Текст книги "Песчаная роза"

Глава 24

Праздность доставляла такое удовольствие, что этого стоило бы стыдиться.

Но мысль об этом Ксения гнала прочь. Да и вообще все мысли от себя гнала. Просто сидела в тени старого дерева, названия которого не знала, и смотрела на бирюзовую бухту, к которой город Аль-Джазаир амфитеатром спускался с отрогов Атласских гор.

Верхний город выглядел так же, как любая медина: сплетение узких улочек, белённые одноэтажные дома с плоскими крышами теснятся стена к стене, тут и там высятся минареты. Но с террасы, на которой сидела Ксения, открывался в просвете улицы прекрасный вид на море. Им она и любовалась изо дня в день, потеряв счет всем дням.

Нет, слово «любовалась» все-таки не подходило. Она просто погрузилась в счастье, и если бы перед глазами у нее была не сверкающая под осенним солнцем морская гладь, а любой другой, даже самый неприглядный пейзаж, ее счастье не стало бы меньше.

Когда они пришвартовались вечером в порту, уже в темноте поднялись сюда, в Верхний город, и Сергей Васильевич открыл перед ней какую-то дверь, сказав: «Располагайтесь здесь», – она только и смогла, что без единого слова шагнуть к широкой низкой кровати, стоящей посередине комнаты, упасть поверх пестрого тканого покрывала и провалиться в сон, как в смерть.

Но это не было смертью. Наоборот – открыв наутро глаза, Ксения ощутила во всем теле такую легкость, точно вынырнула из бассейна с минеральной водой. В Баден-Бадене, в римских термах, был такой бассейн, однажды она плавала в нем вместе с мамой и запомнила ощущение, с которым из него вышла: казалось, исцеляющая вода не только омыла кожу, но проникла внутрь тела и даже в душу.

«Теперь все будет хорошо».

Эта мысль, ничем вроде бы не подкрепленная, искрилась в голове все время, пока она искала туалетную комнату.

Было в этой комнате и зеркало. Ксения взглянула в него почти со страхом.

Но ничего ужасного не увидела. Лицо, которое она никогда не находила ни уродливым, ни красивым, а лишь невзрачным, таковым и осталось, лишь потемнело от пустынного солнца, как ни прятала она его под туарегским платком. От солнца же и волосы выгорели. Их цвет так явственно напоминал о Сахаре, что Ксения поежилась. Даже глаза стали такими, будто в них навсегда запечатлелся проклятый песок. Теперь пустыня будет смотреть на нее при каждом взгляде в зеркало.

Напротив своей комнаты Ксения увидела еще одну дверь, но за ней стояла тишина, и она не стала ее открывать, а огляделась в поисках выхода наружу.

И, выйдя, оказалась на террасе. В тени огромного дерева стоял ломберный стол. Среди разбросанных по глиняному полу подушек он выглядел странно – тяжеловесный, старинный, с массивными резными ножками. Точно такой ломберный стол Ксения видела в Ницце, в пансионе, где они с мамой снимали комнату. Там он использовался как чайный, и здесь, кажется, тоже: на нем стоял расписной чайник и стеклянные армуды.

Лучи проникали сквозь древесную крону. Чай в армуде золотился солнечными искрами. Сергей Васильевич сидел в плетеном кресле у стола и читал английскую газету.

Ночью, когда он появился у притона, то уже был одет по-европейски, но тогда потрясение не позволило Ксении понять, во что именно, и в шлюпке ей тоже было не до этого. Теперь же она сразу и до мельчайших деталей разглядела и его светлые полотняные брюки, и белую рубашку, и бежевые туфли из такой кожи, из которой, она думала, шьют лишь перчатки. Крепкий чай на столе перед ним и английская газета в его руке делали утреннюю картину такой цельной, что она зажмурилась от счастья.

Хотя, конечно, не с газетой и не с чаем это счастье было связано.

– Доброе утро, – сказал Сергей Васильевич.

Взгляд, лицо – ничего в нем не изменилось. Разве что его свежевыбритость бросилась ей сейчас в глаза, и то лишь потому, что вчера вечером, когда сходили на берег, она заметила машинальное проверяющее движение, которым он провел по заросшему щетиной подбородку.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич, – сказала Ксения. – Извините, я долго спала.

– Пожалуйста. – По его тону легко было понять, что он не испытывал необходимости в ее присутствии. – Завтрака нет, к сожалению. Можете выпить чаю.

– Благодарю, – подавив вздох, ответила Ксения.

Конечно, она принесла ему одни лишь хлопоты, и это еще мягко сказано, так что его безразличие к ее существованию понятно. Но уныние охватило ее, когда она в этом убедилась.

– Потом спустимся на набережную и позавтракаем, – добавил он.

И уныние тут же развеялось.

– Я могу обойтись без чаю, – поспешно сказала она.

– Нет необходимости спешить. Но раз так, пойдемте. А чаю выпьете в хамаме.

– Где? – удивленно переспросила Ксения.

– В бане, – уточнил он.

– Я знаю, что хамам… но как же…

Сергей Васильевич едва заметно поморщился, и она тут же оборвала свой несвязный лепет.

– Едва ли вы научились обтираться песком, как туареги. Вполне сносный хамам есть на соседней улице. Я вас туда провожу, – сказал он.

Раз знает, где находится хамам, значит, сам уже побывал там. Впрочем, об этом и по его свежему виду можно догадаться. Наверное, ходил туда вообще чуть свет, ведь и сейчас раннее утро. Или хамам открыт и ночью?

«Но как же я с ним пойду? – вдруг подумала она. – Ладно на соседнюю улицу, но потом!..»

Ксения представила, как будет выглядеть на набережной, наверняка французской, в своих замызганных туарегских синих шароварах и в бесформенной синей же рубахе. Рядом с его ослепительно белой одеждой, да что там, рядом с ним самим, ослепительным… Ей захотелось провалиться сквозь землю. Но объяснять, по какой причине, было бы так стыдно, что пришлось об этом промолчать.

– Если вы мне укажете, где хамам, я и одна могу… – все же проговорила она.

– Одна не можете. Туареги демократичны, а в мусульманском городе свои правила.

– Я знаю…

Сам он, впрочем, местных правил не придерживался: на улице попросил Ксению не плестись у него за спиной, а идти рядом, чтобы ему не приходилось то и дело оглядываться.

У входа в баню встречал посетителей кланяющийся пухлый человечек в чалме. Сергей Васильевич сказал ему что-то по-арабски, указывая на Ксению, потом спросил ее по-французски:

– Часа вам будет достаточно?

– Это даже много! Я очень-очень быстро! – воскликнула она.

И, встретив его холодный взгляд, сразу же замолчала.

– Я буду в чайхане, – сказал он. – Вон там, напротив.

Ксения торопливо закивала. Уже глядя ему в спину.

Сергей Васильевич не сказал, что ей должно хватить часа, а лишь спросил, достаточно ли будет этого времени. Но пока она была в хамаме, внутри у нее словно песочные часы переворачивались, и она точно знала, сколько времени длится наслаждение, доставляемое горячей водой, которой ее обливают, и теплым мрамором, на котором она лежит, и мыльной мочалкой, которой ее растирает банщица, и горячим чаем, который ей поднесли, пока она обсыхала, завернувшись в белую простыню. Неприятно было снова надевать рубаху с шароварами, из швов которых до сих пор сыпался песок, сколько Ксения их ни вытряхивала. Но какой чепухой это казалось в сравнении с тем, что она увидит его через десять, нет, уже через пять минут, оставшихся до истечения часа!

Сергей Васильевич вышел из чайханы одновременно с тем, как Ксения перешагнула порог хамама. Наверное, увидел ее и не стал дожидаться, когда какой-нибудь ревностный мусульманин возмутится тем, что женщина идет по улице одна.

– Вы чувствуете время, – одобрительно заметил он. – Действительно отсутствовали ровно час. Ну да вы и вообще интуитивны.

Его одобрение было так неожиданно, что Ксения растерялась.

– Только… ведь надо заплатить за хамам, а у меня… – пробормотала она.

– Я был там вчера и заплатил. Предполагая, что и вы захотите помыться.

– Как вчера? – не поняла Ксения. – Ночью?

– Утром. Вчера утром.

– Господи! Я думала…

– Вы спали больше суток. И прекрасно.

«Ничего прекрасного, – подумала Ксения. – Но хотя бы не обременяла его своей беспомощностью».

– Теперь пойдемте завтракать, – сказал он.

– Может быть, вы возьмете что-нибудь в чайхане? – робко понтересовалась Ксения. – Я могла бы поесть… там, на террасе. На которой вы пили утром чай.

Он не ответил, и ей ничего не оставалось, как пойти вместе с ним по извилистой, сбегающей к морю улочке.

Как ни была Ксения поглощена мыслью о том, какой позор ей предстоит от того, что придется сидеть в грязной синей робе в кафе, на виду у людей, рядом с Сергеем Васильевичем, она все-таки оглядывала городской пейзаж с любопытством.

Над домиками Верхнего города возвышалась каменная громада, похожая на старинную цитадель.

– Это Касба, – сказал Сергей Васильевич. – Турецкая крепость шестнадцатого века. Сервантес здесь семь лет провел в плену, кстати.

Ксения уже не удивилась тому, что он отвечает на вопросы, которые она не успевает или не решается задать, а лишь обрадовалась, что прервалось молчание.

– А как Сервантес попал в плен? – спросила она.

– Возвращался с войны морем в Барселону, корабль захватили пираты, продали пассажиров в рабство.

Ксения вздрогнула. И ей ведь грозило подобное. Да и миновала ли угроза?

– Он придумал здесь «Дон Кихота», – покосившись на нее, сказал Сергей Васильевич.

– У меня нет таланта, – вздохнула Ксения.

– Да? – Он усмехнулся. – Не давались сочинения о Татьяне Лариной? Или о ком там – о юном Вертере?

Она не ответила. Не могла же сказать, что у нее не то что писательского таланта нет, а вовсе никакого. Стыдно быть настолько блеклым, ни к чему не годным существом. А перед ним стыднее во сто крат.

– Вы не можете знать, есть у вас талант или нет. – Сергей Васильевич вновь ответил ее молчанию. – Каждый из нас – сын своих дел, извините за афоризм. Не мой, впрочем, а Сервантеса. Он отсюда четыре раза пытался бежать. Видимо, как раз потому, что так считал.

– Как же его не убили! – воскликнула Ксения.

– Чудом. Но мучили сильно.

– И что потом?

– Выкупили тринитарии. Это монашеский орден. Они и сейчас заняты всё тем же – выкупают из плена христиан. Если не хватает денег, то предлагают себя взамен пленников.

Ксения поежилась.

Чем ниже они спускались, тем заметнее менялся городской пейзаж. Появились многоэтажные здания не мусульманской архитектуры, и наконец город приобрел совершенно европейский облик.

Возле одного такого здания, показавшегося Ксении подавляюще монументальным, Сергей Васильевич остановился.

– Прошу, – сказал он, взявшись за ручку массивной резной двери.

«Куда?» – чуть не спросила Ксения.

И тут же звякнул дверной колокольчик, и она поняла, что войти ей предлагается в магазин готового платья. Свет проникал в него сквозь огромную стеклянную витрину, и в этом ярком свете видны были манекены, одетые в прекрасные разноцветные наряды, и вешалки с другими нарядами, не менее прекрасными, и полки, на которых было разложено что-то кремовое, розовое, белое…

Все это великолепие застало ее врасплох. Она даже сделала полшага назад, но продавщица, спешащая навстречу с широкой улыбкой, предупредила эту попытку позорного бегства.

– Добрый день, месье. Я рада снова видеть вас! – по-французски произнесла эта элегантная дама; пожалуй, даже не продавщица, а хозяйка магазина. – Надеюсь, вы довольны всем, что приобрели у меня? – И, искоса взглянув на Ксению оценивающим взглядом, с той же радостной улыбкой спросила не ее, а Сергея Васильевича: – Чем я могу служить мадемуазель?

– Благодарю, я всем доволен, – ответил он. – Мадам тоже намерена приобрести у вас все необходимое. И рассчитывает на вашу помощь в выборе.

От предвкушения выручки улыбка у хозяйки сделалась еще шире.

– Могу я предложить вам кофе, пока мадам будет занята? – немедленно обозначив Ксению так, как ее назвал Сергей Васильевич, поинтересовалась она.

– Да, с удовольствием.

Он уселся в бархатное кресло в углу, маленькая арабская девочка во мгновенье ока подкатила к нему сервировочный столик на колесиках, запах кофе наполнил магазин.

Ксения стояла перед вереницей вешалок, не в силах пошевелиться. Хозяйка не стала дожидаться, пока пройдет ее остолбенение.

– Мадам, давайте посмотрим осеннюю коллекцию этого сезона, – защебетала она. И, мельком взглянув на ее синие шаровары, добавила: – У нас имеется абсолютно все, от дессу до пальто и обуви!

– Но пальто ведь не нужно…

Ксения растерянно оглянулась на витрину, будто призывая солнечные лучи в свидетели своих слов.

– Здесь и сейчас не нужно, а не здесь и после пригодится, – философским тоном произнесла хозяйка.

И, не дожидаясь других возражений, столь же глупых, увлекла Ксению к вешалкам, с которых принялась ловко снимать одежду, приговаривая:

– Весь Париж носит креп-де-шин. Взгляните, какое платье! Для здешней осени как раз подойдет. А будущим летом вы сможете носить его и во Франции. Оно не выйдет из моды, уверяю вас! А эта блузка – из маркизета. Тоже китайский шелк, но выглядит совсем иначе, чем креп-де-шин, правда? И совсем иначе ощущается на теле. Вы примерите и сразу же поймете разницу! Что же до более теплых вещей, то кроме пальто рекомендую также вот это. – Она сняла с вешалки черный свитер с вывязанным на груди белым бантом и, любуясь им, пояснила: – Если вы станете просматривать фотографии Эльзы Скиапарелли, то непременно увидите точно такой же. И к нему у меня как раз есть подходящая круглая шляпка с лентой.

Ксения наконец пришла в себя от этого щебечущего напора.

«Да что это я? – сердито подумала она. – Одичала в пустыне, да, но не настолько же!»

Она вспомнила прогулки по торговым улицам Фрайбурга, Ниццы, и как заходили в модные лавки и универсальные магазины, и как мама учила ее выбирать бюстгальтер, и объясняла, что такое стиль сезона, и как улыбались им хозяйки тех прекрасных заведений… Да, это было в другой жизни, да, жизнь та сгинула навсегда, но что-то должно ведь от нее остаться! Почему бы не вот этот неожиданный выбор одежды? Пусть и один-единственный раз.

– Не сочтите меня бесцеремонной, – продолжала между тем хозяйка, – но поскольку в моде заниженная талия, ваша фигура сейчас тоже в большой моде.

– Моя? – удивилась Ксения.

Она была уверена, что никакой фигуры у нее нет вовсе.

– Ну конечно! – воскликнула хозяйка. – Нечто андрогинное, если вы понимаете, о чем я.

Ксения слышала это слово впервые в жизни.

– Н-не очень… – с опаской глядя на растущую гору вещей, пробормотала она.

– Все модные журналы об этом пишут, – снисходительным тоном объяснила хозяйка. – Узкие бедра, плоская грудь. Некоторые специально ее бинтуют. И принимают йодные ванны.

– Зачем? – удивилась Ксения.

– Потому что загар чрезвычайно популярен. Так что вы и в этом смысле выигрываете. Ведь у вас есть жемчуг? Если еще нет, попросите месье, чтобы он непременно приобрел его для вас. Жемчужная нить смотрится на загорелом теле очень соблазнительно. Особенно когда спускается в вырез платья. – Она тут же сняла с вешалки и очередное платье из блестящей серебряной ткани, напоминающей парчу. На ткани видны были сложные узоры. – Вот этого, например. Фасон называется флэппер. Обратите внимание, ткань не имеет изнанки. Можно носить блестящей стороной наружу, а можно матовой.

– По-моему, это элегантнее.

Ксения машинально указала на другое платье. Оно тоже было словно из металлической ткани, но не серебряной, а бронзовой.

– Замечательный выбор! – Хозяйка тут же перебросила его через согнутую руку. – У мадам тонкий вкус! Для выхода вечером с месье это платье подойдет наилучшим образом. Осмелюсь предложить еще вот эту шляпку-клош, – вкрадчиво добавила она. – Она кажется похожей на ту круглую, что вы уже взяли, на самом же деле…

– Благодарю, – отказалась Ксения. – Довольно одной шляпки.

– Тогда прошу примерять, – вздохнула хозяйка.

– Я только что, вот прямо сейчас вернулась из археологической экспедиции, – сказала Ксения, останавливаясь перед примерочной. – Из пустыни.

– Можете не снимать с себя то, что решите приобрести, – догадливо кивнула хозяйка. – А все, во что вы одеты сейчас…

– Могу я оставить свою одежду здесь?

– Безусловно, – заверила та.

И раздвинула занавес, и Ксения шагнула под еще более яркий свет, к огромному зеркалу, и из зеркала уже через несколько минут взглянула на нее совсем другая она, забытая, а быть может, и не существовавшая никогда прежде.

Когда она вышла из примерочной в струящемся, легком, как лепестки чайной розы, и бледными розами же расписанном французском платье из китайского крепа, то увидела, что девочка-помощница оборачивает выбранное ею платье-флэппер золотистой бумагой и перевязывает лентой. От вида целой груды уже готовых свертков – хозяйка приносила ей в примерочную и дессу, и шелковые чулки с кружевными подвязками – Ксении сделалось не по себе. Еще и шляпная коробка… Как она могла утратить над собой контроль? Ведь все это стоит немыслимых денег! Ей захотелось провалиться сквозь землю.

– Мадам приобрела все необходимое!

Хозяйка объявила это с искренней гордостью за себя и с восторгом, скорее всего, деланным, от своей клиентки.

– Надеюсь, – кивнул Сергей Васильевич.

В его голосе не слышалось ни гордости, ни восторга, ни каких-либо других эмоций. Он убрал в карман бумажник, и Ксения поняла, что все эти свертки и коробки уже оплачены.

– Куда доставить покупки? – поинтересовалась хозяйка.

– Я пришлю за ними.

Ксения догадалась, что он не хочет сообщать, где остановился. От этой догадки ее смятение лишь усилилось.

– Теперь завтракать, – сказал Сергей Васильевич, когда они вышли из магазина. – Точнее, уже обедать. Представляю, как вы проголодались за сутки с лишним, если даже я уже голоден.

До сих пор Ксения голода не чувствовала, но как только он это сказал, желудок ее сжался спазмом и стало горько во рту.

– А бедуины, если им нечего есть, кладут на живот камень, – вспомнила она. – И перестают чувствовать голод. Мне Дина рассказывала.

– Надеюсь, у меня не будет случая это проверить, – холодно заметил Сергей Васильевич. – Но приму к сведению.

Ей стало стыдно, что она говорит глупости, хотя бы и от эйфории.

Стук каблучков-рюмочек ее новых французских туфель казался ей небесной музыкой. Дома на набережной были четырехэтажные, с лепниной и открытыми балконами. На балконах сидели мужчины и женщины, одетые с европейским изяществом, пили кофе и болтали. Флер непринужденной французской речи произвел на Ксению то же воздействие, какое произвело шампанское, когда родители впервые позволили ей, совсем тогда маленькой, попробовать его в буфете Большого Императорского театра, куда привели ее под Рождество на балет «Щелкунчик».

Уселись на веранде ресторана под белым полотняным навесом, гарсон принес карту, блюда в которой тоже были указаны сплошь французские.

– Или вы предпочитаете алжирскую кухню? – поинтересовался Сергей Васильевич, заметив, наверное, странное выражение, с которым она вглядывалась в меню.

– Нет, совсем нет! – Ксения отрицательно замотала головой. И объяснила смущенно: – Просто я любуюсь всеми этими названиями.

– Что для вас заказать?

– Выберите вы, – попросила она.

– Нет уж. – Он усмехнулся. – Дерзайте сами.

Она любовалась золотыми солнечными искрами в белом вине, извивами пара над консомэ, разноцветной мозаикой рататуя, мраморным рисунком террина.

От вкуса всех этих волшебных блюд ее охватила волшебная же легкость. Играющее бликами море, белые домики на склонах, фланирующие по набережной люди… Каждое их слово, каждый взгляд и шаг были исполнены беспечности, давно ею забытой.

Сергей Васильевич молчал.

«Может быть, он ждет, чтобы я заговорила первой? – подумала она. – Чтобы дерзнула сама».

– Извините мою скованность, – произнесла Ксения.

– Она понятна.

– Во мне вообще все понятно. Во всяком случае, вам.

– Почему именно мне?

В его голосе прозвучала настороженность. Вино развязало язык, и Ксения ответила:

– На свете нет ничего, что было бы вам непонятно. И уж точно нет ничего такого во мне.

– Думаю, вы преувеличиваете. – Он пожал плечами. – Впрочем, я об этом не думаю. Надеюсь, в ближайшие дни вам выдадут какую-то бумагу, с которой я смогу посадить вас на паром до Марселя.

Его слова будто обухом по голове ударили. То есть она, разумеется, понимала, что Сергей Васильевич не станет возиться с ней вечно, но от сознания того, что он исчезнет из ее жизни навсегда, и совсем скоро, свет померк у нее в глазах.

– Но кто же мне выдаст эту бумагу? – стараясь не выказать своих чувств, спросила Ксения.

– Местные власти, – бесстрастно ответил он. – Вы ведь хотели добраться до французского гарнизона? Вот, добрались. Я посетил вчера колониальную администрацию и изложил вашу историю. Они сделают запрос об экспедиции вашего отца и, думаю, как-нибудь вас легализуют. Когда окажетесь во Франции, попросите нансеновский паспорт. Возможно, отец уже получил его, в том числе и для вас, просто вы пропустили это мимо своего сознания. Как и прочие существенные сведения.

Он действительно понимал про нее все.

«Я не стану думать о будущем! – со всей силой, какую дает лишь отчаяние, подумала Ксения. – Ни об одной минуте будущего. Вот он, здесь, со мною сейчас. Этого довольно!»

– Благодарю вас, Сергей Васильевич, – сказала она. – Вы сделали для меня неизмеримо много.

– Послушайте, ну нельзя же так! – Кофейная ложечка звякнула от того, как резко он положил ее на блюдце. – Что вы на всё киваете, как китайский болванчик? Скажите: хочу это, не хочу то. Выражайте свои желания, иначе никогда не поймете, что вы такое!

– Я понимаю, что я такое.

Улыбка у нее вышла жалкой.

– Вот и не стесняйтесь себя. Говорите что хотите. Сказали же, что хотите съесть это жуткое пирожное.

Пирожное, лежащее перед нею на десертной тарелке, называлось Сент-Оноре. Поверх высокой белой кремовой шапки оно было украшено золотой глазурью.

– Что же в нем жуткого? – удивилась Ксения. – Оно такое красивое!

– Отвлеклись от самобичевания? – Сергей Васильевич неожиданно улыбнулся. – Ешьте свое Сент-Оноре. Надеюсь, это по крайней мере вкусно.

От того, что лишь на мгновенье сверкнуло в его глазах с этой краткой улыбкой, у Ксении перехватило дыхание. Счастье заполнило ее всю, до последней клетки тела и до последней частицы того, из чего состоит душа.

И никуда оно не ушло, это счастье, ни через день, ни через два, ни через все дни, которые она проводила на террасе в Верхнем городе, с трепетом сердечным прислушиваясь к его шагам, если он был дома, и с замиранием сердца дожидаясь их, если его не было.