Текст книги "За пределы атмосферы"

– Это как в техникуме у нас был один препод. Он говорил: а чего искать решение, если оно и так есть, вот нашел бы кто, когда его нет… Ну, как в математике бывает – нету корня квадратного уравнения, типа, когда под радикалом минус. Я, кстати, только с его слов понял, что такое и зачем бывает – для самостоятельного решения. В школе трындели-трындели, но только он смог объяснить. Что если оно не свое, то потом не будешь знать, что с ним делать, ни к чему не присобачишь. Так и у этих. Мы им помочь не можем, ни я, ни вы, ни Сергей Палыч – только они сами…

Забрался в трубу, завернулся, свист, волосы дыбом. Лючок открылся. Густав вылез, обнял и поцеловал Марину. Еще один свист. Из лючка показалась встрепанная изжелта-седая шевелюра.

– Сюда, – показал Сан Саныч. – А что касается помочь… И они ведь нам не особо чем помогали. Технически, идеями – не помогали. Только организационно. Перебазирование из Мексики, эти вот помещения и их охрана. И отсутствие наших маразмов – план пятилетки, почин к юбилею, встречи комиссий, сдачи отчетов, графики отпусков, парторги-профорги, штатные расписания… А оборудование все наше. Синтез источника наш. Экспериментальные стенды, сам двигатель и аппаратура для его испытаний, весь вспомогач – медкабина, столовка, двери и транспорт магнитно-подвесные… Выращивание биомассы – еще мексиканские дела. Даже ЭВМ, хоть частично, там математики были от бога. Все нашими головами и руками, от них ничего. Телепортация – их штучка, но человека нельзя, а для работы источника и движка она не нужна, это чистое «хочу все знать». Вот оно-то, наверно, да и вообще человек, и есть самый-рассамый универсальный источник. Это Сергей Палыч им помогает, Заказчикам-то. Двигатель. Мы таки его достроим! И Кинич: дельфины, теплица…

Они остановились перед решеткой, за которой в рядок лежали на желобах стройные, обтекаемые металлические тела.

– Ваши – две слева. Запрограммированы высадить вас не очень далеко в лесу, вблизи дороги, и вернуться. И нечего трепаться – можно, не можно! – вдруг рассердился он, увидев, как резко Густав отворил решетчатую дверь.

– Можно бы и остаться, – повторил бывший оборонпромовец, – конторский график, два через пять, никаким таким шоколадом не намазан. Люди вахтуют, в море ходят, и так далее. А чего, мог бы. И Марина, ага? (Марина утвердительно хмыкнула.) Сергей Палыч – гений: дескать, граждане Заказчики, еще такой опыт нужен, еще сякой, в ваших интересах, дайте еще время – а сам ракету эту свою новую, движок на аннигиляции… С таким боссом я бы работал. В том секторе, у механиков. Где движки. Я ж техник-механик. Но вот так, чтоб годами сидеть и неба не видеть, – это нет. Он гений, он может. Или он того… кремнийорганический. Абиоген. Он может. А я нет. И Марину, и дочку даже спрашивать не буду. За что им такое? Заказчикам вашим понятно за что: позарились на эту телепортацию. А как в песенке поется: если ты купишь мясо, с мясом ты купишь кости. Вот и выбрали. Если бы можно было работать у вас вахтами, с отпусками, за зарплату – я бы остался, у вас клево.

– И двери ваши, и посредника, и что часы не ходят – перетерпели бы, – подхватила Марина.

– К примеру, запульнуть им такую идею: нужны еще земные люди, для отбора, кто подойдет по совместимости. Чтобы разные гены. Чтоб уродов не было. Мы, типа, будем выбирать среди населения, ну, там уж наворотить науки-то. И под это организовать вход.

– Хотя бы по разовым пропускам, – закончила Марина.

– А главное, чтоб они не хватились: удастся опыт – так это уже не мы, типа, а новая раса, караул, враги! – шутовски замахал руками Густав.

– Может, из этого Михаила выйдет переговорщик для умасливанья, – улыбнулась Марина. – Альваро сказал: богородицей молился, чтоб оставили. На него убийство шефа вешают.

Две серебристые лодки уже распахнули нутро, готовое принять пассажиров, но Густав и Марина не торопились, а Сан Саныч не подгонял. Слушал и обдумывал. Похоже было, что всерьез, что ему тоже интересно.

– Когда ЭсПэ всех выставил, кроме нас с этим… свечкой… – он жутковато шевельнул уголком рта, – наутро-то признался шельмец, что за омут. Смена власти. На его коллег. Вы в другую страну идете, товарищи, и похоже, уже не по первому разу другую. ЭсПэ полагает, что Заказчики оборону удержат, пока мы… И есть основания. Сколько раз успевали в последнюю минуту. До свидания. – Взлетели седые пряди, взгляд из-под клочковатых бровей стал светло-пронзителен. – Надеюсь.

Лодки закрылись и стали ракетами с круглыми, как у шахматных пешек, головками. Мееров вошел в кабину управления, толстая дверь чмокнула, запираясь герметично, и старт был дан. Одна за другой, с интервалом в минуту, ракеты разогнались по желобам и взлетели. Монитор в кабине управления показывал: тело, голова, разворачивающиеся крылья в заходящем зимнем солнце – вперед, на юго-запад, на закат. Точка приземления пульсировала на карте призывным зелено-голубым, до шоссейки – меньше километра. Оставалось дождаться возвращения.

Оксана Бутманова
г. Пермь

Победитель чтений «Корабль поэтов» пермского фестиваля «Компрос», лауреат фестиваля «Всемирный день поэзии», лауреат II международной поэтической премии «Фонарь-2020». Редактор прозы литературного портала ВК «Литгалактика».

Стихи опубликованы на литературных сайтах и в сборниках стихотворений.

Из интервью с автором:

– Моя биография началась в городе Мурманске в 1975 году. Потом семья вернулась в родной город Астрахань, где я прошла весь курс советского ребенка: садик, школа, колледж, институт. Но советское время бесповоротно кончилось, а я переехала жить в город Пермь, где спустя почти двадцать лет началась моя уже творческая биография. Пермь – город силы. Он дает возможность почувствовать себя и жителем мегаполиса, и частью древней мистической Пармы.

Сейчас прохожу путь авторского взросления, в котором приходится сталкиваться и с неожиданным признанием, и с неприятием философии текстов со стороны читателей и критиков, бороться с боязнью сцены, учиться отстаивать посылы своих произведений. В альманахе печатаюсь впервые благодаря поддержке Русского космического общества – огромное им спасибо.

Взрослеть интересно. Взрослеть в творчестве интересно вдвойне.

© Бутманова О., 2023

На краю

 
На краю…
на холодном и остром краю континента
люди льда
в снег вонзают гарпун дымно-белого цвета —
кость кита.
И под ритмы камланья взывают к удаче,
карабины и пули с ухмылками пряча.
Улыбается старый шаман:
ничего, на охоте поймут – не потеха
песня бубна – от мудрости прадедов эхо.
И, вдыхая курений туман,
улетает над тундрой, к горам, к Шаолиню,
там к нему обращаются: Ши– (дальше имя),
а желание ты загадал?
Он смеется: огонь и бумага не могут,
даже в небе летая, добраться до бога —
мне не нужен пустой ритуал…
 
 
За стеной…
за обычной стеной из стекла и бетона
прячешь ты
яркий дивный мирок на экране смартфона.
Там киты
и фонарик желания плавают в сини.
Самолет, что уносит любовь из России,
чертит белым экран голубой.
Стоя в раме окна, отдаешь воле ветра
лоскуты от сердечка из красного фетра
и кричишь: бог – любовь, черт с тобой…
А недавно легенды о Рэу и Нау
на себя примеряла и ставила аву:
Кит плюс Кэт – океан и мечта.
И, китайским традициям следуя слепо,
свято верила в счастье, упавшее с неба.
Почему же теперь пустота?
В миг, когда старый Ши ясно видится Каму,
вновь идешь в интернет. Ветер хлопает рамой…
 
 
Бог вздохнет: Бога нет, и погасит экраны.
На краю…
 

Небо уже созрело…

 
Небо уже созрело. Красным закатным боком
катится сквозь рябину в заросли бузины.
Жадно глотая алый, пачкаясь черным соком,
хочет остаться ярким, спрятавшись от луны,
от ледяного света, – он выпивает краски,
делая высь прозрачным призраком пустоты…
В небо взлетает ворон. Вечером хлебоспасским
хриплое эхо сеет в кроны, в ковер листвы.
Эхо взойдет, и в полночь заколосится поле
(трын-травяное море, бархатный небосвод),
оберегая лето от незавидной доли —
с ветки сорваться в космос, как перезревший плод…
 
 
…Небо уже созрело яблоком хлебоспасским.
Ворон накаркал осень. Куст бузины продрог.
Трын-травяное поле косит с холодным лязгом
проклятый, беспросветный труженик Чернобог.
 

Post futurum

 
Мой пра-в-энной-степени-внук, на загадку ответь:
как ты назовешь существо, победившее смерть,
живущее – в небо смотри! – там, на красной звезде,
забыв о болезнях, пороках и силе страстей?
Как ты назовешь чудака, так любившего жить,
что вырвал из рук у судьбы путеводную нить
в живое посмертье? Гляди, я стальной дровосек —
утративший сердце осознанный постчеловек.
 
 
Мой пра-в-энной-степени-внук, не спеши отвечать…
…Однажды мы поняли: разум – начало начал,
что движет эпохи. Его, отделив от души,
вселили в процессоры хомоподобных машин.
Мы ринулись в космос, мы строили там города.
Но, чувства забыв и не помня, что значит страдать,
утратили смысл созиданья: потомок, поверь,
железному дом ни к чему, а бессмертному – цель.
 
 
И постжитие стало тягостным небытием.
Мы делаем только одно – с упоением ждем:
ждем ветер, который с планеты сотрет города,
ждем чартерный рейс аэробуса в порт «Никуда»,
ждем, в силу привычки, ненужных бесчувственных дам
и снова ждем ветер, несущий разор городам.
 
 
Мой пра-в-энной-степени-внук, не спеши, но ответь:
как ты назовешь существо, вечно ждущее смерть?
 

Проводник

 
Торопилась толпа. Замедлял скорый поезд бег.
Выходил на перрон пересвеченный человек.
Он служитель железной дороги – он проводник.
Говорил, улыбаясь, с людьми, а потом поник,
стал тускнеть и сутулиться, свет от него погас.
Он услышал от этого мира в несчетный раз:
шшшар-шшар-шар – будто шарканье тысяч усталых ног,
ла-лаа-лааа – в репродукторе треснувший голосок,
тан-тан-тан – несмолкающий стук поездных колес,
шар-ла-тан – закричали, кто хором, а кто вразброс
человечьи, безмерно любимые голоса.
 
 
Светлый хмурился, щурился, глядя на небеса,
видел ветку предвечной дороги, пустой вагон.
И сегодня не поняли люди, что он есть Он.
Каждый рейс: чуть заметят сияние – спрячут взгляд,
но попросят чудес, а потом позовут наряд,
закричат: это шулер, кидала и шарлатан!
Шар… шарахнула ярость, и вырвалось: аз воздам,
ла… ладонь просит лада и ладан забит в косяк,
тан… танцует в прокуренном тамбуре, гнев иссяк.
 
 
Эти люди как… люди! Принес им благую весть,
что Спаситель вернулся и может за рейсом рейс
отвозить их в Эдем, где простили и очень ждут,
он теперь Проводник… Но в ответ только злость и бунт —
зацепились за страшную сказку о судном дне,
ждут: прибудет Мессия палить этот мир в огне…
Он же, тихий и светлый (по кротости первый ранг),
утверждал: ада нет и в раю все совсем не так…
 
 
«Шшша-а», – шипит старый змей у закрытых Петром дверей.
«Рррла», – воркует голубка… «Тан-тан-тан», – сильней, сильней
он стучится домой. Снова кровь из забытых ран,
снова видится крест с черной надписью «Шарлатан».
 

Да пребудет всегда…

 
Да пребудет всегда сила тока в твоих проводах,
Мой сутулый вагон на счастливом маршруте тринадцать!
Пронеси мимо длинных историй, живущих в стенах
Бесконечных панельных клетей городских резерваций.
Мы умчимся по двум отливающим сталью ручьям,
По ночным фонарям вычисляя в потемках дорогу
До родного депо – до ворот, где звезда Ильича
В потускневшем каркасе тотемом висит над порогом.
 
 
Ты такой же, как я, ты не принял пластмассовый век,
Испугавшись шальных завихрений двоичных сигналов.
За железные двери спешишь на короткий ночлег —
Смотрит в спину звезда, отливая облупленно-алым.
Говорит со звездой, с альфа-самкой пегасовых свор
О ритмичности стуков трамвая каурой расцветки,
И за ним через космос, по крышам, сквозь сумрачный двор
Тянут звезды лучи, словно ветки – трамвайные ветки.
 
 
Но под утро поблекнет Пегас у меня за окном.
Начинаю свой день с остановки, впадаю в унынье.
Прибывает вагон, ставший в полночь летучим конем.
Наши ритмы совпали, мы вместе и присно, и ныне.
Да пребудет всегда сила тока в твоих проводах!
Ты такой же, как я, – уходящей эпохи поскребыш,
Допотопное чудо, воспетое в прошлых веках,
Мой реликтовый зверь, обитатель бетонной чащобы.
 

Исход

 
А люди шли в небо пешком – в голубые жерла.
Для них путеводными знаками стали сосны —
зеленые стрелы, пробившие дыры в космос.
Исходом кончалась людская земная эра.
 
 
Шли без разговоров, как будто исчезло слово:
молчали приборы, кипел белый шум в эфире,
и только космический ветер, как птица Сирин,
пел древнюю песню о вечно манящем новом.
 
 
И не было ни сожалений, ни слез, ни воплей.
Звенящие ноты инстинкта манили выше —
туда, где планета и космос синхронно дышат
и где среди белого дня виден звездный проблеск.
 
 
Они уходили. Так до́ лжно, так стало нужно.
Их след заполняло зеленым, смывало синим.
Они не смотрели, как радуга вместе с ними
взбегала на небо и падала полукружьем.
 

ЭКО

 
Посолонь осень листвой хороводится
за окантовкой рам.
Бледно-пурпурный покров Богородицы —
тенью по облакам.
Пахнет в приемном капустой и хлебом,
и хлорамином Б.
Женщина в пестром и девушка в белом
морщатся от амбре.
 
 
Битвы осенние сделали серыми
даже вихры цветов.
Но прирастает своими потерями
почва-земля-покров.
Ей все едино: бурьян ли, колосья ли —
лишь бы взошел росток,
лишь бы весной не нагрянула осень и
лишь бы родилось в срок.
 
 
Срок – три недели. В канун Благовещенья
выскользнув из сует,
вдруг понимаешь: тебе не мерещился
в две полосы привет,
спрятанный дома, как будто украденный…
Отблески вдоль палат:
в окнах на запад покров Богоматери —
красный сакральный плат.
 

А. И. Селезнёвой

 
Здравствуй, Алиса, как ошибался Кир —
мы проиграли будущее свое.
Миелофон не нужен, до черных дыр
в мозг въелся трафик, мысли покрыв гнильем.
 
 
Стал приземленным наш неказистый мир —
ищем, где лучше, глубже да потеплей,
в космос не лезем – в темном нутре квартир,
жажду познаний нам утолил дисплей.
 
 
На Чумарозе тысячи Громозек
пьют валерьянку, смотрят про нас кино.
Время стихийный свой продолжает бег —
нам в марафоне выжить не суждено.
 
 
Испепелит и смоет, развеет в прах,
втопчет в планету или сотрет в песок
мир, потерявший суть в сетевых шнурах,
не пожелавший больше бежать вперед.
 
 
Только, быть может, все же родишься, а?
Что там осталось – где-то полсотни лет.
Роботы, дроны, быстрые поезда —
это от нас, Алиса, тебе привет.
 

В поднебесном кафе…

 
Густо пахнет корицей в поднебесном кафе.
Заоконье искрится и поет подшофе.
Бриллиантовой крошкой – яркой россыпью фар —
ночь кичится. Как мошки, прилетев на нектар,
внутрь прозрачной утробы, люди смотрят в окно.
Их светящийся кобальт увлекает на дно,
не пускает чуть выше, за пределы полей,
где не место фетишам, где ни сот, ни сетей
и не слепят фасеты дискотечных приблуд.
Открывая секреты, звезды людям не лгут —
альфам глянец не нужен. Но милее небес
расплескавшийся лужей электрический блеск.
На плечах небоскреба за обзорным окном
люди-аэрофобы гасят звезды вином.
 

Антиурбанистическое

 
Ветер крылья сломал в казематах неоновых башен.
У деревьев обрезанных ветви, как черные пальцы.
Снегу падать на грязь химикалий не хочется – страшно,
а дождю очень больно о жесткий асфальт разбиваться.
В этом городе тесном живет лишь иллюзия счастья,
здесь мой дом не гнездо, а бетонно-картонная тара,
нет ни солнца, ни снега – сплошное седое ненастье
и бродяга-трамвай, завсегдатай промокших бульваров.
Красно-белый трамвай, занесенный отчаянным снегом,
что рискнул все же выпасть на город из вызревшей тучи.
Покупаю билет и сажусь рядом с тем человеком,
о котором узнаю потом: это он – самый лучший,
за которым уеду в трамвае в забытые дали,
в царство чистых снегов и хрустальных озерных паркетов,
где нет крыши, есть кров, где деревья не стонут под сталью,
где дыханье земли не задавят бетонным корсетом.
 

Александр Никишин
Беларусь, г. Минск

Образование высшее, экономическое (окончил Минский государственный университет), работает консультантом по ВЭД. Женат, воспитывает двоих сыновей.

Из интервью с автором:

– Мне всегда была интересна фантастика.

Чем больше я читал, тем больше появлялось собственных задумок, воображаемых миров, персонажей. Однажды им стало слишком тесно в моей г ол ове – они выр ва ли сь на бу ма гу и ра з бе ж ал и сь по ра сска за м. Пр и-чем не всегда по тем, для которых были задуманы.

Как сказал В. А. Жуковский, третья способность души после ума и воли – творчество. Поэтому творите: воплощайте неосязаемые идеи в осязаемые тексты, ловите и облекайте в слова быстро тающие образы и эмоции, хватайте за хвост промелькнувшую кометой мысль и не дайте ей унестись в бескрайние просторы Вселенной почивших в бозе замыслов.

© Никишин А., 2023

Лейтенант

– На него ничего нет: ни места рождения, ни из какого региона он приехал, абсолютно ничего. – Лейтенант докладывал майору свои соображения по поводу нового соседа по лестничной площадке. – Я снял отпечатки пальцев, которые он оставил на дверной ручке, нашел его выпавший волос и сделал анализ ДНК. Ни отпечатки, ни ДНК никогда не числились в базах… Все за собственный счет, конечно, – предвосхитил лейтенант вопрос, читаемый в строгом взгляде майора.

– Может, он издалека приехал, из таежного края, например? – предположил майор. – Из такого медвежьего угла, где до регистрации отпечатков и ДНК просто руки еще не дошли. Страна-то у нас большая.

– Товарищ майор, приехавшие издалека, что побогаче, селятся обычно в отелях и гостиницах, а не снимают квартиру за бешеные деньги с видом на комплекс зданий правительственного значения.

– Никто не запрещает снимать квартиры, товарищ лейтенант.

– Я говорил с хозяевами, товарищ майор. Он заплатил наличными за полгода вперед, втридорога, нагло оттерев прежнего кандидата в жильцы. С тех пор там безвылазно и сидит.

– Ну домосед он.

– Но счетчики не крутятся. Совсем не крутятся. Электричество не потребляется. Вода не расходуется. Ни капли.

– Ты хочешь сказать, что он и в туалет не ходит?

– Так точно, товарищ майор. Стояк в его квартире, с тех пор как он вселился, так ни разу и не шумнул.

– Он что? Не ест?

– Так точно, товарищ майор.

– Что значит «так точно»?

– За две недели он ни разу не вышел за продуктами сам и ни разу не заказал доставку еды на дом.

– Ну и что с того? Может, у него там запасы.

– Он въезжал, как показали хозяева, налегке. Только небольшой кейс. Они никаких запасов ему не оставляли. Он вселился в пустую квартиру.

– Ну, тогда он… Он… – майор запнулся на мгновение и выдал: – Йог! Точно – йог!

– Йог?.. – удивился лейтенант.

– Ну бывает… Много есть на свете чудиков разных и разнообразных. Вот один из таких снял квартиру по соседству с квартирой офицера силовой структуры, чтобы помедитировать в безопасной обстановке. Кто их, этих йогов, знает? Может, среди них существуют враждующие фракции, которые по-разному понимают процесс медитации. Может, сосед твой новоявленный, опасаясь, что к нему могут заглянуть ребятки из враждебной фракции, чтобы жестко научить, как правильно медитировать, специально пристроился втридорога рядом с тобой. Обзавелся, так сказать, пассивной охраной, жупелом. Весь подъезд же знает, где службу несешь.

– Жупелом? – переспросил лейтенант.

– Ну пугало, страшила, чтобы всяких залетных отпугивать…

– Вы именно так считаете, товарищ майор?

– А что считать? Он там две недели как?

– Да.

– Ну, за две недели от голода не умрешь, а по-большому ходить… Я помню, в детстве, когда впервые в пионерлагерь попал, там общий туалет на улице отдельно от корпусов был, и я тогда две недели на горшок не ходил. Брезговал!

– А по-малому? Воду не спускает… Был бы запах…

– В бутылки пластиковые, стало быть, нужду справляет. Их сейчас везде тьма. В любой квартире парочка да найдется. Кто знает, какие у йогов правила для медитаций?

– Но вода?..

– С собой принес. Ты же говорил, что у него кейс с собой был?

– Так точно, товарищ майор.

– Так вот, товарищ лейтенант, прекратите дурить мне голову вашим соседом.

– Но я подумал, что…

– Что вы подумали?

– Здания правительственного значения…

– Они стоят?

– Стоят.

– Не шелохнулись за эти две недели?

– Нет вроде бы…

– Идите тогда, товарищ лейтенант, и приступайте к выполнению своих непосредственных обязанностей. Там проявляйте инициативу. Свободны!

– Слушаюсь, товарищ майор!

Лейтенант вышел из кабинета майора и вздрогнул лопатками, когда массивная дверь захлопнулась за ним. Несмотря на то что доводчик сделал это мягко, звук показался офицеру оглушительным.

«Ничего, ничего, – подумал он. – Посмотрим, что это за йог!»

Версия майора уязвила самолюбие лейтенанта. Так быстро перевести личность из разряда подозрительных в разряд безобидных.

«Ордера на хоть что-нибудь мне не дадут категорически, – неслись мысли в голове лейтенанта. – Данные отпечатков и анализа ДНК даже во внимание принимать не станут. Нужно проявить инициативу по месту…»

* * *

Дверь открылась сразу, едва лейтенант нажал на кнопку звонка. Словно специально стояли за дверью, ожидая сигнала, и, едва он прозвучал, дверь отворилась со скоростью включения электрической лампочки.

Сосед совершенно не походил на йога. Скорее на атлета средней весовой категории. Коротко стриженные волосы, волевое, но приятное лицо, недлинный нос и ярко-синие глаза. Одет он был в синтетический спортивный костюм без каких-либо фирменных символов, на ногах тапочки, похожие на носки с подошвой.

– Вы раньше графика, – сказал сосед, глядя на лейтенанта изучающим взглядом.

– Я… Э… Э… – только и выдавил тот из себя.

– Вы еще не адаптировались до конца? – спросил сосед.

– Нет, не до конца, – согласился лейтенант, ничего не понимая.

– Входите. – Сосед отступил из дверного проема и сделал приглашающий жест рукой.

Лейтенант вошел и оказался в абсолютной тьме и тишине. Он в панике развернулся на сто восемьдесят, чтобы выбраться из этой тьмы, но тут дверь захлопнулась, напрочь отрезая путь к отступлению.

Лейтенанту стало страшно.

– Давайте. – Услышал он, словно гром, голос соседа и стал истошно кричать.

* * *

– Я думал, что он – это вы, – словно из-под воды слышал Лейтенант голос соседа. – Он пришел всего за сорок две секунды до вашего прихода. Как раз в рамках допустимых лимитов.

– Совпадение? – послышался второй голос.

– Не думаю, – ответил сосед. – Он служащий силовых структур.

– Вы не учли этот фактор?

– Я не думал, что он проявит интерес к моей персоне.

– Надо было учитывать, что он молод, не женат и амбициозен. В его годы строят карьеру и проявляют инициативу.

– Я рассматривал соседство с ним как благоприятствующий фактор.

«Жупел», – вспомнилось Лейтенанту обидное слово майора, который тем не менее оказался провидцем.

– И даже не удосужились визуально ознакомиться с ним, – услышал лейтенант нотки упрека в голосе Второго.

– Как-то так… – замялся Сосед.

– Как-то так? – возмутился Второй. – Возмутительно! Вы знаете, как трудно найти удобную промежуточную точку вроде этой? А он нас фактически накрыл!

«Это про меня, – подумал Лейтенант. – Я молодец!»

– На его терминологии это называется «взять не того».

«Еще чего?!..» – хотел вслух возмутиться Лейтенант, но обнаружил, что был способен только к внутренним монологам.

– Сколько перевалочная точка будет еще работать? – спросил Второй.

– Примерно пять астрономических месяцев. Плюс-минус… – ответил Сосед.

– Поиск новой займет примерно столько же времени. Плюс-минус… – В голосе второго чувствовалась издевка. – Нахождение слабого места в темпоральной ткани – дело едва ли не случая. Очень трудно и противоречиво просчитывается. Вы представляете, какие последствия повлечет за собой срыв поставок?

– Представляю.

– И что вы предлагаете?

– Надо принять меры.

– Какие именно? – Голос Второго вибрировал от раздражения.

– Савельтрон.

– Вы предлагаете отсканировать его мозг в Савельтроне? Вы полагаете, что это не привлечет внимания?

– Осознание себя? Рапорт об отставке? В этом времени так понимают свободу. Отчасти…

– Свобода – миф. От нее выигрывают наглые, беспринципные и жестокие. Остальным уготована участь жалкого существования. Всегда необходимы рамки ограничителей. Савельтрон, значит?..

– Да, другого выхода, кроме физического устранения, не вижу.

– Даже не знаю, что хуже. До появления первого прототипа аппарата еще тридцать четыре года, а до выпуска в серию – семьдесят два. Мы фактически породим человека будущего в этом времени. Это большая ответственность.

– Непрерывность поставок с Европы полностью окупает этот риск.

– Согласен. Лететь туда и обратно напрямую – огромные материальные и времязатраты с проблемами сохранности продукта.

Второй помолчал немного и спросил:

– Савельтрон-то он пройдет, но его нужно будет как-то поставить перед фактом, кто же он на самом деле. Многим не нравятся советы посторонних.

– Он, по сути, натасканная ищейка. Если дать ему, как говорится, «почуять след», он сам начнет искать и найдет.

– Найдет себя, смею заметить.

– Найти себя в этом времени редко кому удается, поэтому они так интересно живут.

– Не завидуйте их приключениям. Лучше закажите Савельтрон прямо сейчас, чтобы уложиться в пару часов.

– Заказываю, – то ли сказал, то ли провозгласил Сосед. – А пока я выведу нашего гостя из ингибиции, и пообедаем. Угостим нечаянного визитера.

– Что на обед?

– Самый что ни на есть свежачок! Устрицы с Европы! С глубины сто сорок два километра!

– О! – восторженно сказал Второй. – Для нашего гостя это будет неповторимый вкус будущего!

* * *

Сеть ресторанов «Лейтенант» ворвалась в жизнь, словно ураган. За какие-то пять лет она собрала все звезды и распространилась повсеместно со скоростью метеора. Быстро и ярко. Все полюбили «Лейтенанта» за неповторимые, изысканнейшие, ни на что не похожие вкусы его блюд, от которых людям, впервые их отведавшим, реально сносило крышу. Какой-то популярный историк заметил, что нечто подобное происходило со средневековыми людьми, впервые попробовавшими перец и чай.

Несколько «скандальных разоблачений», скомпилированных против «Лейтенанта» запаниковавшими конкурентами, закончились грандиозными пшиками и поднятием на вилы смеха горе-разоблачителей.

Ни психоделиков, ни наркотических, ни галлюциногенных веществ в блюдах, подаваемых на столы ресторанов сети «Лейтенант», обнаружено не было, как и не было обнаружено нарушений санитарного и технологического характера в работе их кухонь.

Владелец «Лейтенанта» ответил своим очернителям массой встречных исков за клевету и нанесение морального и материального ущербов. Он наотрез не принимал мировых соглашений с отговорками вроде: «Это бизнес – ничего личного. Мы деловые и культурные люди – мы должны друг друга понять и простить. На обиженных воду возят», и требовал отвечать по полной. Сказывались молодые годы, проведенные на службе в силовых ведомствах.

После одного из процессов, решение которого превратило очередного нечистого конкурента «Лейтенанта» в подобие напоровшегося на айсберг «Титаника», глава ресторанной сети давал очередную пресс-конференцию по итогам завершившейся тяжбы.

Глава был молод, чуть за тридцать. Он был среднего роста, русоволос, с обычным, лишенным всякого намека на аристократизм лицом и серыми невыразительными глазами. Тщательно выбрит, аккуратно, даже стильно, пострижен и облачен в неброский, но дорогой, хорошо подогнанный по его худощавой фигуре костюм.

Лейтенант – а это был он спустя пятилетку плюс-минус после пережитых им событий – на вопросы корреспондентов отвечал кратко и по делу, не отклоняясь от темы выигранного процесса. Однако на вопрос корреспондентки со смазливым личиком, представлявшей издательство, далекое от освещения юридических вопросов, он среагировал нестандартно. Вопрос в общих чертах касался темы: «Как он, бывший сотрудник силового ведомства, “докатился” до такой жизни?»

Лейтенант оживился, его серые глаза заискрились и даже, казалось, приобрели зеленоватый оттенок. Определенно, девица задела в его душе чувствительную струнку.

– Скажем так, – начал глава ресторанной сети. – Сколько я себя помню, я всегда осознавал, что мне нравится процесс поиска. Искать – было мое призвание, но только что именно я призван искать, я, к сожалению, до определенного момента не знал. Не осознавал, если выразиться по-иному. По молодости лет, будучи, как все, «юношей пылким со взором горящим», я между профессией геолога и службой выбрал второе. – Он набрал в грудь воздуха и, глядя прямо в глаза девицы, которая тщетно пыталась спрятать их под козырьком короткой объемной челки, продолжал:

– Таким образом, думалось мне, я реализую свою склонность к поиску. Органам, как вы понимаете, приходится много чего искать. Информацию, людей, предметы, вещества… Найти и, так сказать, взять. – Возникла пауза, словно Лейтенант что-то вспоминал.

– Так вот, – наконец продолжил он, – в один прекрасный день я взял не того. Мне дали понять: я по жизни ищу совсем не то, что должен! И подсказали, что именно я должен искать.

– И что вам подсказали искать? – спросила девица, держа диктофон на вытянутой руке.

– Вкусы! Гастрономические вкусы! Вкусы будущего, которых сейчас нет и в помине, которые не «хорошо забытое старое», согласно пресловутой пословице! Вкус – это эквивалент счастья! Люди любят вкусненькое, потому что оно делает их счастливыми. Я обрел миссию – делать людей счастливыми, одаривая их вкусненьким по сходной цене! Тем не менее палитра гастрономических вкусов, которой я одарил, не побоюсь этого слова, человечество, еще далека от идеала, к которому я стремлюсь в своих исканиях. Я знаю, каков идеал на вкус, и не смогу ошибиться, найдя его. Если же не найду, то приложу все усилия, чтобы его синтезировать и подарить людям!

Глава ресторанной сети закончил свой экспромт.

От корреспондентов посыпались вопросы.

– Откуда вы знаете, какой должен быть идеальный вкус?

– Я сохраню это в тайне, так как еще не пришло время срывать покровы, – отвечал Лейтенант.

– Это правда, что вы финансируете исследовательскую деятельность некоего Савеля – ученого, известного своими скандальными работами по изучению человеческого мозга?

– Да, это правда. Ищущий должен помогать ищущему.

– Вы согласны с его утверждениями, что среди нас бродят как не вымершие до конца неандертальцы, так и неприкаянные люди будущего, родившиеся раньше времени?

– За неандертальцев не ручаюсь, но тот факт, что люди будущего уже среди нас, достоверен на сто процентов.

– Не относите ли вы себя к таковым?

– Кто знает… Кто знает…

– Вы реально верите в то, что пресловутый Савель может создать так называемый «дуромер» – аппарат мозгового сканирования, который позволит определять, к чему наиболее пригоден обследуемый в общественной жизни?

– В этом есть рациональное зерно.

– Какое именно?

– Приведу пример из жизни. Жил-был человек. В детстве его родителям – людям, которым тяжело давался их хлеб, – недосуг было приглядываться к своему сыну, и вдобавок они порицали его за манеру вечно что-то напевать себе под нос. Шло время. Человек каким-то образом выбрался из того образа жизни, что вели его родители, и решил не повторять их жизненный путь. Он завел семью и отдал своего сына в музыкальную школу. Через несколько лет сын, делавший в музыке незаурядные успехи, переложил на досуге на ноты то, что его отец все время напевал сам себе. Оказалось, что его отец был прирожденным композитором высочайшего уровня, фактически вторым Бетховеном. Человек стал востребованным композитором, к нему быстро пришли слава и деньги. Но до этого он двадцать пять лет просидел клерком в какой-то богом забытой конторе. Был тем, кого неуважительно называют офисным планктоном. Ему потребовалось всего сорок пять лет, чтобы кто-то заметил и раскрыл его талант. Это история так называемой «ошибки выжившего». А скольких можно будет спасти от житейского прозябания в клетке нереализованных способностей, появись на свете такой аппарат!