Текст книги "Весы Правосудия Божиего. Книга первая"

Благо он знал секреты использования силы инерции нападавшего противника, так вот, легким движением руки изменив траекторию его полета, направил безумца головой об угол железного стола, где тот, неудачно приземляясь, сам себя до кучи еще и проткнул колуном, приготовленным для другого, да закатился, истекая кровью, под шконку, где и должно было быть его место прописки по достоинству.

Раздавая влево и вправо от всей души, Бронька было уже подоспел на выручку Андрюхе, и теперь они вдвоем успешно держали оборону против троих, полностью тушеванных изуверов, неизвестно, за какие грехи, но явно желавших свести с ними счеты.

Бой уже продолжался минут этак пять, и за это время от команды наркоманов-сутенеров не осталось никого, кто мог бы сопротивляться, но еще не иссякли силы у кровожадной толпы, состоявшей из сражающихся по две стороны баррикад, и похоже, что каждый уже бился чисто сам за себя, в натуре, век воли не видать, мать-перемать… и все возможные другие выражения, что вряд ли стоит печатать, пусть хоть и в этой, лишенной всякого стыда, но все-таки книге.

Это был бой людей – человеков разумных, вошедших в такое состояние, когда боец продолжает действие только под влиянием инстинкта звериной самозащиты, кровавая резня продолжалась…

Выстрел слезоточивого заряда в хату произвелся через шнифт-отверстие в двери для подглядывания за камерой из коридора, пролетев через помещение, дымовая шашка сделала свое дело, все попадали, слезясь и задыхаясь.

Кто-то из последних сил барабанил в дверь, чтобы ее отворили, но тот скотина, кто выстрелил газ, продолжал наблюдать за происходящим в ту же дыру, через которую и стрелял, садистски ухмыляясь в эйфории победителя, пока внутри люди корчились от недостатка кислорода.

Благодаря тому, что в момент выстрела дымовой шашки Андрюха с Броней как раз находились у окна, на них эта пытка пришлась в малость облегченной форме.

– Не смертельно, зато как эффективно.

Асан – хозяин тюрьмы – мял в ладони деревянную дубину, чем-то схожую с метровым обломком оглобли старой лошадиной повозки, по непонятным доныне причинам перемотанную тряпичной изолентой.

Хотя была одна гипотеза и на этот счет: по-видимому, хозяин тюрьмы в молодости увлекался хоккеем, а там пацаны, бережно относясь к своим клюшкам, аккуратно заматывали их вечно дефицитной изолентой на тряпичной основе, сей факт Бронька невольно констатировал как истинный любитель и игрок этой на самом деле жесткой игры для настоящих мужчин.

Распыление слезоточивого газа в закрытом помещении вовсе не шуточное дело, на самом-то деле тот, у кого сердечко послабее, может и скончаться преждевременно и скоропостижно, а выдержать эту пытку как будто ни в чем не бывало в физические пределы человеческих возможностей ну просто не входит.

Мужик при таком предсмертном состоянии невольно опустошает мочевой пузырь, а некоторые и прямую кишку, ну вы только представьте, слезоточивый газ в камере, из которой нету выхода.

Через пару-тройку десятков секунд, когда уже все на полу валялись в собственной моче, открылась окованная дверь, и те, кто еще могли, без какой-либо команды выползали на четвереньках в коридор, становясь лицом к стене, но был дан приказ повернуться, чтобы все видели происходящее.

Надзиратели вынесли из хаты четыре трупа и еще нескольких гладиаторов, бойцов на самом деле боя без правил, тех, кто имел большие шансы распрощаться с этим миром, уносили прямо в госпиталь.

– Красота, вот это да, уголовнички, мне на самом деле нравится вас рассматривать, господа умыты своей собственной мочой.

Если бы я оставил вас добивать друг друга, то через полчаса остался бы в живых только один или даже никого.

– Так, прокашлялись, а теперь, уважаемые, выйти из строя тем, кто заправляют этой хатой, – Асан скомандовал, играясь своей замотанной дубиной.

Никто не двигался, и Бронька вышел первым, за ним Виталик, Егор, Андрюха, Гриша, только пятеро из семи. Снайпера унесли в госпиталь с колотыми ранами, Детя погиб самый первый от ножа человека-горы, жертвуя собою ради спасения Броньки, который даже не заметил, как подошел к нему тот подонок и уже наносил удар, когда малый, оттолкнув его, принял на себя смертельный клинок.

– Вы пятеро, встать и упереться лбами о стенку, теперь господа узнают, кто тут в натуре начальник.

С этими словами Асан начал свою любимую экзекуцию.

С контролированной силой в порядке очереди ударяя по затылкам своей битой всем по разу и опять начиная подряд колотить головы несчастных снова и снова, до тех пор пока те не попадали на пол, теряя контроль над своими телами.

«Странно, но ведь у каждой головы, оказывается, свой звук», – проскользнула последняя мысль у Броньки перед получением очередного удара, который выключил и его сознание.

Облитые ледяной водой, дубиной побитые каторжане, подбадриваемые надзирателем уже резиновой палкой, бойцы за справедливость вставали один за другим, по-видимому, Асан знал, как да куда стучать своей дубиной, чтобы не убить, а всего лишь отрубить на время, тем самым вбивая респект в головы своих подопечных уголовничков, ну и заодно наслаждаясь властью, конечно, и, что вполне возможно, получая садистское наслаждение заодно.

Да то и не удивительно вовсе, попробуй четверть века вон так вот по головам отстучи, и ты свихнешься.

– Так будет с каждым, вашу мать.

Асан не кричал, он преспокойно пообещал и, скомандовав всем в хату, за исключением пятерых заправил, повел обреченных по коридору в сторону своего кабинета, а там…

Там их расставили по стаканчикам, это специальные узкие камеры пыток, где из-за узости помещения можно только стоять.

Поначалу кажется, ничего страшного, но это далеко не так.

– Стоять и не стучать, я ухожу на обед, если кто-то будет делать шум, получит добавки дубинотерапии. – И, стукнув своей дубиной по двери одной из камер, он удалился.

Спустя час как бы застывшего на месте времени до того и так уже измученный мужик устает стоять, через два готов он на все, лишь бы выпустили немного размяться, а через три часа эта пытка уже с уверенностью не забудется весь остаток жизни сидельца.

Вот тогда-то Асан и начал их вызывать по одному к себе на ковер, да, на самом деле в кабинете лежал небольшой коврик, такой, как перед каждой внешней дверью, но внутри кабинета, на котором и предлагалось стоять визитанту.

– Так, Бронька, я слышал, в этом бою ты должен был быть зарезанным в первую очередь, – Асан говорил с такой интонацией, как будто они были старыми друзьями и один из них только что как вернулся с поля брани.

– Как видишь, оказывается, я счастливчик, это наш Детя спас мою жизнь, жертвуя своей, да упокоится душа его грешная.

Хозяин сложил руки по-зэковски за спину и пошел словно каторжанин, шагами меря расстояние от своего стола до двери помещения и обратно.

– Тот пацан, если ты хочешь знать правду, в любом случае шел на вышку, ну или пожизненный срок как минимум, он нанес восемь десятков ножевых ранений своей жертве в разные части тела и только потом закончил измывание над человеком, перерезав ему горло с уха до уха. Вот таким вот способом он убил пожилого мужчину в парке под зыбким светом новолуния прошлогоднего месяца мая.

– Ну в таком случае, полагаю, он сделал свой единственный правильный выбор, так уж наверняка лучше, нежели гнить всю жизнь за решеткой.

– А там, – Бронька указал глазами наверх. – Как знать, небось и зачтется… признаться, он умер со странным выражением лица, вовсе не с гримасой страдания, а вроде, ну как сформулировать, счастливым, что ли.

Да и потом, ведь нам-то неизвестно, что именно побудило его на столь маниакальные действия, упаси Господь.

Асан слушал его с интересом.

– Вся наша планета нуждается в ремонте, так что там говорить о пацане, который волею Божией родился на свет, по-видимому, в какой-то пропавшей семейке, скорее всего, где на его душе, похоже, с детства копилась исключительно злость.

Да, я изначально знал, что он врет о драке малолеток, поверь, Асан, иногда мне приходилось жить аж три дня за один, вот почему и постарел раньше остальных.

Даже если не смотреть на каждого из нас отдельно, ведь основная масса сидит из-за недостатка денег, а это имеет свое объяснение. Нищета вытолкнула людей на улицы, и им пришлось стать бандитами, чтобы выжить, эта ситуация была создана государством, мужьями великими, блин, так почему же нету никого виноватых за эту разруху? Вот их бы и надо посадить.

Бронька удивился сам себе: «О чем и с кем это я?», но, поскольку Асан его не перебивал, он продолжил развивать эту вполне философическую тему.

– Вот представьте себе, на самом-то деле виновных тут нет никого, ведь человек рождается невинным, а потом уже, смотря, в каких условиях рос да воспитывался, и последует нескончаемая вереница других вопросов.

Почему он пошел вот по той тропе, а не другой, что привело его к безрассудным поступкам, из-за которых мы все поневоле находимся в этом, миллионы раз проклятом месте?

Ну согласитесь, ведь надо бы раз изменить эту сто лет назад устаревшую структуру правосудия.

Украл – значит в тюрьму, а нет чтобы спросить: а почему же он крал, может, он вовсе и не виновен, может быть, наше общество его довело до этого шага.

Однажды надо бы взяться да проанализировать – нет, не одно, не одно, необходимо проанализировать все преступления, задавая вопросы вовсе не преступнику, а психологам, правительству, обществу, чтобы на самом деле уточнить, почему же, в конце-то концов, тот или иной человек пошел воровать, грабить, убивать, попытаться в итоге найти ответ на все эти головоломки, не заживо гноить в тюрьмах сотни тысяч не так-то и повинных людей.

Найти ответы на все эти вопросы и исходя из анализа собранного материала попытаться лечить наше общество путем положительных изменений в образе жизни несчастных людей, адекватным законодательством, которое было бы повернуто в сторону защиты несчастных, а не наоборот.

Ведь так или иначе, а тюрьма пока что никого так и не исправила.

Жаль, но у нас, «человеков разумных», нету дела до боли других, тех, над кем мы издеваемся.

Ведь проще всего чудака взять да и посадить, изолировать от общества, нежели поискать, разобраться и найти корень беды, попытаться вылечить несчастного от болезни, от беды, что его гнетет.

Представьте, в случае если однажды это произойдет, то мир станет раем, а пока здесь мы есть, как говорят в народах, да мы даже наслаждаемся от вида того, как другой кто-то тонет в месиве невзгод, постигших его, и ведь далеко не всегда это происходит именно по вине самого утопающего.

Однажды Господь будет судить каждого из нас, и вы знаете, именно эта мысль мне дает надежду на благополучный конец земных страданий.

– Бронислав, вернись в реальность, твоя философия, может быть, и правильная, но теперь здесь мы есть, как ты сам только что имел смелость сказать, и должны пройти годы, чтобы хоть что-то изменилось, вот посему и нет смысла глаголить без конца об истинах жизни, тебя все равно никто не услышит, а время идет.

– Ладно, но скажи мне, Асан, почему ты пустил дела управления на самотек, неужели не знал, что за люди начали заправлять в камере №0/3. Там одно насилие процветало, неужели из потенциала ста двадцати человек невозможно найти нормальных пацанов, чтобы смотрели за хатой?

– Послушай, молодой человек, мы тут не для того собрались, чтобы вправлять мне мозги. Не забывайся, ты ведь сам есть убийца и знаешь прекрасно, что тюрьма перегружена в три раза, а теперь хоть кто-нибудь мне может дать совет, как этим переполненным адом управлять?

– Твоя камера, говоришь, а десятки других таких же, десятки, можешь понять… и то только на одном корпусе, слава Аллаху.

Остальные здания не имеют таких больших хат, ну ты же сам бывал на втором, третий корпус – госпиталь, там относительно спокойно, и только потому, что содержатся там исключительно те, кто при смерти.

– На четвертом сидят господа политические, особо опасные, смертники и другие привилегированные по разным другим причинам.

Господа узники, вас три тысячи с лишним тут парятся, не считая пятого, нового корпуса, где сидят малолетки.

Надеюсь, теперь ты меня поймешь, господин новый смотрящий, поглядим, как ты справишься с твоей толпой этих мерзавцев.

Асан изливал свою измученную душу первому попавшемуся уголовнику, видимо, накипело у старика.

– Пару последних лет стоит постоянный вопрос, как удержать хоть какой-то порядок и избежать организованного восстания, да-да, ты не ослышался. Вот почему мы делали тот шмон в прошлом году, чтобы показать место тем, кто думают, что раз уж Союз лопнул и такие времена вот настали, то можно позволять себе все на свете.

Человек, если он не уважает, то пусть тогда хотя бы боится, иначе он забудет вообще, кто здесь хозяин.

Асан – хозяин тюрьмы – почему-то разговаривал с подследственным как с равным себе, возможно, он в итоге нашел человека, кому, судя по его интуиции, можно доверить свои наболевшие мелочи жизни, ведь на самом-то деле каждому из нас нужен кто-то, с кем чувствоваться комфортабельно и порой вылить грязь из души.

Да неудивительно, даже у великих людей мира сего бывали такие негласные связи и советники, места, куда можно убежать, скрыться, побыть просто человеком, со всеми ему принадлежащими слабостями и забыться хотя бы на некоторое время.

Мужик на пороге шестидесятилетия, по—видимому, устал, и ему просто нужен был собеседник.

Махнув рукой, мол, проходи садись, Асан, не теряя своего достоинства, сел за массивный стол работы рук мастера как минимум парувековой давности, сомнений быть не могло, эта мебель тут явно стояла со времен открытия сего заведения.

– За дубинку извини, это было надо для поднятия твоего имиджа, ведь все видели, что ты вышел первым, а значит, хочешь быть лидером, и все твои мужики, кто с тобой. Теперь твой авторитет мигом пойдет по всей тюрьме, а те, кто видели данное представление, даже и не попытаются перескочить через тебя. Ты и твои пацаны на самом деле выстояли как положено, и вас видели более ста свидетелей.

Бронислав, если ты хочешь однажды быть наверху, то надо познать и низы – нужно самопожертвование, а в общем-то, ты это уже сделал, шагнув первым из строя.

– Послушай Асан, да не ради власти над другими я пекусь, просто сидеть-то хочется по-человечьи, ну раз уж сидим, то и так уже хватает страдания, а тут еще горстка чертей будет мозги донимать сутками напролет, да просто должен был кто-то однажды взять и остановить этот идиотский беспредел, устроенный сварой бесчестных извращенцев.

Клянусь всем, что у меня свято, если я еще раз встречу подобных ублюдков, то тут же и даже не раздумывая, гадом буду, а организую им преждевременный выход из тела с прямым направлением в преисподнюю.

В наши дни стали слишком гуманными законы, и даже не так, а попросту стражи закона стали наплевательски относиться к окружающему миру, у них доллары в глазах щелкают, вот и весь развал.

А то как же, это ведь они, которые дают вот таким уродам делать все, что взбредет в их больное воображение, получая за это всего лишь каникулы в тюрьме, где, судя по всему, эта мразь ведь чувствует себя отлично.

Ты разделяешь мою точку зрения, Асан, они измывались над людьми на воле, за что и сидят, но ведь продолжают также издеваться и здесь, а то еще и пострашней, тут жертве-бедолаге бежать-то некуда.

Так где, к черту, закон, который должен нас охранять от таких тварей на воле и еще больше в тюрьме?

В конце-то концов получается, что для них это просто место для развлечений и утех над людьми. Знаешь, за все то, что эта мразь успела нагрешить за время своей нелепой жизни, да никаких сроков не хватит.

Клянусь, до гроба буду таких тварей душить, сколько смогу, и если каждый сделает так же, то довольно-таки скоро станет легче жить на планете, поверь.

Раз уж эти люди больны и социально опасны, то давай держать их в строгой изоляции, а не в общей камере, где и без них плюнуть-то некуда, и тогда, по крайней мере, таких проблем, как сегодня, просто не будет.

– Так, ты будешь заправлять хатой отныне.

Асан смотрел на него с восхищением, загибая пальцы при пересчете им самим замеченных достоинств этого человека:

– Почти два метра ростом, пропорционально развиты мышцы, дерешься как профессиональный боец, к тому же еще и с мозгами.

Я смотрел вашу драку почти с самого начала, так уж случилось, шел по коридору мимо, вдруг слышу, возня, вот и поглядел представление, пока мне газовый заряд не принесли.

Бронька стоял как Геркулес, по пояс раздетый, только тряпки свисали остатками, напоминавшие о его тельняшке, что разодрали на клочья в бою.

– С детства в хоккей играл, потом мореходка, армия в морской пехоте, да ладно, генетика все это.

Слышь, хозяин, да силой мы ничего не добьемся.

Бронька говорил, растирая ладонью себе шею, что была почти такого же размера, как его нехилый квадрицепс.:

– Дай мне оглядеться, пойду, надо раны зализывать, было бы неплохо какой-то медицины на хату притаранить-принести, там у половины открытые раны в натуре, зеленки, йоду да бинтов хотя бы.

– Ладно, что надо, то надо.

Асан деловито взялся за пульт внутренней селекторной связи.

– Госпиталь, пришлите ко мне в оперчасть несколько пакетов бинта и пару пузырей йода, да, зеленки, что ли, там после боя половина кровоточат, на что нам заражения лечить потом.

Асан послушал доклад врача и положил трубку телефона.

– Шестеро убитых, один из них, как доктор докладывает, со стертыми в кашу шейными позвонками, что здесь не случалось уже давненько, говорит, мол, несомненно, должен быть нанесен невероятной силы удар, чтобы так раскрошить основание черепа.

Асан посмотрел на Броньку и кивнул головой, дескать, так ему и надо.

– Остальные от ножевых ранений.

– Кстати, я лично видел, как он упал со шконки вниз головой, наверняка пьяный или обколотый, – Бронька добавил для верности.

– Да, да, это видел и я, плюс доктор говорит, что в крови обнаружен героин с алкоголем, – Асан дал понять, что и он знает, как тот несчастный сломал свою шею, и практически уже было ясно, что они с врачом напишут в свидетельстве о смерти убиенных – Всего двадцать три, кто в госпитале останутся надолго, переломы рук, ног, у двоих челюсти раскрошены, переносицы, колотые да резаные и так далее.

Надо признаться, я за годы службы на этом месте повидал всякого, да и этот бой можно смело записать как исторический, но писать и списывать пока тут буду я, а пока садись, все равно надо ждать твой заказ из госпиталя.

Асан, словно зэк в камере, скрестив руки за спиной, снова прохаживался по кабинету, подошел к своему солидному столу и, пошарив в шуфлядке, достал початую бутылку армянского коньяка.

Респектабельный напиток потек по жилам, в самый раз после такого адреналинчика, Бронька заценил подзабытый вкус по достоинству, который смыл стресс пережитого дня, оставляя глубокий след, через левое предплечье проделанный лезвием супинатора – эта высококачественная железка, извлеченная из подметки обуви, вскрыла его кожу словно бритвой. На перевязку раны как раз и ушел рваный тельник.

– Два года назад в соседней тюрьме №7 на промзоне вспыхнул пожар, а вместе с ним и самый настоящий бунт, четыре тысячи уголовников вышли из бараков, и, представь, эта сила громила все, пока подошли войска, на территории было уничтожено все, что только возможно сломать руками человека.

Семнадцать надзирателей убиты, а из заключенных девяносто человек. От выхода за пределы территории удерживал их только забор с пулеметами на вышках, вот это была резня. Предполагаю, что при желании уничтожить всех сидельцев надо просто открыть камеры и бросить на территорию пару дюжин ножей, и вы сами друг друга перережете за полдня, а если подлить еще и водки, то сам черт его знает, что способны сделать эти люди.

Да уж, похоже, Асан имел основания к такому выводу, ведь судя по бою, что произошел в камере 0/3 несколькими часами раньше, его гипотеза принимала довольно фундаментальную основу, ведь на самом деле если не слезоточивый газ, то резня продолжалась бы, и скорей всего, что до последнего бойца.

Бронька вернулся в хату с пакетом бинтов и йодом, это пригодилось, как ничто другое, мужики радовались как дети, из боя без ранений вышел редкий, были пережиты ну просто настоящие военные действия. Все равно что рукопашный бой в окопах противника.

За считаные часы известие о битве и его имя облетело тюрьму, обрастая легендами.

Через пару дней Бронька получил весточку от старого вора Востока, он так и сидел на четвертом корпусе, занимаясь философией современного узника.

«Привет, мой молодой, но тем не менее уважаемый друг.

Пишет тебе вор в законе, тот самый старый Восток.

Все, что хочешь, мог ожидать, но чтобы вот так прям, это нечто из ряда вон выходящее, экстраординарное, так сказать.

То похоже на сучью войну, что началась с твоей легкой руки, да, может, и к добру, меньше всякой гадины ползать по миру будет, разухабилась тварь беспредельная, видите ли.

Когда мы познакомились, то я, не скрою, заметил в тебе сильного духом человека.

Поступок вашей хаты, пацаны, вполне сходится с нашими воровскими понятиями, так что все в порядке, хоть и мы, воры, никогда не одобряли мокруху-убийство, но когда нету другого выхода, то в целях самообороны, конечно же, любые способы хороши. Ведь эти безумцы вас атаковали первыми.

Банду тех моральных уродов было надо уничтожить давно, и то, что эта честь выпала лично тебе, то считай, что большая удача.

Искренне рад за тебя, и даст Господь, увидимся при других обстоятельствах.

Наслышан, что твой суд не за горами, так вот я сам и мои приятели желают тебе выхода на волю из зала суда.

Не будем гадать, сам Всевышний то знает, чего ты еще добьешься, имея столько талантов.

Будь счастлив.

С уважением, старый вор Восток».

Конечно же, Бронька отписал старому со всем подобающим респектом.

«Получил твою маляву, уважаемый старина Восток.

Благодарен судьбе за наше знакомство, тебе удалось меня убедить в том, что даже тут жизнь идет своим чередом, вот я и живу так, как получается.

Зря подняли столько ажиотажа вокруг моей не столь уж важной личности, на самом-то деле никакого особого героизма в моих поступках-то нету, или, по крайней мере, сам я ничего из ряда вон выходящего в случившемся инциденте вовсе не разглядываю.

Все, что случилось, то оно само собой произошло, а я всего лишь принимал активное участие.

Но кажется мне, что все же догоняю, в чем тут все дело, народу просто-напросто нужен герой, вот и получается, что волею случая моя личность была кем-то выдвинута на эту весьма ответственную ступень, а не тобой ли, старый ворюга?

Чувствую мозгом костей, что без твоего участия тут не обошлось.

Что я должен сказать, ну, блин, благодарен, конечно, тебе, Восток, старина, за такое внимание, но стоило ли меня выдвигать на общее обозрение?

Ну, короче, тебе тут решать, и не мне обсуждать решения старших.

Ладно, не любовные же письма друг другу тут будем строчить.

Береги себя, старина, хватит уже по тюрьмам да по ссылкам, как Ленину, чалиться, надеюсь однажды увидеть тебя и на воле. Уважуха и респект.

Всегда твой кент и приятель, Броня».

Письмо выстрелили коневоды-почтальоны.

Делается труба из газетной бумаги и клея. Матрицей в этом случае лучше всего подходит ручка метлы, а клей добывается путем протирания ложкой заранее размоченного черного хлеба через простынную ткань, которая, словно барабанная перепонка, натягивается на миску, куда и собирается столь необходимый в этом деле связывающий материал.

В общем, там есть мастера, которые секреты этих тонких искусств передают приемникам по наследству аж испокон веков.

Высушенное произведение искусства трубоделов получается гладкое и ровное, как ствол, кстати, из тех же материалов склеиваются и игральные карты, ну а художники их потом оформляют.

Один чемпион по выстреливанию, человек с хорошим объемом легких и знающий это дело, скручивает шпулю – тоже из бумаги, формой похожей на конус, в конце сей конической шпульки укладывается груз из мякоти хлеба, тут путем проб и ошибок найден оптимальный вес, и размер заряда таков, что тот скользит по духовой трубе как по стволу. Внутрь шпульки очень аккуратно укладывается нитка, закрепленная за груз в наконечнике, а другой конец ее стрелок петелькой набрасывает на свой зуб.

Из первого до четвертого корпуса расстояние на глазомер ну около семидесяти метров, так вот настолько длинна и должна быть нитка, уложенная в шпульку-носитель.

Криком вызывается почтовая хата четвертого корпуса, например: «Уруру, четыре-два, четыре-два», а оттуда отвечают: «Говори».

Давай антенну, а это значит, что почтальон четвертого корпуса должен высунуть в окно палку ручки метлы, через которую и повиснет прилетевшая точнейшим выстрелом шпулька-носитель. Получивший шпульку затаскивает сквозь решетку ее к себе в хату, и вот она, дорога, практически построена.

Теперь к первичной, простой швейной нитке привязывается шнур потолще, сплетенный из распущенных носков или пуловера, и так по нарастающей, пока достаточно крепкий канатик поддается, натягиваясь уже прочной канатной дорожкой между корпусами, а там привязываются малявы-письма, посылки с наркотой и даже литровые бутылки со спиртным свободно путешествуют над тюремным двором.

На высоте четвертого этажа как бы плывут в ночном небе посылки с помощью невидимой нити.

«Голь на выдумку хитра».

Жизнь, братцы, и там продолжается.