну, то в другую сторону, что, судя по карте Ивана, так и должно было продолжаться еще как минимум три дня, но тоскливо от этого не становилось, поскольку езда по таким местам занятие увлекающее, на грани экстрима, да нет, на самом деле в глубоком экстриме.