Текст книги "За пределы атмосферы"

– Ты! В медкабину! Немедленно!

Смотрит сварочно-бесстрастно.

– Ты! Биогенный человек может погибнуть! Из-за тебя! Шевелись!

Какие ж слова-то длинные! И не врубается, скотина!

– Приказ главного конструктора: немедленно спасти эту! – указал пальцем.

Зашевелился. Трубу открыл! Туда – Марину, потом типа. Ни секунды не раздумывая, Густав схватился за трубу – и сам туда. Кажется, надо было во что-то завернуться. Некогда, черт дери! Вокруг свистело, цепляло за одежду ощутимо сильными рывками, с треском, иногда обжигающе хлестало, царапало, наконец открылось окошко, и он враскачку, как из лодки на причал, выбрался вон. Ага. Посредник уже тут. Открывает. Что надо делать в медкабине, Густав помнил смутно. Кажется – раздеть пострадавших догола… Начал прыгающими пальцами снимать с Марины шмотки, и тут она открыла глаза:

– А… – И закашлялась. Он помог ей перевернуться. Она выплюнула воду. Посредник раздевал типа. Неловко – трещали швы и летели пуговицы.

– Это ли-по-вый мастер… Фэ-эс-бэ…

– Маринушка! Все потом, главное, ты живая. А я чуток заработал… Отдыхай…

Уложил ее на койку возле стены. Оказывается, имелась запасная. Над ней. Откидывалась, как в купе поезда. Типу она и досталась – посредник помог взмостить его туда. И накрыть обоих чем-то вроде колпаков из серой плотной материи. Наконец-то все, уф!

– Будет жива?

– Через один земной сутки биогенные пробуждаются интервал один земной час.

В кабинете, где Густав уже бывал, сидело шестеро. Сам Королёв. Сан Саныч. Лицо блином, нос короткий – вспомнил: звать Георгий Эрихович. Мексиканец, круговоротчик Кинич. Давешний тип – стертый совершенно, серенький, щуплый замухрыш. И Марина.

И ведь молчит Маринушка молчком. Ест глазами типа. Один раз на него, на Густава, зыркнула. Все еще злится? Или, может, не услышала, что он ей про деньги сказал. С ней – после этой… диспетчерской, что ли, как еще назвать. А пока – сесть так, чтоб тип на него не пялился. Глаз у него ощупывающий, нехороший. ФСБ? А кто его знает. Тип слева от Сан Саныча – Густав сел справа.

– Два вопроса, – сказал Королёв. – Первый и главный. Положительный результат генетического теста. Вы, Густав Васильевич, биосовместимы с Заказчиками. Ваш биоматериал поступает в работу, ведет ее товарищ Кинич, вас передаю в его распоряжение.

– Из-звините, Сергей Палыч! – привскочил Густав. – Посредник, и тот все про согласие да про подпись! А вы хлоп – и передаю. Вы меня спросили? Что за материал? Трудового договора я, между прочим, так и не увидел!

Шум, говор, хаос реплик. Из отдельных вылетавших брызг этого хаоса бывший оборонпромовец понял только, что биоматериал, живые клетки с его уникальным генетическим кодом, взятые у него в ходе работы медкабины, подошли пресловутым Заказчикам. Для решения их главной задачки. Восстановления не то совместимости их организмов с земной природой, не то какой-то дальней, чужой природы.

– Так чего? – повысил он голос, перебив самого Королёва. – Свободен? Фьють? За отбор пробы сколько с ваших Заказчиков? И, чур, еще…

– Я вам слова не давал! – крепкий голос Королёва заполнил весь кабинет. – Я сказал: работать будете вместе с товарищем Ки-ничем! Приказ о переводе из сектора двигателей в отделение…

– Еще, я сказал, только вместе… – пытался продолжать Густав, указывая на Марину, но против главного конструктора гайка оказалась слабовата. Сергей Павлович сумел-таки заглушить даже закаленного шумом мехучастка Густава:

– …круговорота я подписал! Что значит «я сказал»? Я вас спрашиваю! Кто вы такой, чтобы здесь якать? Я главный конструктор, и имеет значение только то, что я сказал! А вы тут вообще случайно, даже не десятая спица в колеснице, а полностью вредный, неорганизованный элемент! Хлопали таких без некролога! Либо вы замолчите, либо вас выведут вон, и марш по тоннелю в Москву, тогда второй вопрос! – закончил он, и Густав решил послушать второй вопрос. Королёв отпустил по его адресу еще пару шпилек на крайне повышенных тонах – стекла в книжном шкафу слышно позванивали, – а потом объявил:

– Второй вопрос – универсальный источник. Докладчик Мееров!

Сан Саныч встал, сутулясь, и доложил, что эксперимент с телепортацией универсального источника энергии привел к нерасчетным ошибкам перемещения. Дальше было как на бывшем родном производстве – научная сухомятка. Такие-то ошибки, такие-то поправки. В результате часть источника оказалась, типа, безвозвратно утрачена.

– Так уж безвозвратно? – прищурился Королёв.

И тут подала голос Марина:

– Нет. Вот он знает где. Я его знаю, он из Фээсбэ, Михаил Степаныч зовут.

Словно опыт со взрывом учинили в кабинете – все заговорили разом. Даже Королёв не пытался водворить тишину – похоже, он умел черпать сведения и из бессистемного ора, когда все перебивают всех. Уяснив, кто такой Амелин, что такое ФСБ, откуда Марина его знает, как они оказались тут вместе и какое отношение ко всему этому имеют плитки – то есть не плитки, не ириски примитивные и даже не хайтечные японские аккумы, а элементы универсального источника энергии, – главный конструктор выпрямился и сказал, звучно припечатав ладонью по столу:

– Достаточно. Отсюда выводы.

И сформулировал их. Требовалось, чтобы Амелин точно, с погрешностью не более пятидесяти метров, указал на карте место, где находятся плитки.

– В многоэтажном здании? Погрешность по высоте, Георгий Эрихович?

– Не более пяти метров, – четко ответили с места, – на порядок.

Воцарилась тишина, которую нарушил невыразительный голос Амелина:

– Это будет служебное преступление.

Сан Саныч и Марина засмеялись. У Сан Саныча между хохотом вылетало «сексот-герой, штаны с дырой» и совсем уж непечатные украшения, а Марина, слегка покраснев, выпалила:

– Да ты ж сам в розыске. Не следак, а бывший следак! Нету службы, нету и…

– Это недоразумение! – перебил Амелин, чем вызвал залп хохота еще громче и обидней – «а-а, все так говорят, всех сажали за неправильный переход улицы, а если мы тебя в оборот возьмем, как твои нас?» – и прочее. Амелин побледнел и спросил, что это за намеки. Те самые, ответили ему, но тут опять вмешалась Марина:

– Да они у него наверняка на работе. Литейный-то на плане точно есть!

Появилась карта Ленинграда и окрестностей. Именно Ленинграда, советская военная. Литейный проспект, разумеется, был виден прекрасно. Мост. Вот и то самое здание.

– А этаж помните, э-э-э… Марина…

– Сергеевна она, – буркнул Густав.

– Вроде третий. И можно просто Марина, – и улыбнулась, как она умела, худое, костистое лицо озарилось словно встающим солнцем. Заулыбались и инженеры.

– Исходные данные для расчета есть, – подытожил Королёв. – Высоту потолков примем три с половиной, бывал ведь там, Георгий Эрихович? – И жестко, уголком рта, усмехнулся. – Высота фундамента в балтийской системе… Лучшие расчетчики у тебя – ты и формируй задание! Техсовещание закрыто. – И поднялся с места. Люди стали вставать, выходить из кабинета. Сан Саныч приобнял Густава, порывавшегося что-то еще сказать главному конструктору, и буквально вытащил его вон – сопротивляться при столь очевидной разнице весовых категорий было бесполезно.

– Вот кого надо посреднику сдать! – выпалил Густав, очутившись в коридоре.

– Чекиста… этого, гэбэшника, их опять переименовали – ну, ты понял, этого, да?

Густав кивнул.

– Тоже зуб на них имеешь?

– Заметьте: я не отказываюсь ничего делать, если по делу! – выпрямился Густав. – И разговаривать по-людски не отказываюсь. А этот только цедит – преступление… Чинуша. Как какая-нибудь штафирка-паспортистка. Расчеты считать не набиваюсь, я фрезеровщик, а до опыта дойдет – если надо, так могу, только чтоб в заказ-наряд включили…

– Рвач ты, а не фрезеровщик. Моя деталь – в карман положу и в ракету не дам поставить. Взлетит она когда-нибудь?

Было и обидно, и смешно, но смех пересилил, сорвался с губ. Словно что-то отпустило внутри, и Густав вспомнил: Маринка! А Санька? Сан Саныч опередил: и накормят, и спать место найдут. Они шли по коридору, и бывший фрезеровщик все больше горячился: Маринка, Санька, дочь четырех лет там одна – совсем уроды, что ли, уперлись в свою ракету, больше ничего не видите, ребенка погубить из-за железяки готовы! Сан-Саныч все более мрачнел, наконец, словно ребра заскрежетали, понеслись хриплые взрыкиванья:

– Да что ты, прыщ на ровном месте? Один как перст, ни родни, никого? И в детсад она не ходит? Быть того не может! А раз так – не дадут пропасть. Люди ни за понюх табаку гибли, и какие люди! Чтоб ракету, железку эту, ты говоришь, в небо поднять. И все это в тартарары ради одной соплявки? В каких условиях работали! Хоть ЭсПэ, хоть товарищ Лангемак – били их, мордовали, ЭсПэ отправили золото кайлом долбить – не согнулся, вернулся, нас собрал по зонам, дожал, что при жизни успел, а Георгия Эрих’ча так и забили насмерть, и вот это – под ноги малявке кинуть? Ну уж нет! Не можешь с собой сладить – работай, займись экспериментом, и все забудется, а чем скорее у нас получится, тем скорее дочь увидишь. Жену уже увидел, цела, переведи дух. И работай!

Что было возразить? Мордовали, по зонам… Перестроечная чернуха. Неужели правда? Этот вот – сидел? Похоже. И Королёв? Паханы. Живут по своим понятиям, человека убить все равно что комара. Тогда ясно, почему не выпускают. Зона здесь, выходит. Они все там преуспели – вот им зона и нравится, вот и залудили, чтоб все как там. А простым мужикам, как он сам или Тунка – хрен без масла от них перепадет. Ему, Густаву, на зоне ловить нечего, он не пахан и не отморозок…

Эксперимент требовал соответствующих поправок в расчетах. Точно определить направление на Большой Дом на Литейном. Отправили измерительную мишень. Ночью, чтоб не видел никто лишний. Рыбообразная серебристая ракета стартовала с Базы 60–30, зависла над Большим Домом, расположив крылья и хвост для лежания в дрейфе, ровно в километре высоты. Распустила элементы мишени – отражательные волокна. И с помощью мазера – для телепортации требовался именно мазер, волна, на которой велась телепортация кристаллического тела, с тем чтобы не задеть тела белковые, находилась в гигагерцо́ вых частотах – было точно зафиксировано направление и измерено расстояние до нее. После чего мишень вернулась. С подробным видеоотчетом о полете.

Увидев этот отчет, Густав только головой покрутил:

– Пьяным нельзя показывать. Ну точно русалка! Хвост рыбий, крылья, отражатели – точно, космы. Грива. Набрался если кто – издали увидит и топиться полезет.

Амелину отчет тоже дали посмотреть – как иначе убедить человека в том, что он не выдал никакую тайну? Только так. Смотри, дескать, у нас и помимо твоих тайн есть способ узнать нужные сведения. Может, тогда поймешь, что не подставы ради тебя спрашивают. И что-нибудь действительно нужное и разумное скажешь.

– А руки… манипуляторы? Они у этого… снаряда… есть?

– У этого – нет, – ответили расчетчики сектора двигателей. – Есть такие снаряды, у которых есть.

– А такой снаряд, с манипуляторами… запускали недавно?

Выяснилось, что был самозапуск. Принятый посредниками за ложное срабатывание, потому и приведший просто к разборке ушедшего и вернувшегося снаряда. Нашелся и видеоотчет. Которого никто до Густава с Амелиным не смотрел вообще – не было статистики обращений. Амелин увидел грязненькую, торфянисто-бурую речку, хлипкий деревянный мостик. Манипуляторы прямо в воде обхватывают кого-то в куртке, юбке и сапогах, на вид – с ближайшего рынка китайского барахла. Похоже, девчонку-школьницу. Взлет. Речка уходит вниз, мелькают чьи-то фигуры, потом тесовые и шиферные крыши, огороды, железная дорога, лес. Причаливание. Что-то вроде ангара. Снаряд раскрывается – да, девчонка-подросток. Появляются какие-то другие манипуляторы, гибкие, обвивают тело. Оно неподвижно. Но, похоже, это не обморок, а сон: лицо здорового цвета и не выражает страданий. Снаряд закрывается – и снова старт. Темнота, потом дорога, фонари, дома – видимо, уже вечер. Раскрытие створок. Тело падает вниз. Конец записи.

Пока Густав и Амелин изучали видео, энергетики настраивали мазер на телепортацию. В неудачном опыте – с неверно рассчитанными поправками на вращение Земли – луч мазера не нащупал объекта, перемещенного в нерасчетную точку. И объект не был возвращен. Сейчас луч направлялся в точку, определенную по карте. Шанс на успех опыта был.

Нечего и говорить, что Густав набился в зрители. Объяснил кому-то из энергетиков, что-де только он видел, какие плитки остались на поверхности.

– Тьфу, то есть элементы. С какой маркировкой.

– Да мы лучше тебя знаем, – смеялись энергетики, но не отказали шебутному новичку в участии.

Команда «всем отойти, опасно» – и пошла накачка мазера. Взвыл трансформатор. Засвистели преобразователи. Замигал индикатор уровня энергии. Дошел до насыщения, до черты-марки.

Стоп. Теперь горело оранжевым табло РАБОТА. На лице «лучше знавшего» энергетика выразилась предельная сосредоточенность, заострились скулы, пшеничные брови сошлись воедино. Разряд!

Грохот сотряс своды зала – и эхом ответил сухой треск падения деревянного предмета. В зоне телепортации, огороженной щитами из спецстойкого стекла, лежали обломки какой-то мебели и листы бумаги.

Бабаев не входил в список подлежавших аннулированию, составленный сегодня днем в порядке реализации плана «Омут». Но в результате предпринятых мер рядом с ним практически никого не осталось на «принеси-подай». Пришлось самому. Было очень непривычно и порядком досадно, но приказ есть приказ. Приказ на выдачу вещдока инвентарный такой-то, дело такое-то, шапка обыкновенная, стандартная шапка. Где там, в этой чертовой лаборатории, шкаф с вещдоками по делу о мегатонне… Хуже нет, как ковыряться в чужом хозяйстве. Коршунов терпеливо дожидался. Прибираясь перед концом рабочего дня, увидел на столе среди бумаг шапку приказа, перечитал – ага, выдать вещдок подателю сего. Напечатано безграмотно, слова повторяются по два раза – ну что это: «Выдать выдать…», или «инвентарный инвентарный номер», где голова была у девочки, которая стучала по клавишам. Он и забыл про утренний «фырщемпыщ», про то, что сам напечатал этот листик, изображая неутомимое усердие. На то и фырщемпыщ – набираешь, что попало, мимодумно. Потому и не обратил внимания на то, что набирал в стандартном вордовском шаблоне. Приказ на выдачу? Надо пойти и получить. А завтра сообразим, что с этим дальше делать.

Выматерившись особенно затейливо, Бабаев наконец высыпал на стол плитки. Те самые, неразрушимые аккумуляторы.

– Вот те твой инвентарный-суетарный, и пшел. Как это называется: я завтра генерал, а тебя, капитана, обихаживаю! На те твой …док, и хоть в чай его суй!

Похоже было, что у стола подломилась ножка. Или сразу обе. Он грохнулся на пол торцом. Коршунова повалило рядом, словно сильнейшим порывом горячего ветра. Бабаева тоже – послышалось его короткое «йюй». Из глаз брызнули слезы, резануло болью в ушах, мир утратил четкость. Коршунов встал, опираясь об пол руками. Батюшки! Светопреставление. Все в помещении перемешалось, занавески оторваны, с потолка и стен упало порядочно штукатурки. Торца стола не было. Просто отсутствовало полстола. Как отпилили. Или, скорее, оторвали, отгрызли прямо деревяшку. Все, что на нем было, валялось кучей, а некоторые бумаги пожелтели, как опаленные. Рылся, рылся в них, прямо на полу, на пятне вырванного линолеума и побитого бетона перекрытия, перебирал по листку – все десять плиток исчезли. Были – и нету.

Коршунов с Бабаевым пристально посмотрели друг на друга. Потом Коршунов, как младший по званию, опустил глаза.

– Ну и катись, – принял решение Бабаев, – раз уж у них там дошло до плана… – Он замолчал, потому что произносить при Коршунове слова «план Омут» было нельзя. Не допущен. План, и ша, подчиненный должен с полуслова начальника понимать. В том числе и – что трепаться о случившемся без отдельного разрешения нельзя.

– До свидания, та-а-щ полковник, – щелкнул каблуками, вытягиваясь, Коршунов.

Может, и правда, так лучше. В голове уже складывался рапорт – еще один взрыв, как будто бы – объемный, вакуумный, только игрушечный вследствие саморазряда неизвестных аккумуляторов, хватило на полстола, пятно линолеума и вещдоки.

– Тихо! Там вольт мульен с мульярдом! – закричал энергетик на Густава. Рука его уже вела по плавной дуге рукоятку типа джойстика – Густав прочел: «ЭЛЕКТРОДЫ РАЗРЯДА». В ограду из щитов спецстекла упали металлические змеи. Щелчки, свистки, наконец, щиты поднялись вверх.

– Ну, ищи.

Разбитый конторский стол. Лопнувшая папка. Листы бумаги… Густав собрал их, запихал кое-как в папку. Вот – среди листов. Десять ирисок этих чертовых. Взял одну в руку. Пошло проявляться. Знак молнии.

Их же не десять было? Он точно помнил – некруглое число, еще говорил торгашу на «Юноне» насчет умножения. Одиннадцать? Промолчать не удалось. И энергетики, и Сан Саныч знали, сколько их должно быть. Одного не хватает. И те, что после медкабины отняли, – одного не хватало. Даже дубина-посредник что-то такое знал, выпытывал.

– А как вы хотели? – сказал Сан Саныч. – Обязательно собрать вместе. При диссипации универсального источника возникает нестабильность перетоков, расчет показывает возможность режима с поэлементной аннигиляцией. На ней и должен работать двигатель.

– Гиляция-нигиляция… Гиль, в общем… – растерянно протянул Густав. Ничего не понял он из этого объяснения. Зато понял Амелин.

– Аннигиляция? Ну-ка, дайте, посчитаю. – И, когда вернулись в кабинет Сан Саныча, попросил карандаш и бумагу. Размеры плитки он помнил до миллиметра. Сорок один на двадцать девять на одиннадцать.

– Плотность можете сказать?

– Примерно три грамма на кубик, – пробасил Сан Саныч. – Или надо точнее?

– Примерно тринадцать кубиков… Тридцать девять грамм… – бормотал Амелин. – Эм-це-квадрат… это у нас три-пятьдесят три на десять в пятнадцатой? Поделить на четыре с чем там… четыре-восемнадцать грамм-джоуля… Ноль-восемьдесят-четыре мегатонны получается тротилового эквивалента! Н-да, молодцы эксперты. Точно оценили в мегатонну. Если бы я мог передать эти сведения наверх, то дело можно закрывать, а победителя не судят – глядишь, и с меня бы сняли подозрение в причастности к гибели товарища Шилова…

– Это ты… вы… про что? – выдохнул Густав.

– Александр Александрович! – не слушал его Амелин. – Среди моих вещей, часть которых так и не вернулась ко мне после медкабины, был мобильный телефон.

– Как же! Ага! Так они тебе и вернут!

– Устройство связи, носимая рация? – голос Меерова прозвучал оглушительно.

– Да.

– Мы его даже зарядили. Аккумулятор похуже на два порядка, чем наш универсальный, но…

Густав только головой вертел.

– Кстати, к завтрому закончится обсчет эксперимента с телепортацией – доложу главному конструктору. Двух же элементов не хватает! Про один ты рассказал. Где второй?

– Случайно в речку выбросил, – нехотя сказал Густав.

– Погодите, – оживился Амелин, – речка-то Оя? В Гусятине? И мостик хлипкий такой, деревянный? До двадцать седьмого дело было?

«А Маринка-то говорила!» – пронеслось по извилинам слышной, змеиной угрозой. Эфэсбэшник!

– Сан Саныч, Маринка пр-дупре… – язык заплелся, Мееров страшно осклабился:

– Заткнись, – ровно, мощно и жутко. – Выкину кр-руговорротчикам на удобр-рения. Да, так, Михаил Степанович, повторите вопрос, если не затруднит. А ты, – теперь в глаза его было страшно смотреть, примерзали все печенки к хребту, – четко и полностью.

– Да хрен вам четко и полностью! Затрахали, подкаблучили, писят лет поджилки трясутся? – в полный голос выкрикнул Густав. Теперь он понял, наконец, сам: невыносимо противно было, что этот никакой, безликий тип смеет хотя бы просто выговаривать дорогие имена его малой родины. Хотелось врезать, размазать его так, чтоб неповадно стало на всю оставшуюся жизнь. Амелин смотрел на него озадаченно. Как-то весь поменьшев, посерев, став каким-то облизанным. – И не сметь тр-рогать ни Ою, ни Гусятина! Да, здешний я, здешний, в третьем поколении, это мое, а не твое, чернильная ты кр-рыса!

Сан Саныч надвинулся паровозом. Притиснул к двери, перед глазами вспыхнуло – и Густав очутился на полу, сверху крутился потолок, вдохнуть было невозможно, а под ребрами просто разрывалось пополам от боли. Чуть не полчаса прошло, прежде чем он оказался в состоянии шевелиться. Перебор, конечно, это был перебор. Разошелся в кабинете у начальства. Ну, и к лучшему – ведь теперь точно выгонят, если уж до рукоприкладства дошло. Ну его, это подземелье. Осталось найти Маринку.

Проискал до вечера. То есть до ужина. Потому что оказалось, что еще и обед пробарнаулил. На ужин решил прийти с двигателистами – точно знал, что там есть девушка, Вилена. Может, Марину к ней подселили? Оказалось, рассчитал верно. Марина сидела на том самом месте за тем самым столом, где очутился он тридцать первого декабря. Ой, как давно!

– Маринка! Золото ты мое красное, микросхемное!

Обнял ее прямо посреди столовой. Вокруг улыбались. Вилена фыркнула. Альваро подмигнул. Носатый хмыкнул: «Жан Маре, граф Монте-Кристо». Из раздаточного окошка послышалось:

– Мравалжамиер! Обоим по горбушке – натэ! – И высунулись руки, полные хлеба.

Сели, пристроились, народ потеснился. Зареяли шепоты, но Густава и Марину интересовало только свое. «Санька?» – «У бабушки Лиды». – «Давно?» – «С первого. И я там же». – «Триста почти рублей – здорово, надо будет им еды какой-нибудь потом занести, типа, купили и на вашу долю». – «Но ты и без единого рубля ты, мой и все такое, навсегда, и если я когда чего сказала лишнего…» – «А чего ты там?» – «Мильтоны тобой интересовались, взрыв какой-то, не тыришь ли ты динамиту с конторы». – «Ага, я главный у нас по джихаду-газавату, да». – «Ну, так я так им и сказала, а они на Литейный…»

– Что? Тебя на Литейный?

Доглотав какие-то дежурные макароны, вытащив Марину наружу и почти волоча ее за руку по коридору, он продолжал:

– Завтра совещание, будут про это, что взорвалось. Универсальный источник называется. Твой этот, липовый, ты сказала – он уже допетрил. Надо, чтоб он своим просигналил. Что это не мы, а Королёв. Ну, по космосу контора.

– Это вот контора по космосу? А-а. Ну, тогда понятно. Тебя работать сюда взяли?

– Как взяли, так и выгонят. Начальник сектора в морду дал. Да ну их! Зоной разит.

– Я те чё говорю: у этого, следака, есть мобила…

– Ну.

– Ты дослушай! Пока мы сюда… ну, в общем, он еще не знал, кто я… ему позвонили, и я подслушала – он сам под следствием, ему какого-то генерала Шилова шьют. Типа, объяснительную хотят. Чего этот генерал помер.

– А-а, вон это он о чем. Я тоже слыхал. Шилом шьют? Гы… Пауки в банке.

– И потом. Они еще одно дело сюда лепят. В Ужове кого-то там в поссовете избили – это у них сопротивление властям. А били те, кто курятину ел какую-то особую.

– Ну да! Этот источник воду особо здоровой делает. Кто ее пьет… готовит на ней… ну, может, и курятину – тот особо здоровый. Тю! Он чего, следак-то, про рефсекцию ту?

– Дык.

– Ну да, в ней и надыбал! Источник-то. Порск, ваще! Я ж тоже эту куру жрал. У меня шрам на коленке сошел. И с попом я… в общем, разобрался, когда он попер. А эти ребята – с поссоветом. Вот и правильно. Ща мы разбираться со здешними порядками будем. А… где эта мобила? Надо, чтоб ее к Королёву принесли. Ты ночуешь-то где? С Виленой?

– С ней. Не боись, платы натурой тут за ночлег не требуют. Ты все равно молодец, – улыбнулась, и стало понятно, что шутит, – пр о Саньку сначала, а потом уж про…

Хохотнул и поддал ее слегка большими пальцами под бока. Уф. Главное, цела, и дочь цела, и опять вместе. Теперь выбираться вместе. Прав оказался этот громобой. Не брошена девчонка посреди дороги, не продана цыганам – уже класс. Не пропадем.

– Один элемент аннигилировал? И результат? – Королёв наклонил свою круглую голову в сторону Амелина, сутулясь, казалось, сильнее обычного.

– Взрыв, мегатонна тротилового эквивалента.

– А второй?

– Тоже израсходован. Найдена только оболочка.

– На что?

– На действия спасательного снаряда.

– Не понял. Кинич, по твоей части?

– Разрешите, Сергей Палыч, – перебил начальник сектора наземных служб. – Мы закладывали возможность телепортации рабочих ракет по сигналу извне базы. Разных ракет. Инструментальных, для прокладки ходов в твердой породе, для перемещения под водой, ракет ориентации, типа мишеней, и спасательных тоже. Передача сигнала как электромагнитным полем, так и через среды – водную, воздушную. Соответствующий эксперимент был запланирован после эксперимента по телепортации самого источника, но поскольку…

– Ясно. Состоялся как незапланированный. И результат?

– На видео.

Понукаемый Королёвым, который в азарте даже о стол пристукнул любимой закопченной, приисковской еще алюминиевой кружкой, рассказал в немногих словах о подъеме из реки утопающей школьницы.

– Замечательно! Что значит прямой эксперимент! Наговаривай отчет, запущу при связи с Заказчиками. А элементы источника – когда восстановишь оба?

– Если уцелел управляющий, то быстро, примерно две декады.

– Считай, получил задание. Срок – декада. Следующий вопрос. Опять к вам… э-э… Михаил Степанович. Что за сообщение пришло на ваше устройство связи?

И положил на стол амелинскую служебную мобилу.

Со смятением капитан ФСБ увидел явно самодельный, перевязанный через равные промежутки нитками, жгут проводов со столь же явно самодельным разъемом. Жгут шел под стол. Амелин заглянул вниз – что-то вроде советского блока питания, видывал такие в лаборатории. Даже с какими-то шкальными приборами.

– Пора выключать, кстати, – прогудел один из здешних начальников, все звали его Сан Саныч. Выдернул разъем, и на дисплее мобилы проступило: ОМУТ – и цифры.

– Так что это значит?

– Не знаю.

На самом деле Амелин слышал краем уха, что это значит. По щекам прошелся, побежал дальше по хребту холодок, спустился, забрался в коленки, и там стало пусто и ватно. Цифры означали переключение всего управления государством на его сослуживцев. Предусмотренное на случай внезапных или щекотливого свойства неприятностей с высшим должностным лицом.

– Докладывать об исполнении будете кому? – негромко прорычал Сан Саныч. Так мог бы рычать тигр в мирном расположении духа.

– Не уполномочен обсуждать, – на автомате ответил Михаил. И замолчал, но было поздно. Двое-трое одновременно взорвались: ага, знает! Посыпались издевательские предложения «отдать абиогенам на разборку поатомно» и прочее в этом духе. Королёв выпрямился, и шум стих.

– Хлопнуть бы тебя без некролога, свечка ты чахотошная! Раньше от ваших хоть та польза была, что без лишней бумаги можно было работать. Отчет изделиями, пусками, безо всей этой гостовской ерундистики! А то на общих основаниях – один чертеж клапана поганого изменить шестеро задействовано, и обгоняй тут Америку! Ты зачем сюда пожаловал – дезорганизовывать работу? Расстраивать взаимодействие с Заказчиками? Прибыл, влился в наши ряды – приказываю быть полезным! Искал-искал вредителей – и сам до вредительства скатился! А ну, немедленно и четко – что за омут?

Королёв видел, как сереет лицо сидящего перед ним шпендрика, как он все больше вжимается в стул, скукоживается. Но молчит ведь! И все наращивал звуковое давление. Видимо, пружина сжатия внутри шпендрика дошла до своего предела, потому что, совсем уже зеленея, тот ответил:

– Вы не имеете права прикасаться к служебному средству связи. А я вас имею право вплоть до…

Обвальный хохот накрыл кабинет. Не смеялся только главный конструктор – кивнул еще одному инженеру, просившему слова подняв руку. И раздалось:

– А если на нашу опытную антенну? Вдруг еще что поймаем?

После присоединения опытной антенны (два приборчика и ажурная решетка) и некоторого колдовства с ее настройкой раздался ядовитый электронный звонок – и на дисплей посыпались еще цифры. Иногда с буквами «сс», значение которых тут понимали. Амелин словно прирос к стулу, лишь однажды еще раскрыл рот насчет служебного преступления или служебной тайны. Его обрывали, слышались вопросы «что это значит» – и подобные. Слово вновь взял Сергей Павлович:

– Во-первых, это значит, что у нас времени ровно столько, сколько Заказчикам будет интересен товарищ Нореш. С которым сейчас работает товарищ Кинич. Кстати, с тебя следующим пунктом результат первой стадии, – живо обернулся к нему главный. – И вне зависимости от характера результата мы не можем допустить принятия Заказчиками решения о сворачивании проекта. Поэтому принимается встречное, упреждающее решение. Довести работу над двигателем до рабочего образца, невзирая на раскрытие тайны Базы, – голос главного стал еще напористей. – При этом потребовать от Заказчиков соответствующей защиты Базы. С тебя, Кеель, еще докладная о необходимости исследования на биосовместимость следующих двоих подопытных. В этих видах. А сейчас тебе слово!

– Клетки-пипетки там… – ворчал Густав, проверяя в последний раз карманы. Кошелек, в нем три сотни с гаком, огрызок карандаша, нож, ложка от быстролапши, платки – в желтой куртке и в джинсовке, отвертка, расческа, зажигалка, блокнот от повара Левана, всякий случайный крепеж – и ведь все хоть разок, да надобилось. – Это ж будет что? Студень под микроскопом? Когда еще из него что-то вырастет! А если не вырастет? Ну да, у вас еще этот фээсбист, Марина тоже чего-ничего оставила. А какие, кстати, баллы ей дельфины выкатили? Нули-единички там? Не знаете? – Сан Саныч помотал лохматой грузной головой. – И даже если вырастет, срастется с чем там ваши Заказчики подсадят, будет какой-нибудь там, это… гибридный организм без косточек, ну, и тэ дэ, и тэ пэ. Даже если! Это ж все равно будут уже не они. Будут они плюс мы. Интересно, а они это понимают? И неужели согласны?

– Ну да, они плюс мы. А согласие – их дело, – пожал плечами Сан Саныч. – Баллы можно было бы спросить у Кееля. Остался бы и спросил. Марина, вы готовы?

Марина глянула в круглое зеркальце – правильно ли застегнулась молния куртки, не разойдется ли – и опустила его в нагрудный кармашек. Густав скользнул взглядом по ее рукам. Нормальные Маринины руки, хоть смотреть не страшно, не то что после лужи у ворот – ободранные, в крови и земле.

– Ага, – кивнула и она, – чего есть, того не замечаешь, а как нету, пропало – так и бросаются искать. Ищут-ищут по вселенной совместимость эту свою, а ее дать, как в магазине, нате – не получится…

– Можно было бы и остаться, – сказал Густав, идя к пневмотрубе. Сан Саныч уже доставал из кармана серую материю, обеспечивающую плавность скольжения-полета.

– Ну да, ищут всегда то, чего нет. Марина, вы первая – и ждете там нас обоих.

Лючок закрылся – и тихий свист унес Марину.