Текст книги "За пределы атмосферы"

Продолжение рассказа Юрия о странной и трагической ошибке Алексея Касимова.

Если вам покажется, что мой рассказ о том, как сложилась жизнь Алексея, – это чистой воды выдумка и фантастика, то знайте, что фантастика – это вся его реальная последующая жизнь в двух ипостасях, и я лишь попытался ее упростить, пусть и с помощью метафор и аллюзий, до такого состояния, чтобы она стала доступной вашему пониманию.

У Алексея Евгеньевича Касимова было две головы. На вид головы были одинаковы, и лишь когда долго носилась одна из них, называемая ими между собой Степан, на ней отрастали длинные усы. Приходившая на смену голова, называемая ими Владимиром, усы у Степана всегда сбривала, у себя же она никогда не допускала такого безобразия, и люди из не очень близкого окружения Касимова не догадывались об этой его особенности. О том, что головы у него две, знали только родители и стоматолог Мучитер, которому Алексей Евгеньевич время от времени завозил одну из голов, когда у них возникала в этом потребность, забирая ее после работы. Свободная голова в свободное от работы время стояла на тумбочке и смотрела телевизор. Работала она диспетчером такси, внося дополнительный вклад в бюджет Касимова. Сам Алексей Евгеньевич к сорока пяти годам был уже состоявшимся человеком, владельцем телерадиокомпании «Двiйка», быт его был вполне обустроен, если не считать того, что у Касимова не было спутницы жизни.

Степан не брезговал избранницами Владимира, который, в свою очередь, не разделял такой полигамии, и к тому же пассии Степана как на подбор были дебелыми и краснощекими и неизменно норовили подтереться листиком из книги «Даодэдзин», лежащей в ванной комнате на мраморном хамаме. Сегодня Владимир среагировал с опозданием – впущенная им красавица, не разуваясь и не здороваясь, скрылась в санузле. Помешкав самую малость, Владимир ворвался следом, однако черное дело было уже сделано: страница была безжалостно вырвана из книги и старательно скомкана.

«Небо и Земля лишены сострадания, вся тьма вещей для них подобна соломенному чучелу собаки, что используют при жертвоприношениях. И мудрый не имеет сострадания, он понимает, что все люди – и родные, и близкие – подобны “соломенной собаке”», – прочитав отрывок пятой главы на вырванной странице, Владимир озверел и решительным движением выдворил возмущенную девушку за пределы жилплощади. Этот эпизод окончательно рассердил лежащего на тумбочке Степана, и все часы в мире с этой минуты отсчитывали последние секунды, оставшиеся у Владимира.

План зрел давно. Просто выбросить голову Владимира на помойку было нельзя, в паспорте на последней странице черным по белому было написано: «выдана дополнительная голова, пол мужской, права равные основной». К тому же Степан знал о существовании завещания, но кто был бенефициаром, мог только предполагать. Сам он свою половину наследства давно уже завещал международному агентству по борьбе с летающими насекомыми, так как мухи были главным врагом лежащей на тумбочке головы.

Ее нельзя было утопить, отравить или повесить, удар током тоже вызвал бы подозрение. Возмездие планировалось в пределах правового поля. Доверенный адвокат Степана Недал Отторгаев видел решение проблемы в смене парадигмы сосуществования и выдаче паспорта личности каждой из голов. Имущественные права на тело без головы он планировал отсудить, используя данные формуляра, в который заносилось время ношения каждой из голов. По его данным Владимир свое уже использовал. Недал здраво рассудил, что подробности вроде тех, куда денется голова Владимира после исполнения решения суда, правосудие не заинтересуют, как не интересует его то, куда деваются граждане, выселенные из квартиры за неуплату по микрокредиту или ипотеке.

Продолжение, исповедь Владимира и конец всей истории.

«В настоящий момент я диктую эти строки моему спасителю, мальчику Артёму. Это он нашел меня, лежащего в коробке из-под шампанского, через неделю после того, как решение суда по иску Алексея Касимова к Алексею Касимову о самоуправстве Владимира в отношении совместно используемого имущества вступило в законную силу. Горько и стыдно об этом говорить, но Степан не выбросил нашу голову на помойку немедленно совсем не из сострадания. Эта неделя была мучительной, а причиной тому была информация, известная только мне, без которой Степан не смог бы распоряжаться нашим имущественным и интеллектуальным комплексом в полной мере. Нужно отдать должное Степану: он не прижигал голову паяльником и не вывешивал ее на ночь в авоське из окна гостиницы “Лыбидь” на высоте 50 метров. Дух мой был сломлен в плоскости моего культурного кода. Как оказалось, для этого было достаточно сократить список радиостанций нашего радиоприемника с голосовым управлением и заблокировать его отключение. Дни напролет я судорожно переключался с интернет-радиостанции “Витас” на “Надежду Кадышеву” или “Radio Classic Mozart”. Этим ограничивался доступный мне мир звуков. Изощренный ум Степана заманил меня в эту ловушку! Будучи приверженной холодной высокомерности Брамса, моя тонкая натура, устав от витиеватости Моцарта, попадала на оголтелую разнузданность или восьмибитный визг. Уже через пару дней этой пытки начали приходить мысли о тщете бытия как такового, и вскоре все тайные офшорные счета были переданы в алчные лапы Степана. Оставалась только ячейка в Этерна-банке Республики Калмыкия – о ней совсем недавно в телефонном разговоре мне сообщил неизвестный, заставив наизусть заучить код доступа. После получения почти полной информации о моих активах Степан счел родственные узы исчерпанными и отнес голову на подземную стоянку комплекса “Украина”. Если бы не Артёмка и его любознательный джек-рассел Хамон, она могла бы лежать там еще долго. Чтобы достать коробку, лежащую на коробе вентиляции, его папе Олегу пришлось залезать на крышу своего “Хаммера”. Надеюсь, что я смогу отблагодарить этих добрых людей, ведь уже завтра Олег Иванович возвращается из Элисты с таинственным контейнером, лежащим в банковской ячейке».

Как это ни грустно, но это последнее, что мы услышали от человека, называвшего себя Алексеем Евгеньевичем Касимовым. Совершенно достоверно известно, что в документе – простой бумажке, полученной отцом мальчика Артёма Олегом в банке «Этерна», – он прочитал следующее: «Здравствуйте, Алексей Евгеньевич! Вы меня не знаете, но я тот, кто либо избавил вас от трагического раздвоения личности, либо вверг вас в пучину еще бо́ льших нравственных страданий! Для начала введу вас в курс дела простыми словами, не погружаясь в дебри теоретической физики. Для начала – в этих разрозненных отрывках из священных писаний я кратко обрисовал вам путь, приведший меня к пониманию вашей проблемы, итак:

“Еще во чреве матери младенец Иоанн взыграл от радости, когда к ней пришла Пресвятая Богородица, носившая в Себе Спасителя” (Из книги “Синаксарь: Жития святых Православной Церкви”).

“По наущению матери девица попросила, чтобы ей немедленно принесли на блюде голову Иоанна Крестителя. Царь опечалился, но не мог не исполнить клятвы и, чтобы не опозориться перед гостями, решился на убийство праведника. Приговор был тотчас исполнен: к Иоанну в темницу послали воина, который обезглавил его и принес в пиршественный зал драгоценную главу, еще истекавшую кровью, с немым упреком взывавшую к преступной слабости царя. Саломея отдала трофей матери, словно говоря: «Ешь, о мать, плоть того, кто жил подобно бесплотному существу, и пей его кровь. Отныне язык, упрекавший нас, замолчал навеки»”.

“Божиим попущением свершилась эта кровавая казнь, чтобы после того как святой Иоанн был Предтечей Христа на земле, он стал им и среди мертвых и ушел возвещать праведникам, почившим с надеждой на искупление, что близок приход Спасителя, Который Крестом сокрушит врата ада” (Мф. 14:8–11).

“Мне дана вся власть на небе и на земле. И я с вами во все дни до завершения этой системы вещей” (Мф 28:18 по 20).

“И спросили Его ученики Его: как же книжники говорят, что Илии надлежит прийти прежде? Иисус сказал им в ответ: правда, Илия должен прийти прежде и устроить все; но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его, а поступили с ним, как хотели; так и Сын Человеческий пострадает от них. Тогда ученики поняли, что Он говорил им об Иоанне Крестителе” (Мф. 17:10).

Так история мифов об усекновении и последующих обретениях главы Иоанна Крестителя в умах верующих, наложенная на историю распятия и чудесного вознесения Иисуса, позволила мне увидеть истинное положение дел.

“Есть некая таинственная связь между Иоанном Предтечей и Иисусом Христом. Эту связь можно проследить по всем четырем Евангелиям. И мы знаем, что когда Господь Иисус Христос узнал о смерти Иоанна Крестителя, Он удалился от учеников и молился Своему Отцу. О чем и о ком Он молился? О том ли, кто предуготовал Ему Его собственный путь, или Он молился о Самом Себе, предвидя то, что Его ожидает? Об этом мы не знаем. Но нам известно, что между Господом Иисусом Христом и Его Предтечей существовала глубокая духовная связь”. “После того как произошло это страшное событие, когда была отсечена глава Предтечи, как верует Церковь, святой пророк и Предтеча спустился в адские бездны, чтобы и там уготовать путь Спасителю, прямыми сделать стези Его. И когда Господь Иисус Христос после Своей крестной смерти душой Своей сошел в адские бездны, то и там путь Его был уготован этим божественным человеком” (Митрополит Илларион, 2017 г.).

Если Вы читаете эти строки, то это значит, что моя грешная душа смотрит на Вас с недосягаемой для наших общих врагов высоты. Суть нашего с Вами дела состоит в том, что я, специалист по квантовой механике, однажды, презрев Божий промысел, совершил свою единственную, но роковую ошибку. Вместо того чтобы сидеть в Силиконовой долине и иметь 150 000 $ годовых за разработку алгоритма квантовых вычислений, я пошел на поводу у Вашего психоаналитика и посягнул на самое святое – на монополию Господа нашего на чудеса. Да и понимал ли я в должной мере суть триединства Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого? Я, ничтожнейший из людей, усмотрев в истории об усекновении главы Предтечи единство его с Сыном Божьим, заподозрил в себе способность сделать вас выше предрассудков о дискретности душ человеческих и избавить от нравственных мучений, чего так и не удалось сделать вашему психоаналитику Фрейду Фроиммовичу Юнгельсону. Что сделано, то сделано, но я вовсе не безрассуден, и на пороге вечности возвращаю вам в ваши собственные руки ключи от вашей судьбы. Дело в том, что я предусмотрел возможность отката и заложил в ваше сознание нейролингвистический джампер, произнесите трижды “мене мене текел упарсин 69” и возвращайтесь к своему прежнему мятущемуся, но такому суверенному состоянию. Запутанность одного маленького кванта стала причиной тому, что вы со Степаном казались себе и окружающим одним человеком с двумя головами, никакой второй головы нет и никогда не было, и теперь в ваших силах избавить вселенную от этого наваждения. Выбор теперь только за вами!»

Все в этом неоднозначном мире играет свою роль и имеет свое значение. Возможно, роковую роль сыграла песня Верки Сердючки про Дольче и Габбану, именно в этот момент засорявшая ткань мироздания, но, по словам Олега, Владимир, как и положено приличному человеку, оказавшийся вдруг с руками, ногами и неизвестно откуда взявшимися длинными усами, трижды произнес какую-то бессмыслицу, высоко подпрыгнул, крикнул во весь голос «Героям слава» и был таков.

Возможно (но это не точно), что вся суть этой истории состоит в том, что к лету 2014-го Алексей Евгеньевич окончательно отпустил длинный чуб, купил себе вышиванку и раз в месяц грозит окружающим уехать на передовую, биться с сепаратистами… Хорошо это или плохо, пока понятно не всем, но о том, что он когда-то был Владимиром, он больше и не вспоминает. Как не вспоминает и своего, так и не отблагодаренного им, спасителя Олега, папу Артёмки. Тем же, кто уже готовится спросить меня, какой смысл у всего этого, ведь адептов разнообразных национальных идей в мире миллиарды и попытки примирить их, сидя на диванах, и сблизить эти национальности, как правило, имеющие обширные общие границы, не стоят выеденного яйца голубя мира, я повторю замечательную русскую пословицу: чужая душа – потемки! Неизвестно, может ли русскому человеку «Дао Дэ Цзын» заменить православие, однако в отсутствие и того, и другого в наше сердце может залететь что-нибудь и вовсе немыслимое, ведь именно это и произошло в финале моего рассказа!

Сад каменных трав. Часть 1. Рассказ Юрки о своем друге Я и его попытке разобраться со временем.

Листья растений упали на поверхность земли. В этих краях они делают это время от времени – возможно, они не любят холода или стремятся согреть корни растений, но это не всегда так – истинная причина кроется в том, что продолжать висеть становится неприличным в один прекрасный момент, когда все уже сделано. С точки зрения наблюдателя они будут похожи на цветущую шевелюру, покрывающую морщинистую голову древнего старика. И вот все есть так, как есть – скромное положение растительной природы приходит в соответствие с чувствами наблюдателя, напрягшимися, чтобы пережить наступление холодов.

В один из таких промежуточных периодов Я ехал из маленького города У в более крупный город К, где иногда представлял интересы небольшой группы людей, в которую входил и он сам. В последнее время он занимался этим, чтобы иметь пищу для себя и появившейся недавно семьи. Я любил свою подругу и маленьких существ, которые были их детьми. Подругу звали Ты, и она была не первой, с которой Я проживал время своей личной жизни. Обычно Я размышлял о важных вещах во время поездок за рулем автомобиля, и в другое время думал простые механические мысли для нужд организма и исполнения различных дел. Сейчас он вернулся к старой теме, связанной странным образом с его новой подругой. Привыкшие к сравнительно обеспеченному нахождению рядом с Я его прошлые подруги не хотели мириться с тем, что он с течением времени не проявлял достаточного интереса к материальной стороне существования. Я был недоволен своим равнодушием и, с удивлением вспоминая время своего детства, сознавал, что куда-то исчезла потребность в ярких игрушках и праздниках. Подруги, присмотревшись к нему, уходили, унося совместных детей и часть самого Я. Ты первой из окружающих Я обращала довольно мало внимания на своеобразный метод его жизни. Встретив ее, Я со временем кое-что понял о счастье, которое представлялось ему не определенным состоянием, но лишь точкой, в которой пересекалась линия жизни с границей сущностей предметов или явлений, будь то суть веселящего напитка в компании желанных друзей или самолет, недавно купленный для развлечения. Согласно этой теории, счастье может существовать в устойчивом состоянии при совпадении линий жизни человеческих сущностей, как ближайших друг другу по своей природе. Я знал, что оно реально, сам наблюдал его иногда, глядя в окно автомобиля на уходящие образы; сегодня Я видел его в глазах малыша на велосипеде, беззаботно и неистово демонстрирующего ему где-то добытый чупа-чупс. Этот всплеск счастья в середине мира на проселочной дороге требовал остановиться и бежать за стареньким велосипедом, пока есть силы в организме, а затем вернуться и забрести в придорожные кусты, дождаться, пока утихнут поднятые им круги, всколыхнувшие привычную картину окружающего, пока шум посторонних насекомых существ и потрескивание остывающего мотора не станут реальными до такой степени, чтобы можно было опять верить в их самостоятельное существование. К этому времени Времени уже не было. Не было не только Времени. В каком-то частном смысле оно еще существовало, раз определенные действия вызывали подобие следствия, но пребывание в нем уже не вызывало напряженного отклика всех его тайных пружин, ранее блестящих и упругих. Не было и пространства – дружелюбного, враждебного, безразличного ко всему, но способного сопротивляться или помогать своим обитателям, бесконечно беззащитным, но все же единственным, что оказалось больше его самого. А ведь все началось с невинной фразы его старшего сына: «Все равно ведь мы все умрем». Очевидный холод, исходящий от этих слов, возмутил Я, и он жестко ответил, что тезис этот ничем не подтвержден. Да, люди умирают, это правда. Но правда ли, что умирают все? Простая статистика говорит о том, сколько людей за определенный период родилось в мире и сколько их этот мир покинуло. Но та же упрямая и принципиальная статистика никогда не утверждала, что рано или поздно умер каждый родившийся в этом мире.

Было время, когда Я был ребенком, и сегодня, вспоминая детство, он всегда удивляется тому, какими большими были сугробы, деревья и взрослые. Его матушка работала корректором в районной газете «Трибуна хлебороба». Серьезность происходящего в недрах объединенной редакции и типографии заставляла Я после школьных занятий мчаться в замшелое здание на центральной улице самого провинциального города вселенной. Среди прочих чудес этого маленького мирка его неизменно манил рельеф на спинке трона Тутанхамона, тысячи раз виденный им на почти до дыр затертой странице. Я открывал его уже в конце рабочего дня, перед сдачей номера в печать, незадолго до полуночи. Это был, кажется, девятый том Большой Советской Энциклопедии на букву Е (Египет древний), хранящейся на бесконечных стеллажах в кабинете главреда. Тома стояли на верхней полке, и Я, взобравшись по стремянке, мог видеть висящие под потолком большие люстры, обычно скрытые за облаками папиросного дыма. Само наличие здесь, в этом кабинете, увесистой книги со сводящим с ума тревожным ароматом книжной пыли, вселяло уверенность в том, что древние Фивы и родной городок Д испокон веков находятся под одной и той же звездой. И если уж Рельеф (о, детская наивность – прочитав под иллюстрацией надпись «Рельеф на спинке трона Тутанхамона», Я еще долго был уверен, что Рельеф – это брат Тутанхамона) имеет наглость претендовать на спинку трона своего брата, то и он, Я, когда придет Время, тем более сможет по праву сидеть в огромном кресле Гаврилы Илларионовича. Фотоаппарат «Киев» с нереально светосильным просветленным объективом, настольный кинопроектор, позволяющий смотреть сюжеты из жизни местных механизаторов прямо на волшебном стекле в плоскости громоздкого стола, обтянутого черной кожей, – все это делало Главреда титаническим существом, равным если не Богу, о котором еще не принято было упоминать в обществе, то Тутанхамону уж точно. Загадочность лица последнего уравновешивалась бесконечным сарказмом и – странное дело – добротой, проглядывавшей из-за толстых стекол очков главного редактора. Время от времени бесстрастным голосом простывшего Луи Армстронга он давал понять Я, что нечего сидеть без дела, и Я, если только не был занят вычитыванием макетов или наблюдением за волшебством, происходящим в лаборатории фотокора Марьяна, летел в вожделенный кабинет. Непостижимым образом там, как в волшебном калейдоскопе, смешное выглядело смешным, а низкое низким, Герои Соцтруда, на передовицах сидевшие в своих тракторах при галстуке и в наглаженных штанах, с улыбкой академика Капицы, прибитого кометой Когоутека, здесь доставали из карманов помятые конфеты и были мудрыми и немногословными.

По мере того, как рос Я, они уменьшались в размерах, становился меньше и сам мир, окружающий его. Этот процесс, банальный и понятный, однажды прекратился – к этому времени Я кое-что узнал о других странах и континентах, побывал в отдаленных уголках мира и убедился в некоторой его тривиальности. Каждый раз, ударив по рукам с чернявым аборигеном за многие тысячи километров от дома и обмывая какую-нибудь сделку привезенной из дому водкой, закусывая подобранным под ногами фиником, Я убеждался, что мир тесен. В загадочной чаще всегда находился привычный глазу киоск с кока-колой и жвачками, бессовестно уничтожавший расстояние до подъезда собственного дома. Побеседовав с погонщиком верблюда и полетав с шейхом на его самолетике, Я уезжал домой, и с каждой подобной поездкой мир становился чуточку меньше, пока не стал размером с географическую карту масштаба 1:120 000 000, висевшую в детской родительского дома.

Время еще шло, и его еще было много. Но кто-то уже тогда, возможно, глядя в удивительный телескоп, достающий чуть ли не до края вселенной, или в хитрый микроскоп, позволяющий увидеть такую же вселенную прямо у себя под носом на кончике стальной иглы, мог угадать по едва уловимой ряби на поверхности материала, от движения которого рождается время, что где-то, пока еще очень далеко, начался и потихоньку идет процесс упадка сначала колыбели его, а затем и само время будет становиться все более дряхлым и ущербным, сходя на нет.