Текст книги "Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891"

В Европе, между людьми исторической науки, немалое впечатление произвел разнесшийся в первый раз еще прошлогодним летом слух об открытии в Иерусалиме древней записи времен царей Иудейских и, может быть, самого Соломона. После наделавшего такого шума между гебраистами пресловутого «камня Моавитского царя Месы» (по нашей славянской библии – Мосы), излагавшего обстоятельства победы сего царя над царем Израильским на чисто еврейском языке и писанного особенного характера буквами, частью сходными, частью нет, со всеми известными образцами древнего еврейского письма, естественно было ученым семитологам ожидать подобной же находки и в самой земле иудейской, некоторым образом как бы пристыженной моавитским памятником, начавшим играть роль высшего авторитета.

Ожидание это раздуто и подогрето было, вслед за открытием Месина камня, в неимоверном множестве появившимися в Иерусалиме мнимо-моавитскими надписями, смутившими весь ученый мир своей наглой фальсификацией и, несмотря на свой глубокий апокрифизм, успевшими пробраться со славой в музеи Европы. Всем известные во Святом Граде «сих дел мастера» распрощались при этом со своей прежней профессией выделывать набатейские «надписи и с остервенением кинулись на фабрикацию новоявленных моавитских», зарабатывая неслыханный процент – ста на единицу, так как материалом для подделок служила дешевейшая статья – глина[539]539
  Полагают, что масса глины, выделка из нее такой или другой фигуры, сверление планетных отверстий и печатание букв, все вместе могло стоить 1 бешлык (четвертак). Столько же должно было стоить печение антики, с поливанием ее разными нечистотами, и столько же (в особых случаях) провоз ее к Мертвому морю и обратно. А продавалась она по 5, 8 и даже 10 золотых монет французских!


[Закрыть]. Срамнейшие и безобразнейшие статуэтки – и целые аршинные идолы, – горшки, кувшины, лампы и все, что можно придумать, доставлялось будто бы из-за Мертвого моря (и то большею частью под секретом, чтобы не узнали бейрутские начальства!), украшенное непременно семью дырками в линию вертикально или горизонтально, в честь семи планет, и покрытое надписями на всех пригодных (и непригодных) местах изделий, состоящими из набора букв, копированных с Месина памятника и не дающих никакого смысла[540]540
  Еще бы со смыслом! Тогда ученые немедленно обличили бы подделку. Теперь же ищи ветра в поле!


[Закрыть]. Усилиями серьезных людей науки, и главным образом французского археолога г. Ганно, прославившегося открытием Месиной записи, доверие к моавитской фабрикатуре иерусалимской было подорвано лет 5 тому назад окончательно.

А между тем, интерес к подобного рода древностям, возбужденный раз, оставался в прежней силе. Оттого понятно, с каким нетерпением все, кого дело касалось, желали узнать что-нибудь положительно верное о вновь открытой в самом Иерусалиме находке, сопернице моавитской хроники. Опасение встретиться с подлогом, к сожалению, ставшее законным в таком святом месте, как Иерусалим, предшествовало при этом всему другому.

Но имя честного человека и компетентного археолога, с которым связывалось открытие иерусалимской древности, к счастью ручалось за ее подлинность и безошибочность. Это был в некотором роде старожил места, из чужеземцев, немец родом, архитектор городской, г. Шик[541]541
  Шик Конрад (Conrad Schick; 27.01.1822—10.12/23.12.1901) – выдающийся немецкий археолог и архитектор, исследователь иерусалимских древностей, друг и сотрудник о. Антонина. Доктор Тюбингенского университета, Почетный член Немецкого палестинского общества и Британского фонда палестинских исследований. Получив посвящение в диаконы и проповедники, приехал в Иерусалим 30.10.1846 г. в качестве слесаря и механика в составе Хришонской Евангелической Странствующей Миссии (Pilger-Mission von St. Chrischona) – центра для подготовки ремесленников-протестантов, направляемых в Святую Землю для распространения христианства среди евреев. Многие годы занимался изучением и картографированием Старого города и его окрестностей, с 1858 г. проектировал и строил здания и кварталы в Иерусалиме (в том числе еврейский квартал Меа Шеарим, по соседству с Русскими Постройками). К его археологическим открытиям относятся Овчая купель (Вифезда), Порог Судных Врат (совместно с о. Антонином) и др. Многие годы занимал должность Городского архитектора. В конце жизни был директором Еврейской ремесленной школы. Жил первоначально в Старом городе, у Дамасских ворот, в так называемом «Английском доме ремесленников», в 1889 г. по своему проекту построил собственный дом на улице Пророков, напротив русского Вениаминовского подворья (так называемый «Дом Фавор»). Похоронен на протестантском кладбище на горе Сион.


[Закрыть], известный уже множеством статей о Палестине археологического характера. Он первый сообщил положительные сведения об интересной находке, оказавшейся шестистрочной надписью, высеченной на природной скале буквами одного характера с Месиным памятником и находящеюся внутри Силоамского канала, т. е. узкого туннеля, проведенного в неизвестные времена под южной оконечностью древнего Иерусалима, находящеюся за стенами теперешнего города и известною у ученых под библейским именем Офелъ.

Туннель этот соединяет теперь оба известные источника воды, которой снабжается город (помимо множества систерн с дождевой водой): Источник Девы и Силоамский. Собственно говоря, источник в прямом смысле слова тут один, именно – первый, из которого вода проведена подземным каналом во второй. Оба равно могут называться Силоамскими, потому что лежат насупротив деревни Силоама, и когда в священных книгах говорится об источнике Силоамском, то еще надобно доискиваться, о котором именно из них идет речь. Так как при втором устроен был и обширный водоем, а при водоеме были несомненно и значительные постройки, в христианские же времена и церковь, то обыкновенно имя Силоама приурочивалось издавна уже ко второму источнику, или точнее устью источника, находящемуся при сказанном водоеме. В это устье, имеющее снаружи вид двери с округленным верхом, и спускаются по ступенькам приходящие за водой. В летнее же время там купаются охотники до прохлады, причем не редкость, конечно, что и углубляются в туннель на некоторое расстояние.

В одно из таких купаний прошлым летом несколько мальчиков проникли до места, где на правой (восточной) стенке туннеля при самой воде, и частью даже в воде, увидели гладко обсеченное в виде плиты небольшое пространство, покрытое рядами значков, которые приняли за буквы неизвестного письма. Немедленно уведомлен был о находке г. Шик. Первое наблюдение показало ему, что это действительно есть надпись древнейшего времени. Сперва он скопировал ее раз и два и копии отправил ученым в Германию для исследования. Потом, нашедши возможность спустить воду из туннеля и осушить надпись, он перевел ее многократно на пропускную бумагу и дал возможность таким образом отпечатать ее в facsimile в журнале немецкого Палестинского Союза. «Возбужденный ею в союзе интерес вызвал в Иерусалим самого издателя журнала, г. Германа Гуте (Guthe)[542]542
  Гуте Герман (Guthe Hermann) (1849—?) – немецкий палестиновед, археолог, профессор Ветхого Завета Лейпцигского университета. В 1877–1906 гг. – редактор изданий Немецкого Палестинского Общества (в том числе «Zeitschrift des deutsches Palaestina Vereines», который регулярно выписывал арх. Антонин). В 1881 г. вел раскопки в Иерусалиме. Автор книг: «Palästina in Bild und Wort» (1883—84), «Ausgrabungen bei Jerusalem» (1883), «Palaestina» (1908), «Bibel-Atlas» (1911), «Geschichte des Volkes Israel» (3 изд. 1912).


[Закрыть], который многократно поверял копии с подлинником[543]543
  Между прочим, досточтимый археолог, столько раз рассматривавший силоамскую надпись (и проследовавший весь туннель, где на коленях, где на четвереньках, а где и прямо ползком), усмотрел поверх ее двукратно поставленный год 1843 и при нем несколько не дающих смысла греческих букв, находка эта весьма смущала его. Никто, однако же, кроме него, не мог и до сих пор не может досмотреться виденных им цифр и ни малейшего следа греческих букв.


[Закрыть] и, недовольный отчетливостью последнего, нашел способ химическим путем снять с камня надписи веками накопившийся осадок воды в виде силиката, после чего действительно возможно стало читать писанное не только глазами, но, так сказать, и руками.

Наконец, по внушению возвратившегося снова в свою любимую Палестину (в звании французского вице-консула в Яффе) г. Ганно на днях сделано несколько весьма удачных слепков надписи из гипса – отрицательных и положительных. Теперь остается только знатокам дела на полном досуге заняться изучением и разбором надписи, оказывающейся, как и следовало предполагать, памятной запиской о прорытии подземного канала. К сожалению, есть на камне места с испорченной поверхностью, затрудняющие чтение. На 40 верно прочитанных слов предположительно должно оказаться 10–15, которые предстоит угадать. Ни даты, ни собственных имен распоряжавшихся или занимавшихся делом лиц нет вовсе в записи, и сомнительно, чтобы их место было там, где попорчен камень. В одном месте говорится о «трех локтях» (вероятно, вышины туннеля), в другом можно угадывать выражение: «двести и тысяча» (конечно, всей длины туннеля) тех же локтей. Будем ждать от гебраистов точного и полного перевода этой, во всяком случае весьма ценной, археологической находки.

В упомянутом «Журнале Немецкого Палестинского Союза»[544]544
  Так о. Антонин называет Немецкое Палестинское Общество.


[Закрыть] есть две весьма любопытные статьи некоего Klaiber'a о «Сионе и граде Давидове» и об «Акре», указывающие, на основании Библии и сочинений Иосифа Флавия, истинное положение этих трех местностей. Автор убежден, что и Сион, и древнейший Иерусалим Давидова времени, и позднейшая Акра, или крепость сирийских царей, – все лежало к югу от местности Соломонова храма и следовательно на Офеле – на теперешнем покатом холме, простирающемся до самого Силоамского источника. Не обинуясь потому, он называет теперешний Сион Pseudozion. В этих же мыслях и с целью подтвердить их топографически, и бывший здесь археолог г. Гуте производил на Офеле долговременные раскопки. О результате их, конечно, не замедлит узнать ученый мир из немецких газет Берлина, где теперь находится ученый муж, принимая участие в Археологическом Международном конгрессе.

Из отжившего мира заглянем в животрепещущую действительность града Давидова. Летний сезон всегда есть более или менее тоже не живой сезон и для него. Отсутствие поклонников и шумных празднеств церковных кладет на него печать пустыни. А тут еще, вдобавок ко всему другому, наступившие недавно неслыханные жары (32 и 33 градуса по Реомюру в полдень) окончательно делают его Аравией. Несмотря однако же на то, дорогой и блажащий праздник Успения Божией Матери, совпавший на сей год с мусульманской пасхой (Байрамом), шумно и весело был отправлен христианским населением города в палящей юдоли Иосафатовой.

Накануне его было обычное всеторжественное «отпевание» (по говору поклонников наших) Богородицы, при Ее Гробе в Гефсимании, всем духовенством, причем православная стихия имела удовольствие вновь увидеть столько памятного ей «святого Петра» (по-русски) и «Мутран-нура» (по-арабски), т. е. вновь пожалованного сим титлом, митрополита Петры Аравийской, бывшего архиепископа Севастийского Никифора. Ожидаются и другие производства в высшие духовные степени в местной Патриархии, большею частью именословные перемещения с одной кафедры in partibus на другую таковую же. Поговаривают о восстановлении (in aère[545]545
  Лат. 'в воздухе'. О. Антонин имеет в виду, что епархии будут созданы «из воздуха».


[Закрыть]) епархий Кесарийской и Скифопольской. Важнее этого обещаемое вскорости новое уложение святоградской общины (Патриархии – тоже), по которому, как говорят, все архиереи будут жить каждый в своей епархии, все доходы Святого Гроба будут всем известны, монастыри-ханы будут обращены в настоящие монастыри, для поклонников устроятся (?) особые приюты и пр. и пр.

С каждым пароходом ожидается в Святой Град высший магометанский духовный сановник, вроде шерифов Мекки и Медины, который бы не подавлялся весом христианских Патриархов и мог держать высоко знамя ислама. На такие ходули ищет поставить свое мусульманство в Иерусалиме французски образованный местный губернатор, с ревностью восстановляющий в крае все пришедшие в упадок и разрушение памятники калифов и других вождей магометанства. По его же инициативе прислан в Иерусалим из Константинополя один чиновник, называемый здесь просто ревизором, который должен внимательно смотреть за раскупаемыми Европой в Палестине участками священной земли, видевшей когда-то возношение пророка Божия в седьмое небо.

К событиям нашего поклоннического мира надобно отнести случай не так давно утонувшей в Иордане одной послушницы русской Евдокии, недавнюю кончину всеми жалеемой смотрительницы нашего здесь госпиталя, сестры (милосердия) Ольги и за час перед этим сообщенное на Постройки известие о найденной умершею на дороге Иорданской римской поклоннице католичке Маргарите. Одна-одинешенька бродила себе, куда глаза глядят, и добродилась до солнечного удара! Смотрительница нашего приюта Иерихонского там же, на месте кончины ее, и погребла несчастную. Et jacet in расе[546]546
  Лат. 'и почила в мире'.


[Закрыть].

О. Загородкин

Святой Град, 19-го августа 1881 г.

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1881. № 38. С. 4–5.

1882

Окончив свое поклонническое странствование по Св<ятой> Земле со всем желанным успехом и душевным наслаждением, я спешу поделиться с вами некоторыми из своих впечатлений, оговариваясь за курсивное слово самою «вещей истиною». О всех-то впечатлениях и нет возможности, да, конечно, и нужды, а я прибавлю – и пользы говорить в услышание всех. Итак, начинаю типически с «погоды».

Прибывши в святоименный город в начале декабря, мы, конечно, и не думали встретиться там с нашею русскою зимою, т. е. с снегами и морозами, в чем действительно и не обманулись. Застали там лицо земли не убеленным, хотя в то же время и не украшенным зеленью и цветами. Стояла сухая и холодная погода. Холодною называю ее относительно, т. е. по утрам термометр показывал градусов 5 тепла, к полудню 8—10 и в редкость даже 12, но никак не больше. Выпавший в конце октября ранний и благознаменательный дождь давно был всеми забыт, и беспрерывное сухопогодье в течение всего ноября месяца навевало на жителей края самые печальные мысли об участи хлебных посевов, а также и вообще о будущем сборе плодов.

В день св. Саввы[547]547
  Память преп. Саввы Освященного совершается 5 декабря.


[Закрыть], который в Палестине действительно считается праздником, в соответствие праздничному знаку, стоящему впереди его во всех наших славянских святцах, в первый раз мы увидели постоянно ясное небо иерусалимское подернувшимся мглою, предвестницею сильного ветра и за ним (не всегда) дождя. В праздник всемирного святителя Николая действительно пришел желанный гость небесный и затем держался еще два дня, к несказанной радости всего населения. Пустые систерны городские наполнились дорогою стихиею, и вещий источник Иоава потек целою рекою по дебри лжеогненной к монастырю св. Саввы и далее в Мертвое море. 10 декабря опять возвратились ноябрьские сушь и стужа в палестинском смысле слова. Так прошли все святки.

Около Крещения вершины Иудейских гор приятно белели от тонкой пелены снега или точнее инея. Помню, что на следующий день по возвращении нашем с Иордана утром термометр стоял на нуле, что равносильно в Св<ятой> Земле нашему морозу. Холодный восточный ветер стоял потом беспрерывно недели две и возбуждал в народе большую тревогу за посевы. Утешением служило пророчество какого-то еврея, что на полнолуние выпадет снег. По унаследованной Палестиною от времен древних и лет вечных вере в слово вещих людей, действительно с любопытством ожидали пророчественной «пятницы» (22 января). И действительно накануне, идя ко Гробу Господнему на всенощное (в настоящем смысле слова) богослужение, устроенное нашею Миссиею по желанию поклонников, мы, могу сказать, уже плыли по грязи, защищаясь от дождя и ветра всем, что кто мог придумать. Возвращались же (часа в 4 утра) из города домой уже при полном свете луны и звездном небе, подтрунивая, правду сказать, над пророком иудейским, которому еще за несколько часов перед тем готовы были отдать дань удивления. И что же? Ночью в ту самую пятницу с неимоверною силою дувший в течение всего дня ветер вдруг стих, и пошел снег! К утру его были уже целые непроходимые суметы. Самохвалебному шуму и гаму еврейского населения города конца не было. Оказалось, впрочем, что кроме иудея столь же задолго пророчествовал и один патер францисканского монастыря. Во всяком случае, честь предведения осталась не за православными.

Когда одному известному «святому» (официальный титул) из Патриархии наши поклонницы делали в подобном смысле простоватое замечание, его святость, говорят, отделывался цитованием слов Евангелия: Лицемеры! лице небесе умеете рассуждати, знамений же временам не можете искусити[548]548
  В синодальном переводе: Лицемеры! различать лицо неба вы умеете, а знамений времен не можете (Мф. 16, 3)


[Закрыть]… Ловко, конечно, но едва ли к делу пришлось евангельское изречение. Как бы то ни было, напророченный снег то убывал до полного исчезновения, то снова показывался до самого конца месяца. Весь февраль и весь март затем погода стояла, сравнительно говоря, холодная. До настоящего тепла градусов в 15 почти ни разу не доходило. Самая Пасха Христова, по тамошнему судя, не была из теплых. Даже в апреле, для Палестины уже жарком месяце, отправляясь восвояси из Св<ятого> Града и трясясь в немецком фургоне, мы в то же время тряслись и от пронзительного холодного ветра.

Вообще для того, кто привык представлять себе Палестину с палящим солнцем, безоблачным небом, пылью и духотою, на того истекшая тамошняя зима служила истинным разочарованием, особенно же, если присоединить к климатическим условиям места еще и то, весьма чувствительное для нас, северяков, обстоятельство, что там приходится жить нам в комнатах нетопленных, для нагревания которых нередко приходится отворять окна и впускать внутрь их воображаемый теплый воздух в 10 или 12 градусов выше нуля.

Теперь череда слову о комнатах, только что упомянутых, Не говорю о городских, нанимаемых nolens-volens[549]549
  Лат. 'волей-неволей'.


[Закрыть] поклонниками в разных так называемых «монастырях», справедливее же постоялых дворах, чествуемых именами Панагии (Богоматери), Продрома (Предтечи), святых Архангелов, Феодоров, Георгия, Димитрия, Николая, Харалампия, Екатерины и проч. Это суть малые, низкие, сырые, так сказать, погреба с каменными нарами и таким же полом и – ничего более. Поклоннические комнаты на наших Постройках (так доселе зовется наше поклонническое заведение за стенами города), конечно, несравненно лучше, просторнее, выше, суше, чище, светлее и т. д.; но от непомерного скопления в них временных обывателей, особенно же обывательниц, тоже нельзя назвать их во всех отношениях удовлетворительными, до того, что их лучше бы не показывать взыскательным туристам Европы и Америки. Мы слышали, что какой-то француз не так давно крепко не похвалил в своей печати наши «ночлежные дома» в Иерусалиме.

В самом деле, Иерусалим – такое место, где все хотят видеть нечто особенное, преимущественное, лучшее и где все ко всему присматриваются внимательнее, чем в других местах. Следовало бы потому и нам показать там, как говорится, товар свой лицом. Но как сделать это? Где взять средств, чтоб выстроить палаты на две, на три тысячи человек, как завести в них желанный комфорт, даже простой порядок, и к кому отнестись за всем этим в видах улучшения дела? К Палестинской Комиссии? к Синоду? к публике? к правительству?.. Что крайне необходимо увеличить помещения в «Женском» напр<имер> доме Заведений, это вопиет в уши всех. Дело доходило в этом году до того, что в одной комнате помещалось 20 и 25 женщин, а на одну койку причиталось по пяти человек! При таком скучении живых движущихся и вечно чем-нибудь рукодельным занятых существ, уже не до чистоты, не до тишины, не до свежего воздуха, особенно если припомнить, что почти все ежедневное пропитание их сосредоточивается в дымном и марком самоваре. Удивляться надобно, как еще сравнительно очень немного бывает между ними заболевающих, и смертности отводится вообще самая незначительная пропорция. Но довольно и сего к сведению интересующихся нашим поклонническим делом.

Духовная сторона сего дела, вообще говоря, идет своим, и добрым, порядком. Люди находят полное удовлетворение своим немногим потребностям, понятиям и чаяниям. Служба Божия у Гроба Господня бывает ежедневная или лучше еженощная, и храм Воскресения Христова положительно каждую ночь наполнен бывает нашими поклонниками. Служат там конечно все греки, но все без исключения служащие из них знают читать по-славянски настолько, что возгласы и ектений почти наполовину слышатся русские. А пение за обедней, особенно начиная с Херувимской и по самый причастен, чуть ли не постоянно производится нашими поклонницами. Даже, помню, на самую Пасху, при патриаршем служении на Гробе Господнем наши певицы, несмотря ни на какие усилия греческих псалтов удержать за собою пение, овладели им, к удовольствию, разумеется, всех иностранцев, любопытствовавших видеть пасхальное служение на самом месте Воскресения Христова.

Посещение св<ятых> мест поклонниками совершается раз и навсегда установленным порядком. Есть особенно назначенные для того два проводника, один – духовное, другой – светское лицо. При их экскурсиях на Елеон, в Горнюю и к Дубу Мамврийскому в этот год почти всегда сопровождал их, кроме того, и иеромонах Миссии, служивший для них, где можно Бож<ественную> литургию, где – простой молебен. Их путешествие на Иордан и в Галилею бывает целым караваном в тысячу и более человек, в сопровождении тоже кого-нибудь от Духовной Миссии и из чинов консульства. Первое бывает, главным образом, ко дню Богоявления и затем неоднократно повторяется. Второе на сей год имело место на 4-й неделе поста и продолжалось со 2-го по 13-е марта при весьма неблагоприятной погоде. Много ожидалось больных вследствие сего, но, сверх чаяния, дело обошлось благополучно. Один только старик заболел в Назарете дифтеритом и там скончался.

Первая и последняя недели Великого поста посвящены были гонению. Причастников на первой неделе было столько, что духовенство вынуждено было служить обедню в обеих церквах Миссии. Для исповеди такого множества народа приглашались кроме членов Миссии и поклонники иеромонахи. Весьма значительное число нас, по преимуществу поклонниц, исповедовались и в греческой Патриархии у архиереев, особенно же у «владыки» Епифания Иорданского (in partibus), отлично владеющего русским языком.

Вообще я заметил в поклонническом мире нашем преобладающую идею разрешительной обедни. Со всех концов России шлются ко Св<ятому> Гробу несчетные суммы на сию самую обедню. На осведомление мое о существе этого пресловутого и весьма дорого оплачиваемого богослужения, мне вполне компетентные лица Патриархии говорили, что в их (греческом) языке даже слова нет, соответствующего слову «разрешительный», что это мы сами русские выдумали такое название и придали обыкновенной заупокойной обедне, совершаемой там б<ольшей> ч<астью> на Голгофе, обыкновенно одним из проживающих в Патриархии безземельных архиереев, с тою разницею, что он на Великом входе читает по требнику одну из исповедных и одну из отпевальных молитв, прочитывая (большею частью перевирая) сотни имен по представляемым ему запискам. Хорошо было бы привести во всеобщую известность по России то, что такое есть в сущности «разрешительная обедня» и что о ней у нас думают. Нельзя сомневаться, что у нас слишком конкретно понимается слово разрешение, что, по мнению народа, достаточно прочтения на Св<ятой> Голгофе, при сказанной обедне, известного имени, чтобы носящий его разрешен был от всякого, или именно такого-то, греха, и что целый разряд грехов снимается с человека только в Иерусалиме, у Гроба Господня на разрешительной обедне.

Начав писать об Иерусалиме, о значении его для нас и о нашем для него, о его бывшем и бывающем, о думаемом и пишемом по поводу его и проч., не предвидишь конца слову. Отдохнувши и удосужившись, мы надеемся возвратиться к беседе о нем.

А.

30-го апреля 1882 года

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1882. № 20. С. 5–6.