Текст книги "За пределы атмосферы"

– Нам нельзя было спать. Кто-то из нас двоих обязан был смотреть на запакованное в свет Это, – завершил свой доклад Максимилиан.

Напротив него за столом сидел Следователь. Седовласый мужчина в помятом кителе. Если бы, представляясь, он не показал командиру Станции-2 служебного удостоверения с личной подписью Императора, Максимилиан Никитич и на порог бы не пустил этого заморыша.

– Это первый за всю историю контакта с Ними пойманный живой объект, – прохрипел следователь. – Вы понимаете всю значимость для человечества данного происшествия?

– Да, и именно поэтому настаиваю на сохранении меня при Заставе. Моя Станция-2 находится на самом передовом рубеже человеческой цивилизации, и я хочу впредь защищать ее от нападок извне.

– Я доложу вашу просьбу Ему, но не ручаюсь за то, каким будет принятое решение.

– Понимаю и благодарю даже за эту возможность.

Седовласый закрыл кожаную папку, что лежала перед ним на столе, поднялся и уже у выхода высказал:

– Чудные дела творятся на вашей Заставе, а сотрудники еще жалуются на духовное запустенье и рассыпающийся моральный облик погранслужбы.

«Эх, не перехватил Командующий одухотворенное письмо Натальи!» – плюнул в сердцах Максимилиан, но озвучил лишь:

– Теперь баек и сплетен им хватит на годы вперед безотлучного дежурства на Станции.

Следователь улыбнулся и покинул кабинет командира Станции-2.

Михаил Поляков
г. Сосновый Бор, Ленинградская обл

Среди любителей авторской песни и ролевых игр был известен как Шерп. Шерп ̶ это житель Непала, ведущий альпинистов на Эверест. Таким он и был ̶ вел людей к вершинам, сам оставаясь незаметным.

Родился в 1957 году в Вологде. Учился на биологическом факультете Вологодского педагогического института, но так его и не окончил. Биологию ̶ впрочем, как и другие естественные науки, ̶ знал очень хорошо. За свою жизнь перепробовал немало профессий ̶ был фрезеровщиком на заводе, рыбаком, лаборантом психолога в психиатрической клинике, продавцом книжного магазина, монтером телефонных сетей, журналистом, звукооператором…

Особенно увлекался астрономией и очень хорошо ее знал ̶ родители преподавали этот предмет в школе и часто брали его на уроки. Дома стоял телескоп, а некоторые оптические приборы для наблюдений за небесными сферами он делал сам. Вел в районной газете астрономическую страничку.

Писал стихи, прозу, сценарии для театральных постановок. Произведения его нигде не публиковались ̶ был убежденным самиздатчиком.

Ушел из жизни в 2022 году.

© Поляков М., 2023

«Спиралей слепящий полет…»

 
Спиралей слепящий полет,
Глухое падение тени
И гулкое проникновенье
Во чрева щемящих пустот,
Где в матовом свете зеркал,
Мерцании мокром,
Мерещится жуткий оскал,
Дрожащие стекла —
Граница меж светом и тенью.
И нет отраженья
У спящего лика… Но пуще
Чудовища – снежные грозы
Колотятся крыльями оземь,
Как в разум проникшая сущность.
 

«Это предвиденье странного…»

 
Это предвиденье странного:
В слове Вселенная заперта.
произнесенное заново:
«Будут холмы обязательно»
Это предвиденье странного
И сотворение самого
Ясного…
У предсказателя
спрошено было: «Возможно ли
В доме селиться пустом?»
В этот момент колесом
крысы прошлись под окошками.
 

Песня Фаэтона

 
На крыльях, руле и спицах
Светились пыль и солома,
И солнечная колесница
Стояла под сводом дома.
 
 
У горна и Геликона
На рострах сиянье сини,
Зола запеклась в камине,
Ушли к водопою кони…
 
 
Но всё не могли напиться
И ржали, пока не нашли
Меня на пороге дома
И сердце мое в пыли.
 
 
На крыльях, руле и спицах
Светились пыль и солома…
 

«Этот камень, принесенный…»

 
Этот камень, принесенный
С той горы, где есть на склоне
Полумесяц космодрома,
серафимом опаленный.
Он, старухой на ладони
С молоком растертый в кашу,
Отмывает день вчерашний
Со щеки моей. «Запомни! —
Слышу голос я невнятный, —
Кубок выпьешь ты до капли
красного вина, и слаб ли,
Иль силен, не хватит силы,
Чтобы дух не захватило
поутру на склоне…» завтра
Уж настало, и незримо
Где-то крылья серафима
Засвистели над лесами…
И, собрав остаток силы,
Голова моя просила:
«Помогите, я за небо
Зацепилась волосами…»
 

«Камень взмок от напряженья…»

 
Камень взмок от напряженья;
В перекрытьях потолочных
Бесконечное движенье,
– Отпусти, – прошу у ночи.
 
 
Словно опоздав на транспорт…
Телу времени, без меры,
Вытянутому в пространстве,
Реквием играют сферы.
 
 
И иду, не оскверненный,
Вдоль по временному трупу…
время вымерло под стоны,
Будто Иерихон под трубы.
 
 
Только временной стеною
отгорожен, оторочен…
– Отпусти, – прошу у ночи…
Явно ночь тому виною.
 

«И ночь спустилась по холмам…»

 
И ночь спустилась по холмам,
Молитве внемля,
И звезды выпали в туман,
Туман – на землю.
 
 
По спинам человечьих грез,
Ничком лежащих,
Катились колесницы звезд
В лесные чащи.
 
 
И люди вскрикнули:
– Когда ж?
Зачем?
Доколе?
Так на ладонях их звезда
Рождалась в боли.
А на глазах их города
Мешались с прахом,
И с неба сыпала звезда
Зеленый запах.
 
 
Тут вышли из болот стада
Звезд серо-пыльных —
Аукнули!
Бог мой!
Ну да…
Звенит будильник…
И потащился по росе,
Сминая стебли…
Поопадали звезды все
С кустов на землю.
 

«Воды сочатся……»

 
Воды сочатся…
Счастье —
Ночью безлунной и ранней
Зданья увидеть,
Висящие в небе.
Нет бы,
Чтобы волнами эфира
Миру
Заколыхаться.
Воды сочатся…
 
 
Слышите
Грохот о листья железные?
Крышами,
Тропами малополезными
Топают,
Незамечаемы нами,
Хлопьями
Снега в каминах, и пламя
Затухает, даже
Догорает сажа…
 
 
С нами ли
Разум? Попутали бесы ли?
В сани —
Кентавра, и малополезными
Тропами,
Холодом гонят и бедами,
Хлопают
В спину вожжами! Не ведаю,
Но надеюсь, но желаю, может,
Покарает Боже.
 

«Под звездой в сто карат…»

 
Под звездой в сто карат
Наливается луг,
Выше неба гора,
Этот облачный плуг.
Это сказка моя,
Этот путь по земле,
Да по сонным полям
Танец звезд в синеве.
 
 
Остановка коней
У подножья горы,
Синий свет из камней —
Преисподней костры…
Свой последний патрон
Я на хлеб обменял,
Ледниковых корон
Свет страну осенял.
 
 
Над горою звезда,
Видишь издалека,
А поднялся туда —
Да и нет ни фига.
Над горой облака,
Над рекою огни,
Все в лесах берега…
Догони, догони!
Все в лесах берега,
Уж над озером свет,
А до счастья века,
А забвения нет.
 

«На километр ушел мой самолет под землю…»

 
На километр ушел мой самолет под землю,
Тысячелетия лесам гореть в ладонях,
Покуда лунный серп не упадет на темя,
Ладони язвы в Лете не омоют.
 
 
Явились ада вопли, дым и вонь
От паперти к исповедальне,
И в кроне ели колокол хрустальный,
И солнца в купола гудящий звон.
 
 
Но не трясите пеньем купола —
Серп месяца заденете крестами.
Я желоб слез из месяца ковал,
Да получился меч для Гаэтана.[3]3
  Гаэтан – согласно трактовке Александра Блока, рыцарь, проповедовавший единство радости и страдания.


[Закрыть]
 

«Не оторваться. Не оторваться…»

 
Не оторваться. Не оторваться!
В нот черноте и в провалах оваций
Видел я город, где семь ложных солнц,
Семь Геликонов, закат закрывая,
Сонно парили. Там падал, не тая,
Осенью снег и сползал на газон,
К лету в бутонах цветов застывая…
А над базарами крик подымается:
«Все продается и все покупается!»
Голос двукратно неповторим!
Значит, «червонец» за блин?..
 
 
Души заложены в песню авансом,
Но не оторваться, не оторваться!
 

«Со стремнины в створ…»

 
Со стремнины в створ
Не посыплется снег,
Уж окончен спор —
Не откликнется век.
Не на льдине кровь —
Оботри висок.
Снег засыпал ров,
Крест к губам присох.
 
 
Над пустынею светом
Венец у Земли.
Что гадать, жажду снегом
Поди утоли.
Над судьбой твоей в смехе
Загнулся эфир,
Есть венец у Земли —
Нету сил… Посмотри:
 
 
Семикратно в пучинах его преломясь,
Восьмикратно, как зеркалом, срежет
К Земле,
Девять раз оборвет сверхнадежную связь,
Десять лет, замурованный, ждешь на скале.
 

«Это не сказка, увы…»

 
Это не сказка, увы!
Тонет истерзанный свет
В стеблях кошмарной травы.
Это, увы, не во сне.
 
 
Но словно не наяву…
И слов подобающих нет.
Условно его назову
Как мертвой материи свет,
 
 
Как нами взлелеянный ад,
Когда пучеглазый урод
Восходит из этих болот
И пялится в этот закат,
 
 
Словно болото, он ал…
Ржавые тернии. Жесть
Вбитой в расшатанный крест
Надписи: «Золоотвал».
 

«Корабли не возвращаются…»

 
Корабли не возвращаются —
Это присказка идет.
Ну а сказка называется
«О Земле – наоборот».
 
 
И загадки разрешаются
Тем, откуда вы пришли,
Лишь порой не возвращаются
Из походов корабли.
 
 
Оставляя вам, наверное,
Только память о себе,
Утопают во Вселенную,
Разлетевшись по Земле.
 
 
Прах сквозь Землю не провалится,
Потому что, как всегда,
Посреди Земли вращается,
Все съедая, пустота.
 
 
И луна слепая, бедная,
Силясь край Земли поймать,
Изнутри по сфере бегая,
Все не может убежать.
 
 
К горизонту прижимается
Мордой, желтой от ветров.
Парашютов, парусов
Клочья по ветру болтаются…
В пустоте несется зов —
Корабли не возвращаются.
 

«Над горизонтом пустоту…»

 
Над горизонтом пустоту
И в чаще горизонта кашу,
И в ней существованье наше,
Всю сущность нашу, каждую мечту,
Рожденных на разрыв и вопреки желаньям
И вечности на растерзанье
Вселенная, укрыв от бытия огня,
Сама же порождает против практики…
И разбегаются галактики
От пустоты, а значит, от меня.
 

«Подождать хоть мгновение…»

 
Подождать хоть мгновение
Перед выходо-входом,
Там стоит ощущение.
(Больше нет ничего там.)
Из чего-то незримого
Неизвестность старается
Перейти в ощутимое —
Но назад возвращается.
 
 
Возвращается мрачное
К напряженному своду,
Где живет настоящее
(Больше нет ничего там).
Метеоры горящие
Опрокинуты в купол,
Лицезреют незрячие
В непрозрачные луны.
 
 
Выходя из себя,
Все в себя же уходят.
Непонятные вроде
Ощущенья себя.
 

«На Севере, в тысячеглазьи ночей…»

 
На Севере, в тысячеглазьи ночей,
Единственному дан сапфировый взгляд.
У нищего взгляд преисподней черней,
Единственный глаз его – будто сапфир.
 
 
То было немало столетий назад…
На Севере ночи – хоть выколи глаз.
У нищего – гневно-сапфировый взгляд,
Страдание – отблеск огня и секир…
 
 
И с этой поры содрогается мир,
Когда перед троном слепых королей,
Перед аналоем в сиянии ряс
Появится взгляд – преисподней черней.
 
 
Я это увидел единственный раз:
Страданием Север встречает закат,
Но влага тверда, как сапфировый глаз.
То было немало столетий назад.
 

«Принесите коры…»

 
Принесите коры!
Я не верую
В это дерево
На вершине горы.
 
 
Принесите побольше!
Я развею по ветру навеки
У горы, у подножья,
Где расходятся веером реки,
Пыли горсть,
Во Вселенной – на веки
Пыльных звезд
Пыль из слез человека
На погост.
 
 
Привидение… Там обрыв,
И вершина – начало его.
…Значит, там не растет ничего,
На вершине горы.
 

Прощание со старым аэродромом

 
Слабые всплески агонии дней,
Где временем ветер в стропилах играет,
Где небо без рая над крышей сарая,
Пропасти в стенах в миры без людей.
 
 
И с неба скатившиеся отныне,
Солнца торцы засидели на бревнах,
В воде затонули, и где-то в пустыне
Капли дождя на барханах огромных
Сливаются в море, дымится земля,
От снежных костров за оконною рамой
Целебные травы осыпали раны,
Оставленные острием костыля.
 
 
Иду на посадку – и вместо огней
Лишь слабые всплески агонии дней.
 

«Духу, во кронах живущему…»

 
Духу, во кронах живущему,
В струях дрожанья листаемо,
В трубке пространства листа ему
Время – потоки ревущие.
В гуще звучанью бестелому —
Кровля прозрачная, тайная,
Что возымела название
Не по детали – по целому.
 
 
Факел, зеленый в зеленое…
В зимы не вправе надеяться,
Звезды проходят над кронами,
Пеплом отжившего греются.
Кажется им, будто греются.
 

«Утвердилась земля…»

 
Утвердилась земля
В измененьи от знойной до пламенно-снежной,
Над которым расшатанной старой скворешней
Есть обитель моя,
 
 
Чья иссохшая твердь —
Изреченье на ветер немыслимой буквы…
Спать под сенью всей этой развесистой клюквы,
Имитируя смерть,
Есть законный итог
Превращений, задуманных нами.
И романтик получит деньгами,
Сдав в аренду небесный чертог,
 
 
Где в молитвах своих
Обращаюсь, не менее всех виноватый,
К человекам, родившимся с чувством утраты,
О явлении ИХ.
 

Сергей Неллин
г. Ульяновск

Учился в Харьковском авиационном институте, работал конструктором на авиазаводе. Публиковался в сетевых изданиях «Новая литература», «Фабрика литературы».

Из интервью с автором:

– Автор перепробовал множество профессий, мечтая при этом о писательском ремесле, с иронией глядя на себя и своих товарищей со стороны; ирония была доброй и не пересекала границы, отделяющие ее от сарказма. Достойным занятием ему казалось лишь написание книги под рабочим названием «Теория ошибок». Она продвигается медленно, и с каждым годом уверенности в нужности работы прибавляется. Взяться за нее удается редко, так как жизнь снабжает материалом исправно, и ошибки следуют за ошибками. В 2022 году на платформе Ridero небольшим тиражом была издана книга «Чума XXI века, или новый Декамерон», и ее можно считать первой частью «Теории ошибок».

© Неллин С., 2023

Две головы Алексея Касимова

В ней мы узнаём от Юрия о роковой ошибке его друга и о том, как он ошибался, принимая своего друга совсем за другого человека.

Много о чем мог бы я рассказать вам, друзья мои, но то, что волнует меня больше всего и от чего в первую очередь мне хотелось бы предостеречь вас, по воле небес случилось давным-давно именно с моим близким другом Алексеем из славного города Киева. Алексей был из той породы коммуникабельных и приятных во всех отношениях людей, с которыми, случись вам сопровождать их хоть на футбольный матч на стадионе имени Ленина, хоть в соседнюю общагу к знакомым девчонкам, маршрут займет столько времени, что к его завершению конечный пункт и сама цель его могут претерпеть неоднократные изменения. Все дело в том, что у Алексея так много друзей, что совершенно непонятно, откуда он находит время для общения с таким количеством людей. Каждый встречный не просто здоровается, но и затевает с ним разговор, из которого становится понятно, что они с Лёхой не просто приятели – у них есть несколько общих проблем, требующих оперативного обсуждения и немедленной сверки позиций по способам их устранения. Не стоит удивляться, что эти проблемы нередко вносят изменения в наш маршрут, и вот, вместо того чтобы в 10-й общаге с пирожными и лимонадом забирать у очаровательной Снежаны мой зашитый ею пиджак, мы уже направляемся на Павлово поле, торопясь передать лекарство находящейся там проездом из Киева в Одессу двоюродной сестре Светлане приятеля Алексея Романа. Роману же нужно срочно гасить хвостовку по испанскому языку, а так как Лёха тоже учит испанский у Инги Валерьевны и позорно попросил у нее на прошлом занятии два рубля, мы по пути вместе с Романом сначала идем в 12-ю общагу, где мне могут дать три рубля мои друзья по аэроклубу, чтобы через Романа передать долг Инге Валерьевне. История с испанским была головной болью Алексея – на первом курсе, когда все записывались в группы немецкого или английского языка, Лёха неожиданно сказал, что в школе учил испанский. Похоже, что он рассчитывал таким образом избавиться от иняза, но институт, недолго думая, нанял почасовика Ингу Валерьевну, благо «испанцев» на курсе оказалось целых два.

Роман, правда, действительно в школе учил испанский. Преподаватель, оценив глубину Лёхиных знаний, выгонять его из группы не стала, но всегда в разговоре с ним брала снисходительный тон, так, будто разговаривает с не вполне адекватным человеком. Лёхе оставалось только одно – учить испанский так, чтобы у препода не оставалось никаких сомнений в его любви к Испании, с ее Донкихотами, Барселоной и Хуан Антонио Самаранчем!

История, о которой я хочу поведать, произошла с моим другом где-то в начале восьмидесятых годов прошлого века. Господи, спаси мою душу, до меня только сейчас дошло, что в те доисторические времена мы с Лёхой уже работали на космос! Но космос космосом, а свою зарплату грузчика мы получали за то, что возили на тележке блоки для телевизора «Берёзка» из цеха, где их паяли, в испытательный корпус. Тогда мы не подозревали, что на заводе «Коммунар» телевизоры выпускались как сопутствующий товар народного потребления, а основным изделием была электроника для космических кораблей. Десять подъемов в довольно крутую горку с грузом и десять спусков с ветерком на пустой тачке – вот и все должностные обязанности социалистического грузчика-экспедитора. Жизнь не была бы в полной мере жизнью, если бы мы, ее арендаторы, кроме обязанностей не имели кое-каких прав! И в том числе, разумеется, своего основного права – права на ошибку! Одну из них совершил и… нет, не Алексей, рассказ про историю его ошибки я невольно пытаюсь всячески оттянуть – столь тягостной, даже спустя много лет, она мне помнится. Это я, я, жизнерадостный грузчик, которого мастер послал за скобками для диковинного японского электростеплера, совершил эту невинную, но дико интересную ошибку! Им, степлером, запечатывали коробки с готовыми телевизорами, а я просто болтался у всех под ногами, поэтому, повторяя про себя слова мастера «минус третий этаж, бокс 57, минус третий этаж…», шел к лифту, и в лифте неожиданно познакомился с необычайно красивой девушкой, и пока мы обменивались контактными данными, в моей голове с адресом, который назвал мне мастер, произошла метаморфоза. В результате, когда Анжела вышла из лифта, я уже повторял его в другой редакции: «минус пятый этаж, бокс 57!» Минус пятый этаж меня насторожил. Я стоял в высокой галерее, освещенной уходящими вдаль рядами желтых лампочек, их тусклый свет терялся где-то очень далеко. Мимо меня ехал грузовик, и я недолго думая поднял руку.

Машина тормознула, водитель подозрительно посмотрел на меня, но, услышав про пятьдесят седьмой бокс, мотнул головой, приглашая в кабину.

– Пропуск-то есть?

– Нет, сказали, так пустят!

– Ну, без пропуска через восточный терминал попробуй. Тебя как зовут-то?

– Юра.

– Ну пока, Юрка, тебе вон в ту калитку, – указал пальцем водитель, притормаживая. – Я тоже Юрка, бывай!

Открыв дверь, я оказался на краю чего-то, что сейчас, спустя сорок лет, видится мне чем-то вроде зала «Перестройка» в Мраморных пещерах под Гурзуфом, а тогда я просто был в шоке, и понимал только одно: скобок для степлера я здесь не получу. В те же доисторические времена я не просто не знал о такой пещере – ни ее, ни перестройки не было даже в проекте, по крайней мере в проектах хороших людей! Где-то высоко под потолком происходило нечто, напоминающее стыковку станции «Салют-4» со стыковочным модулем «Союз», а внизу была самая настоящая вода.

– Не подскажете, где можно получить скобки, меня Суворов послал? – обратился я к подошедшему ко мне сотруднику.

– Пойдемте, попробуем поискать, – улыбнулся пожилой мужчина, похожий на майора Азарова с военной кафедры, только поверх военной формы на нем был надет белый халат. Он завел меня в кабинет, усадил за стол и сам сел напротив меня. – Меня зовут Геннадий Иванович. Расскажите подробнее, кто вы, что за скобки вам нужны и кто вас сюда послал.

До меня плохо доходил смысл его вопроса. Я смотрел в окно за его спиной и никак не мог свести концы с концами. Того, что я видел в окне, не могло быть. По моим подсчетам, мы находились под землей на глубине не меньше сорока метров, а за окном я видел панораму Харькова с высоты птичьего полета! Выслушав мой рассказ, Геннадий Иванович снял трубку.

– Суворов? Грузчик Юра – это твоих рук дело? Опиши объект, пожалуйста! Да. Кудрявый, худой и сутулый студент, правильно. – И уже кому-то другому, резко и требовательно: – Имейте в виду, Ковбасюк: ваш алгоритм набора минус пятого этажа – фуфло, приказываю немедленно заблокировать до устранения уязвимости!

Я уже начал переживать за свое будущее инженера и офицера, но вместо суда и расстрела через повешение мне устроили краткую экскурсию по объекту, а на мой вопрос про вид из окна и вообще, как это все возможно, Геннадий Иванович ответил кратко, но ответ этот я запомнил навсегда.

– Скрытность дислокации достигается сложной геометрией и складками рельефа местности, защита от короткого замыкания – высоким сопротивлением, а защита гостайны – честью офицера. – Лично усадив меня в лифт и нажав кнопку «1», Геннадий Иванович, придержав дверь ногой, добавил: – Ты, Юрка, завтра не приходи… И сейчас иди прямо на проходную, со скобками я сейчас решу. Если не будет особого распоряжения, послезавтра выходи и работай как обычно.

С этого момента и начинается невероятная история моего приятеля Алексея, так как, выйдя, как положено, через день на работу, я узнал, что вчера мой напарник и приятель Алексей Касимов погиб при трагических обстоятельствах. Бытовка, в которой мы коротали минуты между рейсами, напоминала гнездо ласточки, прилепившееся на немалой высоте к стене нереально большого корпуса. В полной темноте откуда-то из-под потолка по конвейеру ползли вверх телевизоры – точь-в-точь как горнолыжники, поднимающиеся в фуникулере на свою трассу. Один из телевизоров сорвался с креплений и протаранил будку, оборвав электрический кабель. Возникшее замыкание проводки привело к возгоранию хранящихся там емкостей с растворителем, и то, что осталось от бедного Лёхи, не смогли опознать даже приехавшие из Киева Лёхины родители. Интерес к этому эпизоду уже знакомого мне Геннадия Ивановича показался вполне логичным, и тот факт, что он рассматривал версию о том, что мои мифические хозяева из западных спецслужб уговорили меня выйти на работу и устроили несчастный случай, был вполне объясним. Он уже выяснил, что вчера через проходную прошел все же не я, а Касимов, и, здороваясь со мной за руку, объяснил мне, что эта рука – рука человека, родившегося в рубашке. Изощренный ум безопасника не мог даже предположить, что произошло на самом деле, и, возможно, это было к лучшему. По крайней мере, для меня. Алексей появился в понедельник – я случайно встретил его на вокзале: он приехал от бабки из Ковяг, а я ехал к своей в Коломак. Увидев его, я потерял на секунду сознание, а через пару минут, узнав от меня об этой истории, без сознания повалился Алексей. Придя в себя, он долго думал и наконец решил:

– Я к родителям, а ты пока молчи. В тот день я попросил выйти… извини, наверное, тебе лучше не знать… Да, никто не должен знать, что ты меня видел!

Это была наша последняя встреча. Через пару дней мне пришел вызов на переговорный пункт, на другом конце был Алексей.

– Слушай, Юрка, я ведь в тот день просил, чтобы вместо меня вышел другой человек. Ты его не знаешь, так получилось. Я хотел попросить тебя, а тут он… В общем, я не знаю, что мне делать. По всем документам я уже умер, даже мамка мне говорит, что это плохая карма. А у Алексея (его тоже звали Алексей) карма хорошая? Умер человек, документы остались, много чего осталось… Еще и этот испанский…

– Плюнь на карму, Лёха, приезжай, дружище, мы все исправим!!!

Я еще долго уговаривал трубку не делать глупостей, а она отвечала противными гудками. Этот разговор между нами был последним.