Текст книги "Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891"

1877

По поводу частых известий из Константинополя о болезненном и неизлечимом состоянии бывшего Патриарха Иерусалимского Кирилла, члены иерусалимской святогробской общины, все чем-нибудь обязанные этому замечательному человеку, в течение 28 лет управлявшему делами их, по крайней мере связанные с ним воспоминаниями большей части своей жизни, тяжело переносили мысль, что глубоко чтимый ими иерарх не сегодня-завтра «отдаст общий долг», не примирившись с ними, не простивши и не благословивши их. Оттого давно уже помышляли о том, как бы найти способ сойтись с ним. Но между ним и тем положением, в которое поставила себя к нему община, преградою нерушимою стояли церковные каноны. Согласно с ними, с соблюдением всей формальности, Иерусалимская Церковь 7-го ноября 1872 года произнесла на своего предстоятеля и главу осуждение схизмы, т. е. раскола. Что за тем последовало, всему миру известно.

Теперь синодальное это определение синодальным же актом должно быть уничтожено. Огромное большинство членов общины, зная хорошо, как состоялось наложение схизмы, не затруднилось бы в том, как признать его более недействительным. Но меньшинство, заправляемое софистами эллиноманами, не видело к тому другого средства, кроме формального сознания в своей виновности бывшего Патриарха и испрошении им прощения у осудившего его Синода. Так как со стороны православнейшего Кирилла нельзя было ожидать подобного бессмысленного шага, то дело о примирении и не шло вперед, вопреки, можно сказать, общему желанию общины. Поелику же ему мешала, очевидно, одна формальность, то люди, одушевленные примирительными чувствами, придумали отправить комиссию от себя в Константинополь, снабдив ее полной свободой действий, лишь бы только цель посылки была достигнута. Комиссия отправилась из Иерусалима, как в свое время извещали, с благословениями всего святейшего братства. Но с тем же, как видно, пароходом, который унес от берегов Палестины комиссию, полетело в Константинополь и письмо от того же братства[409]409
  Нет ничего удивительного, если оно летело в кармане одного из членов комиссии.


[Закрыть], заключающее в себе все, необходимое для того, чтобы дело не удалось. В тот самый день, как комиссия представилась бывшему Патриарху, ему дан был для прочтения номер газеты[410]410
  «Νεολόγος», № 2, 345, 30-го ноября.


[Закрыть], в котором фигурировало иерусалимское письмо, доказавшее еще раз старцу, что низвергшая его «коммуна» живет и сочувствует и даже заправляет церковными делами в Иерусалиме, если не с прежним террором, то с прежним мужеством, и что ему не побороть филетистических наклонностей своих единоплеменников ничем.

Вот письмо, о котором идет речь, в возможно точном переводе.

«Иерусалим, 18-го (30-го) ноября. Хотя внимание публики поглощается ежедневно возникающими вопросами, наподобие грибов, отчего не обращается более внимания на вопросы устаревшие, так сказать, вчерашние уже, хотя и касающиеся Вселенской Церкви и веры, которою мы хвалимся, непременно, однако же, всякому православному христианину надобно заботиться, чтобы не попиралось какими-нибудь пройдохами или недостойными слугами Церкви лучшее украшение праотеческой славы нашей[411]411
  Как будто в том только и важность и заслуга веры Христовой, что она составляла славу чьих-нибудь предков! Это назойливое национальное самолюбие, вносимое в область веры, стоит преследования на каждом шагу со стороны всего Православия.


[Закрыть] – вера отцов наших, которую они, перенесши тысячу зол, передали нам сияющею, нескверною и непорочною.

Всем известно, что бывший Патриарх Иерусалимский Кирилл, участвовавший в 1872 г. в Великом Поместном Константинопольском Соборе и не подписавшийся под его определением по ему одному известным причинам, уже четыре года как объявлен раскольником от Иерусалимской Церкви актом ее, после того, как она истощила все (!)[412]412
  Все слова и знаки в этой статье, помещенные в скобках, принадлежат архимандриту Антонину.


[Закрыть] средства убедить его не отступать от целокупности Церкви без достаточной причины. Этот акт Иерусалимской Церкви разослан был ко всем независимым Церквам, которые признали его, опричь Русской Церкви, которая умолчала по причинам понятным и не ответила. Константинопольская же Церковь сделала, как мы узнали, и нечто больше сего, согласно с своим долгом. Пославши (людей), она взяла св. антиминс из церкви, находящейся в доме Г.Б. Константиниди в Пере, где живет Кирилл, чтобы осужденный не дерзнул как-нибудь священнодействовать.

Я не систематический богослов и не имею в виду сочинить историю кирилловского вопроса, а только, для сведения публики, берусь за него по поводу новой фазы вещей, так как, по интриге некоторых братьев обители Святого Гроба, имеющих переписку с Кириллом и распространяющих слух, что их патрон по своему незлобию писал дважды и трижды Его Величеству Императору России, прося его отдать имения святогробские, а Император, согласившись, будто бы переслал Кириллу секвестрованные доходы, чтобы тот передал их братству, когда оно простит его, оно (братство) разделилось опять на два лагеря. Одни, более легковерные и простоватые и, так сказать, материалисты, считают распускаемые слухи за истину и настаивают на прощении Кирилла каким-нибудь предательским действием, чтобы получить чего надеются. Другие же требуют для сего письменного раскаяния от Кирилла. Оно (братство) решило отправить вторично отсюда комиссию, состоящую из одного архиепископа Севастийского Никифора и двух архимандритов: Никодима и Епифания, и отъезжающую отсюда завтра в Константинополь, задача которой состоит в том, чтобы убедить Кирилла принести письменно хотя в двух словах раскаяние. Но насколько сказанная комиссия выполнит эту свою задачу, будет видно впоследствии.

Исходя, как я уже сказал, из этой новой фазы вещей, я обращаюсь с одним и единственным вопросом к полноте православных – следующим: "Церковь Иерусалимская, единомудрствовавшая с остальными Церквами Востока в принятии составленного Великим Православным Собором определения и синодальным актом объявившая раскольником своего председателя, иномудрствовавшего и не принявшего определения, имеет ли теперь право простить его, остающегося при своих мнениях, и притом – из материальных выгод". В случае подобном как должна быть охарактеризована и Иерусалимская Церковь, и та, которая так или иначе содействовала ей? Предоставляю судить публике о нелепостях и соблазнах, имеющих выйти из самопроизвольного прощения, а равно и о потере кафолической Церкви перед иноверными.

Со времени объявления Кирилла раскольником людьми заинтересованными было сделано много попыток и не опущено ни одно средство к тому, чтобы или доказать, что Кирилл не есть схизматик, или залучить его прощение и таким образом угладить дорогу к его возвращению на престол и к отмене определения (соборного). Но до сего дня все (попытки) жалостно (!) не удались и потерпели крушение. Чего-чего не было печатано в газетах, издавались брошюры в защиту его, лукаво соплетались ухищрения, тайно выковывались соглашения, брошена была, как приманка, легковернейшим из братства отдача секвестрованных в Бессарабии и на Кавказе доходов святых мест, имели место и тайно и явно стачки[413]413
  Здесь: в значении 'сговор, тайная договоренность' (от стакиваться, стакнуться). См.: Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. М., 1956. С. 314.


[Закрыть] с Великой Церковью, которая, говоря между прочим, желала, кажется, чтобы прощение Кирилла было предисловием к полному уничтожению схизмы, чтобы всю ответственность в том свалить на Иерусалимскую Церковь, употреблены были всякие усилия к разрыву и разъединению Святогробского братства, которые, хотя и имели успех отчасти, потому что между братством (как и в поле между пшеницей плевелы) нашлись люди интриганы, употребляющие все средства для достижения своей цели, не щадя ни Церкви, ни веры и вообще не имея ничего ни священного, ни праведного и ни о чем не заботясь, кроме их собственной материальной выгоды и чести, однако же никаких важных последствий для предположенной цели не имели, исключая смены Патриарха.

Она действительно была плодом неотступных усилий этих честолюбивых интриганов, на минуту взявших силу. Что было раз задумано, все приведено в действие тогда, как-то: прощение Кирилла со стороны некоторых архиереев этой Церкви, в другое время иначе себя показавших, письмо его к клиру и народу Палестины, отвергнутое Священным Синодом, как исходящее от раскольника, а после неудачи двух этих документов, равно как и усилий поднять местное население на слабомыслящую часть братства, крепкое и настойчивое усилие выбрать Патриарха из их партии, в надежде, что новый Патриарх, заменивши прежних членов Синода новыми из их партии, приступит к прощению Кирилла. Но надежда эта не сбылась, так как выбран был теперь патриаршествующий Блаженнейший Иерофей, муж благий и добродетельный, нрава мягкого и сговорчивого, но строгий страж церковных уложений и по совести слушающийся более лежащего на нем долга, нежели чуждого давления и влияния[414]414
  Т.е. России. Ее же нужно разуметь и в выражении: «окружающие его», т. е. Кирилла, и в других подобных.


[Закрыть].

Церковь Иерусалимская, увлекаясь духом примирения, многократно давала Кириллу намек и причину (?), желая пробудить его от летаргии и поднять от падения. В междупатриаршество блюститель иерусалимского престола, архиепископ Филадельфийский, телеграфировал Кириллу, опасно болевшему тогда, от имени братства, осведомляясь о его здоровье, прося его, таким образом, чрез посредство телеграфа прийти в себя и возвратиться хотя в последний час в недра Церкви. Но никакого, к несчастью, последствия не имел шаг этот. Потом, вслед за своим вступлением на кафедру, Патриарх (нынешний) писал к своему поверенному архимандриту г. Патрикию, чтобы тот пригласил, чрез посредство третьего лица, выздоравливавшего Кирилла переместиться для перемены воздуха в патриарший дом в Халки, подавая тем отличный знак своей любви к ближнему, – все в надежде, конечно, что Кирилл после стольких злостраданий, перенесенных им в течение трех лет, поняв, наконец, в какой лабиринт ввергли его окружающие его, возвратится в недра Церкви.

Но предложение Патриарха Иерофея не было принято. Окружающие его (Кирилла) не позволили ему это, не знаю, по каким причинам. Знаю одно, что Патриарх, желая что-нибудь, что возможно, сделать в пользу Кирилла, созвал находящийся при нем Священный Синод, и когда прочтен был акт 7-го ноября 1872 г. объявления Кирилла раскольником, спросил: "Может ли сам собою (т. е. без просьбы со стороны Кирилла о прощении) Священный Синод приступить к отмене оного акта, подписанного теми же самыми членами, и простить Кирилла, составив новый акт, уничтожающий первый, без малейшего со стороны его повода?" и просил каждого из членов выразить свое мнение свободно. Все члены, не исключая ни одного, отвечали: не может. Затем Священный Синод, зная упорство и настойчивость характера его (Кирилла), а равно и давление на дух его и влияние других, по предложению Патриарха рассудил послать в Константинополь одного из братства, пользовавшегося когда-то его благосклонностью, чтобы тот убедил его, если возможно, дать хотя в двух словах письменное заявление раскаяния. Таковым выбран был в прошлом году бывший тогда архимандритом, а теперь митрополит Вифлеемский, Анфим, который, пробывши в Константинополе около месяца[415]415
  Частью по торговым делам, частью – чтобы заявить свою личность разным властям… Человек этот без зазрения совести говорит, что если он не будет Патриархом, то пропал Святой Гроб! Уже добился титла митрополита. Хотел сейчас же, по рукоположении, сменить кафедру Вифлеемскую на Скифополъскую (in partibus), чтобы жить в Иерусалиме и держать в руках слабого Иерофея до первой возможности столкнуть его. Но оставил пока намерение, заметив, вероятно, что и из Вифлеема можно управлять Иерусалимом. Вероятно, он и есть автор письма иерусалимского.


[Закрыть] и многократно посетивши Кирилла, так как видел непреклонность его, возвратился в Иерусалим ни с чем.

С тех пор дела здешней Церкви относительно шли спокойно до половины минувшего августа, так как и интриганы притихли после своего многотрудного подвига, и политика сильных здешних инуду имела устремленным свое внимание, занятое другими большими делами, хотя никогда не забывала, как бы, через пригодные ей органы, добыть прощение покровительствуемому ею Кириллу. Но с августа месяца, когда прибыл сюда бывший некогда экзархом (Святого Гроба) в Афинах архимандрит Кирилл, немало интриговавший и в Константинополе, где пробыл полтора года, сносившись с нынешним патроном своим, и день и ночь он не переставал тут интриговать не потому, чтобы его занимало прощение Кирилла, которого в другое время он же сам считал язвой и единственной причиной разорения братства, а потому что поставил себе задачей переворотить тут все вверх дном, в чаянии получить какое-нибудь место, подобно тому, как в течение 8 лет делал с экзархией (Афинской), что хотел.

Ненасытный этот человек, злой по природе и интригу взявший себе за ремесло, сойдясь тут с известным мутителем архимандритом Никодимом, в течение 13 лет собиравшим плоды с бессарабских имений и даже предложившим, как утверждают злые языки, сильным (мира) секвестрование их в виде меры для поддержания Кирилла, оба вместе, показывая доверительные письма Кирилла и возбуждая наиболее простоватых из братства, добились того, что разделили его на две партии, говоря, что за прощением Кирилла последует возвращение имений и золотой век и что здравомыслящая партия есть причина несчастий и скудости общины, потому что, храня каноны и достоинство Церкви, не соглашается на самопроизвольное прощение Кирилла, которое, служа камнем соблазна, выдается, как я узнал положительно, за единственное условие к возвращению одной части секвестрованных денег. Ибо известно, что из них посылаются сюда и раздаются русским консулом местным жителям ежегодно 35.000 рублей или около 6.000 лир.

Господа эти, из коих один имеет диплом Халкинской богословской школы, а другой не чужд элементарного образования, думают таким образом, что так легко прощение Кирилла! Итак, вера есть притяжание богатства?[416]416
  Итак, свергнуть Патриарха с тем, чтобы разграбить патриаршую кассу – составляет дело веры)


[Закрыть] Нет, тысячу раз нет! Прощение Кирилла не достигается проделками. Пусть дадут свой голос публика, клир, богословы – может ли быть прощен Кирилл без раскаяния (его), ради только материальных выгод? Я не как богослов, а как православный христианин думаю, что прощение Кирилла зависит не от некоторых архиереев иерусалимского престола, не от одного только Священного Синода этой Церкви, предполагая, что он согласился бы сам от себя простить его. Ибо, доколе Кирилл не приемлет, доколе не признает определения Великого Православного Собора, доколе сам он себе не ищет прощения, сколько бы его ни прощал Священный Синод Иерусалимской Церкви под давлением и ради материальных выгод, в совести народа[417]417
  έθνους. То-то и есть, что народа, а не горсти пришлых греков Иерусалима. Пусть автор спросит «совесть» народа палестинского. Он узнает, что «народ» никогда и не думал считать Кирилла «схизматиком». Церковь не знает ни έθνος, ни γένος. Сам великий православный собор осудил филетизм, как должно быть известно автору письма.


[Закрыть] и христоименного множества он останется тем, что есть, т. е. раскольником. Потому что, из чего исходя, на чем основываясь, дерзнет сам собою простить Кирилла Синод Иерусалимский, еще вчера в полном собрании порешивший: «не может»? А потом, кто дал власть Священному Синоду Иерусалимскому одного объявить раскольником, а другого простить?[418]418
  Давно бы следовало подумать об этом.


[Закрыть]. Или одного и того же сегодня запятнать расколом, а завтра снабдить прощением без причины, без повода, без раскаяния – запятнанного?

Погрешил или нет Кирилл? Если погрешил, должен просить прощения. Если же не признает себя павшим, к чему столько интриг и такая настойчивость в достижении прощения? Значит, он признает себя виновным и всеми силами старается увлечь вместе с собою и Иерусалимскую Церковь в погибель (!). По несчастью, в ней есть люди, сожженную имущий совесть[419]419
  А есть люди и совершенно покойные в совести, отлично обеспеченные в материальном отношении, которым и предавать нечего; потому что для них нет ничего «священного». О таких святогробцах мы немало слышали в разгар кирилловской истории. [Имеется в виду цитата из Апостола Павла: Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей (1 Тим. 4, 1–2). – Примеч. Р. Б.]


[Закрыть], ради материальных выгод продающие самые священные предметы, как Иуда – Христа. Этого ли ожидала православная публика от Церкви Иерусалимской? В таком случае, зачем с самого начала ей было держаться Всеобщей Церкви[420]420
  Ή καθόλου έχχλησία. Раз мы перевели: кафолическая, теперь переводим: всеобщая. Собственно, оно значит: повсюдная. Самолюбивый и близорукий панэллинист игнорирует всякое другое Православие, кроме своего, греческого. Оттого ή καθόλου значит у него: греческая.


[Закрыть], а не согласиться с Кириллом? Если он не погрешил, то погрешила Церковь Иерусалимская, отвергшая его и причетшая к раскольникам, а он не был таковым; погрешил Великий Поместный Собор, положивший определение о расколе. И в сем случае Церкви Востока должны искать прощения у болгар, отвергая каноны Церкви. Но до той эпохи и Церковь Иерусалимская должна оставаться, как была.

Пусть не говорят мне, что Кирилла не следовало осудить, так как он не высказал прямо своего мнения и не имел общения с раскольниками. Если Кирилл – православный, то, поелику он соблазнил полноту (?) православных, может изложить исповедание своей веры. Апостол Павел предпочитал быть анафемой за братии своих. А слова Кирилла: "горсть греков считает меня раскольником, а 70 миллионов русских поклоняются мне как исповеднику", – никакого сходства не имеют с апостольскими. Пусть будет спрошен и теперь Кирилл: признает ли он определение о расколе? Пусть объявит теперь, что приемлет его и Церковь Иерусалимская вся готова не только простить его, но и испросить у него торжественно и всенародно прощение. Но я уверен, что он, в положении, в котором теперь находится, если бы и простила его Церковь Иерусалимская сама от себя, будучи спрошен, ответит, что никогда не признает определения о расколе. К чему после этого послужит прощение? К осмеянию и к поруганию Всеобщей Церкви? И осмелится когда-нибудь Церковь Иерусалимская простить его по требованию двух-трех интриганов каким-нибудь предательским действием? Если случится это, то пусть будет уверена публика (эллинская?), что оно случилось по соглашению и содействию Великой Церкви, так как здешние интриганы оттуда получают себе внушения. В таком случае публика не принудит разве Церковь Константинопольскую[421]421
  Проговорился автор. Значит, правда то, что Церковь Константинопольскую может принудить к чему-нибудь публика. Да, по-видимому, даже и должна принуждать, как она и сделала во время печальной памяти «великого поместного собора».


[Закрыть] объявить раскольниками всех святогробцев, которых можно перечесть по пальцам, и взять от них вверенный им залог? Ужели безропотно перенесет она, чтобы сборище недостойных клириков презирало свою веру и ради материальных выгод потеряло совесть верных? Поступая подобным образом, эти слуги Церкви (λειτουργοί)[422]422
  Греч. литурги, священнослужители'.


[Закрыть] ужели имеют спокойную совесть, что они следуют по стопам апостолов, мучеников, иерархов, исповедников и прочего честного лика отцов, претерпевших все, в утверждение верных и в державу Церкви Христовой?

Из краткого сего изложения ясно видно, что много хлопотали и Кирилл, и окружающие его, и панславистическая политика, чтобы достать незаконное прощение, и что, с другой стороны, Церковь Иерусалимская, по снисхождению своему, употребила и истощила все законные средства, чтобы возвратить его в недра Церкви, но, к несчастию, не успела. Поелику же, благодатью Господней, до сего времени превозмогала сторона здравомыслящих, интриги же разрывались как паутина, и замышляемое не удавалось, то я в полной надежде заключаю, что и вперед, а особенно, когда исторгнуты будут плевелы, одержит верх здравомыслие, и Церковь Иерусалимская, заслужившая от публики похвалу[423]423
  Вот какими побуждениями водиться считает законным для Церкви публицист, назвавший себя не систематическим богословом! Точно, богословской системы у него нет. А есть нечто, похожее на систематическое суесловие.


[Закрыть] за свое обращение с нею, не запятнает своего имени и своего прошедшего».

А.

15 января

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1877. № 3. С.2–4.

Светлый праздник пасхальный Святой Град встретил и провел в полной и нерушимой тишине. Радость духовная растворялась радующими политическими известиями. От всех телеграмм веяло миром, который неоднократно уже и приветствован был «градом мира» со всею верою. Оттого из немногих на сей год поклонников наших все еще сравнительно много осталось от первого (увы! – и последнего) после Святой Недели парохода нашего в Иерусалиме. По обычаю рассчитывали пробыть там кто до Вознесения, а кто и до Троицы, чтобы помолиться на Сионе в день Пятидесятницы, а может быть прослушать обедню и под самым Дубом Мамврийским.

Вдруг на Фоминой неделе разнесся по городу зловещий слух, что дела пошли не ладно и что мир не состоится. Как ни скрывало наше начальство на Постройках, стало всем известно, что там готовятся к отъезду из Иерусалима. В Неделю Мироносиц было уже общее уныние в городе, а назавтра стало известно, что посольство наше выехало из Константинополя. Во вторник паша Иерусалимский получил официальное известие о происшедшем разрыве сношений между Россией и Турцией. В то же время от консула нашего вышел приказ всем до одного поклонникам готовиться к отъезду с австрийским пароходом 17-го числа и, следовательно, оставить Иерусалим в пятницу 15-го числа. Слух был распущен, что все здания наши на Постройках останутся совершенно пустыми, запертые на замок, и ключи от них передадутся германскому консулу.

В поклонническом мире нашем естественно такой оборот дела произвел всеобщий переполох. Оказалось столько в Святом Граде поклонниц, которым нет, как говорится, хода ни взад ни вперед! У многих были заключены условия с Патриархией или монастырскими властями на пожизненное пребывание в избранной келье с давно уплаченными деньгами. Немало нашлось портарок[424]424
  От греч. πορτιέρης 'привратник, сторож, швейцар'.


[Закрыть], кухарок и безместных приживалок, лишенных всяких средств не только к выезду в Россию, но и к существованию со дня на день на одном и том же месте. Но и те, которые прибыли на поклонение в Иерусалим в этом году, почти все имели так называемые обратные билеты, с прекращением русского пароходства в Черном и Средиземном морях потерявшие свою силу.

Ввиду такой путаницы дел, консульство вынужденным нашлось объявить, что оно не препятствует оставаться тому, кто хочет, в Иерусалиме, только пусть всякий знает, что он делает это на свой риск и что никому из остающихся в городе не будет дозволено жить на Постройках, ни даже приходить туда. И насчет обратных билетов тоже оказалось место некоей сделке. Яффское пароходное агентство взялось уплачивать за них требуемую сумму. Но то, чего доставало бедным людям на проезд в Россию через Одессу, далеко было не достаточно на провоз туда же через Триест. Необходимость заставила начальство и тут сделать уступку. Консульство обещало посильные пособия неимущим в Яффе. Явился и нежданный благотворитель, один, проживающий в Иерусалиме, князь Русский[425]425
  Очевидно, имеется в виду князь Волконский Вячеслав Дмитриевич (1808–1880). См. о нем ниже в статьях архимандрита Антонина «Последние известия из Иерусалима» (1880) и «Святоградские заметки» (1881).


[Закрыть]. Он пожертвовал на доброе дело 50 наполеондоров, которые и роздал поклонницам по жребию. На каждый золотой приходилось по два билета – пустой и выигрывающий. Судьба решала, кому из подходящих за пособием доставались деньги, а кому – ничего. Цель у благотворителя была та, чтобы не дать места пройдошничеству и не стать жертвой обмана.

14-го числа апреля утром отправился из Иерусалима поклоннический караван наш с горем и страхом в Яффу. Постройки, и без того немноголюдные, опустели. На следующий день в пятницу, часов в 7 утра, выехал и консул с своим первым драгоманом, а через несколько часов после него туда же отправилась и Миссия в большинстве своих улемов[426]426
  Улемы (араб, улама 'знающие, ученые') – собирательное название признанных и авторитетных знатоков ислама. Со временем стало уважительным прозвищем духовенства.


[Закрыть]. Вопреки распространенной прежде молве, ни одно из зданий приютских не оказалось совершенно пустым и запертым на замок. В консульской квартире оставалась открытою канцелярия. В Мужском доме[427]427
  Мужской дом – мужское подворье в Иерусалиме, получившее позже название Елизаветинского.


[Закрыть] по-прежнему жил секретарь консульства, которому разрешено было посольством пребывать в Иерусалиме в качестве смотрителя заведений[428]428
  Имеется в виду Левитов Петр Дмитриевич (fl888) – секретарь консульства и смотритель Мужского подворья на Русских Постройках в 1864–1888 гг.


[Закрыть]. В Женском доме[429]429
  Женский дом – Женское подворье в Иерусалиме, получившее впоследствии название Мариинского.


[Закрыть] продолжал квартировать аптекарь госпиталя нашего, приготовлявшийся тоже к отъезду[430]430
  Сердин (Сарден, Serdin) Георгий Спиридонович – аптекарь при Русской больнице в Иерусалиме.


[Закрыть].

В доме Миссии оставались еще сам архимандрит, один из иеромонахов[431]431
  Имеется в виду иеромонах Вениамин (Лукьянов), старожил Русского Иерусалима, который в течение всей Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. не выезжал из Палестины.


[Закрыть] и пятеро служащих при церкви.

21-го числа в храмовый праздник Крестовой церкви[432]432
  Речь идет о домовой церкви Русской Духовной Миссии в Иерусалиме.


[Закрыть], а равно и накануне в Преполовение, правилась еще русская, хотя уже беззвонная, служба на Постройках, на которые приходили и горожанки наши, впускаемые еще невозбранно туда через узкую калитку. Большие ворота – церковные и консульские – стояли уже заперты со дня спуска русского флага и замены его германским, т. е. с 13-го апреля. Германский консул сперва через день, а потом ежедневно в 4 часа вечера стал бывать в опустелой «Московии», взявшись за свое дело, как сам выражался, серьезно.

И все пошло у нас привычным порядком. По отзыву некоторых, такой благодатной тишины никогда еще не видели Постройки наши, и оставалось только радоваться ей. Нередко приходили по-прежнему к отцу архимандриту сановники Патриархии, соутешаясь его пребыванием во Святом Граде, уверяли его, на основании вековых данных, в нерушимом спокойствии края, а на крайний случай предлагали ему безопасное место и в самой Патриархии. С таким же сочувствием к Миссии относились и местные эфенди, т. е. высший слой городского мусульманского населения, многократно заявлявшие свое мнение, что Миссия, как духовное и благотворительное учреждение, может оставаться на своем месте в полной безопасности, доколе безопасна жизнь всех вообще в Иерусалиме. Нам говорили, что городской меджлис с муфтием во главе имели намерение немедленно по прибытии вновь назначенного губернатора Палестины сделать формальное приглашение начальнику Миссии оставаться в Иерусалиме.

Но вышло не то, что чаялось. 26-го апреля местный паша объявил германскому консулу, что он получил приказ от своего правительства выслать из Иерусалима всех без исключения русских, состоящих на службе, и драгоманов, и вследствие сего требует выезда начальника Миссии с первым же пароходом. Приказ этот вариентировался потом на разные лады, отчего и дал повод заключать, что он местного происхождения. Паша говорил, что он ожидал через три дня прибытия преемника своего, и желает сдать ему все дела начистую, оглашаясь, что он, как зять Недима-паши экс-визиря, сторонника будто бы русского, боится, как бы новое правительство не перетолковало его действий в Иерусалиме… и т. п.

Но самый решительный довод в пользу мнения о домашнем происхождении ордера Высокой Порты относительно начальника Миссии нашей есть признание германского консула. Верный поговорке: «у всякого барона своя фантазия», почтенный барон М.[433]433
  Мюнхгаузен, фон, барон – германский консул в Иерусалиме в 1874–1881.


[Закрыть] поручил потом передать архимандриту нашему через секретаря консульства, что, независимо от приказа Порты, и он, по поручению г. Иларионова (нашего консула)[434]434
  Иларионов Николай Александрович – русский консул в Иерусалиме в 1876–1878 гг.


[Закрыть], потрудился-таки (a travaillé) к его удалению из Иерусалима. Недаром дававший «поручение» столько хлопотал, чтобы вся Миссия одновременно с ним оставила Иерусалим, составляя таким образом как бы свиту его высокоблагородия.

Печальное ревнование о преимуществах (никем не оспариваемых) своего консульского положения в Иерусалиме даже в такие важные критические минуты для нас на Востоке не оставляло, к сожалению, представителя русского чиновства за границей! Десятки лет уже с грустью мы слышим о нем. Меняются люди, а система остается все та же. Ужели ничего не остается в утешение, кроме повторения старой пословицы: все волки серы!.. Конечно, почтенный барон сам настоял у паши издать, или вытребовать у Порты, сказанный приказ. Сегодня утром мы проводим своего архимандрита. Нет нужды говорить о горьком чувстве сиротства, оставленном в нас этим отъездом. Собралось на проводы немало народа, своего и чужого. Виделись и арабы, и греки, и абиссинцы, и евреи, и немало магометан. Можем засвидетельствовать, что не у одного из последних мы видели слезы. Что же еще более? Довольно для русского имени и того.

Пресловутый «иерусалимский вопрос», несмотря на неблагоприятные политические обстоятельства, приблизился к своему решению. Со времени возвращения трехчленной комиссии из Константинополя еще менее осталось в Патриархии приверженцев синодального определения о схизме Кирилла. Три или четыре ярых защитника «достолепия» Церкви не могли устоять против напора общего мнения. 22-го апреля отправлена была всем братством Святогробским мирная грамота бывшему Патриарху, восстановляющая его в звании члена Святогробского братства, вводящая его в молитвенное общение с Иерусалимскою Церковью и т. п. После многих красных, гладких и гибких фраз бывшему «отцу и господину» делается предложение провести остаток дней своих или в Константинопольском подворье Святого Гроба, или в таковом же на острове Халки. Ни то, ни другое, как известно, не составляет предмета желаний многоболезненного старца. Самое желанное для него – возвращение в Иерусалим – обойдено в письме молчанием. Блазненный термин: прощение хотя благоразумно избегнут при этом, но заменяющее его выражение: снятие запрещения все еще настолько сильно, самодовольно и самохвально, что едва ли понравится человеку с таким тонким умом и властным характером, каков Блаженнейший Кирилл.

Не слышно также, чтобы «мирной грамоте» предшествовала формальная отмена соборного акта 7-го ноября 1872 г., коим бывший Патриарх провозглашен «раскольником» и низложен. Главным двигателем этого нового решения иерусалимской общины (не хотим сказать Церкви, потому что ни в низложении и отлучении Кирилла, ни в принятии его снова в лоно

Православия, словом – во всей этой печальной комедии не участвовало совсем православное население Палестины), конечно, есть желание устранить остающееся еще препятствие к снятию секвестра с доходов бессарабских имений Святого Гроба, хотя не раз уже мы слышали здесь, что в Патриархии мало имеют надежды на получение следующих ей из России денег. Вероятно, вследствие такого убеждения она и обратилась за помощью к единокровной ей Элладе, в которой, как разносит молва, учреждены по церквам кружки, по примеру России, для сбора пожертвований на Гроб Господень. Не ручаемся за верность сего и даже очень сомневаемся в том, но передаем, что слышали.

Солодянский

Печатается по публикации: Церковный вестник. 1877. № 22. С. 3–4.