Текст книги "Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891"

1881

Приближались мы к Святому Граду утром в прекрасную, совершенно летнюю погоду, хотя стоял конец октября. Ехали по Яффской дороге в рессорной тележке, которую для возвеличения столько веков небывалого явления – колесного пути на горах Иудейских – зовут ласкательно коляской. Кучер (немец) обещал доставить нас на Русские Постройки в 6 часов утра. Но целонощное бдение и соединенное с ним утомление заставили нас отдыхать почти целый час в ближайшем к Иерусалиму селении Калонъе, а по-ученому Колонии, или собственно не в селении, лежащем поблизости на скате горы, а в трактире, построенном и содержимом одним предприимчивым греком при самой большой дороге. Место занимает самую глубокую часть долины, которую иные ученые отожествляют с исторической местностью единоборства Давида с Голиафом.

Невольный отдых наш этот и был причиною, что мы приездом своим в Иерусалим запоздали на целый час и более. Зато на нашу долю выпало такое благостное первое впечатление пребывания нашего на Святой Земле, какого я, при всей моей настроенности ко всему необыкновенному, совсем не ожидал.

Иерусалим открывается с Яффской дороги не более как за полверсты. Да и на этом малом расстоянии глазу все еще приходится отыскивать его. Его, так сказать, ставят в тень наши громадные Постройки, с величественным пятиглавым собором посредине, обнесенные высокой каменной стеной, вдоль которой и идет дорога из Яффы, а следовательно и из всей Европы. Отчего волей-неволей всякий путешественник, приезжающий в Иерусалим, прежде всего знакомится тут с нашим именем и с нашим делом. Русский же человек, встречающий прежде всего в Иерусалиме свою Русь родную, да еще в таких приглядных и величественных чертах, весь превращается в умиление, чуть только вступит в черту своих владений.

Это самое испытали мы, когда вступили в большие ворота Построек наших, поставленные прямо против фасада соборной церкви нашей, занимающей высшее место площади, бывшей еще недавно городским ристалищем. Но то, что мы назвали неожиданностью, было еще впереди. В тот день был праздник, и чуть мы подошли к собору, раздался благовест в большой колокол к обедне. Я не шучу, когда употребляю выражение: большой. Это настоящий «толстый» звон, как у нас выражаются, говоря о больших колоколах. Конечно, Святой Град от самых времен Мелхиседека, предположительно первого властителя сих мест, не слыхал ничего подобного, и слух Господа нашего, во днех плоти Его, не утешался подобным звуком, так глубоко западающим в душу. Слава и вечная благодарность блаженной памяти Павлу Григорьевичу Цурикову[531]531
  Цуриков Павел Григорьевич (1813—05.01.1878) – звенигородский купец первой гильдии и фабрикант. Потомственный дворянин, статский советник. Известный благотворитель. На протяжении всей жизни строил и поновлял монастыри и храмы, особенно щедро помогал монастырям Звенигородского уезда: Саввино-Сторожевскому, Новоиерусалимскому и Борисоглебскому Аносину. На его средства была устроена церковь св. равноап. Марии Магдалины при Ивановском девичьем училище в Петербурге. Церковь была освящена митрополитом Исидором в присутствии вел. князей Сергия и Павла Александровичей и вел. княгини Марии Александровны и цесаревны Марии Федоровны (1871). Основатель школ и больниц для бедных.


[Закрыть], который, по ходатайству другого христолюбца, тоже уже покойного, Ивана Федоровича Мокеева из Коломны, подарил Святому Граду такое несравненное духовное услаждение. Колокол не огромен, всего в 156 ¹/₂ пудов весом, но отлично вылит на заводе г. Финляндского, органист, как у нас отзываются о подобных предметах, и басит, как 300-пудовый. Покойный великий благотворитель хотел выстроить в Иерусалиме для своего царь-колокола и своего «Ивана Великого», который был бы виден с Средиземного моря, но преждевременная и оплакиваемая кончина человека Божия остановила дело.

Наслушавшись родной музыки и накрестившись вдоволь от умиленного сердца, мы вослед стольким как бы уже старожилам Построек наших, из соотечественников наших, вошли в храм Живоначальной Троицы, на первый раз произведший на меня не очень благое впечатление своею темнотою и как бы пустотою. Стены, столбы и своды его вымазаны плохонькою краской: это все их украшение. Высокий дубовый иконостас с мелкою резьбою в стиле арабско-византийско-рококо, уже теперь потемневший, с иконами то потрескавшимися по живописи, то полупившимися по позолоте фона, не уменьшил во мне собою неблагоприятного впечатления. Богато золоченые подсвечники и лампадки, да еще подвешенный под большим куполом, тоже блестящий до ослепления хорос, род поликандила, имеющего фигуру обруча, преукрашенного и уставленного свечами, одни искупали собою указанные выше недостатки.

Алтарь, возвышенный над помостом церкви на 5 ступеней, при соответствующей обстановке может содействовать впечатлению величия, хотя, как уверяют знатоки дела, христианская древность не знала и может быть даже прямо чуждалась такой неравномерности в положении молящихся, напоминавшей тонко-религиозному чувству боровшихся с язычеством христиан языческие театры. Великолепные, из густо-позолоченной бронзы, ажурные Царские врата, бывшие в свое время на Парижской выставке, привлекают в себе внимание европейских и американских туристов-поклонников, как вещь действительно редкая по своему изяществу, но верх их, сведенный кокошником, без всякого отношения к каким бы то ни было их собственным или иконостасным линиям, к сожалению, разрушает цельное чувство удовольствия в зрителе.

Все это я рассматривал перед началом литургии, когда читались на клиросе часы. Странным чем-то и непривычным отзывалось это чтение. Оно было громкое, резкое, совершенно отчетливое, с акцентом разговорной речи и притом – «высокого тона». Невольно обратил я внимание на чтеца. Это был белокурый юноша небольшого роста, одетый в белое пальто, читавший очевидно не по профессии, a ex affectu[532]532
  Лат. 'по чувству, настроению'.


[Закрыть]. Мне назвали его поклонником из Петербурга, да к удивлению – еще и графом, с немецкой фамилией[533]533
  Гейден Николай Федорович (1856–1919), граф – генерал от кавалерии, общественный деятель. Один из создателей Русского собрания (1902), товарищ Председателя Главного совета Союза Русского Народа. Внук адмирала Л.П. Гейдена, сподвижника Ф.Ф. Ушакова, героя Наваринского сражения. Активный деятель Императорского Православного Палестинского Общества.


[Закрыть]. Вот как! А сколько наговоров на нашу северную столицу, на наше высшее общество, на нашу молодежь слышится – в охлаждении к Церкви, в индифферентизме, в прямом безверии! Ознакомившись побольше на месте с положением поклоннического дела нашего в Святой Земле, я услышал, как кто-то назвал появление в Иерусалиме графа-чтеца и еще из немцев провиденциальным, – в оттенение или как бы в отместку недавнего скандального пребывания тут русского князька-французика, еще с фамилией на ов, куролесившего тут в разных маскарадных образах и безобразиях, соответственно своему водевильному воспитанию и эротическому строю мыслей[534]534
  От таких «стимулов», конечно, не забежишь на клирос читать часы! Мне показывали комнату, в которой жил князь-аскет-буффонист, устроивший там свою молельню, с своим богослужением, которое совершал один афонский 25-летний схимник-проходимец, с помощью целого хора молодых поклонниц, напоминавших собою бывшему «баричу» блаженное время его детских проказ среди балованной дворни. В этой же молельне его темное сиятельство устроил и памятную тут всем водевильную сцену надевания на старуху поклонницу собачьей маски за ее продерзостное о нем слово! Едва можно было выжить из Святой Земли самозваного отца Афанасия. Девизом князька-повесы может служить его выражение: Je déteste tout notre clergé… Dei maximil [Φρ. 'я ненавижу наше духовенство', лат. 'боги высочайшие!' – Примеч. Р. Б.]


[Закрыть], возведенному им на степень пророческого дарования! Видно, и от смешного до высокого тоже один шаг.

Стройное хоральное пение огласило своды церкви с началом литургии. Трогательный киевский напев, неожиданно встреченный мною в такой отдаленности от всего родного, наилучшим образом настроил дух мой к молитве: недаром я слышал столько похвал нашему пению в Иерусалиме. Мне думалось, что его хвалят только по сличению с греческим и арабским, господствующими в церквах Святого Града и противными слуху европейца, но теперь, прослушав и одну литургию нашу, я единогласно с другими утверждаю, что наше иерусалимское пение есть положительно из лучших, какие только мне приходилось слышать в России. Поют всего 5 голосов, три тенора и два баса, но каждый из них безукоризненно хорош. Регента мне очень хвалили за его отличную пригодность к своему делу. Человек уже поседел здесь на своей скромной и невидной службе. Тот же благоприятный отзыв слышится вообще и о здешнем primo basso с сильным и превосходным голосом, тоже заматеревшем уже на своей службе в Иерусалиме. Вообще же я не без удовольствия узнал, что вся здешняя Миссия (исключая одного тенора новичка) состоит из старожилов, начиная с начальника ее и оканчивая коридорщиком (и вместе отличным звонарем). Видно, что люди, высоко ценящие место своего затишного и безвестного, на мирской взгляд, служения Господу, освященное памятью Его пребывания с людьми, оставили всякий помысл о карьере, о выгоде, о честях и достоинствах в пределах своего Отечества и отрешились от подкашивающего служебную добродетель русского взгляда на жизнь как на лестницу чинов и отличий. Хорошее дело! Откуда нам и брать себе уроки, как не из Иерусалима?

Старые почтенные лица служивших «собором» о. архимандрита, двух иеромонахов и иеродиакона, выражавшие полнейшее спокойствие духа и тела, не разубедили меня в том понятии, какое я a priori составил о церковных порядках Святого Града Иерусалима. Все в них было и выказывалось просто и естественно без малейшей аффектации, подготовленности, вычурности. Даже столько свычною духовному сану внушительностью ни от одного из них не веяло. Это были «свои люди» поклонникам, а, как я имел впоследствии случай заметить, такими же своими считались и между единоверным населением Святого Града, несмотря на то, что эти единоверцы наши образуют из себя два враждебных лагеря. Что же? Не заслуга ли их – это?..

Не менее мне приятно засвидетельствовать перед своими соотечественниками и тот факт, что такими же простыми, всем доступными и ничуть не ходульными показались мне и члены нашего здешнего консульства. Так в первый же день я видел, как наш консул, г. Кожевников, тихо и скромно, без всякого стука и тапажа[535]535
  Предместник настоящего консула, в каких-то газетных самовосхвалениях понося трех своих предшественников, ставил в вину г. Кожевникову производимый его кавасами в церкви этот tapage. Позорная перебранка между своими, перед глазами чужих, по-видимому не обещает иметь конца. На днях Иерусалим наводнился петербургскими брошюрами самой последней литературной грязи, истекшими из того же источника… Чего хотят люди? Обещанного ими тут всем и каждому возвращения своего в Иерусалим со славою?.. Но ведь и Юлиан обещался накормить, по возвращении своем с победою над персами, Василия Великого соломою. А вышло не то. [Фр. tapage 'шум, гам'. Юлиан – римский император Юлиан Отступник (361–363). – Примеч. Р. Б.]


[Закрыть], пришел в церковь на обедню вместе с своей женой, оба весьма почтенные и солидные люди, уже значительно пожилые, как благоговейно выстояли они всю службу и с тою же простотою и нецеремонностью возвращались по двору Заведений домой. Тому же правилу беззаветной привязанности к святому месту следует по-видимому и светский наш чиновник в Иерусалиме. Он уже занимал пост генерального консула где-то в Европейской Турции и, несмотря на то, опять возвратился на свое прежнее место в Иерусалим, где провел лет 9 сряду до последней войны. Нам кажется, что уже одно это обстоятельство, не всем, конечно, бросающееся в глаза, служит залогом упроченного положения наших дел в Палестине.

По приезде своем мы застали, так сказать, еще теплые следы одного небольшого события, показавшегося нам довольно характеристичным. За три-четыре дня до нас помер в латинском госпитале города один русский подданный, престарелый князь Вячеслав Димитриевич Волконский, по вере принадлежавший к толку субботников, но перед смертью потребовавший к себе духовника[536]536
  Покойный считался полупомешанным. Когда духовник пришел к нему, он вместо исповеди стал предлагать испытание правости вер святою водою, а именно говорил, чтобы и русский, и греческий, и латинский священники принесли каждый своей святой воды, с своей стороны и он тоже поставит свою иорданскую воду, и затем… что должно было последовать, осталось тайною, унесенною им во гроб.


[Закрыть] из нашей Миссии. На основании сего акта его решено было похоронить усопшего по обряду православному. Когда духовенство наше пришло в госпиталь на вынос тела, то ему вместе с усопшим указаны были двери, по русской пословице, т. е. не было позволено внутри здания, ни даже на дворе его нашему священству облачиться, а указано было ему для сего место вне заведения, на городской улице, куда вынесено было и самое тело. На бывшие при этом протесты и препирательства французский консул в Иерусалиме г. Патримонио[537]537
  Патримонио (Patrimonio Salvator; 27.10.1849 —?) – французский консул в Иерусалиме в 1873–1881 гг., затем был назначен генеральным консулом в Бейрут.


[Закрыть] заявил, что – такова его воля! Нашим оставалось подчиниться ей. Но консульство наше все-таки завело по своему ведомству дело о причиненном православию афронте.

Другое дело, курьезное в другом отношении, также имело место незадолго до нашего прибытия. Из всего высшего духовенства здешней Патриархии наиболее предприимчивым и неспокойным духом отличается так называемый митрополит (во всей его епархии не наберется 500 семейств православных!) Вифлеемский Анфим. Никто не сомневался и не сомневается тут, что постоянная, задушевная мысль у этого человека – быть Патриархом. Одним из путей к осуществлению ее служат письменные сношения его с разными влиятельными лицами. Случай сделал то, что одно из таковых писем Его Преосвященства, адресованное к нам в Петербург, запоздало на почту, пошло по рукам и доставлено было Патриарху. Прочитав его, Блаженнейший обвинил писавшего в преслушании и позвал к себе на синодальный суд. Неосторожного «владыку Святого Вертепа» присудили к заточению на два месяца в монастырь св. Саввы Освященного, что он, к удивлению всех, принял безропотно. История эта немалую сенсацию произвела в городе и между нашими поклонниками. Всех занимал вопрос, возвратится ли заточник по миновании срока на свою, опозоренную им, кафедру, и с каким лицом возвратится, тем более, что он давал знать кому следует из ссылки, что обратный путь его оттуда в Вифлеем лежит не иначе как через Иерусалим… Между тем накануне праздника Р<ождества> Христова изгнанник, как ни в чем не бывало, возвратился на свою кафедру, и все пошло по-прежнему!

Строгость, с которою было поступлено с Пр<еосвященным> Анфимом, объясняют тут тем, что Патриарху известно было готовящееся против него в Святогробском братстве восстание, душою которого будто бы был Вифлеемский владыка. Действительно, можно заметить, что с возвращением его из ссылки копошившееся в братстве противопатриаршее движение начало принимать размеры настоящей, открытой манифестации. На стороне противников Его Блаженства были: сперва один архиерей (Газский) и 9 архимандритов. Теперь число их, говорят, возросло до 35. Уже они подавали жалобу на Патриарха местному губернатору, Вел<икому> визирю и Вселенскому Патриарху, ответом на которую будто бы последовал совет из Константинополя обеим сторонам: сделать взаимные уступки.

В чем же вопрос и из-за чего распря? Противники требуют от Патриарха исполнения данных будто бы им при своем избрании на патриаршество каких-то обещаний административного значения, по насмешливому же выражению самого Патриарха требуют себе «парламента», предоставляя ему звание председателя в оном. Ни для кого не тайна, что сущность всего движения есть один денежный вопрос, а вовсе не те или другие административные реформы. Прежде всего, слышится обвинение, что никому не известно), сколько Патриарх получает из России денег и на что их употребляет. Как всегда бывает в подобных случаях, ослепленные желанием приобрести себе новые права не видят, какую яму роют под самими собою. Тех же прав контроля и распорядительного в делах участия за членами Святогробского братства потребуют себе и арабы, как единственная в крае православная стихия. Что тогда останется в руках Патриарха со всем восставшим против него Братством, до которого, по крайней мере у нас в России, никому нет дела? Впрочем, все это новое настроение в Иерусалимской Церкви (собственно в Патриархии, или еще прямее: в Патриаршем монастыре) может быть и кстати вышло перед окончательным решением с нашей стороны вопроса о доходах Святого Гроба с его бессарабских имений.

Минувшие православные святки проведены были святоградским населением в полном затишье. Праздник Рождества Христова, разумеется, провели все, кто мог, в Вифлееме, куда накануне с большим торжеством отправился Патриарх. Наши консульство и Миссия тоже имели там своих представителей. День Богоявления, или по-здешнему Светов, с неменьшим торжеством отпразднован был на Иордане, куда тоже ездил сам Патриарх вместе с начальником нашей Миссии. Думаю, что до конца жизни останутся живопамятными у тысячи поклонников наших эти благодатные дни, проведенные нами на берегах святой реки. Тепло было совершенно летнее. Ночной бивак, с сотней разведенных огней, движением, шумом и гамом неописанными, представлял поистине чарующее зрелище; особенно таким казалось полночное совершение великого водосвятия между утренею и обеднею на самый праздник. Весь берег покрыт был народом с зажженными свечами, тихо горевшими при совершенном безветрии и так же тихо отражавшимися в освящаемой воде. Множество наиболее усердных, особенно из наших поклонников, стояли в белых рубашках со свечами и сосудами прямо в реке во все время чтения молитв. Можно вообразить, каким громом разнеслось потом «над водами многими» и по всей окрестности русское пение: Во Иордане крещающуся Тебе Господи…

Закончу свою иерусалимскую реляцию приятным известием о начинающемся возвращении целыми массами в православие местных жителей, совращенных в латинство частью в незапамятные, частью уже в наши времена. Первый шаг такого рода сделали десяток семейств в селении Айн-Карем, предположительно в евангельском граде Пудове (Лк. 1, 89), а по говору наших поклонников – в Горней. По греческим порядкам, всех их снова крестили чрез полное погружение, не переменяя однако при этом их имен. Происходило все это в июле месяце, а в декабре примеру их последовали более 200 человек из самого Вифлеема, где так сильно укрепилось латинство еще со времен крестовых походов. И этих новообращенных также принимали в лоно Православной Церкви через полное крещение. Действующим лицом при этом выступала, конечно, Греческая Патриархия, но общий говор и превратные толки католиков называют дело прямо русским, и вдобавок – покупным… Ни малейшего нет сомнения, что пример Горней и Вифлеема нашел бы себе последователей в Бет-жала, в Бет-сахур и проч., если бы люди, вместе с возвращением в православие, нашли себе и защиту (от своего правительства!) у кого-нибудь, кто бы им заменил сильных и энергичных католиков. Имей в Палестине такое же значение русский консул, какое имеет во все вмешивающийся и ничем не смущающийся французский консул, дело православия тут пошло бы совсем иначе и – без всякого подкупа, в чем меня заверяло не дальше как сегодня одно компетентное лицо.

После праздника Крещения немало нашего брата поклонников выехало из Иерусалима, частью в Галилею, частью на Синай, а частью и домой в Россию. Их место не перестают пополнять вновь прибывающие с каждым русским пароходом пилигримы по преимуществу из южных окраин России – с Дону, с Кубани, реже с Днепра, еще реже – с Волги.

О. Отшибихин

Иерусалим, 10 января 1881 г.

Печатается по публикации: Церковный вестник. 28 февраля 1881. № 9. С. 5–8.

Русские населители Святого Града пережили такой светлый праздник, каким не бывает иногда в Иерусалиме и самая Христова Пасха. Да и не одни мы, русские, попраздновали тут в минувшем мае месяце. Весь город был в движении и праздничном настроении. Еще в апреле месяце стало известно, что два великие князя русские посетят его в течение настоящего лета. Мартовский приезд сюда австрийского эрцгерцога[538]538
  Рудольф (1858–1889) – австрийский кронпринц, сын императора Франца-Иосифа. Посетил Иерусалим в 1881 г. Покончил с собой в замке Майерлинг в 1889 г.


[Закрыть] разохотил горожан к подобным зрелищам. Да, правду сказать, они давно уже и приучены к ним. Таким образом необычайного ничего и не заключал в себе для них разнесшийся слух о предстоящем посещении Иерусалима еще двумя принцами. Но для нас, русских, оно должно было иметь значение «события», которое мало назвать редким и необычайным.

Естественно, при слухе об августейших гостях в странноприимных заведениях наших (попросту: Постройках) все пришло в движение. Возымели место поправка, починка, уборка, переделка, и без того, впрочем, производимые каждое лето после Пасхи, по отбытии восвояси поклонников. Слухам положила конец телеграмма, полученная здешним консульством нашим 22 апреля из Рима, которою требовались отсюда некоторые климатические и гигиенические сведения о крае за текущий сезон от имени Их Высочеств, великих князей Сергия и Павла Александровичей. Так как ответ на нее был успокоительного свойства, то с началом мая мы уже и начали ждать к себе высоких гостей. Местный губернатор тоже получил от своего правительства уведомление о предстоящем посещении русскими принцами Палестины. Подобно тому, как султан принял на свой счет издержки странствования по Святой Земле австро-венгерского кронпринца, Его Величество ту же любезность пожелал оказать и русским великим князьям и командировал состоять при особах их того же самого военного сановника своего, который встречал и сопровождал здесь эрцгерцога.

Новая телеграмма из Неаполя известила здешнее консульство наше, что Их Высочества, великие князья Сергий и Павел Александровичи и Константин Константинович уже отплыли от берегов Италии, имеют намерение по пути зайти на несколько дней в Грецию и затем направятся прямо в Палестину на военном фрегате «Герцог Эдинбургский». Еще новая телеграмма из Афин известила нас 15 мая, что Их Высочества отъезжают из Пирея в воскресенье вечером – 17 числа, и в среду утром будут в Яффе. Дня за 3–4 перед сроком прибыл в Яффу из Константинополя и генерал-адъютант султана, Риза-паша, для приема высоких гостей. Начальники наших консульства и Миссии заблаговременно отправились туда же навстречу им из Иерусалима. Патриарх Иерусалимский Иерофей туда же послал от своего лица архиепископа Иорданского (in partibus) Епифания приветствовать августейших поклонников святых мест. Губернатор местный, конечно, прежде всех, уже находился там.

В Яффе на пристани устроена была особая лесенка с берега в море, обвитая по деревянному навесу плющом и украшенная цветами. Срочный день прибытия Их Высочеств совпадал с отданием Пасхи. После обедни в православной церкви так называемого греческого монастыря в Яффе, кончившейся часов в 8 утра, чиновство, прибывшее из Иерусалима, угощалось по обычаю кофе на приморском балконе у игумена и высматривало на поверхности моря давно ожидаемых военных судов русских (фрегата и клипера), направляя взоры свои к северо-западу, к «островам языков», по воображаемому румбу Эллады. Между тем приветственный дымок русский показался, против всякого чаяния, совсем с другой стороны, с юга, по Александрийской линии. Скоро из-за дыма выступили (конечно в поле зрительной трубы) и три мачты с широкими реями.

В 10 с небольшим часов фрегат уже бросал якорь (клипера не оказалось) в виду Яффы в открытом море, а с берега уже подплывали к нему три большие лодки с местным чиновством. По возвращении их с официального визита стало известно, что великие князья ступят на берег Святой Земли ровно в час пополудни и немедленно отправятся в колясках в Иерусалим, куда прибудут на следующий день утром между 9—10 часами, что все буквально и было исполнено. Празднующая шумнейшая толпа народа с энтузиазмом приветствовала на яффской набережной дорогих гостей и, бежа за колясками их, провожала их через весь город и за город далеко между садами по Иерусалимской дороге.

Около 6 часов Их Высочества с большою свитою остановились на ночлег при самом начале гор Иудейских у Латрунской (недавно выстроенной) гостиницы под палатками. Ранним утром, почти еще ночью, весь лагерь поднялся на ноги, и снова вереница колясок (в большинстве простых рессорных телег или «фургонов») покатилась по единственному палестинскому шоссе, в течение четырех часов все поднимаясь выше и выше навстречу восходящему солнцу. За час до Иерусалима, в так называемой «Колонии», была небольшая остановка. Их Высочества оделись в парадную военную форму и тут же были вторично приветствованы от имени Патриарха Иерусалимского его наместником, архиепископом Севастийским (in partibus) Никифором, и делегатами других общин и учреждений иерусалимских. Густая несчетная толпа народа усыпала всю Яффскую дорогу от стен Иерусалима до первой башни и шумно, радостно приветствовала высоких гостей, приветливо раскланивавшихся ей на обе стороны до самых Яффских (Вифлеемских – тоже) ворот города. Здесь Их Высочества сошли с колясок и пешие проследовали узкими улицами города в несказанной тесноте и толкотне, предшествуемые детьми местной православной школы, певшими приличные случаю стихи, пока не вышли на площадь храма Гроба Господня, битком набитую также народом.

В дверях храма Воскресения Христова их встретил в полном облачении Его Блаженство Патриарх Иерофей с почетнейшим духовенством и членами нашей Духовной Миссии, приветствовавший их краткою речью и проведший их оттуда ко Гробу Господню. Глубокое умиление напечатлено было на светлых лицах христолюбивых поклонников-князей, когда они вышли из Богоприемной пещеры. По желанию их тут же, на площадке перед Гробом Господним, отправлено было благодарное молебствие Господу Богу о благополучном прибытии их в Иерусалим, обращенное совершавшею оное нашею Миссиею прямо в молебен свв. Константину и Елене, по случаю тезоименитства одного из высоких гостей. Под руководством самого Патриарха, при пении приличных стихир по-гречески, Их Высочества обошли с зажженными свечами в руках все находящиеся внутри храма святые места и затем посетили Патриарха в его комнатах. Оставив город, они направились в Русские Заведения, где радостно встречены были, при звоне колоколов и шумных благословениях поклонников, нашим духовенством в соборной церкви Живоначальной Троицы, откуда перешли в приготовленные для них в консульском доме комнаты. Таков был восторженный прием Их Императорских Высочеств в Иерусалиме в приснопамятный день 21-го мая 1881 года.

Трое великих князей русских утешали Святую Землю своим присутствием 10 дней. С первого же раза всем было ясно, что посещение ими Палестины имело исключительно поклоннический характер. К похвальбе христианства и к счастью нашей Православной Церкви, это были истинные поклонники Евангелия (Ин. 4, 23) в полнейшем и точнейшем смысле слова, коими утешались все без исключения вероисповедания, по общему и единогласному отзыву разноплеменного населения Иерусалима.

В первый же день своего пребывания здесь Их Высочества посетили Елеонскую гору, так как это был вместе и праздник Вознесения Господня, а ночь того дня провели у Гроба Господня, слушая заупокойную службу по блаженной памяти Государыне Императрице Марии Александровне, по случаю ее годовщины. Затем еще три раза они собирались на ночное богослужение в храме Воскресения да раз присутствовали (в воскресенье 24-го мая) при торжественном патриаршем богослужении там же. Даже в день выезда своего (30-го мая) из Иерусалима они еще слушали ранним утром божественную литургию на Голгофе. Успели за то же время побывать в Вифлееме, в Горнем граде Иудове и на Иордане, везде первым делом своим имея молитву, глубокую и сердечную, пленявшую всех, видевших их светлые юные и прекрасные лица, благоговейно склонявшиеся на каменный помост или прямо на землю при одном слове о святости того или другого места.

Зрелище подобного боголюбия на святых местах напоминает пламеневших верою и любовию ко Христу царственных личностей св. Елены, блаженной Евдокии, Готфридов и Балдуинов. Исключая поездки на Иордан, Их Высочества все время жили и ночевали внутри Построек наших, где разбито было при этом случае и несколько палаток под русскими и турецкими флагами. Все три великие князя говели и приобщались Святых Тайн у Гроба Господня. Тому же доброму правилу следовали и матросы фрегата и клипера «Жемчуг», приходившие из Яффы в Иерусалим двумя сменами и успевшие в кратчайший сравнительно срок обойти все святые места и даже побывать в Вифлееме. Вообще, это был настоящий русский праздник в Святой Земле, которого память надолго останется между жителями края.

А. и Б.

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1881. № 28. С. 4–6.