Текст книги "Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891"

Так озаглавил свою новую палестинскую статью г. Ушинский («Церковно-Общественный Вестник» № 118). И в прежних статьях этого поклонника-туриста проглядывала интенция вызвать Иерусалимскую Духовную Миссию на полезные, по его мнению, объяснения. В последней статье он уже настоятельно требует сего, прямо обвиняя Миссию в «печальной безгласности». А нам «печальною» показалась еще с первых статей г. Ушинского неудержимая болтовня его о наших делах в Палестине, несподручных ему ни с какой стороны, особенно со стороны принятой им на себя роли следователя. Мы – Миссия, – большое или малое, но государственное учреждение. Он – частный человек. Во чье имя он требует от нас объяснений? Во имя интересов Русской Церкви, как он изволит рисоваться в заголовке статьи своей? Но не много ли для него – представлять собою Русскую Церковь? Во имя интересов поклонничества? Но если – такого поклонничества, каким он прославил себя здесь, восторгаясь всем протестантским и понося все свое, то уже не лучше ли было ему посылать свои статьи в прусские газеты, пиша панегирики англо-немецким Миссиям, совращающим Православный Восток?

В эпилоге к прежним статьям его редакция «Церковно-Общественного Вестника» прямо от себя приглашала нас сказать свое слово о предметах, затронутых г. Ушинским. Мы в свое время объяснили ей (частным письмом) всю непригодность подобного способа обсуждения палестинских дел наших и всю, так сказать, ненадобность в нем. Но, по-видимому, она не удовлетворилась этим и вот снова дает место на столбцах своей газеты разглагольствованию г. Ушинского. Насколько можем преодолеть нелюбовь свою к публичным состязаниям и препирательствам, мы уступаем желанию газеты, выступившей в свет под сугубым знаменем Церкви и общества, к которым принадлежим и мы, и сопровождаем новую статью г. Ушинского несколькими замечаниями, равносильными желанным им объяснениям.

Статья «Интересы и проч.» начинается проведением в русскую публику капитальной лжи о «капитальных» перестройках, произведенных не так давно в иерусалимском храме Воскресения Христова или, что то же, Святого Гроба. Никаких перестроек в храме не было. Ни один камень не тронут с места. Все дело ограничилось тем, что куплен был у коптского монастыря прилегающий к храму подвал, который обращен в сортир, а из прежнего сортира сделан открытый коридор.

Затем статья утверждает, что перестройки эти «произведены к чести русского имени на счет одних русских благотворителей». Это – вторая ложь, тоже капитальная, да к тому же и нелепо самохвальная[362]362
  С таким же бахвальством автор упоминает о сотнях тысяч рублей русского золота, ежегодно вывозимого поклонниками в Палестину. Он представить не может, до какой степени противно такое хвастовство! Maximum всевозможных приношений – 10.000 рублей.


[Закрыть]. Вместо разглашаемых автором 60.000 рублей, пошла в дело одна только русская тысяча, и та пожертвованная не купцом Кошкиным с Дона, а одним христолюбцем из г. Киева, который, видно, вопреки г. Ушинскому и согласно Евангелию, не трубит о своих добрых делах.

Ложно и то, что перестройки, о которых идет речь, произведены при содействии нашей Духовной Миссии. Содействие Миссии ограничилось первым, так сказать, толчком, данным делу при Патриархе Кирилле. С падением его отношения Миссии к святогробскому начальству сделались самые холодные, чисто официальные, и во все продолжение упомянутых выше работ Миссия ни разу не была приглашена, ни сама не напросилась к участию в них. Да и не могли бы потерпеть вмешательства ее в дело, даже чисто субсидивного, латины и армяне, заведовавшие им в равной доле с греками.

Предпослав эти три лжи и, так сказать, закрепившись ими, автор статьи задается проектом отстранения от храма Воскресения и другого неудобства, а именно «дикого»[363]363
  Именно дикого! Нам так и приходит при сем на память чье-то обозвание замка сатирою на честность человеческую… Мы уверены, что дом цивилизованного автора стоит отпертым целую ночь.


[Закрыть] обычая турецкого запирать церковь на ночь. «Кстати бы возбудить вопрос»… пишет он. Весьма многое иному может показаться подходящим кстати, да беда в том, что мнения нашего о статном и нестатном никто не спрашивает. В стенах своего дома может, и то не всякий, а только хозяин, распоряжаться как ему угодно, но выступить с притязанием на распоряжение в чужом совершенно ведомстве, да еще и не одном, да еще такого значения, может только самое необтертое самолюбие, воображающее, что ему до всего есть дело и что без него никто не ступи ни шагу. Автор думает[364]364
  Сомневаемся, чтобы думал. По закулисным отзывам автора о Миссии, она «не имеет в крае никакого значения, и над нею все смеются». Как же бы она поднялась после сего на высоту кругозора, свойственного только публицисту «Церковно-Общественного Вестника»?


[Закрыть], по крайней мере пишет, что, «может быть, со стороны духовной Миссии уже и принимаются какие-либо к тому меры». Очень благодарны ему за лестное понятие о деятельности и могуществе Миссии. Но иная честь – хуже позора. Кто может что-нибудь сделать, да не делает, о том не скажут доброго слова верующие в его могущество. А не могущего извиняет уже самое неможение его.

Г. Ушинскому больше, чем кому другому, известно, что Миссия поставлена в невозможность заниматься предметами политического значения. Зачем же макиавельничать, ожидая от нее того, чего она не может и, если бы могла, не должна иметь в своих руках и даже в голове! Свой проект он венчает мнением, что если бы собрана была необходимая сумма для выкупа у турок ключей от храма Воскресения, то дело и порешилось бы этим, – точно сущность всего денежный побор или налог! Его детски-наивное рассуждение стоит того, чтобы сопоставить его с проектом другим, еще более упрощенным. Просто взять да построить новые ворота и привесить к ним новый замок с русским ключом!

Затем следуют в статье 4 вопросных пункта, на которые мы призываемся ответить. И во-первых, автор, разделяя поклонников на три категории, спрашивает, по скольку какой из них бывает в Иерусалиме представителей? С этим вопросом он может обратиться к другому ведомству, которое, не сомневаемся, собирает и посылает куда следует все интересующие правительство сведения, вероятно, с более логическим подбором категорий. Миссия не может и случая не имеет узнать ни того, сколько бывает вообще в течение года в Иерусалиме поклонников, ни кто они, ни откуда, ни долго ли здесь остаются, ни чем занимаются. Она видит их только в церкви и знакомится с ними только тогда, когда они сами того поищут. Всякая напросливость ее на косвенные сношения с ними может дать повод к разносторонним толкам между ними самими, не полезным ни ей, ни вообще поклонническому делу, а, и того важнее, может быть сочтена вмешательством в чужое ведомство[365]365
  Знаем, что идеологам, вроде автора, нет дела до таких мелочных соображений. Им лишь бы идея (фантазия) их была высказана, а там… le deluge] Когда одним из предместников наших, в видах ознакомления с поклонниками, поставлено было за правило, чтобы все вновь прибывающие «партии» представлялись ему, первое консульство (соединившееся тогда с Патриархией против начальника Миссии) подняло его на смех. [Le deluge – автор имеет в виду известное изречение маркизы Помпадур «Après nous le déluge» 'после нас хоть потоп'. – Примеч. Р. Б.]


[Закрыть].

Во-вторых, принимаются ли какие меры к прекращению эксплуатирования «греческими монахами» и «разными пройдохами» наших поклонников? – спрашивает автор. Но вопрошать так значит не знать совершенно нашего народа. Тому, что радетель народа называет «бессовестной эксплуатацией», поклонники подвергают себя добровольно, добросовестно, совершенно сознательно, даже преднамеренно и потому помимо всякого контроля с чьей бы то ни было стороны. Народ наш и в России считает теперь себя совершенно свободным в распоряжении своим имуществом. Кто же бы мог стеснить этого рода свободу его при Гробе Господнем? А там-то и ждет его ненавистная автору эксплуатация. Но мы знаем, что автору ненавистна была и записная книга, подносимая в Дворянском приюте отъезжающим поклонникам.

Как же повесть дело, чтоб не заслужить человеческой ненависти? Конечно, приятно было бы мечтать, что ни один (болезнуемый нами) простолюдин не издержал ничего в Иерусалиме[366]366
  Как опасно вмешиваться Миссии в отношения поклонников к эксплуататорам, видно из следующего примера. Тот же предместник наш однажды дал следующее наставление поклонникам: если у тебя есть рубль, то раздели его на 4 части: одна часть пусть будет тебе на прожитие здесь; другая – на возвращение домой; на третью купи себе памятник святыни иерусалимской; четвертую приложи к святым местам… Поклонники немедленно передали Святогробскому начальству, что начальник Миссии не велел более четвертака давать к Святому Гробу.


[Закрыть] и что, кроме того, блаженной памяти «святой Петр» доселе продолжает раздавать на дорогу неимущему люду нашему от одного рубля до 20 и больше золотых без всякой расписки из сумм святогробских. Но ведь мечтать и писать руководящие статьи, затрагивающие предметы, неизвестные в идеологии, не одно и то же. Кто же, кроме автора, не знает, что Святой Гроб (т. е. все учреждения и заведения церковные и светские православные, имеющие общественный характер по всему Патриархату Иерусалимскому) содержится приношениями христолюбцев и что жалованья во всем Патриархате не получает никто? А при таком положении вещей чем должна представляться гонимая автором эксплуатация? Мы знаем, он скажет, что он не разумеет… и проч. И спешим дополнить, что он не разумеет весьма многого в делах иерусалимских и просто толчет воду, когда рассуждает о них. И вот пример.

Какие меры принимаются со стороны Миссии против разных пройдох-эксплуататоров? – спрашивает он. Он воображает, что пройдоху можно схватить, отправить в полицию, отдать под суд, сослать… или урезонить, усовестить, сделать праведником… Да на то он и пройдоха, чтоб не показаться вам на глаза, чтобы найти защиту себе у других, чтобы взвесть на вас всякую небылицу, чтобы показать вам, в конце концов, турецкий или греческий или иной еще какой паспорт. Вот и извольте принимать против него меры! Но в чем состоит эксплуатация пройдохи? В предложении поклонникам своих услуг, в существе совершенно невинных, вроде указания той или другой святыни, прочтения правила, написания помянника и всего чаще – чтения и пения при греческом богослужении, услуг – надобно сказать – вознаграждаемых довольно скудно, но таких, без которых городское русское общество обойтись не может. Да и проживающие в заведениях наших поклонники тоже имеют нужду в них.

Никакие усилия Миссии со всеми на свете «Вестниками» и палестинскими в них статьями не ослабят рвения поклонников, влекущего их на ночные богослужения к Гробу Господнему. И каждую ночь слышится там при божественной литургии русское пение. Кто поет? Не во гнев будь сказано г. Ушинскому, – пройдохи да сами поклонники. То же разуметь надобно и о – ежедневных почти – греческих служениях с русским пением в разных других городских церквах. Нам как будто слышится при этом голос г. Ушинского: а Миссия что делает? Отчего она сама не служит, а дает заступать свое место пройдохам? Но кто же пустит Миссию служить там, где ей захочется? Ведь и в России иной приходский священник указал бы ей в подобном случае двери. А мы живем здесь в чужом государстве и правим службу Божию в чужой епархии.

Еще сложнее представляется вопрос о греческой эксплуатации. Она начинается архиереями-духовниками и оканчивается святогробскими прислужниками. Влияние первых на народ наш неотстранимо и при случае может стать безграничным. Г. Ушинский, если бы находился здесь в поклоннический сезон, мог бы яснейшим образом убедиться в том, что, смеживши глаза, отрицает у себя дома, а именно, что народ наш не жалует русского обычая иметь официальных, так сказать, или, как он называет, казенных духовников, а ищет духовника по сердцу и по складу своего ума, и при том, при первой возможности, предпочтет иеромонаха священнику и из священников – вдовца женатому. Г. Ушинский может назвать это невежеством, даже суеверием, но не констатировать факта не может. Если у него психология сильнее логики, то мы посоветовали бы ему исследовать факт этот психически[367]367
  Чтобы сойти, между прочим, с точки восхваления женитьбы паче безбрачия, вопреки Апостолу.


[Закрыть].

Итак, исповедаться при Святом Гробе или на Святой Голгофе у монаха, да еще архиерея (а особенно – митрополита) имеет для поклонников наших, всех без исключения печальной памяти категорий, неодолимую, так сказать, прелесть, неизвестную тому, кто привык исповедоваться (для формуляра) «у своего попа». А с исповедью неразлучна и эксплуатация. Какие же меры принять против нее? Запретить архиереям исповедовать, или поклонникам исповедоваться у архиереев и игуменов (из коих чуть не все знают по-русски настолько, что могут прочитать разрешительную молитву)? Конечно, на это не решится ни один начальник Миссии, ни тот, думаем, кто начальствует над ним[368]368
  Что Миссия не опускает случая вразумлять народ насчет силы и действенности исповеди архиерейской и иерейской, русской и греческой, доказательство тому автор статьи найдет в «Духовной беседе» № 13, 1871 года.


[Закрыть].

Эксплуатация так называемых игуменов монастырей относится или к денежному сбору с поклонников за комнаты, если живут в монастырях, или к так называемому дисковому, по-нашему – кошельковому, и свечному – за службами, или, наконец, к приносному на украшение храма и поддержку монастыря. Нет сомнения, что игумены, т. е. трехгодичные арендаторы монастырей, в течение своего управления ими, наживают, как говорится, копейку по всем трем видам поживы; но что тут есть незаконного или преступного, против чего бы взяла да и восстала Миссия вместе с г. Ушинским? Мы могли бы сказать, что каждый такой монастырь есть своего рода Миссия для тех поклонников, которые живут в нем. Не надобно допускать поклонников жить в городе, если хотите, чтобы эксплуатация «греческих монахов» прекратилась. Но где ж им приютиться, если на Постройках Русских нет места[369]369
  Да если бы и оказалось со временем место, сомневаемся, чтобы монастыри остались пустыми. Там уютнее и теплее, и к Святому Гробу ближе и… далее от русского начальства. Что противопоставить таким доводам?


[Закрыть]. Может быть г. Ушинскому до этого дела нет. Его задачи – цивилизаторство и истребление предрассудков и… высшее болезнование о народе. Ну, а мы смотрим на дело с низшей, т. е. практической точки зрения, и находим эксплуатацию, о которой идет речь, вовсе не такой страшной и погибельной, как представляет себе (больше другим, чем себе!) автор статьи.

Наконец, эксплуатация прислужников святогробских и монастырских до такой степени частна и условна, что делать ее предметом особого рассуждения не приходится. Советовать же, подобно известным нам поклонникам второй[370]370
  Любопытна характеристика этой категории, встречаемая в самой статье г-на Ушинского: поклонники, путешествующие столько же из любопытства, сколько из религиозных побуждений, уже далеко не отличаются тем отпечатком строгого благочестия и проч. Поучительное самобичевание!


[Закрыть] категории, всем и каждому не давать на святых местах «никому ничего» Миссия, с позволения г. Ушинского, не возьмет на себя. Ибо, если возьмет, то подпадет ответственности перед своим начальством за неуживчивость в чужом месте с чужими властями.

В 3-м запросе рекомендуется Миссии проект из «не любо не слушай» – об учреждении при Миссии мастерских для праздных (!) поклонников… Так и видно, что автор стоит исключительно на «мускульном» понятии о молитве. Бог да простит ему его издевку над горячей, глубокой, истинно христианской молитвой народа нашего, которая изумляет здесь своих и чужих по вере. Мы оставляем проект автора на обсуждение любителей потешных увеселений.

4-й запрос его своею серьезностью вызывает нас на давно желанное обсуждение перед русским обществом своего положения в Палестине как Миссии. Но полезно ли нам это? Знает ли г. Ушинский, с кем мы имеем (или он будет иметь) в этом случае дело? Мы только тогда дадим надлежащий ответ на жгучий вопрос о деятельности Миссии как Миссии (в ходячем смысле), когда вызваны будем на то отынуды[371]371
  Цел. 'откуда-то, со стороны'.


[Закрыть]. Пусть он будет уверен, что мы «безгласны» только для него и для подобных ему самопоставленных миссионеров.

К немалому сожалению нашему, мы опять-таки нудимся назвать детским измышлением предлагаемую Ушинским меру возвысить Миссию до значения настоящей пропаганды Православия на Востоке, а именно замещения двух членов Миссии, иеромонахов, женатыми священниками. Так всегда бывает с людьми, которые враскос смотрят на вещи. Существенное уйдет у них из вида, а случайное что-нибудь и чисто внешнее вобьется гвоздем в мозг! Чем хуже иеромонахи женатых священников для миссионерского дела? Положительно ничем. А лучшими могут быть по многим причинам…

Но мы обходим излюбленный предмет гг. Ушинских не от страха, конечно, перед ними, а из убеждения, что ничего – ничего не выйдет. Самый лучший способ осадить прожектера – оставить его при его проекте. «Почтенные старцы», занимающие теперь места членов Миссии, находятся вполне на своих местах[372]372
  Имеются в виду члены РДМ иеромонахи Вениамин (Лукьянов) и Виссарион (Картамышев).


[Закрыть]. Они вызваны к Миссии на основании 6-летних наблюдений нужд ее здесь, а не однодневных впечатлений поклонника второй категории… Оба они живут на Востоке уже около 30 лет, говорят по-гречески, по-болгарски, часто по-волошски и даже по-турецки (Ушинским, по-видимому, до этого дела нет; у них развита мозговая клеточка Гименея, а не Меркурия), пользуются уважением и доверием Патриархии и огромной репутацией в поклонническом мире, люди неусыпно деятельные, монахи строгие (воображаем, как это ценит поборник женатости!), духовники опытные и настолько образованные и сильные в слове, если не в письмени, что могут поучить при случае академистов и университантов. Это лучшие противовесы «бессовестной эксплуатации» местной, преследуемой автором. Сказать ли ему всю правду? К его «молодым, хорошо образованным женатым членам Миссии» не пойдет на дух ни одна поклонница, а предпочтет им не только архиерея или игумена, а и самого проходимца за то только, что он монах. И ничего вы с нею не поделаете!

Странным покажется, но, по-видимому, несомненно, что мы, живущие за границей, лучше знаем народ наш, нежели разные публицисты, проживающие в России. Автор статьи воображает, что достаточно захотеть Миссии что-нибудь сделать с поклонниками, то и будет. Ему представляются они какими-то пансионерами и пансионерками, которых можно не пустить за ограду, пристращать, поморить голодом. Его три пресловутых категории поклоннические чуть ли не отзываются духом крепостной классификации. Можем его уверить, что все вообще поклонники в отношении своей свободы действий за границей составляют одну категорию, которую – не обижая никого в частности – можно назвать категорией: не тронь меня.

Относительно протестантской системы публиковать свои миссионерские успехи в Палестине, рекомендуемой автором и нам, мы ограничимся замечанием, с виду простым, но, в сущности, весьма содержательным и выразительным: то протестанты, а то – мы! Автор, по-видимому, совсем забыл, что мы не сброд национальностей и государственных особей, ничем не связанных, кроме единства веры (и какой веры! Кто во что горазд!), а составляем одну целую русскую стихию, полагаем, ему хорошо знакомую.

Лично мы весьма признательны г. автору за его многократные лестные отзывы о нас. Но это нисколько не стеснит нас заметить, что мы живем не для отзывов и не из отзывов в каком бы то ни было смысле. К отзывам, самым дурным, приучил нас давно еще пресловутый «Колокол»[373]373
  В знаменитом «Колоколе» А.И. Герцена и Н.П. Огарева, в №№ 63 (15 февраля), 66 (15 марта), 69 (15 апреля) и 71 (15 мая) за 1860 г. были опубликованы клеветнические материалы и их опровержение, касающиеся архимандрита Антонина (Колокол. Вып. 3. М., 1962. С. 530, 554, 582, 598).


[Закрыть]. В хороших также мы умеем находить предмет поучения для себя. Соболезнование автора о том, что нам недостает времени делать свое дело, нам весьма понятно. Мы понимаем даже более глубокую махинацию высших автора сфер, стремящуюся совсем закрыть Иерусалимскую Миссию, как бесполезное учреждение, но, несмотря на то, остаемся верными той задаче, с которой Россия с такою славою и честью выступила когда-то на единоверном Востоке – в колыбели христианства – поистине «на страх врагам» и на радость друзьям, и от которой какая-то необъяснимая фатальная сила старается теперь отвлечь наше общество назад. Разбить можно все, даже свою голову, но прежде, чем решиться на это, не мешало бы Ушинским подумать…

А.

Иерусалим, 21 ноября 1875 года

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1875. № 50. С. 1–4.

1876

Мы напали на такого охотника потолковать, с которым, как видно, не скоро придется опечалить себя разлукою. Из новых статей г. Ушинского (№№ 17 и 18 «Церк<овно->Общ<ественного> Вестника») открывается, что кроме своих, доходящих до мономании, рассказов и суждений о Палестине, проникших во все закоулки Киева, кроме своих частных писем к друзьям и знакомым о том же неистощимом предмете и кроме своих известных печатных статей о нашем поклонничестве палестинском, он еще адресовался с «мемуаром» о том же и в наше Константинопольское посольство.

Не удивимся, если узнаем, что он совался с своими палестинскими проектами и дальше куда-нибудь, например, в Св. Синод или Министерство иностранных дел. Он утверждает, что его «докладная записка»[374]374
  Сколько можем припомнить русские порядки, «докладные записки» у нас пишутся и подаются в подлежащее ведомство принадлежащими к нему лицами. Уж не считает ли себя г-н Ушинский состоящим при посольстве? Недаром тут пронесся однажды слух, что он метит в иерусалимские консулы. Что ж? Милости просим.


[Закрыть] посольству не понравилась нам тем, что выносила сор из избы, и что на это самое мы выслали ему грозное письмо, наполненное укоризнами. Если его записка и обиловала сором, то не из нашей избы. Все его замечания упирались в наше здешнее консульство, которому правительством поручено управление здесь поклонниками. Укоризны наши имели в виду совсем другого рода нечестный сор, разметанный языком г. Ушинского по России о Миссии. Во-первых, он позволил себе направо и налево выражаться, что «нет ничего глупее нашей Иерусалимской Миссии», что «над нею все тут смеются», что она получает на содержание свое от правительства 33.000 рублей[375]375
  Ни одной копейки не получает Миссия от правительства. Даже о кружечном сборе по всей России в пользу Гроба Господня и поклоннических заведений здешних она не имеет ни каких сведений. Жалованье свое получает она прямо из Святейшего Синода.


[Закрыть], что при постройке здешних Русских Заведений происходило «чудовищное казнокрадство» и пр. и пр. «Беспристрастный читатель» легко усмотрит из сего, то ли основание имели наши укоризны, на которое недобросовестно указывает автор статей и докладной записки. Но… возвратимся к новым статьям нашего поклонника, писателя, туриста.

Когда он был здесь, он мог бы услышать от древнего царя иерусалимского полезное наставление: множае хранися творити книги многи[376]376
  В синодальном переводе: А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг – конца не будет, и много читать – утомительно для тела (Еккл. 12,12).


[Закрыть]… Потому конечно хранися, что где много слов, там немало и ошибок. Ошибками мы называем то, что иной назвал бы прямыми лжами. Делаем же это из страха перед «Церковным Общественным Вестником», который обозвал нас бранчивыми. Пожалуй, припишет нам еще драчливость. Лжей же не меньше у г. Ушинского и в новых статьях его, чем было в прежних. Вот они:

«Положительно известно, – говорит он по словам самого а<рхимандрита> Антонина, – что в прежние годы, при его посредстве, были передаваемы в Патриархию весьма значительные суммы русскими жертвователями собственно на перестройки в храме»… Во всю мою бытность здесь, до самого приезда сюда г. Ушинского, ни разу не было мне прислано, ни мною передано в Патриархию ни одной копейки на сказанный предмет. Откуда у автора вышло это: «положительно», и на какие «слова» мои он может указать, любопытно бы узнать. Его ссылка на разговор со мною, по возвращении из храма Воскресения 30 августа, верна только в отношении к сделанному мною замечанию о нашей некомпетентности в деле, подлежащем ведению трех хозяйствующих в храме вероисповеданий. Перестройка известного значения при храме тогда уже оканчивалась, и не было никакого повода мне жаловаться, что там ничего не делается. Автор просто не свел хронологические концы с концами.

«И что же открывается? То, что арх<имандрит> Антонин находился сам в печальном заблуждении, что ни в каких капитальных перестройках в храме не предстояло надобности»… и пр. Никогда подобной печали мы не чувствовали, ни другим, надеемся, не причиняли. Самого слова: «капитальный» мы не произносили. Оно есть чистый продукт capitis[377]377
  Лат. 'головы'.


[Закрыть] г. Ушинского. Повторяем, во время происходивших у нас с ним бесед работы при храме уже приходили к концу и так как они не были капитальными, то не могло быть о них и речи в подобном смысле.

«Жертвуемые на перестройки суммы преспокойно обращало (греческое духовенство) на другие предметы». Но так как никаких сумм жертвуемо не было, то это спокойное и бесстыдное бросание в лицо греческому духовенству небывалого злоупотребления нам кажется прямым последствием невнимания автора к мудрому наставлению Экклезиаста: не творить книги многи.

«Как только дело это огласилось в русской печати и наши русские поклонники, конечно, (!) смелее заговорили о нем в Иерусалимской Патриархии, то все затруднения исчезли»… Не исчезло только хронологическое затруднение. Когда г. Ушинский появился перед русской публикой со своими палестинскими статьями, огласившими известное «безобразие» при Гробе Господнем, оно давно уже было устранено. «Неотразимый факт, доказывающий благотворную силу правдивого печатного слова», таким образом, к сожалению, остается одной риторической фразой. С этого любимого, но очень плохо подкованного, конька мы осмелились бы посоветовать автору пересесть на другого, более крепкого, а именно на убеждение, что наше печатное слово игнорируется Востоком и что первому поклоннику, который бы заикнулся в Патриархии о том или другом ее безобразии, не обинуясь порекомендуют заниматься собственным его хозяйством, довольно обширным в обширных пределах его отечества…

Автор находит «особенно замечательным», что перестройка произведена без участия Миссии. Повторяем свою признательность ему за его высокое понятие о значении Миссии, но, к сожалению, находим оное фальшивым. Ему (по его бывшей службе в Св. Синоде) известно, что не Миссия, а консульство призвано быть органом русского правительства в Иерусалиме, и что если бы потребовалось участие России в упомянутом деле, то оно выказалось бы и без того, помимо Миссии. Что же тут замечательного? Право, можно бы подумать, что он, подобно седми спящим отрокам, заснул в 1858 г. и, проснувшись, теперь ищет в Иерусалиме Миссии Преосвященного Кирилла Мелитопольского[378]378
  О. Антонин имеет в виду конфликт между епископом Кириллом и консулами (Доргобужиновым и Карцовым), связанный с невыясненностью статуса начальника Миссии в Иерусалиме.


[Закрыть]. А много с тех пор воды утекло. Мы в 1865 году нашли ее уже так мало, что почти не в чем было плавать. Постарались потому пробить себе новый источник[379]379
  Речь идет о приобретениях архимандритом Антонином земельных участков и создании Русской Палестины, как стабилизирующего фактора в сложных отношениях между РДМ и консульством.


[Закрыть]. Во всем этом автор ровно ничего не смыслит.

Никогда еще в Иерусалиме не набиралось «до 4.000 русских поклонников» в один и тот же год. «О. Антонин», с позволения г. Ушинского, прямо «отрицает» это. Того, что каждый из них берет с собой из дома 150 рублей, мы не утверждаем, не отрицаем, ибо не имеем в том никакой надобности. Все они вместе могут здесь истрачивать и 600.000 рублей и более того. Нашего ответа лгущему (виноваты: ошибающемуся) автору это ничуть не касается. Мы говорим о том, сколько в год получит круглым числом дохода Патриархия от наших поклонников, и более ничего. Смешение понятий и перестановка вопросов, которыми не с нынешнего дня недугует логика автора статей, надеемся, не падает на нас укором ни с какой стороны.

«Вот единственная цель всех моих заметок»… и пр. – восклицает автор, заканчивая статью № 17 и изложивши перед тем целый перечень своих благих и прекрасных намерений относительно русского поклонничества в Палестине. Незлобием агнца дышат мягкие строки сего изложения. В параллель им, «посмотрите, – говорит автор, – как отвечает Миссия в лице своего ученого настоятеля!» Но, во-первых, ученость тут ни при чем. А во-вторых, иное дело цель, иное средство. Ведь мы, слава Богу, не иезуиты, чтобы верить в пригодность всяких средств, приводящих к доброй цели. Автор забыл уже свою, совершенно нам, русским, неприличную, озлобленность на святогробское начальство и на все греческое в Иерусалиме, свою неразборчивость и несдержимость в языке, свою неуместную иронию, свой самосуд в делах, по меньшей мере ему непривычных, свой мономанизм антимонашеский, а всего главнее свою недобросовестность в показаниях, в частности же к нам – свою лукавую интенцию выставлять Миссию ответственною там, где она вовсе не прикосновенна к делу. Как же прикажете отвечать ему на все это?

А он как относится к замечаниям нашим, вызываемым не языкоболием, как у него, а необходимостью защитить учреждение, во главе которого мы поставлены?

Подсмеивается над нашим мнением о политической важности вопроса о входных дверях храма Воскресения, вместо того чтобы поучиться у нас составить надлежащее о нем понятие. Он уже и забыл (вероятно, никогда не думал) о Крымской войне, возникшей из-за дверцы Вифлеемского храма, и с близорукостью, достойной времен земляков своих Чурил и Добрыней[380]380
  Имеются в виду персонажи русских былин Добрыня Никитич и Чурила Пленкович.


[Закрыть], сводит веками неразрешенный вопрос о правовладении святыми местами, в который упирается все тут от богослужения до подметания последней ступеньки, к одному выкупу ключей у турок! Позволительно ли держать в заблуждении русскую публику человеку, от которого она вправе ожидать точных и верных сведений о деле? Ведь это образованный человек, чиновник, писатель, самовидец того, о чем говорит, износит свое суждение о предметах общего интереса: как же не поверить ему? А он, с позволения сказать, сидит и пошучивая объясняет, каким образом вырастают белые грибы на телеграфных столбах… Но – errare humanuni est[381]381
  Лат. 'Человеку свойственно ошибаться'.


[Закрыть]. Он мог сам ошибиться, судя легко о предмете, по-видимому, точно маловажном. Ведь приравнял же он храм Гроба Господня к любой из русских мечетей… Да в том-то и дело, что когда ему указали возможность иначе смотреть на вещи, он бы должен был сказать: пардон, спасибо за вразумление: кому как не вам знать лучше то, что у вас там значит. Он этого не сделал, а продолжает трунить над тем, чего не понимает.

Издеваться также изволит над нашим замечанием, что «пройдохи» легко втираются туда, куда нет доступа Миссии. «Странное дело, – восклицает он, – беспутные пройдохи имеют свободный вход во все монастыри, а для членов Миссии двери храмов закрыты!» – Страннейшее недоумение! Да, пройдохи действуют в одних интересах с монастырскими эксплуататорами. Их созывают в монастыри и с ними делятся сбором с поклонников. Что же? Разве и Миссии присоединиться к ним? А позволит ли это г. Ушинский? Говоря о пройдохах, автор сумел представить нас чуть не защитниками их, по крайней мере, признающими, что они «оказывают большую услугу поклонникам своим чтением и пением в городских церквах». Мы же только изложили фактически те приемы, которые они употребляют, чтобы втереться к поклонникам. Такова его добросовестность.

Мы не подали ни малейшего повода автору заключать, что не ценим или не одобряем мускульный труд народа, и писать чуть не на целую страницу логомахию[382]382
  Греч, 'словопрение'.


[Закрыть] против нашего воображаемого «презрительного воззрения» нашего. Мы восстаем только против мускульных понятий автора о молитве народа нашего. Он полагает, что как только кто-нибудь из поклонников перестал говеть и поклоняться святым местам, так уже и пошел бездельствовать и праздношатательствовать! То-то следовало бы ему, прежде чем пуститься в публичное печалование о народе, приглядеться частным образом, как он проводит здесь свое время.

Можем уверить его, что народ наш все свои шесть поклоннических месяцев ежедневно поклоняется святым местам. За тем он и идет сюда. Если автор в этом самом и видит его «деморализацию», то, конечно, нам трудно спорить с ним. Кто не признает иных стимулов (о, Господи!) нравственности народной, кроме мускульного труда и семейных забот, тому напрасно было бы говорить об умении нашего народа помолиться духом и умом – по Апостолу. Скорее на недостаток, чем на избыток, свободного времени жалуется он всегда – и дома и здесь. Забравшись в туман «эксплуатации, деморализации, мускулов и стимулов», автор не видит оттуда, что поклонники наши сами ежедневно ходят тут в город за провизией на базар, сами себе готовят пищу, моют белье, починяют свое платье и обувь и проч., и проч.

Жаль, что мы все-таки не можем яснее высказаться по четвертому пункту и тем даем даровой повод Ушинским третировать нас вполне по их странному усмотрению. Вследствие, вероятно, такого своеобразного взгляда на Миссию, он, исходивший здесь все иноверные учебные заведения, не нашел нужным взглянуть на свою русскую школу, существующую с 1866 года[383]383
  О. Антонин имеет в виду русскую женскую школу, основанную Е.Ф. Бодровой в Иерусалиме и переведенную им в 1866 г. в Бет-Джалу.


[Закрыть]. Такое злостное игнорирование им заведения, открытого и заведываемого Миссиею, и цензоральное восклицание: «ровно ничего не было сделано нашею Духовною Миссией для распространения просвещения в единоверном нам населении в противодействие враждебной православию пропаганды», стоят, пожалуй, уже не брани, а чего-то вроде «презрительного воззрения». Для тех, у кого есть уши слышати и очи видети, сообщим, что чуть мы водворились здесь, как немедленно занялись устройством женской школы в самом центре папской пропаганды – в Бетжале (древней Ефрафе), чтобы воспитать будущих матерей тамошних в правилах строгого православия и спасти место от окончательного совращения в латинство. Мы устроили бы, может быть, такие же школы и в других местах, но, во-первых, ни один Ушинский не жертвует на такое доброе дело ни одной копейки, а во-вторых… Что будешь делать, когда вдруг прочитаешь в европейских газетах телеграмму: «Россия заявила, что у ней нет в Турции ни школ, ни Миссии»? Мы советуем автору нашему подумать об этих двух пунктах.