Текст книги "Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820"

Вступление Наполеона

Триумвират – Приготовления – Тайный приезд императора – Официальный прием

Как только стало известно, что император прибыл в Познань, решили послать ему навстречу депутацию, но сделать это было не так-то легко. Все выдающиеся люди страны оставались в своих поместьях, выжидая исхода событий, а находившиеся под властью русского императора держались в стороне. Они хорошо помнили опыт прошлого и отлично знали, что даже небольшой неосторожный поступок может повлечь за собой конфискацию имущества.

Наконец из затруднительного положения вышли, послав навстречу победителю трех незначительных лиц. Наполеон своим орлиным взором сразу оценил эту депутацию и обратился к ним речью – пустой и банальной, в которой не было ничего, что могло бы поддержать надежды, возбужденные его прибытием.

Принц Мюрат все же дал понять властям, что император вступит в город с некоторой торжественностью хотя бы для того, чтобы послать блестящую статью в «Монитор». Тотчас же принялись воздвигать триумфальные арки и колонны, готовить иллюминацию и сочинять поэтические надписи, но все эти приготовления оказались напрасными: Наполеону вздумалось обмануть всеобщие ожидания – он прибыл в четыре часа утра на скверной лошаденке, которую ему дали на последней почтовой станции.

Легко представить себе переполох, поднявшийся в замке, где все было погружено в глубокий сон. Император сам разбудил спящего в будке караульного, который и дал условный сигнал. Переполох увеличился еще тем, что перестройка, предпринятая в замке, который был много лет необитаем, не была закончена.

К счастью, апартаменты последнего короля оставались нетронутыми, как бы ожидая нового хозяина. Эта часть замка, построенная при Станиславе Августе, носила на себе печать такого художественного совершенства, что, казалось, избежала влияния не только времени, но и моды.

Императора сопровождал лишь мамелюк Рустан; экипажи застряли в грязи, так как шоссейных дорог тогда не было, а проселочными в это время года проехать было невозможно.

Тотчас же по прибытии императора объявили, что вечером он примет представителей власти и всех, кто имеет право представиться ему.

Я до сих пор испытываю некоторое волнение при воспоминании о том нетерпении, с каким мы ожидали возвращения лиц, отправившихся в замок. Мой свекор возглавлял официальную депутацию и вернулся домой в десять часов – более удивленный, чем восхищенный.

Наполеон говорил с той быстротой и многословием, которые означали в нем нервное возбуждение, но речь его была малоутешительна, и я даже думаю, что по некотором размышлении он охотно взял бы назад несколько вырвавшихся у него фраз.

Распространившись о своих подвигах в Пруссии и подробно остановившись на мотивах этой войны, он указал на неимоверные трудности, которые требовалось преодолеть такой огромной армии, чтобы иметь возможность двигаться вперед и доставать припасы.

– Но в конце концов это неважно! – сказал он, засунув руки в карманы. – Французы у меня вот где! Пробуждая их воображение, я делаю с ними все, что мне вздумается!

Безмолвное удивление появилось на лицах всех слушавших его.

После небольшой паузы он прибавил:

– Да, да, это так, как я вам говорю!

Понюхав табаку, чтобы перевести дыхание, он очень живо стал укорять польских магнатов, которые, по его мнению, не проявили достаточно энергии и патриотизма.

– Самоотвержение, жертвы, кровь – неизбежны! – воскликнул он. – Без этого вы никогда ничего не достигнете.

Но в этом потоке слов у Наполеона не вырвалось ни одного, которое можно было бы принять за обещание. Даже самые благоразумные вернулись с аудиенции недовольными, но с твердым решением сделать все, что подскажут им честь и любовь к родине. Не медля ни минуты, все занялись военными делами: набором солдат и пр. Жертвовали всё по мере возможности, а то немногое, что оставляли себе, французы не стеснялись брать силой.

Хотя Наполеон и упомянул о недостатке усердия польских вельмож, все же я утверждаю, что ни в одной стране не принесено было с такой готовностью столько жертв, как у нас. Редкий день не приходило известие о каком-нибудь добровольном приношении. Так, когда оказался недостаток в деньгах, мы послали на монетный двор всю нашу серебряную посуду, а при расквартировании войск штаб-офицеры были освобождены хозяевами от платы за постой.

Один богатый вельможа, устроив блестящий прием одному знаменитому французскому маршалу, был немало удивлен, узнав, что его серебро исчезло вместе с фургонами героя. Шутка показалась вельможе чересчур смелой, и он довел о ней до сведения императора, который, возмутившись подобными действиями в дружественной стране, приказал тотчас же возвратить серебро и объяснил это рассеянностью прислуги маршала, якобы не привыкшей к подобным приемам.

Начало военных действий

Салон графини – Принц Боргезе – Больной ребенок – Преданность господина де Ф. – План Савари – Пултуск – Прием в замке – Туалет графини – Представление императору

У меня бывало много французов, и мой муж всегда присутствовал при этих визитах, любезно помогая мне принимать гостей. Мы иногда играли в карты, но чаще всего беседовали. Принц Боргезе, зять императора, был одним из постоянных наших гостей, и его никто не стеснялся. Когда разговор становился серьезнее, он уходил на середину зала, ставил стулья попарно и, наливая вино, начинал танцевать контрданс с этими немыми «дамами».

У нас постоянно бывали: храбрый генерал Эксельман, остроумный Луи де Перигор, умерший через год во время переезда из Петербурга в Берлин, к великому сожалению всех его знавших; интересный Альфред де Ноай, красавец Лагранж и много других, отчасти мною забытых, а отчасти неинтересных.

В это время заболел мой сын. Так как обычный порядок в доме был нарушен гостями, то нас с ним разделили: он помещался в одном из флигелей, примыкавших к главному зданию, предоставленному адъютантам Мюрата, и, для того чтобы его видеть, я должна была проходить через двор.

Дело было в декабре, и было очень скользко. Поэтому, ввиду моей беременности, мне строго запретили выходить. Не имея возможности постоянно быть при ребенке, я представляла себе всевозможные ужасы и, чувствуя себя не в силах принимать участие в общем веселье, в этот вечер ушла к себе раньше обыкновенного.

На другой день с рассветом я послала узнать у няни, как чувствует себя мой сын. Каково же было мое удивление, когда вместо словесного ответа мне передали полный бюллетень о состоянии его здоровья! Я узнала, сколько раз он принимал лекарство, сколько времени спал, какая у него температура. Мое материнское сердце, не зная, угадало автора этого бюллетеня. В тот же день, встретив господина де Ф., я в смущении стала его благодарить. «Боже мой! – воскликнул он. – Какое значение придают пустякам! Этой ночью я был дежурный, в комнате вашего сына стоит удобная кушетка, на которой я и расположился, а чтобы не заснуть, обратил внимание на то, что происходило около меня. Ваш сын теперь вне опасности», – прибавил он, и в голосе его я услышала ноты, проникшие до глубины моего сердца.

Я не могла говорить… Он взял мою руку, но, не смея поднести к губам, пожал ее и быстро вышел из комнаты.

С этой минуты между нами возникла некоторая близость, что-то похожее на давнишнюю и священную дружбу с оттенком любви – таинственной и робкой. Верная своему долгу, я даже не допускала возможности чувства, которого следовало остерегаться, и удовлетворилась тем, что отбросила всякую мысль об опасности. Мне казалась вполне допустимой дружба с человеком, соединявшим в себе качества, которые мне хотелось бы видеть в брате.

Я подавляла в себе волнение, которое испытывала, встречая нежный и меланхолический взгляд Шарля, когда он пел прелестные романсы. Наконец, я забывала, и в этом моя главная вина, что у молодой женщины не может быть другого близкого человека и друга, кроме мужа, но тогда почему же муж не заставлял меня об этом вспоминать?..

Зима 1807 года была необыкновенно сурова. Страна, уже обедневшая после прохождения русской армии, оказалась не в состоянии снабдить продовольствием сто тысяч французов, сосредоточенных в одном месте. Войска сильно страдали и начинали роптать, так как нуждались во всем[23]23
  Вот анекдот, рассказанный по этому поводу Раппом: «Наполеон был принят с энтузиазмом. Поляки думали, что уже близок час возрождения родины и что они достигли полного осуществления своих желаний. Трудно описать радость поляков и почет, с которым они нас приняли. Но наши солдаты были не так довольны. Для них весь польский язык сводился к четырем словам: “Хлеба?” – “Нема”. – “Воды?” – “Зараз”, – и приносили. В этих словах для них заключалась вся Польша.
  Однажды Наполеон проезжал через пехотную колонну, которая терпела большие лишения вследствие невыносимой грязи, мешавшей подвозу провианта. “Папа, хлеба!” – крикнул ему один из солдат. “Нема!” – ответил император. Вся колонна разразилась хохотом, и уже более никто ничего не требовал». – Прим. граф.


[Закрыть].

Савари, бывший тогда адъютантом императора, предложил, как он выразился, меру сильнодействующую, а именно – подвергнуть город голоду, закрыв заставы и конфискуя ежедневно привозимые съестные припасы в пользу французских войск. Наполеон, наскучив ропотом своих ворчунов, согласился на это предложение, и отдал соответствующие приказания. Таким образом, мы были почти осуждены на голодную смерть. Друг тайно предупредил нас об этом, но, так как подобная неосторожность могла погубить его, нам нужно было самим позаботиться о том, чтобы оградить себя от гибели, не компрометируя господина де Ф. Мы собрались на совет и решили отправиться за съестными припасами под предлогом неожиданной поездки.

К счастью, эти предосторожности оказались излишними. Принц Невшательский и Талейран имели мужество убедить императора, что подобные действия могут вызвать бунт. Тогда решили силой прорвать австрийский кордон, что доставило съестные припасы в изобилии и нам, и французской армии.

Между тем все удивлялись тому кажущемуся спокойствию, которое царило в замке, а дамы возмущались, видя, что Наполеон не проявляет желания познакомиться с ними поближе. Император между тем разрабатывал план атаки и вдруг, не боясь суровой зимы, отправился на другую сторону Вислы, где в маленьком городке Пултуске стояли, укрепившись, русские. Стычки продолжались здесь на протяжении нескольких дней без особых результатов. Зима сильно затрудняла военные действия; беспрерывные дожди так размыли дороги, что пушки вязли в грязи и немало солдат погибло в зажорах. Ничего подобного до сих пор не случалось, и тот, чей гений повелевал стихиями, был принужден отступить. Хотя неприятеля и оттеснили с большими для него потерями, все же он еще долго мог сопротивляться. Все боялись – и не без основания, – того, как примет Наполеон эту первую неудачу, и власти города с трепетом ожидали его в замке.

Но, к их величайшему удивлению, он был совершенно спокоен. «Ну, ваша грязь спасла русских, – сказал он, – надо ждать морозов».

Затем он заговорил об администрации края, настаивая на необходимости внести возможно больше порядка и предусмотрительности в систему доставки съестных припасов для армии и указывая места для продовольственных складов. При этом он входил в самые мелкие подробности и обнаружил необычайную ясность взгляда и великолепное знакомство как с краем, так и с людьми и условиями местной жизни.

На этот раз, в противоположность первому визиту, все, побывавшие в замке, вернулись в восторге от великого человека и его всеобъемлющего гения, одинаково умевшего и завоевывать государства, и управлять ими.

Мой свекор очень торопился сообщить нам, чем окончился этот прием, но только он начал рассказывать, как во дворе послышался страшный шум – это возвратился из короткого похода принц Мюрат со своим штабом. Все, к счастью, оказались целы и невредимы, хотя принц, по своему обыкновению, гарцевал под пулями русских аванпостов.

Спустя несколько дней последовало объявление, что состоится прием дам. Наконец-то мы увидим великого человека! Нужно было обдумать туалеты, чего, разумеется, требовало национальное самолюбие. Я была очень довольна своим костюмом. Моя беременность была еще мало заметна, и я вполне скрыла ее под платьем из черного бархата, вышитого a la Mathilde золотом и жемчугом. Открытый ворот a la Van Dyck, легкая наколка из локонов и все мои бриллианты чудесно дополняли этот благородный и строгий наряд, который, правду говоря, составлял резкий контраст с моим свежим и веселым лицом. Этот причудливый костюм не был тогда еще в моде, и я, кажется, одной из первых надела его, тем более что мои туалеты всегда носили скорее художественный, чем модный отпечаток.

Мы прибыли в замок к девяти часам вечера и должны были пройти через целую армию раззолоченных и блестящих мундиров, стоявших шпалерами, чтобы видеть всех приехавших дам.

Я следовала за своей свекровью, наблюдая, произвел ли эффект мой туалет на этих опытных и в то же время требовательных ценителей, и, признаюсь, пришла в восторг, когда услышала одобрительный шепот и фразу: «Ах, как это оригинально! Точно красивый портрет в старинной раме. Ничего подобного не увидишь даже в Париже!»

Нас ввели в великолепный зал с полотнами на исторические темы, перенесенными впоследствии в Москву по приказу императора Николая I. Зал был освещен a giomo[24]24
  Как днем (итал.).


[Закрыть]. Много дам уже присутствовали, а так как приглашения делались не по строгому выбору, то количество собравшихся оказалось значительно.

Мы ждали довольно долго, и, признаюсь, к нашему любопытству примешивался и некоторый страх. Вдруг тишину нарушило общее движение, двери с шумом распахнулись, и Талейран, выступив вперед, произнес громко и отчетливо то магическое слово, которое заставляло тогда трепетать весь мир: «Император!» И тотчас же показался Наполеон, остановившись на минуту, как бы давая возможность рассмотреть себя.

Существует столько портретов этого удивительного человека, столько раз писали его историю! Все легенды, повторяемые много раз потомками его стариков-солдат, долго еще будут слушать с захватывающим интересом, а последующие поколения будут его знать почти так же хорошо, как и мы, но трудно представить, какое сильное и глубокое впечатление производил он с первого же взгляда.

Мной овладело какое-то оцепенение, немое изумление, как от присутствия какого-то необыкновенного чуда. Мне казалось, что вокруг него сиял ореол. Недопустимо, думала я, когда несколько пришла в себя, чтобы такое полное могущества существо могло умереть, такой всеобъемлющий гений – исчезнуть без следа!.. И мысленно я даровала ему двойное бессмертие. Возможно – я ничуть не хочу защищаться, – что в том впечатлении, которое он произвел на меня, немалую роль сыграли моя молодость и живость воображения, но, как бы то ни было, я совершенно откровенно рассказываю то, что тогда испытала.

Моя свекровь стояла возле двери, в которую вошел император. Он обратился к ней первой и сказал несколько лестных слов о ее муже. Затем наступила моя очередь. Теперь не могу даже припомнить, что он сказал, – так я была смущена. Вероятно, это была одна из тех банальных фраз, с которыми обыкновенно обращаются ко всем молодым женщинам. Я, наверное, ответила что-то невпопад, потому что он с удивлением посмотрел на меня, чем еще более смутил меня, заставив забыть все, кроме грациозной и нежной улыбки, осветившей его лицо. Вместе с появлением этой улыбки, возникавшей всякий раз, когда Наполеон говорил с женщиной, с его лица исчезала суровость, которая сквозила во взгляде обычно[25]25
  «В его взгляде было что-то изумительное: это был взгляд, пристальный и глубокий, но далеко не вдохновенный и поэтический. Этот взгляд проникался бесконечной нежностью, когда он говорил с женщиной…» (Стендаль). – Прим. граф.


[Закрыть].

Затем очень быстро он обошел всю залу. Многие из дам попытались выразить ему свои надежды, но он отвечал на эти патриотические порывы, по меньшей мере неуместные на таком приеме, односложно.

Меньше чем через полчаса прием был окончен. Вернувшись к двери, через которую вошел, Наполеон обратился к Талейрану и довольно громко сказал: «Сколько хорошеньких женщин!» Повернувшись еще раз, он послал нам грациозный привет рукой и затем удалился в свои покои.

Любовные забавы

Бал у Талейрана – Стакан лимонада – Императорский контрданс – Госпожа Валевская – Головка Грёза – Ключ от малых покоев принца Мюрата

Император заявил, что, не имея возможности сражаться с неприятелем, он хочет, чтобы все веселились, тем более что момент для этого самый благоприятный – наступила Масленица. Но для веселья имелось одно препятствие. Дело в том, что лучшие дома мы предоставили нашим освободителям, а сами хозяева, подобно нам, ютились в нескольких маленьких комнатках, располагаясь с грехом пополам, и об устройстве больших балов нечего было и думать. Один только князь Понятовский мог устроить у себя в замке большой бал, но его стесняло присутствие там императора.

После долгих переговоров решили, что первый бал даст Талейран, обер-камергер и министр иностранных дел. Наполеон со всеми принцами должен был присутствовать на нем. Нас уверили, что приглашено только пятьдесят дам, но суровый этикет не мог устоять против тысячи мелких интриг, неизбежных в подобных случаях. И действительно, это был один из тех праздников, на которые во что бы то ни стало следовало попасть: на карту было поставлено тщеславие и любопытство всех без исключения. Меня больше всего занимала личность самого хозяина, который слыл за самого любезного и остроумного человека своего времени. Хотя, говоря правду, он мало прилагал усилий, чтобы производить такое впечатление.

Его друзья утверждали, что нет человека более ловкого и блестящего, но, судя по тому впечатлению, которое он произвел на меня, я бы сказала, что это был человек пресыщенный и разочарованный, жадный до успехов, дороживший милостью своего господина, которого он в то же время ненавидел, бесхарактерный и беспринципный, одним словом – нездоровый и душой, и лицом.

Я не могу выразить своего удивления при виде картины, когда Талейран с трудом выступил на середину зала с салфеткой под мышкой и поднес на золоченом подносе стакан лимонаду тому самому монарху, которого считал про себя выскочкой.

Говорят, в юности он имел большой успех у женщин, и впоследствии я видела его в кругу его сераля. Это оказалось весьма комичное зрелище. Все эти дамы, при которых он поочередно исполнял роль любовника, тирана и друга, старались повлиять на его угрюмость и развлечь его, но все их усилия пропадали даром: с одной он зевал, другим говорил дерзости, называя всех «дурами» и язвительно намекая на их годы.

Однако вернусь к балу, одному из интереснейших, на котором я когда-либо присутствовала. Император танцевал кадриль с графиней Валевской. Это, как потом оказалось, послужило поводом к их связи.

– Как, по-вашему, я танцую? – спросил он меня, улыбаясь. – Вы, вероятно, смеялись надо мной.

– Говоря правду, государь, – отвечала я, – для великого человека вы танцуете превосходно.

Перед тем Наполеон сидел между своей будущей фавориткой и мной и после нескольких минут разговора спросил меня, кто его соседка, а когда я назвала ее, обратился к ней с таким видом, как будто давно ее знал.

Потом стало известно, что Талейран простер свою услужливость до того, что устроил первое свидание императора с графиней Валевской и устранил все встретившиеся на пути препятствия. Когда Наполеон выразил желание прибавить к числу своих побед и польку, ему была выбрана как раз та, которая для этого и требовалась,

а именно – прелестная и глуповатая. Некоторые утверждали, что заметили, как после кадрили император пожал руку своей даме, что равнялось, по их словам, назначению свидания.

Действительно, это свидание состоялось на следующий вечер.

Рассказывали, что за красавицей был послан важный сановник, что ее брат-повеса совершенно неожиданно получил незаслуженное повышение, а она отказалась от бриллиантового убора. И много говорили такого, чего на самом деле не знали и просто выдумывали. Уверяли даже, будто мамелюк Рустан прислуживал ей вместо горничной, но мало ли что говорят в подобных случаях. По крайней мере мы все были очень огорчены, что дама из общества проявила столько легкомыслия и защищалась так же слабо, как крепость Ульм. Но момент времени, накладывая на все свой отпечаток, придал и этой так легко начавшейся связи оттенок постоянства и бескорыстия, которые совершенно сгладили неприятное впечатление от их первой встречи и поставили графиню Валевскую в ряд интересных людей эпохи.

Она была так восхитительна, что напоминала одну из головок Грёза. Ее глаза, рот и зубы были прелестны, ее улыбка была так пленительна, взгляд так кроток, а вся она так обворожительна, что никто не замечал неправильности черт ее лица. Выйдя замуж шестнадцати лет за восьмидесятилетнего старика, которого никто никогда не видел, она занимала в свете положение молодой вдовы, ее молодость давала повод к многочисленным пересудам, и если Наполеон был ее последним любовником, то, по общему убеждению, он не был первым.

Как только император выбрал себе фаворитку, принцы также поспешили последовать его примеру.

Однажды утром мне доложили о приходе господина Жанвье, частного секретаря принца Мюрата. Он вошел, держа в руках ключ, и был очень смущен, не зная, как объяснить цель своего визита. Не глядя на меня, он молча вертел ключ в руках, в то время как я тщетно ломала голову, стараясь догадаться о цели его прихода.

Чтобы была понятна вся последующая история, я должна сказать несколько слов о расположении комнат в замке.

Между этажами, занимаемыми с одной стороны свекровью, а с другой – принцем Мюратом, располагались еще маленькие антресоли (les mezzanines). Моя свекровь пользовалась ими лишь во время больших холодов, так как они представляли собой теплое помещение, служившее для сообщения между двумя этажами при помощи потайной лестницы.

Этот прелестный уголок, убранный в стиле Людовика XV, считался как бы частью главных покоев, в которых размещался принц Мюрат, и ключ от них передали прислуге принца при водворении его в новом помещении. Мы совсем забыли об этом. И вот теперь Жанвье приказали передать этот ключ мне.

Как человек неглупый, он чувствовал всю щекотливость данного ему поручения и был еще более смущен, когда заметил мое недоумение и упорное нежелание взять ненужный ключ, так как, живя на одном этаже со свекровью, я могла пользоваться маленькой внутренней лестницей.

Видя, как я далека от истинной цели его визита, он наконец осмелился сказать, что его светлость думает, что, может быть, мне будет приятно зайти и выпить с ним чашечку чаю в этих прелестных покоях.

Поняв, в чем дело, я вспыхнула от гнева. Жанвье, вероятно, прочел это в моем взгляде, так как едва не свалился со стула. Он встал, нетвердыми шагами подойдя к консоли, положил на нее злополучный ключ и, отвесив глубокий поклон, собрался уже выйти из комнаты. С трудом сдерживаемый гнев сменился во мне чувством глубокого возмущения. Улыбнувшись насколько возможно пренебрежительно, я попросила господина Жанвье передать принцу, что, по всей видимости, моя свекровь будет очень тронута его вниманием, так как в силу своего возраста не любит многочисленных собраний и, вероятно, воспользуется любезным приглашением его светлости. «Во всяком случае, ключ можете оставить, – прибавила я, – я тотчас же передам его свекрови».

Бедный секретарь, окаменев, застыл у дверей, и, кивнув с необыкновенным высокомерием, я вышла из гостиной.