Текст книги "Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891"

Дионисий (Лата), архиепископ Закинфский[767]767
  Дионисий (Лата; 1836–1894), архиепископ Закинфский – известный греческий ученый, поэт. Выпускник Богословской школы при Крестном монастыре в Иерусалиме, член Святогробского братства. В сане архимандрита был переведен из Иерусалима на Афон (1873). Автор работы: Христианская археология. Афины. Т.1. 1883. См. о нем: Kapodistria Panagiwth, prwtopr. Συμμικτα για τον Αρχιεπίσκοπο Ζακύνθου Διονύσιο Λατα. Αανάτυπο από τα «Επτανησιακά Φύλλα». Τόμος K', 3.1999.


[Закрыть]
Русские постройки на горе Елеонской

Наконец, достоуважаемый о. архимандрит Антонин дождался доброго слова от своих восточных единоверцев. Зато это слово произнесено rotundo ora[768]768
  Лат. 'во весь голос'.


[Закрыть] и на весь свет досточтимым архиепископом Закинфским, Дионисием Латой. В 35 письме из Иерусалима, приступая к описанию русских построек на горе Елеонской, ученый архиепископ предпосылает следующие сочувственные строки по адресу нашего почтенного архимандрита[769]769
  Читатели «Церковного вестника» знакомы с этими интересными письмами по переводу первых 19, помещенному в № 34–51 «Церковного вестника» за минувший год. Печатание их продолжается и в текущем году в издаваемом преосв<ященным> Дионисием «Сионе». По временам мы будем делать из них извлечения. – Примеч. ред. «Церковного вестника».


[Закрыть]:

«Прежде чем приступить к описанию этих построек, я должен выразить публично справедливую похвалу русскому архимандриту Антонину. Этот могучий ум сделал столько зримого и незримого для Русской Церкви и русских интересов на святых местах, сколько один только он и мог сделать. Этот величавый муж, имя которого останется навеки неизгладимо написанным на многих входах, портиках и утесах Св<ятой> Земли, – один из самых образованных: глубокий богослов, археолог, филолог, говорит с замечательной легкостью на иностранных языках, по-гречески же говорит, как настоящий грек, так как много лет состоял архимандритом русской церкви в Афинах, где возобновил храм св. Никодима. Трудясь многие уже годы на св<ятых> местах с примерным самоотвержением и самопожертвованием, он воздвиг повсюду русские храмы, русские пристанища и русские здания, в которых помещаются русские учебные заведения для воспитания в Палестине детей обоего пола, всех исповеданий и национальностей, собственно же впрочем для детей православных туземцев. Тому же о. архимандриту Антонину обязано своим существованием и то свящ<енное> русское здание на горе Елеонской, в дверь которого я теперь стучусь и вхожу для обозрения и к краткому описанию которого приступаю».

Желательно было бы, чтобы эти глубоко правдивые строки попали на глаза разным нашим «старым» и юным «паломникам». Авось они устыдились бы лягать своими грязными копытами нашу лучшую славу в Палестине в угоду нашим явным и тайным завистникам и недоброжелателям.

Самые же постройки на горе Елеонской досточтимый архиепископ описывает таким образом:

«Мысль о построении на горе Елеонской храма и особого помещения для пребывания русских энергический архимандрит возымел еще в 1870 г. В том же году начаты были и работы, но были прерваны Русско-турецкой войной и возобновлены лишь в 1883 г., и в настоящее время это великое дело близится уже к своему окончанию. Входящий сюда и смотрящий направо видит к востоку церковь, по левую сторону которой находится четырехугольное здание, восточная зала которого на большую половину покрыта древней мозаикой. Мозаика эта не имеет достоинства тонкой работы, за исключением средней части, которая тоньше сделана, но, к несчастью, почти наполовину испорчена. Можно заметить на ней и греческие буквы и отсюда догадываться о существовании когда-то греческой надписи. К востоку на этой мозаике стоит – 1884 год – уже современной работы для обозначения времени, когда здание окончено. Эта имитация в будущие времена будет возбуждать любопытство и вызовет исследования.

Храм – прекраснейший. Входящий в него чрез главный вход, находящийся на западной стороне, сразу же поражается технической равномерностью, блестящими украшениями и вообще красотою храма. Он имеет четыре апсиды, из которых каждая имеет по три окна. Вверху возвышается великолепнейший купол, опирающийся на восьмигранный тимпан, украшенный 24 окнами. Купол, равно как и другие части храма, особенно же иконостас и св<ятой> алтарь, изящно украшенные, производят весьма приятное впечатление на зрителя.

В расстоянии почти двадцати метров от храма на север возвышается на 50 метров колокольня, видимая со многих мест Палестины. Колокольню эту возвел до такой высоты о. архимандрит, как говорят, с тою целью, чтобы можно было видеть Средиземное море; но доселе она пока не доведена до желанной высоты. Я подымался на эту колокольню по винтообразной железной лестнице до самого верха. С первого до третьего яруса она снабжена огромными русскими колоколами; особенно велик первый колокол первого яруса; но звон его далеко не соответствует его величине. Этим несоответствием отличаются, впрочем, все русские колокола, в противоположность венецианским, – что должно быть приписано способу их производства.

С самого высокого пункта колокольни, которая, впрочем, еще не окончена, так как ей недостает еще купола, открывается одна из великолепнейших и обширнейших панорам, какие я видел в своей жизни. Самые замечательные предметы, особенно привлекающие к себе внимание наблюдателя, суть следующие: на северной стороне – долина Иосафатова, ограда Харам-шериф, заключающая в себе мечеть Омара и Аль-Акса, весь св<ятой> град Иерусалим, раскинувшийся амфитеатром, храм Воскресения с громадным куполом Всесвятого Гроба; близ города Русские Постройки, равно как и постройки других наций, храмы и учебные заведения; вдали на горизонте гора и храм гроба пророка Самуила, горы Горней страны и другие горы и долины почти до Средиземного моря, которого, однако, не видно. На южной стороне взор обнимает также много исторических и священных предметов: на ближайшем расстоянии можно различать прекрасную колесную дорогу, ведущую от Иерусалима до Вифлеема и даже до Хеврона и устроенную знаменитым инженером правительства, Георгием Франгиа[770]770
  Франгья (Franghias, Франгия) Георгий – архитектор, родом из левантийских греков, учившийся во Франции и назначенный по возвращении городским архитектором Иерусалима. Автор проектов Сергиевского и Александровского подворий И Π ПО, руководитель строительства церкви Марии Магдалины. Разработанные им в 1892 г. проекты реконструкции и надстройки Елизаветинского и Мариинского подворий на Русских Постройках не были осуществлены (кроме фронтонов со знаком ИППО). Позже работал в Константинополе, в Иерусалиме бывал наездами. Действительный пожизненный член ППО с 1887 г.


[Закрыть], монастырь пророка Илии, поле Акелдама, Гору Искушения, а вдали св<ятой> Вифлеем и <поле> Пастырей, впрочем, в неясных очертаниях.

На восточной стороне взор простирается на Иорданскую пустыню до Иордана и Мертвого моря; затем следует цепь гор каменистой Аравии, по западным склонам которых тянется Асфальтовое озеро[771]771
  Имеется в виду Мертвое море.


[Закрыть]. На южной стороне цепи этих гор видны горы Моава; на юго-восточной обозначается земля колена Рувимова; на северо-восточной земля колена Гадова и часть земли колена Манассиина со включением страны Галкада – и много другого достойного примечания усмотрит на восточной стороне внимательный наблюдатель. Наконец, на северной стороне равным образом есть тоже много замечательного, как, например, большая часть гор колена Ефремова и многое другое.

Спустившись с колокольни, я вошел в другое здание, находящееся на восточной стороне церкви. Здание это – тоже четырехугольное: в нем можно видеть и некоторые древности, собственно многоцветный мозаический ковер, искусно сделанный и хорошо сохранившийся до настоящего времени. Мозаика эта заключает внутри ленту со следующей армянской надписью: Здесь находится гробница Сосанны матери Ардавана. 18 сентября[772]772
  С.М. Дмитревский передает надпись так: «Это могила блаженной Шушаник, матери Артабана. Февраля 18-го» (Дмитревский С.М. Русские раскопки на Елеонской горе. М., 2006. С. 56).


[Закрыть]. Предполагают, что этот Ардаван был шестым из династии Арсакидов, и отсюда заключают, что мозаика эта есть произведение V века. На фоне мозаики представлены две виноградных ветви, три рыбы, одна канарейка, один петух и один агнец. В юго-восточной части залы есть спуск, ведущий по неправильной лестнице в пещеру, заключающую в себе несколько неправильно вырубленных в скале гробниц; но место так тесно, что с трудом можно войти и наблюдать. К востоку от этого первого подземелья находится другое, заключающее в себе 18 гробниц в два ряда, прикрытое сверху низенькой каморой. Некоторые из этих гробниц покрыты плитами из местного камня, но в 1875 году отыскан кусок древней мраморной плиты с греческими буквами.

На юго-восточной стороне и вблизи сказанной пещеры находится подземелье, с двумя друг против друга расположенными входами, ведущими внутрь ее. Промежуток между этими двумя входами около метра, и на нем находится армянская надпись, гласящая в переводе: Имея предстателями за себя святого Исайю и блаженных отцев, я Вакхан воздвиг этот мавзолей во оставление моих грехов. История этой надписи крайне темна. Спустившись чрез эти входы на две ступени, путник оказывается внутри пещеры. Пещера эта почти в рост человека: маленькие стенки от 20 до 25 сантиметров разделяют площадь подземелья на четыре части, могущие вместить три или четыре человеческих тела, навзничь положенные. В этом подземелье сначала было много костей и праха от покойников, есть, впрочем, отчасти и теперь. Вот что о русских постройках на горе Елеонской».

Честь и слава достопочтенному о. Антонину за эти постройки, равно как и за все, сделанное им для поддержания Православия и чести русского имени во Св<ятой> Земле. О, если бы побольше нашлось у него сотрудников и подражателей!

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1889. № 26. С. 461–462.

В.Н. Хитрово
Памяти архимандрита Антонина
Речь на годовом общем собрании Императорского Православного Палестинского Общества 21 мая 1894 года

Еще одним палестинским деятелем стало меньше, и меньше таким, которого мы, по всей справедливости, можем назвать нашим непосредственным учителем. 24 марта скончался в Иерусалиме четвертый начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Антонин, после 2 8¹/₂ – летнего, почти безвыездного, пребывания в Святой Земле. Одного этого с лишком четвертьвекового служения Церкви и России, – вдали от родины, среди не только чуждых, но постоянно враждебных элементов, где приходилось не только взвешивать каждое слово, но, если можно так выразиться, даже самую потаенную, задушевную мысль, – было бы достаточно, чтоб признать за ним важные заслуги; но если к этому прибавить, что продолжительность его служения есть меньшая из его заслуг, что только ему одному, его твердости, его настойчивости Православная Русь обязана тем, что стала твердою ногою у Святого Гроба, то сделается понятным, какую незаменимую потерю понесли не мы одни, его ученики, а все Православие.

Кончина его прошла почти незаметною, имя его было мало известно среди ежедневно встречаемых нами, а для той массы русских богомольцев, не вглядывающихся глубоко в причины и последствия, архимандрит Антонин остается лишь одною из принадлежностей Иерусалимского Русского Подворья, которого они привыкли видеть, но который для них совершенно исчезал среди многочисленных лиц высшей иерусалимской иерархии, носящих столь громкие титулы как: Вифлеема, Иордана, Назарета. С увлечением восхищаемся мы деятельностью в Палестине латинского Патриарха Валерги, патера Ратисбонна, англиканско-евангелического епископа Гоббата, отдаем должное их просвещенному уму, уменью пользоваться обстоятельствами, энергии и выносливости, имя же архимандрита Антонина для большинства русских остается почти неизвестным, смерть его ничего не сказала. Что ее замолчали латиняне и протестанты – понятно, не менее понятно это и со стороны эллинских органов печати, но замолчание это непростительно для России и возлагает на нас сугубую обязанность сказать наше слово о том, что потеряло Православие с кончиною архимандрита Антонина, обязаны сказать и на том основании, что многие из нас были ближайшими свидетелями его 25-летней деятельности, мы видели воочию, чего он желал, чего он достиг и каким терновым путем он шел.

Уроженец севера России, Пермской губернии, он принес с родины твердость и выносливость своего родного Камня. Воспитание в Киевской Духовной Академии и поступление в монашество были для него, как кажется, делом случая, тем неисповедимым, непонятным для нас, вождением Божиим, намечающим пути, по которым нам приходится идти, не будучи в состоянии отдать себе отчета, отчего именно мы пошли скорее по этой, чем по другой жизненной дороге. Монахом, в общеупотребительном значении этого слова, архимандрит Антонин никогда не был и на это он сам неоднократно указывал. Никогда не жил он в монастыре, никогда он не проходил никаких монашеских послушаний. А между тем, кто допускался до комнаты, где он проводил свою жизнь в Иерусалиме, кто видел, как, даже в пути, он скорее голодал, чем разрешит себе недозволенное мясное, что так обыденно на Востоке среди даже высших иерархов, и, наконец, кто не раз заставал его за починкою своей ветхой рясы, – тот должен был сознаться, что по духу он был более монах, чем монахи, живущие в келье.

Прямо со школьной скамейки начал он учительство, и странно теперь, когда его жизнь пройдена, сказать – с учительства немецкого языка. Его семилетнее преподавательство в <Киевской Духовной> Академии было скорее продолжением собственного учения и подготовлением к будущей деятельности. Архимандрит Антонин, как бы предугадывая ее, особенно занимался в это время изучением греческого языка и достиг в оном впоследствии такого знания и совершенства, что, по отзыву покойного Патриарха Кирилла, превзошел прирожденных греков. В 1850 г. архимандрит Антонин, с назначением настоятелем посольских церквей сперва в Афинах и затем Константинополе, покинул навсегда педагогическую деятельность, оставил Россию, которую с тех пор лишь случайно и на крайне короткое время посещал, и принялся за труд, который должен был нести до гробовой доски.

Но и этот 44-летний период его жизни резко разделяется на два периода: один до, а другой после назначения начальником Духовной Миссии в Иерусалиме. В последовательных своих пребываниях в Афинах и Константинополе он имел время всецело предаться научным занятиям в области древнехристианской археологии и письменности, и когда знакомишься с этим периодом его жизни, ненавязчиво в памяти рядом с ним восстает, близко родственный ему по духу, образ преосвященного Порфирия (Успенского)[773]773
  Порфирий (Успенский; 1804–1885), епископ Чигиринский – известный церковный историк, востоковед, византинист. Основатель и первый начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1847–1854).


[Закрыть]. Что они встречались на Востоке, это несомненно, что они беседовали и обменивались мыслями не только устно, но и письменно, это тоже верно, но до сих пор нет следов, чтоб они стояли близко друг к другу, чтоб наглядно можно было проследить влияние одного на другого. Между тем, изучая их научную деятельность, их мнения и суждения, можно было бы принять их за одно, так сказать, лицо в двух последующих поколениях. Та же беспредельная любовь к России, то же высокое держание Русского знамени, та же выносливость, та же настойчивость, та же глубокая, нередко поражающая ученость и, вместе с тем, то же, почти детское, неведение общеизвестного. Даже в стиле, в котором, как говорят, проявляется человек, бросается в глаза эта тождественность преосвященного Порфирия и архимандрита Антонина. Оба сознавали инстинктивно ту цель, к которой стремились, оба с почти нечеловеческими усилиями к ней стремились и оба именно потому, что только инстинктивно ее сознавали, смежили очи, не достигнув ее.

Пятнадцатилетнее пребывание архимандрита Антонина в Афинах и Константинополе не только послужило его научным занятиям, но дало ему возможность близко познакомиться и с нашею восточною дипломатиею и еще гораздо ближе с единоверным нам Востоком. Можно сказать, что он был во всеоружии опыта и необходимого знания, когда летом 1865 года вызов нашего посла заставил его прервать научное странствование по Румелии и поспешить возвратом в Константинополь. Здесь ожидало его приказание поспешно ехать в Иерусалим и принять там в свое временное заведование Русскую Духовную Миссию.

Вступая 14 сентября 1865 года[774]774
  В.Н. Хитрово ошибся, о. Антонин прибыл в Иерусалим 11 сентября 1865 г. См. Дмитриевский A.A. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. М.; СПб., 2009. С. 417; Киприан (Керн), архимандрит. Отец Антонин (Капустин), архимандрит и начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Белград, 1934. Репринт: М., 1997. С. 156–157.


[Закрыть] в Святой Град, архимандриту Антонину, посетившему его впервые богомольцем семь лет назад, и в голову не приходило, что ему здесь, после почти тридцатилетней тяжелой работы, суждено лечь костьми на вспаханном им поле.

Чтобы отдать себе ясный отчет в последующей деятельности Антонина, в чем именно заключается его заслуга пред Россиею, необходимо себе уяснить, что именно русского застал он в Святой Земле. Конечно, ни время, ни место не позволяют нам подробно входить в изложение предшествовавшей его прибытию истории отношений России к восточным единоверцам. Достаточно будет напомнить вам в кратких словах общеизвестное, что со дня падения царственной Византии, со дня, когда, едва ставшая на ноги после монгольского погрома, Россия почувствовала себя в силах, она как один человек, воодушевленный одною мыслию, несла и свою кровь в защиту, и свои деньги на помощь своим единоверцам. В течение почти четырех веков представители восточных православных – греческое духовенство, получая миллионные доходы, изливало пред Россиею свои горькие сетования о своей бедности и угнетенности своей паствы. Может быть, Россия еще пятое и последующие столетия продолжала бы безусловно верить ему, если бы само это духовенство, именно излишком этих сетований, не возбудило сомнения к справедливости того, что оно говорило. Сомнение вызвало исследование, а исследование ясно указало, что жертвы России приносились не Православию и православным вообще, а лишь немногим избранным, которые пользовались ими вовсе не для тех целей, для которых эти жертвы приносились.

Такое, раз возбужденное подозрение, очевидно, не могло рассеяться правдивыми донесениями преосвященного Порфирия; последствием их было назначение Духовной Миссии епископа Кирилла[775]775
  Кирилл (Наумов; 1823–1866), епископ Мелитопольский – доктор богословия, профессор и инспектор Петербургской Духовной Академии. Начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1857–1863).


[Закрыть]. Казалось бы, на первый взгляд, кому лучше, как не духовному лицу, предоставить представительство духовных интересов, но опыт скоро доказал иное – тесную связь между духовным и светским представительствами. Возбудился неизбежный вопрос, которому из двух принадлежит первенствующее значение. Может быть, не как желательное, но как логично последовательное, светское представительство одержало верх. В Иерусалиме вместо представителя России – епископа, оказался представителем – консул.

Все эти, вытекавшие из жизни условия вырабатывались, однако же, случайно на месте, не были предрешаемы веским положительным решением, а вследствие того возбуждали на месте изо дня в день новые, взаимные трения, среди которых забылась как первоначальная цель, так и причины появления того или другого представительства. С другой стороны, вполне понятно, что местное греческое духовенство не могло сочувственно относиться к обоим родам представительства, видя в них, в обоих случаях, лишь очень неудобных постоянных соглядатаев. Эти трения и происходящие через них раздоры между консулом и начальником Духовной Миссии были им крайне с руки, отчасти оттого, что они отвлекали сих последних от исполнения прямых своих обязанностей, а отчасти давали возможность, опираясь на одного из двух, парализовать деятельность другого. С весьма понятным предвидением они усмотрели, что наименее опасный для них из представителей был не тот, который носит рясу, от него необходимо было отделаться прежде всего. Для этого было поднято и содействие консула, и явное возмущение монахов – членов Духовной Миссии против своего начальника – недавно скончавшегося архимандрита Леонида, наместника Свято-Троицкой Сергиевой Лавры[776]776
  Леонид (Кавелин; 1822–1891), архимандрит – известный церковный историк, писатель. Член Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1857–1859), начальник Миссии (1864–1865). Затем временно исполнял обязанности настоятеля русской посольской церкви в Константинополе (1865–1869). Настоятель Воскресенского Новоиерусалимского монастыря (1869–1876), наместник Троице-Сергиевой Лавры (1876–1891).


[Закрыть]. Первый начальник Духовной Миссии преосвященный Порфирий был убран заблаговременно, епископ Кирилл погиб безвременно и если та же участь не постигла архимандрита Леонида, то благодаря лишь вескому заступничеству высокопреосвященного Филарета Московского[777]777
  В.Н. Хитрово имеет в виду сложное отношение МИД и др. светских петербургских инстанций к Русской Духовной Миссии. В 1857 г., при возобновлении РДМ после Крымской войны, новый министр иностранных дел кн. A.M. Горчаков отказался даже рассматривать вопрос о кандидатуре первого начальника Миссии архимандрита Порфирия, считая его «неблагонадежным». Против епископа Кирилла сотрудниками иерусалимского консульства была организована травля, приведшая к его отзыву из Палестины, с назначением в Казань, настоятелем монастыря, – практически в ссылку, и скорой смерти. Конфликт тех же чиновников консульства с архимандритом Леонидом закончился очередной сменой начальника Миссии: по решению Св. Синода о. Антонин был назначен временно исполняющим должность начальника Миссии, а о. Леонид – на его место, временно исполняющим обязанности настоятеля посольской церкви в Константинополе.


[Закрыть].

Архимандрит Леонид был отозван, а на место его временно, для устроения дел Русской Духовной Миссии, был послан архимандрит Антонин. Таково было положение, когда он вступил в исправление своих новых обязанностей, и положение далеко не легкое. Можно с полною почти достоверностью сказать, что если бы греческому духовенству удалось тогда вполне устранить духовного представителя, дни светского представителя были <бы> сочтены и в 1894 году представителем России в Святом Граде мы, по всей вероятности, имели бы того же бейрутского генерального консула для Сирии и Палестины, которого нашел там пятьдесят лет тому назад преосвященный Порфирий. Что этого не случилось, что этого нет, что у Гроба Господня Россия имеет представителями не только специального генерального консула, не только начальника Русской Духовной Миссии, но и Императорское Православное Палестинское Общество, Россия всецело обязана архимандриту Антонину.

Но для достижения этого требовались почти 20-летние сверхчеловеческие усилия. Нам ближе всего быть судьями в этих усилиях. Если Императорское Православное Палестинское Общество, идя по проложенному отчасти архимандритом пути, располагая средствами, о которых, конечно, никогда не приходилось мечтать в Бозе почившему архимандриту, знакомо с борьбою, которую приходится выносить в нашем деле, то оно вправе сказать, требовалось сверхъестественных усилий, чтобы то же делать, в течение с лишком 20 лет, одному монаху, заброшенному далеко от родины, без поддержки, без влияния, без средств, без близких людей, одному, окруженному со всех сторон врагами, и столь вескими, что победа одного из них была <бы> вполне достаточна, чтоб погубить человека. Поучительно проследить тот путь, по которому прошел архимандрит Антонин. Еще более поучительно изучение этого пути тем, что он далеко не был заранее намечен архимандритом, а вытек из самих обстоятельств, и заслуга покойного архимандрита заключается именно в том, что он не упустил ни одного случая, ни одной минуты, чтобы идти этим путем.

Архимандрит Антонин по прибытии очутился в высшей степени щекотливом положении. Виноваты были относительно обе стороны: греческая Патриархия и консул предосудительностью своих действий относительно начальника Духовной Миссии, а сей последний, может быть, излишнею нетерпимостью и резкостью. Архимандрит в своем донесении не представил решительного заключения, но не обелил своего предшественника и тем, если остался в хороших отношениях с победителями, то, с другой стороны, приготовил себе в будущем много и много тяжелых минут, когда в свою очередь стал лицом к лицу с Патриархиею и консульством. Но в то время Антонин считал свое присутствие в Иерусалиме лишь проходящим, а себя призванным лишь устроить на будущее время вопрос о представительстве России у Святого Гроба. Свои о сем предположения архимандрит изложил в обширной записке, представленной им императорскому послу в Константинополе. В ней, указывая на необходимость более тесной связи Св. Синода с Восточными Патриархами, он предлагал возложить все духовные сношения на представителя Св. Синода при Константинопольской Патриархии, а ему в помощь дать несколько помощников, как представителей при остальных Восточных Патриархиях и Автокефальных Церквах. Мысль, сама по себе, может быть, верная, страдала отсутствием возможности практического осуществления ввиду того, что решение этого предположения зависело непосредственно от двух ведомств, одного весьма мало интересовавшегося тогда церковными делами Востока и другого, которого оно хотело добровольно заставить отказаться от большей и наименее хлопотливой половины, своих прерогатив. Предположения архимандрита Антонина дальше Петербурга не пошли и последствий не имели, но восстановили против него оба ведомства, от которых он зависел. О нем, как о человеке беспокойном, постарались забыть. Архимандрит Антонин остался совершенно один, без всякой поддержки извне, лицом к лицу с врагами, ждавшими только первой удобной минуты, чтоб окончательно погубить его и с ним Русскую Духовную Миссию.

Это пренебрежительное замолчание его предположений было крупнейшим огорчением, испытанным Антонином, которое он не мог забыть до гробовой доски, но нужно было совсем не знать его, чтоб предполагать, что он сложит руки. Почувствовав свое одиночество, он решился действовать на свой страх, рассчитывая лишь на самого себя и не признавая над собою никакого начальства.

С Патриархиею, в особенности во времена Патриарха Кирилла, он дружил. «Не они страшны, а те, кто за ними», – говаривал он, указывая по направлению к Афинам и Константинополю. После Кирилла архимандрит уже настолько освоился с святогробцами, настолько хорошо знал каждого из них в отдельности и все их недостатки, что, в свою очередь, уже они его боялись и в нем заискивали, и этот страх перед ним был так велик, что даже Патриарх Никодим[778]778
  Никодим (fl910) – Патриарх Иерусалимский (1883–1890). Архимандрит, настоятель Иерусалимского подворья в Москве (1877–1883), с 1881 г. архиепископ Фаворский (посвящен в сан в Исаакиевском соборе в Санкт-Петербурге). После низложения с престола (30.07.1890) жил на русскую пенсию на Патриаршем подворье, в монастыре св. Георгия Кримнос (о. Халки в Мраморном море, близ Константинополя).


[Закрыть], упорно утверждавший, что он не ступит на Святую Землю, покатам будет Антонин, преспокойно удалился в изгнание, а Антонин продолжал жить в доме Духовной Миссии и остался в нем, как он любил выражаться: «пока меня вынесут».

Причина этого влияния архимандрита заключалась, прежде всего, в его глубоком знании греческого языка, в полном усвоении себе греческих мыслей и условий жизни настолько, что в нем можно было видеть не только одного человека, но полтора грека. Он сам сознавался неоднократно, что он ловил себя в том, что думает по-гречески. Но был ли он к ним действительно расположен, это другой вопрос, и, если просмотреть его статьи и корреспонденции, которые под десятком различных псевдонимов появлялись в течение более 20-ти лет на страницах русских журналов, служа единственными, непосредственными русскими вестями из Святого Града, можно в этом более чем сомневаться. Смеем думать, что и греки платили ему тем же, но одновременно чувствовали, что борьба с ним им не по силам, они, как огня, боялись его статей и мирились с ним, рассчитывая на его скорую смерть. А между тем Антонин все продолжал жить, все продолжал идти по намеченному пути до тех пор, пока обстоятельства настолько изменились, что потребовались новые люди, новые усилия, новые средства.

С консульством шла иная, более открытая, борьба. Она вращалась около вопроса: начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме есть ли только настоятель консульской церкви или, наоборот, консул – секретарь при начальнике Духовной Миссии. Для архимандрита Антонина сомнения в ответе на этот вопрос не существовало, и он умер, не поступившись мыслью, что «консул неправильно пользуется властью, которая по праву принадлежит ему». Это убеждение его было так сильно, что оно останавливалось лишь, так сказать, перед вооруженною силою консульского каваса. Бесспорно, такая внутренняя междоусобная борьба более чем прискорбна, заставляя терять непроизводительно много энергии, а еще более времени. Но и она имела для русского дела свою незаменимую сторону. С 1865 по 1882 г. она одна напоминала России о существовании в Иерусалиме ее представителей и заставила Антонина действовать самостоятельно, не обращая никакого внимания на протесты и противодействия представителя своего же правительства. Приходится сознаться, что все, что сделано Антонином в Святой Земле для России, было осуществлено им или без знания, или помимо воли тогдашних наших там представителей.

Таким образом, апокрисиарием[779]779
  Апокрисиарий – греч. αποκρίσιάριος посланец императора, патриарший легат', здесь 'полномочный представитель Поместной Церкви при другой Поместной Церкви'.


[Закрыть] Св. Синода, даже при Иерусалимской Патриархии, ему не удалось быть, заняться духовными потребностями наших поклонников не позволяла греческая Патриархия, заняться материальными – консульские кавасы. Миссионерская деятельность среди мусульман была немыслима. Все роды деятельности оставались ему как бы закрытыми. Но не Антонину было подчиниться такому положению дел. Встречая везде отпор и противодействие, он со свойственною ему страстностью и увлечением решился делать то, что казалось ему по силам: купить в Палестине все то, что еще не успели скупить католики и протестанты. Задаться такою широкою целью тогда, когда приобретение иностранцами земель в Турции было запрещено, без всяких материальных средств, когда самый обход в храме Духовной Миссии с тарелкою для сбора доброхотных пожертвований был ему воспрещен, может показаться безумием. Но вера горами двигает, и недвижимое наследство, которое архимандрит Антонин оставил Св. Синоду, может быть, по денежной цене оценено приблизительно в несколько сот тысяч рублей. По духовному же значению своему, как, например, Дуба Мамврийского, вершины Елеона, Горней, Иерихона, Яффы, гробов Пророческих, Тивериадских источников, – оно, понятно, неоценимо. И не только приобрел, но почти везде воздвиг где православные церкви, где женскую общину, где подворье для поклонников.

Таковы в общих чертах заслуги человека, память которого мы вспоминаем. Один, без всякой поддержки, без всяких средств, простоял он с лишком 20 лет на страже, держа высоко знамя России, он один спас Духовную Миссию, он, один православный, сознательно удерживал потоки латинских и протестантских миссионеров.

Но мы настолько глубоко сознаем заслуги почившего архимандрита и все сделанное им в Святой Земле, что нам не поставят в вину и единственного укора, которого мы не можем воздержаться, чтоб не сделать ему, и укор этот заключается в том, что в течение 30 лет он не приготовил себе наследника, и тяжелое наследство оставил он тому, кто будет призван к начальствованию в Духовной Миссии. Если консульство – голова, наше общество – руки, то Духовная Миссия должна всегда быть сердцем России в Святой Земле.

О. архимандрита Антонина заместить будет возможно, заменить нельзя.

Да послужит это загробное сознание его заслуг хотя малым возмездием тех несправедливых укоров, которые так долго его преследовали. Да послужит он нам, в свою очередь, примером, как следует идти неуклонно к намеченной цели, не падая духом от встречаемых преград.

Одним архимандритом Антонином, однако же, не кончается скорбный лист наших потерь. В тот же день, почти в тот же час, далеко, на противоположном почти конце света, последовала кончина другого близкого нам человека, которого мы постоянно привыкли видеть здесь, среди нас. Князь

Михаил Родионович Кантакузин граф Сперанский[780]780
  Кантакузин Михаил Родионович (05.11.1848—24.03.1894), князь, граф Сперанский (с 1872). Видный государственный деятель, директор Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий. Правнук знаменитого реформатора графа М.М.Сперанского. Член-учредитель ППО (1882) и член Совета ИППО (1889–1894).


[Закрыть], с самого основания нашего Общества, был его членом, а в последние 5 лет принимал ближайшее участие в делах общества, как член Совета. Для нас он всегда был мужем благого совета, и в этом отношении кончина его составляет для нас чувствительную потерю.

Уверены, что вы присоединитесь к нашему предложению внести имена архимандрита Антонина и князя Михаила Родионовича на мраморные поминальные доски в Русском Доме близ храма Воскресения, чтобы увековечить наше благодарное к их деятельности воспоминание[781]781
  В Русском доме (ныне Александровское подворье ИППО в Иерусалиме), у Порога Судных Врат, был устроен мемориал в память выдающихся деятелей Палестинского Общества, где на черных мраморных досках начертаны, среди других, имена архимандрита Антонина и графа Сперанского.


[Закрыть].

Печатается по публикации: Хитрово В.Н. Речь на годовом общем собрании ИППО 21 мая 1894 г. [Памяти архимандрита Антонина] II

Сообщения ИППО. 1894. Июнь. С. 299–311.