Текст книги "Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891"

1874

В № 116 «Русских Ведомостей» помещена весьма курьезная и, на иной взгляд, довольно загадочная корреспонденция из вашего города, от 28 мая с. г. Корреспондент выказывает себя в ней не только посвященным в тайны высшей церковной администрации нашей, но как бы и участвующим в ней, и задается проектами несподручного, по-видимому, для него значения. Оставляя в стороне главную, очевидно, интенциозную часть корреспонденции, как не касающуюся далеких краев наших, мы позволим себе остановиться и остановить внимание читателей серьезного журнала вашего на последних, как бы приставочных строках корреспонденции. В них содержатся краткие сведения об отношениях к Русской Церкви двух патриарших престолов восточных – Антиохийского и Иерусалимского в настоящий момент; мы весьма признательны корреспонденту за сообщение этих сведений. Так как довольно редко можно встретить в печати нашей что-нибудь о темных углах этих и их, не менее темных, обитателях и деятелях, а между тем углы эти нам настолько известны, что всякий недоговор или переговор о них бросается в глаза и возбуждает желание ввернуть в него и свое объяснительное словцо, то мы и просим позволения у ваших читателей явиться с некоторого рода комментарием на краткие заметки корреспонденции.

Собственные имена Иерофея, Прокопия, Агапия и пр. говорят мало воображению читателей; мы облечем их если не в плоть и кровь, то хотя в ту одежду, которая сразу позволит их отличить одного от другого.

Иерофеи[295]295
  Иерофей II (ок. 1793 – 18.03.1885), Патриарх Антиохийский (1850–1885). Ученик известного церковного историка, секретаря Иерусалимского Синода архимандрита Анфима Анхиальского. В 1833 г. был направлен в Россию для сбора пожертвований, где провел 6 лет и собрал ок. 700 тыс. руб. В 1839 г. был назначен официальным преемником Патриарха Иерусалимского Афанасия V, но после его смерти в 1845 г. не был избран на иерусалимскую кафедру. На всем протяжении его служения пользовался поддержкой российской дипломатии.


[Закрыть] уже более 30 лет слывет на Востоке за «русского человека» и говорит по-русски[296]296
  С особенною отчетливостью и интонацией выговаривает слова: «Его Высокопревосходительство… Его Сиятельство…»


[Закрыть]. Полагаем, что даже сам себя считает русским или считал до того момента, когда, предавши своего старого друга и, так сказать, однокашника, неожиданно очутился на стороне недоброжелателей России. По странной случайности, политические роли двух закадычных приятелей к концу их политической деятельности, неведомо самим им как, совершенно переменились.

Под «другом» Иерофеевым мы разумеем громкую личность Кирилла Иерусалимского. Оба соседственные Патриарха родом, разумеется, греки, оба принадлежат к так называемому «Святогробскому братству», и оба шли одним и тем же жизненным путем, проходя разные, обычные при Святом Гробе, послушания и возвышаясь мало-помалу до последней служебной степени архиерея, обыкновенно номинального, как бы в своем роде in partibus. Когда Иерофей назывался архиепископом Фаворским, Кирилл именовался Лиддским. Еще при жизни бывшего Патриарха Иерусалимского Афанасия первый назначен был его преемником и, в качестве «нареченного Патриарха Святого Града», в 40-х годах совершал памятное путешествие по России[297]297
  Ошибка о. Антонина. См. коммент. 194.


[Закрыть]. Восседать на кафедре св. апостола Иакова ему, однако же, не удалось. Когда наступило для сего время, турецко-эллинская интрига огласила его «русским» и выдвинула на его место Кирилла, не ведавшего по-русски и не видавшего России. В утешение экс-нареченный, когда открылось место, возведен был на патриарший престол Антиохийский – ступенькой как бы еще выше своего собрата и невольного (?) антагониста, но в существе далеко стоя за ним, по своему действительному значению на Востоке и, в частности, в Константинополе.

Когда, в силу вынуждающих обстоятельств своего престола или просто застарелых привычек, случалось обоим Патриархам жить по целым годам в Константинополе, то Антиохийский Патриарх обыкновенно помещался на Иерусалимском подворье и нередко заменял в церкви своего собрата и сотоварища, представляя из себя что-то вроде его наместника или викария. Эллинскому сердцу такое зрелище патриархальной простоты двух важнейших сановников Церкви доставляло несказанное утешение. Блаженнейший Иерофей был только как бы тенью Блаженнейшего Кирилла. Грозивший ему всеобщим дискредитом, русизм его совершенно сгладился под сильным освещением цельной эллинической личности Кирилла. Когда оба иерарха служили раз вместе Царскую панихиду в нашей посольской церкви Константинопольской, то в публике известно было, что служит Иерусалимский Патриарх, а Антиохийский был только как бы в придачу к нему, хотя первенствовал в служении, по чину каноническому, Иерофей и все возгласы при этом говорил по-славянски, – Кирилл, конечно, по-гречески, – но никому и в голову не приходило считать кого-нибудь из них или более русским, или менее греком.

В таком состоянии полнейшего единомыслия продолжали жить они и разъехавшись по своим кафедрам. Ни Синайский[298]298
  Синайский вопрос состоял в споре о каноническом праве поставлення архиепископа Синайского Патриархом Иерусалимским. В 1859 г. братия Синайского монастыря, вопреки воле Патриарха Иерусалимского Кирилла II, избрала архиепископом Кирилла III и обратилась за его рукоположением в Константинополь. Семь лет спустя, полностью разочаровавшись в своем избраннике и обвиняя Кирилла III в растратах и злоупотреблениях, монастырь обратился к тому же Патриарху Кириллу II с просьбой сместить архиепископа и поставить нового. Иерусалимский синод, по церковному суду, признал Кирилла III виновным, и 30 августа 1867 г. Патриарх Кирилл II рукоположил в архиепископа Синайского Каллистрата III. Низложенный Кирилл III вновь апеллировал к константинопольскому престолу, по настоянию которого Порта не утвердила суд над ним и поручила разбор дела Вселенскому Патриарху Григорию VI. Однако Патриархи Антиохийский Иерофей и Александрийский Никанор признали правоту Кирилла II и заявили, что «Патриарх Константинопольский, как и всякий другой, не имеет никакого права вмешиваться в это дело».


[Закрыть], ни Александрийский[299]299
  Александрийский вопрос – подобно синайскому – был связан с попыткой Вселенской (Константинопольской) Патриархии вмешиваться в дела Автокефальных Церквей. В последние годы правления Патриарха Александрийского Никанора Константинопольский Патриарх пытался настроить против него и египетских епископов, и русскую дипломатию. Однако Никанор на соборе 24 июля 1867 г. осудил Константинопольскую Патриархию за неканоническое вмешательство в дела другой Церкви, и это осуждение поддержали Антиохийская, Иерусалимская, Русская, Кипрская и Элладская Церкви. Вселенский Патриарх Григорий VI был вынужден уступить, но настоял на отмене избрания нового Патриарха Нила – преемника Никанора. Конфликт был исчерпан лишь после того, как на Александрийский престол был избран бывший Константинопольский Патриарх Софроний IV (1870–1899).


[Закрыть], ни самый местный, арабский вопрос[300]300
  Арабский вопрос состоял в постоянном противостоянии греческой церковной иерархии Иерусалимского Патриархата и его арабской православной паствы, боровшейся за право участвовать в церковном управлении.


[Закрыть] не разделяли их. Когда скончался многоболезненный Бейрутский митрополит, Иерофей поспешил, в силу своих давних прав, посвятить на его место одного из приближенных к себе клириков из греков. Но жители Бейрута не приняли иноплеменника и требовали себе владыку из арабов, своих единородцев; Патриарх, притворяясь непонимающим их тенденций и приписывая отречение их от нового архиерея личной антипатии их к нему, отнесся в соседний Патриархат, требуя пригодного для Бейрута архиерея из «чужеземцев». Кирилл, не долго думая, первого праздношатавшегося по улицам Иерусалима из греков, экс-игумена Святогробских угодий в Молдовалахии, соименного себе Кирилла отправил к соседу. Тот, не дождавшись, пока избранник, согласно своему обещанию, выучит два-три слова по-арабски, вопреки народному воплю, сейчас же поставил его в митрополита Бейруту. Бейрутцы и в город не пустили непрошеного архипастыря. Иерофей вынужден был, наконец, рукоположить им третьего архиерея, единоплеменного им. Выбор его пал при сем на настоятеля Антиохийского подворья в Москве, архимандрита Гавриила, араба родом, но грека духом. Иерусалимского же искателя приключений нарек Пальмирским – in partibus и послал в Москву управлять подворьем. И явился, таким образом, в первопрестольной столице нашей высокий сановник церковный, «Высокопреосвященнейший митрополит Пальмирский» Кирилл, с такою славою и почестью затмевавший собою смиренных викариев московской кафедры!

Но пришла очередь измениться всему строю затишной жизни Православного Востока. Болгарский вопрос[301]301
  Имеется в виду многолетняя борьба болгарского православного духовенства за самостоятельность своей Церкви, зависевшей от Константинопольской Патриархии. После провозглашения в 1872 г. автокефального Болгарского экзархата в Константинополе был созван Собор с участием представителей Александрийской, Антиохийской и др. Поместных Церквей, на котором греческие иерархи приняли решение об отлучении болгар от Церкви. Иерусалимский Патриарх Кирилл II был единственным, кто не подписался под соборным определением, за что был низложен с престола Святогробским братством. Русская Церковь уклонилась от прямого вмешательства как в Константинополе, так и в Иерусалиме, но российская дипломатия поддерживала Кирилла и православных арабов, выступавших в его защиту.


[Закрыть], взволновав весь Патриархат Константинопольский, разошелся громким эхом и по библейской Сирии, затронув собою оба Патриархата и обоих старых друзей и, на время, соперников. На пробном камне Константинопольского собора 1872 г. должно было выясниться, какой пробы эллинизм был в том и другом Патриархе и насколько было в них лигатуры славянизма. К удивлению всех, оказалось, что «русский» Иерофей был рьяным поборником эллинского филетизма[302]302
  Филетизм – уклонение церковно-политической мысли в сторону предпочтительного внимания к национальным и государственным интересам в ущерб собственно церковным, вселенским.


[Закрыть], а мнимый столп эллинизма Кирилл был панславист! Более сего: Кирилл обвинен был (конечно, не печатно) в государственной измене, как передававший Палестину в руки русских или намеревавшийся сделать из нее полувассальное княжество арабское, вроде родного ему острова Самоса, за что его отличные патриоты острословно окрестили именем Абдуллаха, а его собственный клир, не убоявшись Бога, объявил «схизматиком» и низложил.

Иерофей же проливал крокодиловы слезы над злополучным другом и сам, борясь с народом, клеветал (за кулисами) на свою паству перед предержащею властью, как на единомышленную России.

Вся эта, посмевавшаяся законам правды и логики, махинация юной «Турко-Греции» естественно не могла понравиться России и ее Церкви[303]303
  Говоря иронически о «юной Турко-Греции», Антонин разумеет новые идейно-общественные тенденции в турецкой политике и общественной жизни, которые связаны были с именем Мидхат-паши, активного сторонника реформ и автора первой турецкой конституции 1876 г., и завершились государственным переворотом и убийством султана Абд уль-Азиса. Главной идеей «Мидгадовой конституции», как называл ее Антонин, было «сплотить и объединить свое расклеившееся царство (то есть Турецкую империю), изгнав из официального языка раздорные имена: турка, грека, славянина, армянина и т. д. и заменив их искусственным термином оттоман». Русско-турецкая война 1877–1878 гг. изменила ситуацию. Таким образом, использованное Антонином понятие характеризует умонастроения греческого священноначалия между 1872 г. (Константинопольский собор и объявление «болгарской схизмы») и 1876 г. (конституция Мидхата), маскировавшего антирусские и антиславянские настроения искусственным «оттоманским патриотизмом».


[Закрыть]. Правители сей последней не замедлили дать понять махинаторам, что на сочувствие единоверной России отселе и впредь им нечего рассчитывать. Ловкие люди, приученные вековой практикой встречаться на Востоке только с политикой и почти никогда с Церковью Русскою, повели свою атаку софистики, угроз и лести на намеченный ими предположительно слабый пункт[304]304
  Один из искариотов, предавших Кирилла, позволил себе думать, что достаточно ему показаться раза два-три в каком-нибудь посольстве, чтобы сделать его своим. Такая похвальба не стоит ли самого торжественного посрамления?


[Закрыть], но старая византийская тактика не привела бойцов к желанному концу ни там, ни здесь; Патриарх Иерофей, надеемся, окончательно уверился в том, встретив упоминаемый корреспонденцией отказ Св<ятейшего> Синода принять назначенного им в настоятельство Антиохийским подворьем в Москве «русского» архиерея Агапия. Слава Богу! Великая, поистине, Церковь Русская начинает, наконец, заявлять о себе с достоинством на Востоке. Мы вовсе не намерены входить в разбор сообщаемых корреспонденцией сведений о предшествовавших отношениях Агапия к Иерофею. Зная несколько обе личности, думаем, впрочем, что не застращиванием, а скорее подлащиванием или, еще прямее, – подмазыванием первый достал себе святительство от второго. Характер дела, впрочем, от этого не изменяется. Иерофей еще раз хотел выехать на старом коне русизма, но, как говорится, обжегся. Довольно, впрочем, о нем; облик его довольно ясно обрисовался после всего, что мы сказали, и читавший корреспонденцию от 28 мая знает теперь, с кем он имел дело.

Перейдем к другой заметке – корреспонденции о Патриархе Иерусалимском Прокопии[305]305
  См. некролог о. Антонина в настоящем издании.


[Закрыть]. Мы его мало знаем, слышали, что он весьма недалекий и весьма добрый человек, готовый во всякое время и пошутить, и прослезиться, отлично говорит по-арабски, и до патриаршества был весьма любим арабами, на которых так похож простотою нравов и привычками обыденной жизни. Знаем, что во все продолжение кирилловской истории он служил надежной и непроницаемой ширмой иерусалимской коммуне, а когда Кирилл намеревался сослать двух зачинщиков бунта в Саввинский монастырь на прохладу, а их перенял к себе паша и для отвода глаз посадил в своем доме под арест, то и Прокопии настаивал (и настоял, наконец), чтоб его тоже посадили вместе с ними, так что паша вынужден был взять с него расписку в том, что он самопроизвольно заключил себя в тюрьму.

Оштриховав немного этим личность Патриарха Прокопия, мы подойдем к нему там, где его ставит корреспонденция. В силу сообщаемых ею известий, Патриарх Прокопий адресовался в Святейший Синод посланием, в котором жалуется на настоятеля нашего Свято-Троицкого подворья (в первый раз мы слышим о таком подворье в Иерусалиме) и просит отозвать его из Иерусалима. Очень может быть, что и было такое послание и было такое требование. Но что же это за «Патриарх»? И как он «адресовался» к Св. Синоду? Святейший Синод до сих пор ничем не дал повода заключать кому бы то ни было в Иерусалиме, что он соглашается признать провозглашение Патриарха Кирилла схизматиком и, вслед за тем, насильственное низложение его с престола законным. Следовательно, как же Прокопий, в качестве Патриарха, мог адресоваться к Св. Синоду и даже иметь притязание, что будет услышан им? Святейший Синод как в болгарском, так и в иерусалимском вопросе оказал высокоблагоразумную сдержанность, не ставя себя прямо и открыто ни на ту, ни на другую из страстно и ожесточенно борющихся сторон и давая время угомониться страстям. Время это, несомненно, настанет, и настанет, может быть, именно вследствие принятого Св. Синодом такого невыясненного положения. Этой спокойной, величавой сдержанностью Русская Церковь незаметно приурочивает себе то значение высшей апелляционной инстанции в христианском мире, которым пользовался когда-то престол римский и которым почтен был потом престол константинопольский. Дай Бог, чтобы она, приурочивая, и упрочила его за собой. А при сем, конечно, немыслима такая бессудная потачка самозваному Прокопию, какая представляется возможной корреспондентом. Св. Синод, вместо отозвания своего представителя в Иерусалиме по письму Прокопия, может прежде еще спросить последнего: кто он такой? – и, в случае надобности, препроводить письмо его к Патриарху Кириллу на рассмотрение. Нам кажется, что корреспондент поспешил в своих заключениях о предполагаемом решении Св. Синода. Если Св. Синод и решился когда-то отозвать из Иерусалима начальника тамошней нашей Миссии, архимандрита Леонида[306]306
  Леонид (Кавелин Лев Александрович; 1822–1891), архимандрит – церковный историк, член (1858–1859) и начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1864–1865). В результате конфликта с греками был объявлен Патриархом Кириллом II персоной поп grata. Св. Синод признал требование Патриарха о замене Леонида недопустимым вмешательством в канонические дела Русской Церкви. Для погашения конфликта арх. Леонид бы переведен в Константинополь на место о. Антонина, отправленного в свою очередь в Иерусалим.


[Закрыть], по желанию Патриарха Кирилла, то не мог тогда иначе действовать, потому что сам же, снабжая архимандрита Леонида рекомендательным письмом к Блаженному Кириллу, в некотором роде поручал того сему в непосредственное ведение, отчего Патриарх Кирилл, пользуясь неопределенностью выражений синодального письма, и вообразил себя действительным начальником архимандрита. Ничего подобного, как мы осведомлялись в свое время, не заключало в себе синодальное письмо к тому же Кириллу, рекомендовавшее ему нынешнего начальника Иерусалимской Миссии, написанное уже совсем в другом духе и в других выражениях. Да и писано-то оно к Кириллу, а не к Прокопию, так что прежде, чем уважить «претензию» (выражение корреспонденции) последнего, Св. Синод может порекомендовать ему подождать другого подобного письма, к нему лично, о своем представителе в Иерусалиме, а и того проще – подождать ответной грамоты синодальной ему самому, открывающей возможность и уместность официальных сношений двух сторон.

Не сомневаемся, что это самый естественный взгляд на вещи. После восстановления надлежащих отношений между Русской и Иерусалимской Церквами, прерванных беззаконными действиями иерусалимской коммуны, естественно, и находящийся в Иерусалиме представитель (?) Св. Синода станет в должные отношения к Патриарху Прокопию, а последний не будет более иметь причин жаловаться на него Св. Синоду и требовать отзыва его из Иерусалима.

Ко всему вышесказанному нам остается еще присовокупить, что начальник Миссии нашей в Иерусалиме вовсе не есть простой поверенный или посланник Св. Синода при иерусалимском престоле патриаршем. Он есть духовный начальник поклоннического учреждения нашего в Иерусалиме, и положение его может считаться независимым от того или другого каприза, того или другого махинатора, скрывающегося за подставной фигурой Прокопия. Уступи сегодня Св. Синод, из почтения к заветному для России имени Патриарха, одному махинатору, завтра на место его станут десять.

A.A.

15 июля 1874 г.

Печатается по публикации: Гражданин. 1874. № 31. С. 797–799.

В «Церковно-Общественном Вестнике» за текущий год помещен ряд статей, имеющих предметом своим наше поклонничество в Святой Земле и принадлежащих перу некоего г. A.A. Ушинского[307]307
  Ушинский Александр Дмитриевич – публицист, автор журнальных статей о Русской Духовной Миссии в Иерусалиме: Взгляд на русское поклонничество в Палестине как на религиозно-нравственную школу народного образования // Церковно-общественный вестник. 1874. № 90–94, 113. Перепеч.: Русские ведомости. 1874. № 175; Темная сторона русского поклонничества в Палестине // Церковно-общественный вестник. 1874. № 146–147; Интересы Русской Церкви и поклонничества в Палестине // Церковно-общественный вестник. 1875. № 118; О деятельности Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, на основании заявлений, сделанных архим. Антонином // Церковно-общественный вестник. 1876. № 17–18. Публикации вызвали полемику в русской прессе. См. напр.: По поводу статей Ушинского // Церковно-общественный вестник. 1874. № 127.


[Закрыть], которые сам «Вестник», в силу известной пословицы об овсяной каше[308]308
  Имеется в виду поговорка: «Овсяная каша сама себя хвалит» (Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. II. М., 1956. С. 641).


[Закрыть], называет интересными. Самые статьи, интересные для того, кто любит фантастическое, нам, любителям факта, не представляют другого интереса, кроме оценки усилия кого-то «себя показать» после того, как он вообразил, что «людей посмотрел» или высмотрел настолько, чтобы верить потом уже своим заключениям[309]309
  Оценка о. Антонина не совпадает с мнением В.Н. Хитрово, который писал: «Весьма интересные статьи. Хотя выводы о наших поклонниках по двум-трем примерам нельзя признавать, по моему мнению, вполне верными. Меры, предлагаемые г. Ушинским для устройства наших поклонников в Палестине, весьма рациональны и удобны в их применении» (Хитрово В.Н. Палестина и Синай. Библиографический указатель русских книг и статей о святых местах Востока, преимущественно палестинских и синайских. СПб., 1876. С. 95).


[Закрыть]. Писатель статей прожил в Иерусалиме дней с десяток или несколько более в то время года, когда поклонников наших бывает всего менее в Иерусалиме, а именно летом, и видел, значит, из всего только нечто, да и то, что видел, видел под углом неясного различения, ибо находился, с одной стороны, под обаянием излюбленного им протестантства, с другой, под неприятным впечатлением произведенной у него одним пройдохой-послушником кражи, а с третьей – если можно таковую усматривать (а она-то главная), под давлением предзанятых, чисто «российских» идеек о белом и черном духовенстве, с которыми он, как памятный камердинер Чичикова с своим запахом, всюду ходил и ездил по Востоку.

Все это нам известно самым положительным образом. Мы тоже были в Палестине и жили в Иерусалиме, и притом почти современно с ним. Неустанная, как бы жадная, беготня его по протестантским школам, приютам, больницам и проч. была еще у всех тогда в памяти. Его ярость по поводу усмотренного им поклонения «пупу земли» ходила притчей по Постройкам нашим. Нам передавали самослышцы, что богоумиленный поклонник, садясь на лошадь, на прощание Иерусалиму, проклинал кого-то или что-то… Естественно было не ожидать от такого озлобленного туриста «доброго слова» Иерусалиму.

Когда упомянутые статьи «Церковно-Общественного Вестника» попались в мои руки, мне оставалось только сказать: «Ну, да!» и положить их в сторону. Мало ли кто что фантазирует? На всякий чох не наздравствуешься, особенно на такой чох, которым знаменуется не такое или иное состояние организма, а просто понюх табаку. Другое дело, когда в тоне и смысле статей словоохотливого корреспондента заговорит редакция журнала или газеты, тогда на человеке, сведущем в деле, лежит некоторым образом долг не молчать о том, что он знает. На этом основании мы и возьмем на себя труд проследить шаг за шагом передовую статью «Церковно-Общественного Вестника» от 29 сентября сего года № 113.

Статья называет «горькою правдою» то, что сообщал в газету о своих впечатлениях иерусалимских г. Ушинский. А почему же ей известно, что все напечатанное газетой есть правда? Ей бы подождать прежде отзывов о статьях людей компетентных, а до тех пор «горькую правду» считать горькою… да просто – горечью. Воображаемую правду статья относит к трем предметам: правда о безобразиях, совершаемых разными пройдохами, правда – о вековых раздорах представителей различных вероисповеданий (т. е. трех монастырей, заведующих храмом Гроба Господня: греческого, латинского и армянского) и правда о благих мерах для… и пр. протестантства. Ну, не видно ли во всех этих правдах упомянутое нами выше влияние троякого настроения душевного г. Ушинского? Не украдь у него золотых часов приближенный им к себе пройдоха, мы весьма сомневаемся, чтобы усмотрена была им (и редакцией «Церк<овно>-Обществ<енного> Вестника») первая правда. Не задайся он узковзглядными понятиями о черно-белости в духовенстве и во Христовой Церкви, он бы не приписал «раздору» представителей различных вероисповеданий при Гробе Господнем «прискорбных порядков» Святой Земли.

Не укорительный вековой раздор «представителей» (подразумевай черных), а твердое и властное отстаивание ими своих вековых, а то и прямо – вечных прав, о которых не всякому «белому» под руку судить и рядить, было и есть причиной установившегося порядка вещей при Гробе Господнем. Представительство, само по себе, тут ничего не значит. Сам убеленный «Церк<овно>-Общ<ественный> Вестник», будучи поставлен на месте того или другого представителя, наказал бы непременно раздорников, если бы захотел оставаться верным своему вероисповеданию. Наконец, не возблагоговей он перед протестантством (идеалом «белизны»), он между благими мерами протестантской пропаганды в Палестине усмотрел бы нечто настолько злое и враждебное самым дорогим ему предметам, что, несмотря на свою близорукость, не порекомендовал бы русскому сочувствию макиавеллистического учреждения «Союза диаконесс» в Иерусалиме, подрывающего апостольскую веру с самой, так сказать, колыбели ее. Оставляя в стороне г. Ушинского, спросим «Церк<овно>-Общ<ественный> Вестник», известны ли ему все темные дела подобных союзов в Сирии и Палестине, одним своим именем уже посмеивающихся Евангелию и преданиям Первенствующей Церкви?

Но уступим статье. Достохвальные «диаконессы» (напрасно статья называет их диакониссами. Не назовет же она «Евангелическую» Церковь евангельскою) действительно с успехом выполняют свою задачу. Что общего с сей задачей имеет наше поклонническое дело в Палестине? У нас нет ни школ, ни больниц, ни приютов с характером прозелитизма в Святой Земле. Прозелитизм и поклонничество! Первое статья ставит в «образец подражания» второму! Как же это? А вот как. С распространением образования диаконессами, приписывает и руководство протестантских поклонников местным представителям протестантства. Небывалая эта сторона деятельности протестантской в Палестине притянута, так сказать, за волосы к диаконессам единственно с тем, чтоб иметь возможность порекомендовать и нам иметь в Иерусалиме своих диаконисе (сестер милосердия). Для кого? Ответ: для своих поклонников! Не отрицаем, что такое смешение понятий или извращение приемов суждения возможно и уместно в «интересных» (не этим ли курьезом?) статьях г. Ушинского. Спрашиваем: зачем повторяет эту логическую разладицу «Церк<овно>-Общ<ественный> Вестник»? Никаких лжеименных «диа-кониц» нам не нужно в Палестине. Мы могли бы желать их только для своего поклоннического госпиталя. Но, слава Богу, недостатка в подобных труженицах в нем нет. Без хвастливого имени «сестер милосердия» наши «больничные девчонки» делают свое дело с отличным усердием и желанным успехом. Я сам был свидетелем их похвальных трудов. Получают они не по 750 рублей из фантастической кассы г. Ушинского жалованья себе, а несравненно менее, и довольны своим положением. Сестры же милосердия «для надзора за поклонницами», да еще содержимые на счет самих же поклонниц… с позволения сказать, есть утопия младенческого измышления.

Кроме проекта о «поклоннических сестрах милосердия», статья повторяет и выработанный досужеством праздномыслия другой проект – о присоединении к составу Миссии нашей в Иерусалиме двух семейств священников. На какой конец это увеличение Миссии? Не так давно ходила по России молва, занесенная, кажется, из Иерусалима, о предполагаемом будто бы закрытии Миссии или обращении ее в простую приходскую (или придворную) церковь. Приятно услышать теперь, что, вместо уменьшения, ее проектируют увеличить. Какие мотивы к тому? По уверению г. Ушинского, Миссия вся исключительно занята богослужением и не имеет времени (и никакой возможности) заниматься поклонниками…

Помню я, какое впечатление произвела такая макиавеллистическая похвала Миссии на одно прикосновенное к ней лицо… Не имеет времени! А кто же в течение двадцати без малого лет смотрел за ними? Как это сталось, что ко дням прибытия г. Ушинского в Иерусалим у ней вдруг не оказалось ни времени, ни возможности служить поклонникам? Да он припомнил бы хотя свои поездки туда-сюда в Палестине в сопровождении, если не ошибаемся, самого начальника Миссии. Я уверен, что найдутся многие десятки поклонников, которые припомнят то же самое, и многие сотни, которые с умилением вспомнят детски-радушное водительство их по Иерусалиму и по достопримечательнейшим окрестностям о. В<ениамином>, уже 30 лет служащим поклонническому делу в Иерусалиме и приобретшим громкую известность в поклонническом мире. При Миссии постоянно находился особый, на то именно назначенный, проводник поклонников, опытный и почтенный старец, неутомимо ходивший с ними по всем святым местам. Не вина Миссии, что помимо ее иерусалимское консульство наше теперь от себя назначает проводника поклонников, а равно и всех лиц, непосредственно заведующих поклонническими приютами, и вообще все управление поклонниками взяло на себя. При нас было, что г. консул приказал смотрительнице Женского приюта доносить всякий раз ему, когда кто-нибудь из членов Миссии придет в приют. Какой же духовный надзор возможен за поклонниками со стороны Миссии?

Автору статей отлично хорошо было известно, кто управляет и заправляет поклонническим делом нашим в Палестине и кто, вследствие того, берет на себя ответственность за него. И между тем все его статьи писаны так, что, кроме Миссии, не представляется у нас в Иерусалиме никакого другого начальства. Добросовестно ли такое изложение дела? По-видимому, его не может смутить подобный вопрос. Всякое средство хорошо, лишь бы вело к хорошей цели… Правило давно известное. Хорошая же цель – водворить белых на месте черных. Прямо нет к этому доступа. Итак, можно подойти сбоку. Если теперешние члены Миссии поставлены в невозможность действовать на поклонников, то имеющие заменить их в этом семейные священники, очевидно, предназначаются сместить первых. Полагаю, что слепому видна такая махинация. Этим только и объясняется, почему два именно священника предполагаются проектом и почему священники, а не иной кто, способный или ближний более теперешних членов Миссии смотреть за поклонниками.

Г. Ушинский, а за ним «Церковно-Общественный Вестник», средством «простым, и несложным и вполне удобоисполнимым» считает сбор с поклонников в количестве 10 рублей с души на вознаграждение сестер милосердия и семейных священников. Да ведь это значит совсем не знать или не думать о том, что пишешь. Не только десятирублевый, но и десятикопеечный принудительный сбор с поклонников совершенно немыслим: поклонник охотно отдаст и последний десяток рублей на Гроб Господень, в Вифлеем, в Гефсиманию, первому греческому архиерею или игумену, но положительно ничего не дает своим сестрам милосердия, ни священникам за то, что те и другие приставлены смотреть за ним. Надеяться на подобный сбор можно только во сне.

Кроме так легко отысканного источника содержания проектируемым новым миссионерам и миссионеркам русским, г. Ушинский с такой же легкостью и размещает их в пустых 20 комнатах Миссии… Напрасно он во время своего пребывания в Иерусалиме не прошелся по комнатам Миссии; он увидел бы, что ни одной незанятой комнаты нет в Миссии, исключая 10 номеров так называемого приюта для духовных лиц, в летнее время наполовину пустеющих, а в зимний сезон битком набитых, как мне это известно по собственному опыту. Может быть, он имеет в виду закрыть совсем этот приют и отвесть для помещения духовным лицам из поклонников общее помещение с народом. В таком случае ему следовало бы проектировать о закрытии и «дворянского приюта», находящегося в том же доме Миссии с другой стороны, и первому самому подать благий пример помещения вместе с народом.

Что сказать еще? Возвратиться ли к пресловутому «пупу земному», к зловонию, к пройдохам? Зловония нет больше у Гроба Господня. Спешим утешить этим известием всех любящих благолепие дома Божия. Пройдохи… но на них есть в Иерусалиме консул, в Царьграде посол, в Петербурге все правительство. Если бы г. Ушинский был более поклонник, чем турист, мы на прощание ему сказали бы: не мнози бывайте учители, особенно – учащие тому, чему сами не учились.

П. Алексей Введенский

8 ноября 1874 г. Малая Могила

Печатается по публикации: Гражданин. 1874. № 51. С. 1290–1291.