Текст книги "Последнее приключение странника"

– Эрин, я сказал Луизе, что поругался с родными, которые не согласны с моим жизненным выбором, и ей этого хватило, она не стала копать дальше. Впрочем, я не дал ей такого шанса. Так я защищался, а ее это вообще не заботило…

– Как такое возможно?

– Неважно… Ты первый человек, кому я это рассказал…

– А что ты намерен делать?

– Понятия не имею… Мне только ясно, что родители стареют. У меня есть брат и сестра, у них свои семьи, но я с ними даже не знаком. По-моему, это ужасно. Я стыжусь себя, Эрин. Я обязан перед ними извиниться…

– От нас до них меньше двух часов езды, Гари, навести их! Чего ты на самом деле ждешь? Если ты не против, сделаем это прямо завтра? У тебя выходные, я попрошу Палому прийти в “Одиссею” пораньше, и проблема будет решена.

– Постой, постой… Ты собираешься поехать со мной? – Я был ошеломлен.

– Я всюду буду с тобой, Гари. Значит, так. Завтра мы поедем к ним. Ни о чем не думай, ты просто встретишься с ними, и все. Если для тебя легче, чтобы я была рядом, я буду рядом.

И вот Эрин здесь. Вместе со мной. В машине. С ума сойти.

Есть поездки, которые невозможно забыть. Они остаются в памяти, словно выжженные каленым железом. Я вел машину на автопилоте, не думая ни о чем, выбросив из головы все мысли. Чем ближе мы подъезжали, тем больше я каменел. Я сражался с собой, пытаясь расслабиться, но у меня плохо получалось; не помогал даже ласковый взгляд, которым меня окутывала Эрин.

Я припарковался. Перед родительским домом. Домом, в котором я вырос. Перед эллингом. Перед тем, что стало бы моей жизнью, подчинись я отцу.

Я перевидал по всему миру множество мест, одно удивительнее другого; мало кому выпала удача побывать в своей жизни хотя бы в некоторых из них. Мне повезло. Мне была знакома красота. Такая, от которой перехватывает дыхание, а по щекам катятся слезы, потому что ты чувствуешь себя крошечным перед лицом природы. Красота, которую мечтаешь всегда держать перед глазами, но никогда не сумеешь описать. Красота, которую не передаст ни одно фото, даже сделанное лучшим из лучших. Красота, полнота которой укладывается в одно мимолетное мгновение. Тем не менее созерцание этих чудес ни разу не вызвало у меня таких эмоций, которые пронзили меня сейчас. Я был на суше, и я был счастлив, но при этом растерян, парализован. Как если бы я очутился в этом месте в первый и последний раз в жизни и при этом сознавал, что привязан к нему частью моего существа. А ведь тут не было никакой красоты – в том смысле, как ее понимает большинство людей. Но для меня все было великолепно. Все здесь слилось воедино: море, работа, мощь, кровь, пот, усилия, слезы, любовь. Земля, изуродованная грязью и следами от колес буксиров. С одной стороны – длинный каменный одноэтажный дом родителей. Мать старалась, чтобы он не выглядел как пристройка к верфи. От дома, покрытого белой краской, веяло уютом, несмотря на узкие окна. Он смягчал суровость жизни, какой жили отец и мать. С другой стороны – эллинг. Огромный центральный ангар из дерева и стальных листов, по бокам – два ангара поменьше. Когда-то они были выкрашены в темно-синий цвет. Сегодня синева почти исчезла, ее заменили черные следы, ржавчина и мерзкая зеленая плесень.

Эрин положила руку на мои ладони, вцепившиеся в руль: я даже не заметил, что пытаюсь его сломать.

– Давай. Иди к ним, иди к нему…

Я повернул к ней голову.

– Не беспокойся за меня. – Она догадалась, что я хочу сказать. – Я погуляю по пляжу. Позови меня, когда будешь готов. Я приду к тебе или останусь здесь. Я рядом с тобой, Гари.

Мне удалось улыбнуться ей. Потом я ее поцеловал.

– Я люблю тебя.

Я вышел из машины, не оглядываясь. Преодолел несколько метров жидкой грязи, привычной по детским воспоминаниям. После чего замер на месте. Провел рукой по волосам, лицу, пробуя встряхнуться, вспомнить, что я существую и нахожусь здесь. В нескольких метрах от моей семьи. От моих семей. От той, которая вылепила меня. И от той, что я пытаюсь создать с женщиной, которую люблю до безумия, и с ее детьми, уже занявшими место в моей душе. От этих семей я никогда не сбегу. Я несколько раз глубоко вдохнул воздух, как будто собирался задержать дыхание. Сделал шаг, второй, третий и так далее, пока не подобрался к эллингу. Несколько лодок дожидались своей очереди на обслуживание. На земле валялись куски ветоши. Некоторые были свернуты в клубки, другие, использованные, но не убранные, валялись на земле. Буксиры. Двигатели. Я снова остановился на площадке, служившей стоянкой. Две фигуры, укрывшиеся от дождя и ветра и освещенные несколькими фонарями, хлопотали вокруг суденышка, старого как мир. Я его хорошо помнил, с тех пор как был ребенком. Остов этого кораблика отец взял в работу еще в ту эпоху, когда швырнул меня в море. Он хотел, чтобы когда-нибудь мы всей семьей поплыли на нем. Этим кораблем он занимался, когда не было заказов, то есть не занимался никогда. Но мой брат обладал способностью, которой отец был лишен. Не жалеть времени на то, что важно и ценно.

Две фигуры. Постаревший я сам. И тоже я, но помоложе. Так странно было находить себя в них. Встретиться с самим собой.

Я сделал еще несколько шагов и опять остановился. Мое внимание поглотил эллинг. Я узнавал каждый элемент надводной части судна, каждый инструмент, каждый тип заготовленных парусов. Но главное, на меня обрушились запахи. Моторное масло. Морилка. Растворитель. Лак. Дерево, гниющее от пребывания в морской воде. Изъеденные солью металлические детали. Запахи моего детства и отрочества. Ароматы, среди которых я рос и от которых стремился сбежать. Сегодня они звали меня. Напоминали, откуда я родом. За что бы ни цеплялся мой взгляд, тут же выплывало воспоминание. Мне не будет покоя, пока я не возобновлю отношения с ними. Если я не займу свое место здесь, мне не стать тем мужчиной, который нужен Эрин. Я молча и бесшумно подходил к ним. Они не услышали моего приближения. По пути я поднял валяющийся рубанок, снял пальто и бросил на козлы, и тут они вздрогнули и прекратили работать. Я наклонял голову, отворачивался, что-то мешало мне хотя бы поздороваться с ними. Они тоже ничего не говорили. Я взялся за дело, встав напротив отца и брата. Я давно выучил наизусть все жесты; они принадлежали мне. Отец с братом так же без слов возобновили работу. Я сфокусировался на том, чем занимался, и видел только разлетающиеся стружки и руки отца. Его руки труженика, морщинистые, с пятнами от возраста и работы, с благородно почерневшими ногтями. Они были великолепны. Я скучал по ним. Руки моего брата были моложе, но следовали тем же путем. Мои тоже были изуродованы, с той лишь разницей, что их обесцветила морская вода. Мы трудились в полной тишине, и это продолжалось, как мне казалось, целую вечность. Но мне было наплевать. Им тоже. Все остальное перестало представлять для нас интерес. Мы разделяли общую цель. Нам надо было вновь обрести друг друга и продвинуться в реставрации суденышка. Мы постоянно меняли инструменты, и, если я не находил то, что искал, брат без единого звука протягивал это, инстинктивно угадывая, что мне нужно. Передавая инструмент, он понимающе и ласково подмигивал. Брат никогда не держал на меня зла, он всегда меня прощал.

И я понемногу сбрасывал с себя всю шелуху. Моя скорлупа растрескивалась, и я обретал себя. Чем дольше я, работая рядом с ними, избавлялся от сжимавшего меня в тисках напряжения, тем сильнее я плакал. Слезами облегчения. Грусти. Радости. Слезами примирения – с ними и с самим собой. Как описать то, что я переживал? Но каждая пролитая слеза приносила мне еще чуть-чуть душевного покоя.

Когда совсем стемнело, Артур первым отложил инструменты и направился вглубь ангара. Возмутился царившим бардаком, который он никогда не приведет в порядок. Я усмехнулся, распознав отцовские и свои собственные интонации. Брат покинул ангар, а я продолжал работать, слыша сосредоточенное дыхание отца, который тоже не собирался останавливаться. Мы разыгрывали сражение нервов. А может, тянули время. Как себя вести, если вы давным-давно перестали друг с другом разговаривать, если из общего остались только злость и обида, но вы все еще любите друг друга, несмотря ни на что и вопреки всему? В конце концов он остановился, обошел судно, внимательно рассматривая мельчайшие детали. Иногда он ворчал и замирал возле того, что его беспокоило. Наконец он добрался до меня и долго стоял за моей спиной, не делая ни малейшего движения. Немного погодя он опустил руку мне на плечо, сильно стиснул его и долго не разжимал пальцы. Он дрожал, я не шевелился. Я проглотил рыдание. Он шумно засопел. Не отпуская меня, он погладил дерево, которое я старательно обрабатывал.

– Отличная работа…

И снова молчание. Он еще сильнее сжал мое плечо.

– Я горжусь тобой, сын…

Груз этих слов придавил меня. Никогда раньше я не слышал их от него. И я догадался, что он подразумевает не проделанную мной сегодня работу. Я наконец-то выпрямился. Мы уставились друг на друга и простояли так едва ли не вечность.

– Прости, – прошептал я.

Он потряс головой, его взгляд снова стал жестким.

– Тебе не за что извиняться. Ты здесь.

Наши глаза встретились, мы изучали друг друга. Отец навсегда останется таким же властным, сильным, суровым. И тем не менее нежность, угадывающуюся в выражении его лица, было ни с чем не спутать. Отец любил меня. Я любил отца. Связь, которая сегодня установилась между нами, стирала все ошибки, залечивала раны от взаимных упреков, сглаживала все шероховатости и недопонимания.

– Иди поздоровайся с матерью.

Я кивнул и улыбнулся. Он улыбнулся в ответ.

Мы были на середине двора, когда к нам присоединился вышедший из дома Артур. Он притянул меня к себе и хлопнул по спине. Отец наблюдал за нами.

– Братик, мне надо уходить, но я рад тебя видеть. Когда Соня поймет, что упустила тебя, она взбесится и превратится в фурию.

Я обнял его еще крепче.

– Успокой сестричку, скажи ей, что скоро я опять приеду, совсем-совсем скоро, и пробуду подольше.

Он отодвинулся и ласково похлопал меня по затылку с веселой ухмылкой:

– Постарайся взять ее с собой.

Мне понадобилось меньше двух секунд, чтобы въехать.

– Эрин что, уже с мамой?

Он со смехом кивнул и убежал. Что они рассказали друг другу? Мы с отцом пошли дальше. Перед тем как войти внутрь, он меня остановил:

– У тебя были проблемы на Реюньоне?

Я тут же напрягся, взял его за плечо и отвел в сторону от дома.

– Нет, почему ты спрашиваешь?

– Какой-то тип оттуда звонил нам несколько недель назад. Разыскивал тебя. Я забыл его имя, а впрочем, не помню, назвался ли он.

Я почувствовал, что бледнею.

– Он хотел с тобой поговорить, заявил, что ты задолжал ему какую-то услугу…

– Ты сообщил ему, где я?

– Нет. Он показался мне каким-то мутным.

Я покосился на окна, в которых различил силуэты Эрин и матери; они что-то обсуждали. Зачем Иван испоганил такой прекрасный, такой грандиозный момент?

– Эрин не должна об этом узнать, – распорядился я.

Он насторожился:

– У вас неприятности?

– Необязательно, но я боюсь, как бы он не охотился за ней и детьми.

Он отшатнулся. Такого он не ожидал. В свою очередь, он долго изучал происходящее внутри дома.

– Гари, мы всегда готовы прийти на помощь ей и детям, если ты попросишь. Ты привел ее к нам, она – часть твоей семьи и, стало быть, нашей.

27
Эрин

Застекленная дверь открылась. Порог гостиной перешагнул отец Гари, никто другой это быть не мог. Он долго и внимательно всматривался в меня, после чего подошел, протянул руку, я ее схватила, он сильно сдавил мою ладонь, глядя мне прямо в глаза, и я ответила и на его взгляд, и на рукопожатие. Этот человек был суровым, требовательным, но от него исходила искренность, трогательная грубоватость и он умел любить – таким я его восприняла. Все мои прошлые предубеждения рассеялись. Пусть он допускал ошибки, но именно он сделал из Гари мужчину, которого я любила.

К нам присоединился Гари и сразу направился к матери, с трудом сдерживающей волнение. К ней возвратился сын. Когда он приблизился, она взяла его за плечи, хотя точнее сказать, она вцепилась в него, как если бы опасалась, что он вот-вот улетучится в облаке дыма.

– Здравствуй, мой родной. – Она поцеловала его.

– Здравствуй, мама.

Его голос был мягким-мягким, полным любви. Они обменялись ласковыми улыбками. Затем он оглянулся на меня:

– Ты здесь…

Он выглядел изнуренным, как после нескольких бессонных ночей, но и гораздо более безмятежным. Другим. Более спокойным и решительным. Более сильным, хоть я и не думала раньше, что ему не хватает силы. Но очень скоро на его лице проступила озабоченность.

– Все в порядке?

Два часа, проведенные с его матерью, не прошли для меня бесследно. Как же быстро он научился расшифровывать мои настроения. У меня никогда не получалось что-нибудь от него скрыть, и это к лучшему. Но только не сейчас. Момент неподходящий. Я вдохнула-выдохнула пару раз и улыбнулась ему как можно убедительней. Гари не до конца мне поверил и склонил голову набок, как бы намекая, что это мы еще обсудим. Он положил руку мне на поясницу и обернулся к родителям, которые внимательно наблюдали за этой сценой. Мать выглядела безумно счастливой. Отец тоже должен был быть по-своему счастлив. Она посмотрела на часы.

– Останетесь на ужин?

Она очень на это надеялась.

– Нам еще ехать назад, и нас ждут дети Эрин…

– Я позвоню Улиссу, – перебила я. – Ты же не удивишься, если он будет рад заказать пиццу.

Гари засмеялся и подождал моего окончательного согласия. Он хотел остаться, но не готов был что-либо навязывать мне.

– С удовольствием, спасибо, – поблагодарила я его мать.

Она убежала на кухню. Я сразу последовала за ней:

– Для меня дело найдется?

Она обернулась, осторожно погладила меня по щеке:

– Эрин, ты как будто взволнована. Не возражаешь, если я буду обращаться к тебе на “ты”?

Я кивнула.

– По-твоему, он догадался? – спросила она меня.

– Да…

Она огорчилась.

– Это ничего не изменит, клянусь, – быстро уточнила я. – Я просто разозлилась на судьбу, она обошлась с ним так несправедливо…

– Не надо злиться. Вы же друг друга встретили. Мне не понадобилось много времени, чтобы убедиться, насколько он счастлив. Пожалуй, таким я никогда его не видела.

Двумя часами раньше Гари покинул машину, не ожидая моего ответа на свое признание в любви. Я не справилась с искушением и тоже открыла дверцу, прошла за ним несколько метров, но он не обратил на меня внимания. Через несколько шагов он застыл, и я остановилась. Он поник, взъерошил волосы, сильно потер лицо, как будто старался проснуться. И неожиданно гордо выпрямился. В чем ему удалось убедить себя? Без малейшего колебания он двинулся вперед. Он готов был вступить в битву со своими демонами, угрызениями совести, а заодно и с сожалениями. Его силуэт на фоне клонящегося к закату солнца взволновал меня до глубины души. Мне больше не требовалось доказательств моей любви к нему, однако сам того не подозревая, он только что предъявил мне такое доказательство. Когда он скрылся вдали, мне стало одиноко без него, без его присутствия. Я подошла к машине. Позвонила детям, чтобы проверить, все ли в порядке. Они успокоили меня и поинтересовались, как там Гари, потому что, когда мы уезжали, он был какой-то не такой. Их сближение впечатляло. Гари пользовался у детей авторитетом, они уважали его, хоть я ничего от них не требовала, не ожидая от их взаимоотношений ничего, кроме мира и спокойствия. Но они нашли друг друга. Дети уже полюбили Гари, а он возвращал им любовь в стократном размере.

Я собралась садиться за руль, когда меня окликнул женский голос:

– Подождите, мадемуазель!

Я обернулась: ко мне легкими шагами бежала женщина средних лет, красивая, естественная, без макияжа, с опаленной ветром и солнцем кожей, с большими влажными и сияющими глазами.

– Вы приехали с Гари… Я его мать.

– Добрый вечер, мадам, я Эрин.

Почему я так представилась, если у нее не было ни малейшего представления о том, кто я такая? Она вежливо улыбнулась:

– Уже уезжаете?

– Э-э-э… да… Я собиралась прогуляться, пока его жду… Но вообще-то я не знаю.

– Вдруг ожидание затянется? Во всяком случае, я на это надеюсь, это стало бы добрым знаком. Заходите в тепло, подождете вместе со мной.

Я присоединилась к ней, не задавая никаких вопросов. Если все пойдет плохо, я буду рядом и смогу забрать его, подставить ему плечо. Отвезти домой. Я запретила себе оглядываться по сторонам в поисках чего-то, что позволило бы мне больше узнать о Гари. Однако сразу мысленно зафиксировала разительный контраст между грубостью стапеля и теплой атмосферой дома. Все – мебель, интерьер – было простым, но светлым, удобным и гостеприимным. В этом доме тянуло отдохнуть у камина, с хорошей книжкой в руках, перед окнами, в которых вдалеке мелькало море. Атмосфера была и ободряющей, и умиротворяющей. Возможно, источником мягкости Гари был как раз этот дом, в котором он рос.

– Как насчет грога, Эрин? Я всегда пью его, когда мой муж и сыновья ссорятся, а это длится уже сорок лет… Я вижу вас впервые, но догадываюсь, что с вами все наладится.

Я улыбнулась ей; ее замечание меня по-настоящему порадовало.

– С удовольствием.

– Располагайтесь.

Она вышла. Я не утерпела и подошла к окну, выходящему на эллинг. Я различила два силуэта, похожих на Гари, но ни один из них не был Гари, его закрывало от меня старое судно. Он взялся за работу вместе с отцом и братом. Что он испытывает рядом с ними?

В моей руке появилась дымящаяся ароматная чашка. Его мать стояла рядом со мной и жадно всматривалась в мужа и сыновей.

– Спасибо, спасибо, что вернули его домой.

– Я здесь ни при чем, это все он… Это все Гари.

Она снисходительно помотала головой:

– Я пока еще неплохо знаю своего сына: если бы его не поддержал кто-то, кого он любит, его бы здесь не было. Вы точно того стоите, раз он сдвинулся с места.

– Ему надоело страдать, он нуждается в спокойствии.

– Ради вас.

– Ради него самого, уверяю вас.

– Тогда ладно… Они там пробудут несколько часов. Проходите, садитесь.

Следующий час мы с перерывами на молчание болтали обо всем и ни о чем, о Сен-Мало, об их доме. А потом темы беседы исчерпались. Она не отвлекаясь следила за стеклянной дверью, чтобы узнать, кто войдет первым. Ее муж? Есть вероятность, что он будет зол. Младший сын? Или старший, которого она так ждала, так надеялась на его приезд?

– Послушайте, Эрин, вот уже два месяца, как он обещает приехать… С тех пор как прилетел с Реюньона – впрочем, он мог быть где-то в другом месте, нам же ничего не известно, – он начал общаться с нами немного чаще, но все равно ему это трудно. Так что я счастлива, даже если я его не увижу, не дотронусь до него. Сын вернулся домой…

Мои дети еще маленькие. Я не представляла себе, каково это – не видеться с ними годами, даже когда они станут взрослыми. Страдание матери Гари было практически осязаемым, и я ей сопереживала. Мне неизбежно пришел на ум Иван, пусть здесь ему и не место. Иван не был отцом. Он без сожалений бросил своих детей и забыл их.

– Как у вас получилось? Ну, то есть как вам удалось продержаться без сына и почти без новостей от него? С такой раной…

– Я ждала… Я в нем не сомневалась… И не ошиблась.

– Вряд ли я бы такое вытерпела.

И тут она собралась мне ответить, но прервала сама себя и внимательно всмотрелась в меня.

– У вас есть дети, Эрин?

– Да. Трое.

Меня немного удивило, что она как-то слишком уж обрадовалась, услышав о существовании Улисса, Лу и Мило.

– Это чудесно, – покивала она. – Следовательно, вы у него их не потребуете.

– Простите? – переспросила я, не совсем поняв смысл ее слов. – Я не потребую у него детей?

– Да.

К чему она клонит? Я помимо воли покраснела. Я подозревала, что меня заносит, но эта мысль пришла мне в голову, когда я любовалась Гари в компании моих детей. Я себя не обманывала: я действительно полюбила его слишком быстро и слишком сильно, но, если бы я встретила его более молодой и менее изломанной, я была бы готова родить ребенка от Гари. Реакция его матери ошеломила меня. Она попала в точку – для меня этот вопрос был действительно одним из самых болезненных: почему Гари не создал семью с бывшей женой?

– О чем вы? Гари не хочет детей?

Стоит ли мне копаться в этом? Вдруг то, о чем она намеревалась поставить меня в известность, войдет в противоречие с образом Гари, который у меня сложился? Она побледнела и резко вскочила.

– Надо же быть такой идиоткой! – воскликнула она. – Почему я вообразила, что он вам в этом признался?

– Вы о чем? – теперь уже задергалась я. – Что вы пытаетесь мне сказать?

– Он говорил вам, что был женат?

– Да!

– Вообще-то мы ее никогда не видели. В отличие от вас… Надеюсь, это докажет вам, как сильно он вас любит.

Она повторила, что сын, который не приезжал к ней много лет, любит меня, и это было очень мило, но суть не в том.

– Ну и? – занервничала я.

Она печально вздохнула:

– Они так и не смогли родить ребенка… и… Иона из-за этого его бросила. Хотя Гари и не обсуждал это со мной, я всегда знала, что он мечтает создать семью… но не может. Он так и не узнал почему. Он искал причины, именно поэтому мы в курсе… но… ответ не нашелся. Он не может и никогда не сможет… А раз у вас уже есть дети, я подумала, что вы не бросите моего сына.

– Нет! Конечно, нет.

Я полюбила его еще сильнее. Чувство несправедливости и гнева охватило меня с новой силой. События последних недель на большой скорости прокрутились в мозгу. Злость Гари на Ивана, когда я упомянула о существовании детей; взгляды, полные недоверия и восторга, в которых читалось инстинктивное, почти животное желание их защитить. Уважение, с каким Гари воспринял мое материнство. Его постоянный страх излишне надавить на детей. Грусть, с какой он на них смотрел. Буря эмоций, после того как ему удалось научить Мило плавать… Уверенность в том, что отец относится к нему как к жалкому неудачнику – из-за его развода, из-за того, что он не сумел сделать ребенка. Я-то как раз полагала, что отец, напротив, должен переживать за сына. Мне было безумно больно за Гари. За его рану, за отторжение, с которыми ему пришлось справляться самому. Насколько же лучше я понимала его сейчас. Его одиночество. Его сдержанность. Его скрытность. Его отказ рассказать мне все. Он мучительно сомневался в себе, тогда как…

– Эрин? Умоляю вас, не меняйте свое отношение к нему. Я поделилась с вами этим секретом и никогда себе не прощу, если…

– Не волнуйтесь… Я не буду его меньше любить и не собираюсь его жалеть, совсем наоборот. Я восхищаюсь им. Теперь я понимаю, почему он скрыл это от меня: после того, что он пережил, Гари наверняка вообразил, что, поделись он со мной своей тайной, я буду смотреть на него другими глазами.

Ей стало легче. Вдруг она прислушалась к звукам, доносящимся со двора.

– Они идут. Не показывайте вида…

Но это был его брат Артур. Он сразу догадался, что за женщина сидит с его матерью, поцеловал меня, как будто мы знали друг друга с давних пор, бросил: “До скорого, и спасибо, что он снова дома” – и тут же ушел. Его неожиданное появление позволило мне более или менее привести в норму лицо до появления Гари и его отца.

Ужин был простым, скромным и веселым. Гари с отцом разговаривали о судне и дайвинге на языке, знакомом только им двоим. Мать задала мне множество вопросов о детях. Когда пришло время отъезда, они проводили нас до машины. Гари обменялся с отцом крепким рукопожатием и взглядом, полным бесконечной нежности. Он обнял мать. Отец поцеловал меня и едва слышно шепнул: “Спасибо”. Мать прижала меня к груди.

– До новой встречи, Эрин. Надеюсь, до скорой, и в следующий раз обязательно возьмите детей. У нас всем места хватит.

– Мы с Гари вывезем ребят в море, – пообещал его отец.

– Они будут в восторге, – ответила я. – Но не показывайте им слишком много всего, иначе они будут постоянно рваться сюда!

– Здесь вы у себя дома, – добавил отец.

Это не было простой формулой вежливости. Я наслаждалась его словами, как они того заслуживали. Мне никогда не приходило в голову, что у меня появится новая семья, но это произошло.

Первые километры обратного пути мы преодолели в полном молчании. Ни Гари, ни я не были в состоянии разговаривать. Но я взяла себя в руки и нарушила эту болезненную тишину:

– Тебе стало легче? Вы с отцом простили друг друга?

– Да. В конце концов это оказалось совсем не трудно.

– Вы были к этому готовы.

– Ты абсолютно права.

Тишина опять надолго поглотила нас. Я наклонилась и положила голову ему на плечо. Я дышала им.

– Мать тебе сказала? – прошептал он.

Я потеснее прижалась к нему. Обидно, что мы в машине, мне бы очутиться в его объятиях, раствориться в нем.

– Гари, – тихонько ответила я, – зачать детей не значит стать их отцом. То, как ты их опекаешь, как ты, сам того не сознавая, смотришь на Улисса, Лу и Мило, гораздо важнее.

Его рука вцепилась в руль, и он зарылся губами в мои волосы.